ревность

И невозможное – возможно!
Ты – легкое, воздушное, красивое создание. Как свежая весенняя листва. Юна и женственна. Ты солнца дар, и легкий ветерок. Прекрасный мотылек, порхающий в цветах. Сорвалась с лепестка, звеня счастливым смехом, мелькнула радужным крылом и... стала вдруг цветком, прекраснейшим из всех!
Я – грузный, взрослый, деловой. Я не красив. Как будто высечен в попыхах из грубого камня, в творческом порыве, в мечте создать скульптуру Апполона, или Геракла, на худой конец. Но вдохновение прошло, сменились цели, а может быть пришел заказ другой. Я – неоконченное творение, принявшее свою судьбу. Земное тянется к земле. Я не искал высоких целей. И жизнь свою построил просто, без ожидания чудес.
Чудо, что мы вместе.
- Мне нравятся твои сильные руки! – я счастливо обмираю, хмуря брови.
- Твои плечи вселяют в меня уверенность и надежду! – я преданно смотрю в твои лучистые глаза, с трудом выдерживая их блеск. Уже готов ворочать скалы, и радугу нагнуть к твоим ногам.
- О, мой Титан! Мужчина женских грез! В руках твоих я таю без остатка... – я сам готов растаять, умереть, расцеловать или убить кого угодно.

Четвертый раз ты смотришь на часы. Украдкой. Торопишься куда? «О, нет, я просто...» И в сторону глаза. И тень улыбки на губах. Не для меня. Не в тему. Ушла. Остался холодок невысказанной мысли. Чего срываешь ты? Какие тайны между нас? И в каменной душе раздался легкий треск. Сомненья ручеек, что точит камень исподволь, потек сквозь трещины тревоги. Я напряжен. Хотя, о чем я? Гранит не знает напряженья. Но тихо зашуршал песок...

ЧМО


Пролог

Площадка за лифтом производила угнетающее впечатление. Серый бетонный пол у приемного люка был неряшливо припорошен свежим мусором. Тут же, за трубой мусоропровода, в углу, валялись и залежалые отходы. Все это громко воняло. Грязно-зеленые стены, с пятнами обнаженной штукатурки, «украшены» неумелыми граффити и пошлыми надписями. На этом угрюмом фоне как-то неожиданно выглядело ярко-зеленое пятно свежей краски, блестевшее на уровне груди – как раз напротив мусоропровода. Резкий запах растворителя еще витал в воздухе, добавляя колорита в затхлую атмосферу подъезда. Внутренняя створка высоко задранного квадрата окна была открыта настежь. Пустая, без стекла, она почти сливалась со стенами, выкрашенная в тот же грязно-зеленый колер. Зато наружная рама сияла свежим некрашеным деревом и чистым стеклом. Плотно закупорив оконный проем, створка была заботливо приперта к раме парой вбитых гвоздиков. Не успевшее запылиться стекло беспрепятственно пропускало мутный свет, а за окном тихо догорал по-весеннему теплый, пасмурный мартовский день.
Возле свежевыкрашенного пятна, прислонившись к стене, стояла женщина. Ее внешность как нельзя лучше соответствовала обветшалой, неряшливой обстановке подъезда. На вид ей было что-то около сорока. Болезненно-худая фигура угадывалась под слишком свободным, давно вышедшем из моды и отслужившим все мыслимые сроки, серым демисезонным пальто. Неухоженное, одутловатое лицо, с синюшным крупным носом, мешками под глазами и небрежно накрашенными яркой помадой губами. Из под бесформенного голубого берета выбивалась неряшливая прядь темно-русых с заметной проседью волос.

Новоримский гамбит

Они входили друг за другом с интервалом в одну-две минуты. Когда за четвертым, высоким чернявым парнем, чем-то вызывавшим мысль о цыганах (кудрявой шевелюрой, может?), дверь оставалась закрытой более трех минут, Бен решил, что это все на сегодня. Пришедшие чувствовали себя несколько напряженно. Чему способствовала и обстановка комнаты – по сути, нечто среднее между брошенным офисом и чуланом, и цель их прихода сюда.
– Я – Бен. Это я пригласил вас сюда, – довольно крупный мужчина, с очень невыразительными чертами лица и одетый, мягко говоря, небрежно, качнувшись, отделился от стены. Сделав пару шагов к центру помещения, он резко остановился. Взмах руками немного напоминал попытку поймать равновесие…
– Я не пьян, если у кого такая мысль возникла, – продолжал Бен, – если кто еще не знает, я болен. У меня редкая форма заболевания вестибулярного аппарата – мне трудно держать равновесие при движении… Заочно я знаю каждого из вас. Двоих из четырех вижу впервые. Знаете ли вы друг друга – не имею понятия. Поэтому предлагаю представиться в том порядке, в каком вы пришли…
– Нам надо называть свои настоящие имена? – чуть насмешливо спросил парень цыганской внешности, – Или может, нам придумать себе клички?
В ответ на реплику раздалось пара нервных смешков. Бен дернул рукой:
– Не надо поясничить! Впрочем, кто хочет получить кличку – самое время ей обзавестись…
– Бриджит, – рыжеволосая, крепкая молодая женщина сделал шаг к Бену. Рука ее сделала движение, словно для рукопожатия, но так и не завершила его.

Как кораблик назовешь...

Веселая стайка розовых утренних лучей сорвалась с краешка Светила, проклюнувшегося сквозь лохматый край горизонта, заскользила над сонной землей, распихивая по кустам и ямам серые клочки сырого тумана. Первый хриплый «х-х-пью!» проколол тишину Стоячего Дола, еще сонного, пронзил его насквозь и отразился тихим эхом от скал Длинного Зуба, синевших на севере долины мрачной стеной. Дол вежливо дождался последнего вздоха этого эха, отдавая дань уважения пьюку, первому встретившему появление Светила. «Пью-пью!» - торопливым дуплетом вскрикнули менее радивые товарищи утренней птахи, и пошло-поехало! Скрип, писк, жужжание и щелканье покатилось от края до края по Долу, сплетая звуки в непередаваемую какофонию удивительно звонкой тишины, обычной для летнего утра.
Мер осторожно пробирался сквозь золотисто-зеленые заросли дольника. Не смотря на всю его осторожность и аккуратность, нахальные росинки время от времени прыгали на плечи и спину малыша, трогая холодными мокрыми пальцами кожу под шерсткой. Мер ежился, словно от щекотки, вздрагивал влажной, черной кнопкой носа и еще бережнее раздвигал упругие стебли. Вот он замер с разведенными, как у пловца передними лапами и согнутой в незавершенном шаге левой ногой. Чуткий нос уловил сладковато-прелый запах ориса. Большого зеленого, по самые глаза накаченного густой сладкой плотью! Малыш мечтательно закатил глаза – пусть так оно и будет! А то вчера они с Белью до боли в суставах откапывали ориса, догоняя в земле его дразнящий хвост, а в итоге им достался худющий и старый червяк с кисловато-горькой начинкой. Брр!

Я подарю тебе мир

Мир Зеленой долины в канун Праздника Поворота Зимы, когда она, собственно, и не зеленая вовсе, завораживал безмолвием. Бурый дольник улегся на землю пухлыми валунами и замер до весны. Его, такого, почти не беспокоят холодные озорные ветра, посещающие долину. Не ворошат их суетливые существа долины – одни сладко спят в теплых норках, другие откочевали поближе к горам. Под защиту теплых туманов, что укрывали подножья серых скал. Прозрачный зимний воздух раздвинул горизонт. Лишь одинокие сопки широкими клыками торчат то там, то сям. Сейчас, зимой, они кажутся очень близкими, выпуклыми и какими-то очень одинокими. Словно разбросанные по долине неведомым великаном для какой-то великанской забавы, и забытые им под высоким, бледно-голубым небом.
Мер поежился. Озорной утренний ветерок забрался под накидку и потрогал холодными пальчиками теплую со сна шкурку. «Хо-ри-хо!» - выдохнул он вместе с облачком пара и побежал, перепрыгивая через буруны залегшего дольника. Собираясь совершить несколько гигантских прыжков по сопкам, он решил как следует разогнать кровь. Его сердечки застучали веселым перестуком, а ноги в кожаных ботиночках заторопились вдогонку. «Тук-тук-тук-тук!» - застучали они о мерзлую твердую землю, «Аххх» - зацепили высокий шуршащий бурун дольника. Мер прицелился взглядом в одну из сопок, рванулся к ней мысленно, словно прыгнул: «Долгопрыг!». Слово-символ спрессовало пространство и перенесло маленькое тельце бора-подростка в намеченное место – на сопку. Его бег замедлился – бежать в гору было куда тяжелей. Но разгона хватило, и, по инерции, Мер в несколько прыжков достиг вершины. Остановился, восхищенно осматривая открывшиеся просторы.

Месть Герасима

Месть Герасима
(по мотивам рассказа И.С.Тургеньева «Муму»)

«Ерошка, как только Герасим скрылся у него из виду, вернулся домой и донес все, что видел.
– Ну, да, – заметил Степан, – он ее утопит. Уж можно быть спокойным. Коли он что обещал…
В течение дня никто не видал Герасима. Он дома не обедал. Настал вечер; собрались к ужину все, кроме его.
– Экой чудной этот Герасим! – пропищала толстая прачка, – можно ли эдак из-за собаки проклажаться!.. Право!» (И.С.Тургеньев)

Уже вечером, когда барыня, откушавши по привычке лаврозишенья, легла почивать, Гаврила решил еще раз проверить дворника. На выходе из дома он столкнулся со Степаном.
– Герасим вернулся?! – строго спросил он лакея.
- Чудеса да и только, Гаврила Андреич! - Степан с кривой усмешкой пожался и потер себе затылок. – Я его выпивши впервой вижу!
- Брешешь, чай! Чтоб Герасим…
- Вот те крест! – лакей рубанул себя крестным знаменьем. – Давеча смотрю – ворота кто-то теребит, да так шибко, словно медведь ломится. Вот, думаю, озорничают – нет на вас Герасима. Да аккуратно выглянул из калитки: кого там нелегкая носит? А это Герасим – уперся ручищами в ворота и давит, и давит! Кричу ему: через калитку давай, а то, не приведи Господь, ворота сломишь! Глухому-то кричу! – хохотнул Степан. – Дернул его легонько за кафтан, да рукой зову – айда со мной. Как глянул он на меня, а глазищи мутные да красные, что твой Капитошка! И разит винищем, будто пол-шинка выпил! А что, и выпьет!
– Да тише ты орать – барыню разбудишь! – прошипел на него Гаврила. ¬ - Где теперь немой?

Сказка об Иване крестьянском сыне

В некотором царстве, в некотором государстве жил да был богатый крестьянин. И было у того крестьянина три сына. Старший сын Федор был парнем умным, но ленивым – очень любил свою работу на других спихнуть. И умел это делать. Средний сын Степан был тоже ленивым, но красивым и до девок охочим. И эта страсть его была куда сильнее лени. Младшему Ивану ни ума, ни красоты от природы не осталось, зато здоров был необычайно. Чем старшие братья часто пользовались.
Как-то приснился богатому крестьянину страшный, да вещий сон. Будто бы пришло из заколдованного леса чудо-юдо поганое, змей о трех головах. Истоптал тот змей землю родную, испепелил дыханьем огненным, а людей и животину домашнюю сожрал! Закручинился богатый крестьянин, стал он думать – как беды избежать. И чудо-юдо поганое до жути боится, и хозяйство, тяжким трудом нажитое, бросать жалко.
На следующую ночь другой вещий сон приснился крестьянину. Пришел к нему во сне старый ведун, да и говорит ему:
- Течет между колдовским лесом и вашим царством-государством темная река. Вода в той реке мертвая. Если вступит в ту воду кто живой – вмиг умрет! Редкая птица долетит до середины той реки – падает замертво от тумана, который никаким ветром не развеять! И есть через темную реку единый мост – Калиновый. Не миновать того Калинова моста чуду-юду поганому. Пошли к Калинову мосту своих сыновей. Узок мост, и не то, что одного змея, рать целую можно у того моста сдержать!
Позвал утром к себе богатый крестьянин сыновей своих, да говорит:
- Сыны мои любимые! Много лет я растил вас, кормил да оберегал, пришло время и вам службу сослужить!
- В армию не пойду! – сказал старший сын.

Брачное чтиво-2

Борис просто печенкой чувствовал, что его выставляют из дома! Соня морщила свой очаровательный носик и нетерпеливо притопывала ножкой. Идти на работу расхотелось напрочь. Проваландавшись со шнурками, перевязкой галстука и прочими мелкими делами и, доведя супругу до белого каления, Борис, наконец, вышел из квартиры. Обернувшись у самой машины, он увидел Соню на балконе. Она смотрела вниз, но не на него. Снизу вдоль балконов, сидя на доске, как стульчике, поднимался на каких-то веревках здоровый парень. Он махал и что-то кричал его жене. Борис метнулся назад в подъезд. Он звонил непрерывно, пока жена не открыла.
- Ну, что ты еще забыл? Ты решил сегодня опоздать?
Не говоря ни слова, Борис проскочил мимо жены прямо на балкон. Парень продолжал подниматься на своей странной подвеске, но уже выше их балкона. Он все также смотрел вверх, общаясь с кем-то наверху. Уф! Пронесло. Так же молча, он вышел из квартиры. Весело насвистывая, спустился по лестнице и походкой счастливого человека пошел к машине. Пока он прогревал мотор своей старенькой «десятки», к их подъезду подкатило такси, и из него вышел элегантно одетый молодой человек с букетом алых роз. Сердце Бориса дало сбой. Это вам не какой-то там маляр, этот пижон вполне подходил на роль воздыхателя его ненаглядной женушки. Борис заглушил двигатель и торопливо вышел из машины. Следовало нагнать этого хлыща еще до квартиры. Громко топая ногами, перепрыгивая через три ступеньки, Борис понесся по лестнице. Парня он нагнал на третьем этаже. Услышав за собой грохот тяжелых, торопливых шагов, парень благоразумно прижался в угол и прикрылся букетом. Борис, резко затормозив, навис над «Ромео».

Жене

От первых звезд, до утренней Авроры
Перебирал в ночи жемчужины небес,
Поля, леса, овраги, косогоры
Прошел, облазил в поисках чудес.
Нырял во тьму бездонных океанов,
В хрустальный мир озер и бурных рек,
Просеевал песок бесчисленных барханов
Листал тома в тиши библиотек.
Искал слова, что лучше всех на свете
Раскажут о моей любви к тебе
Покажут в форме, запахе и цвете...
И небеса прислушались к мольбе!
Нашел! Несу, глотая слезы счастья,
В обертке из душевного тепла,
Секретный код великого причастья,
Великий дар, что мне судьба дала.
Колено преклонив, торжественно и пышно...
Не так! В твоих глазах ищу себя,
Тебе одной я говорю чуть слышно
Три слова - Я Люблю Тебя!
@Woaland 2010 г.