Гимн избирателя.

Е, ага,
А, мы такие голосуем.
Ага,
И бюллетени в урну сУем.
Ага,
И наш восторг неописуем.

И вот мне приснилось, что я - Николай Гумилев.
Что я африканских просторов босая любовь.
И одинокий, бесстрашный охотник на львов.

Я пью суррогаты рифмованных мыслей.
Я клоун. Я нравственный онанист.
На сцене - бутафория, а за кулисами
Играет марш кукловод-атеист.

Так много резких нот в игре притворной твари
И ни одной фальшивой не найти.
Пусть даже в декорациях сафари,
И в исступленном беге, но в пути.

Перемещение свое я называл когда-то
Движением вперед. Спешил. Горел.
А, окозалось, я иду к закату,
Который вдалеке кроваво заалел.

И тень от пальмы причиняет вред,
Когда ее не видишь сотню лет.

Пусть век прошел, я продолжаю бег
За кругом круг вперед и... строго вниз.
Из слов возвышенных мой горький оберег,
Как мраморный блистает обелиск.

Не хватит ночи, чтобы вылить свет
Из глаз уставших за дневное действо.
А в окнах снова празднует рассвет,
И освещает мир с его семейством.

Во власти слов, во власти красоты
Я провожу смятение и бодрость,
Но ощущением незримой пустоты
Стесняет ум и задевает гордость.

Разлуки, встречи, чей-то вечный спор,
По принуждению, по доброй воле,
И в суматохе, не закончен разговор,
И не доиграны дневные роли.

Так мало времени, так много слов,
И перед сном нет сил увидеть смысл
Кому был предназначен тот улов,
Который собирают наши мысли.

Забудь. Закрой глаза. Вдохни.
Пусть выдох будет твой протяжным, долгим.
Там, за окном, проспект, горят огни.
И за день так устали ноги.

Вся жизнь и миг прошедший - сон,
Как ни зови, не станет большей явью
Чем память, отдалённый звон,
Что занимает ум глядящему за гранью.

Оставь себе возможность правым быть,
И право для кого-то быть виновным.
Сними, ты сможешь утром нацепить,
Свои по будничному верные оковы.

Не выбрать всё. И не спеши сказать,
Что ты в плену неумолимой воли.
Легко судьбой свой выбор обозвать,
Труднее принимать границы роли.

Но выбор сделан, ночь клонится в сон,
И миг за мигом в темноту уходят.
Стучит как сердце с жинью в унисон
Секундной стрелки тихий хороводик.

Я стал белее кабелея,
Промаслил голову алеем.
И я луну свою лелею,
Гуляя ночью по аллеям.
А, утром, сразу - в бакалею.

Сегодня гвоздь программы - снег,
Из хлопьев теплых и парящих.
Так мало жизни настоящей.
Так звонок детский смех.
В чём жизнь? Во всех.

Как он не кстати, этот смех!
Как он ко времени пришелся!
Я потерялся и нашелся
Во всем и всех!

И хлопья вверх:
Все бело и размыто,
Не четки очертанья дней.
Я потерял орбиту
Судьбы моей.

Из зыбких снов
И хрупких вспоминаний
Теперь мой день.
Вот одеяние моих желаний,
Не злись, надень.

Давай пребудем в легкой неге
Моих надежд.
Давай подумаем о снеге,
Как о воде.

И мы плывем.
Плывем в пустыне
Без берегов.
Встречаем жестами простыми
Дары богов.

Прими меня в свои объятья,
Зима.
Меня преследует проклятье,
И кутерьма.

Я у попутчика случайно
Спросил дорог.
А он сказал с улыбкой тайной,
Что одинок.

Сказал, давай же выпьем,
И последим
За этим миром рыбьим
С его глубин.

Сказал, привяжет камень к шее
И в полынью.
А я. Что я отдать сумею
За жизнь мою?

Все слова одинаковые,
Все слова одинокие -
Это просто знаки,
Что ложатся в строки.

Все слова - стрекозы:
Оглянись, послушай.
Они треском крыльев
Разрывают души.

Это просто принцип,
Это просто звуки.
Это просто птицы,
Что упали в руки.

Слов живая сила
Этих птиц убила.

До того, как я ночью усну,
До того, как усталость мне смежит веки,
Я скажу тебе правду одну:
Что бы ни было, мы - человеки.
До того, как я ночью усну,
И, может быть, навсегда.
Позволь в твоём сердце блеснуть,
Как в небе блестит звезда.
Как светки листом, сорвусь,
И пропаду незримо.
В дожде есть и сладкая грусть,
Как шепот из уст любимой.

Когда мы помним.


Сегодня он решил не смотреть на своё отражение. Он создал свой образ себя, и ничто не сможет его поколебать. Он избавился от всего, что может вероломно рассказать о его внешнем виде. Он отказался от всех, кто сможет разрушить тщательно созданный образ. Он оставил всех, кого знает. Всех, кто может помешать ему выжить. Всех сердобольных и сочувствующих. Это совсем другая жизнь. Новая жизнь. Всё поменялось только в его сознании, и этого достаточно.
Он обвёл невидящим взглядом ресторан.
- Принесите бутылку шомпанского, надо кое-что отпраздновать.
В полумраке, с низкой сцены лился тихий джаз обернутый в ажурный, ласковый и какой-то абсолютно знакомо-родной голос. Словно, всегда теплые и мягкие ладони матери, с запохом миндального молочка, обняли его лицо, положили его голову на колени и гладят ему волосы. Ах, какие сладкие воспоминания. Словно, он только и жил, чтобы слушать этот голос. Для чего же ещё! Но и от этой памяти он обязательно избавится!
Да, он согласен с этим автором. Вампир живёт вечно из-за того, что не отражается в зеркалах и не проявляется на фотографиях. Что может разрушить тот образ вечной молодости, который он когда-то о себе представил, если ничто его не отражает?
Как он распорядился данной ему жизнью? Для чего он её использовал?
Кто дал ему эту жизнь? Зачем? Чтобы блуждать в сумерках, пока не вернётся обратно во тьму из которой явился?...
Неожиданно возникли слова. Они, словно, звучали сами по себе. Эти слова проходили сквозь него. Уносили с собою дрожь и слабость.
Отче! Ты источаешь сияние внутри нас и вовне - и тьма исполнена света, - когда мы помним об этом.

Нас отдаляет друг от друга время
По берегам воды.
Там, за рекой, из каждого мгновения
Твои следы.
Теперь я время измеряю
В шагах морских,
На расстоянии мечтая
От глаз людских.
А, на виду, всё время странный,
И вечно злой.
За рябью мыслей наблюдаю
Над головой.
И блики мишурой капризной
Сведут с ума.
Я, от поверхности, по жизни
Сойду до дна.
Забытых рук, забытой брани,
И чёрных снов
Я юность обранил в тумане
У берегов.
Но память о тебе, как сука
У ног скулит.
И долгих лет во мне разлука
Ещё болит.
Ты отдаляешься. Так быстро
Уходят дни,
И загораются, как выстрел,
Дорог огни.
И я бреду куда-то сонный
По мостовой
Заговорить с тобою снова,
Побыть с тобой...
Но между нами только бремя
Длинною в смерть
И остаётся мне всё время
Лишь в даль смотреть.
Плывут года мгновений лёгких,
А, даль, внутри.
Ржавеют на ремне заклёпки
твоём. Смотри...
Что мне сказать тебе, отец?
Не знаю.
Лишь мыслей рябь, но глубина
Под нею.
Я только память о тебе
Терзаю.
Я только память о тебе
Лелею.

Я забываю, что живу
И, что дышать необходимо:
В пустых глазницах юности моей
проходят зимы.
Во тьме холодной фонари
сгибают спины.
И остывают у стены твои картины.
Я забываю все, что вижу:
Смотрю все мимо.
Ты говори мне. Говорит.
Твой голос мне необходимый.
И до зари, когда рассвет
Асфальт оближет.
Как и теперь.
За сотни лет не станешь ближе.
В конце времен,
В конце строки,
в конце абзаца...
Мне так хотелось быть твоим,
а не казаться.

Праз зiму жыцця

Праз цябе адчуваю востра
Ціхі шэпат няўмольнага лёсу,
Палымяныя хвалі нябёсаў,
Што прасягнуты промнямі сонца.
Пералічваю іх бясконца,
Манатона збіраю ў косы.
У далоні свае хаваю:
Крок за крокам,
За хваляй хвалю.
За хвілінай хвіліну гукаю.
Палымянае сэрца сціскаю,
Як гляджу за святою ракай,
За ракою радзімага краю.
За нашчадкамі назіраю,
І бязследна за імі знікаю
Ў бязупынным цячэнні змроку.
Ціхі шэпат каханых вуснаў
Я не здолею збыць пад прымусам,
І пад націскам Божай праўды.
Не знайду больш салодкай пагарды,
Чым твае палымяныя вочы.
Праз халодныя зімнія ночы,
Што заззялі ў нябёсным літанні,
Ды ільдзінкамі ападалі
На мае далоні.

За вокнамi...

Твае крокi не чутны,
Твой голас ласкавы
I смяяцца, i плакаць
Мяне прымушае.
Хай павольна
За вокнамi
Вечар згасае.
Я стаю да змяркання
Адзiн з кубкам кавы.
Падыдзеш,
Правядзеш мне
Халоднай далонню.
Я гляджу, як знiкаюць
Апошнiя промнi.

Ты, як сонца,
Якое далёка i блiзка:
Ты i сэрца у грудзях,
I вуглi пад нагамi.
Мне салодка з табой,
Але, што будз з намi,
Калi, нават, стаяць
Па жыццi гэтым слiзка.

Однажды я сойду с ума
От первой до последней строчки.
Но это, все-таки, цветочки.
Там, за окном, еще зима.

Ты видишь, как сливаясь капли
Дождями размывают мне лицо.
Я за табою одинокой цаплей
Вытягиваю небо на крыльцо.

Уходит день. Уходит неподвижно.
Не тронув на прощанье за плечо.
Не шепчет в ухо что-то еле слушно.
И рук не пожимает горячо.

Неощутимо, словно в зыбкой дреме,
Я пролистал его своей рукой.
Я проживаю словно на изломе
Не в силах обрести покой.

Не прожит день, но он и не потерян.
Он светом лун плывет в твоих глазах
Я запах пряный бархатного тела
Держал в своих ладонях словно прах.

Не умирай! Нет мыслей мне дороже.
И, стоя под дождем, горю в огне.
И я молчу. И вновь мороз по коже
И зимний дождь. И я на самом дне.

Пусть светом фонарей. В короне
Из радужных над улицей колец
Сойдет со сцены день. Я буду на балконе
Сходить с ума под стук его сердец.

Пустые окна твоих снов,
Они от влаги запотели.
Я напишу на них любовь.
Ее хранить мы захотели;

Тетрадь засохших лепестков
Храним в постели.

В ней лепестки из наших слов,
Что мы услышать не успели.
И, в тишине, твоих шагов
Я жду неделю за неделей.

Почему так быстро, мимолетно
Наслаждений наших единение?
Я ловлю короткие мгновения
В ритмах наших быстрого движения.

Спешу поймать неуловимый бег.
И, вот, мгновенье длится век...

Ты мне читаешь нежно,
Твой голос убаюкивает сердце.
Так мало мест, где мог бы я согреться,
Так много мест пустынных снежных.

Ответь, что не случилось,
Я помню это, почему-то, ясно.
Так много было дней с тобой прекрасных.
Ты говоришь: "Приснилось".

Но не спеши отнять нас
От обьятий, и в холоде забыться.
Так много льда в словах, чтобы молиться
На теплый сумрак глаз.
И в них горят александриты.
И пусть всегда живут твои молитвы.
Я буду петь о нас.

Люблю

Ко мне приходит по ночам,
Когда ничей, не сплю.
Снимает облако с плеча,
И говорит: "Люблю".

Я неожиданно ослеп.
Я кто? Я где?
И как я веждал?
Я потерял свой след,
Который вел надежду.

За мною лишь метель
Сугробы наметает.
И оттепель постель
Слезами заливает.

Я потерял свой след.
Я кто? Я где?
О чем желаю?
И память, как кругами по воде,
С рассветом исчезает.

И, вот, все так же я ничей,
Все так же я не сплю.
Из повседневных мелочей
Я ночи, лишь, люблю.

Но, что мне делать по ночам,
Когда приходит дождь?
Когда ко мне его печаль
Ласкаеться, как ножь.

Любовь она или сова:
Все так же я не сплю,
Но и во сне ее слова
Правдивей, чем люблю.

Я каштановой скорлупой
Об асфальт разбиваюсь.
Цежу дождь по капле
Через поры кожи.
Стою, как цапля
В реке прохожих.
Я дождем умываюсь
Внимая его стаккато.
Я в дожде растворяюсь
На зеркалах асфальта.
Я навек ухожу...

Но опять возвращаюсь
Сорваных листьев утратой.
Шорохом серым
И отсыревшим
Продрогшим
И свежим
Запахом звезд на траве.

Ах, эти длинные дожди!
Пусть город превратится в слякоть,
Когда сентябрь заставит плакать,
Узнав, что счастья нет в пути.

И, ты, достань своих чернил.
Достань свою любовь из сердца.
В созвездии чужих светил
Заставь свое быстрей вертеться.

Соленых брызг твоих, сентябрь,
Я абсолютно не приемлю.
Но, глядя в пасмурную даль,
Люблю свою больную землю.

Люблю асфальт. Люблю рассвет.
Люблю покатых спусков крыши.
И знаю, что среди планет
Мой голос может быть услышан.

Прими, сентябрь, прижми ладонь мою
К своей груди холодной.
Я в стуке сердца узнаю.
Такие радостные всходы.

Своим отеческим плечем
Ты укрепи меня в отчизне
И стань добрейшим палачем,
Когда дойду до самой тризны.

Ты - только звук.
Ты - шум вдали.
Ты - шорох
листвы, опавшей на траву.
Ты - звон,
опалый всполох.
Ты - шепот.
Все, чем я живу.
Ты - шум дождя
и шелест неба.
Ты - лунный мой цветок...
И мы едины, но я не был
еще так одинок.

Миниатюры

***

Мой Демон, ты, не спишь в ночи. Поведай,
Как мы, прижавшись к тяжести планеты,
Со скоростью немыслимой каметы,
Над огненною бездною летим.

***

Пустота во мне сидит.
Пустота в меня глядит.
Убивает зыбкий сон.
Все другое - просто звон.
Все другое - просто тьма.
Жизни быстрой кутерьма.
Одиночества тюрьма.

***

Вмоих стихах
темно,
и свет давным-давно
не разгонял мой страх.
Не освещал окно.
В туманных, мрачных днях
полуночи сукно
ткет праведный Аллах.

***

Мысли отброшены. Сердце молчит:
биение мне заменяет будильника бег монотонный.
И, только, проём оконный
всё дребезжит в ночи.

***

Я почти, как губка Боб:
У меня квадратный лоб.
Подарите, пацаны,
Мне квадратные штаны

В твоих глазах мир. Покой
в твоем взгляде.
Я потерялся в снегопаде,
чтобы увидиться с тобой.
Своей холодною рукой
перебираешь мои пряди.
Ты - новогодний ангел мой.

Но, бога ради,
Зачем мне свет печальный твой?
Зачем холодный блеск? В тетради,
в рифмованых строках, с тобой,
остался я в том снегопаде.
От снега с мокрой головой.

На мокром асфальте
я таю, как снег.
Глаза фонарей прорезают небо.
И, кажется, время, замедлив бег,
разделит со мною соли и хлеба.
Сомненья мои далеки и легки.
И ты невесома, но, все же, напрасно
мечтать, что поднимутся губ уголки.
Таких же прохладных, как роз лепестки.
Каснутся пустых моих глаз они.
Мне страшно от этой безумной тоски,
опасной.

Наша Таня громко плачет...
Агния Барто

Мне тепло в листопадной черни.
Где-то слышится детский плач.
Я сегодня побыл на вечерне,
И молился за брошеный мяч.

От остывшей земли на плечи
Опускаются искры огня;
Ты девченкой совсем, под вечер,
Провожала за речку меня.

В эту речку, за детство наше
Отпускаю свои дары,
Здесь я верил, мы будем старше,
И дождался этой поры.

Успокоить тебя стараясь,
Твое имя я произнес:
- Ты не плачь, моя милая Таня,
мячик твой я тебе принес.

Вечер

Так часто в гуле городском я оглушен,
Но, иногда, услышу, как поют деревья.
Над паутиной проводов их голос к небу обращен.

Я слышу, как земля вздыхает
Под тяжестью бетона и асфальта,
Под грузом человеческих племен:
"Их стопы все живое попирают.
Их жизнь -и нежный, и жестокий сон.
Их жизни исчезают без возврата,
И все тепло тела их покидает".
Исторгнутое от окОн чужих,
Израненое солнце оседает.
Я, словно, сахар таю
Среди машин
И лжи.

Невыразимо страшно - все
конечно.
Я разбиваюсь о твои глаза:
Пусть твое будущее
безупречно,
Но я в нем оказаться
опоздал.
Мне тьма холодной
матерью пропела.
Бесчисленны в ней
отраженья сна.
Я мог свободно выходить
из тела,
Как кто-то выпадает из
окна.
Любовь и есть любовь; есть
змей и голубь,
И в сердце червь, и смерть
в твоих глазах.
И пламя у двери, за дверью
голод.
И рядом с ним, как тень,
невыразимый страх.

Встреча

Пришел Июнь назойливый и жаркий.
Прилег со мною на ладони луга
В тенистом и забытом парке.
Сказал: "Нам предстоит еще узнать друг друга.
Мой рост короткий - до Купальской ночи.
Сгорю в костре языческого пенья".
Он говорит, я смеживаю очи,
Считаю вслух мгновенье за мгновеньем.
"Послушай, знаю жизнь твою:
Разорванный, разъятый.
Ты, как безумный, стоя на краю
Поешь над бездною невероятной...
Но сделай шаг, и оборвется голос.
Утонет в скорой крутизне паденья".
Приподымаюсь, поправляю волосы:
"Но я не знаю, что такое жизнь,
И не боюсь ни бездны, ни забвенья.
Ты так считаешь смерти этажи,
Как я считал мгновенье за мгновеньем.
Коль скоро ты
Назвал "безумным", - мы на ладонях Бога,
Как карты.
Каждому своя дорога.
И, я не знаю, что такое жизнь,
и, что такое счастья дерзновенье".
Он говорит мне: "Бог с тобой.
Я сохраню твою "большую тайну"
Страницы дней идут на водопой,
Но утолить твоей не смогут жажды.
Ты забываешь то, что было за рекой:
Никто не входит в реку дважды".
"Да, я глупец", - кричу ему надсадно.
"Да, я рискую испытать паденье.
Но тот, кто верит счастью безоглядно,
Не станет упрекать меня за рвенье".
Я умолкаю, слышу шепот ветра,
И тихий хор полуденных деревьев.
Встаю. Иду вдоль ржавых звеньев
Цепи ограды.
И думаю: ведь жизнь - большое приключенье.
Что ж мы так ей не рады?

Русалка

Я видел сон, среди полей
Горело пламя.
И стаи белых журавлей
Прощались с нами.

И ты плыла, как плыл рассвет,
С вершины солнца.
Здесь лето длится сотни лет,
Стадами овцы

Идут в поля, и черный лис
Сидит у дуба.
И от росы прозрачный лист.
И шепчут губы

О том, что слаще яда нет,
Чем запах воли.
Но сон ли это, или бред,
Я знаю, помню,

Как я вошел в густую гладь
Объятий звездных.
И позабыл, как мне дышать,
Что значит воздух.

И, опрокинутый волной,
Я вмиг проснулся.
Ах! Я, ведь, чуть речной водой
Не захлебнулся.

Ворон

Ворон.


1

До рассвета погасли фонари. На остановке было холодно и пусто. На лавке лежал какой-то человек в драном польто. Лирик подошел к нему и потряс за плечо. Человек перевернулся и упал на замерзшую землю. В небо смотрели стеклянные мертвые глаза его глаза, и его лицо - лицо Лирика.

Проснулся во тьме, чувствуя, что не хватает воздуха, поднялся и отправился на кухню курить. Пробовал вспомнить сон, но почувствовал только непонятный страх. Зазвенел будильник, время было собираться...

На остановке Лирик стоял возле столба с расписанием движения транспорта и, почему-то, не мог заставить себя подойти к лавке чтобы присесть. Через дорогу был городской парк. Сквозь зеленые и красные бутылки рассыпались искры утреннего солнца. Городские власти старались всегда следить за тем, чтобы последний урожай был собран еще до первых морозов, но в этом году было не понятно: то ли власти замешкали, то ли морозы пришли раньше.

Автобуса долго не было. Кололо замерзшие пальцы. Лирик неожидонно понял, что вспоминает сон... что-то кольнуло в ногу. Посмотрел вниз - ворон, у ног стоял большой ворон.

- Испугался? - Поинтересовался ворон.

- Доброе утро, - ответил Лирик.

- И вам не кашлять, - сказала птица исполнив реверанс.

2

Сидел на полу и смотрел в приоткрытое окно, в ночь. На подоконник прилетел ворон и просунулся через проем.

- Я умру. - Собственнный голос показался Лирику каким-то металлически-ржавым на вкус.

Ворон слетел на пол и подошел к ногам. В полумраке из клюва выпало колечко. Колечко с красным рубином.

- Пойду в ванну.

3

Спящая красавица




... Огненный вихрь скручивается в спираль из множества искр. Искры сплетаются в огромный ствол Древа жизни. Его корни - плоть и кровь Вселенной...

Странные бессмысленные образы не дают мне покоя. Просыпаюсь в криокамере от резкого гула. Впереди очередная Пограничная станция. Затерянный маяк в глубинах расширяющейся вселенной. Аванпост, хранящий очертания карты, и служащий точкой координат для путешествия в ледяной пустоте.

Узкие коридоры шлюзовых камер и проходов, звуки, запахи. Сама реальность теряет здесь смысл. Бесконечное ощущение повторяемости происходящего. Каждая станция похожа на другую. Одинаковые люди, одинаковые слова, но даже если бы мне пришлось попасть в более благоприятные обстаятельства, я не выбрал бы ничего другого. А теперь... Теперь у меня какое-то совешенно иное чувство. Чувство, буд-то именно это со мною уже происходило, не смотря на то, что обсалютно все выбивалось из общего ряда.

В сумраке горят огни, на станции царит пустота. Вместо окнонных проемов, должны быть плотные щиты с проекцией природы. Человек так привык ощущать жизненное пространство за пределами своего дома, что не захотел лишаться его и построив станции глубого в скальных породах, в самых враждебных для себя условиях, на самых дальних рубежах вселенной. В чужих галактиках. Возле чужих солнц. И, даже, на качующих планетах, у которых не было своих звезд. Обитатели станции смотрели в "окна" за которыми сменялись времена года. Любовались великолепием природы, и тем самым, по словам психологов, помнили от-куда они пришли, и избегали проблем общежития в замкнутом пространстве. За пределами станции должно было быть то, что успокаивает.

Античные сны

Страна без возврата. Я видел колонны.
И тени оливы в полуденный зной.
И ризы наложниц. Начальников конных.
И легионов военный строй.

И пыль на дорогах, взлетев, не осела:
Ни боли, ни скорби, ни слез, ни мольбы.
Мне, может, о море Венера пела,
А, может, меня отпевали рабы.

И сны на холмах отпевал Дионис.
И в реве толпы Колизей блистал.
И за предел уходили кони,
Туда, где Спаситель свой крест искал.

На качелях

Блестели листья в золотом ковре,
И за руку ты уводила лето.
Как дети мы играли во дворе,
И я тогда любил тебя за это.

За теплый и прозрачный день,
Что рисовала яркой акварелью.
И я летел, отбрасывая тень,
Держась за деревянные качели.

И пряный запах огненных волос.
Блестел и пел на них прохладный
полдень.
Но для прогулок был давно не
годен,
Уснувший у дверей, твой старый пес.

На холсте

Напиши мне вечер золотой,
Чтобы кисть твоя мой век продлила.
Чтобы над моею головой
Черная луна не восходила.

Нарисуй мне белые цветы,
Чтобы в них плыла душа к закату.
Чтобы от волшебной красоты
Я не ощутил души утрату.

И тогда багряные тона
В реку опусти иссохшей кистью,
Чтобы пенной горечью волна
Накатив на берег, пела в брызгах.

На отлоге каменном усну,
И увижу, как из белой пены
Ты выходишь, и в твою косу
Заплетает осень хризантемы.

Стороны Света

Мои окна выходят на Запад:
В облаках богрянеет провал,
Словно, кто-то когтистою лапой
Небо клочьями изорвал.

Мои окна выходят на Север:
Высоко, перламутром Луна.
Звезды яркие в небе посеяв,
До утра их считает она.

Мои окна идут на Восток,
Словно грозный Железный Канцлер.
И живительный света росток
Не пробьет его жесткий панцырь.

Лишь на Юг не выходят окна.
В этом месте сплошная стена.
Словно замок мой спрятался в кокон,
Углубился в покровы сна.

В моем замке Зима колдует
(Он угрюм, он сердит, он высок),
Небо снежное шпилем рисует,
Засевает прибрежный песок.

Горам шьет меховые шапки.
Шубки белые носит в лес.
В ее взгляде страптивом и жарком
Бесовской и застенчивый блеск.

Даже в сердце моем спокойном
Пробуждается искра огня:
"Если я всей любви достоин,
Полюби безоглядно меня".

Хижина в лесу



Послушай, время - терпкое вино.
Ты не грусти. Пусть плачет только осень.
Стучится, пусть, в закрытое окно,
С тоской, на фоне старых сосен.

В ночной прохладе снова тишина,
И влажный запах ждёт меня за дверью,
И шепотом невидимого сна
Поёт мне лес, зовёт прохладной тенью.

Здесь, пальцами холодными, рассвет
Легко проводит по стволам деревьев.
Перебирая струны сонных лет,
Он принесёт мне хлопья зимних перьев.

Здесь в облака глядит моя кровать.
Под крышей неба, словно в звёздной нише.
Как сосны, мог бы простоять
Всю зиму так, легко и неподвижно.

Пусть укрывает белая метель
Своим тяжёлым и холодным пледом,
Я взгляд туманный твой забыть хотел,
Но, как в тумане... за тобою следую.