Не вышла из зимы

Ольга почувствовала, что с ней в последнее время творится что-то странное. Раньше она почти не обращала внимания на погоду. Тепло ли, холодно ли, организм никогда не подводил. Но последний год она стала замечать за собой нечто непонятное. Когда было жарко, и она разогревалась так, что тело долго потом не могло остыть. Ночами лежала она в постели под мокрой простынёй, прямо у окна, но долгожданного охлаждения не происходило. Сейчас же, зимой, она промерзала до мозга костей, так, что могла согреться лишь в ванной, где лила на себя почти что кипяток.
- Это потому, что сердце у тебя холодное, - говаривала заклятая подруга Машка. – Ты ведь не любишь никого.
Ольга лишь усмехалась в ответ. Достаточно с неё! Налюбилась! Всю себя отдавала своему очередному избраннику, дышала через раз, чуть не молилась на него. Но мужчины почему-то не задерживались рядом с ней, она, в очередной раз, услышав от любимого: «Прости, мы с тобой слишком разные», - чувствовала, как частичка души умирает, и сердце пронизывает леденящий холод. Постепенно холод этот становился всё сильнее.
Сегодня был особенно холодный день, и именно сегодня, по пути с работы, Ольгу угораздило встретить своего последнего бывшего. Весёлый, разрумянившийся от морозца, он шёл под руку с какой-то девицей, довольно вульгарного вида. Когда взгляд его наткнулся на Ольгу, он лишь кивнул ей и, деланно улыбаясь, продефилировал мимо. Она же осталась стоять, глядя вслед парочке.
« Почему? Ну, почему?» - крутилось у неё в голове. Что же с ней было не так? Неужели она не заслужила капельку счастья?

Передняя ножка белой коровы

Она уже минут сорок бродила по рынку, разыскивая необходимые ингредиенты для холодца. И дело не в том, что нужного товара не было в наличии, наоборот, его было завались. Торговки за заваленными сбоями прилавками наперебой предлагали говяжьи и свиные ноги, хвосты, головы, уши, но она-то искала совершенно определённый компонент – переднюю ножку белой коровы. Ещё покойная мама говорила, что самый лучший холодец именно из такой ножки. Но ей сегодня не везло. То ножки были не передние, то коровы не белые. Можно было бы купить что-то другое, но у Тоси была такая особенность: раз втемяшив себе что-нибудь в голову, она никогда не отступала от намеченного. И вот она раз за разом обходила рынок, но найти искомое не удавалось. Наконец, решив совсем отказаться от холодца, Тося направилась к выходу с рынка, как вдруг, у забора рядом с воротами углядела маленький перекошенный прилавочек, за которым маялся скукой продавец – невысокий, какой-то весь округлый мужик в кепке, надвинутой на глаза. Зорким взглядом Тося углядела на прилавке ножки и решила посмотреть. Рядом с прилавком примостился жирный серый с полосками кот, его зелёные глаза остановились на Тосе и смотрели так пристально, что той даже стало не по себе.
- Брысь! – шепнула она коту, но тот лишь лениво прижмурил глаза и отвернулся.
Глянув на продавца, Тося почувствовала, что по телу её побежали мурашки – глаза у того были точь в точь, как у сидящего рядом кота. Уже жалея, что подошла, девушка, тем не менее, спросила:
- Передняя ножка белой коровы есть?

Ночь разделения

Тоненький, словно игла, лучик луны коснулся лица Вио, и она открыла глаза. Лучик пробивался сквозь маленькое отверстие в стене их жилища, маленького, уютного, скрытого от любопытных взглядов людей под полом старой мельницы, чей шум сопровождал Вио всю её жизнь. Это отверстие она проделала сама с помощью ржавого гвоздя, который подобрала в начале весны прямо у порога мельницы, в грязи. Гвоздь был почти полностью покрыт раскисшей глиной, и Вио стоило немалых усилий выковырять его. Затем несколько недель она ковыряла гвоздем стену, пока, наконец, не провертела отверстие. Иногда она спрашивала себя, зачем это делает. Не лучше ли, как её сородичи, заняться чем-нибудь полезным. Например, собирать мох под соснами, или ловить пауков и заставлять их прясть и ткать тончайшие полотнища, из которых фьё-тор шили себе праздничные одежды. Но она с самой ей непонятным упорством продолжала трудиться, и когда гвоздь провертел отверстие, почувствовала странную радость.
Сейчас же, когда луч лунного света проникал в темноту жилища, она почему-то испугалась. Испугалась того, что задумала. Некоторое время она лежала, борясь со своим страхом, затем приподнялась на своём ложе, выдолбленном из ствола осины, выстланном пухом лесных птиц, и вгляделась в обступившую её тьму. Семья мирно спала. Спали отец и мать, переплетя руки и ноги. Спали братишка и две старшие сестры. Она знала, что за перегородкой так же крепко спит Туэль. Пару дней назад он сплёл венок из стрелолиста, и завтра, в Ночь Разделения он преподнесет его своей избраннице. И Вио даже догадывалась, кому.

Мастер

По лесной тропе неторопливо шли высокий мужчина и мальчик лет десяти. Мужчина, одетый в поношенные штаны и рубаху, у ворота которой висела нитка от оторвавшейся пуговицы, шагал широко, сдвинув на затылок шляпу с обвисшими полями. Под ногами его, обутыми в высокие сапоги, мягко поскрипывали сосновые иглы. В руках мужчина нёс пару удочек, за спиной его висел мешок на двух длинных лямках. Мальчик, в коротких штанишках, основательно протёртых на коленках, и рубахе, когда-то синей в белый горох, застиранной почти до белизны, пытался приноровиться к широкому шагу своего спутника. Сосны окружали их со всех сторон, пронизанные первыми лучами солнца. Высокие, словно колонны, они раскидывали свои ветви над головами путников. Впереди слышен был шум набегающих на берег волн. Мальчик замедлил шаг и втянул носом солёный воздух.
- Кажется, мы пришли, отец, - скорее утвердительно, чем вопросительно сказал он.
- Да, море уже близко, - отозвался мужчина. – Не отставай.
Мальчик рванул за отцом, нагнал его и ухватился за широкую отцовскую ладонь.
- А какую рыбу мы будем ловить? – мальчик с трудом сдерживал возбуждение.
- Какая попадётся, - отозвался мужчина. – Хорошо, что мама твоя уехала к тёте Ильзе. Она всегда ругается, если я отправляюсь на рыбалку.
- Но почему?
- Ну, понимаешь ли, мама твоя из очень состоятельной семьи. А в состоятельных семьях принято покупать рыбу на рынках, а не ловить самим. Я же родился в бедной семье, и часто только то, что я поймаю, утоляло голод моей матушки.
- Бабушки Марты?
-Да.
- Я помню бабушку Марту, - мальчик тихонько вздохнул. – Она всегда давала мне конфет и гладила по голове, когда приходила.

Ты - я


Подошва Шеен-Тхо мягко опустилась в густые водоросли, покрывающие огромный валун сплошным колышущимся ковром. Вокруг, в такой же густой поросли разбросаны были овальные слизистые коконы. Сквозь их прозрачную, но необыкновенно прочную оболочку видны были скорчившиеся зародыши. Дети Птарров. Рядом с каждым коконом слабо шевелились тела погибших Птарров, обвивая в последнем объятии долгожданное потомство. Взгляд скользнул выше. Прозрачная вода колебалась, разбивая пронзающие её лучи солнца. В толще воды парили мельчайшие существа. Неподалёку росли водные лилии. Их длинные стебли поднимали широкие листья и белоснежные, с хрупкими лепестками цветки к кромке воды, туда, где поверхность реки слабо рябилась под налетающими порывами ветерка. Мир искрился и сверкал, как никогда раньше.
Час настал. Настал тот великий момент, ради которого живут все Птарры. Тело Шеен-Тхо содрогнулось. Миллионы временных отрезков назад его тело было двумя зародышами, уютно лежащими в коконах в прохладных водах реки. Затем наступил момент, когда коконы лопнули, выпустив на волю некие сущности. Одни, такие как Шеен, прозрачно-зелёные, прикреплялись к подводным растениям или камням, подстерегая добычу, другие, как Тхо, перламутровые, переливающиеся, тихо парили в воде, переносимые течением с места на место. Время текло медленно. Они наслаждались мягкими обволакивающими прикосновениями воды, подстерегали добычу и захватывали её своими жгучими длинными щупальцами. Иногда в мире за стеной воды налетали ветры. Они заставляли воду завихрятся, гнали куда-то волны, раскачивая их маленький мир.