Unus ex multis, или Рыбалка на Тивериадском озере

Unus ex multis,
или
Рыбалка на Тивериадском озере



Главное действующее лицо этой истории – шевалье Комоджиа де Гальсен, граф Авонзак, - персонаж авантюрного плана, но имеющий вполне достоверный и узнаваемый исторический прототип.
С тем же успехом можно было бы назвать его Френсис Бэйкон, граф де Сен-Жермен, Джузеппе Бальзамо под именем графа Александра де Калиостро или Джованни Джиакомо Казанова под именем кавалера Сенгаль де Фарусси в честь венецианского сапожника Джеронимо Фаруссо; а также - маркиз де Монферрат, граф Белламар, или Аймар, шевалье Шеннинг, мистер Велдон, граф Салтыков, граф Тцароги, принц Ракоши, граф Габалис, граф Хомпеш, маркиз Лафайет, Питер Стьюарт, который жил в Северной Каролине под явно чужим именем, или таинственный джентльмен в черном, которого Джордж Вашингтон и Бенджамен Франклин называли просто «Профессор».
Загадка этих людей, которых считали самозванцами и авантюристами своего времени, не была разгадана вполне ни современниками, ни последующими исследователями. Тень их присутствия возникала в разных странах, на разных континентах и в разное время, даже тогда, когда каждый из них, по логике вещей, уже не мог существовать физически. Ложные имена, титулы и маски, окутанные тайной биографии – никто не знает их происхождения, целей миссии, которую они исполняли. Все было инсценировкой, даже их смерть.

СОН БЕЛОЙ НИМФАЛИДЫ. Притчи Ворона Гуигина. Начало

СОН БЕЛОЙ НИМФАЛИДЫ





На голой ветке
Ворон сидит одиноко…
Осенний вечер!

Хайку Мацуо Басе (1644—94), японского поэта, на творчество которого значительное влияние оказали идеи дзэн. Перевод В. Марковой.



ВЫСОТА

Высоко ли небо? - спросил человек черную птицу.
- Подпрыгни и узнаешь, - предложил Ворон Гуигин.
Человек подпрыгнул, но не смог подняться выше своей головы. Как он ни пытался, земля не отпускала его.
- Я ничего не понял, - признался человек. Его звали Рихард Авенариус, и он не тратил на мышление больше сил, чем этого требовал предмет раздумья.
- Вот видишь, даже какой-то зонтичный сорняк больше тебя смыслит в высоте , - заметил Гуигин. – Глупец, ты все меришь своей мерой.
Недовольно прокаркав, Ворон отлетел в сторону, на другое дерево.
- Небо – это продолжение моей лапы, - сказал Гуигин.
Человек услышал только воронье карканье, не более того, ибо разумел лишь звуки родного языка. Но в его священной книге сказано, что всякая плоть извратила путь свой на земле, и прозрения добивается ворон, выклевывая глаза заблудшей овце.





ДЕНЬ И НОЧЬ

Ночь не вызывает слепоту. Ее порождает неведение.
- Что такое Солнце? – спросил Крот ночную сторожиху, Белую Сову.
- Никчемная вещь! – просветила его Сова. – Лично мне приятнее ночь, чем день.

СОН БЕЛОЙ НИМФАЛИДЫ. Притчи Ворона Гуигина




ПРОЗРАЧНАЯ ПУСТОТА

Пение Голубого Дракона еще не смолкло в мертвом лесу. Вся Вселенная наполнена его звуками. Но всегда найдется живое существо, которое утверждает, что ничего не слышит.
- Что за песню поет Дракон? – спросила Куропатка.
- Мне не известна эта мелодия, и тебе лучше ее не знать, - ответил Ворон Гуигин.
- Отчего же такие ограничения? – заволновалась пеструшка.
- Никакой дискриминации! Просто те, кто слышит ее, теряют себя.
- Так зачем же ее слушать? От этих драконов одни неприятности. – Куропатка суетливо перелетала с места на место, будто боялась обжечься красной землей, но любопытство все же удерживало ее возле дерева, где на ветке сидел Ворон.
- Можно подумать, что у тебя есть выбор! – усмехнулся Гуигин.
Прозрачная пустота дает возможность увидеть дракона и слышать его храп.




ПЛОДЫ ПОЗНАНИЯ

Почему плоды падают на землю? – спросил Хамелеон.
Глаза его вращались с разные стороны, независимо друг от друга.
- Ты предпочел бы, чтобы плоды возносились на небо? – спросил Ворон Гуигин. – Но они это и делают.
- Как так? – не понял Хамелеон.
- Очень просто: семечко дает отрасль, которая тянется к Солнцу, - объяснил Гуигин.
- Но потом-то вызревшее семя все равно упадет на землю! – заспорил Хамелеон, убежденный, что он поймал на ошибке всезнайку Ворона.
- Песок утоляет твою жажду , - сказал Гуигин. – Попробуй выпить пустыню.
Левый глаз Хамелеона косил вбок на Ворона, а правый – вниз, на камень. Сложенный во рту гармошкой красный язык время от времени стремительно вырывался наружу и склеивал добычу, которую посылал ему ветер.

ИГОРЬ ГАПОЧКА

БРАНДАШМЫГИ ИЗ ГЛУЩОБЫ

Старые сказки о главном

Если поместить нынешнюю реальность в сказку, получится нечто вроде сэндвича из абсурда и фантазии. Зато многие детали видимого бытия приобретают новые тона и звучания. Кое-что удваивается и утраивается. Маски прирастают к реальным прототипам настолько, что без них и нет никакой узнаваемости.
Если мы, противники тирании, по кремлевской терминологии - бандерлоги, то наши антиподы, естественно, - брандашмыги, то есть злопастные чудища, которые троллят в глущобе, или, если угодно, в Лохляндии, заснеженной стране с непредсказуемым прошлым, настоящим и будущим.


БАМБУЧИ НА ВИА ПАСКУДИНИ

Пуtин заехал в Вечный город к другу Берлускони – решил посмотреть, как у них там кризис протекает. Был и повод отметить: Сильвио готовился к отсидке за связь с малолеткой. Хозяин предложил выпить кьянти в траттории, где-нибудь в Транстевере, одном из районов Рима.
Пуtин согласился, хоть ни за что бы не променял кружку немецкого пива на кувшин италийского пойла, от которого одна изжога. Но протокол надо чтить. Только хотели они войти в забегаловку на виа Паскудини, а на пороге лежит небритый итальянский избиратель.
Вид у него был довольно странный: зимняя куртка козьим мехом наружу (это летом-то!), не первой свежести кальсоны «зефирка» в изумрудную полоску, а на голове - черный лакированный шапокляк. Морда опухшая, как у Васи-сантехнеика с бутылки «солнцедара» на третий день запоя.

БРАНДАШМЫГИ ИЗ ГЛУЩОБЫ


ИГОРЬ ГАПОЧКА

БРАНДАШМЫГИ ИЗ ГЛУЩОБЫ

Старые сказки о главном

Если поместить нынешнюю реальность в сказку, получится нечто вроде сэндвича из абсурда и фантазии. Зато многие детали видимого бытия приобретают новые тона и звучания. Кое-что удваивается и утраивается. Маски прирастают к реальным прототипам настолько, что без них и нет никакой узнаваемости.
Если мы, противники тирании, по кремлевской терминологии - бандерлоги, то наши антиподы, естественно, - брандашмыги, то есть злопастные чудища, которые троллят в глущобе, или, если угодно, в Лохляндии, заснеженной стране с непредсказуемым прошлым, настоящим и будущим.


БАМБУЧИ НА ВИА ПАСКУДИНИ

Пуtин заехал в Вечный город к другу Берлускони – решил посмотреть, как у них там кризис протекает. Был и повод отметить: Сильвио готовился к отсидке за связь с малолеткой. Хозяин предложил выпить кьянти в траттории, где-нибудь в Транстевере, одном из районов Рима.
Пуtин согласился, хоть ни за что бы не променял кружку немецкого пива на кувшин италийского пойла, от которого одна изжога. Но протокол надо чтить. Только хотели они войти в забегаловку на виа Паскудини, а на пороге лежит небритый итальянский избиратель.

ТАЙНА ТРЕХ О

ТАЙНА ТРЕХ О,
ИЛИ
НОВАЯ СКАЗКА ПРО КОЛОБКА


Пробуждение стирает сны из памяти, как ластик выбеливает карандашный рисунок на бумаге.
Кажется, что помнишь все детали яркого сновидения, но через минуту-другую обрывки воспоминаний тают, остается лишь сладкое ощущение и… пустота.
На этот раз, я так решил, все будет иначе, и поставил на комод у изголовья самодельную ловушку для снов. Каково же было мое удивление, когда утром следующего дня, едва проснувшись, я услышал бодрый голосок:
- Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, а от тебя, соня, и подавно уйду! – то ли печальная песня братца Иванушки, который Козленочком обернулся, то ли клятва на крови Принца у изголовья Спящей Красавицы.
- Ты – кто? – спросил я, нехотя разжимая слипшийся от сна правый глаз.
- Заяц был косой, Волк – серый, Медведь – косолапый, Лиса – глухая, а ты – слепой, хотя и одноглазый.
Как меня можно не узнать? Я же самый известный на свете Колобок, хорошенький, пригоженький да румяненький. Со стенок короба соскребен, по сусекам подметен, в масле изжарен, в печке пропарен и на окошке остуден.
- Да, да, знаю… - тут я вспомнил того, кто своим заунывным пением раздражал меня с малолетства.
Неужели же тот самый Колобок снова-здорово пробрался в мой сон и застрял в хитроумной ловушке? Ждал я встречи с кем угодно, только не с ним.
Может, кто-то и считает Колобка смелым путешественником, но меня всегда бесила его назойливая песенка-повторяшка: я от этого ушел и от того ушел, дальше – длинный список тех, кто его не съел.

ГЛЫБА РАЗОЧАРОВАНИЯ. Притчи Ворона Гуигина

Притчи Ворона Гуигина


ГЛЫБА РАЗОЧАРОВАНИЯ

Улитка на ходу уткнулась в нечто сущее.
При ближайшем рассмотрении это оказался банальный Камень.
- Безжизненная материя препятствует существованию разума! – возмутилась Улитка.
Для противоположной стороны столкновение не было катастрофой, но вот агрессивное невежество способно поколебать даже камень.
«Неодушевленность вещей есть продукт ограниченности сознания», - подумал Камень.
Преграда казалась столь огромной, что обползти ее потребовался бы целый день. Улитка понимала, что это естественное препятствие, и потому следует смириться с его существованием.
- Назову тебя Глыбой Разочарования, - сказала Улитка.
Ей противостояла целая гора, а не какой-нибудь камешек. Она даже допускала, что эта огромная твердая масса может обладать малюсеньким разумом, столь малым, что даже Улитка не смогла его определить. И все же…
Всякое неделимое есть живое существо.
«Если я скачусь на этого высокомерного слизняка, ползущего на брюхе, будет только мокрое место», - подумал Камень, хоть он не был агрессивен, и Улитка не угрожала его существованию.
Останется ли Улитка сама собой, если потеряет первоначальную форму? Каждая ее клетка – живая. Но лишь сохранение формы есть признак индивидуальности.
- Если землетрясение разрушит гору, сохранит ли какая-то из ее частей разум целого? – размышляла вслух Улитка. Эта мысль была такая большая, что не умещалась под крышей раковины.

ТАЙНА ТРЕХ О, или Новая сказка про Колобка

ТАЙНА ТРЕХ О,
ИЛИ
НОВАЯ СКАЗКА ПРО КОЛОБКА

ИГОРЬ ГАПОЧКА


Пробуждение стирает сны из памяти, как ластик выбеливает карандашный рисунок на бумаге.
Кажется, что помнишь все детали яркого сновидения, но через минуту-другую обрывки воспоминаний тают, остается лишь сладкое ощущение и… пустота.
На этот раз, я так решил, все будет иначе, и поставил на комод у изголовья самодельную ловушку для снов. Каково же было мое удивление, когда утром следующего дня, едва проснувшись, я услышал бодрый голосок:
- Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, а от тебя, соня, и подавно уйду! – то ли печальная песня братца Иванушки, который Козленочком обернулся, то ли клятва на крови Принца у изголовья Спящей Красавицы.
- Ты – кто? – спросил я, нехотя разжимая слипшийся от сна правый глаз.
- Заяц был косой, Волк – серый, Медведь – косолапый, Лиса – глухая, а ты – слепой, хотя и одноглазый.
Как меня можно не узнать? Я же самый известный на свете Колобок, хорошенький, пригоженький да румяненький. Со стенок короба соскребен, по сусекам подметен, в масле изжарен, в печке пропарен и на окошке остуден.
- Да, да, знаю… - тут я вспомнил того, кто своим заунывным пением раздражал меня с малолетства.
Неужели же тот самый Колобок снова-здорово пробрался в мой сон и застрял в хитроумной ловушке? Ждал я встречи с кем угодно, только не с ним.
Может, кто-то и считает Колобка смелым путешественником, но меня всегда бесила его назойливая песенка-повторяшка: я от этого ушел и от того ушел, дальше – длинный список тех, кто его не съел.