ШКОЛА

* * *
Здравствуй, школа! Ты готова
К хулиганам и к лентяям?
Ты к прогульщикам готова,
Что живут, того не зная,
Что гулянье отзовётся
Неспособностью к мышленью?
Ты готова, школа, к взрывам,
К разбитному поведенью?
И ещё к ужасным крикам
На уроках, переменах,
К грязной обуви и к мату,
Всё – за нищую зарплату?
Ты скажи – готова, школа?
Для тебя ничто не ново
Под луною школьной этой…
Что притихла на рассвете?
И ответила мне школа:
«Ко всему всегда готова!»

КАМЕННЫЕ ЖУРАВЛИ ДЗУАРИКАУ

* * *
Кому надо, принёс, что положено, и теперь этот чудный участок земли – личная собственность Васо Бедоева. Давно он ему приглянулся, да не откусить было. Правда, на территории высился старый монумент из серого камня с взмывающими журавлями и фигурой скорбящей матери да рос небольшой парк из елей и дубов, которых лет сорок назад сельчане высадили в виде звезды. Ерунда! Кое-какие деревья вырубить, чтобы влез коттедж... дачный вариант... Ну, а памятник? Пока не мешает, пускай стоит. Снести недолго.

* * *
Мила Дзарахматовна Газданова ахнула и непроизвольно прижала натруженные шершавые ладони к морщинистым щекам. Откуда возле памятника её отцу и его шестерым братьям, вокруг мемориального сквера, сорок три года назад посаженного жителями села Дзуарикау, появился наглый забор?! Чей он? Почему?! И кто свалил старый дуб?! Ой! И ёлку! Что ж это за паразиты натворили такое?! Вот я вас, вот я!..
Горло сдавило, сердце заколотилось, перед глазами темно и, кажется, давление поднялось.
Мила долго стояла возле ёлочного пня, рассматривая светлую истекающую влажностью поверхность, и повторяла: «Да кто ж это? Да как? Зачем?!».
Потрогала камень памятника, погладила склонённую голову каменной матери, сложенные на груди руки.
«Здравствуй, бабушка Тассо...»
Провела по лицам портретов.
«Здравствуйте, дядья мои Хаджисмел, Магомет, Хасанбек, Созрико, Махарбек, Шамиль».
Подняла голову к летящим, сцепившимся крылами, журавлям.
«Летите, родные мои, летите к Богу! Всё время летите, долетайте!».

* * *
– Какие ещё герои войны? – недовольно буркнул Васо Бедоев. – Эти, которые под журавлями? Ну, и что?

ШАЛЬ

ЭПИЗОД 1. Подарок

Пуховый платок – вещь не только полезная, но и приятная. Потому что мягкая, пушистая, невесомая. Пуховая шаль – вещь, гораздо более полезная и приятная. Она больше, чем платок, в четыре раза… И дороже, конечно, тоже. Но что делать. Сброситься да купить – всего-то делов.
Сбросились. Скрупулёзно проверили качество, пригласив специалиста – бабушку Сони Рушоник. Купили. Торжественно преподнесли в день рождения тридцатого сентября. Ахнула. Опять ахнула. Прослезилась. На старенькую табуретку – шмяк. Бережно, едва касаясь, трогала щекочущую шаль, гладила её, будто живую кошку, пристроившуюся на коленках. Марат Халфин нетерпеливо вытянул толстый серый прямоугольник из её рук и аккуратно укутал её плечи. Она посидела, плача, а потом всё же стянула шаль на груди, прижав кулачки к часто бившемуся сердцу.
– Спасибо, родные мои… – неровным голосом поблагодарила она. – Тепло-то как… Пушисто… Как живой кто меня отогревает… Ой, славные вы мои, любимые… Кто ж вас надоумил-то?
Юра Зонис погладил по шали, удобно лёгшей на её плечо:
– Лирка… то есть… Лира Ящимирская подсказала. У неё мама недавно такую шаль своей свекрови купила на 70-летие. Та, вроде, довольна осталась.
– Так ещё бы! – покивала она. – Ещё бы. Царский прямо подарок! Ой, ребятки, она ж дорогущая, шаль-то эта! Вы ж, поди, столько денег за неё отдали! Родители заругаются… Солнышки вы мои, давайте-ка я вам половину отдам, ладно? А то неудобно мне. Вон вы как потратились…
– Ничего нам не надо! – звонко отказалась Ясна Шекиханова. – Верно же?
– Да не базар! – воскликнул Олег Цывинский.
А Соня Рушоник добавила:

СЫНУЛЯ-ГОРОД

Где-то в дальнем краю, неважно, где, стояли на берегу моря два города - он и она. Войны, полицейские, зависть и зло царствовали в них. Дома походили на снаряды, из бронированных окон топорщились пулемёты, соседи доносили на соседей, коварные мостовые подслушивали крамольников, а чуткие ловушки срабатывали на неверный шаг.
Ох, худо было жить в городах! Но, представьте себе, хоть они и любили войны, между ними возникла крепкая сердечная привязанность. Может, потому и возникла, что они любили одно и то же. В результате этой привязанности у городов родился... ребёнок!
Это случилось пасмурным вечером, когда ещё не черно, но уже не серо - так, синяя синь и настороженная тишина, только хлоп-бац! - срабатывали ловушки.
В семь часов вечера по местному времени Мать-Город вздрогнула, плюхнула, выстрелила - но тихонечко, чтобы не треснуть, - и из её мрачных трущоб выкатилась белая сфера, похожая на сплющенное сверху яйцо голубки.
- Поздравь меня, Отец, - сказала Мать-Город. - Он родился.
Отец-Город шумно ахнул взрывом городского банка и терроризмом банды серых. Он даже на радостях подпалил старый аристократический цирк, куда ходили дамы с господами. Просто так. По ошибке. Даже у военных городов бывают ошибки. Но ведь это от радости.
Конечно, как всяким родителям, городам хотелось бы, чтобы:
а) сын перенял мапины качества;
б) чтобы он жил недалеко, рядом, совсем рядом, чтобы в случае чего помочь ему либо отлупить за неподобающие поступки (интересно, какие поступки у войн-городов считались плохими, а?)

УСМЕШКА ТАРАКАНЬЕГО КОРОЛЯ

(по мотивам С. Кинга, “Кладбище домашних животных”)
- Значит, вы живёте в городе мёртвых?
- Нет. В городе мертвецов. Мёртвые - они мёртвые совсем, и они в земле. А мы живём в городе мертвецов.

Вообще-то мы с Цулпом не понимаем, почему народ так не любит мёртвых. Они вполне нормальные ребята, и пахнет от них... вполне прилично; что же делать - если ты мёртвый, иначе пахнуть ты не можешь.
Мы с Цулпом тут единственные живые. Не знаю, почему уж так случилось. Усмешка тараканьего короля сгубила и взрослых, и детей. Детей тут много, разных - совсем маленьких и не очень... я хочу сказать - не очень взрослых. Хотя в каждом из них есть что-то странное... словно они помешанные... или ясновидцы. Ну, и ещё они мертвецы, и от них пахнет.
Как я уже сказал, их много. И они бродят вокруг нас по улицам, по лужайкам, у домов, у калиток, как бездомные кошки, потому что мертвецы не помнят, где их дом... если их не закапывают в землю.
Как мы с Цулпом поняли, что мы единственные живые?.. Очень просто. Играли на городском корте в теннис. Шарик летал туда-сюда, а неподалёку стояли все наши. Они показались мне заторможенными... да и что взять с мертвецов, правда?.. и маленько пахучими, но мы с Цулпом особо не обращали на это внимания, мало ли чего бывает, верно?
А потом Цулп дал мне шикарную подачу, и я взвился вверх, как ракета, чтобы поймать мяч, а когда удачно приземлился, увидел, что вокруг стоят люди, смотрят на нас лицами, а лица у всех одинаковые. Ну, я имею в виду не глаза, нос и губы, а какое-то общее выражение... в общем, не знаю. Я думаю, поймёте, если пообщаетесь с мертвецом. Особенно, если он из нашего города.

ХОЛОД БЕЛОЙ РУСАЛКИ

Недалеко от берега вынырнула белоснежная тоненькая фигурка и легко побежала по крутым волнам. В мгновение ока очутилась она на соляном берегу, сверкающем от солнца, и пропала в сине-красных зарослях кустарника. Вдали поднимались высокие прутики с завязями веток - серебристо-белые, прочные, совсем непохожие на растительность этой холодной планеты. За рощицей поднимались величественные плато.
Море было пустынно. Его меняющуюся - то синеватую, то отливающую кровью - черноту прочерчивали лучами сквозь натужные валы волн солнечные блики; они то играли на волнующейся коже воды, то неподвижно стыли на вмиг успокоившейся глади. Сине-бордовая стена ажурно переплетённых деревьев стояла, не шелохнувшись. Вдали чёрные скалы кутались в красноватую пелену тумана, в которой вспыхивали белые и голубые искры. Воздух отсвечивал зелёным, особенно, когда утихали тёплые бури, и приобретал полную власть холод.
Сегодня утром вновь расцвело солнце. Веера розово-алых туч, принёсших с собой холод ливней, уползающий в ложбины туман и стаи резвых угольно-чёрных смеющихся ветерков, не могли скрыть всепобеждающую лучистость. Здесь цвета ласкали своей чистотой и радугой оттенков.
А в этом гроте было темно и влажно. В чёрной породе богатыми прожилками выступали золотистые породы металлов, блестели кристаллы прозрачных камней, а невдалеке, за острыми камнями, чернело крохотное озерцо. На пологом камне, уходящим одним концов в воду, лежала русалка. Она спала.
Кто-то поднялся из глубины, плавно обнажил над водой мокрое тело и вновь ушёл вниз. От его движения в озерце взбрызнулись томные капли и округло всплеснулись волны.

АХТОБУС

Кресло первое

В каждом, понимаете, городке водятся автобусы, совершенно заменившие лошадей и... ноги. Ехать в автобусе, с одной стороны, удобно: спишь себе в кожезаменительном кресле, спишь да слушаешь голос кондуктора, чтобы ненароком не прозевать свой выход на нужную остановку. А с другой стороны, в нём сутолока, трение, духота, сжимание тел, пот и плохое настроение. Ничего хорошего. Кроме того, что ты всё-таки приедешь в ту точку пространства, куда влечёт тебя судьба... то есть, дело.
Люди бывают разные. И состояние их душевное тоже бывает разное. Вообще, разным бывает всё. Э-э-э... к чему это я?
Короче говоря, в городке Микуринске, что сорок семь лет назад, фыркая, грохоча, гудя, проклюнулся на равнине с пожилой речкой Ликасей, и с тех пор переживающий все возрасты времени, случилось одно необычное прекрасное утро.

Кресло второе. Айтобус

Михаил с детства восхищался собой: мышцы его упруго наливались силой, глаз видел всё, что пряталось за горизонтом, а сердце ликовало от осознания своих достоинств и безнаказанности.
Михаил спешил на очень важную тусовку мафиози. Возвышаясь над толпой жаждущих уехать, он высматривал нужный автобус. Ага, вот он, коричневый, выруливает, родимый!
Автобус вырулил, подкатил, распахнул дверцы, хлопнувшие с резким недовольством. Раскидав потенциальных пассажиров, Михаил ворвался в салон. И громко вскрикнул:
– Ай!
Подумал и вскрикнул ещё громче:
– Ай-яй-яй! Больно!
В первый раз так больно, и некому дать сдачи! Ну и дела! В автобусе никого нет, кроме него, водителя и кондуктора в зелёной куртке, а так больно! Кто же его щипает, толкает, лупит по рёбрам?!

СКАЗКА О ХРУСТАЛЬНОЙ ХРИЗАНТЕМЕ

Жили-были в Городе на двух холмах, на берегах чистоводной реки Стеколышки, среди дубов, орешников и клёнов стекольщики и стеклодувы. Трудились они радостно, самозабвенно, потому что любили своё нелёгкое, но прекрасное ремесло. Чашки и чашечки, блюдца и блюдечки, чайники и чайнички, тарелки и тарелочки, вазы и вазочки, люстры и бра, бутылки и бутылочки, флаконы и флакончики, оконные пластины и зеркала…
А пять мастеров выдували стеклянные фигурки людей, зверюшек, овощи и фрукты на забаву ребятишкам и для украшения красивых двухэтажных домов. Один искусник даже делал стеклянные колокольчики, и они тоненько, звонко тирлиликали в руках девчонок и мальчишек.
Правил Городом стекольщиков и стеклодувов Губернатор. И была у него дочка, которую он очень любил и оберегал от забот и хлопот. Девочка гуляла только в губернаторском саду и в небольшом опрятном городском парке, и даже не ходила в школу: лучшие учителя Города занимались с ней на дому.
Вот приблизился десятый год её рождения, и Губернатор спросил, что бы она хотела получить в подарок. Девочка присела у роскошной цветочной клумбы губернаторского сада и протянула руку к самому пышному и яркому цветку.
– Я придумала, папа! – воскликнула она. – Я живу в Городе стекольщиков и стеклодувов, и хочу, чтобы в моей длинной хрустальной вазе стоял самый прекрасный хрустальный цветок!
– Зачем он тебе? – удивился Губернатор.
– Он будет сверкать в лучах солнца и освещать глубины моего сердца! – воскликнула его дочь.

Сказка о кораблике

СКАЗКА О КОРАБЛИКЕ

Жил-был на берегу озера Маленький Кораблик. Он мечтал плавать, и для этого у него было всё: и корпус, и мачта, и парус, и руль, и якорь, но самого главного он не имел: капитана. А без капитана легко заблудиться, потеряться и вообще никуда не приплыть…
И стал кораблик искать себе капитана. К Сому обратился:
– Товарищ Сом, будь моим капитаном!
Согласился Сом, стал капитаном. Да только сомы – рыбы глубинные, любят в омутах, под корягами таиться, жир нагуливать. Чуть не утянул капитан Сом своё судно прямо на дно.
– Нет, – огорчился Кораблик. – Не быть тебе, Сом, капитаном: утопишь меня и в нору свою превратишь, а мне по волнам летать хочется!
Уплыл Сом. Пригласил Кораблик в капитаны быструю Щуку. А щуки – рыбы хищные, стремительные, на месте не стоят и всё время ищут, кем бы поживиться. Как стала Щука капитаном, так бросилась добычу искать. То влево бросится, то вправо, то вперёд, то назад оборотится, и всё ловит, ловит, уж весь Кораблик карасиками и окуньками заполнила, едва не потопила его. Испугался Кораблик:
– Нет, госпожа Щука! Не быть вам моим капитаном: я у вас, как в неволе! И рыбёшек мне жалко…
Уплыла Щука. А добыча ей не досталась: наклонился Кораблик, карасики и окуньки в воду посыпались. А там ожили и разбежались, кто куда.
Позвал Кораблик капитаном Рака – самого большом во всём озере! А Рак пятился, пятился назад, и пригнал Кораблик к берегу. Корма так и зарылась в песок, пошевелиться невозможно! Заплакал Кораблик:
– Не хочу я в песке стоять! Я мечтаю по озёрным волнам плавать!
Щёлкнул Рак клешнями: мол, не угодишь на вас! И уполз хвостом вперёд.

Заключённые в янтарь

ЗАКЛЮЧЁННЫЕ В ЯНТАРЬ

В маленькой одной стране у тёплого синего моря жил да был в давние времена король, которого при рождении назвали Эгертоном. Когда исполнился ему двадцать один год, родители его передали ему королевство Дзидзигурию и уехали в уютный дом на берегу океана, чтобы без печали и забот прожить оставшиеся годы…
И король Эгертон в одиночестве стал править страной, хотя, возможно, ему не очень-то этого хотелось: ему больше нравилось сражаться на мечах, шпагах, копьях, стрелять из лука или арбалета, скакать верхом, лазать по деревьям, плавать в солёных волнах, изучать интереснейшие предметы науки и искусства в столичном университете, а ему вместо этого приходилось выслушивать министров, думать о политике и экономике, разбираться с тяжбами, придумывать и принимать законы и следить за их выполнением.
Но Эгертон был ответственным человеком: раз он король, то что же делать, любимые увлечения пусть ждут свободной минутки. Зато свободные минутки не проходили даром: король усиленно тренировался владеть мечом, шпагой, луком, арбалетом, скакал верхом, лазал по деревьям и по скалам, изучал науку и искусство, плавал в солёных волнах.
Прошло четыре года.
Однажды король бродил по самому отдал отдалённому пляжу Дзидзигурии, на котором никогда прежде не бывал, и увидел под ногами во всей бухте россыпи странных камней. Прозрачно-жёлтые, они были не только лёгкие, но замечательные тем, что в них были заключены мелкие насекомые и частички растений. Королю Эгертону настолько понравился камень, что он распорядился не только доставить его в замок, увенчанный высокой смотровой башней с одним-единственным покоем, но и основать в бухте артель,