Цикл стихов. О Юнцах и Стариках

Гимн Святой Юности (мечта о грядущем)

О, отроки, отроковицы!
Как белы, чисты ваши лица!
Порывы первые Души –
Ясны, нежны…

Как ваша песня грудь вздымает,
Как смело ножки направляет
К круженью праздника Весны –
Мир ждет любви!

Любви нетленной, непорочной,
Касаний тихих к сердцу, точных –
Не ошибиться вам, юнцы,
В часы Весны!

И грязь пред вами отступает,
И тьма покров свой отнимает,
Являя младости лицо –
Хрусталь-яйцо.

Порывы первые желанья
Другого сердца осязанья!
Вам, вам мои стихи –
Благословенные юнцы.

«»»

Идут искать Святую Землю,
Где Правды блещут Родники,
Где лучезарные Надежды
Сплетут фиалками в венки.

Идут искать Святую Гору,
Опору Лестницы Златой,
Ту благодатей всех Основу,
Что пробуждает Мир Весной.

«»»

Чрез «тернии к Звездам» -
Сгорают и плавятся – не исчезают,
Сквозь боль благую пролетают,
Как ласточки, подвижны и легки,
Пусты еще путей мешки,
Чиста дорога их, чиста –
Злат-кудрая юнцов Судьба!

«»»»

Гимн Священной Старости ( сны о прошедшем)

Старики, старики,
Ваши дни не пусты,
А заполнены дальними далями,
Ваши взоры ясны,
Ваши лица – грустны,
Пальцы чертят круги ожиданьями.

Старики, старики,
Ваши сны-челноки
Все наполнены воспоминаньями,
Ими трюмы полны,
Чайки кружат. Отцы
Сядут в Челн-Злат, а с ними и матери.

Ваша честь, ваша гордость
Видна над челом,
Над волосами белыми-белыми,
Ваша слава живая наполнит весь дом,
И на фото останется светлая.


«»»

Не спорю с старостью своей,
И трон ее благословляю,
Там череда прошедших дней,
Там боль и радость, жизнь благая.

Не спорю с старостью – она
Звездой Высокою сияет,

Цикл стихов. Шлем Родомысла

«»»»

Решится, решится,
Как сложно решится!
Стою у черты,
Что скрывает вуаль,
Должно, да должно,
Скоро все изменится…
Лишь миг, лишь мгновенье,
Толчок в сердце – лица
Из мира любви вот встречают меня.

«»»»

Господь, дай мне дышать, сейчас, сейчас,
Когда Звезда Мечты моей Стодивная восходит!
Чтоб в этот светлый, лучезарный час,
Я спела Жизни песнь при солнечном народе.

Их взор хрустальный кокон мне сошьет
Нетленной Правды, что потом возьмут с собою,
И будет счастлив в вечности народ,
Что с флагом Состраданья над главою.

Моя Звезда поведает о том,
Что Тайна есть, что мудрость есть и благо,
И выдохну я эту весть, тот Слог,
Что Радугами вспыхнет над зло-страхом.

И каждый, каплю Слога восприняв
В хоромы Сердца, в хороводы благой мысли,
Зажжется счастьем, словно Огненный Кристалл
На Шлеме Светлой Жизни Родомысла.

«»»»

Счастье

Мой друг, я верю, всё вы тоже помните,
Как лунный диск дрожал на капельке росы,
Цыган далекие к упряжке конной окрики,
И – целовались, целовались долго мы.

Был май ночной, и подол влажный платья
От трав примятых, слушающих тишь,
Мы целовались – беглые раскаты
Тех поцелуев в небеса, как свет, лились,

Пыльца летела на ресницы, пчелы
Не спали, а гудели, мы – в Раю!
Вы помните, признайтесь, тоже помните,
Как в этот миг сплетали с счастьем мы судьбу!


«»»»

Тайна

Ей не нужны имена,
Она не требует слов и речей,
Одна лишь жертва, что священна,
Жертва взгляда,
И поглощает, поглощает
Разум, недра
Всех огней,
И вы – не вы,
Вас больше нет под сенью сада.

На челноке вы прибыли сюда,
Почтить ее пути, ее законы.
О, Тайна мира, Тайна бытия,

Цикл стихов. Любуясь сердцем Человека

«»»

Есть горе большее, чем личная беда,
Оно врачует сердце, исцеляет,
То горе общее, одно на всех – чума,
Что каждого крылом своим цепляет.

Есть радость большая, чем радость лишь твоя,
То радость общая, что в небеса возносит,
И понимаешь, малая, тогда,
Как скуден мир, когда лишь для себя,
И прочь бежит, кто мелок и уродлив.

И распылив свою тревогу, как пыльцу,
В поднятые над головами чаши,
Ты в благодарность примешь на свою
Благую душу, целого тоску,
И выскочишь, как из капкана, с смерти пасти.

И радость малую излей в глаза, излей,
Умножившись до огненной вселенной,
И получи ответно счастье жизни всей,
И так родится Человек, да, непременно.

«»»

Закрыть пасть Черному Дракону (Чернобыль)

Моему отцу посвящается от благодарной дочери

Как память широка моя!
Как величаво выступают
Мои родные в ризах сна,
Ушедшие давно в пра-, пра-
И Путь Надеждой освещают.

Открылись очи – Слава их
Через Отца в чело втекает!
Родной отец, один из них,
Был славен делом, мой язык
Без устали тебя восславит

В веках, в годах, в твоих потомках,
Что созерцают лишь туман…
Я расскажу, как ложь-уловка
Твой умертвила Славный сан.

Тогда от Правды Смысл явится
Того Единого Пути -
И Кровь от Славы оживиться,
И Кость златая заискриться!
О, мне расти еще, расти!

Как Корень мой глубок и ясен!
Как плющ доверчиво приник
К стволу живому! Ты – прекрасен!
А для кого-то, что ж, «ужасен»…
Для дочери Отец велик!

Ты смог повергнуть бесов в ады,
Раскрыв брега своих Щедрот,
Ты был из тех, кто – сестры, братья -
В час Горя создали оплот.

Безстрашие людей навеки,
Как Радуги Благой Завет,

Сказка о сорока сестрицах и женихах

В одном царстве-бриллианстве,
С изумрудами убранстве,
В зелени живых садов,
В блеске перламутр- дорог

Сорок Девиц проживали,
Бед они и зла не знали –
Все, как Луны, хороши,
Все, как реки гор, сильны –

Ждут по чину женихов
Средь светелок-теремеков,
Ресни о любви слагают
Да любовь и прославляют.

В Царстве сорока сестер
Каждого ждет свет-прием,
Если добрый гость, не злой,
Каждому приют-покой.

Часто ходит к ним Кащей –
Вот пройдоха уж, поверь! –
Но средь Девиц расцветает
Белым цветом, стих слагает.

Рады Девицы ему –
Кощному богатырю!
В шашки, шахматы играют,
Свечи-ладан зажигают.

Часто ходит и Яга,
Уж костлява, ох, жутка!
Но за стол когда садится –
В милый образ обратися –

И частушечки поет,
В хоровод сестер ведет!
Рады Девицы сестре –
Полунощнице-Яге!

Многомудрая сестра
Знает добрые слова –
Как кривое опрямить,
Как от зла клад схоронить.

Часто Змей-Горей бывает,
На злат-ложе отдыхает –
Змей летает в деревах,
Да не путаясь в ветвях!

Дары чудные он приносит,
Сам о радости лишь просит –
Побездельничать чуток,
Да связать себе носок.

Нитку тенет с Жар-куста –
И взыграет чешуя пламенем богатыря,
Кому Небо в подчиненьи,
Кто вне времени-волненья!

Рады сестры с ним побыть,
Яства есть да меды пить,
Примерять его дары
Да не светлые власы –

Диадемы из огня,
Что не палят волоса,
Словно радуга-дуга,
Добрым мыслям – слава дня!

В их лучах живых купаться,
В ткани-розы одеваться,
Раздавать вокруг плоды
От дерев, что видять сны.

Все сестрицы - сорок их,
И един у Девиц лик,
Глянешь – вроде бы одна,
Словно капелька-роса,

Словно песня ручейка,

В Замке Тирана или Часы с кукушкой

Эпиграф:

«- Вы понимаете, о чем я? Живет такой человек … из него уже песок сыплется, а он все еще приходит в восторг от какого-то одеяла».
Над пропастью во ржи. Джером Д. Сэлинджер

«»»»

Тиран бренчал на расстроенной гитаре, раздражаясь, пытаясь попасть в лад, ничего не получалось, а настроить инструмент сам он был не в состоянии – настройщика он отправил на виселицу вчерась. Был пьян, - вздыхал Тиран, - черт меня подери…

- Что, Хозяин, надо? – тут же высколи черти и услужливо задергали хвостами.

- Да нет, это я так, - поморщился Тиран, - с языка сорвалось. Исчезните, – он махнул рукой, и те попрятались по углам.

Угораздило же меня вчера. А наливочка-то была хороша… Ну, просто в свинью нарезался. Го-го-го… А чего – я тиран своего царства, собственного, мне можно… - он наконец отбросил гитару куда-то подальше, подошел к Мутному зеркалу. – Тиран я или не Тиран? Тираню все и всех. Родственнички мои, кстати, тоже не отстают…Ой, - он вдруг запнулся и подбежал к своему рабочему столу, где разбросанные как попало лежали документы – договора, купчие, векселя, доносы, жалобы. - Ах ты ж, демон я… Ах я ж… Как? Как я мог?.. – он увидел расстрельный приговор, на котором своей ручкой – Отменить. Атавистическая, мусорная программа «милосердия» - никак не избавлюсь …

Ну, давал себе слово не принимать сильноалкогольные субстанции в своем кабинете! Черт без ума – рабам веселье! Надо плакат, что ли, над столом повесить с напоминанием… Тиран оглянулся назад и увидел на стене маятниковые часы старинной работы, только вместо кукушки там жила одноглазая ворона и каркала когда она когда хотела, сбивая с толку посетителей.

Логос Золотой над Бабьим Яром

Над Бабьим Яром



Там ужас – а здесь доброта,

Там страхи – а здесь чистота!

И веют, и веют ветра

Над Киевом – память сильна.



Мы помним уст усекновенье

Поющих, звеняших… Мгновенье!

Мы помним побед трубный марш,

О, память! Где счастье? Где фальш?



Вот Логос Златой поднимается,

Вот алая Жизнь начинается

Опять, вот трава и листва

И храмов оживших молва!



«»»



Я не боюсь не достать до Луны,

Я боюсь не достать до Солнца,

Когда шлейфы весенней пыльцы

Улетят вдаль, чуть тронув оконце.



Я хочу – вкус пыльцы на губах,

Я хочу – дождь грибной на руках,

Брызги луж и кричащие стаи,

Что ночь утром и сны провожают.



И нет воли из яров ужам,

И нет воли холодным сердцам.

Победители мары – сердца,

Что не прячут от страха лица.



«»»»



Мы побеждаем мрачность и сцепленье,

Зубов и мышц натужное сопенье

Звучащей соловьиной трелью, верною душой –

Которая кричит, как свет, - Встань над Собой!



И мы не можем не вставать,

И мы не в силах не мечтать,

И мы не злы, мы – дети Доброты,

И мы сплетаем под ударами цветы



В одно, в одно! И руки – как сплетенье

Дуг малых и больших – где здесь сомненье?

И нет сопротивленья – лишь полет,

И Дева Золотая в мир идет.



О Логос Золотой над Бабьим Яром - победитель

Неверия и безнадежности сердец!

И пригвожден «извечный устрашитель»

К фиалке нежности – ее Победна Речь!



2024г.

Сказка. Чудо

Зачин

Вот, наконец, остались мы одни...
Мы можем все сказать друг другу…
Мы в центре радужного круга –
Какое счастье – мы одни…

Ты мне поведаешь о том,
Как, где и с кем кружил мирами,
Как горько зимними ночами
Ты пел романс в далекий Дом.

Я расскажу тебе о нас -
Хоть были мы с тобой в разлуке! –
Как наши души, наши руки
И сочинили тот романс.

Ты мне покажешь болей шрам,
И припаду к нему губами,
И слезы, что сбегут щеками,
Там выстроят звенящий храм.

Я поделюсь с тобой мечтой,
Которую в ночи кормила
Зерном надежды и поила
Своею верой и душой.

В твоих глазах мой образ тих,
Ему светло там и уютно,
И страхи все гурьбою смутной
Уйдут за сумерек гранит.

Как хорошо, когда одни…
Когда доверие Звездою -
Той лучезарною тропою
Нам дарит Благ Высоких дни…

О, радуг безконечья круг,
О, чаша света изначалья,
Даруешь миг щита венчальный,
И вновь – разлука на век рук…

Так насладимся тишиной,
Так выпьем счастье, только наше,
Чтоб помнить миг его на марше,
Черпая силы в нем, друг мой…


«»»»

- В ней что-то есть пугающее… - Что?
- Какое-то сокрытое страданье…
Как будто агнец неба на закланье
Приговорен.

- Ты ошибаешься. Бедняжка в нищете
Всю жизнь свою влачила,
А чем закланье?
Таких, на улицах здесь сотни...
Их страданья
Достойны одной лиры или две.

- Нет, нет… Не то. Ты говоришь спесиво,
Ты видишь только руку пыльную, в грязи…

- А ты увидел, может, блеск благой души?
То было бы, поверь мне, просто диво.

Они не ведают высоких чувств, мечты,
Им не понятны таинства искусства,
Они – для улиц грязных были рождены,
А мы… - Но, друг мой, это, знаешь, гнусно…

Сказка о Белом Рыцаре

О, Вы, не спящие сердцами,
Открыт Ваш к сказке тонкий слух,
Не обмануть Вас зла речами,
Ваш ровен к цели доброй путь.

Для сказки Вы найдете время,
Чтоб усладить себя свиданьем
С героями и их победой
Над чудищем с его алканьем.

Вы с девой красноты великой
Коснетесь сердца глубины,
Вы с юношей с мечом и пикой
Взлетите к счастью высоты.

Так чаша добрая всех сказок,
Что свет посеет в ложе дня,
Вас напоит, о щедрость!, разом
Озолотив ночей крыла…


Белая Мать – Сыну-Рыцарю -

Что бы ни происходило, пей, сынок, моё вино,
Мраком ли тебя покрыло – пей, сынок, мое вино.

Зверь коварством напугает – подними лицо
К Небу Радости и зверя вспыхнет существо,

Цвет поблекнет лживых масок. Ты держи перо
Птицы золотой, поющей – и погибнет зло.

Реки вспять пойдут и горы рухнут заодно –
Ты смотри орла очами, видь – вновь рассвело!

Что бы ни казалось важным – не держись его,
Что бы ни казалось страшным – пей мое вино.

«»»


Сын-Рыцарь – Белой Матери -

Мать рожденья, мать младая, пью твое вино,
Как младенца, насыщает жизни молоко,

Никогда не исчезает в хмарь твое лицо,
Голос твой, как хлеб вкушаю, колыбель всего.

Без тебя увянут травы, зверь вдруг заскулит,
Точат пустыни отравы без тебя, мир спит.

Нет тебя – зима и холод, есть – весна кружит,
Каждый светел, каждый молод, доброту творит.

Мать моя, вино благое не устану пить,
И в блаженных твоих взорах не устану жить.

Я видел покой здесь,
Я радость познал,
Который земной мир еще не видал,
Я слышал мелодии звезд-городов,
Я меды вкушал, что извечнее снов.

Я видел покой,
Я дышал им и жил,
Я Чашу нетления в нем пригубил,

Казка про козака Омелька і Черівну люльку

Розповім я вам оповідку одну, що ще малою почула від молодиць, які вечорами зимніми збиралися прясти у нашій хаті. Лежала я з сестрами та братіком зовсім малим на печі теплій, вуха сторчма, щоб не пропустити аби щось цікаве. А цікаве ж усе було – у дорослих усе інше, не таке як у дітвори. І вигадки у них – не збагнеш – чи дісно було, чи нафантазували – де край, де межа?

От цю історію молодиці всі знали, але обов’язково розповідали на початку зими – ніби обряд якийсь правили. Кожного разу по-іншому, з новими деталями-замальовками, а ми дрімали і слухали, боячись поворухнутись – бо дуже вже цікаві речі в ній творилися.

От що запам’ятала, те й розповідаю зараз.

Викинули козака Омельку якось з корчми задимленої та й прямо у ніч морозну – п’яного та слабкого-здурм’янілого. Лежав він на холодному снігу – майже голяка – все віддав за чарку та й не одну зеленого того триклятого чортівного зілля. Ніби спочатку й відвернуло, відлегло від серця – біль давнішній вщух, що ятрив душу козацьку, не минав. Але потім – все повернулося та ще й з більшою силою. І Омелько зарепетував, закричав, почав бити кулаком міцним козацьким по столу залитому корчмівського Левка дурм’янихою. От синок корчмаря – здоровило без серця і чуйності – схватив Омелька за комір і виштовхнув охолонути та прямо у білу хуртовину. Тим більш, що і платити тому не було вже чим.

Омелько, козак колись моцний, славний, піднявся тяжко, як ведмідь з барлоги весною, що ще в хмарах снів зимових літає. Хуртовина затихла, вляглася, як дівка дебела біля печі непаленої….Схватився він за голову, давно не стрижену, скуйовджену.

Колье невесты Гефеста

В своем светло-лиловом с жемчужно-белыми, нежными, переливчатыми вставками платье Флора среди черных смокинговых сигаретных мужчин и их чешуйчато задрапированных подруг в слепящем блеске роскошных драгоценных украшений смотрелась «белой вороной», не к месту и вообще «ошиблась дверью» - комната для прислуги и развлекающих в другой стороне, по коридору в самом конце у туалета. Но удивительное колье на нежной шейке девушки парализовало любое негативное движение в ее сторону – и она легко и свободно порхала по залу с ярко горящими хрустальными люстрами, там улыбаясь, там мило моргая, все в рамках дресс-кода подобных мероприятий самого высокого класса в респектабельном центре их города. Да уж, бабушка угодила ей как нельзя лучше – нарядила внучку в фамильные драгоценности, распахнув ими дверь во все снобистские залы, дома вершителей судеб людей и законов их города. Они обе не любили здесь бывать, в центре, – слишком много искусственного света, слепящих, отвлекающих огней, шумихи, суеты. Их дом стоял на окраине, где начинались поля, дубравы и – небеса сверкали по ночам, как поцелуи мира – так романтически говорила бабушка, Ульяна Светозаровна.

- В этом колье, дорогая, тебя примут с распростертыми объятиями везде, ну, ты сама понимаешь, и сделают для тебя все, что бы ты ни пожелала.

От такого неожиданного поворота в своей судьбе девушка вспыхнула, приняла гордую осанку, такую обычную для их семьи :

- Мне не нужна ни магия, ни волшебство, даже родовое. Я – ботаник, я – изучаю стрекоз и бабочек, и все это я делаю успешно без помощи со стороны.

Олень мне в Душу заглянул

Любить - ­­­себя, принять себя – какая жадность к проявленью! И мне не нужно одобренье ни от кого – ведь я - Одна! Одна в пространствах белых снов - и изумрудные качели меня влекут, и запах ели снимает тлен глухих оков. Я, время оседлав, скачу над бурным морем чувств исканий, и капли-искорки воззваний к вершинам света я ловлю. О мир огней, веселых дней, эфир, несущий блеск начала, и чахнет-чахнет покрывало… Сквозь дыры Молодой Олень прокладывает новый путь, он – плотность и реальность мысли, и слышится златая трель – и каждый здесь уже не лишний. Нет лишних, крайних – все равны в сияниях сплошного чуда, мы вместе разом родились, и имя вечности – минута. И чаша полная звучит, фонтаны радости играют – и лучезарна наша жизнь, когда мы завесы срываем - портьеры тяжкие вражды и ополчения друг к другу – но мы друг другу так нужны! Так разорвем же обруч круга! Спираль отныне без конца, и танец сердца притяженья, нет человека без венца, нет без свершения мгновенья! И ритм – где каждому есть дом, где совершенство стучит сердцем и призывает – я готов! Готов с тобою быть бессмертьем! Себе доверие вернув, приняв себя как совершенство, познала истины блаженство – Олень мне в душу заглянул. И луч проник и оживил, и осветил, что было слепо, что было так темно-нелепо, что порождало ночной крик. Испуг – творения ночи, игла, что болью отдавалась, царапая кривляньем лжи – и чаша веры истощалась. Но меч, что спрятан был во мгле, себя явил - разграниченье провел, и стало видно мне - где правда, а где ложь-мученья. И завесу я прохожу – легко и просто без сомнений - как отдыхается уму! И только радости мгновенья!

Вкус к Жизни Светлой

Есть воля жить, есть воля проявляться. Есть благодать – всей негой жизни наслаждаться. Одна Река с одной Живой водой всех поит – камушки, траву, на водопой приходят к ней все жители лесов, полей и птицы, что летают выше снов, и люди пьют из этого ж потока – всем – одна! Заслуги? Званья? Ранги? Пухнет голова от многих слов, что только ослепляют и сладости Великой сей лишают – заборы, частоколы…Вам – нельзя! О, выдумки лихие, козни зла!

Великая Река одна для всех… Что слышали вы слаще и вкусней? Когда заглянете чуть дальше через пелену очей из болей, страхов, гнева и печалей… Она – Река – вот здесь, пред вами. И не обманет, не иллюзия, не выдумка, не ложь. Счастлива и вольна, сытна, с нею плывешь средь берегов волшебных и реальных, веселых, добрых, близких, а не дальних.

Ты с этой Жизнью связан неразрывно и всегда, она выносит на берег обломки корабля. И кажется когда – уж дальше – только тьма, но вдруг – твоим глазам является Великая Река! Нежнейшие ее, так ласковы объятья, и ты уже стоишь на двух ногах в прекрасном обновленням платье, и лодка крепкая и вновь в руке весло, и паруса – так чудно и светло! И полон, полон ею, Жизнью той, Рекой, и ты уже опять касаешься рукой к Цветку, к травинке, к спелому плоду, приветствие кричишь весеннему дождю, и летним звездам, теплым карнавалам, пещерам самоцветным, гордым скалам! Переродился, возродился к Счастью – к Солнышку повернуто лицо, и луч целует горячо!

Вкус к Жизни в Свете – он ничем не истребим, его несет в глубинах сердца каждый пилигрим! Он – есть основа для любви и дел благих свершенья!

Священное безумие

- Как твое имя? – мужчина в белом вынырнул из-за плотной мглистой завесы.

Катя напряглась, всматриваясь в его расплывчатое лицо. Какой простой вопрос! Почему он так близко? Врач. И ответ такой простой – Катя… – собралась она ответить, но что-то остановило. Боль остро ударила в груди. – Не помню, - с трудом ворочая языкам после наркоза, проговорила Катя и закрыла глаза, отгоражываясь от этого мира.

… Катя уже второй год находилась в психиатрической лечебнице, частной, хорошей, с тропической оранжереей для зимних прогулок и с теплым полом в ванной каждой комнаты для элитных пациентов. Медсестры были крайне обходительны и вежливы до оскомины, санитары, как стражи порядка, настороженны и бдительны, на отдалении, но в поле видимости, чтобы напоминать все-таки, что не дома и не в санатории. Современный дизайн комнат приятно радовал глаз, а прекрасные, с фантазийным узором портьеры скрывали крепкие решетки. Все было в полутонах, неярко, ненадоедливо, но дорого.

Главврач, он же хозяин клиники – Дмитрий Дмитриевич, ДимДимыч, как его за глаза называл персонал и пациенты, старался изо всех сил, пытаясь вернуть этой своей ну очень сложной пациентке память, используя всевозможные методы такой скользкой области знаний как психиатрия. Он имел разные высокие научно-медицинские титулы, печатные труды, успешных учеников. К делу своему подходил со всем рвением, энтузиазмом. Сначала он был уверен, что случай – тривиальный, и он управится за неделю-две. Травма-то у пациентки до того, как попала в операционную, была пустячная – перелом двух ребер и несколько ушибов. Сотрясения мозга ни малейшего не было. Значит, чистый психологический шок.

Сказка о Красном Яблочке

На опушке очень древнего, Горделивого Леса уже много-много лет росла Одинокая Яблонька-Умила. Много-много раз каждую весну она покрывалась бело-розовыми цветами, чтобы осенью родить щедрый урожай сыночек и дочек – наливных яблочек с красными щечками и желтыми лобиками. Но налетал Ветер холодный, неистовый – срывал безжалостно яблочки незрелые, и - зло смеясь, уносил их далеко в синие с золотыми башнями миражи, не давал плодам зарумянится. Налетал Ветер жаркий, сухой, гневный, сжигал всю травку сочную, зеленую, иссушал ручейки веселые, лишая яблочек юных росы благодатной, чистотой и красотой питающей. Ливень осенний - косой, безжалостный – бурными, грозящими потоками забирал с собой в непроглядные туманы седые, косматые плоды сладкие, зрелые, на землю упавшие, не давая им прорасти новыми деревцами. Горевала Яблонька-Умила, плакала в одиночестве своем, и плела себе покрывало защитное от непогод-невзгод из горя своего, из уныния, обид на судьбу горемычную. Но не было от него никакой защиты, быстро дряхлело оно, поедалось молью да жучками – и ветры да ливни опять делали свое злое дело.

Так и состарилась скоро Одинокая Яблонька, одряхлела совсем без ласкового слова, нежного касания деток своих, родичей. Иссяк ручей у ее корня, ручей надежды и веры. Не с кем поговорить, пошептаться, не с кем веточками обняться. Неприступный, Гордый Лес не принимал чужачку, не жаловал – неизвестно откуда пришедшую, без рода и племени. Шипы дикой розы топорщились холодно, недружелюбно, клыки диких зверей сверкали кинжалами, отпугивали, птицы летали высоко, не замечая ее.

"Фельдфебель", "лавочница" и "комсомолочка"

- Я – писатель… Успешный, н-да… хотя и не гениальный. А хотелось бы? Будем честными с собой – хотелось бы. Я знаю, как завлечь и развлечь. И отвлечь, ха-ха. Что за дъявольская мысль пришла? Разве я их отвлекаю? От чего? Что за белиберда. Я избавляю – от скуки, от невежества – лекарь затхлости и застоя. А так – движение, хоть и на одном месте, вокруг одного «героя», но какое разнообразие вариантов! Захватывает? Конечно. Он-она – всегда победитель. Следуй за победителем. М-да. Я устанавливаю, что есть, кто есть «победитель». Заманчиво? Не то слово! Владеть умами, помыслами масс, простите, уважаемых читателей – на это меня и поймал… фельдфебель…

Он не знает, что я его так называю, в уме, конечно. Издательский дом «Маск-маска». Я, как Иуда, купился за «тридцать серебряников». - два млн. долларов. Валентин, он же «фельдфебель», протянул мне вексель и я продал свою душу, свою волю, свою свободу. Он стал моим финансовым директором, финансовым распорядителем. Он знает, что я его ненавижу, но знает, что я - безвольный, купленный, потому безопасный. Я слишком врос в это все, чтобы попробовать трепыхнуться.

О чем я? Да, талант. Талант - это дар, это инструмент! О, мой первый роман! Трепет чувства, новизны, восторга собой! Но они умеют работать с новичками, особенно материально нуждающимися. Бедность – большая дрянь. Место больших искушений.

Издательство купило права на мои произведения на….да, на много лет вперед. Оно стало управлять процессом – давать идеи, цели, сюжеты, а моя задача стала – красиво оформить, чтобы выглядело съедобно. Я стал проповедником пошлости и аморальности.

Сказка. Девочка и овечка

В очень давние времена, когда книг печатных и рукописных еще не было, а была только Одна Живая Книга, язык которой понимали все люди, животные, растения, реки, горы, облака и ветры всех царств-государств, жили-были мужчина и женщина у широкой, светлой реки – муж и жена. И было у них пятеро детей – четыре мальчика и одна девочка. Мальчишки, погодки, бравые росли и толковые – все с отцом-рыбаком занимаются, делу мужскому обучаются – как на лодке с парусом в море выходить за рыбой серебряной, многоперистой, как жемчужные раковины доставать с диковинными драгоценностями-перлами внутри – что в доме оставалось на украшения, а что – менялось в ярмарочные дни на иные нужные в хозяйстве вещи.

Девочка же уродилась непутевая, шалопутная. Подросла – а мать – мастерица ткани тонкие прясть из шелкового овечьего руна, не дозовется ее никак, чтобы в доме и во дворе помочь – воды принести от ручья лесного, овечку тонкорунную на выпас повести, курочек с петушком зерном покормить, печку натопить. Женщина и корила ее, и пряниками сладкими приманивала к работе – ни в какую. И хоть бы играла, как все дети, так нет, с детьми соседскими склоки заводит, обижаются на нее, жалуются.

Отец в женские дела не мешается – мол, ваше это дело, мне и своей работы хватает.

Вот и взяла однажды женщина десяток жемчужин переливчатых, положила в шелковый мешочек с узорами и пошла за лес к Мудрой Вещунье за советом.

Вещунья сидела у домика своего, вроде как ждала ее. Взяла она жемчужинки – крупные, яркие, одна другой краше!, довольно головой повела, поцокала языком, улыбнулась:

Сказка о Горинке-Небесной богатырке

А вот и сестрица Аленки-богатырки подросла –
Свежа и юна, как вешняя роса.
А росла она-спрятана была Силаном-царем
Там, где Белой царицы Лунной дом,
Где от каждой семилунной Госпожи
Получала она поцелуи Любви да Доброты.
Семь Дев Чистых Небесных ее ласкали,
Нежной песней пестовали, обнимали,
От зла от земного спасали –
Не знала она ничего ни о битвах злых, ни о подлой войне –
Знала только о Радости да о Весне.
Сердце ее полнилось счастьем, изливалось весной,
Любовалась в звездных мерцаньях чистых миров красотой,
Не ведая искаженья,
Не зная боли-мученья.

Но вот пришла пора –
Раскрыли Семь Чистых Дев Лунные Ворота –
Вышла Горинка – Небесная богатырка,
В пояс им, Матушкам названным, поклонилась,
Старшая наклонилась –
Да в лоб чистый-высокий девицу поцеловала –
Память о Светлых Лунных Мирах-городах забрала,
Чтоб не тосковала,
Чтоб сердце не рвала
Шипами сожаления,
Остриями томления -
- Иди по дорожечке ровно, без оглядки, - сказала,
И Врата за Горинкой Младшая закрывала.

«»»»

Дин-дон, утренний малиновый звон,
Звон пробуждения,
Чудес новых явления!
Вышла из дикого леса Горинка –
Небесная богатырка,
Рядом – Олень златорогий выступает,
Изумрудное сердце его весь мир радует, озаряет.
А меж Рогов ветвистых –серебристочистых
Чаша Золотая Огнем Белым полыхает,
Мудрость свою обережную щедро изливает.
Но даже Горинка ее не видит пока, озирается,
К Городу царя Силана несмело приближается,
Олень быстроногий, быстрее любой стрелы,
Рядом ступает-защищает - опасности ей не страшны –
Ни от яда какого, ни от оружия страшного,
Ни от злого огня, ни от безумной воды
Не ждать ей, Небесной Богатырке, беды.

Сказка о том, как Посмех Весну в деревню вернул

В одну очень древнюю, как ночь, деревню пришел некто Посмех. Он всегда приходил без приглашения – просто потому, что время ему пришло прийти. Поселился он прямо посреди пустынного поля – на двенадцати ветрах-сквозняках, на холодных дождях и тоскливых песнях диких животных неприласканных.

Сама деревня – несколько десятков потемневших от снега, дождя и ветра домиков – ютилась под такими же темными холмами-горами – лысыми, ветряными, пугающими гранитным эхом – ночными невнятными криками-стонами. Вековые деревья когда-то цветущих садов и говорящих лесов спрятали свою красоту, укрывшись серо-туманистыми плащами – единственные здесь существа, что свято верили в приход сияющего дня и хранили свою чистоту в глубинах сердцевин.

Жители деревни были также очень древними, дети давно не рождались, что такое перемены - они давно забыли, и привычка стала их Законом. Время для них остановилось – словно дыра-котловина образовалась среди пространств и полноводных течений космических. Сухо, неприглядно, монотонно, жутко от самого себя – застывшего, безрадостного. И еще тоскливей от того, что и другие отражают тебя многократно. Мысль завязла в этом клубке серого повторения одинаковости – ни одного луча свежести и ясности, ни одного проблеска надежды за века…

А Посмех и был назван так, потому что очень любил смеяться, смех был его сутью, и для смеха он был рожден. И развил он посреди поля пустынного, каменистого бурную деятельность – соорудил дом, посадил цветочки, арбузы, яблоньки, сливы, груши, и для улея с пчелками тоже место нашел.

Сказка о том, как Аленку-богатырку замуж за царя Чахлуна выдавали

Раскрывай, Красота,
Широченны рукава!
Вылетают с рукава
Сказок разные слова!
В короб их насобираем,
Про дела-быльё узнаем,
Захотел как царь Чахлун
Богатырку взять в жену,
А закончилась чем байка,
Расскажу я без утайки.

Часть первая

Было то давным-давно,
Когда правило Добро,
Когда слову доверяли,
Дом отважно защищали,
Зло в свой край не допускали
Да на ус урок мотали,
И случилось то в стране,
Славной царственной земле,
Жили где богатыри -
Богатырки – все ладны!

Ну а правил той страной,
Как одной большой семьей,
Муж Силан – отважный царь,
Важный в думах государь.
Мудро всем повелевает,
За страною наблюдает,
Сыновей-богатырей
Вырастил – не знать сильней,
Дочка тоже подросла –
Богатырка – вся в отца!

Но сороки поутру
Растрещались на беду –
Нет покою голове,
Царской белой седине -
Думу думал царь Силан,
Плохо ел и плохо спал,
Думал же не о себе -
О народе, о стране!
И решение принял -
Свадьбу дочки назначал.

Как Аленка-то прознала,
Со всех ног к отцу примчала,
Позабыла про игру –
Богатырскую сечу.
- Хоть отец ты мне и царь –
От беды такой избавь!
Только от сорок узнала,
Что невестой уже стала,
И меня ты не спросил,
На совет не пригласил!

Иль забыл ты про родство,
Иль что сделала не то?
Да и кто тот молодец,
Отведет что под венец?
Знают все вокруг края –
Богатырской крови я!
Справится ли он со мною,
Богатыркою-женою?
Не умею вышивать,
А умею воевать!

Очи гневно не отводит,
Вкруг отца тигрицей ходит,
- Сам учил меня сражаться
Да с мечами управляться,
Знаю, как врага сразить,
Да как Землю защитить!..
Но Силан, великий царь,
Ей отец, всем государь,

Сказка о Волшебной Шляпе

Однажды бедный человек нашел у старого дерева шляпу – очень богатую, с шелковой бирюзовой вышивкой по полям, с жемчужными, переливчатыми узорами по центру. Ничего похоже прекрасного он никогда не держал в своих руках! Бедняк подошел к ручью, одел эту шляпу на голову и посмотрел на свое отражение в воде – шапка очень ему шла, прямо точь-в-точь к его голове подходила – нигде не давила, не натирала и ни в какой бок не съезжала!

- Спасибо тебе, чудесный шляпник!- положил руку к сердцу бедняк. - Думаю, она принесет мне удачу!

И в этой расчудесной шляпе пошел он в город. Жители города – а этот город был местом обитания всех торговцев их сказочного царства-Мытарства, увидев бедняка, которого хорошо знали и частенько ругали-ворчали за его грязные медяки, подбежали к нему, оставив свои торговые места, окружили со всех сторон:

- Ах, ах, ах, - сказала жена одного торговца, - что за чудная вещица-шляпка! Господин бедняк, дайте шляпу Вашу подержать в руках немного!

Надо же – на Вы да с такими почестями! Бедняку не жалко – ничего ведь она ему не стоила по деньгам-то! – снял с головы и дал в руки, что дрожали от алчности.

--- Ахахах, - закивали головами, зацокали языками торговцы с женами и торговки с мужьями. – И мне, и мне!

Они передавали благоговейно шляпу друг дружке из рук в руки, стараясь подольше подержать ее в своих вспотевших от волнения жадного объятиях!

Господин бедняк стал знаменитостью и желанным гостем во всех наизнатнейших и наиуважаемых домах этого города. Его приглашали на завтраки, обеды и ужины, ходили вокруг его шляпы кругами, облизываясь, как ненасытные лисы.

Сказка про Хана Могутана и Кушанское царство

Во дворце когда-то царском,
В стране, может быть, Кушанской,
Правил грозный, мудрый Хан
По прозванью Могутан.
Среди всех иных царей
Был сильней он и мудрей,
Его земли процветали,
Бед иных они не знали,
Поразвлечься как смешней,
Да поесть как повкусней,
Да какой покрасивей
Посадить куст у дверей;
Все сверкает и поет,
Зверь, урча, к руке идет,
Собирает царь пиры,
Едой ломятся столы…

И пришел на пир однажды
Воин сильный и бесстрашный,
Чару с ним пил мудрый Хан,
По прозванью Могутан.
«Слышал я, - сказал хозяин, -
В землях ты бывал окрайных,
Птица где живет Гаруда,
И не каждый мог оттуда
Возратиться, ты – смельчак,
Ты поверг стражей всех в прах,
Я б померялся с тобою
Своей сильною рукою,
Да к чему мне? Все имею,
Силу, власть и кучу денег,
Лишь один вопрос тревожит,
Не усну на своем ложе…»

«Говори, - отставил чашу
Воин смелый и бесстрашный. -
За прекрасный этот пир –
Я тебе теперь, что сын…»
И под музыку литавр
Царь Кушан ему сказал:
« Я из древнего из рода,
Хан кушанского народа,
Все меня здесь почитают,
Оды, песни мне слагают,
Славу царства приумножил,
И друзей я не тревожил
Просьбой лишней, на врага
Сам водил свои войска.
Но когда я был рожден,
Был подарком одарен
От волшея-чаруна,
Что гостил у нас тогда, -
Хан убор с чела снимает,
Светом локоны спадают
Вдоль кудрявой бороды,
Что темней самой смолы,
И сияют ярким златом,
Озаряя все палаты.

Улыбнулся грустно Хан,
По прозванью Могутан,
Вырвал волос с головы -
«Ты к Гаруде поспеши
Да узнай мне, что за сила
Златом волос мне укрыла;
Слуги с пола подымают
Да в шкатулку собирают
Золотые волоски,
Маюсь ночью от тоски -

Сказка о Сундуке и его сокровищах

На самом дне самого южного моря лежал Сундук. Добротный такой, дубовый, обмотанный с ног до головы толстыми цепями и водорослями и с огромным ржавым замком. Много лет он лежал здесь среди коралловых рифов и терпеливо ждал своего звездного часа. Все обитатели морского дна уже знали, что Сундук – очень важная персона, что внутри он хранит кучу драгоценностей, что попал он сюда по чистой случайности и что за ним вот-вот должен приплыть корабль и увезти отсюда подальше. Раздувшись от собственной важности и значимости, Сундук пыхтел, гонял крабов и осьминогов, пытавшихся пристроиться на его крышке для отдыха, и мечтал…

Он вспоминал, как прекрасна и полна приключениями была его та, земная, жизнь. Как из-за него дрались на шпагах, как прятали его в разных тайниках, устраивали погони, какие прекрасные признания в любви слышал он рядом с собой, какие Дамы и даже царственные личности склонялись перед ним в поклоне, пока… ах, пока не угораздило его попасть на тот самый дрянной корабль. Эта старая посудина ему сразу не понравилась – вот-вот развалится от времени и качки. Да и команда вызывала подозрения своим уж слишком разудалым видом. По обрывкам разговоров среди матросов Сундук уже знал, что везут его в дальнюю-дальнюю Восточную страну, где живут ну очень богатые люди - Шейхи, и, судя по всему, они собирались очень выгодно пристроить там Сундук со всем его скарбом. Поэтому Сундук отбросил все подозрения, и довольный, словно сытый кот, лежал на парчовой подстилке в капитанской каюте, мечтал вот так же, как и теперь.

Секретарша черта

- Шла, шла, поскользнулась и – упала в глубочайший тоннель… Долго летела, в испуге, не помню сколько, ударялась о что-то мягкое, пластичное, словно о батуты резиновые, которые отбрасывали тело в сторону, искала глазами, пыталась за что-то ухватиться – все зря, скорость была неимоверной – только ветер в ушах громко свистел! – так писала в письме подруге Юля. – Упала на что-то пружинисто-вязкое, холодное и неприятное на ощупь… Да что об этом вспоминать! Я оказалась в офисе небоскребном Синего Дъявола, да-да, того самого, о котором нам рассказывали-стращали, а мы не верили и смеялись. Оказывается, их много разных…Помнишь, мы еще спектакль домашний играли – Вечера на хуторе… по Гоголю? Здесь на синем небоскребе черти отличаются от "Диканьевского" рогатокопытного – они все ходят с моноклем. Потому и черти, я думаю, что одним только глазом и пользуются.… А я, ты знаешь, всегда с собой лупу ношу – люблю все изучать да присматриваться, прислушиваться – интересно. Вот двумя глазами я свою лупу посмотрела на них – а там – лабиринт на лабиринте, все хитрО да каверзно. Посмотрела с другой стороны – а там все планы изображены – словно схемы по пожарной эвакуации висят. Я и воспрянула духом - выходы есть, осталось их найти. А еще очень советую, подружка, будь внимательна, когда ходишь, и не поскальзывайся, разбирай путь, который выбираешь.

Как я здесь? Ты знаешь, пристроилась как-то. Все не приятно, не красиво, не по моему вкусу, очень хочу домой, но пока выход не нашла… Оказывается, у них здесь тоже искривление есть – называется, сам черт в свою же ловушку и угодил – реализованное от желаемого очень отличается.

Сказка про Веселого Банщика и Царство Забобонное

В одном сказочном государстве- царстве Забобонном, где все давно было изведано и взято на учет царскими казначеями, хожено-перехожено царскими гонцами многоглазыми и длинноносыми, было местечко, куда доступа не было ни царю, ни его прислужникам рукастым-заграбастным. А поскольку им туда не было ни дороги ни стежки ни по земле, ни по воде, ни по воздуху – то издал Царь свой очередной указ-забобон – ходить туда никому неразрешаемо ибо Плохое это место, опасное, значит. Генералы советовали Властителям просто его уничтожить – раз в руки не идет, то зачем оно здесь, на территории государственной, как пень посреди поля торчит. И Царь согласился, и даже полк ратников отправил к нему – только глядит Генерал в бинокль – вот оно, местечко то, стрельни из лука или ружьишка по последним технологиям – один пух полетит. А подходишь ближе – и нет его, не видно в бинокль генеральский, то ли очень большим становиться, что взором стеклянным не объять, то ли мельче меньшего – наступишь каблуком железомкованным – не заметишь, пройдешь, а оно дальше себе живет-процветает.

Одним словом, не вышло у Царя с Генералом убрать это место дурное с карты их державы. Кордоны сняли, указ-забобон огласили – и спать успокоенные легли – царь с царицей, а генерал с генеральшей, само собою. Все чин по чину, все ранг по рангу, хотя Царек-хорек любил хлебать с чужих тарелок молочка – то генеральшу на чай позовет, когда царица по театрам гуляет, развлекается, то и садовничью жену зазовет уборочку в царских палатах сделать, вроде мало ему прислуги без числа.

Сказка. О вошебствах Доброго Сердца

На зеленом холмике возле лесного голубого озера в Гусиной деревеньке в семье Ученого Папы-Гуся и Доброй Матушки Гусыни родился очень необычный гусенок. Вылупившись из великолепно белого, как чистый снег, яйца, он, как обычно, был поцелован Матушкой Гусыней в лобик, после чего размял свои ножки, помахал крылышками и сказал солнцу тоненьким голоском гусиное радостное «Здравствуйте!».

Папа-Ученый Гусь в этот момент, а это была пятница, день подведения итогов напряженной рабочей гусиной недели, председательствовал на заседании Всеученого Гусиного Совета, то есть, был очень занят. Но окно в домике ученого совета было, к счастью, открыто, и лесная тетушка Сорока – почтальонша озвучила громко, скороговоркой телеграмму – все одиннадцать гусят гусиного семейства Звездчатых успешно вылупились из яиц. Папа на минуту забыл о важных делах, сказал – Это замечательно! – и опять погрузился в изучение отчетов Всенаучного гусиного сообщества. Но через минуту он вдруг вскочил с места, вскричал – Это же мои гусята! – и опрометью бросился в свой дом, где уже гоготал хор соседей с подарками для новорожденных.

А надо сказать, что «Звездной Гусиной семьей» их назвали не просто так. А потому, что Добрая Матушка Гусыня всех своих гусят, - а они появлялись в этом домике каждую весну! - ежеутренне целовала нежно в пушистые лобики. И очень скоро на их серых лобиках проявлялось белое пятнышко – звездочка и никогда уже не исчезало. Вот такое удивительное семейство было в этой Гусиной деревушке. Соседки Гусыни были очень недовольны подобными методами воспитания!

Поэзия Радости - И снова...

И снова Утро,
И снова Рассвет,
Как радостно!

И снова из-за облака
Улыбается нерушимое солнце –
Я Верю в Бессмертие!

И снова проросло Семя,
Став прекрасным Цветком –
Бесконечность!

И снова смех Новорожденного
Звучит в колыбельке –
Да здравствует Жизнь!

И снова влюбленные шепчутся
Под песню цикад вечерами –
Сила Любви!

И снова гора встает на моем пути,
Даря новые восторги подъема –
Безграничность и Вдохновение!

И снова Ночное Небо Тайнами Своими
Гонит мой сон прочь –
Волна Открытий – не остановить тебя!

И снова Озерная лилия удивляет душу мою,
Будто впервые –
О, Чистота Мироздания!

И снова кружит голову вальс
Летящих лепестков весенних садов –
О, Непрерывность Новизны!

И снова парящая птица невидимой цепью
Приковала к себе мой взгляд –
Сладость моей Мечты!

И снова морской прибой целует белыми кружевами
Мои пятки, -
О, Необъятность Вечной Игры!

И снова Новогоднее Деревце, украшенное огнями рукой Человека,
Будит во мне ребенка, который всегда со мной –
О, Благость Праздника Обновления!

И снова летящий высоко Орел заставляет поднять голову
К беспредельным синим глубинам –
О, Радости Достижений!

И снова рука Друга легла на плечо,
Чтобы поддержать в трудную минуту –
Вера и Милосердие!

И снова добрые глаза шлют великую весть
О сострадании и любви –
О, Чудо Единства Всего!

И снова нежный шелк прикоснулся к моему
Телу, как заботливый поцелуй –
О, нежность Матери-Природы!

И снова гроза сотрясла светом и громом
Скукоженное облачное небо,
Вернув миру чистоту и свежесть –
О, забота Творца о Творении!

И снова белая вьюга, искря огненными бликами

КатИ и крылья

Она влетела в мою жизнь неожиданно. Как, задавался я вопросом после, по какой ошибке высших сил, за что я получил такую награду? Полное ничтожество, ноль, гоголевский «Акакий Акакиевич» двадцати шести лет отроду, ничего не значащее для других существо, влекущее свое хилое тело чрез буреломы бытия, прозябающим «планктоном» в полуподвальном провинциальном офисе-филиале какой-то « СП ЧСТ».

Это произошло в один из моих обычных скучных летних вечеров. Я стоял на балконе своей квартирки-студии на втором этаже старого, обветшалого пятиэтажного здания. Вдруг сверху раздалась громкая брань, что-то глухо громыхнуло, будто упало кресло или стол, и о-па – некая сила помимо моей воли, резко подняла обе мои руки, и прямо на них упала с пятого этажа она – КатИ. Полностью обнаженная, она волшебноудивленными глазами смотрела на меня. Сверху посыпалась ее одежда – белье, джинсы и футболка и босоножки со множеством шнуровок. Затем где-то высоко хлопнуло закрывающееся окно, снова брань – и все затихло.

Я бережно поставил девушку на ноги, поднял ее вещи, и молча протянул ей. На удивление, девушка, не испытывая ни намека на стресс или смущение, рассмеялась, быстро оделась, уверенным движением отстранила меня с пути и вошла в комнату. По-хозяйски вытянула сигарету из пачки, которая лежала на низком столике, села на диванчик, сделала глубокую затяжку и спросила:

- Ты кто?

- Я… здесь живу, - сказал я с запинками, и сел на стул напротив этой удивительной гости. Руки, ноги, голос – все дрожало у меня, но не у нее.

Шампанское из бузины

«- Я люблю твою божественность…
- Так полюби и мою низость.
- Как это?
- Если это и вправду любовь, она сумеет принять все, как нерасторжимость».


Страсть – разрушающая и созидающая. Песнь ее – побуждающая и низвергающая. Дыхание ее - вдохновение или падение. Поступь ее – свобода или плен. Страсть- радость - страсть-мука. Кого-то окрыляет, а кому-то ломает крылья… Страсть темная, порочная, губящая, иссушающая и - божественная, радостная, исцеляющая, отрезвляющая, питающая, оберегающая … Страсть летать, любить, жить.

А еще есть особенная страсть – рожденная в царских, тайных, палатах. Из глубоких низин своих, из основ поднимает она свою благородную, алую, сияющую, главу и одним мощным рывком-волной достигает звезды тысячелучевой - самой дальней, неизменной! И от ее поцелуя возгорается та звезда в миллионкрат, жар исходит от нее необыкновенный и так рождается новый человек - Хомо Аморес! Человек Любящий! Человек, любящий Человека.

«»»

- Ах-ах, - вздохнула про себя Линда.

Линда пыталась все это осмыслить, дать более-менее разумное объяснение произошедшему, но не могла. Выросшая в тисках строжайшего маминого контроля и жесткой, доходящей иногда до самодурства дисциплины (порядочные девочки в театр ходят только с мамами, а не с одноклассниками!), воспитанная в рамках ее рациовыстроенной системой ценностей о том, что мужчины – все подлецы, любовь – зло, а секс (это уже шепотом!) – просто преступление перед обществом и моралью, что главное для юной девушки из порядочной семьи в современном мире – это учеба, дальше карьера, где-то в процессе этого – муж по необходимости, развод, и – о, главное!

Сказка. Восьмой сон Царицы

- Прочь, прочь, изменник! Прочь отсюда! Что делаешь ты, непорочность губишь!
Я прикажу тебя немедленно казнить!
- Я чашу лишь принес тебе свою, чтобы в цветок излить.
За что же казнь?
- Как смеешь ты перечить? Как смеешь лить из чаши на цветок,
Что среди всех цветов в саду мне всех дороже?
- Но посмотри, три капли лишь упали на лепесток его – и он вдруг запылал,
Заблагоухал, как будто жизнь узнал лишь.
- Я вижу, странно это. Эликсир неведомой мне, незнакомой силы хранишь ты,
Я ж о нем сейчас лишь узнаю. Где взял его? Или алхимик тайный, колдун запретных знаний и свершений?
- Я лишь садовник, что пестует этот сад, где ты – хозяйка, о, царица, властелина. Я приучен к поклонам и молчанью твоим визирем, мир ему и блага по даяньям. И мир тебе, моя царица-госпожа.
- Ты знаешь правила и церемонии – похвально. Совсем не неуч. Кто ж тогда?
- Я также тот, кто приучен тем, кто чины иные дарует каждому, к мышлению и созерцанью и наблюденьям за движеньями касаний тончайших - и лапки мотылька, и взгляда грозного, и туч издалека.
- Да ты опасен! Вор и лжец – предполагаю, в тени сокрывшись платанов могучих, подслушивал ты речи мудрецов. И благородное сознанье баламутишь лишь отблесками от чужих вершинных снов. Кто научил тебя быть вором, отвечай, слуга безродный и безправный раб?
- Я не безроден, нет, прими без гнева, госпожа, ту истину, что путь мой из истока течет намного дальше, чем миг плена. Он изменил мою судьбу, но не обрезал. Твои вельможи были хороши, что клятву вырвали умело у меня – забыть навеки прошлое, на память я завесу накинул, но она, и есть напоминание о прошлом, та стена, что закрывает что-то и тревожит.

Человек выходит на сцену

Главный режиссер был доволен. Пьеса шла своим чередом, как всегда – полный зал, аншлаг! Актеры с чувством, с полной самоотдачей выкладывались на сцене на все сто. Зрители были довольны, ели попкорн – нововведение в их театре! А чего, пусть получают удовольствие, можно, если что и в нерадивого актера кинуть! Мадам Пошлость серой тенью вальяжно восседала на своем троне за полупрозрачной драпировкой в левом углу сцены, где шел по сценарию суд, вернее, судилище над Человеком. В верхней части сцены, прямо над трибуной с судьями на алом плакате с веселыми звездочками из рождественской мишуры значилось слово «Народовластие».

Главный Судья, Председательствующий, в одноглазой маске и в наряде Высшей Справедливости, которые плохо скрывали истинный вид злобного карающего Деспота и Тирана, топал ногами, призывая тонким голосом всех присутствующих к порядку:

- Паника, Паника! Ну что вы бегаете по залу, не создавайте хаос а зале и высокое давление мне! Выведите ее кто-нибудь. Что значит, не дается в руки. Усмирите ее, вы главный психиатр наш, или нет! Нет? А кто? Санитар? Вам еще тут рано. Где главный аналитик-психиатр? Вышел на обед? В разгар слушаний! Страх совсем потерял… Ладно. Кстати, а где Страх? Трясется в дальнем углу? Приведите его, пусть как-то повоздействует на Панику усмиряющее – подобное подобным, как говорится…. Поднимите под мышки и ведите… Н-да, что-то не очень. Паника в обмороке? Ну хоть так… Унесите ее из зала, а то голова разболелась…

Прокурор-обвинитель с многолетней армейской, колоподобной выправкой, в маске Благого Правосудия, гнусаво продолжил читать:

Жизнь твоя - чудо!

Однажды во всех печатных изданиях мира, а также в соцсетях интернета появилось странное объявление, которое вызвало бурю шуток, потоки сарказма и желчного негодования. Текст этого объявления сохранился у меня в памяти, как ни странно, дословно: « Любой человек планеты, мужчина или женщина, достигшие ВОСЬМИДЕСЯТИ, приглашаются в путешествие на корабле «Мечта». Финансовое и социальное положение роли не играют. Путешествие оплачивается заинтересованным лицом. Все подробности при личной встрече». Прилагался номер телефона.

Шумели по многим причинам, но больше всего проходились острословы относительно «восьмидесяти» – чего? Лет? Почетных грамот-орденов? Подъемов на Эверест или погружений дайверских? Полетов на дельтоплане? Десятков или миллионов на банковском счету?

«»»»

- Владислав Олегович, сегодня истекает срок ожидания. Никто так и не пришел, хотя звонки были. Может быть, готовить корабль к завтрашнему отплытию? Неужели Вы поплывете один? Опять один? – помощник этого эксцентричного, баснословно богатого человека, не ведающему границ своим фантазиям и их воплощениям, - смотрел внимательно на своего босса. Тот был спокоен и сосредоточен, как обычно, даже если казалось, что дела шли не так, как ожидалось.

- Нет, в одиночку, конечно, нет. Подождем еще….

И вдруг раздался звонок дежурного:

- Капитан, здесь двое – мужчина и женщина, спрашивают Вас. Ах, да. Нет. Вот еще молодой человек. Трое.

Мужчины переглянулись, босс сел в кресло и кивнул помощнику:

- Приглашай! И, да, Матвей, дай знать на кухне – у нас гости!

«»»

Владислав Олегович доброжелательно рассматривал своих гостей.

Загадочный случай на кривофабрике

Фабрика по Окривлению Зеркал работала в своем обычном, штатном режиме. Окривлей Окривлеич Окривлейко поздоровался с секретаршей, как обычно, криво, она ему ответила такой же искренней кривой улыбкой, попросил приготовить ему их фирменный кривосмолотый кофе, зашел в свой кабинет и с удовольствием погрузился в свое любимое кривое кресло.

Он любил свою работу всем сердцем, если можно так назвать тот его внутренний мотор, который криво, с постоянными перебоями бился внутри, заставляя Окривлея Окривлеича часто являть окружающим неожиданные, хаотичные жесты, вскрики, всхлипы, короткие смешки и многоминутные молчаливые паузы давно потухшего вулкана. Сослуживцы в такие мгновения подобострастно замирали и терпеливо ждали возобновления активной внешней деятельности своего начальника. Многие даже брали с него пример – то подпрыгивая вдруг перед подчиненными, то приседая, то устраивая такую же многозначительную паузу задумчивого безмолвия. Но, скажет вам любой толковый наблюдатель, это у них получалось криво и где-то даже смешно. Потому что каждое выкривление – строго индивидуальное, и копирование выкривлений другого, даже от сильнейшего почтения, всегда вызывает кривую ухмылку со стороны сослуживцев, а потом и естественный сбой со здоровьем – организм не справляется с такими чрезмерными перегрузками.

Ровные зеркала – как брак – привозились со всех городов этого Государства пока точно не зафиксированного на мировой карте. Ученые утверждали, что Кривизна его настолько была огромна, что другие страны никак не могли настроить свои бинокли и телескопы, чтобы получить хоть мало-мальски вразумительную координату его местоположения.

Сказка. Аленка-богатырка и Трон-Гора

Море глубокое,
Поле широкое,
Трон-Гора высока -
Дорожка кому широка да шатка,
А кому опориста, хоть и узка.
Ступила отважно девица на узкую тропу,
Да уж шибко спешила –
Порвались рубиновые удила!
Конь взбрыкнул,
На тропе поскользнулся,
Выпала Аленушка из седла –
Весь мир ее перевернулся.

А чего спешила? Куда поспешала?
А на Трон-Горе Змея Черная почивала,
И не то страшнО, что черна,
А то страшнО, что ядовита-зла.
И зло то Хмарь-Змеи зловонными ручьями вниз стекает,
Колодцы живые губит-отравляет,
Кто выпьет из них – сердечных тяг лишается,
Кто глянется в них – тот умом нищается.
Тварь эта без сердца, но жива,
Тварь эта без разума, но хитра.
Злодейка изначальная – по многонорам-лазейкам гуляет,
Все красно добро, что есть у кого, ворует-хищает,
Детки плачут, кричат,
Молодые друг на дружку с опаской глядят,
Зрелый люд замками железными гостей пугает,
А старые да седые – о злых временах вещают -
Хмурые песни на гуслях да дудках играют,
Где нет утешенья,
Где нет обновленья,
Наводят на сердце тоску да мрак-сомненья,
Пред бедою неутешною покорного склоненья.
И блестит-лучится красотою наворованной вершина Трон-Горы,
Шипами ядовитыми увенчанная,
А вся округа вокруг – бедна-бедным,
И нет веселья уже, нет песен бубенчиков.

Но Стар-Богатырки и Стар-Богатыри на Совете сидят,
Думу думают, доспехи рядят,
Да доброго знака ожидают,
Мудростью живут, не поспешают.
Кони их на травах вольных пасутся,
Гривы их светлыми реками в землю льются,
Копыта их тихо, но важно ступают,
Ухо же чуткое не отдыхает –
Времечка чудного ждут-привечают
Для дела доброго час начинания,

Грешник и Алкаш

Грешник спал, судорожно вцепившись в подушку руками, спрятавшись с головой под одеялом от всего мира. Грешен днем, грешен ночью. Ночи стали для него в последнее время вместилищем вселенских ужасов и кошмаров, и он не знал, что с этим делать. А произошло это все после очередной субботней покаянной встречи « Общества Спасения Погибающего Грешного Себя». Как обычно, на встрече они занимались обличением, осуждением всех своих грехов. Затем каялись, отрекались, воодушевлялись, восторгались друг дружкой и своей миссией великой по спасению себя и мира. «Ибо сказано мудрецом – Спасая себя – спасаешь мир». Миссия их была глобальна и величественна. Воинство Падших Рыцарей - так они себя представляли - копающихся в своих плохопахнущих внутренних закромах, качая себя, свое маленькое, серое «я» в колыбельке самодовольства и искренней надежды на собственное скорое спасение. Мир гибнет, как говорил их Лидер, но кто-то же должен спастись? Каждый надеялся, что это будет он. Потому что, если честно, на весь окружающий их мир с его проблемами и нуждами им было искренне начхать. И в конце каждой встречи оставляли посильную сумму в чаше «Отплата» (так было написано на ней) в благодарность судьбе и их Предводителю за надежду и путь к личному благу.

Грешник шел тогда радостный, светлый, словно после бани, в ореоле самообновления и самодовольства. И вот, неожиданно, подойдя к своему дому, наткнулся на лежащего у исписанной всякими кривыми непотребствами стены вдрыск пьяного соседа. Брезгливо поморщился, отбросил ногой бездвижную руку со своего пути.

Под Светом Звездного Ковша

Никакие гороскопы, линии судьбы, предсказания, знаки не предвещали этой встречи.
Владислав Осирис – известный баловень судьбы, успешный бизнесмен, яхтсмен и - Исида – цыганка из рода самых обычных Цыган, заблудившихся в Таврической степи. Несколько кибиток не известно сколько лет – столетий? – блуждали по кругу ли, плутали зигзагами или спиралями – но магическая завеса заворачивала и заворачивала скрипучие колеса по одному и тому же пути. Исида и представить не могла, что есть другая жизнь, другие дороги, а уж тем более МОРЕ!!!!! Оно ей снилось иногда, когда Звездный Ковш по ночам наклонялся и начинал изливать потоки своих тайн прямо ей в спящие глаза. Глаза наполнялись влагой, тоска давила в области груди, пытаясь вытащить что-то наружу. Но – сердце билось ровно, оберегая свою хозяйку от давней боли-памяти…Скудная речушка, неизвестно где начинавшаяся и заканчивающаяся, преграждала им путь то справа, то слева. Они располагались на кочевье на неделю-другую – узнавали свои следы, разметали их – и снова оставляли там же те же фантомы себя, пусть и с измененными временем лицами, но с той же судьбой Круга. Их богиня-Мать – Венера, Разводящая пути. У Великой Богини было много ликов. Они же молились Ей, этому лику, проводили обряды поклонения, задабривания, хвалы возносили и получали желаемое – забытье. Они не помнили, что было до того, как Эта богиня взяла их под свое покровительство, спрятав в глубоких складках своего божественного звездного плаща, предав забвению прошлое и оградив от будущего.

Хохлома на стекле

- Мир фалло-грехо- и денежноцентричен! Все вертится вокруг этих трех единиц!
- Нет, мир вертится вокруг Солнца!

«»»»

Карты Таро вели себя сегодня странно – как будто веселились - колода падала из рук, карты мотыльками разлетались, прятались. Хотите поиграть, полениться? Хорошо. Тамара собрала карты, посчитала – двух карт не хватало. Ладно, наиграются-нашутятся, - сами появятся, проявятся, как они это делали уже не раз. Они это любят – прятаться. Тамара заулыбалась. Интересно, какие же карты ушли в тень? Надо проанализировать с этой стороны расклад – ведь случайность – тоже расклад…

В дверь постучали. Было уже около полуночи. Тамара удивилась – подруга бы перезвонила, предупредила. Про карты забыла…Ум переключился на внешнее…Что-то случилось у соседей? Но стук не был тревожным, быстрее даже – веселая, задорная уверенность присутствовала в повторяющемся ритме отчетливых, точных ударов. Что-то знакомое было в этом... Что-то из очень давнего и забытого… Забавно…

Тамара нашла ногами тапочки – стало мягко и тепло - и пошла к двери. Посмотрела в глазок, но там было темно – видно, лампочка перегорела.

- Кто там? – спросила она слегка напряженно.

- Том, это я!

Звенящие металлические шарики посыпались и покатились, создав хаос в мыслях и чувствах. Тамара замерла. Уж кого она не ожидала и тем более не хотела видеть в своем доме, так это его. Семь лет или больше?…

- Меня нет дома, - насмешливо выдавила она из сжавшегося горла. У этого человека с чувством юмора всегда было все в порядке, это она помнила хорошо.

Хроники города С. Странные люди

Хроники города С. за июнь 2…9г.

2 июня – первое сообщение в местной газетенке малого тиража – «Инопланетяне атакуют?» Вот отрывок из интервью с охранником местной автозаправочной станции.

О.: Они появились неожиданно… Да нет, какое спать?... Да на рабочем месте?... Ну и что, что 3 утра?... У нас с этим строго, знаете ли…. Кхм… Так, о чем я ? О них. Они появились неожиданно на своем звездном корабле. Знаете, врут все эти фантасты. Да говорю же – врут. Никакого шума, сотрясения воздуха, взрывов звезд или падений метеоритов…. Огоньки их машины, ну, знаете, очень похожей на кабриолет, по крайней мере, с того места , где я сидел – трое, похожие на обычных людей, ну очень высокие… Да нет, это не я сжался от страха, что вы, я ж разряд по боксу имею, правда, юношеский, и давно… да-да, не отвлекаюсь. Нет, никакого оружия, нет, никакой агрессии в их жестах, я не видел. Наоборот… Гипноз? Да нет же, говорю. Ничего не украли. Они смотрели так странно, сзади сверкали огни их звездолета, поэтому одежд не рассмотрел. Но глаза у них у троих были, как бы это сказать – странные… Я таких никогда не видел. Я понял, что они просят пару литров бензина. Ну, очень доброжелательно. Как я понял? Не знаю, наверное, телепатия там, или что открылась. Я же лиц их не видел. Только эти глаза – как хрусталь что ли. Я смекнул, что я им не нужен, ну, на анализы всякие, знаете ли, – опять врут эти фантасты, - и с радостью нацедил им в канистру бензина – лучшего, не разведенного. Даже не знаю, что это со мной случилось… Обычно, я не… Ну, не важно. Все таки межгалактический контакт, кхм… Они поклонились и ушли, через пять минут вернулись… Я что делал?

Колесо фантастических надежд

Горе-маньяк Димка прятался в кустах в ожидании очередной своей жертвы. Жертвы Димкины давно знали все его «лёжки», но Димка был изобретателен (вернее, стал изобретателен, вдруг избавившись от запойных вылетов из реальности) и находил все новые, неожиданные места для реализации своих подлых намерений.

Жил себе Димка-«космонавт», немного драчун, немного лгун, немного воришка-несун со склада, где работал грузчиком. Не единственный такой на все захолустное их, забытое благами цивилизациями село. Именно этот факт и спас Димку от известности, набегов репортеров, соответствующих органов, взятием анализов, проведения тайных научных исследований, засекречивания материалов и самой личности. Этот факт также поспособствовал тому, что название села и фамилия героя нашего рассказа в хрониках мировой истории не сохранилось. Автор же излагает события, основываясь исключительно на достоверных побасенках прямых очевидцев произошедшего. Как автор попал в те далекие места? Исключительно благодаря своему любопытству и жажде проникать туда, куда обычный, степенный, состоявшийся по всем здравым направлениям человек, даже нос не повернет.

Итак, возвращаясь к истокам этого необычного, можно даже сказать – из ряда вон выходящего события, автор продолжает повествование. Однажды, тихим майским вечером, находясь в очередном алкогольном «улёте», Димка уснул под кустом цветущей сирени у кромки леса. Лес вокруг села был мирный – в нем жили и медведи, и олени, и лоси, выдры речные в глухих дебрях, и много всякой другой бегающей, ползающей и летающей живности, которых местные жители сострадательно, как один, подкармливали холодными зимами.

Мини-пьеса. Нищий и бриллиант

Время и место действия:

Мрачное европейское средневековье - видящий ум спит, благородные чувства в забвении . Пустынный ночной берег у реки. На другом берегу - корявое дерево частично закрывает полную луну. У неяркого костра сидит нищий, рядом – лохматый пёс. С одной стороны сцены – каменная стена спящего, тёмного города. С другой стороны – высокая груда камней и мусорные кучи.

Действующие лица:

Нищий – мужчина неопределенного возраста в лохмотьях, обросший, грязный, с темным, болезненным лицом

Пес Сократ.

Вражеский лазутчик – согбенная, худая, юркая личность в темном длинном плаще с капюшоном, прикрывающем глубокой тенью лицо.

Акт первый

Нищий роется в своей котомке, что-то выкладывая оттуда и складывая обратно. Явно не может найти желаемое. Недовольно качает лохматой головой и кряхтит. Бросает сумку в сторону и садится неподвижно, молча глядя на огонь. Слева, со стороны камней, раздается какой-то звук, шуршание.

Нищий берет камень и бросает в сторону шороха: - Кыш, крысы, разбегались. Нет тут ничего для вас, разве что я ! – засмеялся сдавленным смехом. – Слышишь, Сократ, вышли уже на охоту. Но я еще с вами поборюсь… - закашлялся мокротным кашлем.

Пес поднял голову, посмотрел по сторонам и грозно зарычал.

От камней отделилась темная фигура, крадучись, вошла в круг света от луча кривой луны.

Нищий вздрогнул и прищурился – Ты кто? Иди, иди, не богодельня тут, моя территория. Вот пса –то натравлю!

Лазутчик, чуть склонившись, масляным голосом: - Да я не из твоих. Не кипятись. Я так, мимоходом. Да и свои припасы имеются.

Тамара и Демон-Ангел

(отрывок-авторская фантазия на тему «Демона» М.Ю.Лермонтова)

Тамара, зрелая душа,
Тоскою долгою полна,
В молитве скорбной пребывая,
Себя виня, конца желая
Всем мукам скорби, смерть ждала,
Туда, жених где был! Свеча
Горела ясно – исполненье
Ее желанья и веленья
Уж обещая, и покой
К ней снизошел. - Любимый мой!
Уж скоро встреча, пробил час!
Ничто не разлучит впредь нас!
И очи видят образ в тьме,
Но что это? Как в полусне,
Тот образ движется слегка,
Ах, не того она ждала!

Тамара вскрикнула, вскочила,
Лицо платком своим закрыла!
Там Демон Ночи сам стоял,
Но тих был странно, и молчал.

Тамара: - Демон, ты за мной?
Но почему Ты? Ангел мой!
Откликнись, Светлый, защити,
Свой меч и волю прояви!
- так дева юная шептала,
Свет в келью страстно призывала,
Но… тише голос, поздно, он
К ней, Темноликий, подошел.

И было что-то странно в нем,
Как будто робок был, смущен…
Ждала Тамара принужденья,
Холодного руки веленья,
Ждала, ждала – платок отняла
От глаз и видеть ясно стала –
Повержен силою любви,
Стоял смиренно Он: - Прости,
Что напугал тебя, люблю
Уже давно, не причиню
Тебе ни боли, ни мученья,
Готов терпеть твои гоненья,
Но посмотри лишь на меня
Тем глазом, имя что – Душа!
Прочти намеренье живое,
Узри желание святое!
Да-да, святое! Чувство то
Оно ведь каждому дано,
Не по заслугам - по рожденью!
Как милосерден Луч Творенья!

Устал я от пути былого,
И я просил пути иного,
И Ангел Светлый мне сказал,
Чтобы Любви я возжелал!
И буду тем я вмиг спасен,
И в дом Пресветлый унесен,
Где я родился – свет-дитя!
Где рос, мужал я, не шутя
Где выбор сделал, отделя
Себя от чистого ручья!

Сказка о красавице-строптивице и трех волшебных вещах

Привез одни мужик-купец в деревню жену заграничную – красоту невиданную! Художник местный тут же испросил позволения картину с нее написать – на площади выставить, чтоб все смотрели и восхищались. Большие деньги запросил мужик – художник не пожалел – продал пол дома и половину добра, что имел. Пришли старейшины – пригласили деву заграничную на их вече – заседать – в буквальном смысле – ничего говорить да и думать не надо - взор услаждать и мысли на благоприятное направлять. Мужик и тут не прогадал – выторговал себе место казначея при совете старейшин – руки довольный потирал, ликовал. Женщины тоже поначалу в окна заглядывали с детьми малыми, языком цокали – что за принцесса такая многодивная? Мужик долго втолковывал ее иноземное имя – но так и не втолковал в маломудрые головы односельчан – Мохильдомехира. Что это значит, он не знал, а заморская красота эта по ихнему совсем не говорила, чтобы объяснить. Дивились, дивились, потом пообвыклись и в разговоре между собой запросто называть начали Мохиркой. А той, впрочем, было все равно, так как ни с кем ни в какие дела-общения Мохира не вступала, ни с соседями, ни с соседками, ни с их ребятишками. Раз в день, между позированием художнику и сидением в совете старейшин, она выходила на крыльцо, глядела тоскливо вокруг, садилась, задумавшись о чем-то – и опять скрывалась в доме. Служанка при ней была – все по дому делала, тоже заграничная, прыткая, молчаливая, и видимо, стожильная. И днем и ночью по дому и вокруг носилась, как заведенная, порядок наводит, не присядет.

Баллада о Белой и Красной Любви (Маркиз и Элоиза - Рубин и Золото)

«»»
Эоловы арфы без струн не играли,
Им ивовы ветки струну заменяли,
Но ветер на прутьях играть не умел,
И арфы молчали, Эол улетел.

Но волны поднялись, явив струны мира,
И арфы дрожали, где ивы, счастливо,
И вздохи Эола рождали игру,
То струны Любви – я послушать хочу.

«»»
Капля первая Элоизы

Я Дева вод, мне имя Элоиза,
Я жду в саду прекрасного Маркиза,
Записку передал он мне с желаньем,
И жду теперь в саду я с ним свиданья.

Маркиз прекрасный – он Луны Хранитель,
Он Дев Чудесных вечный Соблазнитель,
Его я буду ждать до полуночи,
Чтоб заглянуть в его волшебны очи…

…Маркиз пришел, его недолго ждала
И сочный плод с руки его приняла,
Я Элоиза – горних вод стремленье,
Маркизу я дарю освобожденье.

«»»»
Строка первая

О, мой коварный, так давно любимый враг!
С тобою я познала боль паденья,
Затменья радости и счастья, нищету и тлен!
Я, та, которая любовью лишь жила,
Я стала замысла коварного игрою,
Любовь ведь жертвенна,
И я пошла с тобою,
Туда, где вниз спиралью узкою тропа,
Где гордо песнь звучит –
О том, что жизнь – свеча,
Которая сгорает без остатка,
И потому ты слышишь тут и там
Ей громкую хвалу лишь в ликах внешних
И мимолетных – гимн громкий животу,
Его голодному урчанью и терпкому вину,
Всем радостям и прихотям, телесным
Всем движеньям!
Любовь моя терпела приниженье
Своей высокой ноты – не в чести
Она здесь «плохо продается!»
Товар такой бесценный!,
Рекламой шумною, крикливой обесценен,
Как попрошайку, удалили – выйди вон!
Там, в уголочке твое место! Сладкий звон
Монет и тех, кто Гимну Чрева подпевает,
Той, что Сестры своей в самозабвении не знает!

Сказка-притча. Курица и виртуальная голова

История одной курицы, которая жила долго без головы, а потом ее нашла.

(Афоризм автора - Не то плохо, что тебе отрубили голову. Плохо, когда голову отрубили, а ты продолжаешь жить).

Итак, одна курица осталась без головы. И – выжила. Мало того, на месте отсутствующей головы образовалась другая – виртуальная. Такая себе голограмма головы – вроде бы и нет ничего, а вроде бы и есть что-то. По крайней мере, родственники ее – ни другие курицы, ни петух – ничего необычного не заметили. Курица все делала, что и раньше – клевала зерна, пила воду из лужи, отвечала на заигрывания петуха, несла и высиживала яйца, кудахтала, когда надо и естественно, когда не надо. Как это могло быть, спросите вы? А очень просто – виртуальная голова считывала все рефлексы-действия с голов других куриц и просто выдавала на гора те звуки и действия, которые требовались в данный момент.

И долго бы так прожила еще курица с виртуальной головой, если бы эта ее голова не начала проявлять непонятную активность и копировать не только кудахтанье своих подружек, но и карканье ворон, чириканье воробья, а затем – и муканье коровы и блеянье козы. Решили, курица сошла с ума, а может, сказал гусь, важно расхаживая по двору, наоборот, в ней проснулась гениальность!!! И это бы еще ничего, ну подумаешь, сумасшедший или гениальный во дворе – на чьем дворе таких нет? Но курица вдруг, поправ все гендерные приличия, закукарекала!!!! Где ж это такое видано? Петух этого не смог стерпеть, подбежал к наглой курице и – клюнул в голову. Не сильно, конечно, а так, чтобы наказать. Но, о ужас, клюв провалился в пустое место – головы не было!

Манок для чуда

Был густой теплый июньский вечер. Сережа и Илья, уставшие от собственной беготни и шума, притихли в своем «птичьем домике», который им давно смастерил дед Тимофей – дедушка Сережи – двенадцатилетнего белобрысого сорвиголовы. Илья – закадычный друг Сережи, был принят здесь, как свой. Мальчики, активные, шустрые, с бьющей через край фантазией, после учебного года наверстывали в Бобриках упущенное! Это не город – река, лес, луга заливные! Сколько хочешь бегай, кричи, шали, спи – от благодатной усталости, а не по приказу! Родители с их вездесущим контролем и назиданиями – в душном городе, далеко, за много миль, а здесь – только дед Тимофей. Три месяца назад схоронил дед Тимофей свою верную подругу-жену – бабку Лиду. Замолк, закрылся в себе, уходить куда-то на целый день начал! А то и ночью со двора идет. Соседка, бабка Варвара, охала да приговаривала, когда приносила сорванцам то блинов со сметаной, то творожка свежего, то картошечки вареной ароматной - Я-то плохо сплю, старая уже, не спиться, вот и вижу все, наблюдаю, – скороговоркой тараторила бабка Варвара. - Я ему днем еды принесу, как-никак дальние родственники, с Лидушкой душа в душу, по-соседски хорошо жили. Помирала, просила за дедом присмотреть.

Родители обоих мальчиков, зная добрую душу бабки Варвары, с чистой совестью оставили мальчишек под ее сердечной заботой на все лето.

- Да и отцу не так одиноко будет! – говорила Полина, мать Сережи. – Не дадут ему одиночествовать, совсем в тоску упасть.

Уезжая, она оставила бабке Варваре денег– за свежий творожок, парное молоко, фрукты-овощи и другую заботу (постирать, лобики пощупать – не горячие ли).

Солнце в лабиринте

- Что есть цена человеческой жизни? – думал он, стоя у неподвижного, уже мертвого тела. Он вытер окровавленный нож шарфом убитого. И вдруг замер – Цена? Как странно, за жизнь нужно платить? Хм… Никогда раньше эта мысль не приходила мне в голову, – он бросил покрытый багровыми пятнами шарф в саквояж – позже, в безопасном месте уничтожит.

Матвей- высокий, черноволосый, смуглый молодой мужчина, осмотрелся - не забыл ли еще что-нибудь здесь. Удача сопутствовала ему в этих делах, как будто злой всемогущественный Гений взял его под свою опеку, ведя точно и целенаправленно по заранее выбранному маршруту. Если что-то не так – срабатывает тревожный звонок внутри – остановись, перепроверь! Если все ок – ноги уверенно идут к выходу. Он - в защите, он – кому-то нужен. И то, что он делает, тоже важно и нужно… - он был в этом уверен.

Матвей ехал не торопясь в арендованном автомобиле. Он что-то не додумал. Мысль о цене крутилась, не давала расслабиться. Он был одиночкой, а значит философом – он усмехнулся, - книги, мысли, истории, как много историй… Библиотека издавна стала местом его отшельничества, бесед с собой, поиском ответов на вопросы, оправданий за что-то, что он давно забыл. Цена. Жизнь человека ничего не стоит. Чушь. Стоит, стоит, - губы Матвея шевелились, - глупцы философы-скептики, глупцы. – Он вдруг затормозил и остановился на обочине дороги. – Ложь, ложь. Как страшно вдруг… Я верил, что ничего не стоит, но… - Матвей вышел из машины и пошел к редкому лесочку. – Господи, а ведь я заплатил, как дорого я заплатил, чтобы отбирать у людей их жизни.

Сказка про Царевну Моревну, звезд собирательницу

За чащобными камышами,
За лишайными болотами,
Где тропинки по кочкам с морошками,
Где туман с огнекрылыми мошками,
Есть место невиданно-дивное
И сторожится оно чудо-рыбами,
Болотными рыбами-чудищами,
Со страшными острыми зубищами,
И вызывают их со дна цапли белые
Криком яростным, слуги верные.

А служат они Царевне Моревне,
Царевне-чудеснице, звезд собиратильнице,
Что живет-поживает средь дебрей заболоченных,
Камыщовых, нехоженных, да зверем не броженых.

И забрел как-то Царевич Смел-Буян
В царство дикое и нехоженое,
Цапель крики на зорьке он услыхал,
Да увидел в воде бурокожие,
Острозубые рыбы он, чудища,
В страхе бросился он на лодочку,
Что без весел стояла, без паруса,
И упал он без чувств, подкошенный
Усыпляющим шепотом камыщовым,
Бесконечным, как вечера зарево,
Стража первого царства Моревны.

И поплыла без весел лодочка
Через заросли камышовые,
Цапли белые да крикливые
Важно крыльями рядом размахивали,
Подгоняли рыб дивных-чудищ,
Что шипами вперед все подталкивали.

Увидала Царевна Моревна,
Звезд вечерних она собирательница,
Парня в лодочке да пригожего,
Да с лица и с одежды ладного.
Улыбнулась ему она ласково,
Расцвела, словно солнышко красное,
Но туманное и не жгучее,
Тихо-нежное, не палючее.

И поднялся Царевич тут Смел-Буян,
Увидав над собою пригожий стан
И лицо белоснежное, гожее,
Поклонился главою пригожею.
«Как попал ты сюда в земли дальние,
В земли дальние да нехоженые,
Али ищешь ты что? Нет, смотрю меча,
Ни меча остросмелого, ни копья».

И царевна взглянула искренне
На захожего к ней Царевича.
« Не гневись, - молвил ей робко Смел-Буян,
Что тебя потревожил негаданно,

Чудо Жизни - Будь со мной!

Каким чудом я живу? До сих пор жива? Дышу и задаю вопросы. Розы бытия колючи для ума – но сердце песней их смягчает – и напевает издалека мне кто-то близкий, не чужой! Будь со мной! Букет весной после зимы холодной, как бальзам всех земных трав, мысль благородит, сокрушая все-все страхи – я жива и до сих пор дышу…! Вот это чудо нашей жизни! Как же так? Кто тот чудак, кто терпит выверты моих деяний и творений, его-её благословений так ухо ждет, еще бы миг прожить, чего-то сотворить… Хоть больно иногда, хоть жуть до точки пробирает, но что-то знает – эта кочка проходима и вершина страха – реверс восприятия в отвагу! Потолки дают знанье истины конца. И доброты и зла. И точки, где одно переливается в другое. Или в третье… Решаешь сам – тарам-тарам… Как неожиданно решать все самому, не спрашивая позволенья, одобренья… Ха-ха. Незрелость в зрелость перешла – преобразилась форма, центр узнав. Кристаллизация ядра явилась, твердость духа, подвижность форм лаская, держит ось. Не устаю дивиться чудесам – чудесным сплавам мягкости и жести. Опоры и текучести – в одном как это проявляет чудо мысли, не нашей, не земной, а где-то там, о чем во сне я часто вспоминаю. Она – преобразует и питает мою недолговечность и непостоянство мечтою, что зовёт и вальсами кружит прямолинейный ум, цепочки построений. Но вальс цепочки путает – кружений спирали заставляют только петь и растворяться в чем-то бесконечном – без мысли, без судьбы, без суеты. Блаженство Тьмы – Великой и Волшебной, скрывающей так много от двух глаз! – для одного – алхимия Вселенной! Энергия Творит и Жизнь даёт всем формам, что прописаны в эфире рукою огненной! Ах, Творческая Сила Бытия!

Чудеса в Решете города Нечёсинска

4-я психиатрическая больница города Нечёсинска получила неожиданно статус Экспериментального Закрытого Центра, правда ненадолго, так как события, которые там происходили, просачивались слухами через все щели решеток и замков. И так она вскоре стала 1-ым Экспериментальным Открытым Центром по ПВФТЧ ибо скрыть всю правду от недовольного народа города было уже невозможно. Что такое ПВФТЧ, спросите вы? Отвечу без экивоков – Психические возможности физической трансформации человека. Обычному жителю это мало что скажет, он этими заковыками словесными и не интересуется – главное для него – это получить результат за свои немалые денежки.

Итак, начнем с самого что ни есть начала этой увлекательной истории ранее никому не известного города. Некто Степан Равлик, находясь на стационарном лечении в связи с очередным «запойным» деструктивом личности (допился-таки до чертиков!) в 4-ой псих. больнице их города, в простонародье названной просто «Решето», так как находилась на ул. Большой Решетинской, вдруг, вернувшись домой в пустую однокомнатную квартиру заядлого алкоголика со стажем – изобрел Аппарат, как он это всем рассказывал потом с замираем сердца, закатывая куда-то на затылок глаза. Схему этого Аппарата дала ему, как он утверждал, некая симпатичная медсестра этого многопроклятого учреждения (а в Решете, добавим от себя, со дня основания симпатичных! медсестричек не было!!! Одни санитары-тяжеловесы да тетки громогласные в белых халатах, больше напоминающих маскировочную одежду штурмовой военной группы).

Тимоша и Геракл

- Тимоша, почему ты не спишь? – мама озабоченно посмотрела на будильник – стрелки показывали много за полночь. – Ты не заболел? – и прикоснулась губами к его лобику. Здоров. – Что же тогда? Тебя что-то тревожит?

Тима, десятилетний любитель поздних чтений, достал из-под одела книгу – большую, красочную – Мифы Древней Греции для детей.

- Я никак не могу понять смысл одного мифа.

- Какого именно? – мама бросила взгляд на открытую страницу книги – «Миф о Геракле и Адмете». – Да, здесь есть о чем подумать. Но давай мы об этом поговорим завтра? Поздно…

- Нет, мам, - Тима поднялся и сел в кровати. – У меня каникулы, у тебя завтра выходной, так? Папа в командировке. Давай полуночничать, а? – и серо-зеленые глаза вопрошающе посмотрели на Евгению.

- Да уж, от этих глаз не отвертишься, - улыбнулась она, включила торшер поярче и села на кровати сына, подперев спиной стену. Они прижались друг к другу крепко-крепко, как и полагалось у них в полуночных ритуалах-побеседках.

- Итак? – вопросительно посмотрела она на Тимошу.

- Ну, вот смотри. Миф - Адмету судьба напророчила скорую смерть, любящая его жена Алкеста идет к Аиду вместо него, жертвуя своей жизнью. А его друг Геракл спасает ее - Алкесту из Тартара, возвращая назад на землю… Так вот, я хочу понять, как эти все древние истории-мифы связаны с нашей жизнью? Иначе для чего они – ведь не просто так?

Мама-Евгения внимательно посмотрела в это детское лицо, полное решимости что-то понять, завоевать новую свою вершину и – задумалась. А ведь сын прав – как увязать сказку с реальностью?

Клия и Черномор

Клия в очередной раз оказалась в том же богатом доме-особняке. «Ну, прям владения Черномора!» - улыбнулась уныло она про себя. Опять она здесь… Случайно в гостях… Удивительные вещи, искусные безделицы - раньше видела только на картинках в модных журналах! – волшебные запахи, цвета лучистые, узоры… Пышная, золоченая лепнина, гобелены на высоких стенах, сочные-цветастые витражи на стрельчатых, затуманенных окнах… Дом-мираж, дом-обман, с потайными комнатами, блуждающими стенами, мерцающими зеркалами… Роскошь-избыток изливалась на гостью, как струящийся множественными потоками свет из великолепных потолочных хрустальных люстр… Шёлковые ткани мягкими каскадами падали сверху, из туманистой неизвестности, обволакивая волнами-змеями ноги, замедляя мысли, шаги… Зыбкость, приглушенность, неоднозначность всего происходящего…Где-то голоса, смех, звон бокалов, столовых приборов. Она оглянулась – вроде бы кто-то пробежал рядом, задев дыханием. Какая-то тень. Нет, показалось. Приятная музыка, вернее, эхо далекой музыки, влилась в уши. Стало приятно, тревоги ушли. Как это все заманчиво, волнительно, томно, немного душно… Девушка сняла джемпер, оставшись в скромном платьице и, приоткрыв от восторга рот (и это уже в который раз!!!!) – ходила безвольно, как во сне, по галерейным комнатам, поднимаясь по витым лесенкам, которые возникали вроде бы из ниоткуда. Кто управлял всей этой фантасмагорией? Вверх, вниз… путаница, которая полностью сняла сопротивление, желание мыслить, оценивать. Что-то влекло, что-то довлело, повелевало, подавляло. Слишком сладко, слишком много, слишком… Сверху, вокруг – шею сдавило, ноги обмякли, защекотало в спине.

Вверх по реке любви

Вышел я однажды ночью – собака лаяла, не переставая! – да и чего – спрашивали потом – не страшно, дед? А мне, деду-то столетнему, как может быть страшно? Молодые удивляются – дед, ты чего в драки лезешь, забьют ведь, ты куда коня останавливать или собак разгонять… А я молча делаю свое дело – кулаком заеду насильнику промеж глаз – сухоньким таким кулаком, тот и падает навзничь. Коня за узду – свечкой стоит, а дальше ни на сантиметр не сдвинется. Собаки в стороны разбегаются, зажав куски шерсти между зубами и воя на меня со стороны. Молодухи хитро посматривают – дед, а может, ты и не дед? Али пьешь чего? Нюхают – да ничего вынюхать не могут.

Давно я здесь живу, с пенсии. Продал квартиру в городе, купил заброшенный дом в этой деревеньке – и забыл, что есть сапоги. Ноги долго отходили от тисков кожаных модных-брендовых – вспоминали, что есть земля – теплая, родная, исцеляющая. А печка – как же без печки? Отлежался, накряхтелся, бока запек-запарился, баня – выгнала мазуты асфальтовые. Эх, задышал! Грудь расправилась, борода – лопатой – хоть седая, да лес можно рубить… И стал я тут своим, обжился. К кузнецу пошел – обучаться. Тот смеялся – не поздновато ли? А я ему – деньги в усы. Ладно, говорит, но будет все из рук валиться – выгоню… Не выгнал – руки окрепли, дело веселое делая. Эх, хорошо при огне-жаре… Чего мы только с Архипом-кузнецом не ковали! Что подковы? Что заборы? Подружились – споро дело пошло! Приезжали из города за красотой металлической – таких узорных ворот сыскать больше нигде не могли. Да что за диво – без замка вроде, а чужак ни один открыть не может.

Сказка про Антипа и его диво-Приключения

Ясно-раннею весной
По дороженьке лесной
Через пни-колоды,
Ямы, колоброды
Шел себе такой Антип,
С виду простенький мужик,
Борода – лопата,
Шапка маловата,
Шел Антип лесной тропой,
Брел, качая головой:
- Ох, и вышел я давно,
Позади года, село,
А я пни считаю,
По лесам плутаю.
Как пошел я воду брать,
Речка вдруг пустилась вспять,
Позвала- сманила -
И не отпустила.
И пошел я за Рекой,
Бросив ведра за собой…

Глядь – темнющие поля,
Без пшениц, без ковыля,
Где Река – каменья,
Замерло теченье,
Стонет вся Речушка,
Ей в каменьях душно…
Вязнут в мокрой глине ноги,
Мрачный Замок при дороге,
Весь из глины – крыша, стены,
Башни – в небо, высоченны.
Великаны там живут,
Сто лет спят, едят и пьют,
Глину добывают,
Камни вдаль бросают...
Ну а раз на сотню лет
Наступает ночь СтаБед –
Грозы проливные,
Ветры продувные,
Ливни Замок подмывают,
Стены с глины размывают,
Сущим всем мученья,
Хуже заточенья!
Мол, наказаны Царем
Строить вечно Замок-дом,
Как-то провинились,
С службы отлучились…
Своей Воли не имеют,
Сторожить других умеют.
Делать что, не знают,
Так вот и страдают…


Посмотрел на них Антип,
С виду простенький мужик,
И построил Замок
Сильным великанам,
Не из глины, из песка -
Из камней, там, где Река, -
Накопилось за века
Не на замок, а на два!
«Будет сто стоять веков,
Щит от злых Дождей-Ветров!»
Речка же журчала,
Ноги омывала.
Рады были Великаны,
Рады были несказанно -
Слово злобного Царя
Вода Речки унесла!
Гостя к Вратам проводили
Да подарком наградили -
Комком глины, только брось -
Разрастется вкривь и вкось,
Не простая, знать, вещица,
Вдруг в дороге пригодиться…

Прыжок

Чужой был в неудовольствии. Раб перестал его слушаться. Раб вышел из повиновения, а как жить без своего Раба, Чужой понятия не имел. Когда незрелая человеческая форма только родилась, Чужой быстро сориентировался и подключился. Ребенок закричал, но было уже поздно. Чужой так жил уже много тысячелетий – он был из старожилов на этой планете, мог научить любого новичка, хотя таких давно уже не встречал. Рабы старели, умирали, он на время, как клоп, впадал в спячку, забившись где-то в щель какого-нибудь полуразрушенного здания и только нос, длинный, крючковатый, с чувствительными бугорками был в активности. Куда там псам до него! Он чуял приближение нужного тела за много-много дней, выползал из укрытия и медленно, чтобы сэкономить энергию, пробирался к месту.

Этот Раб устраивал его со всех сторон. Подавить его волю, тем более младенца, было легко – охранные системы на нуле – Родовое дерево слабое, гнилое, защиты от семьи никакой – нелюбимый, нежеланный. Ничто не шелохнулось на лице роженицы, кроме мышцы, состроившей гримасу отвращения. Ни один листик на ветвях всего рода не пробудился сочувственным дрожанием, ветви не сомкнулись кольцом защиты.

- Мой! – радостно икнул Чужой, сделав первый глоток.

Раб рос, природа давала ему свои силы, но вот, ах, как чужой не любил этот пик-час!, - природа отошла в сторону, давая своему дитяти возможность самостоятельного движения, возможность проявления Духа. Но на этом пике-мосте между духом и телом – шел спад всех физических возможностей, форма раба начинала быстро стареть, терять силы, что возмущало Чужого до неимоверности.

Мини-пьеса. "Декабристка" из села Путы

Время действия – 1938 год, когда ужас и страх парализовали волю людей (страны, ныне не существующей – СССР), ввергнув их в бездны паники, тьмы, лишив путеводной звезды здравого смысла, любви, доверия, доброты, чистоты, благородства – тех основных, базовых элементов, которые и составляют сущность понятия Человек. Тех, кто сопротивлялся этому чудищу, взращенному из одного и того же семени, что и Инквизиция Римская, что и опричнина Ивана Грозного, что и безумство Нерона и Калигулы, нацизм фашисткой Германии и других диктаторских, тиранических режимов многих стран того времени, – тех назначали врагами их системы и приговаривали к уничтожению.

Акт первый и единственный.

Действующие лица:

Начальник городского отделения НКВД – Пузырьков В.К.
Женщина, жена «врага народа» - Лебедева С.Н.

Действие происходит в кабинете начальника. Серое, тусклое помещение, окон не видно. Один стол с папками дел, телефонный аппарат, настольная лампа с ярко горящей лампочкой, направленной в сторону женщины. Начальник во тьме, его плохо видно, лет 30, силуэт в тени не дает четкого определения телосложению. Рядом со столом тумбочка с чайником и стаканом для чая. Яркий круг света выхватывает женскую фигуру на стуле посреди комнаты. Женщине – лет 30, когда-то была красавицей, сейчас измождена, волосы с проседью, худа. В руках у нее – исписанный листок, который она то складывает, то разворачивает.

Начальник: - Ты понимаешь, что твой муж враг народа, преступник?
Женщина: - Понимаю, мне сказали.
Н. – Ты понимаешь, что ты – жена врага народа и потому должна подписать бумагу об отказе от него, чтобы ты и твои дети могли жить дальше, а не то…

Сказка. Василиса и Тайна лягушачьей кожи

Начало

Жил Наставник и Мудрец,
Деткам, что второй Отец,
Добр и светел, сердцем млад,
Посадил детишек в ряд:

- Нынче наш урок простой,
Но в срединке – с хитрецой!
Вот – лягушка, чудо где?
В глазках, в брюшках иль в ноге?
Вы, детишки, как она,
Сядьте, парусом спина –
Сели все? Теперь глядите,
И – молчок всем, не спешите –
Ручки по земле гуляют,
Пути в иной мир читают…
Вот бежит, бежит река
От верха и до низа!
Поток прямо с родника
Потек – изумруд- вода!
По равнине без холма,
Да без горбика-сучка.
Верхнеозеро живое,
Каждому свое, родное,
Коаплей чистой истекает,
А потом к себе сзывает
Тысчу ярких ручейков…
Ну, детишки, кто готов?

Смотрит Мастер и Мудрец,
Книг старинных, светлых чтец,
Все исчезли ребятишки,
И девчонки и мальчишки,
Лягушачьи шкурки лишь
На земле лежат, и – тишь,
Где ж они все? Лоб напряг –
И увидел всех ребят
Кто на белом корабле,
Кто в чарующей земле…
Получилось! Хлоп – назад!
Вновь сидят детишки в ряд.


Сказка

Василисушка-царица
На себя не наглядится –
Дивит очи Красотой,
Словно роза под росой!
Но не в радость это ей
Среди Царственных земель.

- Что на миг мне Красота?!!!
Быть хочу бессмертной я!!!
Царь из Царства-то Иного,
Царь из Царства-то Ночного
Стал Безсмертья воплощеньем!

Без Безсмертья жизнь – мученья!
Без Кощеевой Судьбины
Жизнь моя – не жизнь, трясина!
Все минуточки считаю
Да о Вечности мечтаю,
Свянет диво-Красота
Без Безсмертия Венца!

Я ль капризна? Горделива?
Что Безсмертия мне Сила?
Выиграл Кощей дар сей
У моих-то родичей,
Да обманом, да лукаво –
Охмурил их всех дурманом!

Время Мира подчинил
Да в златом ларце закрыл,

Сага о Добром Рыцаре Этуоке и Принцессе Чистого Сердца Сам-мин-нэ

Зачин

Юма, Юма! Конь, Тропы создающий,
Туман прогоняющий, травы высокие гнущий –
Читаю по твоим следам на равнинных полях,
Юма, Юма! Не ведающий страх.

Следы твои – звезды-галактики в примятой траве –
Не мерцают, а вечностями сияют!
Юма! Не ведающий страх, поражение!
Твои Поля – откровения!

«»»
Аак – Луч Тьмуразрывающий - выхватил из Неведения Спящего
Образ Горы, Тени не дающей!
Парит над ней Ях-хаа – Птица-Орёл зоркий, вездесущий!
Страж Горы, когти – длинны!
Нет Сумерек-Теней – все Поля доступны для обозрения –
Судьбы Злой Усмирения -
Судьбы Благой Намерение!

И видит Ях-хаа в чистоте Пэ-у-эр, что Зеркало предИстин Мира,
Свое Отражение – Горы вверх устремление!
Ди-ори – Озеро Белое Пустоты! Ветер – Пу-тээр замирает,
В почтении перья свои подбирает,
Флейта его стозвучная замолкает -
Музыка Начала и Конца вдохновения
К творению рвение!

Ди-ори, Великая Пустота, не знающае формы, всем Формам Жизнь дающее!
Миннэ-даа – Хозяйка его тайных Движений!
Владычица всех Перемен-Отражений;
Ди –ори - Дыхание ее, ее Слава,
Озеро Белое – Любовь без обмана!

Пэ-у-эр – Зеркало Истин Миров просыпается!
И Действо Великое в Тишине зачинается
Перед взором Ях-хаа –
Снята Небытия Благая Пелена – Майя Тоу-тоу-киа!

Саи-таллэ закрыл свой Глаз Наблюдателя -
Невинности- Чистого Покрывала-Майи держателя!
Не плох – ни хорош!
Для этой работы со всех сторон гож!
Нет ему наград-наказания,
Работа его – Века моргание!
Саи-таллэ моргнул – Завесу свернул-развернул!

«»»

И выпрыгнул из сердца Озера Белого
Экуа-ту – Огонь его Сущий из Временного небытия!
Радость ему – нет Пелены-Разделеня Тоу-тоу-киа!

Сказка о Лжепионе-Дурионе, Маге злом и Марфуше-садовнице

«»»
Цветок Пиона, снов ларец,
В нем сотни скованы сердец,
Кто в лепестковый храм вошел,
Назад дороги не нашел.

Его создал Злой чародей
И разослал слуг-голубей -
Весть они миром разнесли,
Надеждой сладкой завлекли.

И в красных лепестках там спят,
В дурмане молодость хранят
На мягких с золотом коврах,
Курильницы там на столах.

Песня пленника сладких снов:

«В пиона сотнях лепестков
Иду и не ищу следов,
Я в лабиринте среди снов,
Где запах вяжущих духов.

Здесь мягкие лежат ковры,
Чтоб легче было мне идти,
И прячет небо надо мной
Стен алых душный нежный строй.

Зачем попала я сюда?
Я – мошка или же пчела?
Зачем ты сладким завлекла,
Моя незрячая судьба?

Плутаю среди лепестков,
И эхом – шорохи шагов,
И снова алая стена,
Хотя до неба – лишь рука…

Я знаю, это только сон,
И даже, может быть, пион,
Мне крылышки лишь распахнуть,
И в небо снова упорхнуть…

Но тяжелы оковы сна…
Я мошка или же пчела?...»

«»»»

Злой чародей один не спит,
Он сны их бережно хранит,
Улыбки счастья собирает,
Кувшин свой счастьем наполняет.

Он – маг, велик, он чародей!
Что толку от иных людей?
Он будет жить, повелевать,
Миры иные покорять.

Достиг Миров он Высших Зла,
В цветке-ловушке – вся судьба
Его теперь, искусств вершина
Всех магов Тьмы, где лишь пустыня!

Явить алмазов чистый блеск,
Явить блаженный свет небес -
Как будто… Удочка, ловец,
Он, Тьмы властитель, лжец-хитрец.

«»»

А Марфуша-Зарёвница,
Искусная садовница,
Утром весело вставала,
Сад свой лаской поливала.

Там ладошкой провела,
Там листочек подняла,
Там цветок поцеловала,
Стебелечек поровняла.

Белый пёс ей помогает,

Кольцо Иуды

Али молча смотрел на этого юношу. Он только что спас его от прыжка в пропасть – ах, эта слепая безрассудная первая человеческая любовь! Юношу всего трясло, он делал короткие глотки горячего чая с сахаром, стуча мелко зубами по краю чашки, и зло смотрел на своего спасителя.

- Зачем Вы помешали мне? – запинаясь, хрипло спросил он.

- Полотно жизни не терпит разрывов… - Али знал, что чем запутаннее, непонятнее для юнца будут ответы, тем быстрее его возбужденный агрессией ум успокоится. Юнец поперхнулся, затем закашлялся, пролив на Али немного чая из чашки.

- Извините, - смутившись, совсем по-детски сказал он.

«»»

Они подружились, как думал Сашка, юнец, подросток 16 лет. Али знал, что знакомство с ним приведет этого юнца к другой пропасти – и это неизбежно. Такова судьба Али-проводника, спасать от одного страдания, чтобы ввергнуть в другое, решающее. Боль тела – ничто по сравнению с болью души, падающей в тьму пустоты, теряющей все – почву под ногами, руку друга, ось и цель. Необъятная тьма и одиночество, какое-то волчье, безысходность, когда даже смерть не видится выходом, потому что и ее здесь нет.

Али давно понял свой путь – и склонился перед ним. Люди, дарящие ему любовь, затем проклинали, забрасывая имя его самыми грубыми комками грязи. Выйдя из пропасти, пережив это ужас одиночества души, они уже не вспоминали Али, потому что это были уже другие люди, идущие другим путем – путь радостного восхождения. Али не было места на этом пути. Они даже встречались случайно потом – как награда для Али от судьбы, подтверждение, что он сделал все правильно!

Сказка о городе, которого вроде бы не было

На вершине одной не очень высокой, но очень туманной горы, находился город. Город был не большим и не маленьким, не шумным и не тихим, - каким-то никаким. И люди там жили – не высокие и не низкие, не худые и не толстые, не то чтобы красивые, но и не безобразные. Вобщем, тоже какие-то никакие. И настроение в этом городе, соответственно, тоже было никаким – ни веселым, ни грустным, ни радостным, ни печальным. И поскольку этот город был каким-то бесформенным, каким-то расплывчатым, то и путешественники, которые иногда поднимались на вершину этой горы, не видели его, принимая за туманный мираж. Странное место – говорили они и старались поскорее спуститься вниз – уж очень сырым и неуютным казалось это место.

Но однажды на вершину горы забрел Странствующий Художник – то ли отдохнуть от суеты долин, то ли необычных, туманных впечатлений набраться, неизвестно. Сел на поросший мхом камень, разжег костер из еловых шишек, валявшихся в большом количестве тут же, у ног, и задумался. Странно, шишки были, а ёлки отсутствовали… И вдруг, он услышал за спиной какой-то невнятный кашель. Да и не кашель, а так, какое-то кряхтение.

Художник оглянулся и увидел у камня туманный, расплывчатый силуэт, или, точнее сказать, «тень».

- Простите, - недовольно пробурчала «тень», - но вы сидите прямо у порога моего дома. Не могли бы вы немного сдвинуться в сторону, я хочу пройти.

- Пожалуйста, - подвинулся Художник, более внимательно оглядываясь вокруг. – А ты кто будешь? – поинтересовался он у «тени».

- Я живу в этом городе, где Вы сейчас и находитесь, - не особо гостеприимно ответила «тень».