АХТОБУС

Кресло первое

В каждом, понимаете, городке водятся автобусы, совершенно заменившие лошадей и... ноги. Ехать в автобусе, с одной стороны, удобно: спишь себе в кожезаменительном кресле, спишь да слушаешь голос кондуктора, чтобы ненароком не прозевать свой выход на нужную остановку. А с другой стороны, в нём сутолока, трение, духота, сжимание тел, пот и плохое настроение. Ничего хорошего. Кроме того, что ты всё-таки приедешь в ту точку пространства, куда влечёт тебя судьба... то есть, дело.
Люди бывают разные. И состояние их душевное тоже бывает разное. Вообще, разным бывает всё. Э-э-э... к чему это я?
Короче говоря, в городке Микуринске, что сорок семь лет назад, фыркая, грохоча, гудя, проклюнулся на равнине с пожилой речкой Ликасей, и с тех пор переживающий все возрасты времени, случилось одно необычное прекрасное утро.

Кресло второе. Айтобус

Михаил с детства восхищался собой: мышцы его упруго наливались силой, глаз видел всё, что пряталось за горизонтом, а сердце ликовало от осознания своих достоинств и безнаказанности.
Михаил спешил на очень важную тусовку мафиози. Возвышаясь над толпой жаждущих уехать, он высматривал нужный автобус. Ага, вот он, коричневый, выруливает, родимый!
Автобус вырулил, подкатил, распахнул дверцы, хлопнувшие с резким недовольством. Раскидав потенциальных пассажиров, Михаил ворвался в салон. И громко вскрикнул:
– Ай!
Подумал и вскрикнул ещё громче:
– Ай-яй-яй! Больно!
В первый раз так больно, и некому дать сдачи! Ну и дела! В автобусе никого нет, кроме него, водителя и кондуктора в зелёной куртке, а так больно! Кто же его щипает, толкает, лупит по рёбрам?!
– Что такое?! – возопил возмущённый Михаил. – Я не потерплю! Кто здесь? Покажись, сволочь, я тебя как тресну!
Вот детство, честное слово! Кондуктор в ядовито-зелёной куртке медленно повернул к нему лысую головушку.
– Не балуйся, дитя, – строго сказал он и погрозил пальчиком. – Ты не на ринге и не на тусовке амбалов, а в айтобусе.
– Где? – переспросил Михаил, морщась от надоедливой кусачей боли.
– В айтобусе, дитя, – строго повторил кондуктор. – В нём, правда, мало кто ездит...
– Ай! Почему? Ай!
– Потому что в айтобусе, как ты правильно заметил, больно, а кому охота испытывать боль, да ещё за деньги?
– Ай!.. За деньги?
– Да. С тебя двенадцать рублей, дитя.
– А-ай?!

Кресло третье. Ахтобус

Юлия тоскливо брела по переулку к остановке автобусов. Прохладное утро ершило дрожью кожу, делая вид, что оно не летнее и, конечно, не солнечное. Но оно только делало вид, конечно! Впрочем, надежда на жаркосветлый день не радовала Юлию. Ей хотелось бы чего-нибудь такого... но какого? Какого? Да никакого. Тоска... И ничего не предвидится в мозгу, не представляется и не придумывается... кроме обыденности серых слепых домов.
Вот и подкатил автобус. Хм... Странный автобус. Раскраска улыбающегося индейца. Дверцы мягко распахнулись, и Юлия заскочила внутрь. Заскочила – чтобы не опоздать, а не потому, что хочется скакать.
– Ах! – сказала она.
Несмелая улыбка возникла на её устах и расцвела, как распускается на морском дне мохнатая водоросль. Удивительно! Куда девалась её липучая хандра? Приятной наружности мужчина посмотрел на неё с удовольствием.
– Ах, как вы прекрасны, сударыня! – воскликнул он.
– Да? Спасибо! – радостно поблагодарила Юлия. – Вы очень любезны.
– Ах, я говорю от всего сердца!
И приятной наружности мужчина поцеловал ей руку.
– Ах! – с восхищением произнесла Юлия. – Что за чудесное место! Ах, что это за место, где просто – ах?
Тут к ней повернулся лысенький кондуктор в зелёной форме и сказал:
– Вы, голубушка, едете в ахтобусе.
– Где-где?
- В ахтобусе, голубушка. В нём всегда хорошо для души, – загадочно прошептал он. – И это единственный ахтобус среди прочей транспортной техники. Потому-то в нём полно народу, и проезд совершенно бесплатный.
– Бесплатный?
– Да.
– А-ах!

Кресло четвёртое. Ойтобус

Озабоченный деловыми проблемами, Андрей нетерпеливо переминался с ноги на ногу.
– Скорее же, я опаздываю! – бормотал он, стискивая ручку кожаного дипломата.
– Вы боитесь начальства? – участливо спросила его сердобольная дама пожилого возраста.
– Я ничего не боюсь, мадам, ещё с рождения! – раздражённо бросил Андрей. – Все эти страшные фокусы не для бизнесмена, у которого время делает прибыль!
– Извините, – смешалась сердобольная пожилая дама и обиженно поджала губы.
– Ага, вот и он! – обрадовался Андрей, заметив автобус с номером вожделенного маршрута и странной чёрно-красной окраски металлических боков.
Прижав дипломат к груди, Андрей ринулся в распахнутые дверцы, взлетел по трём ступенькам вверх... и бросился обратно. Поздно. Дверцы со змеиным шелестом задвинулись и злорадно сощурились на него стёклами и щёлками, за которыми манила пленника свобода!
– О-ой... – пролепетал Андрей, ощущая на плече тяжесть опасной руки.
Он медленно повернул голову в салон. Бритые затылки амбалов и не-амбалов не отреагировали на его неосторожный возглас, но Андрей не удержался, чтобы не повторить:
– О-ой...
Затылки торчали неподвижно, колыхаясь лишь в такт движению автобуса. Зловещая угроза, исходящая то ли от них, то ли непонятно отчего, выжала из сердца Андрея последнюю каплю крови, и он почувствовал себя мёртвым.
– О-ой-и... – пискнул он, бессильно выпуская из рук свой модный дипломат.
Дипломат грохнул, упав на пол, но снова никто не обернулся. Мокрый пот и кое-что более постыдное оросило тело бизнесмена.
– Отпусти-ите меня, пожа-алуйста! – взмолился Андрей, хватаясь руками на скользкие холодные поручни.
Дрожь пронзила его, словно копьё молнии: ближайший затылок чуть дёрнулся в его сторону. А ну, как посмотрит! Тогда хана.
– Отпустите, я пешочком пройдусь, мне недалеко!.. – застонал Андрей. – Пешочком полезнее... Какая тут следующая остановка? Вот я на ней и сойду, и пойду себе... Или не на остановке, на обочине где-нибудь... я пешочком-то быстрее!
– Зачем же пешочком, когда ойтобус есть? – ухмыльнулся лысый кондуктор в зелёной куртке и, обернувшись к жертве, плотоядно показал кривые зубы.
– Что... есть?
– Ойтобус, дружок, – повторил кондуктор. – Разве ты не понял?
– П-по-онял. О-ой...
Кондуктор широко зевнул и сказал с ленцой:
– И заплати за проезд, дружок. Двенадцать рублей. А то рёбра сломаю и спинной позвонок прижму.
– О-о-ой-й!!!

Кресло пятое. Охтобус

Прекрасная Татьяна имела плотное тело, пышные формы, короткую завивку, двойной подбородок, басистый голос, хамский нрав и накрашенное лицо. Здоровье пылало во всех её жилочках. Чего нельзя было сказать о её характере, темпераменте и душевных качествах. Она пылала здоровьем, но чрезвычайно любила жаловаться, стонать, ругаться и голосить, если что не по ней.
На автобусной остановке ей тут же не понравилось, что полно народу и удобные места для посадки уже заняты непонятно кем, сплошь разгильдяями, обжорами и козлами. Обругав ближайших соседей по ожиданию, она растолкала толпу, невзирая на личности и комплекции, встала у бордюра, упёршись крепкими ножками в асфальт, и принялась грозно высматривать опаздывавший автобус.
– Ну, я ему задам, подлецу! – зло бормотала прекрасная Татьяна и многозначительно сжимала в руке тяжёлую авоську. – Вот сволочь! Опаздывает! Ну, я ему жизнь-то попорчу, негодяю!
Болотного цвета автобус затормозил возле неё. Татьяна ринулась в двери. Кажется, кто-то упал от её толчка, но она не обратила внимания: нечего было под руку соваться! В салоне она тут же заняла свободное место и победно расположила свои телеса на сидении.
И тут ей смутно подумалось, что вокруг непорядок. Что за чушь? Где непорядок? Вроде бы везде чистенько... Люди старались, мыли, а этот балбес окурок бросил, параз...
«Паразитка я, паразитка, – побледнела прекрасная Татьяна. – Что же я такое творю, ругаюсь, хамлю, совести у меня нет... Охо-хо...».
И вот смущённо потупила Татьяна глазки и, скривившись от стыда, принялась вспоминать свои прегрешения, а, вспоминая, – ужасаться самой себе. И только тихие вздохи неслись с сиденья, где съёжилась кающаяся прекрасная Татьяна:
– Ох... Ох... Охо-хо... И почему это со мной приключилось? – недоумённо вырвалось у неё, когда она вдоволь наохалась, позабыв о том, куда ехала и зачем.
– Потому что вы попали в охтобус, мадам, – внятно проговорил кондуктор – лысый, как воздушный шарик, с зелёной курткой на плечах.
– Чего? Охто...
– Охтобус, мадам. Автобус разбуженной совести. Есть автобусы разбуженного страха, есть – разбуженной боли. Этот – разбуженной совести. Тяжело ли, мадам?
– Ох, тяжело, – печально вымолвила прекрасная Татьяна. – Лучше б я такси взяла.
– Да, такси обошлось бы вам дешевле.
– Ох-х...

Кресло шестое. Уфтобус

Упитанный толстячок Кирилл Криддли-Думм бодренько приблизился к остановке автобуса. Бодренько – потому что утро холодило и провоцировало мурашки на коже и вздыбливание волос. Приблизился – потому что почти дошёл. К остановке автобуса – потому что собирался поехать в кафетерий позавтракать свежими сладкими булочками. Вот, вроде бы, и всё.
– Ну и холодрюга! – пропыхтел он, притоптывая на месте. – И хоть бы в транспорте отопление включали, так нет – езди, народ, простужайся, и никому дела нет! Безобразие! А в жизни важны две вещи – хорошая еда и хорошее тепло. Верно ведь?
Ему никто не ответил, и Кирилл Криддли-Думм обиженно фыркнул. Подкатил автобус – жёлтый, как шторы в комнате Кирилла Криддли-Думма. Толстячок с предвкушением тепла втиснулся в ряды пассажиров и мигом вспотел.
– Уфф... – выдохнул он, ощущая, как струйки противного прохладного пота стекают по его коже на пол, по дороге впитываясь в одежду... или не успевая впитываться в неё. – Ну и жара... Никакого терпения не хватит ехать! Так и свариться недолго в собственном соку! Уф-ф...
– Что поделать, – заметил ему сидящий на кожезаменительном кресле лысый кондуктор в куртке цвета ковровых дорожек в комнате Кирилла Криддли-Думма. – Что поделать, сэр: в уфтобусе всегда есть опасность ненароком свариться... в собственном соку, сэр.
– Где, пардон?
– В уфтобусе, сэр. Кстати, с вас за отопление двенадцать рублей. Будьте так любезны, сэр.
– Уф-ф!..

Кресло седьмое. Ухтобус

Здесь у Сони была пересадка с маршрута «Улица Мостровая – Мост Ликася» на маршрут «Мост Ликася – Ипподром». На улице Мостровая, в доме номер четырнадцать, и жила Соня. Хотя к делу это не относится.
Соня спешила на утреннюю проездку своей любимой каурой лошади Гемеллы. Она обожала скакать на ней – догонять ветер, отставать от него, врезаться в дующий навстречу воздух и мчаться быстрее и быстрее, быстрее света, быстрее звука, быстрее мысли!.. Но любимая лошадь Гемелла – всего только любимая лошадь, и у неё не реактивные двигатели, а обыкновенные ноги из косточек, плоти, крови и копыт. И не надо! Представьте себе лошадь с реактивными двигателями вместо чудесных ножек!
Смешной серый в яблоках автобус всхрапнул и встал перед Соней, как вкопанный, и Соня чуть было не сказала привычное «тпру!». Она впорхнула в автобус и быстренько заняла местечко у окна, где была открыта форточка. Мотор игигикнул и понёсся по асфальту лихо, плавно, как породистый ипподромный скакун.
– Ух, ты! – рассмеялась Соня. – Как здорово! Дух захватывает!
Кондуктор в куртке летней травы и человек тринадцать пассажиров согласно рассмеялись и с азартом жокеев ответили:
– Ух, летим!
– Как горнолыжники! – сказал один.
– Как парашютисты! – сказал второй.
– Словно кометы... – сказал третий – старенький, но поэтичный.
И все вместе они повторили:
– У-ух!!
– Вам нравится? – застенчиво спросил летний кондуктор в куртке жарко-тенистой травы.
– Ух, как нравится! – заверила его Соня. – Необыкновенный автобус, как моя Гемелла!
– Не гемелла, а ухтобус, – поправил её застенчивый кондуктор и покачал головой, с которой слетали волосы от быстрой езды. – Самый могучий транспорт. Мне он тоже нравится. И поэтому он бесплатный.
– У-ух!!!

Кресло восьмое. Эйтобус

Леонид решил покататься на автобусе, так как ему было одиноко. Куда-то подевались друзья и знакомые – растерялись, позабылись, умерли, и он грустил, глядя в окно на людей, болтающих с друзьями, и завидовал, видя их озарённые светом и нежностью лица.
И сегодня утром он решительно вышел из дома. На остановке автобусов толпился народ. Ни одного знакомого, и все такие отчуждённые! Подъехал голубой автобус, и Леонид с неясной слабой надеждой пристроился за уверенным мужчиной в синей рубашке. Автобус тронулся в путь, и тогда Леонид осмотрелся. Он осмотрелся и узрел рядом с собой соседа по больничной палате, где он лежал полтора года назад.
– Эй, – тихо, не веря глазам, позвал Леонид. – Эй, Борис!
Борис обернулся.
– Эй, Леонид, ты? – узнал он.
– Я...
На его голос повернулась женщина в светло-фиолетовом костюме.
– Эй, Леонид, – сказала она. – Это ты? А это я, Витта, узнаёшь одноклассницу?
– Не может быть...
Все вдруг взглянули на него.
–Эй, Леонид, узнаёшь? – посыпались возгласы, и Леонид узнавал.
– Эй, это я, Наталья Максимовна Химунина, старушка, которой ты помог отремонтировать дом пять лет назад...
– Эй, Леонид, а это я, Вадим, мы отдыхали с тобой в Швейцарии в одном живописном местечке, помнишь наше знакомство, моего сына?
– Эй, а я всё же поступила в университет, Леонид, помнишь, мы сдавали с тобой экзамены, и ты вдруг уехал в горы? Я Галина Гранцева!
Леонид кивал и радостно улыбался.
– Как же вы здесь оказались? – прошептал он изумлённо.
Они смеялись и тормошили его, а кондуктор в яркой зелёной куртке обернулся и весело сказал:
– Но ведь это эйтобус, Леонид!
– Эй... тобус?
– Ну да. Эйтобус. Место встреч полузабытых давних знакомых. Приглядитесь, может, вы ещё кого найдёте в голубом эйтобусе?
Леонид послушно вгляделся и обомлел: солнечный свет из окна озарил доброе женское лицо с тёплыми карими глазами, родное и знакомое с юности.
– Ты... пришла? – спросил он.
Она улыбнулась.
– Эй... – тихо позвал он.

Кресло девятое. Эхтобус

Молодая женщина Ульяна рассеянно поглядывала на подходившие автобусы – коричневый, индейский, чёрно-красный, болотный, жёлтый, серый в яблоках и голубой – и еле сдерживалась, чтобы не заплакать. Как хочется плакать! Она заплачет – дома. Как тяжело, когда всё срывается, всё не удаётся – раз за разом, с постоянством и монотонностью удара волны о берег, где берег – это она, Ульяна, а волна – это то, чем ударяет её жизнь. Терпение уколов – это непротивление злу самому себе. Долго ли так выдержишь?
Она заплачет. Дома. Надо быть гордой. Терпеливой до конца. Поэтому слёзы – только дома. Дома отдаться жалости к обречённой.
Вот и её автобус. Номер четыре, а цвет несуразный – сиреневый. Впрочем, симпатичный. Ульяна с высоко поднятой головой взошла по ступенькам. Села у окна. Уставилась на утренние дома и прохожих. И вдруг неудержимая улыбка раздвинула её губы и осветила лицо.
– Эх! Что горевать без толку? – спросила она у отражения в окне. – Разве нельзя отбросить плохое и начать новое хорошее? Эх, как здорово было бы начать новое хорошее!
Блестящеголовый кондуктор в изумрудной куртке взмахнул бровями.
– Да, сударыня, было бы неплохо начать, – согласился он уверенно. – Именно в эхтобусе и надо начать – для этого он и ездит.
– Эхтобус... – лирично вздохнула Ульяна. – Эх, скорей бы домой! Я уже такое придумала!
– Поздравляю, сударыня! В вас полно романтики и энтузиазма, – похвалил зелёный кондуктор. – Может, теперь действительно всё получится?
– Эх!

Кресло десятое

Михаил вышел из айтобуса понявшим, как больна боль.
Юлия вышла из ахтобуса, излечившись от тоски.
Андрей вышел из ойтобуса научившимся ценить не только время.
Татьяна вышла из охтобуса присмиревшей и вежливой.
Кирилл Криддли-Думм вышел из уфтобуса почти сварившимся и приветствующим холодное бодрое утро.
Соня вышла из ухтобуса окрылённой.
Леонид вышел из эйтобуса не одиноким.
Ульяна вышла из эхтобуса надеющейся на будущее.
Они вышли и ушли в туннели своих судеб. Каждый из них сохранил приключение в тайне. А каждый автобус запомнил каждого из них.
Ночью заморосил дождь. Он мелкой дробью трогал землю, асфальт, дома и тёмные бока пустых автобусов, уезжающих с включёнными фарами прочь из маленького городка Микерана, что стоит на берегу пожилой речки Ликаси.
А в другом городе начинался рассвет.

4-19 сентября 1995 09.06.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.