Хождение за три моря с Афанасишной и Никитишной


1.
Всю сознательную жизнь я мечтала полапать живого индуса – не Махатму Ганди на портретах из газет, а живого индийского юношу. Уж из миллиарда я смогу выбрать пару одухотворенных Буддой черных глаз, классический профиль и стройное шоколадное тело с изысканными манерами, и уж найду, где подстелить соломки, чтобы плюхнуться с ним в нирвану.

Нашла в рекламе туры в Индию, пришла в агентство. Предложили распрекрасный тур «Золотой треугольник» плюс Гоа, по кусачей цене. Но если ехать вдвоем, стоимость падала раза в полтора. Однако Фира, моя бессменная тур-подруга, оказалась как назло в пучине очередного кровавого романа. Пришлось скрести подруг по сусекам. Но все дряни как одна ушли в отказ, это я им еще припомню! Но отказаться от экскурсий по древним городам зимой, когда нет удушающей жары, а потом окунуться в тридцатиградусный Индийский океан, я уже не могла.

Будь проклят тот день, когда я позвонила Ванде Афанасьевне и та с радостью согласилась! Это моя землячка, преподша, у которой я в универе еще писала диплом. С тех пор из кандидатки она доросла до докторессы, а из похотливой монашки превратилась в уродливую старую деву-аббатису. При плоской аки доска груди изобилие тела у нее наблюдалось в районе талии и в области живота – райжиртрест и облжирторг. Сильная сутулость, слабое зрение и вечно потная жопа свидетельствовали о титанических диссертационных усилиях. Пол-портрета ее занимал увесистый шнобель с искривленной носовой перегородкой, отчего голос был редкостно гнусав. Химка из жиденьких седых волос напоминала гэдээровских старушек на выгуле.

Невероятные приключения блудниц на святой земле



1.

Фира – давняя любимая подруга, когда-то вместе начинали. Вопрос о ее проф(не)пригодности уперся в пятую точку, которая на самом деле стала жирным бесформенным пятном на ее производственной характеристике. Даже клиент, помешанный на пышных формах, испуганно спрашивал: «Она что, в кринолине?»

Рано и позорно уйдя из секс-индустрии, Фира подрабатывала дизайнершей. Обычно она с надменным лицом выслушивала пожелания клиента, наметанным глазом оценивая его платежеспособность и степень интерьерного дебилизма, затем делала многозначительную паузу, поглощала две-три шоколадки и долго рылась в бюстгальтере, купленном в магазине «Богатырь», будто искала там дизайнерское решение, и, наконец, вопрошала медовым голосом: «Ну, так что, будем этот бред городить или все сделаем, как я скажу?» Потом она садилась за комп и малевала в кислотных тонах невообразимые плоды своей больной фантазии. «У вас будет квартирка в стиле хай-тек, смешанном с провансальским модерном и с легким флером индонезийского кантри. Такого в Москве еще ни у кого нет», - понижая голос, уверенно говорила она всем клиентам. Случаев отказа нуворишей история не зафиксировала.

Муж Фиру давно бросил, а дети выросли и разбежались. Единственной родней, с которой она поддерживала ленивую переписку, была сестра Роза в Израиле. Фира ненавидела это государство, потому что, по слухам, «там все дорого и нет свиных отбивных». Она любила повторять слова классиков, что якобы лучше умереть стоя, чем жить без свинины.

Но, прослышав об отмене виз и сезонных скидках на авиабилеты, Фира засуетилась и предложила мне составить компанию для отдыха на исторической родине. Я прикинула и согласилась позагорать в марте и окунуть свою кормилицу в целебные воды Мертвого моря.

2.

За границей Фира никогда не была, если не считать вояж на Украину за салом и виртуальными женихами.

Звезда Венера


/маргинальная лирика/

WARNING: В тексте встречаются плохие слова, зато искренни и светлы чувства...


Дело было на задворках кожвендиспансера. Меня отправили с товаркой выносить бачок с помоями.
За чугунным мусорным контейнером нежились под вялым поросящим дождиком два козла из мужского отделения. Младший козлик Вася споро снюхался с Тамаркой, и они понеслись за гаражи, а мне достался старый козел.
Мы уселись на его линялой пижамной куртке цвета недетского поноса.

- Ну че, уколемся?

Он достал ампулу пенициллина, я – бициллина. Одноразовый нашли в помойке. Дружно приспустили трусы. Он меня в левую, я его в правую. Укололись, сидим. Все равно ломает.

- А как насчет колес?

Он заглотнул три левомицитина, я – пять эритромицина. Запили из вчерашней лужи. Занюхали рукавом моего халата.

- А, может, нюхнем?

Он снял носок. Помойка померкла и сморщилась. Я достала прокладку и взмахнула крылышками. Ромашки спрятались, поникли лютики.

- Ты животных любишь?

Он снял трусы, чем насмерть перебил аромат носков и помойки, вместе взятых. Впечатлил его мощный пах – грыжа с колтунами. Длинными черными ногтями достал лобкового жучка и подарил мне. Из благодарности я нежно погладила его чесоточной рукой. Он подкинул мне пару свежих трихомонад, я наградила его самкой гонококка. Мы оба любим животных, это сближает.

- А что у тебя за рыжие усы торчат?

Я охотно раздвинула ноги. Он вытащил хомячка.

- Так он же издох!
- Да, уж неделя, как похоронить негде.
Он ногтями вырыл могилку. Отпели. Похоронили. Он вырезал из осиновой палки истинно православный крест. Воткнули в дерн с крестным знамением. Я прослезилась. Он добрый.

бАнальная притча



Жила-была обыкновенная Жопа. В меру упитанная и скромная. Отличалась усидчивостью и непробиваемостью. Потела как все. Регулярно меняла трусы, стараясь не отставать от моды.

Долгие годы учебы лучшим другом ее оставался Стул. В минуты возбуждения она по нему ерзала – иногда лениво, иногда неистово. Но был он, к сожалению, пассивен. Жопа подозревала о его кривых ножках и импотенции. Во всяком случае, подружка Спринцовка и ее тетя Кружка фон Эсмарх так сплетничали.

Потом у Жопы появился тайный любовник – Фаллоимитатор. Сходилась с ним в пучине анальной страсти, лишь ее страсти – потому что безответной. Как партнер он был хоть и тверд, но всегда холоден и безынициативен. Лишенная взаимности, Жопа сильно страдала и полнела.

Но однажды в ее скупой на события жизни появился Член. У него были усы, борода и внушительный вид. Когда он незаметно, но настойчиво терся о Жопу, то возбуждался не на шутку. И даже проявлял фамильярность, тыкая. Говорил: «моя ты Жопочка». Некоторое время Жопа подрожала от возмущения и страха (перед неизведанным) - для приличия. Но высокая должность Члена окончательно решила половой вопрос в его пользу. Жопа наклонилась и уступила. Недолгие ухаживания закончились марш-броском. Так что бедная Жопа даже расслабиться и получить удовольствие не успела.

Зато ей, наконец, перепало немного повышенного социального статуса. Пока отношения с Членом прочились, пропорциАнально росло материальное благополучие и количество супермодных трусов. Однако процветание закончилось бАнальным переметом Члена к соседской жопе. Измена была горькой, а Жопа – полной. Не радовали новые трусы.

Облом



…Он такоооой! Ой, держите меня, подруги! Ой, не могу… Ладно, закажите Зине абсенту и развешивайте уши.


…Глаза – просветленно-серые с легкой желтинкой, как свежая подростковая сперма! Ресницы девичьи русые – хоть косы заплетать. Личико матовое, прозрачное, прожилки голубенькие на висках, как речушки на карте плоскогорья. Носик филигранным холмиком. Губки фруктовые в солнечной опушке, как в берестяной корзинке. Личико правильное – Рембрандт отдыхает! Кудряшки светлые остриженными золотыми ниточками переливаются утренним солнышком. А череп, *лять! Думаете, неважно? Дуры вы сеновальные. Умеренный доликоцефал – вот вершина сексапильности!

Стою на кафедре, как идиотка пришибленная. Забыла, с чего лекцию начать хотела. Первую лекцию на втором курсе. Все тетрадки подоставали, на меня уставились, ждут. И он смотрит на меня, *банутую кандидатку исторических наук. «Закройте ваши гроссбухи, все равно не успеете за мной. Я вас думать учить пришла, а имена и даты в учебниках найдете». Как он на меня посмотрел, девки! Гром и молния прошибли, аж под коленкой зачесалось и блузка к спине листом банным прилипла. Ну и прорвало меня тогда. Что я несла! Будто шампанским упилась на похоронах свекрови. А он зеркала глаз с меня не сводит и слепит, как стая солнечных зайцев. Тонкой рукой в лоб уперся и сверлит, юный засранец. Принц! Не *баться, девки!

Потом сообразила я, пошла по аудитории. Чтоб руки его разглядеть – он за вторым столом. На каком прецизионном станке эту филигрань вытачивали? Каким резцом ваяли это совершенство?

День примирения и согласия


7 ноября. Евгений Петрович лежал на диване и дрочил.
Дрочилось тяжело и по-старчески безысходно. Заходящее осеннее солнце строило ехидные гримасы. Мысли лениво расползались, как насосавшиеся мандавошки, мешали сосредоточиться и комкали мастурбационный сюжет.

В прологе были сладострастные воспоминания бывшего ответственного партработника о девушке его мечты – соседской восьмикласснице Зоеньке Пальчиковой. В слезящихся глазах стоял ангел в гофрированной мини-юбке и с красной ленточкой в толстой, как хвост лемура, косе.

Диспозиция развернулась привычно-естественным образом: Евгений Петрович тщательно подмылся, вставил две свечки анузола, выпил сердечные капли, опустил в баночку с водой челюсти и прилег на оттоманку. Затем достал из кармана мятых брюк с вытянутыми коленками пачку заокеанских денег, пересчитал и по привычке засунул купюры между любимыми страницами книги Сорокина на комоде. Петрович застал приватизацию и успел прихватить скромный заводской пансионатик с лодочной станцией и какой-то сотней гектаров. Арендаторы приносили плату исправно и ежемесячно.

Глаза мечтательно закрылись, руки медленно и с чувством расстегнули заношенную байковую рубашку, а затем и ширинку. Он сказал: «Поехали!» и взмахнул рукой. Но безразличный червяк висел вызывающе вяло. Сюжет требовал завязки. И Евгений Петрович завязал его узлом. Затем включил телевизор, там – «В мире животных». В зажмуренных глазах поплыл калейдоскоп пубертатных медузных грудок, хоровод свежевыловленных устриц и прочих русалочьих девственностей.

Истоки

/Три обнаженные истории из тяжелого детства самой скромной девушки сайта/


Привет вам от Зиночки, мужские особи друга человека!
Именно что от Зиночки. И не смейте называть меня Зиной, Зинкой, Зинаидой. А за Зинулю вообще убью. Но если буду в хорошем настроении, то просто оторву первичные и выщипаю третичные. Знала б, где вторичные, раскалила утюжок.

Фамилия моя Скромневич, по мужу. Пятому, а может шестому, упомнишь тут всех мелких… В изнеможении от лирического настроения я решила поведать вам о нескучной, как литература, моей глубоко половой личной жизни - всего три эпизода моего нелегкого детства.

Иногда недалекие люди спрашивают, почему я такая оторва и не люблю мужчин. А и сама не знаю, а приличного психоаналитика в нашем городе нет. Может вы, касатики, подскажете?

Итак, я родилась в семье нервного паталогоанатома. Мамашка вскоре сбежала по еврейской визе в город Америка, откуда ежегодно присылает мне на день рожденья открытки с батарейками и мудозвонкой песней «Хэпи ****эй Ту Ю».

Папанька отдает всего себя служению Родине и трупам в анатомическом театре. Там он крадет головы, вываривает их дома в кастрюле, очищает, высушивает, покрывает лаком, вставляет в черепа лампочки, а затем продает знакомым как экзотические светильники. На деньги покупает пепси, чтобы запивать краденый на службе спирт.

С пяти лет я училась читать по анатомическому атласу. Первым прочитанным словом было «член», причем был это не член партии (я догадалась по картинке). С тех пор я стала вести дневники, перечитав которые, решилась вот рассказать всю правду о моем тяжелом детстве…


КАК Я ЛИШИЛАСЬ ДЕВСТВЕННОСТИ И ЗАРАБОТАЛА ПЕРВЫЕ ДЕНЬГИ

Мой телепузик


/ТРАГЕДИЯ, всей моей жизни/

О, этот дремучий партизанский Голливуд - орденоносный «Беларусьфильм»! Не знаю, как сейчас, но в застольные годы это был партизанский рай с самогонкой, бульбой и селянской колбасой. Матка, сало, яйки и ружжо – кидаем проверенный реквизит в рафик – и в леса-поля бескрайние! Рассредоточиваемся по шалашам и землянкам. Ох, киновойна, что ты, подлая, сделала… спился каждый четвертый…. Эх, тревожная молодость, комсомольский задор и всего три аборта!
Но, подло развалив Союз, заговорщики из Беловежской пущи подложили мину и под «Партизанфильм». Киношки про войну снимать стало не модно, кинопроцесс застрял, как сапог оккупанта в болотах Полесья. Меня сократили за отказ играть в мыльной опере роль матери Батьки. С моей-то красотой и скромностью, придурки!
Тогда я эмигрировала в буржуазную Москву, где поимела оглушительный женский успех и нескольких мужей. Однако после похорон очередного разряженного суженого и разнузданного разгула «Аншлага» я превозмогла гордость и тихо репатриировалась в заповедник колхозного капитализма, который превратился во вполне независимый паханат.
Поскольку моя бывшая кинофирма прозябала, жуя бюджетных «зайчиков», я обратила нежный взор на местное телевидение. Не утерпела, пошла на кастинг. Отбирали на роль ведущей в программе «Бойцы вспоминают минувшие дни…».
Еще дома я решила войти в образ. Приняла на завтрак сто граммов бурачковой, потом натянула лаковые ботфорты, кожанку на голы перси, гремучую бижутерию крест-накрест, как пулеметные ленты, ну и мини-юбку, с национальным орнаментом. Красную повязку дружинника на рукав, чтоб с полицайкой не спутали. На головку – пилотку с брошкой.

Премьерка



/Первый бал Зиночки Скромневич/

Часть 1.

Это было в славные времена, когда меня еще не величали гранд-дамой демимонда, когда на демонстрации ходили по разнарядке райкома, давились за колбасой в гастрономе, а в телевизоре ежевечерне видели не наглую лошадиную морду блондинки без грудей, а доброго дедушку с пятью золотыми звездами, иногда попадавшего верхней губой по нижней.

Я только пошла курсисткой на подготовительное отделение института благородных девиц имени иностранных языков в городе-герое. Зачем поперлась? Замуж мечтала за иностранца, как любая приличная советская девушка.

А где порядочной девушке было пройти языковую практику, как не в гостинице для иностранных гостей из капстран? Ой, только не говорите мне, что в общежитии для студентов из недоразвитых стран тридцать третьего мира! Я вошла однажды, так от запаха вьетнамской жареной селедки упала в обморок и пришла в сознание, только когда подруга поднесла к носу ватку с шанелью №5.

На подготовительном у меня завелась подружка Фира, которую много лет не выпускали на ПМЖ в Израиль (хотя настрополилась - она ж не дура - в Америку), а на вступительных везде заваливали за пятый пункт. Заметьте, не за пятую точку, которая у нее была в более, чем порядке, а за потенциальную принадлежность к пятой колонне. Короче, Фира была круглой пятерочницей.

Так вот, у нее был мальчик-зайчик из одноклассников, который строил мне глазки. Однажды он пригласил нас с Фирой в ресторацию гостиницы «Интурист». В те годы я была скромна не по годам, потому оделась соответственно: паленая мини-миниюбка в облипку и кофточка в жуткий розовый цветочек.

Не ходите, девки, замуж


/Умопомрачительная история первого замужества самой скромной девушки сайта/

Когда я достигла призывного брачного возраста, то решила немедленно выполнить детородный долг перед матерью Родиной и сходить замуж.

Женишок нарисовался с быстротой очереди за тройным одеколоном. Уж не знаю, в какой опохмеляльне нарыл мой упитый папашка этого Игорьпалыча. В день моего совершеннолетия он припер в дом этого питерского пенсионера Горкальцева с московской пропиской, тремя бормотушками и кульком подушечек. Хоть я в те суровые годы и была повернута на ирисках «Кис-кис», но ненавязчивое внимание заслуженного драматурга Мордовской АССР запало юной девушке в душу. Я рыдала от перечислений захолустных драмтеатров, в которых ставились пиесы моего обольстителя. А от театральных прихохаток и портвейна мои ноги раздвигались, как невские мосты, мозги суживались до одной восторженной извилины, а глаза неумолимо наливались любовью.

Игоряша, как он позволил себя называть после слюняво-засосного брудершафта, был образцом блокадного интеллигента. За долгие послевоенные годы он с лихвой компенсировал лихолетнее недоедание, и стул лишь немощно поскрипывал под его драматическими полутора центнерами. В сидячей позе представительское брюшко уверенно прикрывало нетерпеливые коленки. В подсолнечных глазках читались объявления о знакомстве из любимой газеты «Из рук в руки». Сливовый нос на фоне грушевидного лица и лысый, как дыня, череп придавали ему законченный фруктовый вид. Аппетитный старец, подумала я, гонорарный.

Век воли не видать


/Производственная драма в народно-криминальных традициях/

Ну сколько можно влачить, я вас спрашиваю! Сколько можно подвергать свои нежные тела беспредельной капиталистической эксплуатации в мире чистого гана? Тело дается человеку один раз, и продать его нужно так, чтобы не было мучительно больно и стыдно, - где-то я это читала, век воли не видать.

Так вот, села я за ерунду – так, мелочь. Как-то по утрянке очередной муженек – путаюсь, какой по счету – полез на меня спьяну с ревнивой подозрительностью и оскорбительно неподмытыми намерениями. А я сладостно почивала после преферанса с коньяком, где обула на могучую зеленую кучку суровое лицо закавказской национальности. Горный сокол отполз с утренним паровозом на восемь взяток при мизере. Ну, я утешила, как могла, даже два раза.

Так вот, нетрезвый муженек, царство небесное этому ублюдку, вернулся из казино внеурочно, с первыми горластыми петухами, и узрел на белоснежных простынях следы курчавого кавказского колорита. Пасть он разинул по-петушиному крикливо, ремень зачем-то из портков стал вытягивать. Нашел девочку!

А канделябр мерцал прокопченной бронзой в изголовье. Пока не соприкоснулся плотно с темечком ныне покойного супруга. Дали пять лет за неумышленное, изверги в мантиях. Купила старого еврея-адвоката, по апелляции скостили до двух за превышение самообороны. Смазали кого надо, и меня по этапу, исправляться на «химию» - лифтостроительный завод имени Клары Лихтенштейн. Учоччыцей.

Там я и познакомилась с товарками по несчастью Ренатой Туточкиной и Сюзанной Писюк. Девки тоже сидели за справедливость – безутешные гордые вдовы.

Кавказская пленница


/Героическая история гаремных и прифронтовых подвигов самой скромной девушки сайта/


Вот не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Моя подруга Сюзи, например, нашла в интернете, а потеряла в туалете. Обманутые клиенты утопили ее нежного олигарха сетевого маркетинга в унитазе. Фирма лопнула, как китайский презерватив, и Сюзанна Писюк снова пошла по рукам широкими шагами. Подрабатывала в дешевом бубнистанском ресторане при караван-сарае в глухом тупичке за Черкизовским. Клиент шел в основном базарный, среднего звена, не наш уровень.

И вот звонит подруга, задыхаясь от волненья. Мол, вечером ждут дорогого гостя, который тащится от танца живота и сует зеленые купюры в трусы кому не попадя, а танцовщица захворала, как на грех. Мол, Зиночка, озолотишься! А я когда-то на «химии» показывала чудеса самодеятельности местному начальству за пачку чаю. Сюзи вспомнила и ну уговаривать. Я глядь в зеркало: под глазами уже не мешки, а авоськи со стеклотарой. На попе чирий в придачу выскочил. Ох, не в форме, но ведь же на мели совсем. Решилась по принципу: «прикинься старухой и сделай проруху». Пошла, короче, навстречу судьбе и просьбам трудящихся.

Бикини надела с висюльками, на голову башню вавилонскую с бисером, бижу обвесилась, как рождественская елка. Гипюром чирий кое-как прикрыла, а на трусики повесила замок с торчащим спереди ключиком – для интриги и романтики. Сюзанке показались мелкими мои сережки, так в уши вставили номерки из гардероба. На сцену вышла на цыпочках, с зажатым между ног кальяном. Полтанца раскуривала и строила всем глазки, пока не вычислила главного падишаха. Тогда и крутанула бедрами неслабо.

Увидеть Бобруйск и умереть



/Гнусная антисемитская история еврейского счастья самой скромной девушки сайта/


Эх, приятно, черт возьми, годами не видеть любимых подруг, но однажды случайно встретить в бутике на Кузнецком! Щурюсь и думаю, что за фифа в соболях, жемчугах и красных сапогах в июльской духоте. Знакомые очертания двух центнеров веснушчатого теста выпирали из всех зеркал. Вдруг поворачивается отъетая харя Ренаты Туточкиной, вечнорыжей неудачницы. Неужто это Рени, моя баррикадная подруга?!

Дальше сцена из бобруйской оперетты «Не может быть, столько не живут!», в трех картинах: 1) окуклившиеся от расплоха глаза; 2) гримаса негаданного счастья долгожданной встречи; 3) принятие выигрышной позы с распахиванием шубы и оголением невозможно кровавых ботфортов по самые ляжки.

– Зиночка, любимая подруга! Ты ли это в белокаменной?! Что ж не позвонила? – приторное чмокание напомаженными губами мимо щек. – А я думала, ты давно на Кипре, в Средиземном море отмываешь капиталы своего нефтяного прынца, – скороговоркой нашлепали тонкие вяло-розовые губы. – В Москве на побывке?

В глазах подруги незадача: то ли поумирать от зависти, то ли хвастануть своим благополучием энд процветанием. Напряглась, короче.

– Ну что ты, Рени, мой олигарх давно отошел в мир иной – свой алкогольный рай, прихватив ящик водки. Империю его растащили подельники, госимуществу, как водится, перепало. А я что? Только и успел православный жлоб мерина переписать на меня, так и тот долбанула с похмелья и досады после поминок. Я снова безутешная вдова, Ренатка!