Рекомендуем прочитать

Расскажу вам занимательную сказку про Шуршунчиков, которые появляются в наших краях, как только наступает время осеннего листопада.. Каждое время года, каждый месяц года-волшебной круговерти, имеет свои звуки, которые не спутаешь ни с чем другим. Март мы узнаем по звонкой капели, апрель – по шумным ручейкам, весело бегущим мимо тающих снежных бугров. Летний месяц август знаком по песне сверчков, осенний месяц октябрь – по шороху опавшей листвы, а январь зимний, студеный – по треску обледеневших веток и скрипу снега под ногами. Мир, который окружает нас, очень многозвучен и разные песни его включаются в строгом порядке и неизменности.

Но сегодня я расскажу только о Шурчунчиках, потому что за окном осень и самое время погулять по опавшей листве, греясь в ласковых лучах осеннего ласкового солнышка. Так кто же такие Шуршунчики, что за народ такой? Они не видимы человеческому глазу, но слышимы. Когда мы ходим по опавшей листве желто-багряной, поддеваем листья ногами или подбрасываем вверх – раздается такой тихий звук – шурх-шурх, шурх-шурх. Это шуршунчики бегают рядом с вами и так поют, переговариваются между собой. Живут они в грудах опавшей листвы, а там тепло и уютно даже в прохладные осенние ночи, но любят резвиться и петь, перекликаясь с птицами, ежами и белками. Еще шуршунчики любят танцевать – и когда налетает вдруг ветер и поднимает вверх листву, шуршучики берутся за руки и закручивают листву в вихри, хороводы! До чего им весело тогда! А нам приятно смотреть на эти танцы осени.

В одном сказочном домике у Золотой реки жила-была Девочка в Золотом фартучке. И однажды у Белых ворот ее дома одна нерадивая коровка оставила своего маленького бычка, а сама – поминай как звали. Девочке стало жалко бычка и приняла она его у себя, кормила, поила, шерстку чистила.

И вот подрос Бычок – огромным стал, как гора, и сильным, задиристым. Да только рожки у него все не росли – как были малюсенькими, так и остались. И смеялись над ним другие бычки на выпасе, прозывая Бычок-широк лоб. Бычок тогда в ярость приходил, выставлял свой широкий лоб врепед и – бросался на обидчиков-глумителей. Одного – в одну сторону, другого – в другую. И уже остановить свою ярость не мог – то дерево с корнем вырвет, то валун огромный в озеро бросит. Бежали тогда мальчишки с выпаса, с зеленой травки к Девочке бегом – Помоги, опять твой Бычок разбушевался!

Девочка снимала золотой фартушок, оставляла свою домашнюю работу, брата лозинку – ивовый прутик и спешила на выпас – нерозумного к порядку приводить. Смело подходила к Бычку, касалась его этим прутиком – и Бычок тот час становился смирным и послушно уже шел за Девочкой домой.

И вот однажды после одной такой драки сказал Бычок-Широк Лоб Девочке:

- Решил я, добрая моя хозяюшка, пойти по свету белому мудрости себе искать. Узнать , почему рожки мои не растут и как мне свою ярость самому обуздывать.

Обрадовалась Девочка таким словам, достала Чистое Полотенечко с замысловатыми письменами-узорами, завязала его на маленьких рожках Бычка и проводила до Белых ворот. И сказала, прощаясь:

Случилось это в старые-старые времена, когда дикие орды нападали на наши земли, брали что хотели, кого хотели себе во владычество, пользуясь силою запредельною, силою беззакония. Люди прятались, бежали кто в леса, кто в болота. Не было единого вожака – отдельные группки испуганных людей жили кто в норах-землянках вырытых, кто в пещерах темных. Храмы были разрушены, святыни разграблены.

Но все идет по кругу, все имеет свою перемену. И произошло в тех землях чудо дивное, только пришло оно через испытания тяжкие двух любящих сердец – брата Иванко младшего и сестру Марью - старшенькую.

Остались они сиротами после одного из набегов орды и, похоронив родителей убитых кривыми саблями разбойников ордынских, взяли, что могли с собою из вещей, Буренку-Муренку пятнистую тоже взяли и пошли на болота, надеясь, что их там не найдут.

И правда, несколько лет жили они в безопасности и покое, птицы болотные не кричали тревожно, болотные травы не шумели – никто из чужеземцев злых их не тревожил.

Но выследил таки вражий нос их домик, проследил, какой тропкой-гатью Иванко в лес ходит за грибами да орехами. И вот целая разбойничья орда нагрянула в их домик на островке болотном.

Не испугалась Марья – смелая была да отважная – дверь не открывает, кол железный в руки взяла и отпугивает их. Да вот братишка меньшенький, хиловатый да трусоватый был, испугался криков разбойников и открыл двери.

Вошли разбойники в дом и давай безчинствовать – что по своим мешкам распихали – запасы еды деток, а что не смогли унести – рассыпали, золой осыпали и смеясь удалились.

Плакала Марьюшка, в безсилии покусывая губы, Иванка ругала:

Аудиомоноспектакль этой сказки в исполнении победителя международного конкурса "Артист из народа" Игоря Ященко можно послушать здесь ( копируйте всю ссылку):
https://www.youtube.com/watch?v=hGfbOVrR3MY&t=9s

Из-за яра, из-за бора
Прилетел пчелиный рой;
Барин помер под забором,
Схоронили под горой.

Как на нонешней неделе
Налетели к нам метели,
А Емеля аж вспотел:
Так жениться захотел.

Наш папаша был отважен,
Про него мы вам расскажем.
Он тягался с карасём
И боролся с поросём.

Злой бугай бодаться прёт,
А Митяйка складно врёт.
Начал сказывать он сказку,
Да заврался, обормот.

Так и быть, мы вас уважим,

Аудиомоноспектакль этой сказки в исполнении лауреата международного конкурса "Артист из народа" Игоря Ященко можно почитать здесь (копируйте всю ссылку!):
https://www.youtube.com/watch?v=XgfYBOMg0hI&t=942s

Во саду ли, в огороде
Наш барчук при всём народе
Не по личику – по морде
Получил от Митьки вроде.

А сороки, пролетая,
Над башкой его витая,
Да его не почитая,
Враз обгадили, ага.

Ну а наш бугай Бузила
Был уж явно не мазила;
Барчука он, образина,
Рогом в лягу поразил.

А потом баран там мчался,
И откуда только взялся!
Разбежался, разогнался –
Как поддаст ему под зад!

Шмяк барчук и своим рылом
Борозду в грязи прорыл он…
Так свинарка говорила,
Да и конюх подтвердил...

прослушать в аудиозаписи, читает автор -
http://yadi.sk/d/w9jMHe3Z2Rj9i

За малахитовыми-малахитовыми полями,
За посеребренными-посеребренными горами,
За речушками мелкобродными,
За лугами витиевато-узорными
Есть Пещера медовозвучащая
И закрыта она синей-синей чащею,
Ее Дочки гуляют, играют,
Сладкий мед собирают и варят,
Разливают по речке, по травам,
Дремой сладкой укрыты дубравы.

Они песней к себе зазывают,
По реке песню эхом пускают.
Кто услышит – ни сна, ни покою,
Тот поникнет тот час головою,
А пойдет кто туда – не вернется,
Дремой вязкой, как в шелк, завернется,
И будет спать там века
В объятиях сладкого сна,
Забыв о солнце да о радости иной,
Кто от жизни суетной устал да ищет покой -
Говорила Матрена,
Сказунья-баена,
Головою качая,
Будто что вспоминая. –
Но поехал Казак на удачу,
«Ох, разбилось мое сердце казачье!
Голос негой меня зазывает,
Рай небес словно мне обещает!
Вот найду я певунью младую,
Огнем сердца ее заколдую!»

Вот у леса он стал-притомился
Да с поклоном к нему обратился:
«Князюшка-лес, здравствуй,
Век силой-славою властвуй!
Здравствуй, и ты роща-боярышня,
И вы, березки, – шумливые барышни,
И поклон вам, ивы –прислужницы,
Хлопотливые девы - услужницы,
Все полощите в речке, стираете,
Слухи разные все собираете,
Не слыхали ль, не видели девицы,
Сладкогласой, как стая птиц-Фениксов!»

Закачал кроной Дуб сильный - великан,
«Ох, пришел, ты казак, на мой Сестры обман,
Но судьба тебе, видно, попасть туда,
Не сорвать с сердца сладкие те шелка.
Ты сплети из берёсты корзинок
Да нарви диких яблок-кислинок,
Да возьми ягод сладких - малинки,
Да плыви да по речке Быстринке,

В одном царстве-бриллианстве,
С изумрудами убранстве,
В зелени живых садов,
В блеске перламутр- дорог

Сорок Девиц проживали,
Бед они и зла не знали –
Все, как Луны, хороши,
Все, как реки гор, сильны –

Ждут по чину женихов
Средь светелок-теремеков,
Ресни о любви слагают
Да любовь и прославляют.

В Царстве сорока сестер
Каждого ждет свет-прием,
Если добрый гость, не злой,
Каждому приют-покой.

Часто ходит к ним Кащей –
Вот пройдоха уж, поверь! –
Но средь Девиц расцветает
Белым цветом, стих слагает.

Рады Девицы ему –
Кощному богатырю!
В шашки, шахматы играют,
Свечи-ладан зажигают.

Часто ходит и Яга,
Уж костлява, ох, жутка!
Но за стол когда садится –
В милый образ обратися –

И частушечки поет,
В хоровод сестер ведет!
Рады Девицы сестре –
Полунощнице-Яге!

Многомудрая сестра
Знает добрые слова –
Как кривое опрямить,
Как от зла клад схоронить.

Часто Змей-Горей бывает,
На злат-ложе отдыхает –
Змей летает в деревах,
Да не путаясь в ветвях!

Дары чудные он приносит,
Сам о радости лишь просит –
Побездельничать чуток,
Да связать себе носок.

Нитку тенет с Жар-куста –
И взыграет чешуя пламенем богатыря,
Кому Небо в подчиненьи,
Кто вне времени-волненья!

Рады сестры с ним побыть,
Яства есть да меды пить,
Примерять его дары
Да не светлые власы –

Диадемы из огня,
Что не палят волоса,
Словно радуга-дуга,
Добрым мыслям – слава дня!

В их лучах живых купаться,
В ткани-розы одеваться,
Раздавать вокруг плоды
От дерев, что видять сны.

Все сестрицы - сорок их,
И един у Девиц лик,
Глянешь – вроде бы одна,
Словно капелька-роса,

Словно песня ручейка,

""""
Когда остались мы одни

Вот, наконец, остались мы одни...
Мы можем все сказать друг другу…
Мы в центре радужного круга –
Какое счастье – мы одни…

Ты мне поведаешь о том,
Как, где и с кем кружил мирами,
Как горько зимними ночами
Ты пел романс в далекий Дом.

Я расскажу тебе о нас -
Хоть были мы с тобой в разлуке! –
Как наши души, наши руки
И сочинили тот романс.

Ты мне покажешь болей шрам,
И припаду к нему губами,
И слезы, что сбегут щеками,
Там выстроят звенящий храм.

Я поделюсь с тобой мечтой,
Которую в ночи кормила
Зерном надежды и поила
Своею верой и душой.

В твоих глазах мой образ тих,
Ему светло там и уютно,
И страхи все гурьбою смутной
Уйдут за сумерек гранит.

Как хорошо, когда одни…
Когда доверие Звездою -
Той лучезарною тропою
Нам дарит Благ Высоких дни…

О, радуг безконечья круг,
О, чаша света изначалья,
Даруешь миг щита венчальный,
И вновь – разлука на век рук…

Так насладимся тишиной,
Так выпьем счастье, только наше,
Чтоб помнить миг его на марше,
Черпая силы в нем, друг мой…

«»»»

- В ней что-то есть пугающее… - Что?
- Какое-то сокрытое страданье…
Как будто агнец неба на закланье
Приговорен.

- Ты ошибаешься. Бедняжка
В нищете всю жизнь свою
Влачила, в чем закланье?
Таких, на улицах здесь сотни,
Их страданья достойны одной лиры или две.

- Нет, нет… Не то. Ты говориш спесиво,
Ты видишь только руку пыльную, в грязи…

- А ты увидел, может, блеск благой души?
То было бы, поверь мне, просто диво.

Они не ведают высоких чувств, мечты,
Им не понятны таинства искусства,
Они – для улиц грязных были рождены,

Зачин

Вот, наконец, остались мы одни...
Мы можем все сказать друг другу…
Мы в центре радужного круга –
Какое счастье – мы одни…

Ты мне поведаешь о том,
Как, где и с кем кружил мирами,
Как горько зимними ночами
Ты пел романс в далекий Дом.

Я расскажу тебе о нас -
Хоть были мы с тобой в разлуке! –
Как наши души, наши руки
И сочинили тот романс.

Ты мне покажешь болей шрам,
И припаду к нему губами,
И слезы, что сбегут щеками,
Там выстроят звенящий храм.

Я поделюсь с тобой мечтой,
Которую в ночи кормила
Зерном надежды и поила
Своею верой и душой.

В твоих глазах мой образ тих,
Ему светло там и уютно,
И страхи все гурьбою смутной
Уйдут за сумерек гранит.

Как хорошо, когда одни…
Когда доверие Звездою -
Той лучезарною тропою
Нам дарит Благ Высоких дни…

О, радуг безконечья круг,
О, чаша света изначалья,
Даруешь миг щита венчальный,
И вновь – разлука на век рук…

Так насладимся тишиной,
Так выпьем счастье, только наше,
Чтоб помнить миг его на марше,
Черпая силы в нем, друг мой…

«»»»

- В ней что-то есть пугающее… - Что?
- Какое-то сокрытое страданье…
Как будто агнец неба на закланье
Приговорен.

- Ты ошибаешься. Бедняжка в нищете
Всю жизнь свою влачила,
А чем закланье?
Таких, на улицах здесь сотни...
Их страданья
Достойны одной лиры или две.

- Нет, нет… Не то. Ты говоришь спесиво,
Ты видишь только руку пыльную, в грязи…

- А ты увидел, может, блеск благой души?
То было бы, поверь мне, просто диво.

Они не ведают высоких чувств, мечты,
Им не понятны таинства искусства,
Они – для улиц грязных были рождены,
А мы… - Но, друг мой, это, знаешь, гнусно…

О, Вы, не спящие сердцами,
Открыт Ваш к сказке тонкий слух,
Не обмануть Вас зла речами,
Ваш ровен к цели доброй путь.

Для сказки Вы найдете время,
Чтоб усладить себя свиданьем
С героями и их победой
Над чудищем с его алканьем.

Вы с девой красноты великой
Коснетесь сердца глубины,
Вы с юношей с мечом и пикой
Взлетите к счастью высоты.

Так чаша добрая всех сказок,
Что свет посеет в ложе дня,
Вас напоит, о щедрость!, разом
Озолотив ночей крыла…

Белая Мать – Сыну-Рыцарю -

Что бы ни происходило, пей, сынок, моё вино,
Мраком ли тебя покрыло – пей, сынок, мое вино.

Зверь коварством напугает – подними лицо
К Небу Радости и зверя вспыхнет существо,

Цвет поблекнет лживых масок. Ты держи перо
Птицы золотой, поющей – и погибнет зло.

Реки вспять пойдут и горы рухнут заодно –
Ты смотри орла очами, видь – вновь рассвело!

Что бы ни казалось важным – не держись его,
Что бы ни казалось страшным – пей мое вино.

«»»

Сын-Рыцарь – Белой Матери -

Мать рожденья, мать младая, пью твое вино,
Как младенца, насыщает жизни молоко,

Никогда не исчезает в хмарь твое лицо,
Голос твой, как хлеб вкушаю, колыбель всего.

Без тебя увянут травы, зверь вдруг заскулит,
Точат пустыни отравы без тебя, мир спит.

Нет тебя – зима и холод, есть – весна кружит,
Каждый светел, каждый молод, доброту творит.

Мать моя, вино благое не устану пить,
И в блаженных твоих взорах не устану жить.

Я видел покой здесь,
Я радость познал,
Который земной мир еще не видал,
Я слышал мелодии звезд-городов,
Я меды вкушал, что извечнее снов.

Я видел покой,
Я дышал им и жил,
Я Чашу нетления в нем пригубил,

Розповім я вам оповідку одну, що ще малою почула від молодиць, які вечорами зимніми збиралися прясти у нашій хаті. Лежала я з сестрами та братіком зовсім малим на печі теплій, вуха сторчма, щоб не пропустити аби щось цікаве. А цікаве ж усе було – у дорослих усе інше, не таке як у дітвори. І вигадки у них – не збагнеш – чи дісно було, чи нафантазували – де край, де межа?

От цю історію молодиці всі знали, але обов’язково розповідали на початку зими – ніби обряд якийсь правили. Кожного разу по-іншому, з новими деталями-замальовками, а ми дрімали і слухали, боячись поворухнутись – бо дуже вже цікаві речі в ній творилися.

От що запам’ятала, те й розповідаю зараз.

Викинули козака Омельку якось з корчми задимленої та й прямо у ніч морозну – п’яного та слабкого-здурм’янілого. Лежав він на холодному снігу – майже голяка – все віддав за чарку та й не одну зеленого того триклятого чортівного зілля. Ніби спочатку й відвернуло, відлегло від серця – біль давнішній вщух, що ятрив душу козацьку, не минав. Але потім – все повернулося та ще й з більшою силою. І Омелько зарепетував, закричав, почав бити кулаком міцним козацьким по столу залитому корчмівського Левка дурм’янихою. От синок корчмаря – здоровило без серця і чуйності – схватив Омелька за комір і виштовхнув охолонути та прямо у білу хуртовину. Тим більш, що і платити тому не було вже чим.

Омелько, козак колись моцний, славний, піднявся тяжко, як ведмідь з барлоги весною, що ще в хмарах снів зимових літає. Хуртовина затихла, вляглася, як дівка дебела біля печі непаленої….Схватився він за голову, давно не стрижену, скуйовджену.

В очень давние времена, когда книг печатных и рукописных еще не было, а была только Одна Живая Книга, язык которой понимали все люди, животные, растения, реки, горы, облака и ветры всех царств-государств, жили-были мужчина и женщина у широкой, светлой реки – муж и жена. И было у них пятеро детей – четыре мальчика и одна девочка. Мальчишки, погодки, бравые росли и толковые – все с отцом-рыбаком занимаются, делу мужскому обучаются – как на лодке с парусом в море выходить за рыбой серебряной, многоперистой, как жемчужные раковины доставать с диковинными драгоценностями-перлами внутри – что в доме оставалось на украшения, а что – менялось в ярмарочные дни на иные нужные в хозяйстве вещи.

Девочка же уродилась непутевая, шалопутная. Подросла – а мать – мастерица ткани тонкие прясть из шелкового овечьего руна, не дозовется ее никак, чтобы в доме и во дворе помочь – воды принести от ручья лесного, овечку тонкорунную на выпас повести, курочек с петушком зерном покормить, печку натопить. Женщина и корила ее, и пряниками сладкими приманивала к работе – ни в какую. И хоть бы играла, как все дети, так нет, с детьми соседскими склоки заводит, обижаются на нее, жалуются.

Отец в женские дела не мешается – мол, ваше это дело, мне и своей работы хватает.

Вот и взяла однажды женщина десяток жемчужин переливчатых, положила в шелковый мешочек с узорами и пошла за лес к Мудрой Вещунье за советом.

Вещунья сидела у домика своего, вроде как ждала ее. Взяла она жемчужинки – крупные, яркие, одна другой краше!, довольно головой повела, поцокала языком, улыбнулась:

Служба каждого солдата,
На смекалку ту богата.
Как-то летом, в час ночной,
Встал солдатик на постой.
Он и голоден и квёл,
Он с тоской глядит на стол.
Только стол тот чист и пуст,
Над столом тот свет не густ,
А старушка перед ним,
Не парит, как херувим,
Перед ним она, как дуб,
Взгляд её совсем не люб,
Бровки хмурит и сопит,
Жадность в бабушке не спит.
Да солдату дела нет,
До её проблем и бед:
- Я, бабулька, есть хочу,
Хоть ворону проглочу!
Только вижу, хнычь не хнычь,
От тебя не жди кулич!
Врать старушке в самый раз,
Врёт старушка без прикрас:
- Я бедна, солдатик, знай,
Вышел в год неурожай!
Тут, в углах, не пискнет мышь,
В сундуках тех дремлет шиш!
Наш солдат не знал каприз,
Пред старушкой он не кис:
- Вижу сам, что ты бедна,
Бедность тут во всём видна,
Но, коль есть в углу топор,
Ни к чему нам разговор.
Кашу, мать, из топора,
Сварим в часик-полтора!
Удивилась бабка, страсть,
Только бабке кур не красть:
"Вижу, ты солдатик хват,
Но простецкий ты солдат!
Угоститься я не прочь,
Сладкой будет эта ночь"!
Был солдат на дело скор,
В чугунок вложил топор,
Вмиг залил его водой,
И на печь, в огонь живой.
Улыбался он и цвёл,
Сеть солдат старушке плёл:
- Будет кашка славна, мать,
Слов мне в яму не кидать!
Вот прошёл какой-то час,
У солдата вспыхнул глаз.
Взял солдат на пробу вар:
- Ох, какой у нас навар!
Всыпать бы крупы чуток,
Не закрыть бы мне роток.
Ел бы кашу, не бледнел,
На глазах твоих жирел!
Бабка ходом и в сундук,
Не впервой трудить ей рук,
Принесла той гречи в край,
Только делом управляй!
Похвалил её солдат:
- Нам крупы, мать, в аккурат!
Будет, чем заполнить брешь,

Глава 1. Как чудесно раз небаба родила богатыря


В кои-некие-то годы
начались у нас невзгоды:
Одолела нас напасть,
говорят – могём пропасть.
Всё не то и всё не так,
и пошёл сплошной дурак:
Все балдеют,
водку пьют,
травку курят,
морды бьют...
Человека – не взыщи! –
днём с огнём
поди сыщи!
Да вот как-то тут случилось –
по грибы мы отлучились,
И нашли боровичка,
хитрована-мужичка;
Чтобы легче нам нести,
начал байки он плести,
И болтал аж без обеда,
да такое нам поведал!
Правда это али бред –
хочешь верь, а хочешь нет,
Только сказку не дослушав,
не спеши давать ответ...

На опушке очень древнего, Горделивого Леса уже много-много лет росла Одинокая Яблонька-Умила. Много-много раз каждую весну она покрывалась бело-розовыми цветами, чтобы осенью родить щедрый урожай сыночек и дочек – наливных яблочек с красными щечками и желтыми лобиками. Но налетал Ветер холодный, неистовый – срывал безжалостно яблочки незрелые, и - зло смеясь, уносил их далеко в синие с золотыми башнями миражи, не давал плодам зарумянится. Налетал Ветер жаркий, сухой, гневный, сжигал всю травку сочную, зеленую, иссушал ручейки веселые, лишая яблочек юных росы благодатной, чистотой и красотой питающей. Ливень осенний - косой, безжалостный – бурными, грозящими потоками забирал с собой в непроглядные туманы седые, косматые плоды сладкие, зрелые, на землю упавшие, не давая им прорасти новыми деревцами. Горевала Яблонька-Умила, плакала в одиночестве своем, и плела себе покрывало защитное от непогод-невзгод из горя своего, из уныния, обид на судьбу горемычную. Но не было от него никакой защиты, быстро дряхлело оно, поедалось молью да жучками – и ветры да ливни опять делали свое злое дело.

Так и состарилась скоро Одинокая Яблонька, одряхлела совсем без ласкового слова, нежного касания деток своих, родичей. Иссяк ручей у ее корня, ручей надежды и веры. Не с кем поговорить, пошептаться, не с кем веточками обняться. Неприступный, Гордый Лес не принимал чужачку, не жаловал – неизвестно откуда пришедшую, без рода и племени. Шипы дикой розы топорщились холодно, недружелюбно, клыки диких зверей сверкали кинжалами, отпугивали, птицы летали высоко, не замечая ее.

Однажды бедный человек нашел у старого дерева шляпу – очень богатую, с шелковой бирюзовой вышивкой по полям, с жемчужными, переливчатыми узорами по центру. Ничего похоже прекрасного он никогда не держал в своих руках! Бедняк подошел к ручью, одел эту шляпу на голову и посмотрел на свое отражение в воде – шапка очень ему шла, прямо точь-в-точь к его голове подходила – нигде не давила, не натирала и ни в какой бок не съезжала!

- Спасибо тебе, чудесный шляпник!- положил руку к сердцу бедняк. - Думаю, она принесет мне удачу!

И в этой расчудесной шляпе пошел он в город. Жители города – а этот город был местом обитания всех торговцев их сказочного царства-Мытарства, увидев бедняка, которого хорошо знали и частенько ругали-ворчали за его грязные медяки, подбежали к нему, оставив свои торговые места, окружили со всех сторон:

- Ах, ах, ах, - сказала жена одного торговца, - что за чудная вещица-шляпка! Господин бедняк, дайте шляпу Вашу подержать в руках немного!

Надо же – на Вы да с такими почестями! Бедняку не жалко – ничего ведь она ему не стоила по деньгам-то! – снял с головы и дал в руки, что дрожали от алчности.

--- Ахахах, - закивали головами, зацокали языками торговцы с женами и торговки с мужьями. – И мне, и мне!

Они передавали благоговейно шляпу друг дружке из рук в руки, стараясь подольше подержать ее в своих вспотевших от волнения жадного объятиях!

Господин бедняк стал знаменитостью и желанным гостем во всех наизнатнейших и наиуважаемых домах этого города. Его приглашали на завтраки, обеды и ужины, ходили вокруг его шляпы кругами, облизываясь, как ненасытные лисы.

А вот и сестрица Аленки-богатырки подросла –
Свежа и юна, как вешняя роса.
А росла она-спрятана была Силаном-царем
Там, где Белой царицы Лунной дом,
Где от каждой семилунной Госпожи
Получала она поцелуи Любви да Доброты.
Семь Дев Чистых Небесных ее ласкали,
Нежной песней пестовали, обнимали,
От зла от земного спасали –
Не знала она ничего ни о битвах злых, ни о подлой войне –
Знала только о Радости да о Весне.
Сердце ее полнилось счастьем, изливалось весной,
Любовалась в звездных мерцаньях чистых миров красотой,
Не ведая искаженья,
Не зная боли-мученья.

Но вот пришла пора –
Раскрыли Семь Чистых Дев Лунные Ворота –
Вышла Горинка – Небесная богатырка,
В пояс им, Матушкам названным, поклонилась,
Старшая наклонилась –
Да в лоб чистый-высокий девицу поцеловала –
Память о Светлых Лунных Мирах-городах забрала,
Чтоб не тосковала,
Чтоб сердце не рвала
Шипами сожаления,
Остриями томления -
- Иди по дорожечке ровно, без оглядки, - сказала,
И Врата за Горинкой Младшая закрывала.

«»»»

Дин-дон, утренний малиновый звон,
Звон пробуждения,
Чудес новых явления!
Вышла из дикого леса Горинка –
Небесная богатырка,
Рядом – Олень златорогий выступает,
Изумрудное сердце его весь мир радует, озаряет.
А меж Рогов ветвистых –серебристочистых
Чаша Золотая Огнем Белым полыхает,
Мудрость свою обережную щедро изливает.
Но даже Горинка ее не видит пока, озирается,
К Городу царя Силана несмело приближается,
Олень быстроногий, быстрее любой стрелы,
Рядом ступает-защищает - опасности ей не страшны –
Ни от яда какого, ни от оружия страшного,
Ни от злого огня, ни от безумной воды
Не ждать ей, Небесной Богатырке, беды.

«»»

Цветок Пиона, снов ларец,
В нем сотни скованы сердец,
Кто в лепестковый храм вошел,
Назад дороги не нашел.

Его создал Злой чародей
И разослал слуг-голубей -
Весть они миром разнесли,
Надеждой сладкой завлекли.

И в красных лепестках там спят,
В дурмане молодость хранят
На мягких с золотом коврах,
Курильницы там на столах.

Песня пленника сладких снов:

«В пиона сотнях лепестков
Иду и не ищу следов,
Я в лабиринте среди снов,
Где запах вяжущих духов.

Здесь мягкие лежат ковры,
Чтоб легче было мне идти,
И прячет небо надо мной
Стен алых душный нежный строй.

Зачем попала я сюда?
Я – мошка или же пчела?
Зачем ты сладким завлекла,
Моя незрячая судьба?

Плутаю среди лепестков,
И эхом – шорохи шагов,
И снова алая стена,
Хотя до неба – лишь рука…

Я знаю, это только сон,
И даже, может быть, пион,
Мне крылышки лишь распахнуть,
И в небо снова упорхнуть…

Но тяжелы оковы сна…
Я мошка или же пчела?...»

«»»»

Злой чародей один не спит,
Он сны их бережно хранит,
Улыбки счастья собирает,
Кувшин свой счастьем наполняет.

Он – маг, велик, он чародей!
Что толку от иных людей?
Он будет жить, повелевать,
Миры иные покорять.

Достиг Миров он Высших Зла,
В цветке-ловушке – вся судьба
Его теперь, искусств вершина
Всех магов Тьмы, где лишь пустыня!

Явить алмазов чистый блеск,
Явить блаженный свет небес -
Как будто… Удочка, ловец,
Он, Тьмы властитель, лжец-хитрец.

«»»

А Марфуша-Зарёвница,
Искусная садовница,
Утром весело вставала,
Сад свой лаской поливала.

Там ладошкой провела,
Там листочек подняла,
Там цветок поцеловала,
Стебелечек поровняла.

Как-то раз один Кузнец, -
Был Великий он Хитрец! -
В кузне выковал мечи,
Было их, как в сказке, три.
Был один из серебра,
Тоньше мухи волоска,
А другой был золотой,
Ох, и Ладный был собой!
Третий меч – алмаз литой,
Силы был он неземной.

И принес домой мечи,
Кавардак от детворы –
Там Ивась шумит меньшой,
Средненький Федусь-герой,
Старшенький Степась кричит,
Что любого он сразит:
- Вот возьму я в руки меч,
Тут же голова да с плеч!

Но Кузнец мечи забрал,
Строго детям наказал:
- Не затем я их ковал,
Чтобы кто-то воевал.
- А зачем, коль не сражаться?
- Ума-разума набраться! -
Отвечает им Кузнец,
Был большой-таки хитрец.

День проходит, а то два,
Кузнец едет со двора,
Старшей дочке говорит,
Строго-настрого велит:
- Ты, Маруся, лишь смотри,
С братцев глаз-то не своди,
А то все им воевать,
Подвигов себе искать.

И Маруся обещала,
Отцу ручкой помахала,
В дом быстрей, там калачи
Уже ждут, пыхтят в печи.
Повернулась – братцев нет,
И не виден нигде след,
Глядь за печку – и мечи
Все с собою унесли.

Их Маруся звала-звала,
Братцев по полям искала,
Но нигде их не нашла -
Ночь проплакала она.
И Маруся, их сестрица,
Взяв с собой кувшин с водицей,
Хлебушка, три калача
Утром в дальний лес пошла.

Только видит - Мужичок
Шустрый по-миру-Ходок,
И к Марусе - Помоги,
Хлебушком хоть накорми!
И Маруся хлеб достала,
Мужичку тому отдала:
- Расскажи кто и куда,
Что за бедушка-беда
Подгоняет, все спешишь,
И на месте не стоишь!

- Меня кличут Мужичок-
По-миру-себе-Ходок,
А чего бегу, хожу,
Я тебе и не скажу, -
Мужичок ей говорит
И растерянно глядит. -
- Как родился – снарядился,

Мужичок с зарёй не спал,
Поле он под рожь пахал,
Тут и время на обед,
Мужичок не знал сует.
Он тряпицу расстелил,
На неё еду сложил,
Рядом с нею молча сел,
Пред едой не столбенел,
Дремоту мужик стряхнул,
Руку к хлебу протянул,
Волк пред ним уж тут как тут,
Волк в дугу пред ним согнут:
- Любопытством я проник,
Что ты кушаешь, мужик?!
Мужичку неведом страх,
Он с хитринкою в глазах:
- Ем, волчок, я хлеб ржаной,
Испечён он лично мной!
Рядом с ним волчок присел,
В любопытстве он горел:
- Вкусный, видно, этот хлеб,
Угости, не будь свиреп!
Угостился волк, сидит,
Мужичку он говорит:
- Да, вкусняшка, не забыть,
Как мне хлеб такой добыть?!
Ел его я б каждый день,
Не ходил бы за плетень!
Отвечал ему мужик,
Он не прячет светлый лик:
- Коль проявлен интерес,
Будет, волк, тебе ликбез.
Землю наперво вспаши,
В этом деле не греши.
Взборони её потом,
Удобри в любви зерном.
Перебил его вдруг волк,
Он слова к вопросу свёл:
- И тогда не знать мне бед,
Кушать хлеб всегда в обед?!
Улыбнулся мужичок:
- Слово бить, погодь, волчок!
Той земле идти на круг,
Зимовать ещё ей, друг,
Только позднею весной,
Рожь взойдёт сама собой,
Зацветёт и колос даст,
Колос крепкий, напоказ!
Волк опять не утерпел,
Он собою не владел:
- И тогда не знать мне бед,
Кушать хлеб всегда в обед?!
Мужичок в ту злость не впал,
Он с улыбкой продолжал:
- Хлеб ещё, друг, не едать,
Рожь нам надобно убрать,
Снопы в поле разложить,
Обогреть их, обсушить,
И на мельню, в добрый путь,
Обмолоть их и обдуть.
Волк на месте подскочил,
Он в томлении спросил:
- И тогда не знать мне бед,
Кушать хлеб всегда в обед?!
Мужичок был без каприз,

Царство Тридевятое,
Царство Тридесятое,
Дорожки шершавые,
Тропинки мыршавые,
Реченьки узёхоньки,
Горы невысохоньки,
Богатыри не родятся,
На бой молодцы не годятся,
И девицы – не пригожи,
И детки – к веселью не гожи.

Горевал Силан-Царь,
Державы своей богатырь-государь,
Скипетр накренился,
Трон обвалился,
Был Царям всем Царь,
Мудрый государь,
И сыночки гожи,
И дочка – пригожа,
Да овдовел – новую жену взял
И силушку богатырскую-мудрость свою потерял.

Новая жена – всем хороша!
И справа глянешь – Царица,
И слева – Луны серебра крупица,
Павою ступает,
Птицею нездешние песни напевает,
Откуда пришла?
Вышла из Дрёмы-сна загоревавшего Царя,
Когда Царь в лесу почивал,
Когда Царство своё объезжал.

Тосковал-кручинился по ушедшей жене любимой,
И съела тоска-печаль все его злат-думы, силы,
Сынки – без него растут, он их не привечает,
Дочка – с няньками без ласки отцовой скучает,
Министры на доклады не ходят, Царь от них зевает,
Да по Царству своему без стражей своих разъезжает.

А Дева величавая из той Тени явилась,
Да вокруг сердца Царя змеёй удушливой обкрутилась,
Не проснулся еще Царь – а она куковала,
Да танцем-плясом липучим взгляд его сонный приковала,
Дивился Царь-Силан – гибка да сладострастна,
Коса – длинна, уста – малина красна,
Голос – плутает, ленью затмевает,
Смотрит в глаза – счастье обещает.

И слуги её к Царю подходят, с земельки подымают,
Да услужливо его на коня сажают,
Да не на его любимого – Златогривушку - золотого,
А на хищного, гневного, коня Ночь-Седого.
А девица Царицею на Тьму-Кобылицу свою села,
Сделано уже её тёмное дело –

Аудиовариант сказки в исполнении Игоря Ященко здесь (копируйте всю ссылку!):
https://www.youtube.com/watch?v=H8LQV5XLZoo&t=12s

Как однажды мать Расею
Олигархи всю обсели.
Они знали – на Руси
В злате даже караси.

А в Америке, судачат,
Скоро мэров раскулачат.
Ну а немцы вслух бурчат
И в пивных вовсю торчат.

Мы же с вами не в печали,
И в балде мы не торчали.
Гадом, паря, быть не чай
И не брагу пей, а чай.

Язычок, ведь он лопочет,
А душонка ведать хочет.
Сказкой, милый, эту ночь
Ты умы нам оморочь.

Лабуду неси, короче,
Ври нам всяко что есть мочи,
Только правду не порочь
И... пора, брат, чушь толочь.

Ну, чушь, так чушь... Отчего бы её не отчебучить? Навострите получше уши насчёт мово чушного отчебучивания, а то в тупые уши даже чепуха не полезет, не то что всякая чушь... Вот кстати давеча я кваску малость тяпнул и полез себе спать на полати, чтобы домашние на меня зря не лаяли. И приснилась мне такая катавасия, что я, мол, не я, и хата де не моя, а что, дескать, я миллионщик пузатый и живу я в богатых палатах. А тут заявляется ко мне мужичонка некий сирый, чтобы деньжат малёхи у меня попросить. Я на него глядь – ёж его в раскаряку! – а то ж я сам у себя пришёл денег клянчить. Дать, думаю, или не дать?

В одну очень древнюю, как ночь, деревню пришел некто Посмех. Он всегда приходил без приглашения – просто потому, что время ему пришло прийти. Поселился он прямо посреди пустынного поля – на двенадцати ветрах-сквозняках, на холодных дождях и тоскливых песнях диких животных неприласканных.

Сама деревня – несколько десятков потемневших от снега, дождя и ветра домиков – ютилась под такими же темными холмами-горами – лысыми, ветряными, пугающими гранитным эхом – ночными невнятными криками-стонами. Вековые деревья когда-то цветущих садов и говорящих лесов спрятали свою красоту, укрывшись серо-туманистыми плащами – единственные здесь существа, что свято верили в приход сияющего дня и хранили свою чистоту в глубинах сердцевин.

Жители деревни были также очень древними, дети давно не рождались, что такое перемены - они давно забыли, и привычка стала их Законом. Время для них остановилось – словно дыра-котловина образовалась среди пространств и полноводных течений космических. Сухо, неприглядно, монотонно, жутко от самого себя – застывшего, безрадостного. И еще тоскливей от того, что и другие отражают тебя многократно. Мысль завязла в этом клубке серого повторения одинаковости – ни одного луча свежести и ясности, ни одного проблеска надежды за века…

А Посмех и был назван так, потому что очень любил смеяться, смех был его сутью, и для смеха он был рожден. И развил он посреди поля пустынного, каменистого бурную деятельность – соорудил дом, посадил цветочки, арбузы, яблоньки, сливы, груши, и для улея с пчелками тоже место нашел.

Раскрывай, Красота,
Широченны рукава!
Вылетают с рукава
Сказок разные слова!
В короб их насобираем,
Про дела-быльё узнаем,
Захотел как царь Чахлун
Богатырку взять в жену,
А закончилась чем байка,
Расскажу я без утайки.

Часть первая

Было то давным-давно,
Когда правило Добро,
Когда слову доверяли,
Дом отважно защищали,
Зло в свой край не допускали
Да на ус урок мотали,
И случилось то в стране,
Славной царственной земле,
Жили где богатыри -
Богатырки – все ладны!

Ну а правил той страной,
Как одной большой семьей,
Муж Силан – отважный царь,
Важный в думах государь.
Мудро всем повелевает,
За страною наблюдает,
Сыновей-богатырей
Вырастил – не знать сильней,
Дочка тоже подросла –
Богатырка – вся в отца!

Но сороки поутру
Растрещались на беду –
Нет покою голове,
Царской белой седине -
Думу думал царь Силан,
Плохо ел и плохо спал,
Думал же не о себе -
О народе, о стране!
И решение принял -
Свадьбу дочки назначал.

Как Аленка-то прознала,
Со всех ног к отцу примчала,
Позабыла про игру –
Богатырскую сечу.
- Хоть отец ты мне и царь –
От беды такой избавь!
Только от сорок узнала,
Что невестой уже стала,
И меня ты не спросил,
На совет не пригласил!

Иль забыл ты про родство,
Иль что сделала не то?
Да и кто тот молодец,
Отведет что под венец?
Знают все вокруг края –
Богатырской крови я!
Справится ли он со мною,
Богатыркою-женою?
Не умею вышивать,
А умею воевать!

Очи гневно не отводит,
Вкруг отца тигрицей ходит,
- Сам учил меня сражаться
Да с мечами управляться,
Знаю, как врага сразить,
Да как Землю защитить!..
Но Силан, великий царь,
Ей отец, всем государь,

Жил на свете умный пёс,
День и ночь он службу нёс,
Охранял хозяйский дом,
Скотный двор при доме том,
И вселял в воришек страх,
Дрался с ними в пух и прах,
Их нисколько не жалел,
Только вдруг он... заболел.
Стал хозяин очень зол,
Пса он руганью извёл:
- Это вовсе не пустяк,
На хозяйстве пёс - дохляк,
Можно живность потерять,
Не резон тебя держать!
Скоро он решил вопрос,
В чащу леса пса отвёз,
Напоследок больно пнул,
Путь он к дому повернул.
Только пёс не знал каприз,
В боли пёс совсем завис,
Никаких не ждал чудес,
Окроплял слезой он лес.
Серый волк уж тут как тут,
Прибыл он на самосуд:
- Ты не ждал такого дня,
Помнишь, как гонял меня?!
Сам попался, наконец,
Чёрных душ лихой ловец.
Видно, в службе был ты плох,
На себе ловил лишь блох!
За тобою, пёс, должок,
Съем тебя сейчас, дружок!
Отвечал спокойно пёс:
- Говоришь ты, волк, всерьёз,
Это вовсе не секрет,
Съешь меня ты, мясоед!
Только знаешь, не спеши,
Словом лишним не греши,
Худобу такую съесть,
Мне окажешь только честь!
Откорми меня чуток,
Чтоб я лапы хоть волок,
А потом на радость ешь,
Свой желудок мною тешь!
Волк задумчиво присел,
Скоро мыслью волк владел,
Стал он вдруг безмерно рад,
Псу творил такой расклад:
- Ладно, пёс, тому и быть,
Отложу я суд вершить!
Ты уж, правда, больно худ,
Околеешь, от сих блюд,
Самому себе помочь,
Тут слова мне не толочь!
Я к хозяину во двор,
На дворе том блюд - набор!
Волк не сдерживал уж бег,
Волк на двор свершил набег,
Псу гуся он притащил,
Не потратил волк и сил.
Приступил к обедне пёс,
Хруст костей в лесу понёс.
Волк с тоской на пса смотрел,
Он гуся глазами ел.
Поздно ночью волк уснул,

- Прочь, прочь, изменник! Прочь отсюда! Что делаешь ты, непорочность губишь!
Я прикажу тебя немедленно казнить!
- Я чашу лишь принес тебе свою, чтобы в цветок излить.
За что же казнь?
- Как смеешь ты перечить? Как смеешь лить из чаши на цветок,
Что среди всех цветов в саду мне всех дороже?
- Но посмотри, три капли лишь упали на лепесток его – и он вдруг запылал,
Заблагоухал, как будто жизнь узнал лишь.
- Я вижу, странно это. Эликсир неведомой мне, незнакомой силы хранишь ты,
Я ж о нем сейчас лишь узнаю. Где взял его? Или алхимик тайный, колдун запретных знаний и свершений?
- Я лишь садовник, что пестует этот сад, где ты – хозяйка, о, царица, властелина. Я приучен к поклонам и молчанью твоим визирем, мир ему и блага по даяньям. И мир тебе, моя царица-госпожа.
- Ты знаешь правила и церемонии – похвально. Совсем не неуч. Кто ж тогда?
- Я также тот, кто приучен тем, кто чины иные дарует каждому, к мышлению и созерцанью и наблюденьям за движеньями касаний тончайших - и лапки мотылька, и взгляда грозного, и туч издалека.
- Да ты опасен! Вор и лжец – предполагаю, в тени сокрывшись платанов могучих, подслушивал ты речи мудрецов. И благородное сознанье баламутишь лишь отблесками от чужих вершинных снов. Кто научил тебя быть вором, отвечай, слуга безродный и безправный раб?
- Я не безроден, нет, прими без гнева, госпожа, ту истину, что путь мой из истока течет намного дальше, чем миг плена. Он изменил мою судьбу, но не обрезал. Твои вельможи были хороши, что клятву вырвали умело у меня – забыть навеки прошлое, на память я завесу накинул, но она, и есть напоминание о прошлом, та стена, что закрывает что-то и тревожит.

Аудиовариант сказки в исполнении Игоря Ященко здесь (копируйте всю ссылку!):
https://www.youtube.com/watch?v=WJ__z0TGsRk

Как-то утром, ковыляя,
Гурт бурёнок гнал в поля я.
И тут глядь – навстречу лось!
Надо ж – встретить довелось!

Ну а я подслеповатый.
Глух вдобавок. Уши ватой
Как набиты. Зрю – лошак,
А не лось, чеканит шаг.

Присмотрелся я получше.
Где лошак?! То шпарит с кручи
В направленьи дальних сёл
Вроде бабушкин козёл.

Он поближе… Фу ты, ёлы!
Стал я, блин, очами квёлый.
Иль я пива выпил жбан?!
Где козёл?! Да то ж кабан!

У меня буркалы впалы.
Я их тру – и ёлы-палы!
Вместо хряка вижу – кот
По дороге прёт в поход.

Жмурю я слепые очи.
И гляжу что было мочи.
Ну, я думаю, и пень!

Во дворце когда-то царском,
В стране, может быть, Кушанской,
Правил грозный, мудрый Хан
По прозванью Могутан.
Среди всех иных царей
Был сильней он и мудрей,
Его земли процветали,
Бед иных они не знали,
Поразвлечься как смешней,
Да поесть как повкусней,
Да какой покрасивей
Посадить куст у дверей;
Все сверкает и поет,
Зверь, урча, к руке идет,
Собирает царь пиры,
Едой ломятся столы…

И пришел на пир однажды
Воин сильный и бесстрашный,
Чару с ним пил мудрый Хан,
По прозванью Могутан.
«Слышал я, - сказал хозяин, -
В землях ты бывал окрайных,
Птица где живет Гаруда,
И не каждый мог оттуда
Возратиться, ты – смельчак,
Ты поверг стражей всех в прах,
Я б померялся с тобою
Своей сильною рукою,
Да к чему мне? Все имею,
Силу, власть и кучу денег,
Лишь один вопрос тревожит,
Не усну на своем ложе…»

«Говори, - отставил чашу
Воин смелый и бесстрашный. -
За прекрасный этот пир –
Я тебе теперь, что сын…»
И под музыку литавр
Царь Кушан ему сказал:
« Я из древнего из рода,
Хан кушанского народа,
Все меня здесь почитают,
Оды, песни мне слагают,
Славу царства приумножил,
И друзей я не тревожил
Просьбой лишней, на врага
Сам водил свои войска.
Но когда я был рожден,
Был подарком одарен
От волшея-чаруна,
Что гостил у нас тогда, -
Хан убор с чела снимает,
Светом локоны спадают
Вдоль кудрявой бороды,
Что темней самой смолы,
И сияют ярким златом,
Озаряя все палаты.

Улыбнулся грустно Хан,
По прозванью Могутан,
Вырвал волос с головы -
«Ты к Гаруде поспеши
Да узнай мне, что за сила
Златом волос мне укрыла;
Слуги с пола подымают
Да в шкатулку собирают
Золотые волоски,
Маюсь ночью от тоски -

На самом дне самого южного моря лежал Сундук. Добротный такой, дубовый, обмотанный с ног до головы толстыми цепями и водорослями и с огромным ржавым замком. Много лет он лежал здесь среди коралловых рифов и терпеливо ждал своего звездного часа. Все обитатели морского дна уже знали, что Сундук – очень важная персона, что внутри он хранит кучу драгоценностей, что попал он сюда по чистой случайности и что за ним вот-вот должен приплыть корабль и увезти отсюда подальше. Раздувшись от собственной важности и значимости, Сундук пыхтел, гонял крабов и осьминогов, пытавшихся пристроиться на его крышке для отдыха, и мечтал…

Он вспоминал, как прекрасна и полна приключениями была его та, земная, жизнь. Как из-за него дрались на шпагах, как прятали его в разных тайниках, устраивали погони, какие прекрасные признания в любви слышал он рядом с собой, какие Дамы и даже царственные личности склонялись перед ним в поклоне, пока… ах, пока не угораздило его попасть на тот самый дрянной корабль. Эта старая посудина ему сразу не понравилась – вот-вот развалится от времени и качки. Да и команда вызывала подозрения своим уж слишком разудалым видом. По обрывкам разговоров среди матросов Сундук уже знал, что везут его в дальнюю-дальнюю Восточную страну, где живут ну очень богатые люди - Шейхи, и, судя по всему, они собирались очень выгодно пристроить там Сундук со всем его скарбом. Поэтому Сундук отбросил все подозрения, и довольный, словно сытый кот, лежал на парчовой подстилке в капитанской каюте, мечтал вот так же, как и теперь.

Ясно-раннею весной
По дороженьке лесной
Через пни-колоды,
Ямы, колоброды
Шел себе такой Антип,
С виду простенький мужик,
Борода – лопата,
Шапка маловата,
Шел Антип лесной тропой,
Брел, качая головой:
- Ох, и вышел я давно,
Позади года, село,
А я пни считаю,
По лесам плутаю.
Как пошел я воду брать,
Речка вдруг пустилась вспять,
Позвала- сманила -
И не отпустила.
И пошел я за Рекой,
Бросив ведра за собой…

Глядь – темнющие поля,
Без пшениц, без ковыля,
Где Река – каменья,
Замерло теченье,
Стонет вся Речушка,
Ей в каменьях душно…
Вязнут в мокрой глине ноги,
Мрачный Замок при дороге,
Весь из глины – крыша, стены,
Башни – в небо, высоченны.
Великаны там живут,
Сто лет спят, едят и пьют,
Глину добывают,
Камни вдаль бросают...
Ну а раз на сотню лет
Наступает ночь СтаБед –
Грозы проливные,
Ветры продувные,
Ливни Замок подмывают,
Стены с глины размывают,
Сущим всем мученья,
Хуже заточенья!
Мол, наказаны Царем
Строить вечно Замок-дом,
Как-то провинились,
С службы отлучились…
Своей Воли не имеют,
Сторожить других умеют.
Делать что, не знают,
Так вот и страдают…

Посмотрел на них Антип,
С виду простенький мужик,
И построил Замок
Сильным великанам,
Не из глины, из песка -
Из камней, там, где Река, -
Накопилось за века
Не на замок, а на два!
«Будет сто стоять веков,
Щит от злых Дождей-Ветров!»
Речка же журчала,
Ноги омывала.
Рады были Великаны,
Рады были несказанно -
Слово злобного Царя
Вода Речки унесла!
Гостя к Вратам проводили
Да подарком наградили -
Комком глины, только брось -
Разрастется вкривь и вкось,
Не простая, знать, вещица,
Вдруг в дороге пригодиться…

На зеленом холмике возле лесного голубого озера в Гусиной деревеньке в семье Ученого Папы-Гуся и Доброй Матушки Гусыни родился очень необычный гусенок. Вылупившись из великолепно белого, как чистый снег, яйца, он, как обычно, был поцелован Матушкой Гусыней в лобик, после чего размял свои ножки, помахал крылышками и сказал солнцу тоненьким голоском гусиное радостное «Здравствуйте!».

Папа-Ученый Гусь в этот момент, а это была пятница, день подведения итогов напряженной рабочей гусиной недели, председательствовал на заседании Всеученого Гусиного Совета, то есть, был очень занят. Но окно в домике ученого совета было, к счастью, открыто, и лесная тетушка Сорока – почтальонша озвучила громко, скороговоркой телеграмму – все одиннадцать гусят гусиного семейства Звездчатых успешно вылупились из яиц. Папа на минуту забыл о важных делах, сказал – Это замечательно! – и опять погрузился в изучение отчетов Всенаучного гусиного сообщества. Но через минуту он вдруг вскочил с места, вскричал – Это же мои гусята! – и опрометью бросился в свой дом, где уже гоготал хор соседей с подарками для новорожденных.

А надо сказать, что «Звездной Гусиной семьей» их назвали не просто так. А потому, что Добрая Матушка Гусыня всех своих гусят, - а они появлялись в этом домике каждую весну! - ежеутренне целовала нежно в пушистые лобики. И очень скоро на их серых лобиках проявлялось белое пятнышко – звездочка и никогда уже не исчезало. Вот такое удивительное семейство было в этой Гусиной деревушке. Соседки Гусыни были очень недовольны подобными методами воспитания!

В одном сказочном государстве- царстве Забобонном, где все давно было изведано и взято на учет царскими казначеями, хожено-перехожено царскими гонцами многоглазыми и длинноносыми, было местечко, куда доступа не было ни царю, ни его прислужникам рукастым-заграбастным. А поскольку им туда не было ни дороги ни стежки ни по земле, ни по воде, ни по воздуху – то издал Царь свой очередной указ-забобон – ходить туда никому неразрешаемо ибо Плохое это место, опасное, значит. Генералы советовали Властителям просто его уничтожить – раз в руки не идет, то зачем оно здесь, на территории государственной, как пень посреди поля торчит. И Царь согласился, и даже полк ратников отправил к нему – только глядит Генерал в бинокль – вот оно, местечко то, стрельни из лука или ружьишка по последним технологиям – один пух полетит. А подходишь ближе – и нет его, не видно в бинокль генеральский, то ли очень большим становиться, что взором стеклянным не объять, то ли мельче меньшего – наступишь каблуком железомкованным – не заметишь, пройдешь, а оно дальше себе живет-процветает.

Одним словом, не вышло у Царя с Генералом убрать это место дурное с карты их державы. Кордоны сняли, указ-забобон огласили – и спать успокоенные легли – царь с царицей, а генерал с генеральшей, само собою. Все чин по чину, все ранг по рангу, хотя Царек-хорек любил хлебать с чужих тарелок молочка – то генеральшу на чай позовет, когда царица по театрам гуляет, развлекается, то и садовничью жену зазовет уборочку в царских палатах сделать, вроде мало ему прислуги без числа.

На вершине одной не очень высокой, но очень туманной горы, находился город. Город был не большим и не маленьким, не шумным и не тихим, - каким-то никаким. И люди там жили – не высокие и не низкие, не худые и не толстые, не то чтобы красивые, но и не безобразные. Вобщем, тоже какие-то никакие. И настроение в этом городе, соответственно, тоже было никаким – ни веселым, ни грустным, ни радостным, ни печальным. И поскольку этот город был каким-то бесформенным, каким-то расплывчатым, то и путешественники, которые иногда поднимались на вершину этой горы, не видели его, принимая за туманный мираж. Странное место – говорили они и старались поскорее спуститься вниз – уж очень сырым и неуютным казалось это место.

Но однажды на вершину горы забрел Странствующий Художник – то ли отдохнуть от суеты долин, то ли необычных, туманных впечатлений набраться, неизвестно. Сел на поросший мхом камень, разжег костер из еловых шишек, валявшихся в большом количестве тут же, у ног, и задумался. Странно, шишки были, а ёлки отсутствовали… И вдруг, он услышал за спиной какой-то невнятный кашель. Да и не кашель, а так, какое-то кряхтение.

Художник оглянулся и увидел у камня туманный, расплывчатый силуэт, или, точнее сказать, «тень».

- Простите, - недовольно пробурчала «тень», - но вы сидите прямо у порога моего дома. Не могли бы вы немного сдвинуться в сторону, я хочу пройти.

- Пожалуйста, - подвинулся Художник, более внимательно оглядываясь вокруг. – А ты кто будешь? – поинтересовался он у «тени».

- Я живу в этом городе, где Вы сейчас и находитесь, - не особо гостеприимно ответила «тень».

История одной курицы, которая жила долго без головы, а потом ее нашла.

(Афоризм автора - Не то плохо, что тебе отрубили голову. Плохо, когда голову отрубили, а ты продолжаешь жить).

Итак, одна курица осталась без головы. И – выжила. Мало того, на месте отсутствующей головы образовалась другая – виртуальная. Такая себе голограмма головы – вроде бы и нет ничего, а вроде бы и есть что-то. По крайней мере, родственники ее – ни другие курицы, ни петух – ничего необычного не заметили. Курица все делала, что и раньше – клевала зерна, пила воду из лужи, отвечала на заигрывания петуха, несла и высиживала яйца, кудахтала, когда надо и естественно, когда не надо. Как это могло быть, спросите вы? А очень просто – виртуальная голова считывала все рефлексы-действия с голов других куриц и просто выдавала на гора те звуки и действия, которые требовались в данный момент.

И долго бы так прожила еще курица с виртуальной головой, если бы эта ее голова не начала проявлять непонятную активность и копировать не только кудахтанье своих подружек, но и карканье ворон, чириканье воробья, а затем – и муканье коровы и блеянье козы. Решили, курица сошла с ума, а может, сказал гусь, важно расхаживая по двору, наоборот, в ней проснулась гениальность!!! И это бы еще ничего, ну подумаешь, сумасшедший или гениальный во дворе – на чьем дворе таких нет? Но курица вдруг, поправ все гендерные приличия, закукарекала!!!! Где ж это такое видано? Петух этого не смог стерпеть, подбежал к наглой курице и – клюнул в голову. Не сильно, конечно, а так, чтобы наказать. Но, о ужас, клюв провалился в пустое место – головы не было!

За чащобными камышами,
За лишайными болотами,
Где тропинки по кочкам с морошками,
Где туман с огнекрылыми мошками,
Есть место невиданно-дивное
И сторожится оно чудо-рыбами,
Болотными рыбами-чудищами,
Со страшными острыми зубищами,
И вызывают их со дна цапли белые
Криком яростным, слуги верные.

А служат они Царевне Моревне,
Царевне-чудеснице, звезд собиратильнице,
Что живет-поживает средь дебрей заболоченных,
Камыщовых, нехоженных, да зверем не броженых.

И забрел как-то Царевич Смел-Буян
В царство дикое и нехоженое,
Цапель крики на зорьке он услыхал,
Да увидел в воде бурокожие,
Острозубые рыбы он, чудища,
В страхе бросился он на лодочку,
Что без весел стояла, без паруса,
И упал он без чувств, подкошенный
Усыпляющим шепотом камыщовым,
Бесконечным, как вечера зарево,
Стража первого царства Моревны.

И поплыла без весел лодочка
Через заросли камышовые,
Цапли белые да крикливые
Важно крыльями рядом размахивали,
Подгоняли рыб дивных-чудищ,
Что шипами вперед все подталкивали.

Увидала Царевна Моревна,
Звезд вечерних она собирательница,
Парня в лодочке да пригожего,
Да с лица и с одежды ладного.
Улыбнулась ему она ласково,
Расцвела, словно солнышко красное,
Но туманное и не жгучее,
Тихо-нежное, не палючее.

И поднялся Царевич тут Смел-Буян,
Увидав над собою пригожий стан
И лицо белоснежное, гожее,
Поклонился главою пригожею.
«Как попал ты сюда в земли дальние,
В земли дальние да нехоженые,
Али ищешь ты что? Нет, смотрю меча,
Ни меча остросмелого, ни копья».

И царевна взглянула искренне
На захожего к ней Царевича.
« Не гневись, - молвил ей робко Смел-Буян,
Что тебя потревожил негаданно,

Привез одни мужик-купец в деревню жену заграничную – красоту невиданную! Художник местный тут же испросил позволения картину с нее написать – на площади выставить, чтоб все смотрели и восхищались. Большие деньги запросил мужик – художник не пожалел – продал пол дома и половину добра, что имел. Пришли старейшины – пригласили деву заграничную на их вече – заседать – в буквальном смысле – ничего говорить да и думать не надо - взор услаждать и мысли на благоприятное направлять. Мужик и тут не прогадал – выторговал себе место казначея при совете старейшин – руки довольный потирал, ликовал. Женщины тоже поначалу в окна заглядывали с детьми малыми, языком цокали – что за принцесса такая многодивная? Мужик долго втолковывал ее иноземное имя – но так и не втолковал в маломудрые головы односельчан – Мохильдомехира. Что это значит, он не знал, а заморская красота эта по ихнему совсем не говорила, чтобы объяснить. Дивились, дивились, потом пообвыклись и в разговоре между собой запросто называть начали Мохиркой. А той, впрочем, было все равно, так как ни с кем ни в какие дела-общения Мохира не вступала, ни с соседями, ни с соседками, ни с их ребятишками. Раз в день, между позированием художнику и сидением в совете старейшин, она выходила на крыльцо, глядела тоскливо вокруг, садилась, задумавшись о чем-то – и опять скрывалась в доме. Служанка при ней была – все по дому делала, тоже заграничная, прыткая, молчаливая, и видимо, стожильная. И днем и ночью по дому и вокруг носилась, как заведенная, порядок наводит, не присядет.

Море глубокое,
Поле широкое,
Трон-Гора высока -
Дорожка кому широка да шатка,
А кому опориста, хоть и узка.
Ступила отважно девица на узкую тропу,
Да уж шибко спешила –
Порвались рубиновые удила!
Конь взбрыкнул,
На тропе поскользнулся,
Выпала Аленушка из седла –
Весь мир ее перевернулся.

А чего спешила? Куда поспешала?
А на Трон-Горе Змея Черная почивала,
И не то страшнО, что черна,
А то страшнО, что ядовита-зла.
И зло то Хмарь-Змеи зловонными ручьями вниз стекает,
Колодцы живые губит-отравляет,
Кто выпьет из них – сердечных тяг лишается,
Кто глянется в них – тот умом нищается.
Тварь эта без сердца, но жива,
Тварь эта без разума, но хитра.
Злодейка изначальная – по многонорам-лазейкам гуляет,
Все красно добро, что есть у кого, ворует-хищает,
Детки плачут, кричат,
Молодые друг на дружку с опаской глядят,
Зрелый люд замками железными гостей пугает,
А старые да седые – о злых временах вещают -
Хмурые песни на гуслях да дудках играют,
Где нет утешенья,
Где нет обновленья,
Наводят на сердце тоску да мрак-сомненья,
Пред бедою неутешною покорного склоненья.
И блестит-лучится красотою наворованной вершина Трон-Горы,
Шипами ядовитыми увенчанная,
А вся округа вокруг – бедна-бедным,
И нет веселья уже, нет песен бубенчиков.

Но Стар-Богатырки и Стар-Богатыри на Совете сидят,
Думу думают, доспехи рядят,
Да доброго знака ожидают,
Мудростью живут, не поспешают.
Кони их на травах вольных пасутся,
Гривы их светлыми реками в землю льются,
Копыта их тихо, но важно ступают,
Ухо же чуткое не отдыхает –
Времечка чудного ждут-привечают
Для дела доброго час начинания,

Аудиомоноспектакль этой сказки в исполнении лауреата международного конкурса "Артист из народа" Игоря Ященко можно послушать здесь (копируйте всю ссылку!):
https://www.youtube.com/watch?v=54r9ps68NG0

В КАПКАНЕ КОВАРСТВА.

Хляби с неба воду льют,
Птахи в ветках гнёзда вьют.
За морями ж али тут
Жил да был немалый плут.

Раз поехал он на рынок
И купил себе … ботинок.
А потом в него залез
И потопал в ближний лес.

А в лесу-то страшновато:
Темень, жуть, земля мохната…
Стал тут плут совсем не рад:
Леший нашим ведь не брат.

И вдруг видит – что за диво!
Сердце стукнуло ретиво.
Возле речки, у ракит
Хатка ветхая стоит.

Та избушка с курьей ножкой
Повернулася немножко,
Плут – вовнутрь, глядит – ага!
В хатке ждёт его Яга.

«Вот что, плут, – Яга смеётся, –
Мне тебя сожрать неймётся.
Попадёшь ко мне ты в пасть:
Голодна я прямо страсть!

Но коль ты меня уважишь,
Бабке сказочку расскажешь,
Так и быть – я враз уймусь
И за щи тотчас примусь».

Что же, плуту делать неча.
Вот он, бабке не переча,
Хохотнул, прищурил глаз,
Да и начал без прикрас…

Лапоть по небу летит, сокол во поле пыхтит, слуги в бары подрядились, господа в хлеву трудились, мы рыдали на пиру, и нашли в игле дыру.

В холодную, долгую зимнюю ночь на Рождество в семье трубочиста и прачки родилась принцесса. Да-да, не удивляйтесь — самая что ни на есть настоящая принцесса. Жарко и ярко трещал камин, сразу и по всему было видно, что это принцесса, — старуха повитуха так и сказала, что мол-де девочка у вас принцессочка. И что зовут её Белые Ручки. А всё оттого, что у новорождённой принцессы и вправду были прелестно сложенные, точь-в-точь как у ангелочка, белые и чистые как снег ручки. Её матушка, добрая, честная женщина, подумала, что слишком часто, да и не к месту долго смотрела на снег, на белое бельё, оттого её доченька и родилась с такими необыкновенными руками. Отец же ничего не подумал, он лишь почесал себе затылок, готовясь чистить ещё больше дымоходов да печей, чтобы прокормить своё разрастающееся семейство. Так они и зажили, тихо да счастливо.

Принцесса Белые Ручки росла не по дням, а по часам милой и славной девочкой. В тех местах, где родилась принцесса, дети сызмальства помогали родителям. И наша Белые Ручки, помогая отцу да матушке, также не гнушалась самой скучной и грязной работы. После принцессы в семействе трубочиста родились ещё пятеро ребятишек, и нет ничего удивительного, что Белые Ручки, по обязанностям старшей сестры, была нянькой всей этой шумно неугомонной и замурзанной компании. Впрочем, что бы сноровисто да быстро не делала принцесса, как бы исправно да ловко не справлялась с самой неприятной и грубой работой, всё равно она оставалась принцессой, принцессой Белые Ручки.

Зачин

Юма, Юма! Конь, Тропы создающий,
Туман прогоняющий, травы высокие гнущий –
Читаю по твоим следам на равнинных полях,
Юма, Юма! Не ведающий страх.

Следы твои – звезды-галактики в примятой траве –
Не мерцают, а вечностями сияют!
Юма! Не ведающий страх, поражение!
Твои Поля – откровения!

«»»
Аак – Луч Тьмуразрывающий - выхватил из Неведения Спящего
Образ Горы, Тени не дающей!
Парит над ней Ях-хаа – Птица-Орёл зоркий, вездесущий!
Страж Горы, когти – длинны!
Нет Сумерек-Теней – все Поля доступны для обозрения –
Судьбы Злой Усмирения -
Судьбы Благой Намерение!

И видит Ях-хаа в чистоте Пэ-у-эр, что Зеркало предИстин Мира,
Свое Отражение – Горы вверх устремление!
Ди-ори – Озеро Белое Пустоты! Ветер – Пу-тээр замирает,
В почтении перья свои подбирает,
Флейта его стозвучная замолкает -
Музыка Начала и Конца вдохновения
К творению рвение!

Ди-ори, Великая Пустота, не знающае формы, всем Формам Жизнь дающее!
Миннэ-даа – Хозяйка его тайных Движений!
Владычица всех Перемен-Отражений;
Ди –ори - Дыхание ее, ее Слава,
Озеро Белое – Любовь без обмана!

Пэ-у-эр – Зеркало Истин Миров просыпается!
И Действо Великое в Тишине зачинается
Перед взором Ях-хаа –
Снята Небытия Благая Пелена – Майя Тоу-тоу-киа!

Саи-таллэ закрыл свой Глаз Наблюдателя -
Невинности- Чистого Покрывала-Майи держателя!
Не плох – ни хорош!
Для этой работы со всех сторон гож!
Нет ему наград-наказания,
Работа его – Века моргание!
Саи-таллэ моргнул – Завесу свернул-развернул!

«»»

И выпрыгнул из сердца Озера Белого
Экуа-ту – Огонь его Сущий из Временного небытия!
Радость ему – нет Пелены-Разделеня Тоу-тоу-киа!

«»»
Цветок Пиона, снов ларец,
В нем сотни скованы сердец,
Кто в лепестковый храм вошел,
Назад дороги не нашел.

Его создал Злой чародей
И разослал слуг-голубей -
Весть они миром разнесли,
Надеждой сладкой завлекли.

И в красных лепестках там спят,
В дурмане молодость хранят
На мягких с золотом коврах,
Курильницы там на столах.

Песня пленника сладких снов:

«В пиона сотнях лепестков
Иду и не ищу следов,
Я в лабиринте среди снов,
Где запах вяжущих духов.

Здесь мягкие лежат ковры,
Чтоб легче было мне идти,
И прячет небо надо мной
Стен алых душный нежный строй.

Зачем попала я сюда?
Я – мошка или же пчела?
Зачем ты сладким завлекла,
Моя незрячая судьба?

Плутаю среди лепестков,
И эхом – шорохи шагов,
И снова алая стена,
Хотя до неба – лишь рука…

Я знаю, это только сон,
И даже, может быть, пион,
Мне крылышки лишь распахнуть,
И в небо снова упорхнуть…

Но тяжелы оковы сна…
Я мошка или же пчела?...»

«»»»

Злой чародей один не спит,
Он сны их бережно хранит,
Улыбки счастья собирает,
Кувшин свой счастьем наполняет.

Он – маг, велик, он чародей!
Что толку от иных людей?
Он будет жить, повелевать,
Миры иные покорять.

Достиг Миров он Высших Зла,
В цветке-ловушке – вся судьба
Его теперь, искусств вершина
Всех магов Тьмы, где лишь пустыня!

Явить алмазов чистый блеск,
Явить блаженный свет небес -
Как будто… Удочка, ловец,
Он, Тьмы властитель, лжец-хитрец.

«»»

А Марфуша-Зарёвница,
Искусная садовница,
Утром весело вставала,
Сад свой лаской поливала.

Там ладошкой провела,
Там листочек подняла,
Там цветок поцеловала,
Стебелечек поровняла.

Белый пёс ей помогает,

Сказка – анекдот (продолжение "Илиада Рабиновича")

****************** 1 ***************

Вот прямо сейчас возьму, все брошу, и расскажу Вам , где Рабинович берет деньги… Размечтались, глупые. Я уже устал повторять всем подряд, шо Рабинович берет деньги в тумбочке. Шо такой тумбочки, как у Рабиновича - нет ни у кого. Вы, граждане, похожи на моего соседа Мойшу. Тот все домогается узнать, каким образом Рабинович умудрился разбогатеть. Кто-нибудь из Вас мне подскажет, как вдолбить в его пустую голову, что сегодня, имея в бизнесе один единственный ресторан, сытым не будешь. Он этому не верит. У Рабиновича нет ресторана. Но у Рабиновича имеется философский кошель. Вы хотите спросить, шо это такое? И я Вам отвечу. Алхимики во все времена искали философский камень, который превращает все в золото. Я видел этот камень. Кроме того, я поимел готовый продукт от этого камня – философский кошель, который превращает любую медную монету в золотую. Да-да. Я познал великую тайну увеличения номинала денежного знака. А хотите знать как этот кошель оказался у Рабиновича?... Пожалуйста … Только Вы никому про это не рассказывайте. Вся эта история должна остаться в тайне. Договорились? Тогда слушайте.

****************** 2 ********************

Как-то прогуливаясь в парке, я обратил внимание на одного странного типа. Вообще то назвать его просто «типом» – это значит, что не назвать его никак. Даже слово «БОМЖ» будет для него равносильно генеральскому званию. Он спал на скамейке, прижимая к себе огромный бутыль с какой то мутной жидкостью. Хотя я не химик, но мое предчувствие подсказывало, шо это – самогон.

Часть первая.
Змеёныш.

Пролог.
Холодно, как холодно… В книжках, конечно, пишут, что в подземельях холодно, но слова на листе пергамента это - всего лишь слова, и в полной мере передать настоящего ощущения они не могут. Я весь дрожу: короткая летняя шерсть совсем не греет. Слегка потрескивает факел на стене. Он чуть рассеивает темноту, но что в этом толку? Я вижу открытую дверь, выйти через которую всё равно не могу – я привязан. Привязан длинным поводом уздечки к кольцу в стене позади меня. Узда запрокидывает мою голову, удила раздирают губы. Окрашенная кровью пена падает изо рта на грудь, смешиваясь с кровью из ран от плети. Отец довольно часто наказывает меня, но так жестоко, как сегодня, впервые. Хотя, признаться, повод в этот раз был серьёзный. Переступаю с ноги на ногу, тело отзывается ноющей болью. В коридоре слышатся чьи-то осторожные шаги.
- Ярослав! Ты здесь, братик?
Я негромко ржу. Проклятая уздечка не позволяет вернуться в облик человека. Свет факела в дверном проёме, он выхватывает фигурку девочки в мужской одежде. Зоряна, сестричка…
- Ярослав, - она облегчённо вздыхает, - миленький, живой… Потерпи, я сейчас…
Она быстро отстёгивает левый повод, и я опускаю голову, чтобы дать отдых затёкшим мышцам шеи. Зоряна гладит мою гриву, целует в лоб. Потом снимает уздечку. Я встряхиваюсь всем телом, и перекидываюсь в человеческий облик.
- Спасибо, сестрёнка. Но лучше бы ты не делала этого – если отец узнает…
- Не узнает, - отмахивается девочка, - раньше утра он сюда не придёт, а утром я всё сделаю, как было. Только смажу твои раны, чтобы они не болели. Снимай рубашку.

Высоко в горах, где вершины прячутся за плотными слоями облаков, раскинул свои владения город сказочных снов. Город обнесен высочайшей стеной, окончание которой сливается с бирюзовой голубизной неба. Вход в город охраняют огромные суровые стражники, одетые в золотые латы. На головах у них, такие же золотые шлемы, заканчивающиеся разноцветными перьями. Стражники вооружены острыми пиками с позолоченными наконечниками. Они строго следят, чтобы в чудесный город сказочных снов не смогло пробраться Зло в любом его обличии. Тяжелые, обитые золотом ворота, сияют в лучах солнца. Стражники каждый час открывают их, чтобы выпустить очередной караван из летающих колесниц, запряженных красными лошадьми. Колесницами управляют маленькие гномы в больших темно-синих колпаках, усыпанных, как ночной небосклон звездочками. Эти колесницы развозят искрящиеся красочные мешки, в которых лежат сказочные сны. Едва караван минует открытые ворота, как сразу разлетается отдельными колесницами в разные стороны, устремляясь туда, где вечер сменяется ночью, и люди ложатся спать. Два гнома сидящие за возницей, на маленькой мягкой скамеечке, пролетая над засыпающими городами, деревнями и поселениями, раскрывают сверкающие мешки и рассыпают их содержимое. И те, кто еще не успел закрыть глаза, видят, как с неба падают маленькие звездочки. Это чудесные сны опускаются на землю.
В городе живут самые добрые волшебники и волшебницы, маленькие гномы и крошечные эльфы. В огромном парке разгуливают красавцы единороги, на ветвях поют песни жар-птицы, а в небе над городом, широко раскрыв могучие крылья, парят золотые драконы.

Однажды, где то близко к нашему с тобой времени, одного именитого Художника ученики попросили рассказать о его самом удивительном успехе. И вот какую историю они услышали…

В одной европейской стране, в самом обычном городе, жил молодой Художник по имени Гуг Ван. Он был очень увлеченным творцом и вкладывал во все свои полотна частичку души. Все его картины пленяли необычностью и яркостью образов.
В один прекрасный день (вернее, в одну творческую ночь), воодушевленный новыми красочными фантазиями, Художник написал самую лучшую, по его мнению, из своих картин. Несколько дней он был окрылен радостью творца и думал о том, как он представит свое детище людям. Начать он решил с авторитетного мнения и пригласил в мастерскую признанного в то время художественного Критика – классициста.

Последний долго и молча стоял перед картиной, качаясь с пятки на носок.. Потом посмотрел на Гуг Вана хмуро и спросил:
-Ну-с, юноша.. и зачем Вы позвали меня? Оторвали от важных дел? Чтобы я посмотрел на это сумасшедшую радугу? Извольте объясниться!

Гуг Ван ошеломленно молчал… Он не знал, что сказать человеку, который не видит Его глазами.
Критик возмущенно посопел и ушел, хлопнув дверью. Раздраженно он рассказывал посетителям своей галереи о том, как безнадежно самоуверенны эти молодые мазилы, не владеют канонами живописи и претендуют на лавры. Он уверенно заявлял, что Гуг Ван не интересен да и вообще, пожалуй, не способен создать ничего достойного.

А Гуг Ван несколько дней болел. Болел душой, его самые светлые чувства были растоптаны жестким башмаком Критика.

Аудиомоноспектакль этой сказки в исполнении лауреата международного конкурса "Артист из народа" Игоря Ященко можно послушать здесь (копируйте всю ссылку!):
https://www.youtube.com/watch?v=iSkIkRs-GCo

Как-то раз в селе Крюки
Народились дураки.
Чисто ржака с тех Крюков –
Урожай на дураков!

В тех краях ну прямо мрак:
Что ни харя, то дурак…
Каждый плачет: не Крюки
Тут у нас – а Дураки!

Что ни делает дурак –
Ладу мало – гонит брак…
Надо б тихо, а он – хак!
Вот и будет кое-как.

Я же тоже с тех Крюков.
Знамо дурень – я таков.
Да хоть как меня реки!
А живу я у реки.

…………

Раз пошёл я удить щуку.
И поймал – ну прямо с руку!
Открывает рыба пасть
И орёт: «Чтоб те пропасть!..

Сей же час кидай мя в воду!
Живо делая мне угоду!
Иль ты сказку не учил,
Что Емеля получил?!»

Заорал я там со страху,
Облажался, дал я маху.
Лучше, мыслю, был бы рак!
Мне простительно – дурак.

Швыранул я щуку в воду.
Ну её, таку уроду!
А она башкою моть,
И давай фигню пороть…

«Ты, милок меня не бойся, –
Щука молвила, – готовься
За добро твоё зараз
От меня услышать сказ…»

Не наврала мне рыбина.
Я же слушал там, дубина…
Этой сказкой сей же час
Я порадую и вас.

Что там быль, а чё там враки,

Достохвально правдивая, учёная и поучительная история о преславно мастеровитом портняжке Йенсе, доброй и милой девушке Кьерн, а также расчудесно знаменитой игле-самошвее.

Глава 1
(В которой рассказывается о том, кто такой портняжка Йенс и зачем ему понадобилась игла-самошвея)

В одном далёком сказочном королевстве жил портной. Он жил в городке, который был не слишком большой и не очень маленький, но именно в самый раз, что бы в нём жил такой отменно мастеровитый и сноровисто находчивый умелец, каким был портняжка Йенс. Работы у Йенса всегда было хоть отбавляй: то пошей булочнику белоснежный батистовый колпак, то крестьянину из ближней деревушки передник грубого сукна, а то и самому начальнику привратной стражи — ажурно изысканные шёлковые манжеты на его праздничный кожаный камзол красного цвета. И все торопили, всем было невтерпёж: "Давай, портняжка Йенс, пошевеливайся, шей побыстрей — чтобы к завтрашнему всё было готово, нет времени ждать на этакую безделицу!" Но не было такой работы, с которой бы не мог тут же, быстро да ловко, справиться наш портной.

Многие, видя, что от заказчика дверь портняжной мастерской не закрывается ни на минуту, видя терпеливое трудолюбие да удивительное искусство портняжки Йенса, называли его счастливчиком, да-да, так и говорили: "Счастливчик Йенс! За долгий день ему всегда что-нибудь да перепадёт: булочник расплатится вязанкой калачей, крестьянин принесёт корзину репы, а начальник привратной стражи щедро отблагодарится золотым риксдалером! Именно — блестящим золотым риксдалером! Счастливчик Йенс!

Несколько лет тому назад мне вдруг захотелось написать сказку. Да не простую сказку, а волшебную. И не про кого-нибудь там, а про солдата, русского солдата. Почему? А потому что солдаты в сказках всегда представляют простой народ. Они плоть от плоти тела народного и являются собирательными образчиками народного духа. У нас, у русских, про солдат сложено много сказок, можно даже составить немалый том их собраний. И никогда солдат не предстаёт в них отрицательным персонажем. Да, он может быть хитрым – но не бывавет злым. Ибо солдаты, благодаря русской истории, вошли в народную память как защитники родной земли от всяких ворогов. В том числе от ворогов фантастических, которых народное воображение изобразило в сказках как колдунов и ведьм, чертей и оборотней, леших и водяных... И с нехорошими людьми солдаты тоже борются, а также с несправедливой властью тягаются, и даже с самой старухой Смертью... И всегда побеждают! Это уж непременно, поскольку правда, которую солдаты защищают, в народном представлении сильнее всего на свете, и одолеть её фантазия неведомого русского сказочника никому из сил зла ни за что не позволяла.

Тут интересен также вопрос о вдохновении. Что оно собою представляет? Без долгих объяснений скажу свою версию: вдохновение есть связь сознания рассказчика или писателя с мощным полевым собранием или полесобором великого народного духа. Его ещё называют эгрегором, ну да лучше подобных словечек не употреблять, а употребить нечто своё и понятное. Существование полесоборов наукой не отрицается, но и не подтверждается, поскольку отрицать мощь и загадочность вдохновения учёные не могут,

Прежде всего отметим главное отличие сказок от прочих литературных жанров: сказки – это древнейший вид словесного творчества. Наряду с песнями конечно же... А вообще это есть нечто искусственное, но прочно укоренённое в самую настоящую всамделишнюю реалность. В реальность человеческой биологической природы, человеческой души и духа, в неоспоримую настоящесть нашего давнишнего бытия на лоне Земли-матушки. Сказка по форме есть выдумка, фантазия, досужая болтовня, ложь и даже враньё, но по своему философскому содержанию она есть чистая правда. Как говорится, «сказка ложь, да в ней намёк, добрым молодцам урок». И злым молодцам наверное тоже, хотя злые молодцы предпочитают не чтение сказок, а совершение «чисто конкретных» дел на пользу себя, любимых. Короче, сказка есть правда народного духа, воплощённая в причудливом словесном вымысле. Да-да, правда – в вымысле... И именно в причудливом, а не в витиеватом, заковыристом или невероятном, хотя и так можно сказать, поскольку чудо есть совершенно необходимое и привычное условие любого сказочного повествования. Наш великий учёный Ломоносов о всяческих сказочных и прочих литературных вымыслах выразился таким образом: «... это есть идея, противная натуре и обыкновениям человеческим, содержащая в себе идею натуральную и обыкновенную, но оную собою великолепнее, сильнее и приятнее представленную». Отлично сказал Михайла Васильевич, по-научному ёмко, чётко и ясно... Ну а можно и по-художественному образно выразить эту идею, «противную натуре»: сказка – это мёд жизненной правды, растворённый в водице вымысла.

Начало

Жил Наставник и Мудрец,
Деткам, что второй Отец,
Добр и светел, сердцем млад,
Посадил детишек в ряд:

- Нынче наш урок простой,
Но в срединке – с хитрецой!
Вот – лягушка, чудо где?
В глазках, в брюшках иль в ноге?
Вы, детишки, как она,
Сядьте, парусом спина –
Сели все? Теперь глядите,
И – молчок всем, не спешите –
Ручки по земле гуляют,
Пути в иной мир читают…
Вот бежит, бежит река
От верха и до низа!
Поток прямо с родника
Потек – изумруд- вода!
По равнине без холма,
Да без горбика-сучка.
Верхнеозеро живое,
Каждому свое, родное,
Коаплей чистой истекает,
А потом к себе сзывает
Тысчу ярких ручейков…
Ну, детишки, кто готов?

Смотрит Мастер и Мудрец,
Книг старинных, светлых чтец,
Все исчезли ребятишки,
И девчонки и мальчишки,
Лягушачьи шкурки лишь
На земле лежат, и – тишь,
Где ж они все? Лоб напряг –
И увидел всех ребят
Кто на белом корабле,
Кто в чарующей земле…
Получилось! Хлоп – назад!
Вновь сидят детишки в ряд.

Сказка

Василисушка-царица
На себя не наглядится –
Дивит очи Красотой,
Словно роза под росой!
Но не в радость это ей
Среди Царственных земель.

- Что на миг мне Красота?!!!
Быть хочу бессмертной я!!!
Царь из Царства-то Иного,
Царь из Царства-то Ночного
Стал Безсмертья воплощеньем!

Без Безсмертья жизнь – мученья!
Без Кощеевой Судьбины
Жизнь моя – не жизнь, трясина!
Все минуточки считаю
Да о Вечности мечтаю,
Свянет диво-Красота
Без Безсмертия Венца!

Я ль капризна? Горделива?
Что Безсмертия мне Сила?
Выиграл Кощей дар сей
У моих-то родичей,
Да обманом, да лукаво –
Охмурил их всех дурманом!

Время Мира подчинил
Да в златом ларце закрыл,

Как-то раз, давным-давно, но не очень давно тому назад, в одно прекрасное время, сидя на завалинке и даже развалясь на ней, порешил я вдруг сбухтыбарахты написать сказку. Ну, долго дело делается, да быстро сказка сказывается – взял, да и написал. За десять дён... Вдохновение, понимаете, на меня напало, как волк на отару. Противиться оному моя душа была не в силах – больно уж оно, вдохновение это самое, обольстительное и прилипчивое нечто. Ему никто не может противиться, коли оно у него есть. А то имеются и такие, у которых его нетути. Сейчас их людями с особыми потребностями называют, а раньше называли по-другому... блин, забыл, что-то вроде валидолов или как... У них особые потребности вот какие: тельце своё, рыхлое и рассыпчатое, в ванную балдежа погружать дюже хоцца, а душеньку, соответственно – в объятия кайфа заключать аж невмочь. Ну да я-то не такой, дикарь-дикарём посередь них считаюся, а посему на сказки есьмь падок, а не на дюдюктивы всякие с трейлерами разными и ужастиками.

Чё говорите? Об чём сказка?.. Хм! Об чём, об чём... О правде-матушке вестимо, об чём же ещё. О красоте дивной. Об удали залихватской. О добре ышшо, об истине... Чё такое истина, спрашиваете? О, ничего нету проще! Истина, государи и государыни и сударя с сударынями, есть... м-м-м... такие законы вселенские и их воплощения, которые... вовсе нельзя обойти и нарушить. Во как!.. И не просто невозможно, но, главное, и не хочется ну ни капельки. И не из-под палки неохота, а добровольно и с радостью великой нету таковского дурацкого желания. Вот это самое и есть истина-то. А вы об чём подумали, а? Про осознанную необходимость?

Счастлив народ бимоку!
Весел народ бимоку!
Год от году растут моху-тыквы у народа бимоку!
Год от году деревья-сапхи крепкие множат побеги.
Корни их из земли плодородной тянут к веткам густые соки.

Разве мыслимо людям бимоку
жить без крепких, как камень, моху,
что спасают от ветра и ливня,
и лучей, нещадно палящих?!

Разве мыслимо людям бимоку
жить без клейкого сока сапхи,
обволакивающего плечи,
высыхающего вдоль стана,
словно это вторая кожа
защищает от бурь и ненастья?!

Если сапхи пока молодое –
будет сок его розов, прозрачен,
чуть постарше – так ярко-пунцовый,
а ещё взрослЕе – то красный.
Потому все невесты-бимоку
корни сапхи сажают охотно
возле самой своей моху-тыквы,
что взрастили для жизни замужней.

Если сапхи – дерево в силе,
будет сок его тёмно-пурпурным,
пусть оденет достойного мужа,
что с почтением люди встречают!

Если дерево-сапхи не смогут
обхватить два могучих мужчины –
этот сок, высыхая, крепость
обретает, что меч не разрубит,
и становится тёмно-синим,
это цвет могучей защиты,
паруса из него надёжны,
и щиты не пробьёшь стрелою,
и одежды синего цвета
носят воины в дальних походах.

Маслянистый орех-кикомо
пусть расколет воин и щедро
им натрётся, пред тем, как ранит
Нож кору у старого сапхи.
Потекут тяжёлые капли,
а потом и вязкие струи,
обволакивая всё тело,
защищая и согревая.
Но пока не застыл этот панцирь,
надо сделать ножом надрезы,
чтоб в дальнейшем снять можно было –
нож иначе потом сломаешь!

Три дела обожают чукчи: есть, болтать и смеяться. Одно обожают духи: слушать бубен шамана Тыркыльына.
Шаман Тыркыльын песцовой лапкой начнёт колотить по упругой коже - и тут же весёлые духи, хозяева моря и тундры, слетаются к бубну-ярар и кружатся в радостной пляске. "Кооо, косо!", - топают в лад ногами: "Коон, коон, коон!", - прыгают и хохочут: "Ооо, нооо!", - мяч друг дружке бросают.
Уж такая придумана песня шаманом, угодным духам. Такой у шамана голос, уменье сказать, услышать.
Очень сильный шаман был Тыркыльын.

Шаман в окружении духов лечить и гадать умеет! То нерпой кричит, то белугой. То бродит без сна и пищи. То камнем стоит неподвижным. То варит в котле мухоморы.

Сильный шаман был Тыркыльын! И духи его любили, но только верней открывали в перевоплощении тайны!

Велел ему Ворон Куркыль: "Тебя не оставят духи, твоя не иссякнет сила - сумей лишь перевоплотиться. Весь вывернись наизнанку. Стань женщиною отныне!".

И шаман Тыркыльын стал женщиной.

Не бывает женщины без мужа! Женщины без мужа умирают: с голоду, морозу и печали. И у женщины должны быть дети!

Где взять мужа шаману Тыркыльыну?
Вот и бродил шаман Тыркыльын без сна по тундре и ел только мухоморы.

Сказал ему Ворон Куркыль: "Тебя не оставят духи! Сумеем беду исправить - сумей лишь перевоплотиться. Весь вывернись наизнанку. Мужчиною стань отныне!".

И шаман Тыркыльын стал мужчиной.

Так и родилась у него красавица-дочь Рулткынывыт.
Настоящий дар могучих духов, владетелей моря и тундры!

Сказочные герои имеют право быть похожими на кого угодно, их случайное сходство с конкретными персоналиями является не прихотью автора, а лишь объективным отражением вымышленной реальности. -- Автор.

ЭПИЗОД 1. За несколько месяцев до новой эры.

В личном кабинете с видом из окна на швейцарские Альпы лежит на кожаном диване КАРАБАС-БАРАБАС (случайно похожий на Коломойского) и удрученно чешет себе бороду.

КАРАБАС-БАРАБАС. Это просто праздник демократии какой-то, и все во вред бизнесу! Ну почему нельзя соединить в одном времени достижения научно-технического прогресса и естественную простоту давних веков? Вот задуман прекрасный прожект планетарного масштаба – сверхновая трасса конфедерального значения, с количеством полос не менее двадцати в одну сторону, супердолговечным покрытием, многоуровневыми развязками, с ограничением минимальной скорости в 200 км\ч и прочими девайсами – так, чтобы от хоть Парижа до Пекина, хоть от Стокгольма до Бомбея, на любом болиде… Честные инсайдеры мне слили эскиз проекта, я загодя прикупил место планируемой крупнейшей развязки – там, кстати, сплошные болота и ничего человеческого – жди себе, когда евробюрократы загладят все формальности и смело входи в состав концессионеров. И вот где дьявол в детали зарылся: оказывается, по современным правилам политкорректности никак нельзя допустить любого строительства на территории без согласия автохтонов, и, что всего больше бесит – теперь эти правила распространены не только на высших приматов – любая тварь дрожащая из животного мира в настоящее время имеет свое право.

Жил когда-то Чеботарь,
Говорили деды встарь,
Сапоги шил не простые,
А чудесные такие,
Ни износу, ни истопу,
Только скажешь - в три притопа
Отнесут через поля,
Через реки и леса,
Куда душенька попросит,
Куда душенька запросит.

Раз сказал он сорванцу,
Братику он своему -
«Нынче утром ухожу,
Будешь ты один в дому,
Никого в дом не пускай,
Никому не открывай,
Ворота, смотри, резные -
Ходят разные, лихие
Люди по свету, сиди,
За ворота не иди.
Мне есть надобность уйти,
И не будет денька три -
Для сапожек бубенцы
Новые совсем нужны,
И подковки, что стучат,
Словно гусельки звенят.

Их на Кузне заберу,
Да денечек погощу,
Ну а если вдруг беда –
Вот тебе два бубенца,
Потрезвонишь - прибегу,
И незваных прогоню».

Чеботарь так попрощался,
Братец же один остался.
Скучно стало одному
Сиднем сиживать в дому.
«В бубенцы, дай, позвоню,
И что будет – погляжу!»
Только звонит – брат стоит,
Укоризненно глядит.
«Говорил, звонить тогда,
Когда у ворот беда».
И ушел – а тот опять
На бубенчиках играть.
Снова брат в дверях стоит,
С укоризною глядит,
Про себя он повздыхал,
Братца снова попенял,
Бубенцы с собой забрал,
А ему взамен отдал
Сапожочки, «Коль беда –
Выставь их за ворота.
Они сами побегут
И меня, где хош, найдут».
Только дело ведь не ждет,
И пошел он от ворот.

Слава же о тех сапожках,
Что подходят разным ножкам,
Ходит по свету, гуляет,
Людей разных навещает.
И хороших, но и злых,
И коварных, и плохих.

Только брат за ворота,
Уж стоит-стучит орда,
«Чеботарь, нам открывай,
Сапоги нам отдавай,
Говорят, они чудные,
Нам как-раз нужны такие!»
Малый братец испугался,

Между лесами высоченными,
Между низинами болоченными,
Была крохотная земля
И жила там совсем не Яга,
Не старушка какая корявая,
Одноокая, с виду костлявая,

А в Храме хрустальном, большом,
Убористо-ярко-витом,
Жила Королева одна
И ждала она только дня,
Когда лес - и справа большой,
И слева дремучий, глухой -
Откроет тропинки свои,
И песнь пропоют ей сверчки;

Низины тогда все вздохнут,
Болота под землю уйдут,
И тропки дорогами станут,
Не будет ни кочки, ни ямы…

Туманы густые скрывали
Ее красоту, искажали,
Яга! – говорили о ней,
Мол, не было в сказках страшней.

Она помогала всегда,
Кому хлеб, совет иль коня,
А гости быстрей проходили
И подвиги дальше вершили.
Она же Пришельца ждала…
И видим - пред нами – Яга.

Пришелец пятой постучал,
Хозяйку надменно позвал,
Яга, покряхтев, отворила
И гостя в светелку впустила.
- Старуха, нужна мне метла!
Лететь мне далёко – дела!

Хозяйка, моргая, смотрела,
Крюкою пришельца задела –
- Ты не торопись,
К обеду садись!
Не просьба, а просто велела.

Пришелец на лавку присел,
Коренья какие-то съел,
Вдруг, чудо – пред ним Красота
Явилась, стоит у стола!

Дохнуть он не может, сидит,
Ее он глазами сверлит,
Хозяйка к нему подошла –
- Смотри, что тебе припасла.

Кольцо-семьалмаз вынимает,
На палец ему одевает -
- Когда не узнаешь меня,
Спроси у подарка-кольца!

Его на метлу тут сажает
И быстро его провожает,
Пришелец под небом исчез,
Где тайный, где грозный рос лес.

Пришелец летит, словно спит,
Под ноги, где земли, глядит,
Душа полыхает огнем,
Как жар поселился вдруг в нем.

Царица, как Дива, стояла,
Ему что-то тихо шептала,

Идет Цыган по дороге,
Босы у Цыгана ноги,
Медведь буркой в воз запряжен,
Дорогой уздой наряжен,
А в возочке кто сидит?
Кто царицею глядит?

Идут люди и смеются,
Всем охота оглянуться –
Мышь с мизинец, ниткой хвост,
Медведь тянет с нею воз.

- Эй, Цыган, что за добро
На возу и для чего?
Цыган в бубен ударяет
И Медведя подгоняет -
- Не смотрите, что сера,
Царских кровией она.

Но смеется люд ему -
- Может, взять себе жену?
Много ль места надо ей,
Мыше царских-то кровей!

Хитрый, хитрый ты, Цыган!
Ох, устроил балаган!
А везешь ее куда?
Где хоромы-то царя?

Цыган серьгой поблестел,
Старым бубном позвенел: -
- Край земли – туда везу,
К ее грозному отцу.

- Ну и враль же ты, Цыган!
Мир такого не видал!
С сумок корки вынимали,
Мышке, кланяясь, бросали: -
- Пусть не с царского стола,
Может, вспомнишь нас когда!

Так и шли через поля,
И трясины, и леса,
Мышка в возике сидит,
Цыган в бубен свой звенит,
Медведь возик тащит и -
Вот пришли на Край Земли.

Грянул Голос с высоты:
- Ну, Слуга, что скажешь ты?
Как Принцесса, иль жива,
Не болеет ли она?

- Как велели, обошли
Десять раз вокруг земли, -
Цыган в землю поклонился.
Глас с Небес опять явился –

- Что строптивая теперь
Скажет дочь мне? Есть ли дверь
В царство жалости, любви?
Кто поверил-то, скажи?

Не смеялись, не глумились,
Двери ко дворам открылись?
Как могу я их щадить?
Как могу я их любить?

Мышка трижды повернулась -
И Принцессой обернулась,
Венец-Солнце поправляет
Да пылиночки снимает,
Пред Отцом она молчит,
Дочерный ей долг велит.

Медведь бурый стал Конем,
Статным, быстрым рысаком,
Дряхлый воз каретой стал,

У отца рос мал-сынок,
Звался просто – Филипок,
Вот беда-то с ним была
Да у Пахаря-отца –
Ни по тропкам, ни по стёжкам,
Ни по топтаным дорожкам
Филипок тот не ходил,
В пыли пыльной не следил.

Глазки шустрые такие,
Плутовские, озорные,
Где нельзя – туда бежит,
И на месте не сидит;
Уж отец ругал-ругал,
Уж на сына он серчал,
Как за сыном углядеть,
Как кровинку доглядеть?

Но смеется лишь сынок,
Быстроногий Филипок -
- Ты, отец мой, не серчай,
За проказы не ругай,
Интереснее играть
Там, где всем нельзя ступать,
Там, где норы и ужы,
Там, где ямы и кроты!

Если в яму упаду –
Прыгну, словно кенгуру,
Если в норке – я ползу,
Фору дам змее-ужу!
Но отец-то все ж серчает
И сынка не отпускает.
- Все равно я убегу,
В щель букашкой проскочу! -
Филлипок на то сказал
И куда-то убежал.

Бел-старик вдруг у ворот,
Кривит свой беззубый рот -
- Здравствуй, Пахарь, Филипка
Повстречал я у ручья!
Дай его в ученики,
А верну за года три.
Я давно такого жду,
Многому я обучу,
Книгу чтобы передать
Да спокойно отдыхать.

- Ты колдун? – Нет, я служитель,
Древней Книги охранитель!
Сомневается отец,
Филлипок же - молодец
Отца рьяно обнимает
И его-то вопрошает
Отпустить: – Не пропаду!
Книгу только получу!

Все сверчки о ней трещат,
Пчелки лишь о ней жужжат,
Слухом полнятся поля,
Взбудоражены леса!
Вроде чудо в ней живет,
Только вот кого-то ждет
Эта Книга, я пойду,
Я нигде не пропаду,
Мне препоны нипочем
Да и тесен отчий дом!

Отец-Пахарь, что ж, вздыхает,
Филипка-то собирает,
Но на ушко говорит -
- Что-то зло Старик глядит!
Ты бери с собой землицы,
Да в кувшин глоток водицы
Из колодца во дворе -

МАЛЬЧИК ТУМ-ДУМ И ШЕСТИГЛАЗОЕ ЧУДИЩЕ
(Невероятная сказка, скатившаяся с гор, в 14-ти картинах)

Действующие лица:

МАЛЬЧИК ТУМ-ДУМ;
СТАРАЯ ЗМЕЯ;
ШЕСТИГЛАЗОЕ ЧУДИЩЕ, оно же СТАРУХА, оно же ДЕРЕВО, оно же ОГНЕННЫЙ ШАР СУДЬБЫ;
ЦАРЕВНА ЛА-ЛУ.

Места действия: большой камень у подножия горы; горная тропинка вдоль озера; мандариновый сад у пещеры.

ПЕРВАЯ картина

По горной тропинке бежит Мальчик и радостно кричит.

МАЛЬЧИК (задрав голову вверх). Эге-гей, солнышко, здравствуй!.. Эге-гей, небо, рад видеть тебя!.. Эге-гей, эхо, рад слышать тебя!..

На большой камень выползает старая толстая Змея.

ЗМЕЯ (недовольно). Што ты орёш-шь?! Што ты топочеш-шь как слон?! Как будто по голове кто стучит кулаком – тум-дум, тум-дум, тум-дум!..
МАЛЬЧИК. Ой, здравствуй, старая длиннобрюхая змея!
ЗМЕЯ. Как зовут тебя, мальчик тум-дум?
МАЛЬЧИК. О, наконец-то я узнал, как меня зовут. А зовут меня – мальчик Тум-Дум!
ЗМЕЯ. Какое точное имя. А откуда ты свалился? С луны?
МАЛЬЧИК. Нет, не с луны. Во-он с той высокой горы. Сначала покатился камень, потом зашумели птицы, следом закричало эхо, а затем появился и я!..
ЗМЕЯ. А куда же так громко и быстро бежиш-ш-шь?
МАЛЬЧИК. А бегу я, о крайнелюбопытная змея, совершать подвиги – только тогда я стану настоящим мужчиной, как пропел мне ветер! Кстати, нужен ли тебе какой подвиг от меня?
ЗМЕЯ. Нет. Мне нужна только тиш-шь и тепло, маленький торопыга.
МАЛЬЧИК. Может быть, ты знаешь кого-нибудь, кому нужны мои подвиги?
ЗМЕЯ (безнадёжно). Кому нужны подвиги в наш-ши тошные времена…

Дело было вечером, делать было нечего. Вроде бы все книжки перечитаны до дыр, а с играми полный отстой. И по телевизору смотреть нечего - сплошная политика. Вот мы с братом и пристали к бабушке с просьбой: «Расскажи, да расскажи о каком-нибудь забавном случае: о себе, или о знакомых тебе людях».
Она вначале отнекивалась, а потом всё же согласилась. Только предупредила - слушать и не перебивать разными уточняющими вопросами и комментариями.
Мы, естественно, сразу согласились. Бабушка наша знатная рассказчица, много чего знает. Рассказывает так, как-будто то, о чём рассказ, с ней самой происходит. Ин-те-рес-но. Вроде как при рассказе она вживается в роли персонажей.
Конечно, я не смогу передать всю красоту её рассказа, но, как умею всё же попытаюсь. Поэтому не судите меня строго, а просто слушайте, или читайте. Да, ещё она предупредила, что случай этот широко известен среди жителей города, короче, он на слуху. И её удивляет наше незнание его. Но раз мы просим, она расскажет.
Примостившись в мягком кресле у русской печи, и приготовив всё для вязания рукавичек, она взяла в руки спицы. А уж потом, когда она основательно приготовилась вязать, начала. То есть, начала вязать. А когда уже сделала несколько десятков петель, она, не прекращая священнодействовать спицами, приступила к рассказу.
Дело было в Никополе, а может и в другом каком городе, врать не буду. Жили-были в нём три знаменитых портных - три Ивана. Мастера, куда там! Все барышни в городе, да и мужчины тоже, старались к ним попасть и что-нибудь пошить. А потом хвастались перед друзьями и соседями своими платьями или костюмами от этих портных.

Блиннн! Только сейчас начинаю понимать богов. Наверняка каждый день дочка Бога, приставленного сторожить нашу Галактику, пристаёт к папе:
- Папочка, да укокошь ты этих психопатов из Солнечной системы. Они ведь и на другие галактики расплодится могут. Только отвернись, а уж повсюду.
- Доченька, этого нельзя делать. Дай им шанс.
- Да какой шанс! Ты посмотри на них!
- Вижу. Понимаю. Но даже им надо дать шанс.
- Шанс?! Запакостить то, до чего ещё не дотянулись?!
- У них пройдёт это. Надо иметь терпение.
- Терпение?! Да у них чем дальше, тем лучше. Одни с колен встали, другие Трампа президентом выбрали.
- Терпение.
- Зачем? Очень хочется увидеть что дальше?
- Не хочется. Но...
- Что? Па-па! Я с тобой разговариваю!
- Миленькая! Мы же всё же не люди. Мы боги. И давай помнить об этом. А люди? шанс всё равно ещё есть; и пока он есть, я никого не уничтожу. Даже эту паскудную планетку.
- Папа! Это же ангельское терпение надо иметь!
- Даже больше, доченька, даже больше.

Как-то раз попал Ерема
В край чудной – все незнакомо
Славному богатырю!
- Ну, соседей удивлю! –

Пальцем лоб он почесал,
Льды в полтонны разбросал,
Что упали на макушку,
Видит странную зверушку –

Вроде бы стоит лиса,
Только хвост ее от льва,
Ушки – точно от сурка,
- Ну и дивные края! -

Богатырь протер глаза.
- Как забрался я сюда? –
Шишка на весь лоб сияет,
Богатырь же вспоминает,

Как он, сидя на печи,
Поедая калачи,
За окошко посмотрел,
Чудо чудное узрел –

Так нахально улыбалось
И Ерему не боялось,
Подмигнуло – выходи,
Да меня-то излови!

Змей-не змей,
Глаза щенячьи,
А усы и нос – кошачьи,
По утиному кричит,
Лапой по окну стучит.

Богатырь не долго ждал –
И не то в пути встречал! –
В руку меч – за ворота -
Где чудище –страхота?

Ночь кругом, деревня спит,
Ни окошка не горит,
Богатырь же на чеку,
Чтобы дать отпор врагу.

- Эй, Чудище, не скрывайся,
Перед взором появляйся!
Видеть ты хотел меня,
Славного богатыря!

Я готов! – крикнул Ерема;
Тихо все, прошел вкруг дома,
Только Чудище пропало,
В окне вроде не стояло.

Ну, Ерема в дом вернулся.
Стал в дверях – и поперхнулся –
На скамье он сам сидит,
Хитро так в глаза глядит.

Да, такого не видал!
Вот так диво, вот скандал!
- Кто таков, мне отчитайся!
Хочешь что, мне признавайся!

Тот хихикнул, самозванец,
Поднял хитро кверху палец –
- Я, Ерема, знай, есть ты,
Но с зеркальной стороны.

Ты – со всех сторон хорош,
Силой и душой пригож,
Я ж – завистник, я – же лжец,
Безпринципный я хитрец!

Ты – храбрец, я – разгильдяй;
Для чего тут, отгадай?
Что, не знаешь? Жизнь твою
Я, Ерема, изменю

Пакостью, вестимо дело!

Однажды у нас в колхозе тоже были выборы. Тоже был важен каждый голос. Все боялись, что если не выбрать опять лису Старшей Птичницей, то злые люди могут выгнать её из курятника. Разумеется все знали, что лиса из курятника не уйдёт ни за что!! Но почему-то считалось жизненно важным, чтоб явка была 70% и 70% за лису! Причём почему-то считалось, что это жизненно важно для колхоза, а не для лисы.

Сказка ложь, да в ней намёк,
добрым молодцам урок.
(Слова народные)

Правда это или неправда, судить будете вы. Мне её рассказал…. Лучше начну с самого начала. Итак:
Когда мы с братом были ещё в отроческом возрасте, отец часто нам рас-сказывал то ли сказку, то ли быль об Иванушке и его рыбках. Сегодня я почему-то вспомнил её и решил рассказать вам. А рассказ его, как помню, начинался так:
В одном небольшом царстве-государстве, что расположилось на берегу тёплого моря, жили старик со старухой, и у них было два сына. Старший сын, уже совсем взрослым был: у него даже жена была, а младший… поскрёбыш - был радостью для родителей. Такой озорник и выдумщик-проказник, что диву давались родители, но рабо…тяя…щщий: любое дело, которое ему поручали, сноровисто и ладно исполнял.
Работает бывалоча, а сам то песни поёт, то начнёт со смехом рассказывать какой-нибудь забавный случай, произошедший с соседским мальчишкой. А то на дерево залезет, и станет язык показывать, вроде как дразнить. Хороший мальчик рос, весёлый, настоящая отрада для престарелых родителей.
Семья жила не очень богато, но и не совсем чтобы бедно. Старший сын рыбу в море ловил, а жена его на базаре её продавала. Отец сапожным ремеслом пробавлялся, хотя какой у него заработок? Большинство населения царства без обуви обходилось - весь год тепло, снега никто в жизни не видел.

О стихах и сказках Виктора Шамонина-Версенева

Виктор Плут - продолжение рубрики моих стихов (2017) по мотивам поэзии Виктора Шамонина-Версенева.

ПРИМЕЧАНИЕ: ВО ИЗБЕЖАНИЕ НЕДОРАЗУМЕНИЙ И В ТОМ, ЧТО Я САМ НАПИСАЛ ЭТИ СТАТЬИ ДЛЯ САМОПИАРА, В ЧЁМ МЕНЯ ОБВИНЯЕТ НЕКИЙ ВЛ. ШЕБЗУХОВ, ГОТОВ НЕЗАМЕДЛИТЕЛЬНО ПРИ ЗАПРОСЕ ПРЕДОСТАВИТЬ ЭЛЕКТРОННЫЕ ЯЩИКИ ВИКТОРА ПЛУТА И АНДРЕЯ СЕРЕБРЯНОГО (ПСЕВДОНИМ) ЛЮБОМУ АДМИНИСТРАТОРУ ЛЮБОГО САЙТА ДЛЯ СВЯЗИ С НИМИ.

С УВАЖЕНИЕМ - ВИКТОР ШАМОНИН-ВЕРСЕНЕВ

Мои любимые читатели, друзья с большим волнением представляю свои новые стихи по мотивам поэзии прекраснейшего поэта наших дней Виктора Шамонина-Версенева. Рискую в третий раз, без его ведома, своим стихосложением вторгнуться в необычайный Мир его лирических, бархатных, поэтических слов.

Чтобы убедиться в этом, загляните на его страницы. Вы получите уйму прекраснейшего позитива, находясь в лоне мелодичных, чистых, кратких и очень лаконичных строф. В этом драгоценность его Души и Сердца. Ни один его стих никого не оставит равнодушным, поскольку всё его творчество пронизано величайшей любовью к своим родимым местам, природе. Его сказки для малышей – особый пласт его необычайного творчества. Завораживающие истории его детских произведений учат добру, любви ко всему прекрасному, что окружает малыша.

Виктор Шамонин-Версенев - явление в литературе. Его талант в скромности его сочинений. Стиль его письма особенный, утончённый. От его произведений всегда светло и ясно.

Когда закружит в танце тихом
Ночь в спящем городе, когда
На сонных девичьих улыбках
Забрезжит яркая звезда,
Когда влюбленный шепот стихнет
Под пологом блаженных снов,
Когда наступит час великий
Свободы от мирских оков,
Тогда из тонких лунных нитей,
Из звездных капель серебра
Родится сказка о Брунгильде,
О принце и богатырях.
О говорящих зверях, птицах,
О храбрости и красоте,
О мертвой и живой водице
Расскажет Сказочник свече.
Возникнут в пламени небесном
Драконы, шпаги и шуты,
Играя в сотый раз нам пьесу
О деве дивной красоты.
О благородстве и коварстве
О злобных духах, доброте
Сыграют нам герои сказок,
Воскреснув в детском зимнем сне.

Итак, в краях однажды дальних,
В те времена, когда Земля,
Не зная о науках главных,
Покоилась на трех китах,
На перекрестке океанов,
Где Солнце сходится с Луной,
Жил богатырь, был очень бравый,
Мог гору развернуть рукой.
Его отец был Океаном,
А мать – высокая Скала,
Не знал себе он в силе равных,
Разил в бою всех наповал.
Любил он утром поразвлечься,
Потешить силушку свою,
Поднять валун на мощны плечи,
Затем закинуть чем далече,
Вспугнув кого-нибудь в лесу.

Но вот однажды на рассвете
К богатырю пришла молва –
За океаном есть невеста,
Да не найдется жениха,
Кто мог бы овладеть рукою
Прелестницы. Поет душа,
Любуясь этой красотою,
Смущает даже старика!
Достойного не может выбрать
Дочь Солнца и младой Зари,
В мужья ей нужен самый сильный.
И обнажилися мечи
Под окнами цветущей девы,
Соперников стремясь сразить.
Один остался - буйный Ветер.
Кто сможет Ветер победить?

И в нежном утреннем сиянье
Увидел богатырь лицо
Красавицы, что в час купанья

Идолица-Похотливица –
Моря Блудного сестрица
На ослихе выезжает
В полночь, песню напевает:

- Море Блудное, качайся,
Спиной-гривой выгибайся,
Я поеду по волне,
При Слепухе, при Луне.

Я Луну-то ослепила,
Жабьячей слезой кропила…
Нрав свой братец, проявляй,
Спину-гриву подставляй!

Я Луну заполонила,
В клеть-поклеть ее закрыла
Из цветочков дурманихи,
Корешочков ослепихи.

Подними меня, Волна,
Я проверю, как Она,
Средь запоров – крепко ль спит,
На цепях моих висит.

Подпитаю дурманиху,
Подолью воду слепихе,
Да и жабьячу слезу
Я, Хозяйка, обновлю.

Море-Блуд ей отвечает –
Волну к небу поднимает –
Пой, сестрица, хорошо!
Пой, сестрица, весело!

А Волна всё выше, выше,
В ней крылечки домов, крыши,
Чьи-то руки и глаза,
Похоть-алчные уста…

«»»

Идолица-Похотливица
На своей немой ослице
На Волне к Луне поднялась,
Всё проверив, улыбалась –

Да, работа хороша!
Я коварна и хитра!
Знаю, чем манить сердца,
Нет искуснее ловца!

Птиц сердечных, человечьих
Так ловлю – и будут петь мне,
Слух мой важный услаждать,
Красоту мне утверждать –

Я охотна отдыхать
В тонких трелях, в них дремать!
Птиц сердечных отбираю,
Я Луною управляю!

«»»

А на людской стороне
Спозаранку на Коне
Богатырь Илья гуляет,
За простором наблюдает.

В иных землях долго был,
Много силушки добыл
В битвах с иноземным злом –
Дружен с Солнечным мечом!

Подлость, хитрость и обман –
Злобы низкой смрадный сплав –
Меч исправно рассекает,
Уста-очи прочищает.

Вот вернулся в новой Славе
В свою землю, спать ль Булаве?
Голова ее сверкает,
Шест дрожит, к правде взывает.

Смотрит богатырь-Илья:

Моргелла старая сидела в забытьи,
Дороги длинные пришлось ей все пройти,
Голодной, грязною, в пыли, с сумой в руке,
И подаяния от пьяных в кабаке.

Моргелла всхлипнула – она почти дошла,
За годы долгие свой дом она нашла,
Здесь она, старая, конечно, отдохнет,
В хрусталь горячий грог она себе нальет.

А в замке тихо все, где шумные балы?
Где ружья, гончие, без удержу пиры?
Моргелла старая по двору походила,
Она все помнила, все память сохранила.

И розы дивные, и витые ограды,
И высоту колонн, и шепот влажный сада,
Она минула дверь, ступая тяжело, –
Когда-то здесь она так бегала легко!

И лики тусклые из прошлого сидели,
И сонно в полусне на гостью поглядели.
- Не плачь, Моргелла! Ты для слез уже стара,
Твоя последняя дорога пройдена.

Она у зеркала огромного застыла,
Она, конечно, ничего ведь не забыла,
Тот бал, гнев, зависть к Фее в голубом,
И слезы ярости, гроза вдруг за окном.

Застыли гости все, отец, и мать, сестра
И полувидимы остались на года.
- Сто лет ходить тебе, - ей Фея говорила,
Суму холщовую племяннице вручила.

- Не я, сама ты вызвала грозу.
Но я тебе немного помогу! -
Красавица капризная стояла,
Она совсем, совсем не понимала.

Она хотела слыть всех здесь мудрее,
И в платье праздничном своем всех красивее.
- Не плачь – сто лет, совсем не вечный срок,
За то себе ты поднесла урок…

Моргеллой нищей стала Марта и пошла,
И стопы нежные сгорели от песка,
Камней и луж холодных - не роптала,
А дни несчетные лишь про себя считала.

- Моргелла! Что в суме твоей дрянной?
Что прячешь, покажи и нам, открой! -
Кричали ей, она ж не отвечала,
Три корешка в своей руке сжимала.

- Хомячок открыл сундучок! -
В лесу переполох! –
- Сейчас из сундука
Вылетит страх-Сова!
И будет нас всех пугать,
И нас догонять-поедать! -

Это приснилось дрожащей Лисе
В безоконной норе,
Куда не сочится свет,
И где чулан для ста бед!

Но открыл сундучок Хомячок,
Ключик легко отворил замок!
И, ах, птицы певчие из него полетели,
И на березы сели, запели!

Так что верьте себе, а не грустной Лисе,
Что живёт в безоконной норе.

«»»»

Кто сам себя боится,
И выйти в мир страшиться –
Лишь лампочку вкрути,
С порога посмотри –
Бежит от света тьма,
Что так была страшна!

Но если присмотреться,
Отважно так вглядеться –
Там - то же, что везде,
Невидимо во тьме –
Трава, цветы, ручьи –
Их взором прояви!
Глаза не закрывай,
Тьму Светом разгоняй!

«»»

Бесстрашная рыбка на дно морское,
На дно глубокое, темное такое
Однажды, играя, вот так заплыла,
И как удивилась она!

Там тоже рыбы, там тоже живут,
Детей растят, и песни поют,
Разнятся лица, и цвет другой –
Но мы понимаем друг друга с тобой!

Глаза солнцем светят – одной души
С тобой мы!

«»»

Враги живут не только вовне, а скорей внутри –
Они все страхом были рождены;
Сказал с издевкой кто-то – Вы слабы!
И мы поверили! Ох, истины враги!

Вы больше не нужны!
Ни ложь, ни самобичеванье,
Ни преклоненье перед чьим-то званьем,
Очарованье чьей-то силой!
Каждый - Мы – сильны!
И в этой силе я и ты всегда во всем РАВНЫ.

«»»»

О том, как приручить вора

Лиса решила с Волком состязаться,
Кому проворнее быть в воровстве удастся,
Сорока спрятала приз сытный под подушкой
Медведя - Дядьки, разбросала погремушки

Аулесса – душа Леса,
Девушка пригожая,
На других не похожая,
В каждом деревце она,
Веточка – ее рука,
Травы – нежная стопа,
Косы – тучки-облака.

Аулесса – душа Леса,
Села как-то у Реки,
В глазах – радуг мотыльки,
Увидал то паренёк,
Скалы сумрачной сынок,
И влюбился в мотыльки,
Словно свечек огоньки.

Он не ест уже, не спит,
А за речку все глядит,
Где колышется трава,
Где зелёны дерева,
Где хозяйкой – Аулесса,
Чудо мира – душа Леса.

Мотыльки с утра летают,
Сердце паренька пленяют
Лёгким танцем огонька,
Но велит ему Скала:
- Ты за реку не смотри,
Ты же сын самой Скалы,
Вечен, прочен на века,
Камень – есть твоя броня.

Ни пожары не страшны,
Ни игра самой Реки,
Ты да я – навеки вместе,
Позабудь о той невесте,
И тебя не отпущу,
Я, сыночек, загрущу…
Тени сумрачной Скалы –
Ему стражи-кандалы.

Но раненько, поутру,
Он опять на берегу,
Взор влюбленный обнимает
Стан прозрачный, обжигает
Светом пламенной любви,
- Аулесса! Лишь взгляни!
И на лодочке послал
Ей, чудесной, сердца дар.

Огонёчки-мотыльки
Трепетали у Реки,
Вот и лодочка пристала,
Дары щедрые отдала
Аулессе – всё богато,
Самоцветы там и злато…

- Ты прими мое посланье,
Красоты твоей признанье!
Без тебя мне жизнь не в радость,
Без тебя и мёд – не в сладость,
Ни покой, ни вечный сон,
Аулесса, я влюблен!

Аулесса отвечает,
Шёпот с Ветром отправляет
На иной-то бережок,
Где так ждет её дружок:
- Самоцветы хороши,
Приняла твои дары,
Будут на ветвях блестеть,
Но не будут меня греть…

Парень горестно кивает,
Назад Ветер отправляет
С Тучкой Белой со слезой,
Что легла у ног росой,
Увлажнив травы шелка,