Ханс Штерк
«ВХОД»

Джейк смотрел на проносящиеся мимо огни ночного города, сидя на заднем сидении автомобиля. Мимо пролетали небоскребы, банки, гостиницы. Они ехали по второму уровню. Было видно, как летающие беспилотные аппараты бороздили ночное небо, их прожекторы ослепляли. Светящаяся реклама тоже слепила глаза. Джейк зажмурился. В автомобиле было немного прохладно. Во всяком случае, так думал Джейк. Ему было не по себе, и немного морозило. Он сжал ладони и поежился на кожаном сидении. Справа сидел отец. Как обычно, он был неразлучен с газетой. Его больше интересовали биржевые сводки. Джейк закинул голову на мягкий подголовник и попытался расслабиться. Всё-таки волнение было, были все признаки для этого. Отец отложил газету и взял в руки контракт. Внимательно изучив последние пункты, он достал авторучку и поставил свою подпись. Держи! – он протянул Джейку авторучку и указал место для подписи. Рука немного тряслась, и Джейк подписал. После чего отец тщательно рассортировал все листы и сложил в отдельную папку. Ехать оставалось минут десять. Джейк смотрел на отца и не решался задать вопрос. Он знал, что отец либо проигнорирует его, либо любым способом даст убедиться в своей правоте. Джек, молча, смотрел на отца, пока тот был наедине с газетой.
- Ты ничего не скажешь? – спросил Джейк. Отец отвлекся от газеты и повернулся к нему, они встретились взглядом. Несколько секунд они, молча, смотрели друг другу в глаза.
- Мы уже обсуждали это! – отец повернулся к окну.
- Да, но ты ничего мне не скажешь?
- Нет! – он опять увлекся газетой.

Ханс Штерк.
Под розовым солнцем

Истощенные страданием и войной,
доживали они дни свои в глухих
стенах, в подземном мраке, - под
розовым солнцем.


Мы со Шрамом сидели в одной камере. Сегодня он опять храпит. Уже двадцать дней не могу толком уснуть из-за его храпа. У него рахит, он ослаб и спит целыми днями. Нас скоро будут кормить, он опять все проспит. Я волновался. Удастся ли мне вырвать его чашку из рук этого чертового робота. Чаще всего у меня получалось, но вчера Шрам остался без ужина. Эти машины не так уж глупы, - в последние годы я так и думал. Вчера я дернул за миску, но «железная рука» оказалась проворнее. Миска выскользнула из моей руки, и каша моего сокамерника распласталась на железном полу. А я опять получил очередную дозу электрошока. Экономят, сволочи. Я много раз об этом думал. Те, кто много спит, кто сильно болен, у кого нет сил протянуть руку до миски, - обречен остаться без еды. Машины видят это, точнее просчитывают, их программу забили еще давно, лет сто назад, и я удивляюсь, как они еще работают и что-то «соображают». У нас так, - есть силы протянуть руку между лазерами до повозки – не сдохнешь от голода. Сколько рук, столько еды. Но за больного или мертвого сокамерника кашу ты не получишь.

Ханс Штерк.
Круги на воде.

Внезапно, я почувствовал, как воздух стал прохладнее. Еле слышен был шум водоема. Солнце уже не грело, оно тоскливо наблюдало за мной с запада, незаметно и тихо раздвигая лучами ветки лесных деревьев, которые, то и дело ударяли мне по лицу. Мне, казалось, что и ему до боли интересно, что же со мной будет дальше. Да, в темноте мне будет тяжелее. Может, даже умру. Но это веселый оранжевый круг все еще выглядывал из-за каньона: он мог бы завести со мной разговор, мог бы похлопать меня по плечу, посмеяться вместе со мной, мы даже могли бы с ним сыграть партейку в покер, но сейчас он ждет. Он надеется, что я дойду, он ждет, пока я дойду, но куда? Подожди, же! – шептал я, - Мы скоро поговорим, дай мне только еще немного времени. Совсем немного, время для раздумий. Примет ли меня земля? Позволит ли мне Бог безвозвратно сгинуть в этой глуши!? Каждая лесная тварь слышит меня, смотрит на меня, Боже, они все наблюдают за мной. Я понял, что жизнь здесь прекратилась, природа замерла. Даже несильный ветер предательски затих. Тишина. Слышу только усталый топот копыт. Не по своей вине не пришлось нарушить тишину и покой этих мест, да, признаться, я уже и позабыл, как оказался в этих краях. Боль притупляла память и сознание. Вот уже сутки, как боль превратилась в моего постоянного преследователя, еще одного преследователя, от которого не избавлюсь просто так. Она режет, жжет, хлещет плеткой, тычет ножом, она – мерзкая прислужница смерти. Ненавижу её.
Уходящий свет. Я приоткрыл глаза, - картинка неприятно двоилась. По лицу еще раз неприятно хлестнула осиновая ветка. Черт возьми!