Облом

…Он такоооой! Ой, держите меня, подруги! Ой, не могу… Ладно, закажите Зине абсенту и развешивайте уши.


…Глаза – просветленно-серые с легкой желтинкой, как свежая подростковая сперма! Ресницы девичьи русые – хоть косы заплетать. Личико матовое, прозрачное, прожилки голубенькие на висках, как речушки на карте плоскогорья. Носик филигранным холмиком. Губки фруктовые в солнечной опушке, как в берестяной корзинке. Личико правильное – Рембрандт отдыхает! Кудряшки светлые остриженными золотыми ниточками переливаются утренним солнышком. А череп, *лять! Думаете, неважно? Дуры вы сеновальные. Умеренный доликоцефал – вот вершина сексапильности!

Стою на кафедре, как идиотка пришибленная. Забыла, с чего лекцию начать хотела. Первую лекцию на втором курсе. Все тетрадки подоставали, на меня уставились, ждут. И он смотрит на меня, *банутую кандидатку исторических наук. «Закройте ваши гроссбухи, все равно не успеете за мной. Я вас думать учить пришла, а имена и даты в учебниках найдете». Как он на меня посмотрел, девки! Гром и молния прошибли, аж под коленкой зачесалось и блузка к спине листом банным прилипла. Ну и прорвало меня тогда. Что я несла! Будто шампанским упилась на похоронах свекрови. А он зеркала глаз с меня не сводит и слепит, как стая солнечных зайцев. Тонкой рукой в лоб уперся и сверлит, юный засранец. Принц! Не *баться, девки!

Потом сообразила я, пошла по аудитории. Чтоб руки его разглядеть – он за вторым столом. На каком прецизионном станке эту филигрань вытачивали? Каким резцом ваяли это совершенство? Как представила, что этот аккуратный длинный пальчик скользит по моим губам, чуть Верку Засулич с Фигнер не перепутала. Обошла, уперлась глазами бесстыжими в его затылок, сбежала по игривой косичке за воротник, носом потянула – аромат свежести. Такой невь*бенной утренней свежести! Как представила его выходящим из душа, с капельками воды на бритом полотенцем подбородке… Девки, тут впору было забыть, из-за чего была гражданская и куда была интервенция!

Да не *изди ты, Светка, не хватит мне! Эй, гарсон, еще двойной абсент! Слушайте дальше, девки. Или не интересно? То-то!
… А он развернул на меня взгляд наивный, чистый, как горный боржом с пузырьками, головку пятерней подпер и мутотень мою программную слушает, про какую-то новейшую историю... А новейшая история моей жизни сидит во втором ряду! Собрала последние силушки, глаза подняла, как гантели, меж рядов прошлась, чтоб хоть чуть сосредоточиться.

Как же, *лять, сосредоточилась! Ну какого он ногу из-за стола выставил, с задранной штаниной! Из носка такой лакомый кусок загорелой волосатой ножки, так и хочется рукой погладить или ущипнуть. Эх, на коленку бы его присесть! Да головку к груди прижать, да целовать эти нежные пионы губ до конца пары…

Тут звонок. Я за ним в коридор, ничего не соображаю. Он у подоконника остановился возле телки какой-то джинсовой, ну, из тех, что по углам на дискотеках очками стреляют и фанту сосут. Та очки пальцем втерла и жеманится, а он кивает. Сопля, в дочки нам годится, а пялиться нагло научилась. Убила бы курву, как эсеры Мирбаха.
А он такой росленький, стройный, не спортивный, но и не здыхлик. Статуэточка эллинская. Ну, я сообразила их расписание глянуть: физвоспитание у них следом, а у меня форточка. Лекцию до конца еле дотянула, Коллонтай чуть женой Фрунзе не обозвала.

Как дура последняя понеслась вместо кафедры в спортзал. А у них волейбол. Я забилась в уголок неприметный, здрасьте-петрилич, я-тут-посижу-мозги-проветрю.
Выходит в красных трусах, майчонке белой, руки-ноги бронзовеют отлетевшим летом. Фигня, что играть не умеет, ни одного мяча не берет. Все равно он самый!
Раздела я его, сами понимаете… а где халдей с моим абсентом?… по самое ой-ой-ой. Глазами *лядскими, натурально. Нахер потную майку с ладной грудки. Трусы снимала медленно, с одышкой. А плавки под ними рвала зубами.
Че ты ржешь, Светка? Смотри на мой новый фарфоровый мост и завидуй. Лучше б к протезисту сходила, чем бабки на Анталью и недомытых турчат грохать. А помнишь, Аничка, ее пэтэушника, что слинял из-за коронок и целлюлита? Да, злая сегодня я, девки, давайте хряпнем лучше.

Короче, обсосала лапочку за час, изласкала-отмутузила, заглотила по гланды, поперхнулась, но не выплюнула. Уж не помню, сколько раз он кончил, но я так потекла, что пришлось боком-боком из спортзала. Он меня заметил, но внимания ноль – на игре барсик был сосредоточенный. Сходила я в забегаловку на углу, опрокинула пару мензурок, чуть полегчало. Ну, думаю, поймаю подле раздевалки и пойду на решительный штурм. Подкрасилась, сиськи подбила, стою на боевом посту, мечтаю сигаретой.

Вхожу мысленно в пустую раздевалку. Запах пота молодецкого шибает. Но вы ж знаете: не придумали еще той плетки, что мой бабий обух перешибет! Лезу к нему под душ, вплетаю свою басму в теплые струи, выливаю воду из лодочек, а потом сползаю по о*уевшему мальчику пересохшими от воды губами. Водопад слез из рассекателя туманит мои бесстыжие очи, но опытный рот не промахивается. Под сенью струй сосите… А *ули нам, много ли осталось?
И оживает цветочек аленький на крепнущем стебельке. И пальчики точеные роняют мыло и, дрожа, опускаются мне на плечи. Не держат стройные ноги, подламываются, и бьются острые нетерпеливые коленки о кафельную мутность желтого пола, так что едва успеваю перехватить его губные черешни и зверски выдавить каплю сладкого сока. А вы хотели любовь без крови? Так ешьте тертую морковь!

Потом тащу из-под душа вожделенное тело на деревянную скамейку со шкафчиками – скамью подсудимых. Пусть судят! За этот грех готова головой в котел кипящий.
Он расстилается на скамье пушистой скатертью, а я целую бахрому, утопая носом в шелковом паху. Затем язычком по краснеющей от смущения лодыжке, и пью росу между дрожащих пальцев возбужденных ног. А он неловко отрывает от моей кожи мокрый аглицкий костюм, уставший лиф и изумленные трусы. От ласк груди зажмуриваюсь, как кошка на нагретом подоконнике, и выгибаю шею, потом трусь сосками об окровавленный подбородок, пока не ощущаю наконец сладостный укус. И вот я течная сука! Пусть лижет гад, пусть рвет зубами раскаленный уголек моей зрелости! А я потом гусарским прыжком Надюшки Дуровой усядусь и буду скакать до победного конца, победным кличем оглашая раздевалку и окрестности!… И пусть вокруг толпятся дрочливые студенты, и пусть стекает их завистливая влага по моим бедрам. Эксгиби монументум, вашу мать!

…Нет, зайчик, я не пьяна, чтобы закусывать всякой дрянью, пошел в жопу!
Так вот, подруги… Выходит из раздевалки, меня не замечает. Я за ним – русские не сдаются. Коня на скаку останавливать, правда, не стала. И вообще, в горящую избу влом. Вышла на крыльцо. Он в иномарку садится.

А сейчас, девки, сидите, не падайте…
Эй, гарсон, ну неси по последней, сдачи не надо!

Так вот, за рулем молодой мужик при всех делах. И сразу обниматься и взасос. Стекла тонированные, но что надо, я углядеть успела.
Знаете, что? Насрать мне на гомиков, их дела по*ую. Но мне-то за что такую подлянку?! Разве ж я его, сокола, не выстрадала? Такой облом! Статью, *лять, взад, гомосексуализм запретить, всем пидорам тавро на лоб! Но пасаран! Чтоб нас, честных девушек не обламывали! Правда же?

Да не реву я, тушь в глаза попала. Да отъ*бись ты со своим платочком. Ну ладно, подруги, поплетусь. Я ж борщ мужу обещала, и путассу под маринадом, реферат дочке проверить опять же, да и к семинару готовиться надо. *издец, какая вредная работа! Если б не двойное лекарство и душевные подруги… Кстати, Светик, а твоему племяннику-гимнасту сколько натикало? Уже шестнадцать? Подумать только, как быстро дети зреют… Да не кукситесь, девки, пошутила я… 21.08.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.