Разговор после работы

- Я не люблю заботиться о людях, - говорит мне она.
- Я тоже. Но у научилась имитировать заботу довольно правдоподобно, - киваю я в знак полнейшей солидарности. Но ей почему-то кажется, что я ее не поняла. Или не полностью поняла.
- Нет, то есть, мне это действительно в тягость! Есть люди, которые это даже любят... Они могут делать сто дел одновременно. Им не в ломак, например, по дороге на дачу, заехать в пару магазинов, прикупить продуктов; садовый секатор; и дрова для камина про запас. А меня бесит куда-то заезжать! Я еду на дачу! Это одно дело. Я не могу делать несколько дел одновременно. Тем более магазины. Меня вообще магазины - бесят! Я ненавижу покупать шмотки!
Странно, почему она ждет от меня удивленной реакции. Это и привлекло меня в ней. Я с первого взгляда почувствовала в Жене ту же «не правильность», ту же «не бабскость», которая всегда была во мне. Это одновременно и какая-то искалеченность, которая всегда дается с жизненной болью и опытом в довесок... и законченная цельность в человеке. То, что драматурги называют «характером персонажа», а обыватели — ****утостью. Это то, что происходит с людьми, особенно женщинами, лет в тридцать, если они не замужем. Когда ты вдруг обретаешь полную свободу. Ты вдруг понимаешь, что тебе не 25, не 27 а тридцать. И ты не стала великой звездой. Ты не захомутала олигарха. Ты вообще не вышла замуж... Ты уже не достигнешь того, о чем мечтала в щенячьем возрасте. Или в возрасте постарше: когда уже не кричишь о том, что «покоришь мир», а молча играешь самодостаточность перед товарищами. А сама, в тайне, оставшись одна все еще мечтаешь...

Сигареты прикончат тебя

Как же здорово ночью в Москве!!! Витрины и яркие вывески заливают улицы пошлым разноцветным светом. Так и не понять – это еще сумерки или уже глубокая ночь? Гуляют какие-то парочки… Он ощупывает самые укромные уголки ее тела, а она, ничуть не стесняясь, ржет от его нелепых шуток… Пьяные опухшие бомжи спят с перепоя в подземных переходах и видят сны о своем счастливом детстве… Машины носятся туда-сюда, даже в 4 часа утра! И кому нужно ездить в 4 утра??? А все-таки они создают такое ощущение, что ты не одна, что вокруг тикает жизнь. Эти машины подрезают друг друга, наконец вырвавшись из дневных пробок, бибикают и радуются, как собака, которую наконец-то вывезли из квартиры на природу. Они останавливаются у обочины и снимают дешевых, ярко накрашенных проституток… Ветер разносит пустые полиэтиленовые пакеты всех окрасов и мастей, как будто ставит балет в стиле модерн. Сколько в Москве этой радостной, отвязной, беззаботной пошлости!!! Такое ощущение, что как только стрелки часов переваливают за двенадцать, город превращается в тинэйджера! И просто хочется расставить руки в стороны и бежать, вдыхая запах пролитого на асфальт пива! Бежать, бежать и улыбаться!!!
Вот до какого состояния можно довести человека. Я бежала вдоль дороги (к ларьку) за сигаретами, в 4 часа утра. Я не могла уснуть! Я торопила завтрашний день! Я просто, наконец, в конце-концов жила! ЖИЛА!!! Сама! Одна! У меня никого не было, и мне от этого было щекотно в груди… И мне так это нравилось! Хотя поначалу я боялась, что «съеду с катушек»…

Выдержка из моего дневника:

Необычная

Я такая вся необычная, талантливая, особенная,
Ну пиздец прям какой-то, как не отсюда…
Я не сплю до утра, я кусаю губы,
Ногти, пальцы, волосы, стены, трубы…

Я пишу красным кетчупом с синим оттиском,
Я пишу для журналов, газет, для радио,
Для издательств, для телика, дяде Радику,
На заборах, на выписках поликлиник… - не радует.

Я себя утомляю вечно, прогоняю, пытаюсь сменить,
Всю себя – на себя другую,
Я себя штурмую,
Беру измором,
Умоляю,
Плюю,
Рисую,
Покрываю позором
И все впустую…

Если я и сама от себя вешаюсь, так что ж для другого?...
Ну кто захочет меня терпеть, выслушивать,
Приковывать наручниками, руки выкручивать,
В ванной холодной пьяную вымачивать,
Сутками о космосе говорить,
Ночью высматривать,
Днем – высмеивать
Вечером – вылизывать,
Утром, по-прежнему уходить…

Да, без тебя б я наверное совсем одичала, стала зверем, ушла бы в леса
Я и так почти что уже не слышу ничьи голоса.
Я не вижу людей. Не хочу видеть. Я лиса.
Дикая рыжая собака. Вою от страха, бегу без конца.

Да и зачем мне люди? Убеждаешь себя, как роль учишь,
Ну, не слушают, не читают, не печатают, даже лучше…
Просто сейчас посиди со мной, залезь глубже
Мне в глаза, под кожу, ты так мне нужен…
Нет, я не плачу, это влага - остаточная.
Я ведь такая вся охуенно-творческо-самодостаточная,
Но без тебя – я совсем одна.

Хватит меня любить!

Хватит меня любить! Прекратите! Вы что, слепые?!
Из кольта под корень сбиты мои ориентиры!
Хватит за мной таскаться, как жалких бездомных собак стая!
Звоном разбитых сердец, как и звуком битой посуды по горло сыта я!

Как мне раньше хотелось напиться и ночь напролет очень страстно,
Кричать, извиваясь, под весом тяжелого тела, пока луна не погасла.
Вы по запаху, по оттенку зрачков видите эту заразу, чуете, как хотела…
А сейчас, каждый искренний поцелуй оставляет глубокий ожог на теле.

Как параноик, я всматриваюсь в темноту, из которой вы все приходите,
Я не верю ни единому слову, жесту, поступку… Я боюсь вас. Ведь вы всё
можете.
Можете вдруг подарить мне кольцо, познакомить с мамой и братом.
Или, напротив, хвастаться, за гаражами, как вы отделали ту, конопатую.

И, что самое страшное, нет уж такой большой разницы, между тем и этим.
В моей гулкой, пустой грудной клетке безразличный гуляет ветер.
Только вечером, роняя свое сознание в почти коматозный сон,
По инерции, я продолжаю молиться, чтобы в вашей толпе
отыскался
именно ОН.
23 сентября
2009 в 19:26

МЕРТВОЕ МОРЕ

Море мертвое, с горчинкой
Распадается на части,
С неожиданной начинкой
Оказалось наше счастье.

Будь, что будет, я решила
И закрыла в сердце двери.
Я ушла. Живу не очень.
Ты – моя теплопотеря.
Я все знаю… мне бы в Сочи
Улететь на две недели.
Там, почувствовать губами
Сладкий воздух гор и моря.
Я так долго жду прибоя…
Все, что было между нами
Забываю с каждой строчкой,
С каждым вдохом, с каждой точкой
Во все новых отношеньях,
Перебив с утра похмельем
Пустоту в душевных клетках.
Все равно ведь, будут снова
В даль гонящие рассветы,
Трижды проклятые ночи…
Не нуждаюсь я в ответах –
Все понятно даже молча.

Только вновь и вновь опора
Из-под ног уходит к морю.
Утопиться мне в нем, что ли?
Все равно, не будет больше
Дрожи, смеха так наивно.
Если будет, то подделка.
Это мне самой противно.

10 февраля 2010 в 0:20

НОЧНАЯ ОСЕНЬ

Я не жалею, что тогда с тобой рассталась.
Мне просто осенью тоскливо без тебя.
От прошлого у нас – какая малость –
Остались лишь осколки сентября.

Нет, я, по-прежнему, не жду тебя ночами
И не вдыхаю горький, терпкий дым.
А помнишь, мы на улице кричали:
«Друг друга никому не отдадим!»

А отдали. Судьба ли? Рок ли? Случай?
Или Господь дал раю отдохнуть?
А помнишь, ты ночами робко слушал,
Как я спала, уткнувшись в твою грудь.

Как небо, звезды, дом, окно, кровати
Существовали лишь для нас двоих.
Я не люблю тебя давно, но как некстати
Мне не хватает этой ночью глаз твоих.
11 декабря 2009 в 1:16

Я не трогала тебя, не просила

Я не трогала тебя, не просила
Приезжать, говорить, молчать.
Я жила себе, не любила,
А теперь начала умирать.

В твоих мыслях изорванных, помнишь,
То весна, то ожоги, то глина,
То звонишь и зовёшь, то гонишь,
Ты вообще, чего хочешь, скотина?

Вот бы трахнуть тебя безбожно!
Диким зверем, да выпустив когти!
Или двинуть тебе по роже,
Той же лапой, дичающей, с локтя.

В твоих странных глазах есть точка,
Очень нежная, даже родная,
Но ты прячешь её нарочно,
Ухмыляясь, цинично кивая.

Если б раз ты мне дал потрогать,
Всё, что скрыла твоя броня,
Я бы сгрызла себе каждый коготь,
Чтоб случайно не ранить тебя.

одну жизнь за одну ночь

ВСЕМ
Писать следует не тогда, когда есть умные мысли, а тогда, когда есть сильные чувства.

ТОМУ, С КЕМ ХОЧУ БЫТЬ
Сегодня, когда я сидела в туалете и пИсала, я увидела, как по плинтусу бежит жучок. Значит, наступила весна. Значит, насекомые уже проснулись. А ты?

Пойми, я не из тех, кого можно вот так просто взять, и позвать на свидание. Ко мне нужно приходить, ставить меня перед фактом. «Я уже у тебя под дверью, выходи!» Требовать, тащить за руку… Конечно, ты этого не будешь делать. Ведь ты меня еще не видел.

ТОМУ, С КЕМ СЕЙЧАС
Как хорошо, что ты не читаешь ни моих рассказов, ни моих книг, ни моих стихов. Иначе, ты бы уже давно все понял и бросил бы меня первым.

СЕБЕ
Не ёкает… Ну когда уже, наконец, когда?! Нет, не ёкает. Блядь!

ТОМУ, С КЕМ БЫЛА
С каждым шагом от тебя, все ближе к точке невозврата.
За всё тебя благодаря, за все себя кленя трёхкратно,
Свободу выбираю я.
Свободу, от любви и счастья.
Свободу ошибаться для
Того, чтоб мукой наслаждаться.

Знаешь, я только что заметила, что всё, что я пишу и писала – о тебе. О тебе, про тебя и для тебя. И хоть я тебя уже две тысячи лет не видела и не знаю, может ты совсем изменился, и я уже пишу совсем не про тебя… мне почему-то хочется верить, что ты это все прочтешь. Хотя бы в моих глазах, в очередном моем стихотворении.

Я знаю, ты молчишь специально,
Чтобы меня теперь позлить.
Я знаю, ты маньяакально
Не устаешь за мной следить.

Но ты молчишь. Ты мстишь тем самым.
Имеешь право. Только знай,
Реву по телефону маме,
Скучаю, не встречаю май,

Не потому, что мы расстались.
Я не скучаю по ТЕБЕ.
Грущу по той, кого старалась
Я пробудить тобой в себе.

Тим и луна

Он был самым безжалостным убийцей в округе. Он убил многих. Многих ранил, покалечил… хотя, он всегда старался прикончить наверняка. Его раздражало, когда раненая жертва убегала. У него не было своей стаи, в отличие от других волков. Да, она ему и не была нужна. У него был лес. Была ночь. Звезды шептали ему «беги, быстрее, быстрее». Луна была его Богом. Дорога – жизнью. Бег – самым приятным наркотиком. И кровь… ее вкус кружил ему голову круче любой течной суки в лесу.
Иногда, когда он бежал по лесу, когда мышцы в лапах горели приятным огнем, когда дыхание и пульс отдавались в голове четким ритмом, он видел картинки. Порой, и сам не мог понять, сны это, воспоминания, или прошлые жизни…
Он помнил душные, задымленные салоны, большие зеленые столы, карты: бубны, трефы, пики… Он помнил дурманящее ощущение от напитков, которые ему приносили женщины. Помнил дороги. Пароходы, дилижансы, железную дорогу… в этих картинках было много дорог. И он помнил, что они ему нравились. Как и сейчас, когда он бежал за зайцем. Снег только выпал на обмороженную, твердую землю. Лапы упирались в упругую почву. Сквозь ветки деревьев светила луна. И в воздухе стоял сладкий запах страха. Заячьего, бешеного, предсмертного страха.
В своих картинках, он тоже помнил этот страх. Помнил, что за ним тоже гнались. Это были люди. У них была одинаковая одежда и оружие. Он точно понимал, что это оружие. В лесу был человек – охотник. Волк сталкивался с ним пару раз. И слышал, как тот стреляет. И видел, как падает замертво олень, которого он загонял двое суток, выматывая до изнеможения. У тех людей было не ружье… но звук был похожий. И страх он тогда ощущал, как этот заяц.

10 килограмм земляничной веры

- Только ты не верь мне, - ее голос звучал из трубки со звонкой усмешкой, - Впрочем… если тебе так хочется – можешь пригласить меня завтра на свидание. У меня есть время с часу до трех. Тебе хочется?
Конечно мне хотелось!!! Безумно!!!
- Завтра? Что у нас завтра?… среда… у меня важная презентация… я не могу…
- Уууу… значит, не так сильно хочешь, – она явно издевалась надо мной! Я даже мог представить ее хитрющий лукавый взгляд, ехидную улыбку и слегка наклоненную на бок голову… Но я знал, что если сейчас упущу этот шанс – другого она мне не даст.
- Ладно, я приеду. Где встречаемся?
Она подумала пол секунды, затем сказала
- Давай на Поцелуевом мосту.
- Стоп… как? Это же в Питере.
- Ну да.
- Что «ну да»? Ты живешь в Петербурге?
- Да. А ты где?
- В Москве…
- Ну как знаешь, дорогой… у меня есть время только завтра с часу до трех.
- Слушай, уже пол двенадцатого, я просто не успею… Давай перенесем, ну давай послезавтра хотя бы… я метнусь, достану билеты.
- Нет, послезавтра мне не хочется. – она капризничала. Ну что за чертовка! И как же сладко было позволять ей творить со мной все эти штуки, потакать капризам… - Возьми билет на самолет! А впрочем… как знаешь. Не собираюсь решать за тебя твои проблемы. Все, я пойду спать. Чмакс!
- Стой! – очень уж не хотелось с ней прощаться.
- Что? – без всякого интереса в голосе спросила она.
- Тебе что-нибудь привести?
- Да, - она задумалась, - десять килограмм земляники. Все, пока.
И она повесила трубку.

Зачем я спросил? Ведь знал же, что пошлет за подснежниками зимой!

Равнодушие на носу

Однажды у тебя на носу вскочило равнодушие. Оно выглядело неприятно, но я стеснялась обратить на него твое внимание. Все-таки, на носу, на самом видном месте… Ты и сам должен был его заметить.

Но ты не замечал. Равнодушие на носу росло, крепло, даже начало лосниться… Люди в троллейбусе косились на тебя и на всякий случай даже старались не садиться на соседнее кресло.

Я решила сказать тебе об этом. Но ты ответил:

- Мне всё равно.

Я даже купила мазь от равнодушия в аптеке на углу, пыталась подсунуть ее тебе, чтоб ты намазал нос после душа. Но ты ничего не делал…

Равнодушие выросло еще больше. Оно начало принимать самостоятельные решения, прогонять меня от телевизора и даже ходить в булочную. В итоге, у меня на спине высыпало раздражение. Оно постоянно зудело и не давало мне никакого покоя!

Ты не обращал внимания, но я то знала, что мое раздражение – это аллергическая реакция на твое равнодушие.

Однажды вечером, ты пришел с работы, снял ботинки, повесил на вешалку пальто, и, перекинув через плечо свое уже неприлично большое равнодушие, вошел в комнату.

Меня лихорадило. У меня поднялась температура. Я чувствовала, что дело хорошим не кончится. Я попросила тебя вызвать 03. Ты даже ухом не повел!!! Просто сел за стол и стал улетать ужин… Твое равнодушие довольно поморщилось и ехидно мне подмигнуло.

Я ушла.

Я ушла оставив тебя один на один с этой неистребимой пакостью. Тебе и на это было наплевать.

Но через год, когда я проходила мимо нашей с тобой квартиры, я решила узнать, кто же там живет?

История Николая Борисовича, которого украли инопланетяне, и он решил спасти мир

Николай Борисович никогда не верил в инопланетян. Он вырос в Советском Союзе, в бога и черта он тоже не верил, впрочем, как и в победу светлого коммунизма. Ему вообще всю жизнь было не до философий. Он много работал. Сначала, Николай Борисович был спортсменом. Играл в хоккей. Его команда даже побеждала на региональных соревнованиях. Но звездной карьеры он так и не сделал. Поэтому, когда подошел возраст – он ушел в тренеры. Тут-то и началась его звездная пора… Он тренировал несколько поколений ребят, его команды занимали призы, а сам Николай Борисович слыл очень уважаемым человеком в своем городе и даже во всей области… Бывшие ученики разбрелись кто куда, заняли посты и должности и каждый старался помочь Николаю Борисовичу из чувства глубокого уважения и признательности. Не то, что сейчас…

После того, как он начал рассказывать дикую историю о похищении инопланетянами, мужики во дворе стали как-то неохотно с ним разговаривать. В семье решили, что дед спятил…

Никто ему не верил, кроме, разве что, внучки, Дианы. Она верила в рассказы деда о том, как он лежал мирно в своей комнате, и вдруг сквозь окно загорелись яркие лучи света, и что-то потянуло его вверх…

- Че, сквозь потолок прям? – ехидно спрашивал сорокалетний сын, во время семейного ужина, - а че ж штукатурка не облупилась?

- Да нет… сквозь окно… - отвечал дед.

- У тебя ж окно закрыто! Только форточка… И как это ты в форточку втиснулся?

- Не знаю… - Николай Борисович кинул на сына упрямый взгляд исподлобья, - наверное, они как-то меня на атомном уровне расщепили и как его… ну… телепортировали…

Когда вещи были маленькими (часть 2)

СТОЛ
Один маленький четырехлапый стол всех сильно раздражал. Потому, что три ножки у него были нормальные, а четвертая – короче остальных. И стол все время качался. Под короткую ногу подкладывали сложенную газету, но она все время съезжала, и стол вновь начинал шататься. Столу очень хотелось перестать раздражать людей! И однажды, он попытался отрастить короткую ножку. Он зажмурился и изо всех сил напрягся. Стол взмолился «Господи, я же деревянный! Неужели мое дерево не может хоть ненадолго ожить, чтобы ножка прибавила пару сантиметров! Я так хочу нравиться людям!». Но его дерево было давно спилено, обтесано и отполировано. Так что, трюк не сработал. Но стол молился и молился, и в один прекрасный день – зацвел. На его ножках и поверхности прорезались молодые зеленые листья, и кое-где даже распустились цветы.
Люди обратили внимание на необыкновенный стол, и решили, что это чудо. Католическая церковь забрала его в Ватикан, чтобы демонстрировать пастве. Несмотря на все происходящее, стол продолжал шататься, ведь одна ножка по-прежнему была короче другой. Однажды, он настолько взбесил Папу Римского, что тот в припадке гнева схватил стол, разломал и кинул в камин. Стол горел отлично и сгорел дотла.

МОРАЛЬ: Если ты маленькое чмо и всех бесишь – можешь даже не стараться. Что бы ты ни делал, ты все равно всех будешь бесить.

КОВЕР
Ковер был очень мягким, пушистым и ласковым. Он обожал, когда маленькая Юлечка играла на нем в свой кукольный домик. И он очень расстроился, когда на него упал труп. А грубые мужские руки стали закатывать этот труп в ковер, как сосиску в блин.

Кошачий хвост

Когда Гена был маленький, он убил кота.

Отец ушел от них с мамой тогда, когда Гена не мог толком его даже запомнить. Все, что он помнил, это отцовские руки. Большие, твердые, немного шершавые. От них всегда тяжело пахло табаком. Ни лица, ни голоса, Гена не помнил.
Мама в этом году взяла крупную сумму в долг, и ей приходилось целыми днями работать. Гене исполнилось тринадцать, и мама сказала, что теперь, он будет ходить в школу один. У нее нет времени вставать и провожать его до школы.

Была зима. На улице было еще темно. После теплой постели, выходить на этот мороз жутко не хотелось. Идти, месить ногами вязкий, густой снег. Казалось, твои шаги невероятно маленькие. Словно ты делаешь шаг за шагом, а в то же время, почти стоишь на месте.
Гене не хотелось выходить из подъезда. И вдруг, около двери, он увидел его. Старый серый кот. Шерсть кое-где облезла и свалялась в клочки. В каком-то бою, кот потерял правый глаз. Одно ухо было слегка порвано и потеряло способность стоять торчком.
Гена подумал, что этому коту, наверное, лет сто. Что он уже старый – старый. Гена помнил этого кота с самого детства. Вечно он ошивался у них во дворе, клянча еду у сердобольных бабушек.
Гена подошел к серому коту.
Кот с доверием заглянул Гене в глаза. Наверное, думал, что Гена даст ему кусок дешевой сосиски. Но у Гены не было с собой ничего съестного.
Гена подумал, что, наверное, не стоит дотрагиваться до кота: он может быть блохастым, или лишайным. Но кот сам сделал шаг навстречу Гене. Он выгнул спину и сипло заурчал уже старческим, хриплым урчанием.

Папины драконы

На самом деле, у меня есть папа. Кристина из садика мне не верит, потому, что никогда его не видела. А он есть. Он работает укротителем драконов. Я это знаю, потому, что в прошлый раз, когда он приезжал, он подарил мне игрушечного дракона. Розового. А настоящих драконов нашем королевстве нет. Вот папа и улетел в другое королевство, туда, где они водятся. Там все так: идешь по улице – по небу летит дракон. Плаваешь в бассейне, рядом с тобой плывет дракон. И причем, без шапочки! И тети на него за это ругаются. Дали тебе мороженое, не успела ты его лизнуть бац – дракон! Стоит с твоим мороженым, весь перепачкался, улыбается… Это потому, что он не воспитанный. А папа как раз их укрощает, учит на зеленый свет дорогу переходить и по небу летать ровно, так, чтобы лбами не сталкиваться.

И вот, мы с мамой решили сами навестить папу. Потому, что он там очень занят, и сам к нам приехать не может. Сначала, мы летели на самолете. Потом, ехали на автобусе. Потом еще долго шагали пешком и вот… нашли папин дом.

Папа стоял на пороге и радостно улыбался. Я кинулась к нему, обняла крепко – крепко, сказала, что очень соскучилась. Мама тоже хотела обнять папу, но сдержалась.

- Ты мне должен шестьдесят тысяч, - сказала мама.
- Я высылаю, сколько могу, - ответил папа.
Я стала осматриваться. Наверняка, где-то здесь, в папином доме есть хоть один дракон. Вдруг, из комнаты ко мне вышла девочка. Она была меньше меня, попа у нее была очень толстая, а ноги какие-то кривые. Разговаривала она на итальянском. И никто ее не понимал. Мне сказали, что эта итальянка – моя сестра. Только я не поверила. Как у меня может быть сестра, если я ее ни разу не видела?