Пробуждение

1.
-- Проснись!
Комната залита солнечным светом, золотая пыль лениво, сонно плывёт над постелью. Занавешенное тюлем окно, пронизанное лучами, светится так ярко, что я невольно прикрываю глаза рукой. Дышится легко, спокойно, как всегда после пробуждения, как всегда дышится с утра.
-- Проснулся...
Рядом. Ты тихо рассмеялась, радуясь моей ещё сонной улыбке, едва коснулась губами плеча. Прижалась щекой.
-- Я тебя бужу уже час. А ты всё спишь, спишь, спишь...
-- Зато выспался, теперь до ночи буду с тобой.
Чувствую улыбку - щека вжалась крепче. Вздохнула, еле слышно произнесла:
-- Сколько ещё так будет? Так хорошо?..

-- Проснись!
Матовый блеск металлического потолка, сглаженным углом переходящего в стену с широким иллюминатором. Снаружи уже рассвело.
Я оторвал голову от промятой подушки, сел на кровати. В белом, словно искусственном свете, плоской картиной усеяли горизонт обрубки гор. Под ними томно, капризно, уползая от солнечных лучей, перекатывались свинцовые волны метанового моря. Небо ещё белое, пока испарения не заволокли его.
День за днём. В иллюминаторе - галлопроекция, обманка, издёвка... Столько раз этот вид сопровождал мои пробуждения, что уже не верю в его реальность. Как дома - картина над креслом.
Дома... не было у меня никогда ни кресла, ни картины над ним. Родился на орбитальной станции, жил в тесной каюте вместе с матерью, ходил на занятия по гулким тусклым коридорам, не замечая других картин - звёзд в узких смотровых щелях. Откуда же такое сравнение? Сон...
-- Проснулся?
Нея загремела кружками на подносе, усаживаясь рядом на кровати; чуть не расплескала.

Я написал рассказ и влюбился в главную героиню

А потом написал продолжение, в котором и она меня полюбила.



Спасают только солнечные дни, а уже неделю идут дожди. Вот я и притащил сюда доски, гвозди, молоток и стал заколачивать окно.

Дом старый. Не знаю, чей. Сколько себя помню, всё время пустовал. Идеальное место. Никто меня здесь не найдёт.

Один дом, а вокруг – поля, поля, поля… С одной стороны на самом горизонте – бледная неровная ниточка лесов. С другой – гнилые клыки гор. И небо. Столько неба над головой, столько силы и власти!.. Оно давит на землю, прижимает траву, душит меня. И час за часом беспрерывно наблюдает чьим-то неуловимым взглядом из-за ошмётков грязной, сытой мёртвой кровью, ваты облаков.

Я забивал гвозди. Между досками оставлял узкие щели, что бы жалкие мутные лучи света держали тень в напряжении, и что бы и я мог украдкой следить за небом.

Потом я заколотил дверь. Никого не впущу. И сам не выйду. А главное – еды мне не хватит и на два дня…

Но можешь ты придти, правда? Захочешь, и никакие преграды тебе не помешают. А ведь я стараюсь лишь потому, что больше не хочу тебя видеть.

-- Но ведь ты сам меня такой написал.

Я знаю. Тогда мне казалось, что получилось хорошо. Что ты вышла ни на кого не похожей.

-- Так и есть.

Так и есть. Но, почему-то, теперь…

-- Стоп, стоп, стоп!.. Слышала, и не раз. Слышу это всегда. Я прихожу к тебе, я рвусь к тебе, а ты меня обижаешь. Ты меня прогоняешь и убегаешь от меня. А я каждый раз повторяю
– иначе не могу. Ты меня такой сделал.

Пролетая мимо

-- Мне пора.

-- Ну ещё чуть-чуть!

-- Ладно…

Я держал Серёжку за руку, что бы он, случайно оступившись, не полетел вниз.

Я курил последнюю сигарету и смотрел на переспелое яблоко заходящего солнца. И усмехался тихонько. Оно тоже спускается с небес и прячется в землю. Как я. Только солнце повторяет свой путь каждый день, а мне предстоит свершить его в первый и последний раз.

Мы дошли до угла; Серёжка глянул вниз на людей и машины. Плюнул и долго следил за полётом слюны.

-- а я вчера получил две пятёрки, - с гордостью заявил он, спрыгивая с бортика.

-- Молодец, малой. По каким предметам?

-- По русскому языку и математике. Я решил задачу, которую не смогла решить ни одна девочка в классе, представляешь?

-- Представляю…

Хороший паренёк растёт. Добрый, весёлый. И такой смешной – рыжий и лопоухий. Братишка…

-- А почему тебя только на один день отпустили?

-- Ну, так отпустили. Значит, дольше нельзя.

-- А почему?

-- Они строгие такие. И вредные. Сами в отпуска не ходят, вот и отпускают на чуть-чуть.

-- Вредины?

-- Страшные вредины.

Серёжка закинул голову, в небе тянулись струйки вечерних облаков.

-- А ты где живёшь? На каком облаке?

Я присел на корточки рядом с ним.

-- Сейчас его не видно. Оно днём на небе.

-- А как же ты тогда вернёшься, если не видно?

-- Поймаю такси, адрес-то я знаю.

Серёжка округлил глазки:

-- У вас там и такси есть?

-- А как же! Всё есть…

На часах почти девять. Мой день завершался. Самый долгий день…

-- Мне пора, Серый…

Сервиз с загадкой

-- Зачем вы плачете? – спросил я.

-- Нам часто бывает больно, вот тогда и плачем, - ответила она.

-- Хм… Так, значит, ваша боль – это вода? А сами вы как чаши. Чаша переполняется, и вода изливается через ваши глаза.

-- Может быть и так. Только легче не становится. А иногда достаточно маленькой капли на донышко пустой чаши, что бы вызвать потоп…

-- Может от того, что в вашу чашу попадает какая-то неправильная вода? Боль другой структуры?

-- Нет. Боль как боль. Она всегда одинакова. Точнее, вода всегда одной и той же структуры. Просто, наверное, у нас две чаши. Одна отвечает за боль телесную, другая – за душевную.

Я смутился, окончательно запутанный.

-- Странные вы существа… Интересные у вас организмы…

Я смотрел на неё, сидящую на кровати, укрытую одеялом. Жёлтый свет, пробивающийся из-за штор на окне, плутал в её волосах. Именно плутал. Или играл: нырял в самую гущу, трепал их едва заметно, золотил и прятал в тень.

Она – как все. Одна из миллиардов. И похожа на остальных, как камень на берегу похож
на лежащие вокруг. В том смысле, что вроде одинаковые, но всё же чем-то отличается. Самой малостью. И в отличие от камней, эта малость ускользает от внимания. Эту малость не выразишь словами.

Хотя нет… Хорошо с ней рядом. Так, кажется, они говорят?..

-- Я сегодня много ходил. И смотрел на вас. Вы все и похожи, и все разные. И по отношению друг к другу. Видел одного взрослого человека, стоящего у стены, перед ним – коробка, а в руках – табличка, на ней написано: «Помогите Христа ради» Наверное, очень уважаемый человек этот Христ, раз считают, что ради него могут помочь. Но вот что я не понял.