Магия должности

В возрасте Христа я стал начальником геологической экспедиции. Представляю, как все прочитавшее это моё сообщение произнесли мысленно: «Ого!». Вынужден разочаровать, это была не та экспедиция, где задействованы сотни людей на больших территориях, выполняя работу по разведке и поиску полезных ископаемых или геологической съёмке, как например, Красноярская геолого-съёмочная экспедиция, - в её составе мне довелось проходить практику в Дототской партии, производящую геологическую съёмку в верховьях Бий-Хема, или, по-другому, Большого Енисея в северо-восточном углу республики Тыва (тогда Тувинской АССР).

Экспедиции же в Амурском КНИИ в Благовещенске были временные, создавались на полевой сезон по территориальному признаку в зависимости от района работ преимущественно по Амурской области, состояли из трёх-четырёх отрядов по четыре-пять человек и не являлись чем-то единым, а эдакой виртуальной единицей. Вот именно начальником одной такой экспедиции под названием Северная и был я тогда.

Благополучно завершив эпопею с утоплением нашего вездехода в реке Брянта (об этом подробно рассказано в «Хронике плавающего вездехода»), я оказался в столице БАМа. Мир тесен, не устаю этого повторять: ещё по пути из Дипкуна, конечной на тот момент станции к востоку от Тынды, оказался в одном купе с геологами Мосгипротранса, один из которых, Игорь Олевский, работал вместе с моим однокурсником, электроразведчиком Женей Абрамкиным, чуть ли не в одном кабинете их столы стояли.

Это знакомство было весьма кстати, ведь я предполагал задержаться в Тынде на пару дней, чтобы оформить отправку вездехода на северо-запад области, и явка у меня там, конечно, имелась, но «падать на хвост» семьи Саши Фенкина на улице Семилетки мне очень не хотелось, ведь у них была шестилетняя дочь Наташа (сейчас это замечательная и одновременно очаровательная актриса кино и «Театра на Покровке» в Москве Иванова-Фенкина) и совсем недавно родившаяся Катя. А мосгипротрансовцы арендовали в Тынде четырёхкомнатную квартиру, и без колебаний мне было обещано в ней койко-место, благо спальный мешок в рюкзаке у меня всегда с собой.

Вырвавшись в цивилизацию из тайги и палаток, все геологи ведут себя одинаково: идут в магазин и приобретают какое-то количество слабо- или сильноалкогольных напитков, в зависимости от вкусов (которых почему-то всегда потом не хватает). Не стал исключением и тот описываемый мной вечер. Одновременно то застолье было проводами домой одной из москвичек по имени Лена, отчего, видимо, она была очень весела и разговорчива, а голос у неё, должен сказать, был громкий и звонкий. Нас-то это обстоятельство – всего за столом сидело человек восемь – не сильно беспокоило, а вот соседей через стенку (допускаю, что шумные посиделки москвичи устраивали не впервые), наоборот, видимо, сильно раздражало.

И вот через какое-то время на пороге квартиры, словно чёрт из табакерки, появился человек в форме сержанта милиции и сообщил нам пренеприятную весть, что на нас жалуются соседи и надо бы нам всем вести себя потише, иначе … С милицией не поспоришь, поэтому мы совершенно искренне хором пообещали убавить децибеллы своей вечеринки и на самом деле собирались это сделать, - я так вообще среди пока что малознакомых людей почти всегда молчал, лишь иногда вставляя в беседу короткие фразы.

Сержант ушёл, наша a party продолжалась, но Лена своим голосом сумела-таки опять сделать нам неприятность: снова появился сержант, указал своим пальцем на нескольких человек, в том числе на невинного меня и пригласил с собой на выход, пока без вещей, только с документами. Главная же виновница Лена избежала этого неприятного приглашения, - по половому, в данном случае несправедливому, дискриминационному признаку, наверное.

И вот только тут я узнал, что мосгипротрансовцы арендовали квартиру аккурат над милицейским участком, имеющим отдельный вход с торца пятиэтажки. Стало понятно, почему так оперативно появлялось «на сцене» нежелательное нам «действующее лицо», этот сержант милиции. До переименования в «полицию» этого органа власти в нашей стране тогда оставались ещё долгих двадцать шесть лет. Сведущие люди поймут, что происходили эти пока что трагические для меня события в самый первый год (а на самом деле даже в первые месяцы) действия антиалкогольного указа, когда в кафе и ресторанах стали устраивать «комсомольские», безалкогольные, свадьбы, а приглашённым на них наливали водку украдкой, в закутках.

Опять вынужден повторить истину, что с милицией не поспоришь, поэтому мы, человека четыре, не прошедшим фейс-контроль у сержанта, безропотно поплелись на выход, вышли из подъезда, обогнули угол дома и вошли в помещение участка, - очень удобно, конечно, когда близко, не нужно было, согнувшись в три погибели, в специальной кабине сзади трястись в милицейском «уазике» (довелось … довелось мне ещё через дюжину лет испытать и это приключение, закончившееся столь же благополучно, как-нибудь напишу и о нём).

Ещё по пути, хоть и весьма короткому, в участок, в уме я начал разрабатывать проекты своего спасения, о москвичах как-то не думалось. Обратил внимание, что сержант – татарин и самое первое, что пришло в голову: сыграть на землячестве, всё-таки я прожил в Татарии всё сознательное время до поступления в ВУЗ, а вдруг мы окажемся вообще из одного города. Но пока что только предъявил, после всех, своё командировочное удостоверение, из которого сержант должен был узнать, что я из Благовещенска, опять-таки не былой, а нынешний земляк ему, не то, что москвичи, которых в провинции не больно-то уважают из-за их, как считается, снисходительного и иногда даже презрительного отношения к провинциалам. Предполагая чувство юмора у сержанта, втайне, наверное, ожидал от него услышать примерно такую фразу, несколько изменённой прозвучавшую из уст группенфюрера Генриха Мюллера в фильме «Семнадцать мгновений весны»: «Ты, земляк, можешь идти, а вас, «штирлицы», попрошу остаться, до утра, мест в обезьяннике на всех хватит»!

Но тут произошло то, чего я никак не ожидал, не придавая никакого значения своей полевой должности, начальника Северной экспедиции, она-то как раз и была обозначена в командировочном удостоверении, а не старшего научного сотрудника, кем значился большее время года, «на гражданке», так сказать. Буквально на глазах сержант вдруг в лице переменился, куда только делась его строгость! Он почти по-отечески стал укорять меня, что, будучи большим начальником, своим поведением я должен подавать пример подчинённым, чего, по его мнению, я не делал, а скорее, наоборот.

Мгновенно сообразив, кем считает меня сержант, стал объяснять, что они только что выбрались из глухой тайги (что было правдой), несли там все тяготы полевой жизни, выполняя трудные и важные задания «партии и правительства» по поискам полезных ископаемых, вот и расслабились немного, но больше такого не повторится, уж я их приструню, таких-сяких нарушителей общественного порядка. По всему было видно, что сержант больше не собирается вводить никаких санкций по отношению к «моим сотрудникам» (не говоря уж обо мне самом, я враз стал в его глазах абсолютно неприкасаемым, "великим и ужасным") , коли, сам начальник экспедиции за них поручился и пообещал всё уладить.

Когда мы все гурьбой шли обратно, тоже немного обалделые от пережитого, увиденного и услышанного, благодарные мосгипротрансовцы меня только что не на руках несли. А там уже и время подошло Лену провожать на поезд «Тында-Чита», название маршрута которого, в пору бешеной популярности итальянской эстрады у нас в те годы, с тех пор и навечно ассоциируется у меня с песней Аль Бано и Ромины Пауэр «Феличита» («Счастье»), ведь именно счастье мы все испытали тогда, выбравшись «сухими из воды»:

Felicità
è tenersi per mano
andare lontano
la felicità
E′ il tuo sguardo innocente
in mezzo alla gente
la felicità
E′ restare vicini come bambini
la felicità, felicità.

20.11.17 г. Миасс 05.12.2017

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.