Т Р О Л Л Е Й Б У С

Она сидела напротив него. Каждый день она исправно занимала одно и тоже место. Когда Андрей заходил в троллейбус, на конечной остановке и садился на одиноко стоящее сиденье в самом конце салона, на стороне водителя, то он точно знал, что сейчас увидит эту нелепую и смешную девчонку, с торчащими в разные стороны ушками из под густой копны иссиня черных волос, сидящую чуть поодаль, через два ряда, лицом к нему. Она смотрела на Андрея всю дорогу, не отрывая глаз. В этом даже было что- то немножко бесстыдное. И сегодня Андрей решил, если он снова её увидит, то обязательно подойдет и заговорит. Ему уже было неловко от этого пристального взгляда, пусть и прекрасной, но всё же незнакомки. Андрей, как обычно, выходил на Баумановской и поэтому путь предстоял не близкий. Он привычно сел, прокомпостировал билет и достал томик стихов Ахматовой. Маленький такой экземплярчик, который случайно был куплен в подземном переходе. Он его почитывал иногда, по настроению, по пути на работу. Теперь, после операции, когда врачи категорически запретили ему садиться за руль в обозримом будущем, у него появилась масса свободного времени и надо было как-то себя занимать. Ограничить просмотр опостылевшего мусорного ящика, из которого день ото дня ничего кроме черной безнадеги уже давным-давно не лилось на головы жителей нашей великой и могучей, он мог без труда. Телевизор переехал на лоджию и занимал там теперь почетное место между неисправной «Киргизией» и старой дедовской тумбочкой. После того, как любимого деда не стало, у Андрея рука не поднялась отнести её на помойку. Она до сих пор напоминала ему о единственно любимом и родном для него человеке, который сопровождал его по жизни добрых двадцать лет. И вот теперь, тумбочка с полкой для газет и дедовских очков стояла на балконе, как молчаливый укор…. Укор тому, что не договорил, не уделил лишний раз внимания, не проводил в последний путь….

СЛУЧАЙ В БОЛЬНИЦЕ

У всех нас есть тайны. Без тайн наша жизнь становится пресной, словно больничная каша «первого» стола. Но, как говорится- тайна тайне рознь. Знаете, иногда в жизни некой группы людей случается происшествие. Происшествие с людьми, объединенными общими интересами, какой-то специфической условностью или профессией, заставляет задуматься о неких сторонах жизни, не связанных с повседневным, очерченным кругом бытия, о неких материях, стоящих выше понимания человеческого разума. И тогда ЭТО, ТО САМОЕ, чему Вы со своими товарищами, или коллегами, или просто случайными соучастниками стали свидетелями, становится вашей общей тайной. И бывает порой, что не всё то таинственное и непознанное, к которому вам довелось когда-либо в своей жизни прикоснуться, хочется выносить на суд общественности. И даже дело не в том, что рассказанную вами историю могут счесть за нелепую выдумку и всю вашу компанию могут осмеять, и уж конечно дело не в том, что вам просто физически страшно поделиться таинственным знанием со всем остальным миром, рассказать другим людям о том, что же на самом деле с вами произошло, совсем нет. Человеческое любопытство, так же как и человеческое самолюбие не имеет границ и никогда человек не преминет воспользоваться своим уникальным знанием с целью удовлетворения первого или второго. Просто иногда, в нашей жизни случаются такие вещи, которые мы, как бы не старались, объяснить не можем. И тем более, если эти вещи имеют место быть не с одним индивидуумом, а сразу с несколькими. В этом случае и вступает в дело тот самый пресловутый «заговор молчания». Свидетели СОБЫТИЯ договариваются вести себя одинаковым образом, ничего не упоминать или давать одинаковые показания о том событии, в котором им всем довелось принять участие. Дабы не быть осмеянными или непонятыми, в лучшем случае.

СБОЙ ПРОГРАММЫ

В этот злопамятный вечер Никифор Геннадьевич, сидел у телевизора с тарелкой пельменей, как это водится у Черепановых по средам, потому что по четвергам у них, впрочем как и у доброй половины ячеек «советского» общества- рыбный день. Никифор Геннадьевич был в прекрасном расположении духа. На службе, с начала января и до сих пор еще никто, как следует, не раскачался и болотная тина крепко – накрепко охватившая офисный планктон в новогодние праздники, явно отпускать свою хватку пока не собиралась. Рутина, одним словом. Поэтому по заведенной традиции, под пельмешки, Никифор Геннадьевич разделял сегодня свой скромный стол служащего бизнес центра «Южный» вместе с супругой и маленькой бутылочкой огненной воды, ласково прозванной в простонародье «чекушечкой»:
- Тань, а Тань? А ты чего сегодня такая?- Никифор Геннадьевич опрокинул в рот маленькую, тридцати граммовую порцию беленькой и вновь наполнил до краев даже не рюмку, а хрустальный вазончик для яиц. В таких вазончиках обычно подают яйца сваренные всмятку. Как то раз, Никифор Геннадьевич, увидев в соседнем хозмаге этот дивный предмет, сразу прикупил его, штук пять. На всех членов семьи по одному, ну и еще один на всякий случай. И уже потом, позже, попробовав раз хлебнуть из него водки он осознал, что нет лучше дозы, которая так удобно ложится в ротовую полость и не успевая опротиветь лихо пролетает внутрь организма. Попробовал и приспособил лишнюю, пятую часть гарнитура под свои, так сказать мужские нужды.
- Ничего милый, просто на тебя любуюсь. Какой же ты у меня все-таки славный,- надо сказать Никифор Геннадьевич в последнее время чувствовал себя превосходно. Отношения с супругой наконец наладились, дети повзрослели и оперились, готовясь вот-вот покинуть родительское гнездо и светлое семейное будущее сладкой истомой ему уже мерещилось в редкие минуты отдохновения.

ПРОСТИ



Они стояли молча… лицом друг к другу. Мерный стук колес вагона и каких-то пять…семь метров холодного, резинового воздуха разделяли их.
- Пашка?...- прошептал одними губами лейтенант Кузнецов.
- Пашка, ты?- уже вскрикнул он и бросился было сквозь толпу навстречу своему другу детства. Навстречу другу, которого он уже и не чаял найти. К другу, которого он не видел добрых пятнадцать лет. Не видел с того самого момента, когда их, еще не оперившихся птенцов Грозненского детского дома, волею судьбы, на изломе войны, забросило в приемник распределитель в обыкновенном городе Реутове. А после раскидало по бескрайним и необъятным просторам великой Родины в поисках своего счастья. С тех пор он, Алексей Кузнецов, отличник боевой и политической, выпускник высшей школы милиции, пройдя немало вех на своем пути, побывав не раз в горниле уже второй Чеченской, служил здесь, в Московском метрополитене им. В.И.Ленина старшим оперуполномоченным линейного отдела. И вот сейчас он стоял в вагоне состава, приближающегося к станции «Лубянка» и смотрел почти в упор на своего закадычного друга детства, на своего названного брата «Пашку», как он раньше любил его называть. Ибрагим Адыл Паша Исмаилов был последним из рода Вахитовых, тех, которые из села Балхани. Он был одним из тех юнцов, которым посчастливилось когда-то преодолеть страшную горловину войны, пережить междуцарствие, остаться целым и невредимым. Назло всем! И тем и другим… Алексей хорошо помнил тот день, когда в детский дом приехало сразу несколько «крутых» тачек. И когда из первой неспешно вышел немолодой, с красивым орлиным профилем бородач, Пашка сразу кинулся ему на шею с криками «Дядя, дядя». Они долго стояли в окружении охраны дядя и плакали, обнимая друг друга и что-то говоря на своем языке. Алексей по чеченски понимал плохо, но слова «папа, мама, бомба, подвал» он понял.

ПОСЛЕДНИЙ ЧЕСТНЫЙ МЕНТ


- Димка, сынок! Это ты?- Дима, уже с порога, снимая башмаки, нарочно покряхтел, что бы отец мог узнать его по голосу.
- Да, пап, я. Я сейчас- Дима прошел на кухню. Было слышно как зашуршали пакеты и захлопала дверца холодильника.
- Дима, мне ничего не надо. Ты что там принес?- отец сидел на кресле возле телевизора и приглушив звук внимательно вслушивался в то, что происходит на кухне.
- Пап, ну как обычно. Салаты- малаты, колбаса-малбаса…
- А это…к-хм…принес, нет?
- Пап… ну принес, конечно, что я, изверг что ли?
- Ты только Тамаре не говори. Она ругается,- голос отца заметно повеселел, после утвердительного ответа на еженедельный «секретный» вопрос сыну. Дима жил в городе, километров за сорок от поселка, в котором коротал свою старость его слепой, разбитый инсультом отец. После смерти матери, в прошлом году, здоровье его только ухудшилось. И сколько Дима не пытался бороться с наступающей на горло отцу беззубой старухой, с пустыми, чернее ночи глазницами на черепе, ничего не получалось. Врачи сказали просто- не тронь…вонять не будет. Не надо. Возраст уже не тот. Зрение не вернуть- диабет плюс инсульт. Если начинать сейчас какие-то радикальные меры…кто знает, чем это всё может закончиться. А так, тихим сапом, мал по малу- глядишь пяток лет еще протянет. Мать уходила тихо, спокойно, как и прожила всю свою жизнь. Уходила спокойно для окружающих, но только не для себя. Ей было безумно больно. Это читалось на её сжатых до бела губах и в отчаянной мольбе, скатывающейся скупой слезой по любимой материнской щеке. День за днем её пожирал рак. Это чудовищное, страшное животное схватило некогда полную жизни женщину своими черными вонючими клешнями и «сожрало» на глазах у всех близких. «Сожрало» за две недели, так, словно и не было человека, словно и не жил он вовсе. Последнее «Прости» Дима успел сказать уходящей матери буквально за день до…А потом… всё случилось ночью.

МИМОХОДОМ


Принес на работу пакет фиников. Угощаю всех желающих. Кто берет, кто нет. Леша отказывается от протянутого пакета, мотивируя тем, что фиников не ест. Затецкий удивленно восклицает, смачно запихивая в рот один финик за другим:
- Ты что?! А я очень даже люблю. Это же, как семечки, только наоборот…
Вот такие вот ассоциации бывают.

***
Сидим в новом офисе, обедаем. В офис переехали сравнительно недавно и судя по всему никто кроме меня не успел изучить наш этаж и про то, что на этаже есть действующий умывальник не догадывался. Ели курицу руками. Все руки в жиру. Я без задних мыслей пошел и вымыл руки, пока остальные трапезничали и вели оживленную беседу. В общем вернулся в кабинет я также незаметно как и ушел. Не специально, просто так получилось. Вдруг Алексей начинает рыскать глазами по шкафам и полкам и в изумлении смотрит на меня, подняв чуть вверх лоснящиеся руки:
- А ты где руки помыл?
Я возьми да и ляпни:
- А вот у нас в Узбекистане все едят руками, обычаи такие. А после еды, берешь кусочек лепешки, вытираешь им руки и съедаешь его. И всё, руки чистые. И мыть не надо.
Алексей с его природной, гипертрофированной брезгливостью поморщился:
- Что за фигня? Что… правда что ли? И что, ты тоже сейчас хлебом вытер и съел?….
Я, увидев по его лицу, что критическая масса не переваренной пищи достигает предела и весь съеденный им обед рискует оказаться вновь на столе, попытался исправить положение громким искренним смехом и указал ему на умывальник, где после он мыл руки и всё сетовал на узбеков, мол как так можно – вытереть об хлеб руки а потом съесть. Затем вошел в кабинет и еще раз удостоверился у меня, наверное на всякий случай- обманул я его или нет?. Получив утвердительный ответ он еще немного посмотрел на меня подозрительно, а потом успокоился.

………Его Памяти посвящается…….


НАКУ- ПЕНДА - ПИЯ… НАКУ – ТАКА – ПИЯ - МПЕНЗИУЭ

1985 год…. Сидя на заднем ряду оркестровой ямы и еще не осознавая, с чем придется столкнуться мне в этот холодный, промозглый зимний вечер, своим шестым чувством я ощущал какое-то предновогоднее, что ли…радостное, веселье. «Завтра каникулы, ура! Две недели безделья, две недели без «Берегись Автомобиля», две недели без арии «Синьора Помидора» с надоевшими за четыре года одноклассниками», - не это ли радость бытия простого советского школьника, волею судьбы попавшего в «класс баяна»? Школяра, мечтавшего отыграть свою «березку» на обычной «семиструнке», но вопреки своим желаниям, определенного в «духовые», потому что, дедушка в свое время, по случаю, удачно прикупил «Тульскую трехрядку». И вот теперь для периодически терзаемого, во время сдачи экзаменов и ежегодных отчетных школьных концертов, ученика настает время, когда можно забыть обо всех этих Гайднах и Брамсах и просто поиграть в «лянгу» во дворе со сверстниками, хотя бы две недели, перед последним, решающим рывком, перед дипломом, когда отстаивая честь придется доказывать высокой комиссии своё соответствие званию «музыканта». Сейчас, сидя на «четвертой партии», практически засыпая, отжимая, выученную на зубок басовую партию «Помидора» я внезапно услышал какую- то «фальшь» и оглянулся по сторонам, что бы узреть мерзавца, из- за которого Виктор Владимирович заставит нас переигрывать цифру в который раз! Это же надо было так оплошать, накануне Нового Года, когда казалось бы последние полчаса репетиции подходили к концу… Внезапно я увидел лицо Дениса, прирожденного гения гитары, который с легкой ухмылкой, наигрывал в полструны, незнакомую мелодию:… «тум-бум-бум-бум-бум-бум- тум – ба, тум-бум-бум-б

Воскресители




- Обвиняемый встаньте, когда к Вам обращается почтенный суд!- секретарь одернул изнуренного, и казалось, измученного жизнью молодого человека, сидевшего на скамье подсудимых, в дальнем углу. Он встрепенулся, поднял глаза и быстро, словно испуганно, обежал взглядом немногочисленных присутствующих в зале. Потом как-то судорожно сглотнул, встал и произнес:
- Я…, я не виноват. Это не я. Это всё он, понимаете? Он! - Голос его в который раз за день срывался на фальцет.
- Мы это уже слышали неоднократно! Имейте мужество, мистер Томас Пайпер, ответить за содеянное и хотя бы достойно выслушать приговор, весьма заслуженный Вами,- судья Трент зло и невозмутимо посмотрел на подсудимого. Уже который день длился этот не простой процесс и наконец сегодня, несмотря на протесты адвоката Пайпера, после прохождения третьей по счету психиатрической экспертизы, на которой вменяемость этого ублюдка была полностью доказана, ему будет вынесен вердикт «Виновен». Осталось дочитать до конца приговор и отправиться домой, где Лиз наверняка уже накрыла вкусный праздничный стол. Нужно будет сразу, после заседания пропустить рюмашку- другую, что бы неприятная муть, оставшаяся после слушания этого дела, не дала крепкого осадка и не засела в голове надолго. Впереди были Рождественские каникулы и больше срочных дел на ближайшую неделю не предвиделось. Да и с этим тоже надо было кончать побыстрее. Судья заметил, как Пайпер бросил мимолетный взгляд на своего защитника, но тот еле заметно и обреченно пожал плечами и отвернулся от клиента. Он больше ничего не мог сделать для него.
- Томас Гринвей Пайпер! Вы обвиняетесь в тяжких преступлениях против человечества, иначе это никак не назовешь! Выслушайте свой приговор с достоинством и твердостью, такой же, с какой Вы совершали свои злодеяния и наводили ужас на жителей нашего славного города,- Секретарь начал зачитывать приговор, а судья сидел и думал.

Слёзы Нинлиль




Вот уже третью луну передовой отряд легата Фава вместе с самим Цезарем преследовал бегущие в панике остатки некогда великой армии непобедимого Помпея по бескрайним просторам Нубийской пустыни. Великий генерал бежал, поджав хвост точно битый пёс, бежал от своего бывшего союзника по триумвирату не в силах что либо изменить в свою пользу. И Помпей, гонимый, словно шакал, отступал, убегая в глубь Кессадийской пустоши, чтобы может хоть там найти своё последнее пристанище или смерть. Передовой дозорный отряд в две когорты, численностью по шестьдесят шесть всадников на каждую, торопился. Это были лучшие из лучших, которым Марк Антоний мог доверить сопровождать в этом броске великого Цезаря. Цезарь вот уже более суток не давал покоя ни лошадям, ни людям. Клавдий, верный спутник и ближайший соратник Гая опасался, что скоро наступит час, когда они вконец загонят лошадей и сами сгинут в этой проклятой пустыне без следа. Они вырвались вперед от основных сил армии на добрую сотню лиг и ждать подкрепления теперь пришлось бы очень долго, загони они лошадей сейчас.
- Цезарь! Милости прошу. Коням нужен отдых. Да и людям тоже,- Клавдий сровнял своего Огненного с Борисфеном Цезаря. Цезарь пребывал в задумчивости и ответил не сразу.
- Ладно. Привал.
- Осмелюсь предположить, мой повелитель, что у Помпея дела гораздо хуже и он от нас уже никуда не денется. Впереди пустыня на семь лун пути. Мы возьмем его завтра, о Великий. Прикажи разбить лагерь. Надо найти воды. Еще один ночной переход они не вынесут.
-Что ты вечно ноешь?!,- Цезарь поморщился,- не будь ты мне верным другом и слугой давно бы тебя уже четвертовал, негодяй! Дождёмся дозорных. Там посмотрим.
Вперед отряда были высланы еще три группы, веерным порядком, на три лиги вперед. Их не было уже довольно долго. Или они нарвались на засаду, или вправду загнали лошадей. Цезарь снова нахмурил лоб в раздумье, вглядываясь в желтый горизонт.

Чертов Омут

Часть 1


Г А Т Ь

 Не отдам я тебя, Настя, никому не отдам! Богом молю- будь со мной...Всё брошу к ногам твоим слышишь, всё! Проси чего хочешь - люблю я тебя!
 Не надо мне барин ничего, отпусти меня. Я Степана люблю. Мил он мне. Барин прости...,- девушка испуганно отступала в глубь сарая, куда Тумботин загнал несчастную крестьянку. Насте не было еще и восемнадцати, когда молодой граф положил на неё глаз. А сегодня, узнав о предстоящей свадьбе Насти и кузнеца Степана у Кирилла Михайловича помутнел рассудок. Забыв о своем дворянском происхождении, переступив через мужскую гордость он сейчас стоял на коленях перед этой юной, красивой до безумия селянкой и умолял её всем, что имелось у него стать его любовницей. В жены он её не взял бы в любом случае, потому как обнищавший за последние пять лет молодой граф, успел промотать всё свое состояние, оставшееся ему от отца, покойного Михаила Романовича и теперь что бы не попасть в долговую тюрьму у него был лишь один выход- жениться на толстой, страшной дочке генерала майора Чердынцева, чья усадьба находилась в пяти верстах от имения Тумботиных. Но весть о том, что Настя навсегда покинет его дом и у него не останется даже малейшей надежды на их будущее сводила молодого ветерана Кавказкой войны с ума.
 Тогда.......тогда......,- лицо Тумботина внезапно побелело и приобрело зловещий синюшный оттенок. Тумботин медленно поднялся с колен и не моргая, глядя в лицо загнанной в угол девушке на ощупь нашарил, прислоненные к стене вилы. Настя проследив за его рукой обомлела от ужаса
 Барин не смей! Не делай этого Кирилл Михайлович, не делай, Христом Богом тебя молю,- слезы девушки текли по щекам. Настя заломила руки, прикрывая своё лицо и грудь от ополоумевшего человека, надвигающегося к ней в полной тишине, с вилами наперевес. Только раскаты грома и блики молний нарушали ужас тишины, повисший в сарае.

Чужие здесь не ходят




- А дело было летом. Вот как шас. Ну точно помню, ей-ей,- дед Силантий перекрестился и посмотрел на присутствующих.
- Да ладно тебе старый, брехать почем зря! Ну что опять на молодых страху наводишь? Тьфу на тебя, окаянный,- продавщица сделала вид, что сплюнула, укоризненно посмотрев на старика,- Уже в который раз тебе говорю, а ты всё одно и тоже. Зачем портить людям отдых? Будут потом тебя костерить почем зря.
- А сама ты што?
- Што сама?- продавщица передразнила деревенскую интонацию и говор старика.
- Сама не боисся по ночам гулять?
- Да ну тебя к лешему,- продавщица СельПО Сапрыкина махнула на деда рукой и ушла в подсобку, бормоча что-то себе под нос.
- Ну дед, давай, расскажи, не томи,- студенты обступили старика со всех сторон. Егор усмехнулся, складывая продукты в сумку. Он эту историю, о пожаре в психбольнице, еще в старой Базилеевке, уже слышал. Слышал, когда они с мужиками приезжали в здешние края на карася, по весне. Тогда бывший сторож, а ныне просто старик и пенсионер, местный старожила дед Силантий, пудрил им, полупьяным мужикам мозги страшилками, у ночного костерка, там на Архиманке. А сейчас вот «лечит» молодых интернов, приехавших на практику в новый, отстроенный после того злосчастного пожара дурдом. Но тем не менее Егор уходить не торопился, дед Силантий был знатным рассказчиком.
- Ага, вот я и говорю. Как токма его тада привезли, я сразу почуял- чевой-то недоброе будет, ага. Какой-то он странной был. Этот… Пашка, Пашка как его… едрить его душу мать.
- Да не Пашка это был вовсе, не Пашка! Пень старый! Уже всё на свете перепутал,- из глубины подсобки послышался голос не молодой уже продавщицы.
- Как не Пашка? А кто ж тада?- дед почесал затылок, сдвинув, высохшей культей набекрень, выцветший фетровый кепарь.

Обряд (из серии МЕТРО 2033)

Настало утро. Обычное Московское зимнее утро. Обычное, но только не для Ивана Грязанова, студента и начинающего диггера. Именно сегодня, двадцать первого декабря две тысячи десятого года, он должен пройти последний обряд. Обряд посвящения в настоящие рыцари подземелий, в рыцари подземных дорог, как их шайка сама себя любила назвать, щегольнув перед зелеными первокурсницами шрамами на руках и ногах, шрамами и синяками, полученными во время очередной вылазки в страшный, увлекательный подземный мир любимого города. Но Иван был кандидатом в команду не просто «копателей» и бесцельных «шныряльщиков». Он мечтал попасть именно в эту группу, в группу «черных псов», как они сами себя называли. Попасть в группу было нелегко. Во-первых, кандидата должен был рекомендовать кто-то из членов группы, во-вторых, кандидату приходилось ждать какое-то время, пока кто-нибудь из группы не покинет её по каким-либо причинам. Кандидат мог участвовать в посиделках группы, в разных выездах на природу, «псы» никого не отталкивали. Но на настоящее дело новичка ни за что бы не взяли по той простой причине, что он не был избран. Вот поэтому Иван уже битых полгода лазил вместе с другими членами шайки по развалинам Брестской крепости, куда прошлым летом команда устраивала выезд. По Питерским подземельям, куда всех заманила Ольга, девушка Ивана. Кстати, Ольга, уже будучи членом группы, и рекомендовала его, как претендента на место в стае. Иван ждал, терпеливо ждал своего часа. Ждал потому что ему, студенту третьего курса истфака, как никому другому хотелось попасть в эту группу. Ребята ставили своей целью найти и рассекретить так называемое второе метро, «Дэ шесть» по-другому. А Ивана очень интересовал послевоенный период истории страны, он даже собирался после окончания вуза остаться в аспирантуре и писать диссертацию на одну из щекотливых тем, затрагивающих период правления самого кровавого диктатора новейшей истории России.

Полигон (Из серии МЕТРО 2033)





Сергей сидел на верхнем этаже полуразрушенного здания на перекрестке улицы Грекова и Широкой, на самой окраине северной части столицы когда-то могучей страны. Сегодня Сергей был в группе охранения вместе с Санчесом. Уже вторые сутки они вели визуальную разведку и ждали караван. Каравана всё еще не было. В это время года радиационный фон был не так велик, и можно было себе позволить просидеть в ОЗК в надежном укрытии пару другую деньков. Спертая темнота туннелей родной станции Медведково осточертела до тошноты. И особенно сейчас, весной, когда наверху всё живое, пусть даже и враждебное, просыпается после долгой зимней спячки, и ты даже там, внизу, под толщей земных пород и бетона, буквально спинным мозгом ощущаешь дыхание новой жизни, в голову всё чаще и чаще закрадыввается мысль - а не послать ли всё это к чертям собачьим? Не сделать ли «Последний шаг» прямо сейчас, а не когда придет твой час, как это делают старые сталкеры, дабы не обременять свои станции бессмысленной растратой ресурсов на отжившего свой короткий век старика или инвалида? Не шагнуть ли в этот безбрежный, манящий разнообразием диких, ужасных и одновременно красивых красок мир, чтобы там, где-нибудь за поворотом, ты сам мог решить свою судьбу? Зато это будет здесь, наверху, под зеленным небом Москвы, и не придётся ждать своего конца в душных закоулках...
 Серб, прием! Ты живой? - старенькая рация, стоявшая рядом на замшелом кирпиче, внезапно ожила. Сергей дернулся от неожиданности и вернулся в реальный мир из мира своих грез. Он не ответил сразу, и Санчес начал волноваться:
 Серб, прием! Уснул что ли, мать твою? Караван на подходе!
 Санчес, всё в порядке, прием! Я на месте, вижу тебя. - Сергей посмотрел в окуляр снайперского прицела и заметил едва заметное шевеление на крыше здания на севере, прямо по курсу. Вдруг в лучах восходящего солнца там, на крыше, что-то блеснуло, и Сергей понял, что это прицел Санчеса.

Будем жить! (Из серии МЕТРО 2033)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ГОРОД ИЗУМРУДНЫЙ

ГЛАВА 1. ЗНАКОМСТВО

 Дядя Саша, дядя Саша, он очнулся, смотрите… - В голове у Кирилла мутилось, сознание нехотя возвращало его из небытия в реальность. Возвращало жестко и безапелляционно. Сначала включился фоновый шум, словно радиоприемник, который не ловит никаких передач ни на каких волнах, но щелчок после поворота ручки транзистора был... Все еще находясь в кромешной тьме, Кирилл услышал внутри себя нарастающий гул, который затем перерос в голоса и… В одно мгновение он снова стал воспринимать окружающий его мир. Сознание полностью вернулось к нему, а вместе с ним и боль... дикая тупая боль в голове, в шее, во всем измученном теле. Что это была за боль, откуда она шла - Кирилл не мог понять, он еще находился в некоей прострации.
 У-у, гад! Я бы его еще там кончил, ежели бы не ты Саныч, - где-то у изголовья прохрипел противный голос.
 Не смей, Егор! Кто знает, может он еще сгодится. Ты хорошо его привязал? - Второй голос, судя по интонации, был настроен более дружелюбно.
 Да куда уж лучше, пусть только дернется мразь, я его… враз!
 Не надо дядя Егор! - Кто-то накинулся сверху на Кирилла, прикрывая щуплым телом. Судя по голосу и весу, это был ребенок.
«Девочка», - отметил про себя Кирилл, лежа с закрытыми глазами и оценивая сложившуюся ситуацию. Он лежал на чем-то не очень мягком, но и не жестком, вероятно, на неком подобии кровати или лежанки. Раз его сразу не убили - значит, он им нужен – это хорошо. Но его связали, и у него есть, по крайней мере, один потенциальный противник - это плохо. Ну что ж, настало время открыть глаза и познакомиться. Кирилл медленно открыл глаза, щурясь, ожидая яркого света в лицо, но этого не произошло. В помещении, где он был, царил полумрак. Голова просто раскалывалась на части.
 Где я? Кто вы? - Голос у Кирилла тоже был не ахти. В горле пересохло, и говорить было чрезвычайно трудно.