Ирхук. Земля - галактика Девы, Ирхук.

Ирхук. Земля – галактика Девы, Ирхук.

Глава 1

Два изогнутых кресла, ближе к огромному, на треть помещения, темному окну-иллюминатору. Одно кресло занято, второе пустое.
- Не стесняйтесь, в тесноте, да не в обиде, - телепатировал огромный рыжеволосый чи-сяян и повернулся вместе с креслом к землянам.
– Будем знакомы, - еще раз, на космолингве, сказал чи-сяян, скользнув взглядом по Яну и Арсане. – Позвольте представиться… Это Кхар-ку, - чи-сяян показал на стоявшего, у люка перехода с капсулы на корабль, невысокого лилирея, – наш штурман и все остальное…
Арсана и Ян уже были знакомы с чи-сяяном и лилиреем - они договаривались с ними в баре на Рамоне, а Глеб и Дарья видели контрабандистов впервые
… – Именно благодаря ему-с, капсула ка-эс… - Орбитальная капсула, - догадался Глеб. - …подобрала вас со станции портала на Юго-Западном материке. А я, - гигант дружелюбно улыбнулся, - Ра-ан-ки, пилот и капитан на этом «малыше».
- Точно великан, - подумал Глеб, смотря на плечи чи-сяяна, которые минимум в два раза превышали ширину плеч Глеба и Яна вместе взятых.
В пассажирском отсеке и одновременно рубке корабля – все в одном «флаконе», корабль размерами не блистал, было едва развернуться. Впрочем, в орбитальной капсуле, доставившей землян на борт корабля, пришлось еще хуже. Там даже кашлять не рекомендовалось. И все полчаса полета к дрейфующему на орбите кораблю контрабандистов, земляне провели, прижавшись друг к другу, как сельди в бочке…

Мелодия

МЕЛОДИЯ
«третья книга лесничего в декабре»

- «Люби! Люби, как солнце! Как вечно грустная луна…»
Эту песню он определенно слышал. Раньше слышал. Неизвестно почему, но он задумался. Мелодия ему явно что-то напоминала. Что-то хорошее и давнее. Он мучительно попытался вспомнить – когда же он ее слышал? По приемнику ее объявили, как недавнюю премьеру песни молодого исполнителя, но Сташют ее уже слышал. Точно слышал…
… Далекое лето прошлого века, серебристая река и разноцветные палатки на узкой, с вкраплениями песка, полосе травы между пляжем и зарослями высокого кустарника. Волейбольная сетка, слегка провисшая, натянутая на кем-то вкопанных прямо в песок пляжа столбах. Моторная лодка, наполовину вытащенная на берег, трепещущая речная волна. Где-то играет пленочный магнитофон, слышны шорохи движущейся пленки, и, вдруг, эта песня. Необычная, странная, не похожая ни на одну другую. Сташюту показалось, он точно вспомнил – это была именно она, песня: - Люби! Люби, как солнце!… Перед этим они, как раз, потрошили свои рюкзаки, доставали консервы, пакеты, бутылки и складывали в продуктовую палатку. Потом Сташют поехал на моторке с Бедей, Витей Чернявским и Толиком Чехловым вниз по реке в Старую Волотову, стоящую на реке, вернее, рядом с рекой, деревню-пригород Гомеля. Туда, в Волотову, можно было попасть по старому руслу Сожа.
Солнце припекало основательно, было, где-то, 10-11 утра. Сташют в старой футболке и плавках сидел на корме, от носа моторки весело растекались волны, и вода блестела под лучами светила.

Легенда

Любовь (легенда)


…Когда-то давно, в начале времен, когда на голой Земле еще не было ни лесов, ни полей, у берегов не шумели океаны и не текли реки, на плато, возле только что взорвавшегося вулкана, сидели боги. Боги не обращали внимания на покрывавшую плато черную пемзу и дымящуюся вокруг лаву. Боги спорили. Спорили о Любви...
- Что есть любовь? – вопрошал один бог. – Почему она существует? Что это такое - Вера, Страсть, Надежда?
- Миг, - отвечал ему соседний бог и сидевший рядом еще один бог кивал головой в знак согласия.
- Нет, - возражал степенный пожилой четвертый бог. – Любовь - это привычка!
- Не привычка, не привычка, - спорил с ними пятый бог, молодой и порывистый. – Любовь – это наслаждение, радость и счастье!
- Любовь – это сон, - тихо шептал, поддевая ногой в сандалии камень, пышущий жаром, шестой бог. И мечтательно прикрывал глаза. – Ведь, так? – спрашивал он у седьмого бога. – Так?
- Не так, - хмуро бормотал седьмой бог. – Не так, любовь – это наказание!
- Это проклятие, - гневно сведя брови, ронял слова хромой, но безумно красивый восьмой бог. – Это проклятие и тоска, сводящая с ума…
- Беда, - ухмылялся маленький девятый бог, поблескивая веселыми глазками. – Любовь – это беда!
- Морщинки у глаз и изгиб губ, - высказывал свое мнение десятый бог. – И взгляд, - застенчиво добавлял он, - и взгляд еще зависит какой…

Оплата по счетчику

ОПЛАТА ПО СЧЕТЧИКУ
«из записок Его Превосходительства»
- ... альфа, альфа, на экранах кривой. Мы в центое.
- Альфа на связи. Дуйте на периферию. Смотреть на круг. Придерживать инструкцию, можно ногой, можно левой.
- Не понял…
- Кретин!
- Теперь понял. На периферию. Ветер усиливается. Чужих нет. Зона свободна.
В круглой рубке патрульного корабля вдоль стен расположилось огромное множество разнообразных панелей. Со всех сторон сверкали сотни - от малепусенького до здоровенного - экранов, переливались ряды радующих глаз лампочек и разных прочих финтифлюшек. А сбоку от пульта, странной формы доски, назойливо наводящей на мысль о непременной виселице в конце дней своих, торчало несколько действительно нужных рычажков и пара-другая кнопок. Однако и над этими необходимыми предметами, на стене, висело нечто вроде картины, на которой некто, вроде утопленника, был изображен.
Первый пилот корабля, он же командир и капитан - Ыырх, внешне - ске¬лет в самом расцвете сил с остатками веника на голове вместо волос - поплотнее устроил в кресле свое, издающее непотребные звуки тело, и посмотрел как там второй пилот - Ага-хр-р. Второй пилот, маленький, толстый, с отвисшей нижней губой и дурным глазом, правда, одним, жадно лизнул свою отвисшую губу и, в свою очередь, вылупился на капитана.
- Когда-нибудь удавлю гада, - подумал Ыырх и отвернулся, с трудом удерживаясь от желания плюнуть в Ага-хр-ра. Своего второго пилота Ыырх не любил и хотел видеть в гробу, в белых тапочках.

Город

Город…

Сколько город себя помнил, здесь, на пологом берегу моря, возле впадающей в него маленькой речушки, всегда жили люди. Когда-то давно, очень - очень давно, город был поселением рыбаков и собирателей, но с тех пор столько воды утекло, столько... что город совсем забыл об этом. Год за годом складывались в десятилетия, в туман, один за одним уходили века, менялся климат. Жара чередовалась с проливными, идущими долгими месяцами, дождями, узкая полоска приморской долины, зажатая между морем и встающими на востоке и юге горами, превращалась в болото, и маленькая река- речушка становилась большой, важно несущей свои воды к морю, рекой. А затем снова приходила удушающе-влажная жара, болота отступали, и речка высыхала. Люди, живущие здесь, куда-то уходили, им на смену являлись другие, смуглые или белокожие; что-то исчезало, что-то менялось, рождались новые поколения людей, новые обычаи, поселение разрасталось и прошлое, шаг за шагом, неторопясь, отступало в даль, растворяясь в мутной завесе времен.
Городу трудно вспоминать прошлое, трудно ворочать памятью, но, но если бы его попросили, он, наверное, смог бы рассказать о людях, живших когда-то у впадения реки-речушки в синее-синее море. Возможно, он даже показал бы место, где в гуще городских кварталов, под толщей домов и времен, на камнях скальной подошвы Великого африканского разлома, похоронены следы деятельности его первых жителей…

… Начало 3-го тысячелетия до н. э.

Встреча

ВСТРЕЧА.
- Челове-е-е-ек! Челове-е-е-ек! - эхо гремело в горах и кати¬лось по скалам и ущельям.
- Челове-е-е-ек! Челове-е-е-ек!
Солнце выжимало из тела последнюю влагу. Асхил не шел, а карабкался по узкой, извилистой горной дороге. Кожаные сандалии скрипели от песка, набившегося в них, оставляя на земле причудливые узоры следов. Пот струился по спине, под большим круглым щитом и тяжелым походным мешком.
- Челове-е-е-ек! Челове-е-е-ек!
Асхил слышал голос и видел крикуна. Асхил шел к нему. Человек, громадный человек, великан, весь голый, с длин¬ной, светлеющей на концах бородой, стоял у скалы, подняв руки над головой.
Асхил подошел ближе. Огромный человек был, с ног до головы, опутан цепью и прикован к скале.
- Ох, и громаден же ты, незнакомец! - вырвалось у воина, ставшего почти вплотную к великану. - Я таких, как ты, и не видел ни разу.
Даже встав на цыпочки и задрав голову, Асхил не доставал до плеча великана.
Прикованный к скале потянулся и вздохнул, отчего цепи на его большом теле, на распятых над головой руках, на много ходивших по земле ногах недовольно заскрипели, зашипели, как клубок потревоженных змей. Из под густых, выгоревших на солнце бровей, на Асхила глянули бездонные синие-синие глаза.
- О - о, - попятился Асхил, пытаясь отвести взгляд в сторону. И, закрыв глаза рукой, попросил: - Не надо, слышишь, не смотри так, - и уже, переводя дух и снимая на землю щит и походный мешок, тихо добавил: - Глаза твои - что небо. Нельзя тебе смотреть на людей, ослепнут они или голову потеряют сразу.

Чжурчжени

Чжурчжени, исторический факультет.
Из мемуаров М. Тагера, пенсионера и бесподобного мужичка.

… Кхе, кхе, значится. Эх, жисть моя, моя жисть! Да, уж, покуролесили мы в свое время, погуляли. Кхе, кхе. Вот, как сейчас вижу – теперь-то я хорошо вижу… в бинокль, значит, вижу. Сижу я, эта, на нарах, валенки нюхаю, а передо мной ширь безбрежная… На трусах у соседа, сатиновых, нарисована. Любуюсь я, значит, ево широченными, как море, трусами и никакие чжурчжэни мне не страшны.
Я так вам доложу, нынешнее поколение все дохлое пошло, хлипкое… Чуть пальцем тронешь, они и валятся. В общем, никудышный народец. Им, чахлым, даже экзамен по какой – товой – тавой – какой? Ага, какой-товой матери 3-ему интернационалу не сдать, не то, что зачет по чжурчжэням осилить. Хиляки, сдохлики… Недоноски, одним словом.
Да, дожилися! И допрыгалися и докукарекалися! Паразиты, кругом сплошь паразиты – клопы на мебели, блохи на коврах – блохи, я говорю, блохи… тараканы в головах. Ах, да, и микробы еще на людях! Вон, смотрите, понес свои бациллы болезненный… Эй, доходяга, куда пошел? Стой, кому говорю, стой! Держи его, держи.., У-у, зараза ходячая! Так, так его… По почкам, по почкам… Неча здесь шляться! Значит, о чем это я? А… о народе. В наше время народ кремень был. Крепкий такой народ был, я бы сказал - дубовый. Как двое на улице лбами столкнуться, грохот такой… Ниагарскому водопаду и не снилось! Это студенты такие были, а преподаватели, вообще, звери. Шерстью под мышками обрастут, бакенбардами по щекам обложатся, бороды по плечам распустят и давай глазом - зырк–зырк.

Тарелочки летающие

Тарелочки, летающие.
Из мемуаров М. Тагера, пенсионера и бесподобного мужичка.

… М-да, занимательно это выходит, выходит и входит, входит и выходит, занимательно. Я тут сидю, значит, а они эвон, летают. Над самой моей облысевшей от дум горьких головой летают. Как птички божия летают и кака… значит, и какают и какают. Интересна, что же они жрут такого? Что так какают? На каком-таком топливе летают? На подножном-то не разгонишься. Да, уж… уж, да!
Клевещут, все вокруг только и делают, что клевещут. Один я честный остался.
Давеча опус премерзкий читал про себя в местной прессе, мол, незаслуженно некий М. Тагер три пенсии на одного получает. Какое им собачье дело, спрашивается?
Зависть людей гложет, черная зависть. Души им растляет, не дает верить. А все потому, что веры нету у людей, ни Веры, ни Надежды нету, да и Света не пришла, значит, и ее нету. Понимаете, в разумное доброе вечное, в честное слово уже никто верить не хочет! А, ведь, как стариков уважали, как им раньше место в общественном туалете первым уступали, в гроб ложили впереди всех, на кладбище вне очереди закапывали. Да-а, нету веры у людей больше. Положим, конечно, всем верить нельзя, иначе мало ли кто станет по три пенсии получать, да еще разведется куча всяких геморроев труда и ветеранов всех войн, начиная с 1812 года, отечественной. Хорошо, что еще никто не додумался выдавать себя за жертву похода Батыя на Русь… кроме меня. Проходимцев, ведь, кругом, по себе знаю, тьма тьмущая. Заходил ко мне один такой недавно, воды попить. В 3 часа ночи заходил. Слышу я, ночью дверь мою кто-то колупает.

Курортная встреча

Курортная встреча.

Высокий худощавый мужчина – брюнет в одних светлых, легких шортах, с эластичным бинтом вокруг щиколотки правой ноги, опираясь на костыль, медленно шел по песку пляжа. Рядом с ним, иногда пытаясь поддержать его, двигалась небольшая, относительно полная женщина в длинной юбке и светлой блузе с коротким рукавом. В руке женщина держала белые шлепанцы. Женщина была старше мужчины, и при этом мужчина был очень похож на нее...
В конце лета острова Сент – Китс и Невис принимают много туристов и просто отдыхающих из Европы и Штатов. Отпуск на Карибах весьма популярен и лишь удаленность островов от центра цивилизации не позволяют приезжим заполнять, полностью, их пляжи.
Мужчина и женщина подошли к сверкающей пенной полосе прибоя и сели на песок.
На пляже, золотистом от утреннего солнца, укрытом кое-где тенью больших пальм, людей находилось пока немного. Кто-то еще не встал, так как, в общем-то, было рано – 7 утра, кто-то еще завтракал, брился, принимал душ или делал что-нибудь подобное.
Недалеко от мужчины и женщины, на громадном махровом полотенце со звездами, выставив на обозрение еще не жгучему солнцу спину и крепкие, красивой формы ноги, лежала блондинка. Девушка в бикини, с копной густых, прикрытых бейсбольной шапочкой, белокурых волос. Сверху на шапочке красовались солнцезащитные очки.
- Мама, смотри, как здесь хорошо, - произнес мужчина, обращаясь к сопровождавшей его женщине.
Блондинка повернула голову – люди, присевшие неподалеку на песок, говорили на странном языке.