Ханс Штерк.
Под розовым солнцем

Истощенные страданием и войной,
доживали они дни свои в глухих
стенах, в подземном мраке, - под
розовым солнцем.


Мы со Шрамом сидели в одной камере. Сегодня он опять храпит. Уже двадцать дней не могу толком уснуть из-за его храпа. У него рахит, он ослаб и спит целыми днями. Нас скоро будут кормить, он опять все проспит. Я волновался. Удастся ли мне вырвать его чашку из рук этого чертового робота. Чаще всего у меня получалось, но вчера Шрам остался без ужина. Эти машины не так уж глупы, - в последние годы я так и думал. Вчера я дернул за миску, но «железная рука» оказалась проворнее. Миска выскользнула из моей руки, и каша моего сокамерника распласталась на железном полу. А я опять получил очередную дозу электрошока. Экономят, сволочи. Я много раз об этом думал. Те, кто много спит, кто сильно болен, у кого нет сил протянуть руку до миски, - обречен остаться без еды. Машины видят это, точнее просчитывают, их программу забили еще давно, лет сто назад, и я удивляюсь, как они еще работают и что-то «соображают». У нас так, - есть силы протянуть руку между лазерами до повозки – не сдохнешь от голода. Сколько рук, столько еды. Но за больного или мертвого сокамерника кашу ты не получишь. Поэтому, как Шрам слег я стараюсь стащить с повозки и его миску, чтобы бодолага не умер с голоду. Наш «обходной» TBR немного стал ржаветь, по рельсам он ездит еле как, гремит как груда железного мусора. В общем, слышно его издалека и это хорошо, можно успевать прятать карты. И то, он по- моему, уже толком на эти нарушения и не реагирует. Инструкций по разговору у него не осталось, да и пушку у него забрали. Хотя наш сектор считается более - менее безопасным, хотя и сидят в нём бывшие вояки и головорезы, типа меня и Шрама.
Я закинул в рот кусочек косточки со вчерашнего ужина. Такие вещи я храню в рукаве. Похлебка была безвкусной, но там были кости. Мы все любили кости. Они придавали сил. И нам всем было наплевать, чьи были кости и из чего был сделан бульон. Главное, чтобы эти чертовы машины не отключались и не переставали ездить по этим чертовым рельсам. Главное, чтобы нас не переставали кормить. Спросите любого здесь, что он готов сделать за дополнительную порцию соевой каши!? Да практически всё. И это всё только ради того, чтобы не возвращаться наверх. Единственно, что в последнее время меня стало беспокоить, да и не только меня, все три наших сектора, так это что в пятом и шестом секторах, - под нами, люди уже начали пожирать умерших сокамерников. А что это значит? Это значит, система отказала. Их перестали кормить. Я, конечно, не знаю, есть у них там до сих пор свет, но на прогулке Рэд мне сказал, что и света там давно нет. Не знаю, стоит ли всему этому верить, но задуматься следует. Потому что запах чувствуется. Да, да, особенно ночью. Когда система вентиляции работает вполовину.
Меня тряхнуло опять. Как подумаю об этом, так блевать охота. Да и голову этим забивать неохота, а то и с ума сойти в два счета. Сколько уже таких вывезли отсюда наверх! А там просто сжигают и все. Особо не церемонятся. Надо потормошить Шрама, не хочу, чтобы и его вывезли. Он мой шестой сокамерник. Остальных вывезли, одного, правда, я сам пришил, прямо в камере. Что хорошо, в этих случаях, роботы просто снимают лазер, цепляют труп и увозят. А ты сидишь дальше, довольный и живой. А через час открывается люк и появляется твой новый «закадычный» друг со своими мелкими пожитками. Чаще всего это кусок мыло, одеяло, подушка и военный терможилет. Кому повезло, те имеют весь боевой термокомплект, даже с сапогами. Как у меня, короче. Мне удалось много что стащить сверху. Когда меня выгрузили сюда, я был с ранением и в спецснаряжении. Это помогло мне не замерзнуть в первую же ночь. А еще я стащил по пути у одного майора сумку с продуктами.
Когда полгода назад в мою камеру попал Шрам, я обрадовался. Честно, мне было приятно его видеть. Он был из нашего подразделения и подготовку мы проходили вместе. Конечно, после событий, из-за которых мы попали сюда, было немного неприятно жать друг другу руки, но мы смирились, потому что, понимали - теперь нам доживать придется здесь. Хотя нас бы все равно сюда спустили, при ненадобности, например. Я многих ребят знаю, которые сидят здесь даже после первого ранения. Как - то выжили, молодцы. Да, роботы лечить не умеют. Максимум что они могут сделать при подсчете твоего физической стойкости так, если посчитают нужным, закинут тебе в камеру дозу новокаина или морфия, - всем этим не пользуются еще с Третьей мировой. И то, чаще всего, кидая дозу, он, сволочь, попадает в лазер и твое мнимое спасение распыляется в воздухе на твоих глазах. Не знаю, может, они специально так делают. Одно слово, - железяки.
- Ты что делаешь? – я услышал Шрама.
- Ничего, думаю сижу. Воды дать тебе?
- Давай, - он еле приподнялся. Я набрал из крана в железную кружку воды и всучил ему.
- Че думать то? Надо было раньше думать. Тьфу, – он сделал глоток и сплюнул на пол.
- Что за говно?
Наполнив свою кружку водой, я принюхался. Вода попахивала. Мертвечиной.
- Вот черт, - крикнул я.
- Ладно, потерплю, вечером она не так воняет.
- Как себя чувствуешь?
- Хм, хреново, конечно
- Скоро будут кормить, потерпи немного.
- Постараюсь, - он повернулся на спину и уставился в потолок. Было видно, - у него жар, губы спеклись и покрылись ранами. Он терпел только потому, что его научили терпеть, терпеть и не умирать. Многих из нас учили этому, но организм не вечен. Мне бы не хотелось терять Шрама.
- Ты часто думаешь о том, что произошло тогда наверху? – спросил он меня.
- Нет
-А я часто, снится вся эта чушь.
- Пытайся избавиться, иначе потом будет хуже
- Да куда уж хуже, Джейк. Мы на глубине двух километров, на поверхности вообще непонятно, что происходит. Если ударом снесут центр, то машины встанут и нам хана.
- Машины не встанут. Эта тюрьма работает двести пятьдесят лет. Программу меняли около ста лет назад. Мне парень один рассказывал, один из «новых».
- Ты сам прекрасно знаешь, сколько уцелело таких заведений после Блокады. Интересно, а при власти «новых» такие заведения восстанавливают.
- Да, я слышал, - «новые» восстанавливают тюрьмы.
- Не разберу их политику. Они и своих туда запихивают. Первый и второй уровень ведь полностью из них!
- Нет, Шрам. Нет первого и второго уровня. Он с удивлением посмотрел на меня.
- Не существует их. Нам лапшу на уши повесили. В этой тюрьме только мы, люди. Вернее, то, что от них осталось. И мы гнием здесь потихоньку. «Новые» ведут политику наверху.
- Прекрасно. А как же эти красивые слова об окончании войны!?
- Не знаю, Шрам.
Он с трудом приподнялся и направился у унитазу.
- Зачем ты тогда выстрелил? – спросил он, тем самым окунув меня вопросом в воспоминания, от которых я почти избавился. Не хотелось доставать этот черный ящик из далеких уголков подсознания.
- У меня не было выбора.
- Вам всем тоже тогда давали ту хрень, ну таблетку
- Да, - мне было больно вспоминать тот бой.
- Ха, ха , ну да поэтому мы и начали шмалять друг в друга.
- Да, наверное, - я вспоминал.
Шрам опустился на пол.
- После того взрыва я ничего не помнил. Как сюда попал? Каким образом? – сказал он.
- Я тоже не помнил, постепенно средство прекращало действие, и тогда память нормализовалась.
- Ведь они рассчитывали на это, правда? – Шрам не унимался.
- Я думаю да, - ответил я.
- Они должны избавляться от нас, и сейчас, пока идет война, - это идеальный вариант.
Мне стало не по себе. Мне опять стало мало места в этой зловонной камере. Меня распирало. Я пытался сосредоточиться, не хочу вспоминать ни о чем. Я сосредоточился на долбанном TBR. Где же он? Где ужин?
Я встал и подошел к заграждению.
- Эй, парни не слышно там нашего железного извращенца? Кашевара ржавого! – крикнул я в темноту. Чуть выше раздался смех.
- Неа, Джейк. Пока не было. Вождь умер.
- Что? – переспросил я.
- Вождь умер! – послышалось вновь.
Вождь был майором и его мы уважали. Он до последнего держался наверху, а потом его сплавили сюда также, как и нас. Затравили таблетками, и жди привета!
Я сел рядом со Шрамом.
- Вождь умер, - сказал я.
- Слышал.

Чуть позже послышался знакомый скрежет. Рельсы зашевелились. Камеры ожили. Я немного расслабился. Было слышно, как робот из некоторых камер собирает трупы. Странно, обычно они делают чистку по утрам. Я подошел к заграждению и всматривался во мрак.
- Парни с ним «охрана», - кто-то крикнул. Для всех это послужило сигналом, заключенные утихли. «Охрана» - здоровенный вооруженный робот с речевой установкой и нехилым боевым комплектом. Серьезная техника, уж с ним шутить не стоит. Это с TBR можно похрабриться, пнуть его металлическую клешню от злости или высказать ему все, что пожелаешь. «Охрана» же не церемонится. Лишнее движение и тебя погрузят рядом с теми, кто умер утром от рахита или язвы. Кроме того, «боец» проверяет состояние заключенных, и держит на мушке всю камеру, пока TBR вытаскивает мертвых. Было много смельчаков, желающих проверить его на вшивость, - все их тела были изуродованы калибром 21,5 мм. Как слышишь гром его боевой пушки, так молча, представляешь, как не повезло какому-то бедолаге.
- «Охрана»? Он же сопровождает его только по утрам? – промямлил Шрам улегшись на кровать. Он накинул на себя одеяло и отвернулся к стенке.
- Эй, хватит спать, - я дернул его за руку, - Не нравится мне все это.
Неожиданно раздался гул в тоннеле. Ровно четыре выстрела. После чего было слышно, как работает старый TBR. Словно тюки с песком, он скидывал трупы на свою телегу. Вторая телега была с едой. Они приближались. Я заметно нервничал.
- Джейк, - я обернулся, - ведь они роботы. Ты же говорил, что они запрограммированы уже давно. Кто поменял программу? Почему этот сраный робот …, - Шрам не успел договорить.
- Встать!
Мы вытянулись по стойке. Правда, Шраму вставать было больно, но он встал. Попробуй я ему помочь, то завтра бы ребята разнесли слух по камерам: Джейка, из второй замочила вчера «охрана». Всегда удивлялся странному ощущению, когда ты находишься на мушке. Вроде бы еще жив, а с другой стороны - мгновение и ты друг небес. Причем по опыту могу сказать, что есть большая разница: быть на мушке у робота или человека. Никогда не знаешь, как прошит робот и что ему покажется, ведь программы бывают разные, и чаще всего используют высокочувствительные. И тогда дело труба, если попадешь на мушку к такому роботу, то случайно упавший волосок с головы на лоб размозжит её.
Мне ужасно хотелось верить, что утренняя процедура, перенесенная, почему-то на вечер пройдет удачно. Я, молча, стоял и ждал пока «охрана» закончит меня сканировать на предмет моей жизнестойкости. В то же время я чувствовал горький запах аммиака, исходивший из его орудия и теплоту. Через секунду он перешел на Шрама. Я вздохнул. Внезапно, не закончив, робот выключил сканер и лазер отключился. Мы оторопели и посмотрели друг на друга. Я всегда помнил это, да и перед тем как попасть сюда мне говорили, что лазер снимают только тогда, когда вытаскивают труп. Кто из нас?
Раздался выстрел, за ним еще один. Я закрыл глаза, чувствуя, что что-то теплое стекает с моего лица. 21 калибр разнес Шраму голову, второй выстрел отсек руку. Я стоял не двигаясь, - ждал, пока TBR вытащит труп. После чего лазер опять затрещал и TBR протянул мне миску с бульоном. Я дрожащей рукой вцепился в неё.
Кровь бывшего сокамерника, стекая с моего лица, капала в бульон, мне не мешало это, я ел. Сегодня не было костей. Меня это расстроило.
После ужина я умылся вонючей водой и стал потихоньку приходить в себя, также ожидая в скором появления нового соседа по камере. Я лег на кровать и не мог уснуть.

Первый «новый» родился около пятиста лет назад. Через сорок лет после Третьей мировой. Первый человек Эпохи развития – так тогда назвали это ученые, человек, приспособленный к новым условиям. Человек новой эры, новой эпохи. После чего новые стали рождаться повсеместно, их уже нельзя было назвать мутантами. Они могли уже жить в незакрытых городах, они спокойно переносили радиацию, они практически не нуждались в ультрафиолете, сильно развито зрение и обоняние. Они отличаются от нас. Рост их не менее двух метров. Они имеют два легких и шесть пальцев. Сильно развиты. И со временем «новые» прибрали к своим рукам политику. Они стали руководить всем. С течением времени, всё уже всем стало ясно, - Человечество обновляет себя, наступает новое время. Но много лет война не закачивается, хотя «новые» не могли, не умели и не желали воевать. Их лозунгом всегда был «Мир во всем мире». Однако выход очевиден. Достигнув власти, «новые» начали вручную обновлять мир во всем мире. За последний век «новые» разделили общество на уровни, после чего появились недовольные. Люди стали бороться за несправедливость. После началась Блокада. Все тюрьмы после великой Блокады заполнены нами, обычными, в боях гибнем именно мы, и размножаться мы уже теперь не в силах, т.к. наверху мы жить можем только в закрытом городе, а по памяти их осталось всего два. А может, и те уже разбомбили. Нас просто выживают, как тараканов, травят и сталкивают лбами. И хотите знать, о какой перестрелке толковали мы со Шрамом? Солдатам дают таблетки, после чего они начинают мочить друг друга. Об этом ходили только слухи, но есть те, кто попробовал это на себе, и, кстати, чудом остался жив. Я не могу представить, что сейчас происходит наверху. Эпидемия разрастается и все убивают друг друга без разбора. Я слышал, как тысячи солдат убивали свою семью, а потом взрывали себя. Я рассуждаю об этом, как обычный вояка, я родился – шла война, я умру – она не закончится! Всю жизнь я провел на войне. «Новые» не давали нам учиться, не давали любить, приучали к войне с детства, и мы к ней привыкли. Теперь мы жить без неё не можем. Я убил десять человек – своих друзей, мы многое прошли вместе, спасали жизни друг другу, дорожили друг другом. Кто знает, если бы меня тогда не ранил снаряд и меня во время не подобрали, сколько я еще мог положить ребят. Шрам тоже хорош. Он был неплохо подготовлен и расстрелял двадцать три человека.
Да, и какая теперь разница между тем, что я здесь и тем, что творится там? Никакой, смерть везде!
Я долго ворочался, вдруг раздался шум сверху. Это был знакомый шум. Включают генератор. Но какого черта? На ночь глядя.
Генератор был огромен, он заменял нам солнце. Его свет хоть как то продлевал нам жизнь в полумраке. Стало слышно, как заключенные оживились. Обычно все подходили впритык к лазеру и, щурясь от удовольствия, смотрели вверх. Ультрафиолет был необходим.
Вот и в этот раз я смотрю наверх и чувствую тепло лучей. Эта огромная махина неприятно шумит, но никто не обращает внимание на шум. Длится это наслаждение около часа каждые сутки, в это время можно рассмотреть соседей из камер напротив, с кем-то поздороваться, кого-то послать. Можно навести порядок у себя в камере, пока хватает света. Года три назад «розовое солнце» включали при прогулке, всех посетителей это устраивало, потом же включать стали реже. И опять я задумался, кто-то изменил программу роботов. То, что случилось сегодня, меня потрясло. Мне не привыкать к потрясениям, но. Ведь он еще был жив. Да он болел, но был жив. Бедолага Шрам! Видно, о нас вспоминают! Сверху! Хотят поскорее избавиться. Они стали убивать больных, с ними меньше проблем и гуманности больше, типа безнадежны они.
Я, закрыв глаза, смотрел наверх. Лучи были приятными. Внезапно я понял, что надо что-то предпринимать. Это чувство я за эти три года настолько глубоко закопал в себе, что со страхом удивился почувствовать его снова. Все это время я молился на еду, и гнал от себя мысль, что система может остановиться. И тут мне стало страшно и обидно, что завтра утром и меня пристрелят, как бешеную собаку.
Свет стал угасать. Все. Теперь до завтра. За спиной я услышал шум, открылся люк. Ага, новый сосед. Это был парень лет двадцати пяти. В руках он держал металлическую палку или кусок трубы, я не разглядел. Живее! – крикнул он и застопорил люк жезлом. В миг, я понял что делать. Я скользнул в люк, он поспешил за мной, было тесно. Передо мной был узкий тоннель с механизмом. Я аккуратно пробрался через острые шарниры и пополз к свету. Живее! На секунду я ощутил себя новобранцем, и приступы паники при крике старшего ускоряли мои движения.
Мы вышли к лестнице. Живее, Джейк, - крикнул он. Я вскочил на лестницу и помчался к верху. Парень бежал позади. Казалось, она была бесконечной. Силы уходили, я уже не военный, я искалеченный человечек и изуродованной психикой. Скорее, скорее. Я поднялся к люку. Тяжело дыша, я посмотрел на моего спутника. Он улыбался. Открывай! – гаркнул он. Я налег на люк, и он открылся, внезапный солнечный свет, как ножом, пронзил мои глаза.

Я сидел в кресле перед полковником.
- Распишитесь!
Я подошел к столу и поставил подпись.
- Не жалеете о трех годах? – сухо спросил он.
- Нет, сэр!
- Хорошо! Я поражаюсь вашей стойкости, майор. Подразделение уже сформировано, можете командовать. Удачи!
- Спасибо, сэр!
Мы пожали руки.

Из записей
Командующего Блокадным Сопротивлением
майора Джейка Литманна 11.07.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.