Интервью

Нина Садур: Литература – не корыто для всеядного литлюда.

Наша беседа с известным прозаиком и драматургом Ниной Садур произошла в разгар июля 2010 года. Завораживающая интонация писательницы сразу вызвала ассоциацию с ее прозой, в которой читатель словно плывет по напевному, чуть подернутому таинственным туманом морю-тексту. Герои ее повестей живут в особом времени, на какой-то период встраивающимся в реальное время читателя, а дальше – ускользающим и продолжающим течь в общем потоке жизни… Разговор зашел о несправедливой оценке критиками творчества авторов, описывающих вопиющие проблемы современности, и затем переключился на сегодняшние проблемы русской литературы и отношение Нины Николаевны к своему творчеству, товарищам по литературному цеху.

И.Логвинова: Нина Николаевна, расскажите, пожалуйста, о семье, в которой Вы родились. Были ли у Вас в роду пишущие, люди искусства?
Н.Садур: Я родилась в Новосибирске 15 октября 1950 г. В районе Кривощёко. Мама таинственно ликовала: "Я тебя родила в середине века, в середине осени, в воскресенье". Я помню своё малолетство в «Саду металлистов» и жгучую зависть к безногому злющему сторожу сада. Мы его звали почему-то Удод. Я мечтала быть его заместителем, а он орал на нас тоскливым ором, не разрешал рвать землянику на лужайках и лизать клёны – весной они сочились сладким соком. Удод был послевоенный несчастный человек и мечтал быть единственным командиром и обитателем «Сада Металлистов». Тогда, - 10 лет после войны, - было много несчастных и злых людей. Они кричали так, как будто плакали, а плакали, как будто ругались. Удоду я объясняла, что когда вырасту, стану путешественником и биологом.

Сом-с-усом

Нина САДУР


СОМ-С-УСОМ
Рассказ

"Через несколько дней дети вырастут,
станут бить меня, горевать".
А. Денисенко

- Ишь, какой ты! - миловидно обиделась.
"Раз-два!" - твердо постукала ручкой ножа. Костяной звук шел от головы его.
- Почему ты не спишь? - укоряла, склонялась над ним выпуклым лобиком. От нее шла прохлада, как от доктора. В белом халате она не походила на продавца. Медсестричка такая.
Сама молодая, она непроизвольно потянулась к нему, молодому, руки сами его выбрали - прикоснуться. Из симпатии к ровесникам, из негласного союза юности, которая не может от старости, даже прикосновений ее не выносит, прячась в свежую прохладу хрустящего халата.
Сом бился на весах. Он понимал, что эти руки с колючими пальчиками его немножко ласкают, оглаживают, пробуют успокоить. Но ныло внутри, в бледной, не нашей крови, в том месте, где нет души у усатых тварей, тем более у подводных, там, в надбрюшье, между хрящей - болело и плакало: он догадался, что куда-то отправится он один-одинешенек, не своей волей отправится сом-с-усом. А нечаянная подружка - та ускользнет, как-то она его выдаст после всех своих приободряющих пошлепываний и поглаживаний, закричит страшно-хищно и вонзится. И сразу все эти склонятся над ним, как склонялись бывало над прудом свысока, из синего, смелого света, виднелись пятнышками лиц, а он из ила, из приятного сонного сумрака слал им ответные взоры твари поддонной. Тогда они были равны - они и он, все живые, и с любопытством друг друга разглядывали.

Ведьмины слёзки

Нина Садур
ВЕДЬМИНЫ СЛЕЗКИ
Тихо, словно дыша, поскрипывали доски старого тротуара. В Ордынске еще сохранились такие тротуары – деревянные. Ей сказали – иди сначала по улице Сибирской до киоска, там налево к «своим» домам, и зеленый дом – ведьмин.
Девушка приготовила пятнадцать рублей и его фотокарточку. На ней он был совсем молоденький солдатик, еще до знакомства с нею, еще нежнокудрый, со светлой усмешкой пухлых губ.
Ведьмин адрес ей дала подруга, разумеется, под секретом. Галя ей сказала, что идти надо поздно вечером, ближе к ночи, и сразу взять с собой деньги.
Тротуар неожиданно кончился, и девушка ступила на землю. Вдалеке смутно маячил газетный киоск. Дойдя до него, девушка свернула налево, где начинались деревянные дома, утопающие в черной гущине черемух и кленов. Она шла по темной улице вдоль настороженно молчащих домов, в которых, ей говорили, живет много татар. Они не разрешают своим красавицам дочерям выходить замуж за русских.
Недавно здесь пролилась кровь.
Девушка подумала, что в такой темноте не сможет найти зеленый дом, но сразу нашла и поняла, что это зеленый дом, хотя был он черный, как и вся улица.
Постучала. Еще раз постучала. И еще.
Кто-то вздохнул. Тогда она начала стучать не переставая, дрожа всем телом и прижимая к левому плечу плоскую белую сумочку с пятнадцатью рублями и фотокарточкой.
Во дворе стоял сарай. В сарае жила свинья – она вздыхала. «Наверное, заколдованная, – решила девушка, услышав, как свинья хрюкнула. – Наверное, ведьмы нет дома, в гости пошла куда-нибудь», – решила она, видя, что не открывают.

Что-то откроется

Петров мчался по горячей улице. Его слегка поташнивало – вначале самолёт, потом автобус из аэропорта. Рубашка на Петрове намокла – он мчался так, как будто опаздывает. "Я опаздываю на самолёт!" – услужливо мелькнуло в мозгу.
Нет, друг, ты только что с самолёта. Ты никуда не опаздываешь. В этом городе тебе некуда опоздать. Тогда куда же я так бегу?
Но Петров, наоборот, мчался всё быстрее, так, что уже начал немного задыхаться, и к тому же он всё время смотрел вниз, под ноги.
Петров мчался и смотрел под ноги, его поташнивало, а в голове его бренчала мысль, что всего этого не может быть.
Нужен смысл. Смысл – это всё равно, что план. Или адрес. Тогда – могилы! "Ура! Я приехал навестить могилы!" Вот адрес и смысл. Нет, всё-таки немного не так. Могилу трудно передвинуть. А адрес можно. Но, с другой стороны, живого человека можно потерять, а мёртвого уже никогда, мёртвый не меняет могилу, а живой – о, да. Мёртвый. когда умрёт, то со временем либо проясняется, приживляется к вашему сердцу, или же, наоборот – стирается бесследно. Других вариантов не бывает.
В том-то и дело, что этого не может быть. Петров так и не смог свернуть на остановку 24-го автобуса, который шёл на кладбище. Петров как взял разбег от автовокзала, так и мчался вперёд, по Красному проспекту, и сердце Петрова бешено колотилось.
Впрочем, походка у него была вполне деловая. Можно было подумать, что это житель города спешит по делам…
Нельзя. Неуловимый налёт столичной жизни за пятнадцать лет въелся, поди… Да нет, можно, можно принять тебя за жителя этого города! Но даже если нет, никто не смотрит!

Запрещено - всё

Нина Садур

Запрещено — все

рассказ

Меня просто разорвет. Я просто лопну от беспричинной любви ко всему подряд, от любви без разбору. Милая, хорошая, зеленая и круглая земля, ну почему ты не даешься моему объятию? Почему ты мне все запрещаешь?

Даже успевала что–нибудь схватить и с такой жадностью, что болели суставы пальцев. А кровь была, как шампанское. И, переносясь, видела саму себя: ноги подтянула к подбородку, обхватила их руками, лицо в коленки— так удобно сложилась (но кулак не разжат, в нем пустяк, захваченный оттуда) и летит, переносится и даже каким–то образом видит собственный наклон шеи, даже ветерки прохладные касаются шеи и шевелят влажные колечки волос. Хотя нет. Это слишком долго, и слишком много ощущений для неописуемого мига переноса. Ни шеи, ни ветерков. А поза эмбриона — это приходит позже, потому что единственная надежная поза для тела беззащитного. Ни разглядеть, ни додумать перенесение. Скорее это как укол иголки, забытой в тряпье, или же мгновенный, неожиданный и черный укус гадюки. Но кровь все равно была, как шампанское. Это точно. Кровь вскипала, а Ирина Ивановна переносилась в свои сорок лет туда и обратно. На тот свет. Схватит случайную мелочь с этого, зажмет ее с наивным упрямством в кулаке и — вперед. Но с такой силой сожмет, что вещица из этого света переносилась на тот.

На том все были удлиненные, неопределенно гнущиеся, с размытыми, необязательными движениями и с непроявленным, но назойливым стремлением к какой–нибудь цели.

Печаль отца моего

ПЕЧАЛЬ ОТЦА МОЕГО
В наше страшное время молодой рабочий Виктор любил своего единственного сына. Тёплое темя и внимательные глаза особой младенческой синевы - четырёхлетний простой ребёнок. Виктор тёмным утром брал Костю за ручку и уводил его в детский садик, скрипя снегом. Не расставаться было нельзя. Виктор шёл на завод тяжело работать. Снег синевато скрипел, из садика пахло кофейным напитком с молоком, из яркого окошка внимательно смотрел Костя, терял в утренней тьме огромного отца. Адский завод ждал отца-рабочего грубо махать руками, колотить по железу, рвать рот криками. (Виктор был бригадир.)

До Кости Виктор жил, как не жил, и ему было не одиноко. Но родился мальчик, и у человека в душе открылся провал. Мир светлый и щебечущий, а внутри мира оказался сильный, молодой Виктор с младенцем на руках.

Рабочий заискивал и угрожал миру, но власти отцу не прибавилось, и он не знал, погибнет ли нечаянно его ребёнок или станет расти и жить. Мир ведь радовался, когда Кости ещё и не было, об этом не хотелось думать, но всё время думалось. Единственное - отец возненавидел завод. Завод был груб, воинственно бездушен, он был чёрный и красный. Завод стал нестерпим для человека, измученного любовью.

Виктор был резковат с сыном, потому что объятьем мог нечаянно раздавить его маленькое тельце. От слабости и мягкости этого тельца Виктор беспрестанно горевал. Виктор боксировал с сыном, отталкивая младенца подальше от смертельного объятия. Глядел на свои чёрные руки, пальцы плохо сгибались от жизни с грубыми предметами. Виктор боксировал, показывал приёмы, разучивал песни.

Уличённая ласточка

Нина Садур
УЛИЧЕННАЯ ЛАСТОЧКА
1

ПЬЕСА В ДВУХ ДЕЙСТВИЯХ


ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Аллочка, 35 лет.
Андрей, 36 лет.
Лиза, 17 лет.
Дарья, психолог, 26 лет.
Иван Петрович Тарасенко, бригадир шоферов, 56 лет.


Действие происходит в течение суток.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

10 часов утра. Однокомнатная квартира на последнем этаже высотного дома в каком-нибудь новом районе Москвы. Нагое окно, за ним одно только небо. Небо так близко, что непонятно, откуда окно ; из неба в квартиру или, наоборот, ; из квартиры в небо. От того, что дом так высок, здесь постоянно дует ветер и ощущение, будто квартира слегка раскачивается, содрогается, словно аэростат, который вот-вот мягко стронется и поплывет. Хрупкая сухая мебель никак не удержит его. Но если окно задернуть шторой, то незаконная тяга этой квартиры к полету пропадет и станет видно, что это жилье людей.

Сейчас в квартире одна Аллочка. Окно не завешено. Аллочка сидит на стуле, хотя тут же стоит диван. Она маленькая, хрупкая брюнетка с очень синими глазами, волосы очень короткие, надо лбом растут уголком. У Аллочки есть манера при разговоре слегка клонить голову к плечу, словно плечо ей что-то нашептывает.

Странное впечатление она производит, эта Аллочка. Странность этого впечатления в том, как она сидит ; очень прямо, неуютно и почему-то лицом почти в стену, словно, уходя, ее второпях выключили и забыли развернуть в более людскую позу. Входит Андрей.

Андрей (подходит к Аллочке). Здравствуй, Лулочка.

Аллочка. Здравствуйте. (Осторожно.) Я не Лулочка. Но это не имеет никакого значения.

Офени ушли





О Ф Е Н И У Ш Л И

Пьеса в 9 картинах с прологом и эпилогом




Д е й с т в у ю щ и е л и ц а :

Герман ТИТОВ, бизнесмен, за 40 лет
Зина ЛУЧКОВА, деревенская, под 40 лет
Валерка БАБЫКИН, деревенский, 20 лет
Дед АНДРЕЙКА, ничейный, забыл свой возраст
ТАНА, цыганка, 14 лет
ЕЛЕНА НИКОЛАЕВНА, красавица-агроном, деревенская, 30 лет
МОРИН, майор милиции, деревенский, за 50 лет

В э п и з о д а х:

ФЕЛЬДШЕР. САНИТАР. МАЛЬЧИК ЛЕТ 8. Коты ЩОРСИК и ЧЕРНОМЫРДИН.

Наши дни










2003 – 2007гг





П Р О Л О Г

Зима. Сильная – сильная метель.
Мальчик лет 8 в нарядном костюмчике 60 годов стоит на стуле и, запинаясь, страшно волнуясь, забывая и не понимая слов, рассказывает стихотворение какому-то большому, жаркому празднику.

МАЛЬЧИК. ( обращаясь к «Вечору» )
«Вечор, ты помнишь, вьюга злилась?
На мутном небе мгла носилась.
Луна, как бледное пятно
Сквозь тучи мрачные глядела
И ты… и ты… а нынче…
Ты погляди… печальная…
А нынче ты печальная …
Сидела ты печальная…
Блестит… снег…

Мальчик разволновался, тут же рассердился и выпалил другое:

МАЛЬЧИК «А из нашего окна Площадь Красная видна!
А из вашего окошка – только улицу немножко!»
(в отчаянии) Папа, папа, карлики! Вот опять повсюду карлики! Карлики вылезают, плохие! Я боюсь карликов! Убей карликов!

Мальчик спрыгнул со стула и убежал.
Метель осталась одна.

Панночка

Нина Садур
ПАННОЧКА

ПЬЕСА В ДВУХ ДЕЙСТВИЯХ
ПО МОТИВАМ ПОВЕСТИ Н. В. ГОГОЛЯ "ВИЙ"

В черном черном лесу
стоит черный черный дом
В черном черном дому
стоит черный черный стол
На черном черном столе
стоит черный черный гроб
В черном черном гробу
лежит черный черный мертвец
? Отдай мое сердце!!!
Из детских выдумок

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Явтух, старый козак.
Спирид, козак средних лет.
Дорош, молодой козак.
Хома Брут, философ Киевской бурсы.
Панночка, она же старуха.
Хвеська, нестарая еще бабенка.


ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
КАРТИНА ПЕРВАЯ
"КОЗАКИ"

Двор сотникова дома. Козаки полудничают.

Спирид. А хорошо, ребята, на свете жить!

Дорош. Ты, Спирид, правильно говоришь! Ты хорошо говоришь. Явтух, он хорошо говорит.

Явтух. Горилка добрая у нашего пана.

Дорош. Явтух хорошо говорит. Спирид, Явтух правильно говорит!

Спирид. Я вот что скажу, ребята. Хоть вы меня убейте, или же, к примеру, утопите в самой большой бочке, что стоит в погребе нашего пана, я...

Дорош. Ты хорошо говоришь, Спирид!

Спирид. А что, может человек просидеть в бочке ну хоть до захода солнца?

Явтух. А что ж? Ежели горилка в той бочке добрая, просидит.

Дорош. Просидит, Спирид! Человек все может!

Спирид. Нет, ребята, я вам вот что скажу. Может человек просидеть в бочке или не может, а чудеса на свете бывают!

Дорош. Бывают!

Явтух. Чудес нет!

Козаки в изумлении глядят на Явтуха.

Дорош. Явтух, то ли тебе горилка не нравится? То ли галушки кончились в чане? Кончились галушки. (Кричит.) Хвеська! Подсыпь галушек, баба!

Фалалей

ФАЛАЛЕЙ
пьеса-лубок
по повести Антония ПОГОРЕЛЬСКОГО
"Лафертовская маковница"



ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

ОНУФРИЧ
ИВАНОВНА
МАША
МАКОВНИЦА
БУДОЧНИК
УЛИАН
ЧЁРНЫЙ КОТ, он же НЕМЕЦКИЙ ДОКТОР КОТТ


ДОМИК В ДВЕ КОМНАТКИ НА КРАЮ МОСКВЫ НА ЛАФЕРТОВСКОЙ СТОРОНЕ


1. КОМНАТКА РОДИТЕЛЕЙ
ИВАНОВНА. ОНУФРИЧ

Ивановна открывает заслонку, подкладывает дров в печь.
Онуфрич смотрит газету, сердится.

ОНУФРИЧ. Душа Ивановна, тебе нужна конституция?

ИВАНОВНА Душа Онуфрич, на что она мне?

ОНУФРИЧ Вот же чудовище корсиканское!

швыряет газету в огонь.
комната – в быстрых пробегах огней.

А вот вломится Буонапарт в Россию да и пожгёт Москву!

ИВАНОВНА Да когда ж такое будет?

ОНУФРИЧ Да вот думаю – вот-вот!!

ИВАНОВНА Да за что ж это нам?!

ОНУФРИЧ За конституцию, мать. Буонапарт в ней бесов с людьми уравнял и всю Европу под неё подломил. Мы конституцию ту просмеяли. Нам смешно на французский ум. А корсиканец вот обиды не стерпел! Прётся.

ИВАНОВНА Такой ранимый?

ОНУФРИЧ И-и!...

ИВАНОВНА Страсти какие… Отобьёмся?

ОНУФРИЧ А куда деваться?…

задумывается.
пока супруги молчат, огонь прогорает, и в посеревшей комнатке выдвигается окошечко, и становится видно, как мягкий и беззвучный, валит в нём быстрый снег.

ОНФРИЧ. От тётки у меня это, душа Ивановна. Провижу, чего и не хочу.

ИВАНОВНА А ведь тётка твоя, Лафертовская Маковница. Душа Онуфрич! А ведь она старуха крайне богатая!

ОНУФРИЧ Ты к чему это?

ИВАНОВНА Я так!

ОНУФРИЧ На медовых пряниках богатств не наживёшь!

ИВАНОВНА Знаю! Знаю! Знаю!

Ехай



"Е Х А Й"
.
(Пьеса в 1 акте)

Действующие лица:
МАШИНИСТ ЭЛЕКТРОВОЗА.
МУЖИК.
БАБКА В САПОЖКАХ.
Зима. Поздний вечер. Железнодорожный путь. Глухое-глухое место. Где-то далеко, за снегом, слегка поблескивает деревушка. Мужик стоит на коленях, приготовился умирать. Глядит на небо, кладет голову на рельс. Грохот встречного поезда. Самого поезда не видно, но вихрь света, снега и грохот говорят нам, что проехал поезд и потрясенно просигналил ненормальному Мужику. Мужик поднял голову, поглядел вслед поезду и вновь положил щеку на рельс. Рельс холодный, и Мужик подложил шапку. Идет время. Мужик лежит, потом далеко уже два поезда встретились, и тот, что видел Мужика, передал второму, это мы узнаем из реплик: "Вить, там псих один, лег на пятисотом километре". - "Из графика выйду, блин". - "Тормози, Вить, фиг с ним, с графиком". Эти реплики так и прозвучали где-то там, далеко, где начал тормозить поезд, а Мужик об этом ничего не знает, он терпеливо лежит, и вот входит Машинист электровоза.
МАШИНИСТ. Точно, лежит, падаль! (Энергично подходит к Мужику и дает ему пинка.)
Тот падает уже всем телом на рельсы, но покорно поднимается и вновь устраивается в прежней позе: щека на рельсе, а зад к звездам.
(Снова его пинает.) Это тебе, блин, за график.
Мужик встает в прежнюю позу.
(Пинает.) А это тебе за прогрессивку.
Мужик встает, как было.
(Пинает.) А это тебе за выговор. (Снова пинает.) А это тебе за нервы. (Снова пинает.) А это тебе за развратное самуничтожение.
Мужик вскакивает, бьет его в лицо. Машинист падает, а Мужик вновь ложится на свой рельс.

Лётчик



ЛЁТЧИК
( Ночная пьеса в 2 актах)


"После долгих лет смерти череп становится
чистым и пустым. Но прислони глаза к его глазницам
и увидишь, как мерцают и тихо поют в нём демоны"
Вместо эпиграфа.



"Как умирать сладко!"

предсмертные слова Гоголя.




Д е й с т в у ю щ и е л и ц а:

ЛЕНА ЗАЦЕПИНА, 13лет
ПЕТЯ ЛАЗУТКИН, 13 лет
МАРЬЯ ПЕТРОВНА, 57 лет
ЗИНОВИЙ ЛАЗУТКИН, 40 лет
РИММА ЛАЗУТКИНА, 40 лет
ЭЛЕКТРИК, 30 лет.
ПАОЛО, 80 лет
ТАДЖИК. 30 лет
СТАРУХИ, ШКОЛЬНИКИ, РАЗВЕДОТРЯД СЛУЖБЫ ГОСБЕЗОПСНОСТИ. МАЙОР. СЕРЖАНТ ШКРАБА. БОЕЦ.



март 2004, март 2009г


Д Е Й С Т В И Е П Е Р В О Е


К А Р Т И Н А 1

Москва. Наши дни.
Зимняя предутренняя ночь.
Двор дома Полярников. Здесь же стоит памятник ГОГОЛЮ.
Свет из окон дома падает на уныло опущенное лицо памятника.

Из дома выходит старик ПАОЛО. На грязную пижаму накинута тяжёлая лысая шуба. На ногах тапки. Ноги старика увязают в мокром снегу, но он не замечает этого.
ПАОЛО тревожно бродит по двору, по снежному месиву.

Во дворе появляется дворник-таджик в оранжевой куртке. Это ШАМШИД. На спине его крупно написано: РЭУ-5.
Таджик смотрит на мокнущего старика, жалеет его и начинает расчищать мокрый снег у ног его.

Визгливый скрежет лопаты болезненно мучает Паоло. Он хочет уйти, убежать от этого звука, но дворник неотступно следует за ним. Спасая ноги старика, он отбрасывает и отбрасывает снег от них.

ПАОЛО. Замри, таджик! И слушай!

Доктор сада

ДОКТОР САДА
( провинциальное, в 3 картинах )


"Театр – немножко враньё, немножко утешение. И, конечно же, антракт с чинной очередью в буфет, где тонкий бутерброд с копчёной колбасой, и – вот он, у рта уж, но - дребезг звонка, и пора бежать, смотреть дальше"

(Вместо эпиграфа)


ДЕЙСТВУЮЩИХ ЛИЦ НЕ ТО ДВА, НЕ ТО ТРИ:

ЛАРИСА НЕЖИНА, 40 лет, домохозяйка
ОЛЕГ ПАВЛОВИЧ НЕЖИН, 50 лет, доцент
ВАЛЕРА, 20 лет, деревенский безработный



ДАЧНОЕ МЕСТО. ЛЕТО. НАШИ ДНИ.


К А Р Т И Н А П Е Р В А Я
Тихое дачное утро. Ночью прошла гроза, и дикий сад весь блестит в горячем солнце.


ЯВЛЕНИЕ 1
ЛАРИСА. ОЛЕГ ПАВЛОВИЧ.

Лариса собирает завтрак на террасе.
Замирает, заглядевшись в сад.


ЛАРИСА. Ну какой смельчак, какой смельчак полезет вон в тот шиповник! Нужен кто-то с секатором. Доктор сада.

Входит Олег Павлович в светлом деловом костюме. Бодр и свеж.

ОЛЕГ ПАВЛОВИЧ. Доброе утро, Лорик!

ЛАРИСА. Доброе, Олег Палыч!

ОЛЕГ ПАВЛОВИЧ. (хлопает себя по карманам) Неприятность какая! Лорик, ты не видела мою зажигалку?

ЛАРИСА. Спохватился! Ты уж двадцать лет, как не куришь!

ОЛЕГ ПАВЛОВИЧ. Дело не в том, что… не в том, что!

мечется, ищет.

ЛАРИСА Да успокойся же ты!

ОЛЕГ ПАВЛОВИЧ. Она всегда со мной! Подарок министра! К юбилею моего решебника! Я без этой милой зажигалки, как без рук, Лорик!

ЛАРИСА. Не нервничай, Олег Палыч, подыши как надо, подыши, вот так вот… побереги сердечко. Найдётся твоя зажигалка. На-ка вот, будь умницей.

Лариса протягивает мужу стакан ржаво-жёлтой воды
Олег Павлович протестующе машет руками.

Задержи дыхание и выпей. Без разговоров! В миг!

Чудная баба


ЧуДНАЯ БАБА
(пьеса в двух частях)

ПОЛЕ
(часть первая)

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Лидия Петровна.
Баба.

Совхозное картофельное поле. Вдалеке желтая роща. Серое небо. Холодно. Однообразно. Пустынно. По полю бредет Лидия Петровна. Ее прислали с группой товарищей на уборку картофеля. Она заблудилась.
Лидия Петровна. Ну что же... ну что же это такое... я ноги сломаю. Здесь же ходить нельзя... как же они объяснили - все прямо, прямо... здесь все прямо, а ничего нет. Куда же все делись-то? (Кричит.) Товарищи! Александр Иванович! (Помолчав.) Глупо кричать в голом поле... Может быть, это другое поле? Наше - картофельное. (Поднимает картошку.) Это тоже картофельное. Ой-ей-ей-еи, кто же так картошку содержит, она же сгниет, бедная...
Вдруг Лидия Петровна замечает Бабу, которая давно уже скачет рядом с ней по буграм и рытвинам.
Ой! Гражданочка... э... женщина, женщина! Подождите! Стойте! Вы местная, да? Ой, я не могу, я так рада, вы откуда взялись? Я заблудилась тут у вас. Скажите, пожалуйста, как мне пройти на третий участок... это не третий участок, нет? Тут не разберешь... Людей нету почему-то.
Баба. Ты есть.
Лидия Петровна (слегка опешив). Я? Ну да. Я хочу спросить у вас... как мне на третий участок. Нас послали убирать... я опоздала, все наши ушли... А никто толком не говорит, запугали меня. Ну что же вы молчите? Я не знаю, как вас называть?
Баба. Тетенькой зови.
Лидия Петровна (помолчав). Вот. Мне нужен третий участок. Где это?
Баба. А там! (Машет рукой куда-то.)
Лидия Петровна. Где "там"? Я не поняла.
Баба хихикает.

Мальчик в чёрном плаще


Памяти моего отца
Николая Илларионовича ПЕРЕВАЛОВА.

МАЛЬЧИК В ЧЁРНОМ ПЛАЩЕ

(повесть)


1

"Красивые отделяются от некрасивых", - безапелляционно заявил голос. И всё.
Потекли и потекли слёзы под затылок, под волосы.
Почему отделяются? Насовсем?
Спрашивать нельзя было. Отделяются они. Наступает такой момент. Бесповоротный. После которого…
Но плакать можно. Слёзы щекотали шею. Они сами собой текли едкими струйками из уголков глаз по височным впадинам, обтекали скулы, затекали в ушные раковины, затекали под затылок и шею, мочили подушку. Лились, лились, лились.
Плакать ты можешь хоть всю жизнь теперь – это у тебя утрата.
Тебе разрешено плакать всё время и жить только в одной печали. Это разрешено. Да.
Раз ты существуешь. Ты живёшь. Ну вот и будь.
Голос был важный и толстый, глухой и таинственный. В нём было судейское, но было и немного ехидства и даже злорадство сквозило, что немножко удивляло какой-то неуместной мелочностью. Приговоры разве читают злорадно и ехидно? И так ведь посадят насмерть! Но нет, изгалялся вдогонку. Добраться бы до него и посмотреть – кто это? Кто это читает приговоры и наделяет утратами?
Но тебе тоже можно жить! Ты можешь жить в слезах и печали. Это твоё право. Никто его у тебя не отнимает!

- Всё валяешься?