Мистическое путешествие по лабиринтам сердца

Во сне, наяву, по волне моей памяти я поплыву.
(«По волне моей памяти» Н. Гильен, пер. И. Тыняновой)


Проснувшись утром, я протяжно застонал, как раненый пёс. Бегающие глаза бывшего друга, пустые оправдания, а самое противное – чувство, что самый близкий человек предал тебя, и предавал на протяжении полугода не раз и не два, каждый день встречаясь с тобой на работе, и каждый день лгал. И ради чего? Ради денег, которых мне никогда не было жаль ни для него, ни для кого вообще.

Что дальше? Как жить сегодня и завтра, ведь надо идти на работу… И в тот миг я понял одно – мне уже никогда не переступить порог заводской проходной. Я взял в руки коробочку сотового телефона, набрал SMS: «Я увольняюсь. Меня не ищите, нужно побыть одному. Простите!» – и отправил сообщение начальнику. Спустил мобильник в унитаз, принял душ и собрал в дорогу рюкзак. Заскочил в сбербанк, заплатил за квартиру примерно на год вперед. Купил провиант на первое время и вернулся домой.

Невольно задержался у фотографии Маши, покинувшей меня, улетевшей далеко и надолго – так улетают ангелы, святые и любимые.

– Ты собрался в путешествие? – раздался из гостиной голосок Маши, пока я переобувался.

– Да, Маша, мне нужно побыть одному. Я задыхаюсь в мире жадности и обмана. Это не для меня. Лучше умереть под забором в нищете, чем видеть бегающие глаза друга, который предал тебя ради каких-то денег.

Маша, будь хорошей!

Это утро началось вполне обычно и ничего «такого» не предвещало. Сначала на своей щечке она ощутила теплый мамин поцелуй. Потом сонным ушком услышала «с добрым утром, солнышко». Затем медленно открыла заспанные глазки и обрадовалась золотистому пятнышку на стене. И вот она села на кроватке, свесила ножки, потрясла головкой, совсем как котик, и увидела перед собой икону Спаса.

- Доброе утро, - прошептала она и улыбнулась.

Мама Оля говорила, если хочешь узнать, хорошая ты сегодня или плохая, нужно посмотреть на Боженьку. Если Он улыбается, то ты хорошая, а если смотрит строго, то надо вспомнить свои капризы и просить прощения. Сегодня с иконки на девочку смотрели ласковые глаза доброго Боженьки. Глазки Его даже улыбались! Значит все хорошо. Девочка спрыгнула с кроватки и побежала по обычным утренним делам.

Какая наша Машенька? Да, в общем, обычная для своих небольших лет. Светленькая, тоненькая, веселая. И правда: почти всегда у нее «рот до ушей», как говорит мама Оля. Иногда, конечно, налетает тучка-невеличка на ее улыбчивую мордашку, но это бывает редко и ненадолго. Налетит и улетит. И снова «рот до ушей, хоть завязочки пришей».

Так. Глазки? Сейчас посмотрим… Эй, непоседа, покажи-ка свои глазки! Значит так: серо-зелено-голубые в крапинку с полосочками, почти круглые и блестящие. Иногда из них словно искорки сыплятся - это значит, Машенька уже смеется или готовится приступить к этому занятию. Ножки у нее «веселые», потому что покоя не знают. Ручки - «цап-царапки», потому что все хватают и трогают.

Садовник

Вот и солнышко золотым шариком в серебристую воду окунается. Море быстро меняет теплую позолоту на прохладу серебристо-сизой ртути. Легкая волна с шелестом накатывает и пенится у самого берега. От мелкой гальки поднимается тепло, накопленное жарким полднем. Вдруг затихают все звуки.
Красный луч от солнечного диска вспыхивает зеленым изумрудом. Объявлен конец времен на сей день… Люди перестают шаркать и сыпать смехом по набережной, переходят на приглушенный шепот. Все и вся - провожают солнце.
Когда удается, прихожу сюда наблюдать это великое зрелище. Сердце наполняется тишиной и благодарностью. Не думал, что работа в этом курортном месте, довольно соблазнительном на первый взгляд, обернется для меня эдакой тихой гаванью спасения.
По кипарисовой аллее, по тихой улочке с симпатичными домиками, в цветах и садовых зарослях, по цветным плиткам тротуара иду, шлепаю себе в шлепанцах, домой.
На улице нашей мирно играют детки, соседи сыто прогуливают гладких собак, неспешно ступают важные коты, изредка прошелестит шинами автомобиль, бесшумно пронесутся велосипедисты, ребятки на роликах. Прохожу под аркой изогнутого кипариса, мимо огромного куста флокса с шарами зеленых, красных и синих цветов. Открываю синюю металлическую дверь и вхожу во двор. Под виноградным навесом за длинным столом в это время всегда людно: хозяева принимают гостей.
Сергей, добрый мой хозяин и благодетель, приглашает присесть и меня. Передо мной появляется тарелка с тушеной фасолью, кабачками и шашлыком - это позаботилась Светочка, мамина помощница, девочка тихая и хозяйственная. Если честно, я не голоден, но такая уж здесь традиция, и не мне ее ломать.

Путь к Отцу

Свобода! Я вырвался из этих ужасных оков. Передо мной открылись светлые дали. Даже облачные небеса разодрались и исторгли солнечный свет.
Первое, что я сделал, — купил шикарную машину. Сейчас я поворачиваю на шоссе и давлю педаль акселератора до упора. О, восторг! Кроны деревьев по обочинам сливаются в зеленые ленты. Мощный мотор там, под сверкающим капотом, ревет и сообщает колесам жуткую силу вращения. Черный гладкий асфальт дороги несется на меня и, перетертый рифленым протектором беспощадных колес, выбрасывается назад и превращается в тонкую нить, тающую за горизонтом. А вокруг меня, в этом салоне, — мягкая кожа, плавные изгибы пластика, музыка со всех сторон сразу. Ну и, конечно, — мои уверенные руки настоящего мужчины на рулевом прямоугольнике.
Молодчага отец, ничего не скажешь, отдал мою долю без скандала. Нет, конечно, поговорил для порядка, расспросил насчет планов. Только он-то меня знает: если что решил — нипочем не отступлюсь. А решил я, братцы, жить свободно. А не так, как этого кто-то хочет, не так, как кем-то положено, а как этого хочу я. Вот так. На прощанье он сказал: возвращайся, если что... Нет, отец, скоро ты меня не жди. Надоела мне твоя правильная жизнь, надоело слушать, опустив голову: это нельзя, это не так, это не эдак. На-до-е-ло! Свободы хочу, свободы!
Однажды, а случилось это со мной в юности, я упросил отца отпустить меня к тропическому морскому побережью. Вручил он мне тогда деньги и сказал, чтобы я постоянно помнил об одном: чем красивее и роскошнее место, тем больше там жуликов и мечтателей, что в его представлении одно и то же.

Наш старый дом

После обеда в комнате моей создалась жара, и уж совсем я взопрел. Потому надел свою любимую синюю майку, подтянул повыше трико за рубль сорок, сунул ноги в сандалеты и красивый, как лебедь, вышел посидеть на лавочку во двор.

Сколь уж? Да уж, поди, годков тридцать с гаком живу в этом доме, а нажиться да нарадоваться все не могу. Так уж тут все ладно и добротно! Стены у нас толстые, кирпичные, теплые; коридор прямой, просторный. Наши в нем даже любят вешать чего из хозяйства: тазики, вешалки с тулупчиками, ну и там коляски малышовые тоже здесь приходуют.

А чего ж месту зазря пропадать! Место, оно ведь как? Всенепременно требует заполнения себя.

Вот и двор у нас — ну, чистый санаторий! Сирень вот рядом со мной в палисаде, тополя и березки солидненькие, да толстые. Не то что, когда мы сюда переехали. Вон ту — под моими окнами — мы с Юрием Палычем насаждали. Времена были тогда, хоть и строгие, но хорошие: народ все об общественном пекся. Вот и мы с Палычем пошли как-то в лес, подобрали там саженцев покрепче, покраше — да и высадили, вон, вкруг дома нашего. Чтоб, значит, народу было еще лучше жить да работать спорее.

Тут ведь как? Если проснешься утречком, выйдешь из дому, оглянешь окрестности — на тебе тут: и деревцы, и цветочки какие-разные, опять же птички небесные весело чирикают… Да неуж после такого утречка ты работать будешь с холодком? Никак! Трактором под купол взовьешься – вот чего.

Вот из-за угла нарисовался Нилыч с авоськой — сразу видно человек из магазина при покупках. Раньше состоял в начальниках больших: бригадир каменщиков. Да вот через это дело — ну, наше обычное русское — много он скорбей претерпел.

Мiру - миp!

100-летию Владимира Набокова посвящается

Зашел я к нему совсем ненадолго. На улице ветрено, похолодало, и мне срочно потребовалось согреться, а у Барина всегда имелся приличный горячий чай.
Однажды он совершил кругосветное путешествие с целью собирания рецептов приготовления чая в разных странах. Итогом этой познавательной поездки явилась книга с большим количеством цветных иллюстраций и текста, набранного тоже цветными шрифтами. Когда я спросил, зачем нужна эта книга, он даже рот открыл от удивления: как это зачем, конечно, для того, чтобы процесс потребления этого напитка превратить в осознанное действие. Ты подумай, распалялся он, нервно ерзая в кресле, доколе мы всё будем делать необдуманно, механически; мы же в конце концов не автоматы газированной воды, а всё же люди, то есть субстанция мыслящая хоть как-то. Ладно-ладно, успокаивал его я, раз так, то напои меня чаем, приготовленным по какому-нибудь уникальному рецепту.
Я никак не ожидал, что Барин совершит этот необычный поступок: он встал из своего кресла, к которому, казалось, прирос навечно, — и снова сел, уже в изнеможении. Ты, говорит, прекрати свои пижонские замашки! Мы не имеем права отрываться от нашего народа, так что пей чай, как все, без выкрутас. После этой тирады, вызвавшей у меня целую бурю противоречивых эмоций, он сыпанул щепотку английского чая из жестяной коробки в фарфоровый заварной чайник с отбитым носиком, плеснул туда кипятку из мятого многочисленными падениями на пол с высоты стола электрочайника и приказал мне ополоснуть в тазике ранее использованные чашки.

Ниночка

Вечером со всех домов потянулись соседи к тете Матрене. Несли каждый что смог уделить от своей бедности: кто пяток яиц, кто кусок сала, кто каравай хлеба; курточку болоньевую, совсем даже приличную, только в локотке аккуратно подшитую; да вот тетя Аня от дочки своей свитерок розовый поднесла. Так всем миром и собрали деревенскую любимицу Ниночку в город, в институт поступать.

А чего же ей-то да не поступить? Училась девочка, слава Богу, старательно, прилежно, только вот... уж больно скромна — не чета городским, и голосок имела тихонький да тоненький, и доказать чего, настоять на своей правоте — этого не сумеет.
Проводила тетя Матрена свою племянницу до автобуса, взглянула последний раз на тоненькую фигурку, на добрую улыбку родного личика да пошла на заутреню в церковь: молиться за девочку, свечку поставить к образу Царицы Небесной, Заступницы сиротинушки убогой.

Только несмотря на сомнения деревенских, поступила Ниночка, поступила. И отвечала на экзаменах исправно, и аттестат ее с пятерочками приемной комиссии приглянулся, и подружки в общежитии — тоже деревенские оказались — поддержали добрым словом. Ниночка с ними до самого окончания и прожила в одной комнате, так и ходили всюду втроем: смугленькая Тамара, русоволосая Ниночка, а самая-то маленькая и светленькая — Света.

На первой картошке приглянулся Ниночке высокий незнакомый парень: не было его среди поступавших. Как позже выяснилось, Игорь вернулся из академического отпуска, поэтому многое из студенческой жизни знал и охотно всем рассказывал. Как-то в поле засмотрелась Ниночка на статную фигуру Игоря, заслушалась его веселыми словами, и заметила это Тамара.

Красивые люди

Марина

Не раз я вспоминала и проживала день, когда стала красивой.
Это был вечер нашего первого в жизни школьного дня. Мы гуляли с моим другом и соседом Павликом. Наши с ним родители дружили, поэтому в честь праздника накрыли стол. Мы немного посидели со старшими, съели салат, по куску шоколадного торта с чаем и, чтобы не мешать родителям, вышли во двор погулять. На нас по-прежнему была надета новенькая школьная форма. В этих костюмах бирюзового цвета мы казались себе взрослыми, поэтому никак не хотели с ними расстаться. Павлик рассказывал что-то весёлое. Он всегда старался меня рассмешить.

Вдруг Павлик на полуслове прервал рассказ и замолчал. Я с трудом отвела взгляд от роскошного розового куста в человеческий рост, от пурпурных бутонов в капельках воды после недавнего полива шлангом и взглянула на мальчика. Он долго смотрел на меня, неожиданно смутился и громко прошептал: «Маришка, а ты красивая».

Чтобы вывести мальчика из ступора, я пошутила и сделала вид, что ничего особенного не произошло. А сама только и ждала окончания прогулки, чтобы вернуться домой и прилипнуть к зеркалу. Каждый день много раз я видела свое отражение и ничего особенного в нем не замечала. Но, когда такое сказал Павлик - мальчик умный, честный, из порядочной семьи… И я поверила.

С того теплого вечера, с того волшебного праздничного дня мне открылось, что я не обычная девочка, а отношусь к особой касте одаренных людей. Потом не раз приходилось мне выслушивать комплименты по поводу синих глаз, атласной кожи, стройной фигуры, обаяния, ума… Но тот, первый день моего прозрения помню, будто это было вчера.

Дочь генерала

1. ЧУДАКИ

Или беги, удаляясь от людей,
или шути с людьми и миром,
делая из себя юродивого
(Краткий патерик, гл.8 сл.2)

…И тут вошла она

История эта началась в те времена, о которых принято вспоминать с традиционной ностальгией. Или позже?.. Не важно. Не стоит искать здесь конкретные события и знакомых людей, потому что все это могло произойти в любое другое время и с другими людьми.
В те годы неженатые мужчины искали себе возлюбленных строго противоположного пола. Так было принято. И большинство соискателей узнавало на собственном опыте, какова пропасть между идеалом и реальным человеком, даже если это цветущая девушка. И тогда они шли по стопам Виктора Франкенштейна, создавая собственный гомункулус: «если бы к глазкам Машеньки да прибавить носик Милочки, да влить разум Сонечки, да отшлифовать элегантностью Ирочки, да отполировать обаянием Оленьки, да вставить в оправу скромности Верочки…» О том, что получается в результате таких экспериментов, можно прочесть в одноименном романе миссис Шелли.
А теперь внимание! Именно такая идеальная девушка – без порока и изъяна – вошла в настежь распахнутые двери студии. Шатенка и вся в чем-то таком невесомо-светлом, изысканно-скромном. В светло-карих глазах сияли янтарные огоньки.