О клещах и не только

Однажды, весной, в нашу квартиру, в ванную, на улице Кузнечной в Благовещенске попросилась совершенно потрясающая соседка с редким именем Элина, или для нас просто Эля, глазной врач по профессии. Она оказалась — мир тесен – бывшей женой сына моего знакомого, учёного из камчатского Института вулканологии. Репортажи из полуостровной области этого сына в то время регулярно появлялись в газете «Комсомольская правда», — он был журналистом. Эля рассказывала, что познакомились они в походе на Камчатке, когда она, студентка Благовещенского мединститута, приезжала на каникулы к родителям.

На лоне природы, — откровенничала она со мной, — любовь казалась необыкновенно сильной, но после свадьбы она как-то быстро завяла. Я кивал головой, — мне ли не понять, сам через это прошёл и продолжал испытывать тяжёлые последствия такой походно-полевой любви. Геше-то (совсем, как меня многие мои друзья, она и его называла этим производным от имени Гена) было несравнимо легче, — у них хоть детей не было. С другой стороны, и ему, наверное, при разводе было тяжело, — потерять такую жену-красавицу пожелаешь лишь врагу.

Кроме того, что мы были соседями, наши сыновья ходили в одну группу детского садика, поэтому мы, можно сказать, дружили семьями. Новый Элин муж, Володя, тоже был врачом, челюстно-лицевым хирургом. Он занимался тайским боксом, поэтому его медицинская специализация была весьма кстати, ведь если бы у его жены вдруг завёлся поклонник, что ввиду её неземной красоты было бы неудивительным, он мог сначала нанести травмы на лицах участников адюльтера, а потом сам же бесплатно их вылечить.

Пришелец из космоса

В глаза резко ударил яркий свет. Первая пришедшая в голову мысль: «Опять метеорит прилетел, ну, достали они уже!», и не выбирая места, я упал ниц, опасаясь разлетающихся обломков. Всего два месяца прошло, как над Челябинском взорвался небесный пришелец, усеяв широкую полосу на запад от южно-уральской столицы разной величины кусками метеорита. Один приводнился, вернее, "прильдился", в озеро Чебаркуль, пробив во льду идеально круглую восьмиметровую полынью. Километров пятнадцать он не дотянул, - судя по скорости, секунда-две лёту - до знаменитого Ильменского заповедника, примыкающего с восточной стороны к Миассу, а как ведь было бы символично, если бы он "совершил посадку" в этой «кладовухе минералов».

Мне довелось увидеть лишь яркую вспышку в утренних сумерках начинающегося дня, – из-за несоответствия принятого, летнего, времени светает у нас поздно, в пору самых коротких дней в декабре кромешная ночь тянется до половины одиннадцатого. Но в середине февраля светлые сумерки уже в половине десятого, - как раз тогда прибыл к нам космический скиталец, надоело, наверное, ему в одиночку крутиться в галактическом пространстве, прилетел к нам «сдать анализы», по результатам коих весь мир узнал, что землю посетил, по общепринятой классификации, сплошь каменный, «обыкновенный хондрит». А как бы всем, наверное, хотелось, чтобы он был необыкновенным!

На удачу, в тот самый момент, когда окрестности Миасса озарил яркий огонь, я не был, например, в ванной комнате или прихожей, а смотрел во двор и увидел, как в окнах соседней девятиэтажки вспыхнули десятки солнц.

Ворошиловский стрелок

Мы возвращались из многодневного маршрута. Вдруг шедший по тропе впереди Андрей резко остановился, обернулся и очень взволнованно стал на что-то показывать. Мелькнула мысль, что мы встретились с "хозяином тайги" - медведем, которые в здешних местах были не редкость. Мне даже приходилось вкушать мяса здешнего "хозяина" тремя годами раньше. Его подстрелили усть-нюкжинские эвенки - каюры арендованных хабаровскими поисковиками оленей, предназначенных для перевозки экспедиционной поклажи. К медведю аборигены этих мест относятся с большим почтением. Они просят у его духа прощения за совершённое над ним насилие, и обычно "хоронят" останки в недоступных для зверей местах, сложив, например, череп и кости на двухметровой высоте в небольшом деревянном срубе, - так это было сделано в прошлый раз.

В нашем с Андреем маршруте также то и дело попадались медвежьи метки, - глубокие царапины на коре деревьев и сломанные верхушки невысоких лиственниц. Так звери помечают свои охотничьи угодья, причём, эти переломы, вставая во весь рост, они стараются совершать как можно выше, чтобы казаться высокими и мощными, - пусть претендентам на их территорию станет ясно, что их ждёт достойный отпор.

... Скажу, не хвастаясь, что тогда нисколько не испугался, - какое-то безразличие ко всему происходящему ещё не покинуло меня, - накануне меня покусали дикие осы и мне было очень плохо, всего несколько минут назад очнулся после глубокого забытья, лёжа навзничь на моховой «перине». Андрей сидел в сторонке, курил, невесело прикидывая, как же мы будем добираться до базового лагеря ещё километров пятнадцать.

Давно с Итурупа, бродяга!?

Арестованный пограничниками на Кунашире, я возвращался на материк, получив от них настоятельную рекомендацию покинуть остров на первом теплоходе. А всё потому, что вопреки предписанию перемещаться «в составе геологических или туристических групп», я всё-таки пошел в одиночку на Тятю по тихоокеанскому, свободному от погранзастав побережью, но на середине пути был задержан двумя замаскированными под рыбаков офицерами-пограничниками, и под их конвоем доставлен в Южно-Курильск. Среди ночи меня всё же отпустили, и в кромешной темноте я был вынужден ставить палатку там, где неделей раньше уже ночевал после высадки с теплохода Михаил Урицкий, доставившего меня с Парамушира.

А начинался тот мой полусостоявшийся поход просто волшебно. Пройдя мимо «Чёртова пальца», - видимо среднего, оскорбительно для нас, людей, торчащего из воды, тогда как вся остальная рука оставалась ниже уровня моря, - на первом же привале в устье небольшой речки я захотел поймать рыбки на уху. На Курилах речки некрупные, им негде разбежаться, - только она началась, а через десяток-другой километров уже в солёный океан или море, если побережье западное, впадать приходится. Забросил спиннинг в надежде, что за блесну зацепится кунжа или голец, сопровождающие пришедшую на икромёт горбушу и не брезгующие мелкой рыбёшкой, но сразу же получил «бороду» из спутавшейся лески.

Пока соображал, как же теперь к ней подступиться, со стороны спокойного доселе океана вдруг пришла волна и аккуратно положила к моим ногам серебристую горбушу. Она лежала на песке, безмолвно открывая рот, как будто хотела мне что-то поведать.

В нужном месте

Довелось мне приехать в столицу Приморья в канун празднования великого для неё праздника, - Дня Военно-Морского Флота (ДВ-МФ), который, как известно, всеми флотами и Каспийской флотилией отмечается в последнее воскресенье июля. «Амурские волны» (омывающие Владивосток с запада волны Амурского залива - именно им был посвящён знаменитый вальс, отнюдь не водам реки Амур, как думают многие)к тому времени меня основательно подзабыли, ведь не был я во Владике уже пять лет. Я ходил по его улицам, вновь погружаясь в дальневосточную романтику этого замечательного города (в Геленджике, хоть и там тоже море, никак не мог вызвать в себе этого чувства, всё там казалось слишком стерильным и цивилизованным, романтикой и не пахло). Впервые побывал на Русском острове, - закрытом для посещения мирным населением в эпоху моего здесь проживания, и я тогда любовался его берегами лишь с борта парома, направлявшегося к островам Попова и Рейнеке.

В один из дней, пройдя по Светланской до конца (это про неё поэт сказал: "К этой улице швартуются, пройдя полсвета, корабли!"), - туда где она упиралась в Спортивную гавань, решил искупаться, хоть и было, как всегда в это время, вовсе не солнечно, а, напротив, - весьма туманно. Но сначала меня заинтересовала суета возле гостиницы «Владивосток»: большое количество женщин обустраивали территорию вокруг высокого памятника, показавшегося мне до боли знакомым, но раньше на этом месте не стоявшем.

Захотел удовлетворить любопытство, - ну, конечно, это же адмирал Макаров, погибший в Порт-Артуре, многие годы стоявший в конце Золотого Рога на Луговой!

Плохая замена

Утром намеченного дня для перекочёвки с базового лагеря на реке Аныяк-Тооргу-Оос-Хем на выкидной, через высокий перевал на реку Соруг, мне, никогда не жаловавшемуся на отсутствие аппетита, по совершенно непонятным причинам принимать пищу не хотелось вовсе, поэтому за завтраком я ограничился кружкой чая. Караваном из пяти ведомых за уздечку навьюченных лошадей мы вышли в путь. Мне досталось вести капризного мерина, которого в честь какой-то знаменитости Дототской партии, а может и всей Красноярской геолого-съёмочной экспедиции, звали Евгением Ивановичем Коваленко. Иногда он принимался отчаянно лениться, и тогда мне приходилось тянуть его изо всех сил. На плечах я нёс рюкзачок с двумя радиометрами, – эти высокоточные приборы нельзя перевозить во вьюке, поскольку лошадь может ударить его в узком месте о дерево или упасть.

Насколько может быть реальной подобная ситуация, мы убедились сразу после выхода в маршрут. Ещё не скрылся из виду дымок от костра в нашем лагере, - на две недели там остался дежурить один из рабочих, могучий бородатый парень Вася Никитюк, - как идущая передо мной обычно смирная кобыла Белая, которую, возможно, укусила какая-то муха, вдруг вырвалась из рук ведущей её нашей поварихи Лариски, и, развернувшись на узкой тропе, бросилась прямо на меня.

Увидев перед собой обезумевшее животное, ни секунды не раздумывая, я рыбкой прыгнул в стоящий рядом с тропой усыпанный крупными ягодами куст жимолости, - я ведь не “русская женщина”, которая, как всем известно, “коня на скаку остановит…” Сделать именно это своим истошным криком: "Держи её!!" посоветовал мне кто-то из каравана.

Не без добрых людей

На пассажирском теплоходе «Михаил Урицкий», совсем без денег, почти без остатка ушедших на билет от Северо- до Южно-Курильска, я совершал перемещение на юг Курильской гряды, куда, пользуясь возможностью, - оформленным пропуском на все острова без исключения, - наличием свободного времени и изрядной доли авантюризма, решил попасть, просто так, по следам четырёхлетней давности. Оставаться без наличности было для меня не впервой, ведь и месяца не прошло, как телеграфировал своим родителям в далекую Татарию, чтобы они срочно прислали мне пятьдесят рублей в Петропавловск-Камчатский, где я ожидал теплохода на Парамушир.

Моя начальница Ирина Бурикова, отбыв на Большую Землю, в Москву, поневоле поставила на мне эксперимент по выживаемости, почти не оставив денег, поэтому в дни перед посадкой на «Михаила Урицкого» я перешел на подножный корм, - питался пойманной рыбой, да произрастающими в окрестностях Северо-Курильска дикоросами, а беспроцентную ссуду на билет до Кунашира взял у нового знакомого - метеоролога Анатолия Березовского со станции, осуществляющей мониторинг обширных акваторий Тихого океана, дабы прогнозировать возможный приход на Северные Курилы разрушительного цунами, как это уже случилось в пятидесятые годы двадцатого века. Такое испытание, впрочем, мне, любителю экстремальных ситуаций, даже нравилось, - с честью и почти без потерь выходя из них, потом испытывал чувство глубокого и долго не проходящего удовлетворения.

Бородатого, с жёлтым платком на шее, в штормовке и новеньком суконном берете, брошенным, видимо, беглым каторжанином и подобранным мной на какой-то реке в Приморье, меня заметила молодая женщина.

По-ивритски я не понимаю

Праздничным утром - в День Независимости Израиля, во всех городах и весях украшенного «динамовскими», бело-голубыми государственными флагами с шестиконечной звездой в середине, – я вышел в заставленный пальмами и длинными столами под ними внутренний двор хостела Арава в Эйлате. Мы прибыли сюда с дочерью Инной накануне, уже накупались вдоволь в Красном море, сами став слегка красными от палящего апрельского солнца.

В автобусе, следующего по маршруту Иерусалим – Эйлат, соседом оказался наш бывший соотечественник Леонид, двадцати семи лет, живущий в Израиле с девятилетнего возраста. Разговаривал он, тем не менее, чисто, безо всякого акцента, многие русские, наверное, позавидовали бы (вопреки распостранённому мнению, что в Израиле каждый второй понимает русский язык, в Иерусалиме, например, таковых мы практически не встречали). Чем-то мы ему с Инной понравились и он нас опекал потом весь день, - сначала помог найти эту самую «Ораву», благо она оказалась недалеко от автовокзала (её мы, как потом поняли, могли бы из окна автобуса по правую сторону увидеть, но мы смотрели в своё, левое, - на взлетающий самолёт, ведь аэропорт в Эйлате находится прямо в городе, за сетчатым, правда, забором), а потом, случайно встретив нас на пляже, пригласил в кафе со столиками под зонтами тут же, у ласково плещущегося моря.

Стоило Инне спросить Леонида, можно ли где-нибудь тут взять напрокат маску с ластами, он отлучился ненадолго и вскоре появился с новенькими ними, упакованными в пластиковый пакет.

Испорченный телефон

На северо-западе Амурской области, у самой Якутии, есть озеро Юс-Кюёль. Произошло сие наименование от соединения двух якутских слов: юс или ус – вода и кюёль – озеро: озёрная вода или водное озеро, значит, если по-русски. Оно образовалось вследствие долговременной деятельности ледника, когда-то заполнявшего его долину: словно исполинский бульдозер он нагрёб перед собой плотину из камня, песка и другого «подручного» материала, конечную морену, и благополучно растаял со всеми вытекающими последствиями.

Довелось мне как-то работать в том районе на месторождении Укдуска, в десяти километрах к востоку от бамовской станции Хани, единственной якутской на всем протяжении магистрали.

Наш лагерь располагался на старой базе геологов, разведывавших месторождение на небольшой речке, - она брала из озера Юс-Кюёль не только его хрустальную воду, но также и само название, не имея, в общем-то, на то право, ведь вода в ней была уже не озёрная, а речная.

Ещё в городе мы договорились с директором АмурКНИИ (в нём я тогда работал), академиком В.Г. Моисеенко, что созвонимся с ним, и я скажу, где будет находиться наш лагерь, поскольку планировалась инспектирующая поездка по перспективным геологическим объектам амурского участка БАМа. К ним относилось и месторождение апатита Укдуска на одноимённой горе, поблизости от нашего лагеря правильным вулканом вырастающей прямо из заросших морошкой марей и болот.

По телефону я сообщил директору, что мы стоим на месте оставленного разведочного посёлка на ручье Юс-Кюёль, в десяти километрах от места его впадения в реку Хани.

Летучий Пират

Произошло это в Восточном Саяне. В конце первой производственной практики мне предстояло вылететь из базового отрядного лагеря на реке Шеннелиг-Хем сначала на базу Дототской партии на реке с «бедовым» названием Бедий, - там я уже провёл несколько дней в начале сезона, принимая участие в погрузке-выгрузке вертолётов, - а потом дальше, в цивилизацию, на станцию Нижнеудинск с посадкой в Алыгджере.

Кроме меня на базе лагеря находился художник из Красноярска Михаил Бирюков, целыми днями рисующий свои пейзажи, чёрно-белые этюды которых он набрасывал в течение всего лета прямо в маршрутах, буквами помечая цвет разных частей будущей картины. Я тоже без дела не сидел, - рыбачил в прозрачной реке, вытаскивая последних хариусов, уже скатывающихся в большие реки и озёра на зимовку, с приключениями сходил за золотым корнем (см. рассказ «Золотая история»).

В предпоследний дней с выкидного лагеря у нас появился специалист по рациям Гена Измайлов, - наша что-то забастовала. Он привёл с собой двух собак, чёрного беспородного Пирата и серенькую лайку Чайку, делящих с нами все тяготы полевой жизни. Собаки были взяты на лето в аренду у горняков, остававшихся на базе и теперь требовалось их вернуть, потому что горнякам предстояло там зазимовать, а собаки нужны были не только для общения, но и для охоты.

Утром следующего дня Гена связался с базой, и выяснилось, что борт уже в воздухе, и мне предписано лететь вместе собаками. Надо сказать, что из-за различий наших слуховых аппаратов не в нашу пользу, собаки слышали приближение вертолётов задолго до нас, - начинали скулить, беспокоиться, внимательно смотреть в сторону,

Мир - тесен

В ресторане-аквариуме хабаровского аэропорта слышны все объявления о прилётах-вылетах и задержках рейсов, поэтому я был спокоен, - незамеченным борт на Куйбышев от нас не улетит. Мы сидели за столом со случайным попутчиком, - он с аппетитом уплетал котлету, а я взял только манную кашу, салатик и чаю, потому как ещё не пришёл в себя «после вчерашнего». Познакомились накануне в камере хранения, где я сдавал свой рюкзак, когда узнал, что мой самолёт полетит только завтра. Он тоже был с моего рейса, поэтому мы, объединённые одной проблемой, вместе поехали в город, у гостиницы «Турист» высадились из троллейбуса, - в Хабаровске в аэропорт ходит обычный городской транспорт, - взошли туда, потёрлись у стойки с традиционной вывеской «Мест нет», заискивающе поулыбались администратору, в результате чего получили два места в номере на троих.

Мой путь с посадками и пересадками лежал из Владивостока в город «вождя мирового пролетариата» - Лениногорск, откуда более года назад уехал по распределению. Нагруженный морепродуктами - в качестве гостинцев - и впечатлениями (cм. «Тени появляются на закате»), я ехал в свой первый честно заработанный отпуск из бесснежного Приморья в Татарстан, где надеялся побродить в лесу на лыжах, ожидающих меня на чердаке родительского дома.

Едва мы согрелись после декабрьского мороза, в номере появился третий сокоешник, оказавшийся моим коллегой – Леонид Красный из Магаданского СВКНИИ, подтянутый мужчина лет сорока. Его отца, известного геолога-тектониста из другого города Ленина, на Неве, Льва Исааковича Красного я уже знал по научной литературе (а потом, много позже, в Благовещенске, довелось познакомиться и лично).

Не обижайте детей

Не обижайте ребёнка по пустякам, сдерживайтесь в минуты плохого настроения, не срывайте на нём своё зло, потому что обида эта, пусть даже и не смертельная, может маленьким червячком подтачивать память о вас всю его жизнь, многие-многие годы, останется навсегда. Пишу эти слова, конечно, как и всё в своих рассказах, основываясь на личном опыте.

Тогда мне было лет пять-шесть, жили мы в своём доме с большим, как тогда казалось, двором, залитым цементом. Стояла зима, выпадал снег, и вот как-то мой отец наказал мне почистить от него дорожку от крыльца до ворот. Ослушаться у меня и мыслей не было, и пока никого не было дома, - в детсад я не ходил, не было его в нашем курмыше на окраине Лениногорска, поэтому некоторое время, когда сестры были в школе, а родители на работе, оставался домовничать, занимался самовоспитанием, - прочистил довольно широкую дорожку от снега свежевыпавшего, но потом вдруг подумал, что папа имел ввиду и утоптанный, по которому уже походили.

Был у меня маленький топорик, - я им очень дорожил, отец же мне его и принёс как-то, по моей же просьбе, наверное, возможно и по собственной, так сказать, инициативе. Когда я просто брал его в руки, ничего им не делая, мне уже было хорошо, игрушек-то у нас тогда было не как сейчас, вот он, наверное, был для меня, как игрушка. А тут решил пустить свой топорик в дело, - всю дорожку от спрессованного ногами снега прорубил до самого цемента, сделал, как я сейчас полагаю, то, что просто обязаны делать нынешние дворники, чистящие тротуары.

Без денег жить нельзя

Не помню точно уж кто, но, кажется, младший из основоположников марксизма-ленинизма прогнозировал в обозримом будущем полное исчезновение из употребления человечеством денег (разве только среди нумизматов и бонистов), а также то, что из основного валютного металла - золота - станут производить унитазы для общественных туалетов. Не прошло и века, как это пророчество, в исчезающе малой части, правда, сбылось, ведь золотой унитаз, в единственном экземпляре, был действительно изготовлен, но не в стране победившего было (а, потом, очевидно – проигравшего) пролетариата, на некоторое время избравшего своей целью коммунизм, когда «от каждого – по способностям, каждому – по потребностям», а в одном из ювелирных магазинов Гонконга.

Понятно, что без денег, дабы по потребности унизать абсолютно все пальцы рук перстнями с бриллиантами и другими драгоценными каменьями, в ювелирные магазины не ходят, - уход денег из жизни человечества так и не произошёл, без них и по сей день, как без воды: «и не туды, и не сюды». Особенно это ощущается в дороге, когда кругом незнакомые люди, перехватить «до получки» или просто до вечера абсолютно не у кого, а «за спасибо» - автостопом - может и довезут, но далеко не так быстро, как хотелось бы. Особенно, если спешишь к Новому году или, допустим, просто к жене и детям после более, чем месячной отлучки из дома.

Вот так попал однажды в город Атырау, бывший Гурьев, с двумястами в кармане, но не евро или долларов, и даже не рублей, а – тенге, казахской валюты.

Горбушка серого хлеба

В любом российском городе, да и в большом селе тоже, сейчас на каждом шагу можно натолкнуться если не на супермаркет, - из продуктов в нём можно приобрести всё, даже «Птичье молоко» в красочных коробках, - то хотя бы на хлебный киоск со скучающим в нём в ожидании покупателей продавцом. Поэтому молодому поколению ныне, наверное, невероятно трудно представить, как эта такая простенькая процедура - добывание хлеба насущного - выглядела в начале шестидесятых годов прошлого столетия.

Очередным кремлёвским мечтателем тогда было объявлено, что в отдельно взятом государстве, «нерушимом» Союзе Советских Социалистических Республик, спустя каких-то двадцать лет будет построена база коммунизма, когда любой гражданин нашей необъятной страны абсолютно, видимо, всё сможет получать по потребностям, внося по своим способностям более или менее значительную лепту в эту самую «базу».

Проживая вместе с родителями в молодом городе нефтяников и одновременно вождя мирового пролетариата, Лениногорске, в то давнее время я учился в начальной школе, ходил на уроки во вторую смену, поэтому по утрам, подобно Винни-Пуху, был вроде бы «абсолютно свободен» (Винни, правда, был абсолютно свободен ещё дольше - до пятницы). Эту свобода, однако, была относительная, потому что использовать её по своему усмотрению я не мог, ведь на меня возлагалась обязанность добывать тот самый насущный хлеб, а это было далеко не так просто, как сейчас.

С зажатым в кулаке полтинником или рублём по своей Колхозной улице, уставленной бревенчатыми домами-пятистенками, я брёл к единственному в нашем «курмыше» магазину задолго до появления хлеба на его прилавках,

Последняя встреча

Светлой памяти Светланы, Оксаны и Оленьки

Не думаю, что об этом будет поведано где-нибудь ещё, и скорее всего мой рассказ станет единственным письменным свидетельством далёких уже событий середины августа 97-го года. То был период моего "весёлого", - почти, поневоле, более, чем пятилетнего, с перерывами, бездомного существования в Благовещенске. Нет, дом у меня был, но он находился за многие тысячи километров от моего тогдашнего пребывания - по месту работы. Каждый день, попив с утра кофе, на неё из своего дома не походишь, поэтому мне приходилось искать временные "явки" поблизости, - они ежегодно, и не по разу, менялись, что вносило особый колорит в течение жизни, которое, впрочем, и без того у меня однообразным никогда не было. Таковым, впрочем, остаётся и поныне.

Некоторое время тогда жил в общежитии, в квартире своего старого товарища Саши, - с ним мы познакомились ровно за дюжину лет до этого в экспедиции, когда он ещё жил и работал в Хабаровске, но мир ведь, как известно, тесен.

Его супруга Светлана к тому времени получила квартиру в новом доме и переехала туда с дочерьми, шестнадцатилетней Оксаной и шестилетней Оленькой, а Саша из-за некоторых обстоятельств остался в общежитии в одиночестве, поэтому он любезно ненадолго предоставил мне одну из своих двух комнат.

Как-то, в уик-энд, вместе с маленькой Оленькой мы поехали вверх по Амуру в село Бибиково, стоящее в своеобразном тупике, - дальше дорога шла только "за колючкой", и пользовались ей лишь пограничники, а "гражданская" обрывалась, уткнувшись в быструю, струящуюся в болотистых берегах речку Гуран.

Не ходил бы ты, Ванёк ...

Покаюсь сразу: без какого-либо подспорья на текущие экзамены в университете я не ходил. Обычно это был учебник, толщина которого меня никогда не смущала, – на выдохе под брючный ремень влезал любой, и под пиджаком не была видна даже «История КПСС». Шпаргалок, или «шпор» по школьно-студенческой терминологии, я никогда не писал, - считал это дело слишком утомительным и малоэффективным.

Вспомогательная литература использовалась мной далеко не всегда, - как правило, это не требовалось, - но её присутствие согревало мне не только живот, но и душу, и придавало уверенности при приближении к экзаменаторскому столу, - звучит почти, как «к экзекуторскому», - на котором россыпью лежали полоски билетов. Один из них предстояло выбрать, ещё не ведая, о чём придётся скоро отвечать.

Только на одном изо всех экзаменов – по курсу геологии полезных ископаемых, который нам читал академик В.И.Смирнов, - мы наверняка знали, какие билеты нам достанутся. Билетов было всего два, и их номер соответствовал месту сдающего в журнале группы. Студенты заходили строго по алфавиту и получали их либо, начиная с первого, либо с последнего, поэтому, например, стоящий в списке пятым, получал пятый билет или двадцать шестой, если их всего было тридцать. Понятно, что архиважно было соблюдать очерёдность, поэтому только скоропостижная кончина сдающего студента могла стать уважительной причиной для его неприхода на этот экзамен.

Не удивительно, что наиболее тщательно учились именно эти билеты, а некоторые, уверенные, что система снова не откажет, только эти два и зубрили.

Деньги на тротуаре

Ну, кто признается, что ему не будет приятно, если он найдёт деньги, лежащие на тротуаре? И уж он обязательно их поднимет, поозиравшись вокруг, - не соединяется ли верёвочкой эта «ничья» банкнота с шалунами, сидящими в кустах. Принадлежу - тут я, конечно, грешен - к подавляющему числу «поднимателей» таких халявных денег, не мельче десятки, конечно, но только если их хозяин мне неизвестен. Однажды в санатории «Сосновая горка» близ Чебаркуля прямо передо мной выронил тысячную купюру куда-то поспешающий некий парень, причём это явно не была «подстава», ведь санаторий, - не место для «развода лоха». Так мне пришлось во весь голос кричать ему вдогонку, чтобы он вернулся за своими деньгами. Парень рассыпался в благодарностях, а мне стало приятно оттого, что не поддался искушению.

А вот в другой раз, как мне объяснили потом, - так всё выглядело натурально, - я избежал именно «развода на бабки», потому что произошло это в классическом месте для такого рода деяния. Наш поезд в Каменске-Уральском стоял минут сорок, времени достаточно, чтобы поверху перейти через отделяющий от вокзала состав и выйти к киоскам на привокзальной площади, там цены на всё гораздо ниже, чем на перроне. Пока приценивался к чему-то, к киоску подошёл парень, заказал, кажется, сигареты, и когда он вынимал правой рукой деньги, из кармана выпала сложенная пополам пачка в несколько сотенных купюр, что не ускользнуло от моего наблюдательного бокового зрения.

Он ещё не успел получить свои сигареты, как почувствовал на ближнем ко мне плече лёгкое дружеское постукивание, - это я так обратил к себе его внимание.

Alma Mater

На пустынном шоссе не было никого, – кому захочется вставать в четыре утра? - кроме нас с Санькой Бочковым, восседающих на бело-голубом мотороллере «Турист», своими колёсиками наматывающем километры гладкого и пока ещё прохладного асфальта.

Безотказно он делал это, правда, километров пятнадцать от Лениногорска, потом стал на ходу глохнуть, и вдруг снова, взревев на полном газу, подобно бешеному коню кидаться вперёд. Подёргавшись немного так, он замолчал вовсе. Мы прокатились по инерции метров сто под горку и остановились.

Весёленькое начало нашего многокилометрового путешествия! И это после бессонной ночи, какие бывают у выпускников школ, только что отгулявших выпускной бал! Впереди были полторы сотни вёрст, катить назад вдесятеро меньше, но не хочется: возвращаться – плохая примета.

Я поднял капот мотороллера и сдёрнул резиновую трубку с бронзового отростка на карбюраторе, по которому начинался путь смешанного с маслом бензина, заканчивающийся его сгоранием в цилиндре, - уже вместе с воздухом, - благодаря чему и двигалась вся эта сто пятидесятикилограммовая махина, несущая на своём мягком горбу ещё и нас двоих.

Всё мне стало ясно сразу, - из трубки едва капало, хотя бак перед отъездом я заправил под самую крышку. Отвернув её, убедился, что бензин никуда не исчез, - он так и плескался почти у самого горлышка, но перетекать в карбюратор по принципу двух сообщающихся сосудов наотрез отказывался. Гадать почему, впрочем, не приходилось, – явно засорился отстойник с краником, - только он один в горизонтальном своём положении и должен был перекрывать поступление горючего. Но сейчас-то он стоял вертикально!

Водонагреватели

Не вспомню уж автора детского рассказа, въевшегося в память с моих, наверное, восьми-девяти лет.Речь в нём шла о мальчике, вышедшем утром на берег какого-то водоёма, моря или озера, вода в нём точно не текучая была. И довольно прохладная, хотя солнце уже вовсю припекало, да так, что галька на берегу прямо-таки обжигала ноги. И вот догадался этот мальчик гальку в воду кидать, чтобы её, значит, согреть. Через какое-то время, тоже не скажу какое, подошла мама и удивилась, какая нынче тёплая вода, - ну, мальчик и похвастался, что это он подогрел её и сказал как, заслужив похвалу. Вот и весь рассказ. Так и сидит у меня в голове этот кидающий в воду камешки мальчик уже почти шестьдесят лет.

А нынешним летом мне он опять вспомнился, и вот в связи с чем. Рядом с нашим городом среди гор и лесов раскинулось озеро Тургояк. Его ещё младшим братом Байкала называют, за прозрачность воды: метров с пяти-шести, кабы не больше, дно хорошо просматривается, хотя, должен отметить, что в отличие его от морского, глядеть там особенно не на что, только камни да песок, редкая рыбка хвостиком вильнёт. Плаваю-то я всегда в очках для бассейна, благодаря чему однажды триста рублей ассигнациями нашёл, на песочке лежащих и поднятых мной на поверхность . Не без труда, правда, глубина там была для меня критическая, пришлось ласты у соседа по пляжу позаимствовать, - без них не доныривал, воздуху не хватало.

В солнечный день, захотелось мне как-то со дна, метров с трёх-четырёх, камешек поднять, с полкило весом, он в отличие от других соседних светлый был, интересно ведь, почему, я же как-никак петрограф по образованию, буквально «описыватель камней», с греческого.

Блондинка за рулём

Как-то предложил некой девушке с ягодно-победным именем Виктория - натуральной блондинке, кстати, - прокатиться на своём мотороллере «Турист». Случилось это в татарстанском городе Лениногорске (есть ещё казахский). Вика – на это имя, производное от Виктории, наша героиня охотно откликалась, - с радостью согласилась, но уже к концу первой поездки не удовлетворилась ролью пассажирки, а попросилась за руль, аргументируя свою просьбу тем, что на велосипеде она ездит очень уверенно.

Надеясь, что Вика ограничится скоростью, которую можно развить на второй передаче, согласился на этот эксперимент, о чём вскоре сильно пожалел, потому что она быстро проскочила вторую и третью передачи и на четвёртой мы неслись с ней со скоростью сто километров в час по – благо – пустынному асфальтовому шоссе, стремительно приближаясь к железнодорожному переезду. На нём непременно должно было сильно тряхнуть, и не было никакой гарантии, что Вика удержит руль в своих руках. Я это понимал и, стараясь перекричать свист ветра, настоятельно порекомендовал ей остановиться.

Не тут-то было! В Вику будто бес вселился, заставлявший её всё сильнее крутить рукоятку газа, - ста километров в час ей уже было мало. Это нас в итоге и спасло. Уже приготовился к прощанию с жизнью, потому что до переезда оставалось не больше полукилометра, как доселе безотказно работающий мотор вдруг заглох и мы, прокатившись по инерции с уже неработающим двигателем, остановились.

Налицо было явное вмешательство наших добрых ангелов (а, может, и одного моего, неоднократно доказавшего свою дееспособность, вполне хватило),

Ели, пили, всё нормально ...

Не важно, откуда я ехал и куда, был ли сам за рулём, или пассажиром, на легковой ли машине или грузовой, или даже на велосипеде, а может вообще шёл пешком, а также где это происходило, - не стану обо всём этом сообщать, не нужно это читателю вовсе, - только стал я однажды свидетелем тому, как довольно таки раздолбанная легковушка, кажется «копейка», вдруг поехала по дороге, чертя на асфальте в сторону обочины дугу, траекторию которой, наверное, можно было бы описать строгой математической формулой.

Водителю и пассажирам «копейки» повезло, - скорость была невысокой, что-то около тридцати километров и направление отклонения от прямолинейного пути отнюдь не на полосу встречного движения, ведь выезд на неё карается солидным денежным штрафом и нередко сопровождается исключительно вредными для механизмов и находящихся внутри них людей лобовыми столкновениями. Причина такого необыкновенного поведения машины обнаружилась сразу, - отломилось правое переднее колесо, превратив авто в трёхколёсный.

Это я успел заметить, прежде чем продолжил свой путь, и тут же вспомнил свой случай, со столь же благополучным финалом, без жертв и даже синяков, а могло бы тогда всё завершиться гораздо более печально, сродни авиационной катастрофе, хоть и там был задействован отнюдь не самолёт или вертолёт, а обычный грузовой автомобиль марки «ГАЗ-66» с будкой.

Как и многие мои истории, эта произошла в приморской тайге. Была весна, начало мая, - почти весь снег растаял, сопки покрылись сиреневым туманом цветущего багульника.

Кто куда, а мы - на Рыбачий!

Словно маленькие рожки, недавно проклюнувшиеся после линьки на оленьей голове древнего Мурмана (дабы убедиться в справедливости этого сравнения, достаточно посмотреть на карту России хотя бы пятимиллионного масштаба), полуостров Рыбачий - это самая северная точка европейской части России. Вся Чукотка, за исключением крошечного пятачка с мысом Шелагским на его окончании, находится южнее нас, "ребят семидесятой широты". Сразу хочется пропеть после последнего словосочетания: "Пада-да-пада-пада-да!" – ещё многие, наверное, помнят эту, зовущую бродяжьи души в дальние странствия, весьма популярную в шестидесятых годах прошлого столетия песню композитора и поэта Станислава Пожлакова.

Вообще-то, здесь даже два полуострова – собственно Рыбачий и "буферный" между ним и материком (впрочем, тоже полуостровом – Кольским) Средний, соединённые между собой низким перешейком. Морские террасы и окатанная галька на нём наглядно показывает мне, геологу, что когда-то, возможно, совсем недавно, в геологическом масштабе времени, конечно, - Рыбачий был островом безо всякой приставки "полу-", но уровень моря понизился и он соединился с сушей, благодаря чему мы можем попадать туда не на лодке, а на обычном автомобиле или просто пешком. Впрочем, глобальное потепление, приводящее пока что к медленному, но верному таянию антарктических материковых и арктических плавучих льдов, со временем может вновь привести к повышению уровня моря и Рыбачий снова «приобретёт независимость» от материка, но если это и произойдёт когда-нибудь, то очень не скоро, уже в нашем, общечеловеческом времени, разумеется.

Кто на Ай-Петри не бывал ...

«Кто рассвет на Ай-Петри не встречал, тот Крыма не видал!», - говорили в мою бытность там в течение нескольких лет, начиная с геологической практики после первого курса. Лично я в это не верил, - мне хватало других крымских «красот и чудес», - и уговаривал Славу Специуса и Ольгу Кузьмину, своих однокурсников, в очередном маршруте «выходного дня» в Ялте свернуть к морю куда-нибудь к подножию Аю-Дага, искупаться там, провести, в общем, романтическую ночь на берегу ласкового Чёрного моря. Но необыкновенно упёртые Слава и Ольга отвергли этот заманчивый для меня проект, а потащились по серпантину на Ай-Петринский перевал. Мне ничего не оставалось делать, как подчиниться мнению большинства – всего-то в один голос, да и тот женский – и идти вместе с ними.

До водопада Учан-Су мы доехали на маршрутном автобусе, а потом двадцать километров глухой ночью шли пешком по дороге, не рискуя в темноте срезать длинные повороты, - сначала попытались, но забурились в какие-то непролазные кусты и, снова с трудом попав на дорогу, больше уже с неё не сворачивали. Треть дороги я злился на своих товарищей и даже некоторое время, «надувшись, как мышь на крупу», двигался в отдалении от них, а потом смирился с неизбежным и присоединился к парочке.

На Ай-Петри мы появились часа в три ночи, когда уже заалел восток, причём наверху, ведомые Славиком, уже побывавшем здесь когда-то, шли по тропе на самом краю Крымской Яйлы, обрывающейся отвесно вниз метров на пятьсот. Когда на другой день я увидел, где в кромешной тьме перепрыгивал через какие-то трещины, то ужаснулся, - оступись я немного влево, и мне пришлось бы испытать сомнительное «счастье свободного полёта».

И гора пришла к Магомеду

Родился я в селе в лесостепной зоне Самарской области и останься там, работая механизатором, дояром или агрономом, так и не довелось бы мне, наверное, не только увидеть несколько морей и океанов, побывав во всех четырёх углах Советского Союза (в северо-восточном вот, правда, остановился в Петропавловске-Камчатском, дальше, к Чукотке и мысу Дежнёва не продвинулся, зато в других, в разные годы, со мной встретиться можно было: а)на воспетом в песне военных лет полуострове Рыбачий, откуда в бинокль можно рассмотреть кусочек Норвегии; б)в небольшом городке Солотвино в Закарпатской области Украины, на границе, через реку Тису, с Румынией и, наконец, в)на Кунашире, рядком с Японией, которую через пролив Измены прекрасно видно и невооружённым глазом), но и едва ли стал бы горнолыжником.

На обычные-то лыжи встал ещё в дошкольном возрасте (не могу сказать детсадовском, потому что в детский сад никогда не ходил, - как никогда не был и в пионерском лагере, - поэтому, когда родители отлучались из дому, моими воспитательницами были сёстры и улица) и свой первый выход хорошо запомнил, - это ли не свидетельство истинности всех моих рассказов, основанных исключительно на воспоминаниях, в редких случаях на дневниковых записях. Отец сделал на лыжах крепления для валенок, вручил мне палки и пожелал счастливо покататься. Но далеко от дома не ушёл, - проходя мимо водопроводной колонки, вляпался в мокрый снег, в результате чего на лыжах мгновенно образовался ледяной ком и они напрочь утратили способность скользить, - пришлось возвращаться. Первый блин оказался комом.

Нажить врага

Есть поверье: хочешь нажить врага - одолжи деньги! В это раньше как-то я не очень верил, по себе судил, - приходилось ведь и мне занимать, но никому врагом так и не стал, потому что ни одного неоплаченного долга за свою совсем не короткую жизнь «на счету» не имею, и, наверное, плохо бы спал, если бы оно было по-другому. Долг ведь платежом «красен», а невозврат его, очевидно, – «чёрен», и эта чернота с души с годами никуда не денется, вопрос только в том, ощущаешь ты это или нет. Впрочем, кажется мне всё-таки, что неоплаченных долгов вообще не бывает, - ну, увернулся ты эдаким гадким глистом от него, некоторое время радуешься своей изворотливости, так ведь всё одно отдашь его потом каким-нибудь другим способом, своими болезнями, например, - а это тоже деньги и обязательно гораздо бОльшие, - или болезнями своих близких, не зря же есть больные дети, это они за таких «находчивых» родителей расплачиваются.

Довелось мне как-то встречать Новый год на железнодорожной станции Бугуруслан, из Казахстана из командировки вот так неудачно я возвращался. Рядом со мной сидела бедно одетая бабушка из какой-то дальней деревни, которой по случаю праздника я подарил довольно крупную по тем временам денежную купюру, хоть она меня ни о чём и не просила и на жизнь не жаловалась, но за подарок поблагодарила. И что бы вы думали, - почти сразу по приезде домой, возвращаясь с лыжной прогулки, в какой-то неглубокой канавке, в снегу, я увидел вдруг абсолютно такую же купюру, так что не нужно бояться делать добро, оно к вам обязательно вернётся.

Остановился поезд

По телевизору посмотрел передачу о том, как украинская мать нашла свою дочь спустя двенадцать лет после того, как в возрасте пяти годиков она была похищена на железнодорожном вокзале какой-то бабусей, для выпрашивания милостыни у церкви, - несчастный отец, спившийся потом от горя, ведь дочь была его единственным ребёнком, отлучился ненадолго перед посадкой на электричку, а когда вернулся, то на месте её уже не обнаружил. В передаче участвовали и мама, и её вновь обретённая дочка (для подтверждения их родства пришлось даже делать генетическую экспертизу), к сегодняшнему дню ставшая симпатичной девушкой.

Смотрел программу заинтересованно, иногда невольно внутренне содрогаясь, ведь сам чуть было не попал в аналогичную ситуацию, когда едва не потерял свою шестилетнюю дочь Инну на станции Петровск-Забайкальский. Вместе с ней тогда, жарким июлем, мы ехали в гости, поочерёдно сразу к двум бабушкам и дедушкам и, соответственно, моим родителям и родителям жены, оставшейся с пятилетним сыном Вадиком в Благовещенске.

Стоянка в Петровске-Забайкальском достаточно длительная, чтобы можно было что-нибудь купить в перронных киосках и магазинчиках, поэтому строго наказав Инне, - совсем, как в известной детской сказке легкомысленному Петушку-Золотому Гребешку хозяйственный и мудрый Кот, «не выглядывать в окошко, не кушать горошку», - немного, минут пять, посидеть в закрытом купе одной (путешествующие вместе с нами попутчики, молодые муж с женой, тоже вышли на свежий воздух), спустился на перрон (ну чтобы было не взять её с собой, поводить за ручку), прошёлся вдоль бабушек, торгующих голубикой, купил у одной кулёчек,

Лучшая рыба

Есть мнение, что "лучшая рыба - это колбаса" (при этом всегда добавляется, что "лучшая колбаса - чулок с деньгами"). Однажды мне довелось принести с рыбалки именно этот продукт питания. Случилось это в Приморье. Мы работали в Ольгинском районе на небольшой речке Брусиловка, неподалеку от брошенного одноимённого села. В нём жили только два человека: дед с бабкой, приехавшие сюда вместе с родителями ещё до революции.

Угощая меня своим мёдом, дед рассказывал, как мальчишкой плыл на теплоходе из Владивостока до Ольги, с ними была корова, ещё какая-то живность. Село поначалу было большим и многолюдным. Дед говорил, что его название было дано в честь знаменитого генерала Брусилова, сумевшего в ходе Первой мировой войны, нанести сокрушительное поражение немецким войскам. Селянам посоветовали его дать в надежде, как сейчас бы сказали - на спонсорскую помощь от знаменитого генерала, которому, разумеется, сообщили, о сем факте.

Как обычно, на берегу речки, - по размерам, скорее, ручья, - я поставил для себя палатку, а лаборант Женя Бочарников, - вечный студент Владивостокского университета, и водитель Геннадий Козлов, полный тёзка и однофамилец какого-то беглого уголовника - его портреты были тогда развешаны на всех углах Владивостока, - по обыкновению ночевали в просторной будке автомобиля. В Ольге мы купили кое-что из продуктов, в том числе батон варёной колбасы. Стояла вторая половина лета, было жарко, поэтому я засунул его в прохладный ручей под корягу.

На второй день с утра увидел, что возле нашего лагеря крутятся две дворняги, и как они что-то утащили с нашего раскладного стола.

Берегитесь красных "мерседесов"

В кабинете заведующего кафедры экономики Миасского филиала ЧелГУ (Челябинского государственного университета), - в Приморье, к слову, есть небольшая река (вернее, была, до переименования всех китайских топонимов и гидронимов) Челгу, и побывать на ней, и попить её хрустальной водицы автору как-то даже довелось, - я наслаждался дорогим, по шестьсот рублей банка, растворимым кофе. Вдруг в дверь заглянула библиотекарь сего ВУЗа и спросила, не моя ли белая машина стоит неподалеку от входа. На мой утвердительный ответ она добавила, что там что-то произошло, а именно в неё будто бы въехало другое авто.

Такая информация встревожит любого обладателя средства передвижения, даже и велосипеда (при наборе сего текста случилась забавная, - нарочно не придумаешь, - опечатка: "веслосипеда", транспорта для какой-нибудь водной нечисти, Водяного, например, по аналогии с "бабы-ягиной" метлой), а у меня всё-таки, хоть и невеликий, но четырёхколёсный самодвижущийся агрегат, тёзка крупной реки, впадающей в Волгу близ Нижнего Новгорода.

Поспешил к месту происшествия, где застал такую картину: моя "окушка" нежно прижалась своим пластмассовым задом к аналогичной части шикарного красного "мерса", возле которого ходила с телефоном его хозяйка - фотографировала "аварию". Он уже здесь был, этот "мерс", когда припарковывал свой автомобиль вдоль бордюра дороги, - обычно-то ставил его поперёк, но сейчас, как назло, все эти "поперечные" места были заняты. Наверное, впервые в своей практике, - без малого сорок лет с момента получения водительских прав в пору обучения в университете, по направлению военной кафедры, считающей,

Предупреждения свыше

После двух неприятностей, произошедших в одно, довольно уже давнее, лето в окрестностях Благовещенска, понял, что хищение чьей-либо собственности - это не моё, попадусь на первых минутах, лучше и не начинать (делать что, впрочем, и не собираюсь). А до этого не было подходящего случая проверить своё призвание в этой сфере человеческой «деятельности», как-то не возникало желания что-нибудь «прихватизировать», воспитание и состояние души не позволяли.

А тут как-то погожим летним днём иду с ведром и лопатой в руках на свой огород, расположенный в окрестностях Благовещенска , на«сопках Маньчжурии», как метко сказал про него гостивший на амурской земле мой вятский тесть. Для его возделывания мне пришлось заниматься извлечением корней густых кустарников, орешника и леспедеци, и парочки монгольских дубков. Два–три года урожаи взращённых на поднятой целине овощей даже безо всяких удобрений были рекордные, - огурцы, помидоры,перцы, кабачки и тыквы росли как на дрожжах, - а потом они стали падать, явно нужна была подкормка.

От автобусной остановки на 11-м километре аэропортовского шоссе мне нужно было пересечь метров сто поля, засеваемое каким-то злаком, по распадку вдоль ряда садов за разномастными заборами с одной стороны и лесом с другой спуститься к лесной дороге, пройти по ней с полкилометра, выйти к болоту на дне другого, более крупного распадка, по дощатому трапу пересечь его, попав, наконец, в свой садовый коллектив.

Минуя первый садовый участок в самом начале пути увидел кучу, извиняюсь, навоза, привезенного , видимо, недавно и сгруженного прямо на широкую тропу, по которой мы всегда ходили.

Магия должности

В возрасте Христа я стал начальником геологической экспедиции. Представляю, как все прочитавшее это моё сообщение произнесли мысленно: «Ого!». Вынужден разочаровать, это была не та экспедиция, где задействованы сотни людей на больших территориях, выполняя работу по разведке и поиску полезных ископаемых или геологической съёмке, как например, Красноярская геолого-съёмочная экспедиция, - в её составе мне довелось проходить практику в Дототской партии, производящую геологическую съёмку в верховьях Бий-Хема, или, по-другому, Большого Енисея в северо-восточном углу республики Тыва (тогда Тувинской АССР).

Экспедиции же в Амурском КНИИ в Благовещенске были временные, создавались на полевой сезон по территориальному признаку в зависимости от района работ преимущественно по Амурской области, состояли из трёх-четырёх отрядов по четыре-пять человек и не являлись чем-то единым, а эдакой виртуальной единицей. Вот именно начальником одной такой экспедиции под названием Северная и был я тогда.

Благополучно завершив эпопею с утоплением нашего вездехода в реке Брянта (об этом подробно рассказано в «Хронике плавающего вездехода»), я оказался в столице БАМа. Мир тесен, не устаю этого повторять: ещё по пути из Дипкуна, конечной на тот момент станции к востоку от Тынды, оказался в одном купе с геологами Мосгипротранса, один из которых, Игорь Олевский, работал вместе с моим однокурсником, электроразведчиком Женей Абрамкиным, чуть ли не в одном кабинете их столы стояли.

Это знакомство было весьма кстати, ведь я предполагал задержаться в Тынде на пару дней, чтобы оформить отправку вездехода на северо-запад области, и явка у меня там, конечно, имелась,

Тридцать три

Когда вижу эту цифру, или слышу: «тридцать три», - например, шёпотом, от отвернувшегося в сторону врача-отоларинголога при тестировании слуха на медкомиссии на право вождения автомобиля или при озвучивании цены чего-нибудь в рублях или тысячах ассигнациями; возраст Христа, наконец - нет-нет, да и вспомню эту историю.

Ровно сорок лет назад это было, во Владивостоке стоял ещё тёплый сентябрь, но с севера, с Чукотки, Камчатки, Хабаровского края, северных районов Приморья, словно перелётные птицы, уже потянулись на зимовки наши полевые отряды. А что делает молодой бородатый геолог, возвратившийся в свою общагу после длинного экспедиционного сезона? Правильно, первым делом он ищет кого-нибудь из таких же полевиков, чтобы сесть с ними за стол не переговоров, как принято говорить на официальном языке, а – разговоров, благо у каждого было что вспомнить, приключений в горах и лесах у всех хватало.

Разумеется, разговоры не будут клеиться и воспоминания вовремя не вспомнятся, если при этом на столе не будет стоять выпивка, - закуска желательна, но не обязательна. Она, впрочем, по осени практически всегда была, - из «полей», как у нас кратко именуются экспедиционные работы, многие везли красную икру, вяленую рыбу, даже солёные грибы и другие дары тайги и протекающих сквозь неё рек и затерявшихся в ней озёр.

У молодого читателя в этом месте возникнет вопрос, в чём проблема, дескать: зашли в расположенный поблизости магазин и выбрали из сотни горячительных напитков, как это существует сейчас, что-нибудь по душе?

Лысым будешь!

Блажен, кто в детские и отроческие годы не соприкасался с ровесниками, которые своими шуточками относительно вашей внешности смогли сформировать у вас комплексы на многие-многие годы! Мне вот в этом смысле не повезло: в классе, где я учился последние два года, был такой шутник, ему, видимо, доставляло удовольствие подойти незаметно со спины и прошептать на ухо: «Ты лысым будешь!» и тут же со смехом убежать. Безобидно, вроде, но именно после этого я впервые взял небольшое зеркало, встал спиной к трюмо и убедился, что, как сказал много лет спустя мой маленький сын, на макушке у меня действительно «кожу видно», уже, конечно, не вызвав того негативного впечатления, как это было в школе.

Драться из-за этого с ним, казалось, достаточного повода не было, поэтому всего лишь отшучивался: «А ты дураком будешь, или уже им стал!». Учился он в отличие от меня так себе, перебивался с двойку на тройку, поэтому его, наверное, не трогал мой прогноз, а меня вот его предсказание обеспокоило, хотя теперь-то понимаю, что волосы у меня были достаточно густыми, и долго оставались такими, на шестом десятке только стали редеть, - до Ленина в этом смысле, впрочем, мне и сейчас как до Луны, - что в сочетании с сединой не кажется такой уж катастрофой. Просто волосы на макушке располагались так, что «кожу» там действительно «было видно» и не напоминай мне об этом иногда мой негодный одноклассник, - больше никто и никогда об этом мнимом «изъяне» в моей причёске не говорил, - так никогда бы, наверное, не мучился мыслью, что стану лысым и все это прекрасно видят (девушки, разумеется, в первую очередь).

Губернаторская картошка

Вспомнился ещё советский анекдот… «Леонид Ильич Брежнев любил быструю езду, причём сидя за рулём автомобиля. Поэтому часто пересаживался с пассажирского места правительственного автомобиля на водительское, - кто же откажет генсеку в такой пустяковой просьбе? И вот, едет он как-то из своего загородного дома в Москву, за рулём, да со значительным превышением скорости, - машина сопровождения далеко отстала. Останавливает его гаишник, подходит к водительской двери и видит там … Брежнева, козыряет ему ошалело и даёт добро на продолжение движения. Напарник спрашивает его, кто там едет, что он так легко его отпустил, даже документы не проверил. «Не знаю, кто там едет, но водитель у него - Брежнев!», - отвечает ещё не пришедший в себя гаишник.

В этой связи у меня есть своя история. В начале девяностых я жил и работал в Благовещенске в комплексном научно-исследовательском институте, разумеется Амурском. Уточнение, что делал и то, и другое в одном городе весьма существенно, потому что начиная со второй половины этого же десятилетия работал сначала там же, а жил, по паспорту, за много тысяч километров в другом месте, где и сейчас живу.

Не скажу, чтобы мы голодали, но картошку сажали сами, для этого нам выделяли землю в окрестностях города. Все желающие взращивать российский «второй хлеб» организованно ехали в назначенный день, чтобы засеять свои наделы. Потом ещё были выезды на прополку и, по осени, за урожаем.

В тот раз мне достался участок рядом с Владимиром Дьяченко, заведующим лаборатории социологии.

Самый безумный поступок

Не каждому, надеюсь, приходилось совершать безумные поступки, быть свидетелем таковых, или даже предотвращать их трагические последствия. Не пишу здесь о скоропалительных женитьбах, многие из которых вполне походят под эту категорию, - каюсь, сам грешен. Но тут мальчишка с луком замешан, а против его стрел любые щиты бесполезны, поэтому эти весьма многочисленные случаи не рассматриваю.

Мы тогда плыли на барже вверх по течению дальневосточной реки Зеи. Наш автомобиль, самосвал ЗИЛ-130, стоял поперёк у правого борта, кругом располагались другие машины, в основном легковые. А двигались мы до пристани Ураловки, откуда наш путь лежал на прииск Октябрьский. Дотуда невозможно было добраться посуху, поэтому и пришлось использовать водный транспорт. А ехали мы туда за золотосодержащим шлихом, уже прошедшим извлечение благородного металла, но, поскольку полного его добиться по действующей на прииске технологии было невозможно, наш комплексный институт в Благовещенске добирал остатки на своих обогатительных установках, наука «рулила».

То время было тяжёлым для науки, - бюджетной моей месячной зарплаты старшего научного сотрудника, например, едва хватало на два-три килограмма масла и на хлеб к нему, точно уж не помню, возможно, немного и на больше, - поэтому наш директор, академик В.Г. Моисеенко, придумал «преобразовать» институт в небольшую золотодобывающую артель: мы на свои ШОУ (шлихо-обогатительные установки) отовсюду свозили уже отработанные шлихи, мне вот и на драгах благодаря этому довелось побывать.

Необыкновенные совпадения

Эта история выдуманная, а вот у меня случились совпадения вполне реальные и тоже связаны с недвижимостью. В начале восьмидесятых годов прошлого столетия я получил свою первую квартиру в весьма необычном месте – в парочке ста метрах от границы, в городе Благовещенске-на-Амуре (есть ещё на реке Белой в Башкирии). Мало кто может похвастаться, что он совершает утренние пробежки по кромке государства с видом на «забугорье», а я вот имел такую возможность и реализовывал её на протяжении почти двадцати лет.

До меня в двухкомнатной «хрущёвке» на улице с пролетарским названием Кузнечная проживал сотрудник нашего КНИИ (разумеется, Амурского) по фамилии Остапенко, на тот момент улучшивший свои жилищные условия. Фамилия довольно редкая, по крайней мере, второй гражданин, а вернее гражданка Остапенко встретилась на моём жизненном пути только спустя двадцать семь лет, - я купил у неё садовый участок с небольшим кирпичным домиком с пристроенной к ней банькой за многие тысячи километров от Благовещенска, в городе Миассе на Южном Урале. Построивший этот домик, бывший хозяин, тоже, разумеется, Остапенко, ушёл в мир иной и его вдова, с целью переезда в другой город - к сыну, продавала этот участок в садовом кооперативе "Урал-5" среди гор и лесов. Нам с супругой он сразу приглянулся и быстро стал нашей собственностью. Это было первое совпадение.

Второе оно связано опять-таки с этим садом. Дело в том, что в нынешнем году на соседнем участке поменялись хозяева, - прежние его владетели уехали в другой город и продали свою дачу сразу с двумя срощенными участками по три сотки, наоборот, семье, переехавшей в Миасс из Тюмени.

Королевский выстрел

Произошло это в приморской тайге. Наш отряд Дальневосточного геологического института в составе пяти человек, не считая собаки – лайки Кемы, - проводил тематические работы в пределах Восточно-Сихотэ-Алинского вулканического пояса на побережье Японского моря, - именно по петрологии его кислых эффузивов я защищал потом кандидатскую диссертацию.

Мы поставили лагерь в бухте в устье небольшой ручья с “африканским” названием Кондо. Теперь-то он известен как Заводской. Попавшему на него впервые, ни за что не догадаться о происхождении нового названия. Объяснялось же всё довольно просто. В сороковые годы к Приморью подошли косяки сельди-иваси, поэтому по берегам, обычно в устьях рек, настроили небольшие рыбоперерабатывающие мини-заводы, как определили бы их сейчас. Потом, когда сельдь ушла (чтобы снова прийти в семидесятые годы), эти заводики были закрыты, и от них остались лишь фундаменты и ржавые дизели. На Кондо тоже когда-то стоял такой завод, и его пребывание здесь угадывалось с большим трудом по разрушенному фундаменту и остаткам посёлка – одичавшим грушам и зарастающим на месте домов ямам.

На левом мысу бухты в бинокль мы рассмотрели небольшой обелиск, поставленный, как выяснилось из надписи на нём, в память жертв авиационной катастрофы, произошедшей несколько лет назад. Её последствия остались под скалой, где редуктором вверх лежали замытые песком лопасти вертолёта. В наше время, когда страну захлестнула кампания по сбору лома алюминия, они бы так долго не пролежали.

Лето - осень

«Женщина мыла губкой зелёную «Волгу». Струйки воды, стекающие вниз по асфальту, образовывали маленькие ручейки, по которым пустились вплавь жёлтые листочки. Осень.»

Эту «зарисовку» увиденного в сентябре 74-го года я записал в своём полевом дневнике, когда вышел в московский двор из здания, где люди в серых шинелях решали вопрос о предоставлении мне права уехать в «закрытый порт Владивосток».

Туда я ехал работать в Геологическом институте Дальневосточного научного центра, потому что подсознательно рассуждал совсем, как Иосиф Бродский, - «…если довелось в империи родиться, лучше жить в глухой провинции, у моря». О вызове туда я договорился сразу после преддипломной практики, которую проходил предыдущим летом в Приморье и на Курильских островах, где получил от тамошней природы массу положительных впечатлений.

За несколько дней до наблюдения о плывущих жёлтых листочках, в трансагентстве Бугульмы меня сначала обрадовали, что забронировали весь путь до самого Владивостока всего с двумя пересадками в Свердловске и Иркутске, а потом, ознакомившись с содержанием бумаги, в которой чёрным по белому было написано, что я распределён на дальние рубежи нашей Родины, и, не обнаружив на ней печати из «органов», разрешающих мне проезд в пограничную зону, тут же огорчили, что билета продать мне не могут. Было, как в мультике «Каникулы в Простоквашино», - «вам пришла посылка, но дать её вам я не могу, потому что у вас документов нету», вот только роль почтальона Печкина играла билетная кассирша, смотревшая на меня, впрочем, весьма сочувственно.

Имя на памятнике

"... смерть каждого человека уменьшает меня, ибо я един с человечеством и потому никогда не посылай узнать, по ком звонит колокол, он звонит по тебе". Джон Донн

В мае девяносто первого года я приехал с Дальнего Востока в Лениногорск к родителям, чтобы вместе с ними отметить семидесятипятилетний юбилей отца, Виктора Федоровича, пришедшийся, как обычно, на очередную годовщину Великой Победы.

В родительском доме в эту пору я не был двадцать лет, поэтому как бы заново открывал для себя пробуждение природы в родном лесу, примыкающему к северо-восточной оконечности Лениногорска. Здесь прошли моё детство и отрочество, пока я не уехал на учёбу в университет, где меня захватил «ветер странствий» и начались мои глобальные перемещения по государству «от Москвы, до самых до окраин». Но где бы я ни был, я всегда вспоминал родительский дом, и с радостью приезжал сюда, на свою улицу.

Проходя сейчас за одну, наверное, минуту от дома друга детства Николая Юрикова, ставшего подполковником милиции, до своего, иногда поражаюсь, - сколь же длинным казался когда-то этот путь, но, вспомнив, каким маленьким ещё совсем недавно был сын Вадик, которому тоже, наверное, казалась очень неблизкой дорога до детского садика, куда мы его водили вместе с дочкой Инной, я и себя представлял четырёхлетним мальчишкой, переступающим своими маленькими ножками в валеночках, уже не удивляюсь.

Когда мне было лет восемь, я шёл так же по этой улице и вдруг увидел, как с севера, из-за холмов, которые мы всегда называли горами, - раньше они представлялись очень большими, - выплывает серебристый шар с отходящими назад лучами, как на первом спутнике Земли.

Горбушка серого хлеба

В любом российском городе, да и в большом селе тоже, сейчас на каждом шагу можно натолкнуться если не на супермаркет, - из продуктов в нём можно приобрести всё, даже «Птичье молоко» в красочных коробках, - то хотя бы на хлебный киоск со скучающим в нём в ожидании покупателей продавцом. Поэтому молодому поколению ныне, наверное, невероятно трудно представить, как эта такая простенькая процедура - добывание хлеба насущного - выглядела в начале шестидесятых годов прошлого столетия.

Очередным кремлёвским мечтателем тогда было объявлено, что в отдельно взятом государстве, «нерушимом» Союзе Советских Социалистических Республик, спустя каких-то двадцать лет будет построена база коммунизма, когда любой гражданин нашей необъятной страны абсолютно, видимо, всё сможет получать по потребностям, внося по своим способностям более или менее значительную лепту в эту самую «базу».

Проживая вместе с родителями в молодом городе нефтяников и одновременно вождя мирового пролетариата, Лениногорске, в то давнее время я учился в начальной школе, ходил на уроки во вторую смену, поэтому по утрам, подобно Винни-Пуху, был вроде бы «абсолютно свободен» (Винни, правда, был абсолютно свободен ещё больше - до пятницы). Эту свобода, однако, была относительная, потому что использовать её по своему усмотрению я не мог, ведь на меня возлагалась обязанность добывать тот самый насущный хлеб, а это было далеко не так просто, как сейчас.

С зажатым в кулаке полтинником или рублём по своей Колхозной улице, уставленной бревенчатыми домами-пятистенками, я брёл к единственному в нашем «курмыше» магазину задолго до появления хлеба на его прилавках,

Чаплин отдыхает

Падение человека в воду кажется смешным потому, наверное, что никакого ущерба здоровью оно обычно не приносит, а имеет только глубоко юмористический оттенок. Никому ведь не приходит в голову смеяться над человеком, со всего размаха упавшим на асфальт. Бесчисленное число раз в своих фильмах падал в воду Чарли Чаплин, не удержался в лодке и распространитель безымянной жевательной резинки в рекламе, преследующий голубоглазую девушку, которая между делом жевала свой любимый «Орбит» и наотрез отказывалась поменяться даже одним его пластиком на целую коробку жвачки неудачливого коммивояжёра.

Эту рекламу, однако, можно трактовать и так... Парень с коробкой изо всех сил флиртует с девушкой, - не пристаёт же он с этим заманчивым предложением к другим жующим, а они-то наверняка бы согласились на такой супервыгодный exchange, - он к ним безразличен, но очень «не ровно дышит» к этой красавице, - ему даже не жалко утопленной видеокамеры и своей красивой одежды, которая после купания примет явно нереспектабельный вид, как не жаль и всей этой прорвы жвачки, которую жевать - не пережевать. Это классический сюжет ухаживания, и совсем не с целью всучить девушке жвачку в обмен на её, - пошёл бы, да купил «Орбита», раз уж он так на него западает. Но он этого не делает, а бегает за девушкой с этой своей коробкой и оказывается в разных неприятных ситуациях, - это плата за будущее обладание прелестницей.

С другой стороны, она тоже не прочь пофлиртовать, - ласково улыбается ухажёру, и вроде бы убегает от него, но это очень похоже на убегание девушек в лесу в какой-нибудь love story, - там они бегают не слишком быстро, игриво прячутся за деревьями,

Не "циррусом" единым

На краю центральной площади Ханты-Мансийска сидел я как-то на лавочке и смотрел, как веселится младое и незнакомое мне племя этого красивого города. Это был его день, он так и назывался - День молодёжи, но, хоть и не считал я себя старым и даже пожилым, явно он был днём не моим.

Только что, потратив последние три рубля на приобретение газеты "Тюменский вестник", подходящей по размеру для изготовления из неё кепки, - немилосердно пекло солнце и для "полного счастья" мне не хватало лишь солнечного удара, - я остался absolutelly broke, что в переводе на русский означает: "без гроша в кармане". Вообще-то, газета стоила четыре рубля, и поначалу я разыскал у себя лишь три четверти её стоимости, но едва горестно опустил глаза долу, увидел у киоска "Роспечати" лежащий на раскалённом асфальте тот самый недостающий рубль, мгновенно подобранный и добавленный ко всей моей наличности, после чего я стал обладателем первого на данный момент предмета необходимости.

Не скажу, чтобы обладателем счастливым, поскольку только что, на центральном почтамте столицы Югорского края, я выяснил, что денег, посланных телеграфом женой, мне придётся подождать до понедельника, - была суббота, посему, соответствующие почтовые служащие отбыли на уик-энд, и мне ещё предстояло дожить до понедельника, искренне сожалея, что в жизни он никогда не начинается в субботу, а лишь в фантастической повести. Я бы и сам не прочь был включиться в молодёжный праздник и повеселиться, благо по состоянию души всё ещё причислял себя к молодым, но для этого ведь необходимо достаточное количество дензнаков.

Чёрный человек

Часто хожу в баню и на пляж, где мужики раздеваются, по крайней мере, до плавок, но ни у одного из них нигде и никогда не видел такого шрама, какой на груди имею сам, - после таких ранений, видимо, редко кто выживает, мне вот удалось.

... Этот вечер запомнился хорошо, - потому, что как раз тогда моя жизнь по всем "техническим характеристикам" должна была оборваться и воспоминания о нём в этом случае остались бы совсем у других, - у моих родителей, у сестёр, и того, кто эти "характеристики", так сказать, "отрабатывал".

На календарях тогда стояла не совсем обычная дата - 9 января, в честь этого дня площади и улицы когда-то называли. Для старшего поколения он навсегда пропитан "кумачом ран": "Кровавое воскресенье". Но через шестьдесят четыре года после него, - не так уж и давно, ещё достаточно много живых свидетелей, наверное, осталось и даже, возможно, участников того события, - был четверг. По гороскопам, которым не очень доверяю и никогда их не читаю, это мой самый неудачный день, но четвергов в году пятьдесят два, не все же они бывают несчастливыми, отсюда неопределённость, не позволяющая хоть как-то учитывать предупреждения гороскопов, иначе ведь своей тени станешь бояться.

Лежал как-то в больнице, правая нога - в гипсе после операции по сшиванию разорванного ахиллова сухожилия. Случилось это вовсе не в четверг, а в пятницу, но на глаза мне попался старый гороскоп в "Комсомольской правде" с картинками. Ради интереса посмотрел, что там мне он обещал, когда в высоком прыжке за уходящим в аут - что особенно обидно - волейбольным мячом, не выдержало моё сухожилие на правой ноге, лопнув, словно натянутая струна.

Волею судеб

После экскурсии по городам и месторождениям самоцветов и поделочных камней Урала, - такие экспедиции в зимние каникулы на геологическом факультете МГУ традиционно устраивались для студентов, ищущих новых знаний, а заодно и приключений, - по пути в Москву, на занятия второго семестра третьего курса, я отделился от остальных товарищей, планировавших ещё заехать за знаменитыми орскими яшмами. Мне же захотелось на оставшиеся от каникул дни заглянуть к родителяи в Татарию, как раз по пути. Всего месяц назад, перед сессией, на Новый год я уже был дома, но приезжать ведь к родителям можно без счёта!

На вокзале я пристроился в конец недлинной очереди за женщиной, которую сразу, со спины, и не рассмотрел. В кассе она попросила билет до станции Погрузной, и я тут же отреагировал сзади: «Наверное, в Кошки едете, тогда мы земляки?!» (в районном центре Самарской области селе Кошки, в трёх километрах от этой станции, похоронены мои дедушка с бабушкой, Ботряковы). Женщина обернулась с улыбкой и подтверждением, что действительно в Кошки и вот тут я увидел, что она молода и потрясающе красива, - на мгновение я просто онемел.

Потом взял билет в этот же вагон на соседнее место, и мы, наконец, познакомились. Сразу выяснилось, что мы действительно земляки, родом даже из одной деревни, - Васильевки Кошкинского района тогда Куйбышевской области. Туда, на самом деле, проездом через Кошки, она и направлялась, в гости к своим родителям. Мои-то вместе с двухлетним мной и ещё двоими сёстрами постарше оттуда уехали, - потом привозили туда летом в гости к дедушке с бабушкой, это я хорошо запомнил, - а они вот остались.

"Снежные Королевы" (окончание)

День девятый

... В четырнадцать лет Маша переехала на учёбу в столицу под опеку бабушки, - по крайней мере, сразу после этого события, мне стало легче на душе, теперь-то уж ей не грозила участь Лолиты. Перед отъездом мы обменялись с ней адресами, и вскоре начался наш с ней "эпистолярный" период. Потом экс-тёща прислала пространное письмо, первое за десять лет, - раньше, видимо, повода не было, - в котором призналась, что была вынуждена (?!) подделать моё разрешение на опекунство, и попросила прислать оригинал, - выступала, в общем, в амплуа аферистки. Я сразу отправил требуемое, не пытаясь извлечь каких-либо дивидендов.

А летом того же года случайно увидел, как БЖ и какой-то рыжебородый мужик с разных сторон вели за руки родную дочь Николая Струпова, - его когда-то широко разрекламированное "супер-отцовство", а ещё раньше звание супер-мужа, бесславно закончились. Сам он бросил всё, квартиру, обстановку, дочь, - лишь бы унести ноги, и теперь наверняка проклинал тот день, когда вместо того, чтобы сложить стремянку, и убежать с ней хоть на край света, лёг в постель с соблазнившей его замужней женщиной! Уводя жену у "организатора" его отдыха на природе, он едва ли мечтал о "лаврах" уже трижды алиментщика, благо ещё, что одно это совсем непочётное "звание" с него сняли, усыновив его первого ребёнка, - "не гонялся бы ты, поп, за дешевизной!"

Как-то, на перекрёстке, с неизменной сигаретой в зубах, он промелькнул за рулём своего секондхэндовского микроавтобуса, с трудом вмещаясь в кабине, - так его разнесло. Рядом сидела женщина в очках, видимо, уже энная по счёту жена.

"Снежные Королевы" (продолжение)

День пятый

И вот теперь Ольга, чтобы оправдать своё активное участие в адюльтере, приведшее к внебрачному зачатию, смахнула пыль с облика уже давно забытой моей знакомой, персонифицировав свою соперницу, и написала о ней своей мамаше, - та про Иру Иконникову знала, а задурить ей голову было проще пареной репы, ведь тёща с безмерным наслаждением верила в любые гадости про других людей, поскольку и сама преуспела в их сочинительстве, и я бы даже сказал, была "учителем" своей дочери по этому "предмету". Я спрашивал потом фактически уже бывшую жену, когда мы вроде бы помирились, - как же ты так? - ответом было только молчание, - "о чём говорить, когда не о чем говорить?". Театральная массовка, чтобы создать впечатление общего разговора, непрерывно произносит как раз эту фразу, но в конкретном случае, я бы её трансформировал в такую: "о чём говорить, когда и так всё ясно?"

Когда потом, только по паспорту всё ещё Добрякова, Ольга к своему ужасу поняла, что ей не придётся покупать билет до яблочного города, то первым делом освободилась от ребёнка, которого, как она сама выражалась в письме Гузкину, демонстративно оставленному на письменном столе, "носила под сердцем" для своего любовника, когда-то брошенного, а потом снова подобранного. Про "ношение ребёнка под сердцем" она и мне три года назад в Приморский город писала, и я отчётливо запомнил, как это меня покоробило, - нельзя, что ли, сказать своими словами, не пользоваться пошлым, чрезвычайно замусоленным романным штампом?

"Снежные Королевы"

..нет ничего тайного, что не стало бы явным, ни сокровенного, что не сделалось бы известным и не обнаружилось бы" (От Луки, 8:17)

«Ни один человек не может стать более чужим, чем тот, кого ты в прошлом любил» (Э.-М. Ремарк «Триумфальная арка»)

«Величайший ваш враг спрячется там, где вы меньше всего будете его искать» (Юлий Цезарь, 75 г до н.э.)

На одной из вахт (см. «Трудовые будни), мой напарник и тёзка, Геннадий Добряков, наблюдавший, как я то и дело садился к компьютеру, открывал свою жёлтую папку, выхватывал из неё какой-нибудь файл и, прогнав уже набранный текст до какого-нибудь места, начинал колотить по клавишам, спросил меня, не нужен ли мне сюжет для повести. "Мою повесть можно назвать историей предательства, откровенной подлости людей, с которыми, к несчастью, иногда нас связывает судьба", - сказал он.

С Геной Добряковым я был знаком ещё на Дальнем Востоке, - некоторое время мы жили в одном городе. Знал его, как человека, которому можно верить, да и не было у него резона меня обманывать, поэтому приготовился выслушать его рассказ - на выдумки не стал бы тратить своего времени, - попросив разрешения записывать на магнитофон, чтобы потом уже, не торопясь, в перерыве между вахтами обработать материал. Его рассказ затянулся на несколько дней, на них я и разделю повествование.

В повести описано не всё, что было рассказано, но думаю, что и этого вполне достаточно, чтобы составить представление о том, с какими людьми может столкнуть вас жизнь, поэтому, вслед за Юлием Фучиком, добавив лишь одно слово, хочу воскликнуть: "Молодые люди, будьте бдительны!"

Прощание

Наша мама никогда не была на море, не слышала шума набегающих волн, не увидела безбрежности водных просторов. Она увидит и услышит это теперь только в раю, потому что она ушла от нас тёмной октябрьской ночью, ушла тихо, притворив за собой дверь соседней комнаты, чтобы не разбудить меня включённым светом…

…В полночь проснулся в полной тишине, - на улице как всегда ни души, ни одна собака не залает, ни петух не прокукарекает. Вечером смотрел телевизор на диване, прямо в одежде, потом меня сморил сон, и сил хватило только нажать на кнопку дистанционного управления, погасив экран, на котором разворачивались действия очередного детективного сериала.

Перед этим мы поужинали с мамой, поговорили о чём-то, кажется, я поделился с ней планами назавтра, - истоплю баню, к вечеру приедет сестра, и они сходят вместе, помоются, а через два дня прибудет вторая сестра и все вместе мы отметим первую годовщину смерти отца. Потом я сказал, что пойду смотреть футбол, а мама осталась на кухне, убрала всё в холодильник, вытерла со стола, тихонечко пришла в комнату, где мы спали, молча прошла к своей кровати, села на неё. Мне вдруг захотелось что-то ей сказать, чтобы вызвать на разговор, и не придумал ничего, как спросить, наелась ли она.

«Да, наелась, сынок», - и снова замолчала, прилегла. «Спокойной ночи, мама», - только и сказал я, и это был последний наш с ней разговор на этом свете. Ну почему я не подошёл к ней, не сел рядом на стул, чтобы погладить её натруженные руки, сказать ей, что очень её люблю, почему не зажёг хотя бы ненадолго свет, чтобы заглянуть в её ласковые и добрые глаза, единственные на свете, которые на меня так смотрели,

Первая любовь

Впервые я влюбился во втором классе, но из-за столь несерьёзного возраста вынужден считать эту любовь как бы нулевой, - цифровой ряд начинается ведь с нуля и любови, видимо, тоже. Разумеется, мы учились с ней в одном классе, звалась она Татьяна. Если начало первой любви я запомнил абсолютно точно, с точностью до месяца, то "нулевая", похоже, развивалась постепенно, поэтому её наступление было расплывчатым в самом начале, что уж говорить о теперешнем времени, спустя сорок с лишним лет. Хорошо запомнилось только, что в присутствии всего моего 2-го "А" я предложил Тане стать моей женой. Произошло сие несвоевременное событие, разумеется, совершенно случайно.

Через это все, наверное, прошли, - чтение по ролям. В тот раз мы читали сказку про Алёнушку и братца её Иванушку, временно пребывающего в шкуре козлёночка, по душу которого, якобы, точили "ножи булатные", - хотели его "зарезати". Хотя, если глубже проанализировать ситуацию, - достаточно ведь было одного небольшого ножичка, чтобы совершить такую простенькую процедуру, как лишить жизни маленького козлёночка, - видимо, преображённого Иванушку преследовала мания, выражающаяся в подозрении по свою душу любых точильных работ, - а может, то был обыкновенный точильщик ножей, зарабатывающий на свою жизнь.

Тогда Тане роль главной героини досталась, а мне, - вовсе не козлёночка, как многие, наверное, сразу подумали, - а доброго молодца, который извлекает из-под воды утопленную и почему-то оставшуюся живой Алёнушку (не иначе как йогой занималась, научилась дыхание задерживать), мгновенно влюбляется в неё и без промедления предлагает ей руку и сердце.

Рассказ о потерянных ключах

Этот рассказ, - как и все мои произведения, без единой толики выдумки (возможно, тут я повторяюсь, но, ведь, "повторенье - мать внушенья"), посему, в общем-то, не имеющий законного права так называться, ибо "настоящие" рассказы чаще всего сочинены как минимум на девяносто, а то и на все сто процентов, так и я ведь не писатель, и даже не учусь, - я задумал прошлым летом, ранним утром обшаривая полянку под развесистой берёзой на берегу Тургояка, где мы с женой Лилей, сыном Вадимом и нашей гостьей из Москвы, моей однокурсницей и даже одногрупницей Людмилой С-новой загорали накануне. Она, в который уже раз, пребывала в Миассе в качестве преподавателя петрографической практики студентов геологического факультета. Воспользовавшись в её конце короткой паузой в послеобеденную половину дня, мы забрали её к нам в гости, и после посещения Тургояка и проведённого у нас вечера она заночевала.

Утром нужно было отвезти её к студентам, защищающим в этот день свои отчёты по практике, - опаздывать ей было не с руки. Договорились, что ещё по холодку, я пригоню из гаража машину, и мы поедем с ней на базу, располагающуюся в живописном сосновом бору на берегу Ильменского озера, чтобы она ещё настроила своих питомцев на защиту, да кое-какие ошибки, буде они станут допущены, - поправила.

Завернувшись в простыню, словно древнеримская патрицианка, - увидев её такой, наша кошка выгнула спину, распушила хвост и стала к ней приближаться с явным намерением напасть и биться до последней своей шерстинки, - Люда разбудила меня на целый час раньше обусловленного времени, внятно объяснив почему, - она вдруг явственно вспомнила, что вчера, одеваясь после купания,

Слово о ледовом походе

Наша команда численностью шестнадцать человек – как раз на четыре катамарана – выстроилась на перроне небольшой бамовской станции Тырма на крайнем северо-западе Хабаровского края и, когда первый руководитель – Надежда Переверзева - произнесла: «Кто за то, чтобы нам сплавляться по Тырме, поднимите руки», в воздух их взметнулось пятнадцать, - сама Надежда воздержалась, чтобы мы сами решали свою судьбу.

Дабы сразу стало понятно, почему состоялось это странное голосование, - такого рода вопросы ведь решаются задолго до покупки билетов на поезд, а не в двух шагах от реки, когда остаётся только собрать катамараны, расчехлить вёсла и выходить на быструю речную струю, - необходимы некоторые пояснения. Мы этот вопрос и решили ещё в Благовещенске в пользу сплава по Тырме, - «Ведьме» в переводе с эвенкийского - спортивной реке с многочисленными порогами и шиверами, одном из многочисленных притоков Буреи, третьей по величине водной артерии Приамурья.

Начинать свой сплав мы собирались ещё на Яурине, левом притоке Тырмы. Сразу после высадки на перрон одноимённой с этой рекой станции, Надежда быстро сходила на берег реки и убедилась, что она пока ещё не судоходна. Мы тут же забрались в распахнутый товарный вагон поезда, ещё не отправившегося дальше, - садиться со своими многочисленными баулами в пассажирский вагон времени уже не оставалось.

Пока своими колесами поезд грохотал по железнодорожному мосту через Тырму, наши шестнадцать пар глаз впились в реку. На всём видимом пространстве она была свободна ото льда, он ещё лежал лишь по берегам.

Кавказ без кавказских пленников

В одной из газет за 2001-й год, в очерке "Абхазия готова защищаться", прочитал следующее: «… Ещё неделю назад большой отряд (речь идёт о 400-500 штыках), вышедший из Панкисского ущелья, находился в окрестностях села Муджава Цаленджихского района Грузии. Закупались лошади и провиант, а сейчас всё это переправляется в район перевала Бечо в Сванетии. Отсюда рукой подать как до Кабардино-Балкарии, так и до Карачаево-Черкесии, которая рассматривается как основная цель чеченских боевиков…».

Тут я вспомнил, что в моём фиолетовом полевом дневнике, на обложке которого золотыми буквами выдавлено: "Геологический факультет МГУ", подробно описан наш со Славой поход через этот перевал, состоявшийся ровно за триста шестьдесят один месяц до публикации очерка, и подумал: а не написать ли мне на основе дневника рассказ, назвав его, например, так: "Кавказ без кавказских пленников", или “Штыки тогда ещё не сверкали”? Задумано – сделано. Очень скоро рассказ был написан, благо, что напрягать память особо не пришлось.

День первый. 11 августа 1971 г.

На окраине кабардино-балкарского городка Тырныауз, с ближней к Эльбрусу стороны, как раз напротив отгороженной деревянным забором территории геологической партии, прямо у дороги лежал большой железобетонный блок. Мы водрузили на него свои рюкзаки и стали ждать попутного транспорта.

Когда человека, если он, конечно, не Метревели, называешь просто Славой, иногда требуются пояснения, - когда нужно уточнить его полное имя, ведь так зовут многих, - всех, у кого оно заканчивается на «слав» (или «слава», если этот человек – женщина) с довесками впереди, всего которых я насчитал полтора десятка: "Боле", "Бори",

Тени появляются на закате

Не зря, видно, говорят, что новичкам везет. … Молодым специалистом, в должности стажера-исследователя геологического института Дальневосточного научного центра, я проводил свой первый полевой сезон, если не считать короткой поездки предыдущей осенью на месторождение Союзное на реку Милоградовку (Ванчин). Вдвоем с напарником - студентом-практикантом владивостокского политеха Анатолием Петуховым - мы работали в приморской тайге к западу от посёлка Ольга, в “арсеньевских” местах, подробно описанных Владимиром Клавдиевичем в книге “По Уссурийскому краю”.

Наш маленький лагерь – палатка и два бязевых полога-накомарника под одним тентом - располагался на невысоком берегу реки Мысовки, до переименования маньчжурских и китайских гидро- и топонимов называвшейся Тенфуровой, правом притоке р. Минеральной (Сандагоу). Река Минеральная, в свою очередь, сливалась с р. Аввакумовкой, несущей свои воды в залив Ольги.

Все ближние маршруты за неделю были пройдены, времени до приезда экспедиционной машины из Владивостока ещё было достаточно, поэтому, чтобы не сидеть без дела, я решил сделать многодневный маршрут с переходом в верховья левых притоков р. Васильковки (Сыдагоу) – ручьев Извилистого и Рассыпная Падь, затем маршрутом вдоль р. Б.Сеировой с отбором проб и образцов планировал спуститься к Аввакумовке и по проходящему вдоль нее и р. Минеральной шоссе (при известной доле везения на попутном транспорте) вернуться на Мысовку.

Наш путь проходил по хребту Мохнатый Мыс через г.Половинкина. На старых картах, которыми мы тогда ещё пользовались, она называлась Тазовской.

Золотая история

Однажды осенью

Срубленная из лиственницы, добротная база Виктора Кошеленко стояла на высоком правом берегу Тас-Юряха. Чуть ниже с правой стороны в него впадал скатывающийся со склонов Северного Дырындинского хребта ручей Аку, который, подобно стрелке компаса, послушной силовым линиям всемогущего магнитного поля, направлением своего быстрого течения показывал точно на север. В двух десятках километров выше, Тас-Юрях вырвался из плена узкого каньона, рассекающего Каларский хребет (потому якуты его так и назвали: “Река, протекающая среди скал”), и спокойно понёс свои прозрачные воды на встречу с Олёкмой. После слияния с Аку, словно солдат по команде, он послушно поворачивал налево и километров пятнадцать струился строго по меридиану, но потом, будто вдруг передумав, продолжил свой бег на северо-восток.

Такие резкие повороты водотоков обычно обусловлены геологической ситуацией и, имея перед глазами топографическую карту, любой геолог может определить расположение главных разломов, подчиняющих себе течение рек и ручьёв, - они выбирают эти зоны из-за уменьшения здесь прочности горных пород. Тысячи и тысячи лет в виде песка и гальки вода выносила разрушающиеся породы, вырабатывая тем самым речные долины. Даже замёрзнув и превратившись в лед, она продолжает своё губительное для пород воздействие, вызывая их растрескивание и перемещая гигантские объёмы материала могучими ледниками.

… Виктор Кошеленко, колоритный, стриженный наголо начальник геологической партии, проводившей геологическую съёмку в северо-западном - “медвежьем” - углу Амурской области, радушно и хлебосольно принял маленький отряд АмурКНИИ, в составе которого,

Хроника плавающего вездехода

Неделю подряд идёт дождь. Брянта разлилась во всю ширь своих берегов и не верится, что ещё недавно почти на всех перекатах её можно было перейти в коротких сапогах. Мари разбухли, словно перины и, не в силах удержать в себе лишнюю влагу, по многочисленным ручейкам непрерывно отдают её в реку. Просочившись сквозь торф, вода окрасилась в цвет тёмного пива, - сходство с ним усиливают плывущие по поверхности потока комки белой пены.

Мимо берега проносит коряги, обломки деревьев и целые стволы, которые обрушились с подмытых берегов и отправились в путешествие вниз, к Зейскому морю. «Брянта», - с эвенкийского, - “река со многими истоками”, но и без перевода понятно, что их, истоков, более, чем достаточно.

Приняв справа в себя ещё один бурный ручей, метрах в трехстах ниже нашего бивака поток бьёт в отвесные гнейсовые скалы. Отскочив от них, река круто поворачивает влево, образуя подковообразную излучину. Место весьма живописное, поэтому мы и выбрали его неделю назад для своего временного - на одну ночь - лагеря, но не могли, конечно, предположить тогда, насколько долгим окажется наше здесь пребывание.

У противоположного берега упругое течение треплет туго натянутый толстый капроновый фал. Один его конец привязан к стоящей прямо у уреза воды высокой лиственнице с полуобнажёнными корнями, другой косо уходит в воду, - там, в холодной глубине, стоит наш вездеход ГТТ. Только этот фал служит свидетельством тому, что могучий поток ещё не уволок нашу машину в яму на повороте реки, - туда, где течение заметно ослабевает.