"Снежные Королевы"

..нет ничего тайного, что не стало бы явным, ни сокровенного, что не сделалось бы известным и не обнаружилось бы" (От Луки, 8:17)

«Ни один человек не может стать более чужим, чем тот, кого ты в прошлом любил» (Э.-М. Ремарк «Триумфальная арка»)

«Величайший ваш враг спрячется там, где вы меньше всего будете его искать» (Юлий Цезарь, 75 г до н.э.)

На одной из вахт (см. «Трудовые будни), мой напарник и тёзка, Геннадий Добряков, наблюдавший, как я то и дело садился к компьютеру, открывал свою жёлтую папку, выхватывал из неё какой-нибудь файл и, прогнав уже набранный текст до какого-нибудь места, начинал колотить по клавишам, спросил меня, не нужен ли мне сюжет для повести. "Мою повесть можно назвать историей предательства, откровенной подлости людей, с которыми, к несчастью, иногда нас связывает судьба", - сказал он.

С Геной Добряковым я был знаком ещё на Дальнем Востоке, - некоторое время мы жили в одном городе. Знал его, как человека, которому можно верить, да и не было у него резона меня обманывать, поэтому приготовился выслушать его рассказ - на выдумки не стал бы тратить своего времени, - попросив разрешения записывать на магнитофон, чтобы потом уже, не торопясь, в перерыве между вахтами обработать материал. Его рассказ затянулся на несколько дней, на них я и разделю повествование.

В повести описано не всё, что было рассказано, но думаю, что и этого вполне достаточно, чтобы составить представление о том, с какими людьми может столкнуть вас жизнь, поэтому, вслед за Юлием Фучиком, добавив лишь одно слово, хочу воскликнуть: "Молодые люди, будьте бдительны!"

Просмотрев законченную повесть, Геннадий сделал лишь несколько незначительных замечаний. Фамилии и имена главных героев повести изменены, что, конечно, не исключает совпадений.

День первый

... Она подошла сразу же после общего собрания студентов, где руководитель практики рассказал о порядке её проведения, а присутствующий на собрании лесник озвучил правила поведения на территории заповедника. База, на которой поселились студенты и пять преподавателей, - два двухэтажных деревянных корпуса и несколько многокомнатных павильонов, - располагалась в живописном сосновом бору на берегу озера. Когда-то она была туристической, но заповедник, аргументируя свои требования многочисленными фактами нарушения туристами заповедного режима, добился, чтобы все строения передали в его ведение, а туристов переселили на противоположный конец озера, где тоже была база, более современная.

"Геннадий Владимирович, можно приходить к Вам по вечерам с вопросами по предмету, а то я чувствую пробелы в своём образовании?" - удивила она меня столь необычной просьбой, что в первые секунды я прямо опешил, ведь в моё время девушки были скромнее.

Спустя много лет на вопрос своего дальневосточного товарища Володи Иванова, как я познакомился со своей первой женой, - её он видел разок месяца через три после нашей свадьбы, - сказал в сердцах: "Да на практике, студенткой, напросилась приходить ко мне на консультации, "по вечерам"", и, помолчав, вдруг неожиданно даже для себя, вовсе и не думая шутить, c горечью добавил: "Но потом так ничего и не спросила".

Володя, правильно и быстро понимающий и ценящий тонкий, на манер английского, юмор, вдруг зашёлся в смехе, схватившись за живот, - только и слышно было с его стороны: "А пить..., а пить..." и, наконец, сумев договорить фразу: "А пить-то и не хочется!", повалился на гостиничную кровать и стал болтать в воздухе ногами - "велосипед крутить".

Сразу понял, что Володя имеет в виду, - свежий тогда анекдот про холостяка, которого все уговаривали жениться, что вот де, станет он умирать, некому стакан воды будет подать, если не сделает он этого необходимого шага в своей жизни. Ладно, уговорили - женился. Родились дети, выросли. Умирает он, вокруг они сидят, супруга, конечно, тоже, - редкая жена не переживёт своего мужа лет на десять, - а он вдруг и произносит ту самую фразу: "А пить-то и не хочется!".

Оценив свою случайную шутку, я тоже присоединился к заразительно хохочущему Володе, чуть не лопнули мы тогда со смеху подобно Пузырю из детской сказки, в которой Соломинка и Лапоть были свидетелями необыкновенной кончины одного из главных героев. Вот уж, поистине, совсем, как и подвигу, в жизни всегда есть место юмору, даже в разговорах о весьма невесёлых вещах.

...Очки, смущение на лице, подчёркиваемое румянцем, - может, действительно хочет пополнить запас знаний, разве сразу разберёшь? Отказать, значит расписаться в своей несостоятельности в качестве преподавателя, а этого я себе позволить не мог. И эта полная неспособность отказывать, если нет очевидной уважительной причины это сделать! Сколько уже настрадался из-за этого!

"Да, конечно, по мере возможности", - в надежде, что постараюсь её, эту возможность, исключить, и все образуется само собой. На этом разговор был окончен, я даже не успел узнать, как зовут студентку, пожелавшую пополнять запас своих знаний по длинным - почти до полуночи - вечерам.

Студентов было человек сорок, более половины из них - девушки, поэтому не удивительно, что я видел её, как бы впервые, попробуй сразу всех запомнить, хотя с этой группой я и "валандался" уже несколько дней, ведь нужно было всю эту ораву перевезти на Южный Урал из Крыма, где они проходили практику по другому предмету.

Нескольких, правда, уже знал неплохо, ведь, едва я поступил в аспирантуру, на кафедре мне сразу навесили нагрузку, благо, почти по специальности - проведение студенческого кружка. Определились постоянные "ученики", больше почему-то девушки. Одна из них, Наташа "Маленькая" - так ласково звали её из-за небольшого роста её сверстники, - мне нравилась.

Иногда казалось, что Наташа знает предмет не хуже меня, а её умению излагать эти свои знания даже завидовал. Впрочем, не только ей. В кружок ходили еще три умницы: Таня, Аня и Лена, которые делали великолепные доклады. Некоторые ребята тоже не отставали.

Для сообщений на разные темы я приглашал преподавателей кафедры, всегда откликавшихся на просьбу прочитать лекцию, - жизнь в кружке кипела, мне лишь, не прикладывая особых усилий, нужно было слегка регулировать этим процессом. Слава о моих успехах в кружковой работе поползла по факультету, меня стали просить поделиться опытом по раскрутке инициативы студентов в совсем необязательных для них мероприятиях.

Два первых вечера я попросту не появлялся в своей отдельной комнатке длинного жилого павильона до полуночи, но не потому, что скрывался от Ольги, - так, оказывается, звали "записавшуюся на консультации" студентку. Мне было неведомо даже, приходила она или нет, и только потом от неё же узнал, что приходила.

Оба эти вечера вместе с тремя студентами-рабфаковцами, поступившими на факультет уже после службы в армии, на лодке-плоскодонке, откуда-то взятой одним из студентов - жгучим азербайджанцем Фаридом - через всё озеро мы плавали на танцы на действующую турбазу. Гребли по очереди и через полчаса оказывались на месте.

Шестью годами раньше, ещё студентом, я уже побывал здесь, - в зимние каникулы, когда мороз сковал озеро прозрачным льдом, а сосновый бор вокруг был завален пушистым, разноцветно искрящимся снегом. Отведав вместе со своими друзьями цвета крепкого чая хмельного "Ерофеича", в валенках, джинсах и жёлтом свитере с повязанным поверх него шейным платком, я лихо отплясывал под веселую песню: "...Потолок ледяной, дверь скрипучая, за шершавой стеной тьма колючая, как шагнёшь за порог, - всюду иней, а на окнах парок - синий, синий...", знакомился с девушками, болтал с ними о какой-то весёлой ерунде, всё было, как в доброй зимней сказке. Потому и откликнулся на предложение Фарида сплавать на танцы, - хотелось оживить в себе то ощущение юношеской бесшабашности, сменившееся в годы обучения в аспирантуре озабоченностью не столь уж отдалённым будущим, ведь срок её окончания с каждым новым днём неумолимо приближался ровно на сутки.

Сначала три раза подряд я станцевал с девушкой из местной молодёжи, живущей на примыкающей к озеру станции. Проявляя свои недюжинные знания этикета, улыбаясь сквозь усы, совсем недавно вместе с бородой отращённые в экспедиции на Дальний Восток, сразу объявил: дабы не обидеть даму, ангажирую её сразу на три танца. Дама была не против такой перспективы, только, лукаво улыбаясь, спросила как бы разочарованно: "А почему только на три?"

Против наших совместных танцев был только какой-то парень, видимо, её кавалер. Два танца он ещё терпел, уже на втором, правда, метнул на меня уничтожающий взгляд. Когда же его девушку, уже в третий раз подряд, пригласил без умолку болтающий бородатый тип, кровь у него вскипела. Его едва успели схватить толпившиеся рядом с ним друзья, тоже весьма прогрессивного - пролетарского - вида.

Краем глаза я заметил недружественную реакцию парня и понял, что на третьем танце надо обязательно заканчивать, что, впрочем, и собирался сделать. Несколько блефуя, - силы были явно не равны, даже если кликнуть всех рабфаковцев, расползшихся по танцплощадке, - попросил девушку удержать своего знакомого от каких-либо враждебных действий из-за весьма неблагоприятного для него и всех его друзей исхода конфронтации. Она пообещала всё уладить. Закончив танец, довел её до места и, поблагодарив, сдал на руки взбешённому ухажеру, который сразу остыл, услышав почтительную речь: "Ничто не даётся так дёшево и не ценится так дорого, как вежливость!"

Больше решил судьбу не испытывать и перешёл на противоположный конец открытой танцплощадки, - компания станционных парней была весьма многочисленна и ими, наверное, уже начал было составляться проект под кодовым названием "А пусть к нашим девкам не пристаёт", но своими действиями я их полностью обезоружил. Правила этикета я полностью соблюл, принципами не поступился, - можно было с честью покидать поле несостоявшейся битвы.

Не находя партнерши, несколько танцев я пропустил и вдруг увидел одиноко стоящую девушку с необыкновенно знакомым лицом, - молодая вожатая из пионерского лагеря, расположенного на том же берегу, что и действующая турбаза, оказалась удивительно похожей на мою первую, ещё школьную, любовь, словно её сестра - близнец. Снова завёл свою песню о правилах этикета, но потом ни я, ни Вера, - её имя я знал уже через полминуты, - танцы не считали, и не отходили друг от друга до того самого момента, когда по репродуктору объявили, что танцплощадка под открытым небом закрывается.

Девушка, всколыхнувшая вдруг глубинные пласты моих воспоминаний, заторопилась на машину, привезшую её с подругами. Предложил ей совершить с нами путешествие до пионерлагеря на лодке, ведь было почти по пути, - он располагался через относительно узкую часть озера прямо напротив бывшей турбазы, ставшей пристанищем для нас. Не удивительно, что она отказалась, но многообещающе сказала на прощание: "До скорого свидания!"

Поразительное сходство Веры с первой любовью стало достаточным обстоятельством, чтобы мне захотелось увидеться с ней вновь. Но в следующий вечер на танцах её не было, а приехавшие подруги сообщили, что она дежурит по лагерю, и велела кланяться в надежде на будущие встречи.

На следующий день вся практика на машинах отбыла с двумя ночёвками в соседнюю область для ознакомления с отдаленными объектами. По возвращении на базу в первый же вечер, затянувшийся до полуночи, Ольга пришла в мою комнату на первую "консультацию", закончившуюся так, как она и желала с самого начала: "Salus cum sola otare non cogitabunter "Pater Noster"" - "Мужчина с женщиной наедине не прочтут "Отче наш"".

Потом она вдруг разрыдалась и призналась в своей ко мне большой любви, - внутри неё жила актриса, никогда не покидая своей оболочки, не единожды довелось мне присутствовать при её глубоком погружении в роль, сопровождаемом взрывом эмоций и страстей. Много позже услышал весьма подходящий этому случаю анекдот о французе, который утром спросил свою девушку: "Ты почему не плачешь? Все русские девушки плачут и говорят: "Теперь ты меня будешь б...ю считать"". Ольга исполнила только первую часть этой программы, заменив вторую признанием в любви.

...Ольга была недурна собой. Как по манерам поведения, так и внешне - копия Лолиты из снятого почти через двадцать лет одноимённого американского фильма. И вела она себя так же. Было не удивительно, что, как когда-то господин Гумберт Гумберт, я быстро потерял голову, ведь в присутствии сего чрезвычайно полезного предмета на плечах, никогда бы не стал иметь дела с девушкой, которая, даже не представившись, фактически запросилась в постель к незнакомому мужчине, - кто даст гарантии, что то же самое она не будет делать позже с другими, уж она-то точно не станет их давать?

На танцы я больше не плавал. Один из рабфаковцев- партнёров по лодочным поездкам на танцы, кажется, Санька Прижогин, сказал как-то, что мной интересовалась знакомая из пионерлагеря, и я почувствовал себя предателем, и не её даже, ведь ничего такого Вере не обещал, а своей мечты, с которой жил с того самого момента, когда сероглазая девушка с косой обнаружила на моей парте чернильное пятнышко. И однажды я не выдержал, средь бела дня взял лодку и поплыл на противоположную сторону.

Лодка уткнулась в песчаный пляж, я выбрался из неё, и попросил проходящую мимо девушку позвать Веру. Посланница скоро вернулась с известием, что её на месте нет, а когда будет - неизвестно, предположила даже, что она уехала. Встретиться со своей мечтой мне была не суждено, - больше я уже не делал попыток увидеться с ней.

Незадолго до окончания практики на базе появился некто Гузкин, парень в очках, настолько высокий, что, стараясь казаться ниже, он стоял, изогнувшись вопросительным знаком. Приехал он из Крыма к Ольге, которая, как оказалось, - это было секретом полишинеля лишь для меня, - ещё совсем недавно была его girl-friend, (а он, соответственно, моим предшественником) и, наверное, тоже признавалась ему в своей большой и вечной любви с подходящими этому случаю, как ей, наверное, казалось, слезами.

Тогда я ещё не знал, что некоторые артистические натуры способны произносить подобное признание неограниченное число раз, - как на сцене, если они работают актёрами, так и в жизни, если они так и не пошли по артистической стезе, как это им было написано на роду, а Ольга была как раз из таких.

В её девятнадцать лет, Гузкин был у Ольги не первым мужчиной и, как он сразу уяснил по приезде, не последним, поэтому очень быстро получил увольнение в "свободное плавание", причём, сделано это было в такой форме, что мне тогда уже следовало бы задуматься: а не поступит ли она точно так же в дальнейшем, когда её влюблённость пройдёт, ведь сделала же она это, её "любовь", за какие-то полторы-две недели, пока она не виделась с Гузкин. Задним умом, впрочем, умны все без исключения.

Отвергнутый любовник как будто сразу смирился с поражением, но, как показало будущее, это впечатление было обманчивым. Почему-то запомнилось, как он, несуразно длинный, пристроившийся на кухне за раздавальщика блюд, согнувшись в поклоне, с азиатской улыбкой на лице, подавал манную кашу своему, как тогда представлялось, более удачливому сопернику

По окончании практики состоялся банкет. Он проходил при свечах, потому, что пронесшаяся над озером гроза повредила линию электропередач и фирменное блюдо - плов, пришлось готовить на костре. В этот вечер Ольгу выбрали "Мисс Практика", даже без моего голоса, который я отдал за "Маленькую", - нравиться она мне так и не перестала, и вторая моя жена оказалась настолько похожа на неё, что, просматривая семейный фотоальбом, ещё не увезённый к себе женой первой, уже получившей статус бывшей, мой товарищ Андрей Ивашов, наткнувшись в нём на фотографию Наташи, спросил в изумлении: "А Ленка-то как сюда попала?". Только внимательно присмотревшись, он понял, что это вовсе не наша с ним сослуживица Лена, с которой мы все вместе ездили на лыжные соревнования, тогда ещё не подозревающая, что станет моей женой, - как и сам я, впрочем.

...Не заглядывая далеко в будущее, после практики я поехал к своим родителям на каникулы, но едва появился в своем общежитии, был тут же найден и приглашён в небольшой городок в часе езды на электричке, - знакомиться с Ольгиными родителями. Железо ковалось, пока оно было горячим!

Порой дело делается так же быстро, как и сказка сказывается, - в первый день зимы Ольга стала Добряковой. Свойственный мне авантюризм на этот раз увёл уж слишком далеко, ведь я получал тогда только аспирантскую стипендию, а в воображаемой графе доходов молодой жены были одни нули, ведь по причине слабой успеваемости она даже стипендии не получала. Потом она лишалась её неоднократно, и в эти семестры стипендию ей платила мать, ежемесячно отсчитывая ровно столько рублей, сколько та могла бы заработать своей головой.

Зато эти нерегулярные выплаты дали Ольге повод заявить после развода, что её всегда содержали родители, хотя никаких счетов я ей не предъявлял. Как-то сразу "позабылось", что мне приходилось подрабатывать ночными дежурствами в общежитии, по настоянию тёщи съездить на денежную "шабашку", а после отъезда на место работы, экономя на всём, посылать ей, оставшейся на год доучиваться на пятом курсе, несколько немаленьких по размерам денежных переводов, не считая, впрочем, такое положение дел чем-то для себя необычным и героическим: "Взялся за гуж, не говори, что не муж!".

Мне пришло как-то на ум следующее объяснение: такого рода женщины ведут себя после развода так, будто перед ними в неоплатном долгу остались, потому, что в своей-то голове они держат почасовые тарифы "ночных бабочек", всё-таки стесняясь это озвучить, только мысленно выставляя бывшим мужьям счета на астрономические суммы, ведь ценят-то они себя о-го-го как высоко, не даром ведь говорят, что как бы хороша ни была женщина, про себя она думает ещё лучше.

День второй

...Первый "звонок" для меня "прозвенел" уже через пару месяцев после свадьбы. Вместе с группой студентов, над которыми я был временный начальник, мы находились в поездке по Средней Азии, а в конце её ненадолго остановились в Ташкенте у моей двоюродной сестры. У неё была ласковая трёхлетняя дочка Лена, и я был неприятно поражён, случайно заметив, как Ольга, уткнувшись в какую-то книгу, нетерпеливо отталкивала от себя девочку, которая хотела с ней поиграть. Потом, разобравшись, видимо, что к чему, - ведь дети понимают взрослых гораздо быстрее нас самих, мне вот несколько лет для этого понадобилось, - Леночка отошла и больше к ней уже не подходила, даже всячески избегала её. Уже тогда заподозрил, что моя жена не любит детей. Так оно и оказалось впоследствии. К своим же дочерям она, как и её мамаша, относилась как к вещам, - горячо любимой личной собственности. Так, например, как тёща относилась к своей "Кристине" - мебельной стенке, которую она обожала всеми фибрами души.

...Валентина Петровна оказалась классической тёщей, - именно такие они "вдохновляют" сочинять про них анекдоты: "Папа, а почему наша бабушка бегает зигзагами по огороду?" - "Кому бабушка, а кому тёща, - подай-ка, сынок, вторую обойму" и стихи: "Слышим, - наш сосед пришёл/ и об стенку грохнул,/ если тёщу - хорошо,/ если вазу - плохо!".

Однажды она вдруг ударилась в воспоминания о своей молодости и рассказала такую историю... Ещё до знакомства с будущим мужем она дружила с парнем, - а может и одновременно с ним, не зная на ком остановиться, взвешивая все "за" и "против", история об этом умалчивает. Во время их очередной прогулки, в прохладный, видимо, день, тогда ещё не тёща, а девушка, активно ищущая мужа, она вдруг заметила, как из носа у него вдруг побежала жидкая струйка. Этого оказалось достаточно, чтобы она сразу его "разлюбила" и больше не имела с ним никаких дел.

Вот ведь, оказывается, какой пустяк может уберечь человека от несчастья! Ну почему со мной не произошло что-либо подобное в то злосчастное лето?! В ретроспективе я даже согласен был лечь в больницу с любым заболеванием, - только, конечно, не смертельным, это было бы уж слишком, - чтобы только не поехать на ту практику, ведь в городе я бы и не заметил Ольгу, как не делал до этого предыдущих два года. Здесь же случилась типичная походно-полевая любовь, которая у легкомысленных натур, - а она оказалась из их числа, - довольно быстро проходит.

От судьбы, впрочем, не уйдёшь, - по крайней мере, так я себя успокаиваю. У американского писателя О′Генри есть поучительная новелла, которая так и называется: "Дороги судьбы". Главный её герой, доморощенный поэт, рассорившись со своей девушкой, покинул свою деревню и пошёл в город. Он дошёл до перекрёстка двух дорог, а далее новелла разветвляется на три рассказа, - в первом он пошёл по левой дороге, во втором по правой, а в третьем - вернулся назад, раздумав идти дальше. В финале каждого рассказа он всякий раз погибал от выстрела из одного и того же пистолета. В первом рассказе в тот же день, во втором - через несколько месяцев, а в последнем - спустя много лет.

А по поводу своих сожалений, что когда-то я не сломал себе ногу, не попал под автомобиль или, лучше всего, не подхватил какой-нибудь не смертельный вирус, хочется самому себе напомнить слова знаменитого Карнеги, автора бестселлера "Как научиться жить и не беспокоиться по пустякам" и других поучительных произведений: "Не надо пилить опилки!". Есть у него и другой совет: "Если вам достался лимон, сделайте из него лимонад". Вот только где достать рецепт его приготовления? У самого-то Карнеги, по слухам, жизнь не очень задалась, несмотря на всё его необыкновенное умение жить "не беспокоясь".

...Ближе к первой весне тёща начала "демонстрировать свои зубы". Убедившись, что зять не собирается претендовать на их жилплощадь, никоим образом не высказывает недовольства отсутствием приданого, - не считать же таковым две подушки и одеяло, - и вообще от них ничего не требует, она почувствовала ко мне плохо скрываемое презрение: почто, дескать, она ломала голову над вопросом, для чего собственно её дочь, абсолютно бесперспективную в материальном плане, взяли замуж?! Ведь она уже приготовилась брать у меня письменное обязательство, - если вдруг попрошусь прописаться в их квартире, - что при форс-мажорных обстоятельствах в семейной жизни её дочери не буду требовать своей доли. Когда я узнал об этом от Ольги, - тёща сама поделилась с ней своими несбывшимися опасениями по этому поводу, - сказал ей, что её мать типичная мещанка, которой не ведомо, что довольно часто женятся и вообще живут безо всякого расчёта, не надо мерить всех людей по себе, а уж среди геологов искать расчётливых людей вообще безнадёжное дело, это ей нужно к торгашам податься, что она и сделала потом, когда вся страна кинулись торговать, кто барахлом, кто своей совестью, а вот она преуспела и в том и в другом.

Месяцев через пять после свадьбы, в одно из посещений её дома, тёща пригласила меня на свою кухню и стала подводить предварительные и неутешительные, по её мнению, итоги нашей совместной жизни. Как из рога изобилия посыпавшиеся упрёки касались чего угодно, даже того, что я продолжаю ходить в бассейн, как будто не произошло такое великое по её мнению событие, долженствующее перевернуть весь уклад моей жизни - женитьба на её дочери. Изо всех видов спорта, видимо, теперь она оставляла мне только право ношения жены на руках. А что, хорошо развивает и конечности, и органы дыхания, её дочери приятно, а самое главное для тёщи, это бесплатно.

Были даже претензии к моим взаимоотношениям с родителями: по какому праву, дескать, без согласования с ней, я посмел послать им к празднику какую-то копеечную бандероль. Это я сам проговорился, в контексте рассказа о случайной встрече в очереди на почте со своим земляком, адресат получателя которого невольно подсмотрел, - докладывать о сем незначительном факте я не собирался и вовсе не потому, что хотел это сделать тайком, полагая, что ничего криминального в том нет, что сын помнит о своих родителях. Каково же было моё удивление и возмущение, - невысказанное, впрочем, надо было бы сразу поставить её на причитающееся ей место, - когда тёща недвусмысленно заявила, что теперь ни о каких тратах на кого бы то ни было я не должен и мечтать и что единственной теперь моей целью в жизни должен быть неуклонный рост благосостояния её дочери.

Но самым, всё-таки, тяжёлым из обвинений было вот что: выйдя за меня замуж, её дочь закувыркалась! "Кувыркаться" по её терминологии означало совсем не то, что подразумевается абсолютным большинством российского населения, когда так говорят о женщине - акробатки не в счёт, - а хронически болеть. В сердцах, мне хотелось сказать, что её дочь ещё до знакомства со мной "кувыркалась" во всех смыслах, и, весьма активно, в общепринятом, и в её деревенском понимании этого слова, чего уж там скромничать, но усилием воли опять сдержался.

Единственное, что я осмелился противопоставить её многочисленным и самым разным - на любой вкус - обвинениям, и что мог поставить себе в заслугу, было то, что, познакомившись со мной, её дочь бросила курить. Тут я покривил душой, сообщив полуправду, - благополучно выйдя замуж, она снова стала позволять себе выкурить в компании несколько сигарет, но это было как бы не в счёт.

Тёща настояла всё же, чтобы я, абсолютно здоровый и ни на что никогда не жалующийся, поскольку всегда вёл здоровый образ жизни, прошёл тщательную специфическую медкомиссию, сдавал какие-то анализы, результаты которых убедительно показали, что к "кувырканиям" её дочери я не имею никакого отношения, - она сама могла бы сказать своей мамочке, кому ещё, кроме меня, надо было провериться, но "постеснялась". Когда я пришёл с этим известием, тёще не удалось скрыть чувства глубокого разочарования в форме поджимания губ, ведь так хотелось свалить всё на чужого ей человека. Впрочем, она наверняка и не поверила, даже, возможно, сама сходила в поликлинику, чтобы убедиться, что я сказал правду.

Сваливать вину за всё подряд на подходящих для этого людей, желательно, конечно, не её родственников, вообще было нормой жизни тёщи. Если она сама роняла вазу с цветами, тут же проводилось расследование, и выявлялся виновник, - тот, кто поставил эту вазу на то место, где она соизволила пронести свою царственную руку, - и обрушивался на него поток брани.

Тёща была родом из оренбургской деревни, из рабоче-крестьянской семьи, родители были простые, вполне приличные, впрочем, люди, но она себя вела так, словно была "дворянкой столбовою", имеющей большие перспективы стать "владычицей морскою", имея "на посылках" целую стаю золотых рыбок. Не имея ни малейшего понятия о такте, она позволяла себе, сидя за общим и глядя в противоположную сторону, так сказать своей второй дочери, имея в виду меня: "Леночка, подай ему "то" или "это". Так и не дошли у меня руки показать ей попавшуюся как-то на глаза статью из журнала "Русская речь", где писалось о недопустимости применения формы третьего лица по отношению к присутствующему человеку, - если, конечно, не хотеть его унизить и оскорбить.

Словно школьница-негодница, прыгающая на одной ноге и дразнящая своего ровесника: "Толстый, жирный, бе-бе-бе", она не уставала твердить, что я чересчур толст, хотя назвать меня толстым можно было разве только в сравнении с её измождённым мужем. Как будто в насмешку над ней, второй её официальный зять, ещё до перехода в разряд очередного бывшего, стал по своей комплекции походить на пивную бочку.

Она сделала то, чего не удавалось до неё никому, - обнаружить у меня косоглазие, - и упрекала дочку: "Что же ты, Оленька, за косого замуж вышла". Это говорилось как бы в шутку, со смехом, но ведь давно и абсолютно всем известно, что в каждой шутке есть только доля шутки. Даже как-то неудобно за неё было: взрослый, вроде, человек, бабушкой готовится стать, а несёт такую несусветную дурь. Я всё это или молча сносил, или сам обращал в шутку, не пикироваться же с недалёким и абсолютно бестактным человеком.

Как жаль, всё-таки, что в своё время Илья Репин не написал гораздо более жизненную картину, чем он это сделал: «Иван Грозный убивает свою тёщу» (едва ли он устоял перед таким соблазном, коли он и самих-то жён не очень жаловал, регулярно ссылая их в монастырь, а несчастную Марию Долгорукую, за то, что она ещё до венца «слюбилась» с кем-то, вообще утопил вместе с санями и лошадью в царском пруду «опричной» российской столицы, Александровской слободы, - тогда же, наверное и тёще досталось «на орехи»), чтобы многие тысячи будущих мужей, в качестве предостережения, могли дарить их матерям своих жён.

Тёща могла при посторонних накричать на мужа, - безобидного и работящего кандидата физико-математических наук. Пока ему позволяло здоровье, все свои отпуска он проводил на "шабашках", - в деревнях соседней области строил какие-то зерносушилки, зарабатывая большие по тем временам деньги (тёща и меня туда потом, естественно, "пристроила", - как потом выяснилось, её дочке на шубу зарабатывать). Но и после этого "её душенька" не была довольна: "пуще прежнего бранилась старуха, обзывала его дурачиной и простофилей".

На самом деле никакой мудрой старухой в свои сорок с небольшим лет тёща не была, что не мешало ей брать на себя обязанность всех поучать, будто она одна знала все истины в последней инстанции. Моя мама потом рассказывала, что когда она приезжала помогать управляться с нашей четырёхмесячной дочкой, даже её, успевшую вырастить троих детей и нескольких внуков, тёща учила стирать пелёнки.

Человека без положительных черт не бывает, были они и у тёщи. Нравилась в ней её любовь к чистоте, - в своём доме она буквально пылинки сдувала, - и я по сей день удивляюсь, как резко она контрастировала с её нечистоплотностью моральной. Жаль вот только, что эту свою положительную черту она не передала своей дочери, а только вторую. И, ещё, - она умела хорошо готовить. Возвращаясь мыслями в свою молодость, при воспоминаниях о её вкусных борщах, которые, приезжая к "тёще на блины", иногда употреблял, порой я проникался всепрощенчеством. Такое моё состояние, впрочем, длилось недолго, - куда было деваться от реалий нынешнего дня, ведь в том, что мы с дочерью стали чужими друг другу, несмотря на все мои старания предупредить это состояние, была громадная заслуга её бабушки, вот только за такого рода "заслуги" хочется наградить эту бабусю отнюдь не орденом и даже не медалью.

И у тёщиной дочки были положительные черты. У неё было красивое тело, и она хорошо шила и вязала, - порой делала это даже на лекциях, обвязывая своих кукол, - так и виделась круглолицей и румяной девушкой в кокошнике, сидящей за рукоделием в своей светёлке в ожидании отбывшего за тридевять земель суженого. Только впоследствии выяснилось, что обычно выходило так, что тут же в этой самой "светёлке" объявлялся "добрый молодец", соблазнённый видом её тела, только до поры до времени покрытого одеждами, и рукоделье забрасывалось. Довольно долго она это успешно скрывала.

День третий

...В середине лета, едва наша совместная жизнь перевалила за первое полугодие, незадолго перед отъездом на производственную практику на Кавказ, хитро улыбаясь, Ольга вдруг задала мне такой, видимо, сильно забавлявший её риторический вопрос: почему вот женщину, когда ей изменяет муж, окружающие жалеют, а его осуждают, тогда как над ним, ставшим вдруг "рогатым", наоборот, все смеются, а жене хоть бы хны. Тогда я не нашелся, что сказать, никогда над этим не задумывался, жаль, не прочитал тогда ещё рассказа Леонида Андреева с подходящим названием: "Рогоносцы", в котором с присущем этому писателю талантом описан интересный обычай среди аборигенов неназванного острова в Средиземном море.

Мужчины там, имеющие неопровержимые доказательства измен их жён, не подавая виду, тайком изготавливали себе рога разных размеров и, сговорившись, в определённый день весёлой и шумной компанией выходили на улицы городка с этими надетыми на себя рогами. Жёны-изменницы бежали поодаль и старались, как могли, оправдываться, вопя, что есть мочи, будто мужья на них напраслину возводят, и все, наоборот, смеялись над изменницами, а вовсе не над мужьями. А ведь правильно, - какой женщине понравится прослыть потаскухой, так что, Ольга по этому вопросу была просто неправильно информирована. Она этого рассказа тоже не читала, поэтому, видимо, внутри себя давилась от смеха и жалела, наверное, лишь о том, что к ней и её друзьям не могут присоединиться другие.

Началось с того, а скорее продолжалось, что на свой двадцатилетний юбилей в одно из первых чисел июля, кроме своих школьных подруг, - дело происходило в её родном городе, - она неожиданно для меня пригласила Гузкина. Тогда я проводил научные эксперименты в соседнем городке и смог отлучиться лишь на один только вечер. Приехал на перекладных к вечеру и застал в доме её родителей большую весёлую компанию и "эверест" немытой посуды на кухне, - накануне тесть праздновал благополучное окончание очередной шабашки и получение расчёта за неё, и сразу куда-то исчез, а поскольку тёщи и горячей воды дома не было, помыть всё это молодая жена за день так и не собралась.

Согрел воды и насколько мог быстро, навёл порядок на кухне. Гузкин был со мной сама любезность, только что на брудершафт не предложил выпить, и, само собой, остался ночевать: "опять от него сбежала последняя электричка". Рано утром мне пришлось оставить их одних в трёхкомнатной квартире, причём тогда я настолько доверял своей молодой жене, что сделал это совершенно спокойно.

Через неделю я снова собрался в командировку, но по приезде на место узнал, что прибор, на котором предстояло работать, неожиданно сломался, и мне пришлось тут же вернуться домой. Едва успел переодеться и прилечь отдохнуть, - вставать на электричку пришлось рано, - как услышал в прихожей возбуждённые голоса двух людей. Мы жили в блоке на две комнаты, поэтому первая моя мысль, - пришли соседи. Но нет, - в замочной скважине моей двери закрутился ключ, попавший туда не с первого раза, и в комнату ворвались нетерпеливые Ольга с Гузкиным, у которого из-под мышки торчала бутылка.

Немая сцена длилась недолго. "О-о, как здорово, что ты здесь, я как будто знала, что ты уже дома, вот мы вина принесли, выпьем с приездом!" - быстро нашлась "великая актриса". Ну что бы мне задержаться где-нибудь на часок, чтобы потом поучаствовать в классической сцене: "Приезжает муж из командировки, открывает своим ключом дверь, а там..."! Если бы оно случилось так, то сейчас я, наверное, с трудом вспоминал бы даже её имя, давно это было. А так, не пойман - не вор. Разводиться же из-за того, что жена среди бела дня пришла домой с однокурсником, пусть даже и бывшим бой-френдом, - бывшим же, теперь он просто товарищ, с которым в отсутствии мужа можно выпить, да в шахматы поиграть, - казалось недостаточно мотивированным. Но это мне, а вот какой-нибудь Махмуд, будь он мужем, без лишних слов зарезал бы обоих, ровно за столько, сколько бы понадобилось, чтобы достать кинжал и нанести пару выверенных ударов, - они ведь, ножи, у «махмудов» всегда под рукой. Если бы, конечно, ему удалось их догнать.

... Потом мы разъехались в разные стороны, - она на юг, - сначала на неделю в Махачкалу, а потом в горы, я - на свой любимый Дальний Восток. По возвращении с берегов Амура, обладая, как уже говорил, изрядным авантюризмом, соскучившись по жене, - дело ведь молодое, - решил её навестить в горах Южного Дагестана. Об этом своём желании сообщил тёще в присутствии Валеры, мужа Ольгиной подруги Лены. Валера был в отпуске и, загоревшись идеей побывать на Кавказе, он попросился ехать со мной.

Вдвоём было веселее, да и безопасней, ведь предстояло добираться до высокогорного аула, хотя, впрочем, о какой-либо опасности я тогда не думал и обратно километров сорок добирался пешком в одиночку безо всякого опасения стать заложником или рабом. Сейчас решился бы повторить тот маршрут только на бронетранспортёре под охраной взвода солдат и парочки барражирующих вертолётов прикрытия.

Потом тёща опять всё обернёт на свой манер: с удивлением узнаю, что Валеру я, который на мировом конкурсе ревнивцев был бы вне конкуренции во всех номинациях, уговорил поехать в качестве чичисбея, хранителя верности моей жены, чтобы он денно, а главное - нощно, отбивал атаки пожелавших её красивого тела. Надо сказать, что Валера и сам был молодым симпатичным мужчиной и евнухом отнюдь не был, так что в такой роли, если бы я об этом задумывался, не должен был рассматриваться ни при каких обстоятельствах, поэтому тёщина "чичисбейская" теория не выдерживала никакой критики.

... Добирались мы больше суток. Просидев из-за задержки рейса ночь в аэропорту, долетели до Махачкалы на самолёте, оттуда на попутном "жигулёнке" доехали до Дербента, на рейсовом автобусе вверх по Самуру (я ещё шутил: "С берегов Амура да на Самур - ну кто ещё на такое способен, чтобы с любимой женой хоть недолго побыть") до Ахты, откуда сначала пешком, а потом на попутном "УАЗике" вместе с каким-то местным начальством до кишлака Хнов, зажатого среди абсолютно голых чёрных гор.

Хоть и был поздний вечер, Ольгу в лагере мы не нашли, - она принимала горячие ванны в известных равнинным россиянам ещё с лермонтовских времён естественных хновских банях, представлявших собой каменный домик с бассейном внутри, заполняемым горячей водой, непрерывно текущей из уходящей в гору трубы. Там же была и девушка Наташа, которая работала лаборанткой на нашей кафедре и несколько местных парней. Слишком поздно я заметил, что возле моей жены, словно осы у чего-нибудь сладенького, постоянно вьются какие-то друзья, тогда как подруг почти не было, даже свидетелем на нашей свадьбе со стороны невесты был почему-то парень, её однокурсник. Потом она, правда, утверждала, что на то была моя воля, хотя я вовсе не знал до своей собственной свадьбы, что свидетелем у невесты, - в мирное время, не на фронте, где женщины наперечёт, - может быть мужчина. Весь мой опыт свидетельствовал, - и я воспринимал это, как закон всемирного тяготения, - совсем о другом.

...Нам выделили палатку с двумя раскладушками. Следующим утром я сидел на одной из них, а Ольга лежала на соседней - она была большой любительницей поспать и могла заниматься этим вплоть до обеда. От нечего делать начал перебирать лежащие под моей раскладушкой почтовые конверты. Вместе с письмами Ольге здесь были письма для Наташи. Захотел определить по штемпелям на конверте, за какой срок доходят в эту глушь письма. Нашёл одно, но дата была смазана, не разобрать, поискал другое, - к тому времени я их написал уже штук пять. Вдруг на глаза попалось адресованное Ольге, но не моё. В обратном адресе значилось: Махачкала.

Знал, конечно, что читать чужие письма, - нехорошо, но тогда по наивности полагал, что принадлежащее жене и моё тоже, и секретов от меня у неё нет, поэтому, ещё ничего не подозревая, достал из конверта исписанный мелким почерком листок, вырванный из школьной тетради в клеточку.

Письмо было от какого-то Алика. В восторженных тонах он вспоминал их недавние встречи в Махачкале, а в конце, вместе с обычным в такого рода сообщениях "крепко целую", пообещал, что обязательно, и много раз, сделает это опять, как прежде, когда они снова будут вместе.

Ревнивые мужья, каковым на протяжении многих лет считала меня бывшая тёща (да и по сию пору наверняка считает и все последующие события в нашей совместной жизни связывает именно с этими моими качествами, - Ольга, воспользовавшись тёщиной легковерностью, когда говорят гадости о других, не её дочках, конечно, всячески поддерживала свою мамашу в этом её мнении, - чтобы оправдывать своё наилегчайшее поведение), даже при получении гораздо менее очевидных доказательств измены (вспомните Отелло - платок - тьфу!), задав необходимый вопрос, - молились ли они на ночь, - более не мешкая, приступают к удушению своих жён, чтобы никогда уже их посиневшие, выпавшие наружу лживые языки не произносили лживых же признаний в любви. Иногда случаются ошибки, правда, как было, например, в рассказанной Шекспиром трагедии, где это выяснилось после того, как по телу жертвы необоснованных подозрений отбегали предсмертные конвульсии, но это уже "издержки производства".

Не так поступил я, хотя поначалу совершить это действие тоже хотелось. Дождался, когда жена проспится, и, показав исписанный листок, спросил, как это письмо трактовать. Она сначала растерялась, задёргалась, но очень быстро взяла себя в руки, и объяснила, что её и Наташу обучали езде на лошадях совсем юные дагестанские юноши, можно даже сказать наивные мальчики, лет по восемнадцать-девятнадцать (из её рассказа как-то так выходило, что она, двадцатилетняя, чуть ли не в матери им годится), один из которых чего-то себе вообразил и даже прислал это злосчастное письмо (адрес свой, однако, она не забыла ему дать). Ишь чего, дескать, захотел, да как он посмел подумать, что она, замужняя женщина .... При произнесении этих речей она плакала так убедительно, такими настоящими слезами, что мне стало почти стыдно за свои подозрения, небеспочвенные, правда, ведь в письме недвусмысленно говорилось, что как минимум поцелуи уже "имели место быть", и не только в мечтах. Послание от якобы конюха Алика, едва оно снова попало в руки адресата, было мгновенно изорвано на мелкие кусочки и развеяно по ветру.

Считаю тот момент ключевым в своей жизни, - достаточно было взять то письмо с собой и уехать в тот же день от этой лживой женщины, подав заявление на развод по приезде домой, и ничего бы из изложенного ниже не было, - суд развёл бы нас за пару минут, ознакомившись с его содержанием, а я так бы никогда, наверное, и не узнал, насколько низко может пасть человек.

"Лошадиная" версия получила потом подтверждение, - когда были проявлены слайды. На одном из них в кавалерийском седле восседала Ольга, которая довольно и, я бы сказал, интимно, взирала сверху на фотографирующего.

Эта история "с географией" получила два продолжения, одно из них для меня трагическое. Уже когда настало время жене возвращаться домой, вдруг пришла телеграмма с таким текстом: "Выезжаю через неделю тчк Оля", отправленная...из Махачкалы, куда она не должна была заворачивать по определению. Первая моя вполне логичная мысль, - не такой уж он наивный мальчик, этот Алик, коли, уговорил её остаться с ним на целую неделю, чтобы уж нацеловаться вдоволь. Необыкновенно расстроенный, выпил бутылку вина, и, распалив себя, шарахнул кулаком по доске, - я занимался каратэ и уже готовился приступить к ломанию досок рукой. Доска, а вернее, дверь в ванную в нашем общежитии, выдержала, зато сломалась косточка на правой руке, - на целый месяц её пришлось заковать в гипс.

Только потом выяснилось, что по просьбе жены, телеграмму из Махачкалы (от первого лица!?) давала Наташа, попавшая в какую-то передрягу, поскольку она не знала, что в одну комнату с чужим мужчиной заходят женщины совершенно определённой репутации, - а на Кавказе это знают особенно хорошо, - и поэтому, для разбирательства дела о попытке её изнасилования спустившаяся с гор раньше других, так что никакой необходимости ломать себе руку у меня не было. Надо здесь сказать, что в подтверждение положения, что худа без добра не бывает, из этой своей травмы вскоре я извлёк максимум пользы: на месяц, так пригодившийся впоследствии, продлил срок аспирантуры, мотивируя тем, что утратил способность писать свою диссертацию, что, мягко говоря, было не совсем правдой.

Другое, менее лицеприятное продолжение, стало мне известно, к сожалению, уже после нашего развода. Руководитель тех давних работ на Кавказе, моя хорошая знакомая с литовской фамилией, которую один пересмешник с нашей кафедры переделал в "Целовайте", поведала мне, что в Махачкале, чтобы убежать пораньше с работы, - на конюшню, видимо, торопилась, - совсем, как резидент иностранной разведки, Ольга вырвала и унесла с собой из геологических фондов несколько листов отчёта с грифом "секретно", который был ей выдан для переписывания необходимой информации.

Это уже было преступлением, и "Целовайте" с трудом удалось замять конфликт, хотя протокол был составлен, и где-то до сих пор, наверное, лежат бумаги, в которых написано, что некая О.Добрякова совершила попытку кражи секретных документов, вовремя пресечённой бдительной службой первого отдела. В тридцать седьмом году практически сразу после этого события я стал бы вдовцом и, как "чесэир", - член семьи изменника Родины, - тоже репрессирован. Вся семья лошадиного инструктора Алика, обвинённая в шпионаже в пользу Турции, была бы истреблена до последнего колена, да и ближайшим их родственникам пришлось бы, наверное, сменить махачкалинскую прописку на верхоянскую. "Спасибо партии и правительству", что подобную практику со временем упразднили, и мне, избитому и подписавшему, - а куда бы я делся, и не таких обламывали, - признание в работе на разведки нескольких стран, так и не довелось, к счастью, у подвальной стенки ждать выстрела из нагана в затылок.

День четвёртый

Предупреждений с небес больше не было, - "караул устал" кричать: "Караул, тебе изменяют!". Да и Ольга, похоже, после нескольких серьёзных "проколов" вроде бы остепенилась, а следующим летом у нас родилась дочь.

В тот самый день, когда появилась на свет Маша, я находился в сотне метров от маяка мыса Бринера на Японском море, ночью разбудившим нас своим рёвом из-за тумана, - через дюжину лет после сего события этот маяк был изображён на тысячерублёвой неденоминированной купюре. О сем знаменательном для меня факте узнал только через день, получив в этой глуши телеграмму с таким текстом: "Поздравляем рождением дочери-красавицы".

...Впервые увидел Машу только, когда ей исполнилось пять месяцев. Она сразу признала меня за своего, - стала мне улыбаться. Ольге ещё надо было доучиваться последний год, поэтому с дочерью возились по очереди, даже мою маму на месяц из глубинки вызывали, благо она уже была на пенсии.

С Дальнего Востоке я вырвался только на четыре месяца, сменив свою маму в деле по присмотру за Машей и прогулок с ней в часы, когда Ольга была на занятиях (да ещё, очевидно, у своих "друзей"), но за это время сумел решить главную проблему, - своего жилья. Для этого, правда, пришлось оставить красивый Приморский город, первую работу и всех своих старых друзей, и переехать в Город на Большой Реке, но игра стоила свеч, - мог теперь на равных разговаривать с тёщей, которая не уставала твердить, что в моём возрасте, дескать, они имели уже двухкомнатную квартиру, а у меня, мол, нет ни кола, ни двора. Не понятно было, правда, о чём она думала, когда отдавала замуж свою дочь за обитателя общежития без каких-либо перспектив в обозримом будущем оттуда выбраться. Сама собою напрашивалась мысль, что главной её задачей было спихнуть дочь на руки мужа, а уж потом наезжать на него по всем пунктам.

Именно в этот период тёща наглядно продемонстрировала, кто должен быть в доме хозяином. В один из дней после некоторого отсутствия в общежитии объявилась румяная Ольга в пушистой дублёнке - сюрпри-и-и-з. Выяснилось, что тёща скомандовала дочери снять со сберегательной книжки все деньги, заработанные мной на летней шабашке, а это примерно две годовых её стипендии, и поскольку магазина "Снежная Королева" тогда ещё не было и долго ещё не будет даже в проекте, они сели в поезд до Каунаса, где и приобрели дорогой наряд. Сказал, что дублёнка ей идёт, и так ни разу и не упрекнул, что хотя бы для приличия надо было и меня поставить в известность, да можно было и дешевле что-нибудь купить, надо бы по средствам жить, ведь деньги, на переезд, скоро должны были нам очень понадобиться. Так оно и случилось, но у тёщи и на этот случай план уже имелся, дойдёт очередь и о нём рассказать.

С жильём я вывернулся, - к окончанию женой университета в моём кармане уже звенели ключи от квартиры, хоть на первом этаже и не новой, двухкомнатной "хрущобы", зато своей, и во второй половине лета все втроём мы уже сидели в маленькой её кухне, где для Маши был поставлен высокий стульчик, чтобы она была с нами на равных.

Ещё почти через год, - это я думал, что через год, на самом деле гораздо раньше, и, конечно, в моё отсутствие, - в этой квартире, как чёрт из табакерки, вдруг появился Гузкин, уже забытый мною, но не Ольгой, - оказалось, что он распределился в соседний городок. Только потом, из письма от тёщи узнал, что этот его выбор был обусловлен как раз тем обстоятельством, что Город на Большой Реке, в который уезжала Ольга, был поблизости. Сообщила она это с гордостью, - вот, дескать, какова у неё дочь, ведь мужчины едут за ней на край света.

Она была большая искусница писать такие послания, сначала тёща, а потом она же, но с приставкой "экс-", прочитав которые, можно было не сомневаться, - если не знать, конечно, правды, - что её дочь ангел. Почему-то она в этом своём многостраничном письме как бы забыла, что Ольга тогда уже была замужней женщиной, и по сей день, наверное, претендующей называться порядочной, но отнюдь не потаскухой, обещающей мужчинам регулярные встречи. Тёща почему-то старалась не вспоминать уже состоявшийся к тому времени факт: нас развели в суде за несколько минут, когда Ольга подтвердила, что она ждёт ребёнка от "другого мужчины" и уже пакует чемоданы, чтобы ехать в "яблочный город" к нему, уже вьющему семейное гнёздышко.

У "другого мужчины", однако, были, оказывается, совсем другие планы, - "поматросить и бросить", и с чувством исполненного долга отправиться потом к себе, чтобы, наверное, есть яблоки вместе с "другой женщиной". Возможно, впрочем, что сначала он, сгоряча, и в самом деле собирался поступить, как обещал своей любовнице, но его родители, узнав, кого он собирается привести в их дом, - своего-то жилья у него не было, - сказали, что для осуществления этого его желания им самим прежде нужно стать остывшими трупами и желательно похороненными, а там уж как он знает.

Разумеется, тёща целиком была на стороне своей дочери, написавшей в родительский дом, что такое её поведение было вынужденной реакцией на то, что из Приморского города ко мне приезжала некая Ира Иконникова - та, дескать, самая. Всё это узнал из того же тёщиного послания, - ей же было, дескать, обидно, когда ты, не стесняясь жены, проводил с ней время, вот она и решила приблизить к себе когда-то брошенного Гузкина, благо, он был под рукой, в каких-то полтораста километрах. По тёще выходило так, что, вздыхая по Ольге, любовь к которой вот уже много лет, - с того самого лета, когда он приезжал к ней из Крыма, и увидел, что его место занято, - у него была сугубо платоническая, и он только и ждал поблизости, когда его, наконец, поманят, чтобы, наконец, он смог покончить с опостылевшим ему платонизмом.

Ну а потом, как в известном анекдоте про женскую месть, она, якобы, "мстила, мстила и мстила" без устали. Чисто по-женски, тёща свою дочку понимала, - и безо всяких сомнений выписала ей индульгенцию на отпущение грехов. Она не видела в этом событии ничего необычного, она ни разу не упрекнула свою дочь, наоборот, восхищалась её сомнительными успехами, и даже, похоже, радовалась, - моя кровь! По глубокому убеждению тёщи, это событие, - зачатие её дочерью ребёнка от любовника, - никоим образом нельзя рассматривать хоть сколько-нибудь достойным её осуждения. Наверное, её любимым произведением был чеховский рассказ "Живая хронология". В нём описывается семья из пяти человек, родителей и трёх совершенно непохожих детей, в происхождении которых муж нисколько не заблуждается, но продолжает любить свою жену, называет её душкой и делает ей только всяческие приятности.

Своей же ложью о приезде к нам Иры Иконниковой Ольга попутно подставила свою мать, в который уже раз доказавшую свою непорядочность, совершенно непростительную взрослому человеку, претендующему на какое-то уважение. Дело было вот в чём, почему я выше обмолвился, что "та самая".

Ира была реальным человеком, когда-то жившим в Приморском городе, где я провёл два года перед аспирантурой. Это была молодая девушка, носившая одежду какого-то невообразимого размера. Она училась в университете на "инязе", снимала квартиру поблизости от нашего общежития, и иногда заходила к нам в комнату, где мы жили вчетвером - пообщаться. Абсолютно не помню, как Ира стала к нам вхожа, кажется, она была подругой жены одного из наших сослуживцев, заходившим вместе с ними обеими в нашу холостяцкую комнату, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Из-за своих уникальных габаритов она никем, никогда и ни при каких обстоятельствах не рассматривалась в качестве подруги для мужчины (помнишь, Гена, анекдот, оканчивающийся таким утверждением: "Э, нет, столько я не выпью!"?), и из-за этого была совершенно одинока. Хотя умом она особенно не блистала, разговоры с ней не были мне в радость, но я как-то смирился с этим, и по мере возможности изредка скрашивал ей одиночество беседами, исключительно при свидетелях, ведь в нашей комнате всегда был аншлаг, - раз уж она пришла в гости, не выгонять же за порог, как бездомную собаку.

Потом я забыл о существовании тяжеловесной Иры Иконниковой, - через год после моего отъезда в аспирантуру она закончила свой университет и растворилась в необъятных просторах государства, чтобы восхищать своими формами любителей "кустодиевских" женщин где-то на удалении от Приморского города, причём степень этого удаления была мне неведома и никогда не интересовала, я просто выбросил её из головы. За первый год она прислала мне пару писем с той же чепухой, что и в наших беседах, без тени намёка на какие-либо интимные отношения между нами, никаких там "Целую" в конце, или что-либо в этом роде. На первое письмо я, кажется, даже ответил, но на второе ни времени, ни желания уже не хватило. Эти письма где-то валялись среди бумаг, и у меня просто не дошли руки их выбросить, - если бы там было что-то меня компрометирующее, то, наверняка, я бы сделал это в первую очередь.

Лет через пять после описываемых здесь событий, когда я уже давно претерпел эволюцию от холостого мужчины до женатого, Ольга вдруг сказала мне, что мать спрашивала, а не знает ли её дочь, что в Приморском городе у меня есть любовница по фамилии Иконникова. Надо здесь сказать, что туда, не чаще, чем один раз в год, я ездил в командировки, как, впрочем, и многие другие сотрудники института.

Сначала я долго не мог припомнить, кто это такая, ведь прошло уже столько лет, а особенность моей памяти, - напрочь забывать вещи, абсолютно меня не интересующие и не затрагивающие, освобождая в голове место для других, более достойных воспоминаний (хотя, в контексте всего здесь изложенного, многие описываемые события и, главное, их участников, хотелось бы сейчас забыть, словно дурной сон, но вот это-то никак не удаётся, слишком много тут навешано событий и людей), и тут меня осенило, почему совсем недавно мне показались такими знакомыми эти имя и фамилия, когда на соревнованиях по ориентированию, в которых я принимал участие, награждали за победу студентку Иру Иконникову, - она была тёзкой и одновременно однофамилицей той, моей приморской знакомой. Хочется здесь заметить, что всех видов спорта "первая" Ира Иконникова не без успеха могла бы заниматься лишь японской борьбой сумо, тут ей наверняка не было бы равных, жаль только, что тогда оно у нас совершенно не культивировалось.

Вместе с этим до меня дошло, что тёща перечитала всю мою давнишнюю корреспонденцию, и в который уже раз, убедившись в её глубокой непорядочности, снова испытал к ней соответствующее чувство.

Продолжение здесь: http://pomidor.com/q/17454 27.07.2015

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.