Я написал рассказ и влюбился в главную героиню

А потом написал продолжение, в котором и она меня полюбила.



Спасают только солнечные дни, а уже неделю идут дожди. Вот я и притащил сюда доски, гвозди, молоток и стал заколачивать окно.

Дом старый. Не знаю, чей. Сколько себя помню, всё время пустовал. Идеальное место. Никто меня здесь не найдёт.

Один дом, а вокруг – поля, поля, поля… С одной стороны на самом горизонте – бледная неровная ниточка лесов. С другой – гнилые клыки гор. И небо. Столько неба над головой, столько силы и власти!.. Оно давит на землю, прижимает траву, душит меня. И час за часом беспрерывно наблюдает чьим-то неуловимым взглядом из-за ошмётков грязной, сытой мёртвой кровью, ваты облаков.

Я забивал гвозди. Между досками оставлял узкие щели, что бы жалкие мутные лучи света держали тень в напряжении, и что бы и я мог украдкой следить за небом.

Потом я заколотил дверь. Никого не впущу. И сам не выйду. А главное – еды мне не хватит и на два дня…

Но можешь ты придти, правда? Захочешь, и никакие преграды тебе не помешают. А ведь я стараюсь лишь потому, что больше не хочу тебя видеть.

-- Но ведь ты сам меня такой написал.

Я знаю. Тогда мне казалось, что получилось хорошо. Что ты вышла ни на кого не похожей.

-- Так и есть.

Так и есть. Но, почему-то, теперь…

-- Стоп, стоп, стоп!.. Слышала, и не раз. Слышу это всегда. Я прихожу к тебе, я рвусь к тебе, а ты меня обижаешь. Ты меня прогоняешь и убегаешь от меня. А я каждый раз повторяю
– иначе не могу. Ты меня такой сделал.

Я не слушаю. Я теряю сознание. Проваливаюсь в сладкую пустоту и лечу, лечу… Тьма окутывает, согревает, ласкает. Мне волшебно легко, ничего не нужно, никто не нужен.

А потом падаю в сумбур, и от лёгкости не остаётся и следа. Что-то кусает, другое сжирает остатки сознания и давит бессвязным шёпотом на нервы… Лица, смазанные улыбки, пощёчины, поцелуи, города, мили света и бездны холода, жар первых неудач и ложное счастье… Лечу, лечу… Ломаю кости, врезаясь в скалы, расшибаясь о всё новые и новые потолки и полы незнакомых уютных квартир. Я орал, а люди пили чай и смеялись, обнимая друг дружку привычно до тошноты… Они замечали меня, но все их взгляды, их удивления и изумления, их мысли в доли секунды проносились мимо, скрываясь в бесконечной череде потолков и полов…

Проломил каменный свод, бесформенным комом шлёпнулся на мраморную равнину. И остановился. А сверху раздался голос:

-- Только не шуми. Они спят. Ты же знаешь, что может случится, если их потревожить?..

Это я помню. Это мы были в метро. На Арбатской. Совсем недавно. Последняя наша встреча, после которой я понял, к чему иду…

А тогда я шёл к эскалатору. Шёл рядом с ней. Тихонько ступая по гладкому полу, чуть дыша. Пустая платформа, мутный, пыльный свет, слабый ветерок в лицо, и пульс густого, ровного дыхания, эхом парящий под сводом. Я старался даже не смотреть на них, я и так чувствовал своё отражение, корявым, изорванным силуэтом скользящее по глянцевой морщинистой коже. Голубые киты, растянувшись на рельсах по обе стороны платформы, утробно урчали, казались в своём сне добрыми и спокойными.

Мы шли и шли, голубое свечение вспыхивало между колоннами и гасло, гул дыхания волнами накатывал на нас и вновь отступал. Потом я упал. Просто взял и упал. Получилось громко, а сфера пространства втрое усилила шум.

-- О, Боже!.. – только и успела вымолвить она, и проснулись киты.

Задрожали колонны, затрясся пол; мерное урчание наливалось злостью, давило на плечи,
как набитый камнями мешок. Голубой свет вздрогнул справа, исчез и вновь вспыхнул слева; киты завертелись на ставших вдруг неудобными ложах. Их могучие хвосты обрушились на платформу, и посыпалась плитка со стен и свода. Вспухла и разорвалась каменными бусинами лестница, как подрезанные рухнули колонны.

Она упала рядом, покатилась к краю, к киту. Я вскочил и рванул вперёд.
Она что-то кричала, но рёв проснувшихся сознаний и мучения, агония окружающего мирка засыпали жалкие писки градом осколков. Я бежал вперёд. Ноги путались, постоянно натыкались на глыбы помирающего пространства. Я бежал. Из ушей струилась кровь, я чудом уворачивался от ошмётков и кусков плоти каменной жизни… Бежал… Бежал уже вверх по вздыбившемуся эскалатору. Глотал пыль и смрад предсмертного ужаса… Я бежал, ничего не соображая, я нёсся вверх, забыв о боли и своей самой правильной любви… Задыхался, рыдал, орал… Я бежал… Я бежал и… И снова упал.

Я упал на твоё тело.

-- Я умерла.

Да. И вновь ожила. Сначала порозовела кожа, потом алым налились губы. Вздрогнули ресницы, колыхнулась грудь, ты глубоко вздохнула… И открыла глаза.

-- Ты меня стал целовать.

Я целовал и целовал.

-- И плакал.

Потому что не мог уйти.

Не мог, как сейчас. Я замурован в сумраке. Ловлю пальцами зайчики света, выпрыгивающие любопытными мордашками из щелей между досками на окне. Ты сидишь в углу комнаты, обняв колени, закрыв лицо волосами. Ты молчишь. Почему?

-- Тебе виднее. Я героиня твоего рассказа. Я твои мысли. Порождение бессонницы.

Вдруг ты вскакиваешь и бросаешься на меня. Тонкие пальцы обвивают мою шею, ты хочешь меня задушить, но желание тонет в слезах. И ты припадаешь объятиями. Ты падаешь в мои руки и жмёшься к груди. Дрожишь…

Странно произносить слова и видеть, как они воплощаются в миг своего рождения. Воплощаются в тебе.

Ты шепчешь:

-- Если ты такой могущественный, на столько сильный, что можешь создавать и управлять живым, почему не придумаешь такой мир, где все были бы счастливы? Зачем нужно, что бы голубые киты своими хвостами рвали в клочья все желания и стремления? Или нет… Не надо мира… Сделай так… Придумай жизнь для себя. Без меня. Ведь ты хочешь избавиться от меня, правда? Если не хочешь убивать, так отгородись. Возведи стену до самого солнца, стену из таких кирпичей, которые я не смогла бы пронзить насквозь телом, как эти гнилые… Да, я буду биться об неё, биться в кровь, до смерти, но ведь ты этого не увидишь, а значит не узнаешь. Ты будешь свободен… А лучше… Лучше убей меня!..

Нет.

-- Нет… Снова нет. Но ведь я же убила твою любовь. Я же убила дорогих тебе людей!

Нет.

-- Да! Ты сам мне это говорил!

И ты опять душишь меня. Уже удачнее. Я чувствую, что не хватает воздуха, что не могу дышать. Но не сопротивляюсь. Я смотрю на нас со стороны, стоя у окна с тетрадкой и ручкой и пишу эти строки. Вот сейчас напишу: «Я умру через две минуты» Но прежде кану в дебри памяти и постараюсь доказать тебе, что нет на тебе оков смертей…

Да… Да-да, надо торопиться! Надо срывать эти доски! Чего же я стою?

И я срываю. С треском, голыми руками. Ругаюсь – больно. Терплю и освобождаю себя из плена, мною же придуманного.

Бежим скорее! Туда, вперёд, на солнце, так быстрее! Если бежать по земле, не успеем, и я умру! Быстрее…

Вон мой дом, моё окно. Ныряй, я следом!..

Помнишь? Это моя квартира. То самое время, за месяц до смерти моей девушки.

Хорошее было время. Волшебное. Каждый час, каждая новая минута – иная, нежели предыдущая. Такие странные ощущения, такое глупое поведение. Я прислушивался к ней, когда она спала. Смотрел долго-долго, украдкой целовал и гладил кончики волос. А когда она была в моей комнате, я сидел в кресле в гостиной и не шевелился часами, слушая шорохи, её голос, напевающий лёгкую,
воздушную песенку…

Она рисовала в моей комнате и мне туда входить не разрешала. Утром там запиралась, часа в два дня выходила пообедать и вновь уходила, а возвращалась в полночь. Ложилась рядом со мной на диван, и мы занимались любовью. И так день за днём… Я был в отпуске, на улицу выходил только за продуктами. Жизнь свелась до алгоритма «ванная-завтрак-обед-ужин-ванная-постель-секс», но до чего же совершенна она была весь месяц!
И однажды она вошла в гостиную почти сразу после обеда, села передо мной на корточки, положила голову на мои колени.

-- Я так устала, но так счастлива! Я закончила.

Она медленно поднялась и, улыбаясь из последних сил, взяла меня за руку.

-- Пойдём.

Я вошёл в свою комнату и оторопел: всё-всё-всё в ней было раскрашено белым, серым, голубым, золотистым… Всё: стены, пол и потолок, мебель, даже шторы и одеяло с подушкой на кровати, книги на полках, монитор. Каждый клочок…

-- Это облака, - догадался я, рассмотрев стену, на которой пятнами лежали струи облаков, купающиеся в голубом океане.

-- Верно. Только ты не всё увидел. Закрой глаза и садись.

Я сел в кресло, что стояло у двери. Она подложила под голову подушечку и велела открыть глаза. Ничего не изменилось.

-- Ничего не изменилось.

-- А так? – и она слегка повернула тонкой хрупкой рукой мою голову.

Лишь на миллиметр сдвинулись линии, из которых складывались стены, мебель и прочее, и вдруг пятна и голубые лоскутки слились в единое. плоское внезапно взорвалось объёмом, разорвав мою комнату бесконечностью. У меня перехватило дыхание. Я оказался посреди неба, среди облаков. Они плыли вокруг, я касался их перьев, изумлялся их мягкости. Где-то светило солнце, где-то лил дождь, и я даже слышал шум воды…

Но дёрнув головой, я рухнул обратно на землю, даже глаза резанули выступившие линии созидания нашего мира, и кости заныли от сокрушительного удара о твердь. Но ощущение бесконечности осталось. И сердце всё так же колотилось. И любовь моя заорала громче… Я полюбил её больше всего на свете. Она подарила мне невозможное – свою душу…

Через два дня она умерла. Я вернулся из магазина и нашёл её в ванной голой со сломанной шеей. Вода лилась через край, а я сидел рядом с её телом и гладил кончики волос…

Потом увидел на столике в гостиной тетрадь, в которой я написал рассказ о тебе. И подумал – это ты её убила. Я тебя проклял.

-- Ты говорил, что я её толкнула…

Нет. Она сама упала. Поскользнулась. Несчастный случай… Это я понял только вчера.

-- А твои родители? Ты сказал, что это я сидела за рулём той машины…

Я не учил тебя водить. Просто ДТП.

-- Как? Нет, расскажи!..

Не могу. Две минуты прошли. Помнишь, я писал: «Я умру через две минуты»? Ты меня задушила и я 20.06.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.