Пари

Марина вышла проводить Андрея. Серое утро плевалось мокрым снегом. Они стояли на автобусной остановке, смотрели друг на друга и молчали, не зная, что ещё сказать.
Тяжёлые липкие снежинки застряли в ресницах и в неприкрытых волосах Марины. Подошёл автобус. Она обняла Андрея, прощаясь с ним навсегда. Он, протестуя, схватил её в охапку и начал лихорадочно целовать мокрое лицо, глаза, волосы.
Автобус ушёл. Они продолжали целоваться. Внезапно Марина резко отстранилась.
— Иди. Уходи. Ты уже взрослый. Должен понять. Да, вот ещё — возьми, — Марина протянула четыре сиреневых бумажки. — На первое время тебе хватит. Бери, бери, — видя, что он отодвигает от себя её ладонь с деньгами, добавила:
— Мы их с тобой заработали… Прощай!


В школе Андрей учился средненько и будущее представлял себе смутно. Зато осознанным и четким было желание вырваться из маленького городка, где всё и у всех заранее предопределено. Сын шахтёра, вырастая, должен тоже лезть под землю. Население городка добывало уголь в шахте или грузило его в вагоны на железной дороге. Поступить, не важно куда, — значило для Андрея вырваться из привычного замкнутого круга.
Отец Андрея работал шофёром скорой помощи, а мачеха — медсестрой в больнице. Для них самая главная на земле профессия — врач. Хирург, который чинил поломанные в обвалах тела шахтёров, считался божеством. Так был сделан выбор профессии.
И вот абитура позади. Теперь Андрей Маслов стал студентом медицинского института. Впереди — радужные перспективы жизни в большом областном городе, светлые надежды.
Вместо общежития дали адрес, где можно было снять койку. В домике жили три парня, тоже студенты.
— Василий, — представился один, с добрым лицом и лохматыми рыжими волосами. Привстав с кровати, он оказался таким большим, что сразу занял полкомнаты. Двое других, Женька и Лёха, — похожие друг на друга вчерашние сельские школьники. Василий был старше, отслужил в армии.
— Есть хочешь? — спросил он. — Подсаживайся!
Андрей достал сало, заботливо завёрнутое мачехой в белую тряпочку, помидоры и огурцы.
— О! Это дело! — воскликнул Василий, потирая руки, — а у нас картошечка сварилась! Налетайте, пацаны!
Учеба в институте и жизнь в большом городе понравились. Но почему-то никогда не было денег.
Студенты потихоньку промышляли по ночам на хозяйкином картофельном поле. Чтобы воровство не бросалось в глаза, подкапывали кусты, не выдёргивая ботву. Варили картошку «в мундире», чтоб меньше уходило в отходы.
— А что будем есть, когда бабка выкопает всю картошку? — спрашивал Андрей.
— Что-нибудь ещё придумаем, — обнадёживал рыжий Василий.


Потом Андрея взяли на полставки лаборантом на кафедру анатомии. Обещали зарплату — двадцать пять рублей. Сумма почти равнялась стипендии, которую в первом семестре он не получал из-за тройки по русскому на вступительных. Работа показалась несложной: обеспечивать занятия раздаточным материалом, содержать в порядке лабораторию.
Что такое раздаточный материал, Андрей узнал, когда доцент кафедры, пожилой лысоватый мужик, привел его в подвал институтского здания. Вдоль длинного узкого коридора стояли эмалированные ванны, накрытые деревянными крышками. В них плавали в формалине фрагменты человеческих тел. Сверху, на стене — таблички с наименованиями.
— Если студенты изучают мышцы руки, вы должны достать нужный фрагмент с отпрепарированными мышцами. Даёте стечь формалину, — доцент подцепил большим пинцетом чью-то кисть со снятой кожей, подержал над ванной, — кладёте его на кюветку и несёте на занятие.
Андрей старался не глядеть на то, что недавно было чьей-то рукой. Перед глазами вдруг поплыло.
— Потом в целости и сохранности следует вернуть препараты обратно, — словно сквозь вату услышал Андрей вкрадчивый голос.
— Ну-с, всё поняли, молодой человек? — насмешливо произнёс Юрий Петрович после экскурсии.
И вот первый рабочий день. Облачившись в белый халат, новоиспечённый лаборант отправился в подвал. Поскольку мачеха была женщиной дородной, то и халат, который сунула в сумку перед отъездом, был несколько широковат, особенно в груди. Но Андрея это не особенно смущало — у многих вообще никакого халата не было!
Читая на ходу длиннющий список и немного мандражируя, Андрей спустился в подвал. Тускло горела одна лампочка. Лаборант шёл, заплетаясь о полы халата, с большой кюветой в руках, и его нелепая тень колыхалась на стене. Стоял стойкий запах формалина и чего-то ещё. «Мертвечины», — ужаснулся догадке Андрей. У тени на стене тут же поднялись волосы. Андрей остановился. Сосчитал до десяти. Подошёл к одной из ванн. С трудом поднял набухшую от формалина крышку. Медленно натянул резиновые перчатки. Стараясь не дышать, начал вылавливать из ванны стопы и голени. Сверился со списком: не хватало больше половины. Андрей пошарил по дну ванны и намочил рукав. Ничего нужного здесь не осталось. Повернулся к другой ванне и стал искать там.
Сзади раздался грохот. Андрей вздрогнул и дёрнулся бежать. Кто-то очень крепко держал его сзади за халат! Замер от ужаса. В подвале было тихо, и больше ничего не происходило. Медленно оглянулся. Понял, что громыхнуло: незакрытая им крышка упала на ванну и защемила полу халата. Выдернув в сердцах намокший подол, быстро закидал в кювету недостающие материалы и побежал наверх.
— Вот, — поставил кювету перед преподавателем, вытирая пот со лба.
— Ладно, молодец! А чего мокрый такой? — повернулся к Андрею препод.
— В ванну с покойниками нырял! — весело заржали студенты.

Первокурсников отправили в колхоз. Они шли по рыхлому полю, собирали вывороченные из земли клубни в помятые вёдра и ссыпали в самосвал. Увидев, как однокурсница силится поднять ведро, Андрей подошёл, небрежно поднял одним пальцем, легко закинул в грузовик. Теперь они шли рядом, собирали картошку, болтали. Андрей забрасывал по два ведра и ловил завистливые взгляды парней.
Марина была красива какой-то особой, городской красотой. Высокая, узкая в бёдрах, с небольшой, но и не маленькой грудью, она была ладная, породистая, если так можно сказать о девушке. Длинные светлые волосы обычно высоко закалывала на затылке и выглядела взрослее других девчонок.
В город студентов везли в открытом кузове. Сначала ребята смеялись, пели песни. Когда пошёл дождь, он робко обнял её, защищая от ветра. К концу пути все промокли и замёрзли. Марина предложила:
— Пойдём ко мне, чайку попьём, согреешься!
А когда подошли, зашарила по карманам:
— Вот чёрт! Ключи потеряла!
— А на каком этаже ты живёшь? — спросил Андрей.
— На пятом. Вон видишь, форточка на балконе открыта?
— Форточка? Это хорошо! Пойдём, узнаем, есть ли кто-нибудь дома на четвёртом под вами.
Соседка оказалась дома. С её балкона Андрей поднялся на этаж выше, залез в форточку и открыл дверь Марине.
— Ну, ты, Маслов, даёшь! — с восторгом воскликнула она.
И тут же расхохоталась:
— Вот только штаны у тебя…
— Что — штаны? — забеспокоился Андрей.
На бедре углом свисал оторванный клок. Андрей машинально схватился за него, пытаясь приладить на место.
— Да ладно, не расстраивайся! Иди пока в ванну, душ прими, мы ж с тобой грязные, как черти. Только не долго, я тоже хочу помыться!
Андрей быстро разделся, с опаской — как бы не испачкать белые плитки, пристроил одежду. Залез в ванну, взялся за кран. В огромном зеркале увидел отражение — худого испуганного пацана.
— Вот, держи! — в двери внезапно появилась Марина, держа в руках джинсы.
Застигнутый врасплох, Андрей инстинктивно прикрылся ладонями.
— Да ладно, не бойся, — засмеялась Марина, повесила джинсы на крючок и вышла.
Джинсы оказались впору.
— Это моего старшего брата, — пояснила Марина, когда Андрей, смущаясь, вышел из ванной, — он в армии сейчас.
Квартира была большая, ухоженная, заставленная дорогой мебелью. Марина провела по комнатам, наслаждаясь впечатлением, написанным на лице простоватого паренька. Пригласила на кухню.
Пили горячий чай и ели ужасно вкусные бутерброды с колбасой. Немного освоившись, Андрей рассказал о своём житье-бытье. Потом, как-то само получилось, начал читать стихи:

Листья падают, листья падают.
Стонет ветер,
Протяжен и глух.
Кто же сердце порадует?
Кто его успокоит, мой друг?

С отягчёнными веками
Я смотрю и смотрю на луну.
Вот опять петухи кукарекнули
В обосененную тишину…

Марина наклонила голову, слушая. Продолжила:

Предрассветное. Синее. Раннее.
И летающих звёзд благодать.
Загадать бы какое желание, да не знаю,
Чего пожелать.

Закончили стихотворение уже хором, в два голоса:

Чтоб под этой белою лунностью,
Принимая счастливый удел,
Я над песней не таял, не млел
И с чужою весёлою юностью
О своей никогда не жалел.

— Да, Андрей, — задумчиво произнесла Марина, — главное, чтоб ты никогда не жалел о своей юности…
Потом она встряхнула влажными волосами и весело добавила:
— Ну, Маслов, не знала, что ты Есенина любишь…
Ободрённый, Андрей хотел ещё чего-нибудь прочесть, но Марина, взглянув на часы, твёрдо сказала:
— Поздно уже, топай домой… Джинсы себе оставь. Брат пишет — закабанел на казённых харчах, вся старая одежда мала будет. Да родители ему нового шмутья уже накупили!
Андрей шёл по улицам, ошеломлённый сегодняшним вечером. Эта ванна, стихи, джинсы… О, да, джинсы были фирменные! У Андрея впервые такая вещь! «Пацаны заценят», — думал он.
Дома застал нахохлившихся Женьку с Лёхой.
— Вы чего, мужики?
— Тут хозяйка приходила, сильно удивлялась, что совсем мало картошки накопала, — сказал Женька.
— У соседей, грит, урожай в два раза больше, — добавил Лёха. — Сказала, что выгонит.
— Да, не бойтесь вы, пацаны, — произнёс с порога Василий. И обратил внимание на джинсы, которые снял и бережно складывал Андрей.
— Ого, какие! Фирма! Где взял?
— Места надо знать! — скромно ответил Андрей.
— А ты, лаборант, не так прост, как кажешься! — присвистнул Василий.

Как-то Андрей производил уборку в анатомической лаборатории.
— Молодой человек! А почему вы инструменты спиртом не протираете? — задал вопрос заведующий кафедрой.
Андрей спросил потом у Юрия Петровича:
— А где полагающееся мне энное количество спирта?
По тому, как замешкался доцент, как побагровела его лысина, пришло в движение всё лицо: зашевелились лохматые брови, зажил самостоятельной жизнью сизоватый мясистый нос, Андрей понял, что своим невинным вопросом нажил врага.
Отныне на занятиях по анатомии все студенты могли просидеть тихонько всю пару. Но только не он.
— Так-с! — окидывал взглядом аудиторию доцент. — А что по этому поводу думает мой коллега Маслов?
Коллега, разгружавший ночью вагон с мешками, ничего вразумительного сказать, как правило, не мог. Нос педагога моментально приобретал укоризненно-скорбное выражение, и в его блокнотике напротив фамилии Маслов появлялся жирный минус.

Вечером заглянула хозяйка.
— Парни, — сказала она, — не буду высчитывать с вас за картошку, только помогите кабанчика заколоть! Я вас свеженинкой угощу. И… самогоночкой… Праздники же, ноябрьские…
— Без проблем, — откликнулся Василий. — Завтра воскресенье, вот с утра и займёмся.
Лёха и Женька, хоть и деревенские, никогда свиней не кололи. Помогали отцам, конечно. Палить щетину, разделывать тушу, но вот первый, главный удар никто совершить не решался.
— Да что вы сопли сосёте? — сказал Василий. — Завтра с утра заходим к кабану, я бью его кувалдой по голове, вырубаю, потом вы режете, скоблите и всё такое…
— Нет, свиней по-другому колют, — попытался возразить Андрей.
— Молчи, салага! — безапелляционно сказал Вася. — От моей кувалды ещё никто живой не уходил!
Утром Василий принёс от хозяйки бутылку, налил всем по полстакана. Решительно проглотив свою порцию, подбодрил:
— Пейте, пацаны! Для храбрости!
Храбрые студенты ввалились в стайку. Кабанчик, почуяв неладное, встал в углу в боевую позу. Наклонил голову, злобно сверкая маленькими глазками. Угрожающе хрюкнул.
Василий поднял кувалду, широко размахнулся, целясь между ушей. Реакция у кабанчика была что надо! Он резко отпрянул, но наткнулся на стену. Кувалда прошла вскользь и снесла ему пол-уха.
Кабан пронзительно завизжал и понёсся кругами по тесной стайке. Андрей, Женька и Лёха бестолково бегали следом. Василий размахивал кувалдой, словно палицей. Хрясть! Кувалда скользнула по Женьке! К тоненьким визгам вёрткого порося примешались забористые маты.
Размахнувшись в очередной раз, Василий со всей силы всадил кувалду в стену. Та зашаталась и рухнула. Вся компания вывалилась в огород.
Поросёнок зигзагами бегал теперь по свежему снегу, забрызгивая его алыми пятнами. За ним топал остервеневший Василий с красной от натуги зверской рожей. Сзади семенили остальные, не понимая своей роли в этом действе и опасаясь кувалды. Андрею стало ужасно жалко несчастного поросёнка. Но нужно было завершить начатое. Спас ситуацию сосед. Наблюдая сцену из окна, он не выдержал, вышел с ружьём.
— Эй! Мужики! Отойдите!
Раздался выстрел. Кабанчик рухнул на снег.

Время близилось к Новому году. Андрей, которого в конце семестра окончательно замучил доцент, с несчастным видом сидел на кафедре и пытался в седьмой раз сдать зачёт по анатомии. Рядом ждала своей участи Марина. После поездки на картошку они стали друзьями. Часто болтали ни о чём, обменивались конспектами лекций. Договорились честно записывать их по очереди, если один из них по какой-то причине прогуливал.
Не то, чтобы Марина совсем ему не нравилась, как девушка. Просто он ощущал, что она… не его полёта, что ли. Её родители работали в торговле и считались весьма состоятельными. У Марины всё было: и фирменные шмотки, и деньги на обед. Рядом с ней Андрей ощущал себя бедным родственником. Марина не была дурой и за словом в карман никогда не лезла. Это его привлекало. Но что-то высокомерное или недоступное Андрею сквозило во взгляде, удерживало на расстоянии. Марина часто пропускала занятия, не утруждала себя зубрёжкой, без которой в медицинском институте никак не обойтись.
И теперь они, двое из группы, с тоской ждали Юрия Петровича, от которого зависел допуск к первой сессии. Марина с откровенной скукой листала анатомический атлас, иногда с издёвкой читала латинские названия. Андрею нестерпимо хотелось есть. И думать получалось только о еде, а не о мышцах и сухожилиях.
— Хороший окорочок! — сказал Андрей, вытаскивая из кюветы часть ноги.
Марина отвлеклась от атласа и, подыгрывая, спросила:
— Что, смог бы откусить?
Андрей дико взглянул на неё, потом на серовато-бурую голень со снятой кожей, с которой стекали капли формалина.
— Ну, ты скажешь тоже…
В глазах девушки разгорался лукавый огонёк.
— А на спор откусил бы?
Андрей задумался.
— Смотря на что спорить.
— Проигравший поведёт в кабак!
Для вечно голодного Андрея это было слишком. И он прошептал:
— По рукам!
Тут же вонзил зубы в холодную мякоть икроножной мышцы, стараясь не коснуться её слизистой рта и языком, но всё же ощутил горечь формалина. Голень была ужасно жёсткой, каким обычно и бывает сырое мясо. Андрей сдавил челюсти и замотал головой, пытаясь оторвать зубами кусок: проиграть он никак не мог.
Марина во все глаза смотрела на дикое зрелище, наконец, едва сдерживая рвотные позывы, воскликнула:
— Всё! Хватит! Я проиграла!
Прополоскав рот водой из-под крана, Андрей невозмутимо спросил:
— Когда в кабак?
— А чего тянуть? Завтра и пойдём! — ответила девушка, задержав на нём заинтересованный взгляд.
За окном быстро темнело. Наконец пришёл с какого-то совещания доцент. От него пахло коньяком и дорогими сигаретами.
— Ну что, должники, готовы к зачёту? — ласково спросил он и ткнул пальцем в первую попавшуюся мышцу:
— Что это?
Оказалась та самая, которую Андрей пытался кусать. Не сговариваясь, студенты хором произнесли:
— Гастроснемиус, капут латерале!
— Ладно, пора Новый год встречать. Давайте зачётки, — шевельнул бровями доцент.
Густо валил снег. Андрей отряхнулся в сенцах голячком, зашёл в комнату, включил свет. Обвёл взглядом убогое жилище. Его сожители укатили на праздник домой, побросав незаправленные кровати с замызганными простынями. Закопченная печь с кособоким чайником, на столе — грязная посуда, крошки. На полу выцветшие домотканые дорожки. Во все стороны порскнули со стола и скрылись под плинтусом рыжие тараканы.
Не раздеваясь, затопил печь. Выпил чаю, доел остатки хлеба. Немного согревшись, снял куртку. Открыл дверцу печи, закурил дешёвую сигаретку без фильтра. Глядя на огонь, пытался представить себе будущее. И не смог. Да и настоящее не соответствовало мечтам о жизни в большом городе.
— А, ладно, будем решать проблемы по мере их поступления! — с силой захлопнул дверцу и как был, в одежде, завалился спать.
Утром покидал уголь на хлебозаводе и потащился на трамвае на овощную базу: заработать хотя бы пять рублей. Но работы не было. Потом Рашид сжалился — предложил вывести на помойку гнилую картошку за два рубля. Увидев, как обречённо съёжился Андрей, накинул ещё рубль.
После обеда Андрей нагрел воды, побрился, ополоснулся в тазике. Хлебным мякишем почистил от катышков чёрный свитерок, надел подаренные Мариной джинсы.
Денег хватило на три хризантемы и пачку болгарских сигарет. Пряча букет под курткой, Андрей ждал у входа в ресторан и курил.
Наконец, подкатило такси, откуда выпорхнула лёгкая и уверенная в себе Марина, подошла на высоких каблуках и взяла под руку.
Швейцар растёкся сладкой улыбкой, кивнул Марине, как старой знакомой, и широким жестом распахнул дверь.
Они пришли рано. Народ ещё только собирался. Марина прошла к столику в углу. Отсюда хорошо виден весь зал, и музыканты не слишком близко. Тут же подскочил официант с вазой для цветов. Белые хризантемы придавали столику и всему мероприятию ощущение свежести, усиливали праздничное звучание маленького красного платья Марины.
Девушка бегло просмотрела меню, уверенно сделала заказ. Андрею нравилось всё: Марина с красиво уложенными волосами, и её красное платье, и музыка, которую самозабвенно творили немолодые музыканты.
Марочный портвейн придал Андрею уверенности в себе. Он только старался не есть слишком быстро. Котлета по-киевски была божественно вкусной, и остановиться не было никаких сил. Пожалуй, впервые за всё время в этом городе ему стало хорошо. Он с благодарностью взглянул на подругу. Марина улыбалась. Андрей отчего-то смутился, отодвинул прибор и пригласил девушку танцевать.
Марина скрестила руки у него на шее, прильнула головой к плечу. Он вдыхал горьковатый запах духов, поражаясь щекотной мягкости волос у щеки. Все проблемы мигом отошли на задний план. Теперь он весь был сосредоточен на танце, на девушке, которую привык считать только другом.
Марина ещё что-то заказала и задумчиво потягивала вино. Андрей тоже сделал глоток и мучился вопросом: доесть или не доесть остатки котлеты и гарнир.
— Разрешите пригласить вашу даму на танец? — вежливо спрашивал красивый высокий парень с волнистым, с виду грузинским, чёрным чубом.
Марина глазами сказала: да.
— Пожалуйста, если дама не против.
Они ушли. Девушка положила голову на плечо грузину, как совсем недавно прикасалась к нему. В душе зашевелилась ревность. Хотя, права ревновать, вроде, и не было: просто подруга, однокурсница. Проспорила. Честно соблюдает уговор. Кстати, уговор был — только сводить в кабак. «А уж с кем ей танцевать, ты, Маслов, указывать не можешь», — пытался внушить себе Андрей. Но ревность так просто не унималась. Незаметно для себя он доел котлету и гарнир, допил вино.
Когда Марина вернулась, принесли ещё одно горячее блюдо. Марина зашептала:
— Я сказала, что ты мой двоюродный брат! Подыграй мне — не пожалеешь! И не вздумай бросить меня с ним, Маслов, ко мне ночевать сегодня пойдёшь.
Через некоторое время грузин перебрался за их столик. Марина с улыбкой представила:
— Серго! А это мой брат Андрей!
На столе появилось шампанское, фрукты. Серго пожирал глазами эффектную Марину, а «брат» растерянно ковырял вилкой здоровенный кусок жареного мяса. Потом они снова ушли танцевать. Андрей, уж коли так вышло, просто решил не обращать на них внимания и поесть в своё удовольствие. Парочка не пропустила ни одного танца. Доев мясо, Андрей откинулся на спинку стула и, с наслаждением покуривая болгарскую сигаретку, смотрел на танцующих. Там были и ещё пары, но белокурая Марина в маленьком красном платье и жгучий красавец Серго как-то выделялись среди всех. Это Андрей почувствовал и нехотя признал превосходство грузина. «Только при чём здесь я? — думал он. — И почему она сказала, что ночевать к ней пойду. Что всё это значит?»
Перед закрытием ресторана Серго о чём-то пошептался с официантом, потом тот вернулся с объёмным пакетом. Грузин расплатился за всё, не принимая никаких возражений, и все трое вышли на улицу. В такси Андрей старался не прислушиваться к весёлому щебетанию девушки, сидевшей с грузином на заднем сиденье.
Родителей Марины дома не было.
— Уехали на праздники к родственникам, — объяснила она, ловко накрывая на стол.
В пакете из ресторана оказался коньяк, фрукты, холодные закуски. Выпили за гостеприимство хозяйки. Потом всё повторилось, как в ресторане: Марина танцевала с Серго, а Андрей ел виноград и смотрел на них. Наконец, решив, что с него достаточно, Андрей принял прохладный душ и лёг спать в одной из четырёх комнат огромной квартиры.

Проснулся, как обычно, рано. Свежий и бодрый, вновь был готов к борьбе за выживание. Осмотревшись по сторонам, вспомнил, что сегодня тридцать первое декабря. Бежать никуда не нужно. А сам он ночевал у Марины, в комнате её брата, на чистых прохладных простынях. «Кстати, нужно посмотреть, как там хозяйка. Она же в роли охранника меня пригласила, а я… Уснул сном праведника! Охранник хренов!» — ругая себя, Андрей быстро оделся, на цыпочках вышел в коридор, заглянул в гостиную. Там никого не было. В прихожей обувь и вещи грузина отсутствовали. Комната Марины была открыта. Сама девушка ещё спала. Голая. Разметавшись на постели. Прислушавшись к дыханию, понял, что всё в порядке, а подглядывать — нехорошо. «Неплохо бы чего-нибудь перекусить!» — решил он и направился на кухню.
Пока грелся чайник, задумался, как чудно всё получилось! А всего делов-то — укусил наформалиненную мышцу, гастроснемиус, тьфу, чёрт! Теперь и рад забыть название, да не забудешь! В результате — бежать никуда не надо, печку тоже топить не нужно: тепло, уютно, жратвы — море! Квартира огромная! Вот бы отцу с мачехой и всему их выводку такую! Уходить из этого дворца не хотелось. Кстати, а что пьют по утрам принцессы? Преисполненный чувством благодарности к хозяйке, решил сделать ей что-нибудь приятное, но ничего оригинального на ум не приходило.
— Принцесса! Время пить кофе!
Марина открыла глаза, хитренько улыбнулась и протянула руку за чашкой, даже и не думая прикрывать наготу.
— Спасибо, Маслов! А ты мне всё больше и больше нравишься! — сладко пила она горький кофе.
Глядя на её пухлые губы (на тело он смотреть боялся), расплылся в глуповатой улыбке и Андрей, застывший у кровати с маленьким подносиком в руках.
Марина поставила чашку, забрала поднос, сунула небрежно на тумбочку и начала стаскивать с него свитер.
— О! Обнажённый, ты ещё лучше выглядишь! — одобрила она и потянула тёплыми руками к себе.
Он повалился на кровать, лихорадочно расстёгивая и спинывая с себя джинсы.
Всё произошло слишком быстро.
— В первый раз, что ли? — разочарованно спросила Марина.
Отвернув лицо, Андрей сполз с неё. От стыда был готов выпрыгнуть в окно. Протянул руку за одеждой.
— Да погоди ты, — перехватила Марина его руку, — мы все когда-то проходили это в первый раз. Не смертельно! Пойдём в душ, Маслов!
Часа через два они сидели за столом, допивали вчерашний коньяк и с аппетитом уминали закуски.
— Родители приедут только второго вечером, два дня — наши, — сказала Марина, проглатывая виноградинку. — Надо уметь расслабляться, Маслов, и получать удовольствие от праздника! Эй, Андрюшка! Веселей! Ведь Новый год на носу!
Андрей что-то пробурчал в ответ с набитым ртом.
— А что? Моя компашка мне надоела, наизусть знаю, кто с кем и как. Всё, решено: буду встречать Новый год с тобой! Ты хоть и дикий, но в тебе чувствуется мужчина! Два дня с дикарём! — с восторгом пропела она и потащила Андрея в постель.
К вечеру они всё же выползли из кровати и весело принялись за приготовление новогоднего ужина.
Пока Андрей жарил мясо, она резала салатики и даже соорудила какой-то тортик. Потом сели провожать старый год. Марина зажгла свечи. Андрей тянул пробку, которая никак не хотела вылезать из бутылки шампанского, и вертел бутылку в разные стороны, девушка хохотала, поддразнивая его, потом пробка выскочила вместе с изрядной долей напитка, обрызгав всё вокруг. Теперь хохотали оба.
— За старый год, каким бы он ни был, — он наш.
Они выпили и стали рассказывать друг другу, что произошло с каждым в уходящем году. Постепенно между ними возникло ощущение какого-то внутреннего единства, теплоты и взаимопонимания. Они были изрядно навеселе, и им было очень хорошо вдвоём.
Бой курантов наложился фоном на проникновенный голос Джанни Моранди. Они танцевали, тесно прижавшись друг к другу.
— Вот и наступил тысяча девятьсот семьдесят второй год! — отстранившись, преувеличенно торжественно сказала Марина.
Потом тихо и почему-то грустно добавила:
— Не думаю, что он будет лучше предыдущего.
— С новым годом! — протянул Андрей бокал с шампанским.
Он не хотел этой грусти, не понимал и не принимал её.
Ох, как она оказалась права! Потом, уже в армии, в казарме, Андрей смог по достоинству оценить подаренные судьбой два дня беспечного счастья.
Они долго танцевали и до одури целовались. Одежда становилась лишней, неуместной. Андрей пробовал на вкус каждый приоткрывшийся сантиметр ее кожи, то же делала и Марина с его телом. До кровати дошли уже совершенно нагими и до боли необходимыми друг другу. Он взял её на руки и бережно опустил на кровать.
Не искушённый в любви, Андрей хотел наверстать всё разом, количеством затмить недостающие из-за отсутствия опыта качества. Целовал каждый кусочек, ласкал её всю, быстро обретая этот самый опыт, отдавая и получая обратно всю накопленную нежность. Тела их сплетались в единый узел и расплетались, чтобы снова слиться в одном на двоих наслаждении. Все условности исчезли. Время остановилось.
Никто не мог сказать, как долго это продолжалось, сколько раз они замирали, не в силах больше ни отдавать, ни получать. Но потом силы откуда-то вновь появлялись, и всё начиналось сначала, приобретая новые оттенки и нюансы. Ночь была полностью в их распоряжении.
В первый день нового года вылезали из постели только для того, чтобы утолить голод да освежиться под душем. Потом снова ложились, наслаждаясь теплом друг друга и разговаривали. Говорили обо всём. Словно чувствовали, что это последняя их встреча, и она давала полную свободу откровенности.
Марина родилась и выросла в благополучной обеспеченной семье. Родители любили друг друга, обожали и баловали своих двух деток. У сына был целый парк машинок и арсенал оружия, у дочки — самые лучшие куклы. Дети подросли. Машинки и куклы сменились магнитофоном, джинсами, крепкими напитками. Первая влюблённость в друга старшего брата. Первый секс, скорее из любопытства и вседозволенности избалованной девчонки, которой родители всегда прощали маленькие и большие шалости.
— Однажды у кого-то на даче собралась весёлая компания. Брат с нами не поехал: готовился к сессии. Было ужасно много спиртного. Танцы, манцы. Играли в бутылочку, ромашку. Хотелось чего-то необычного. Постепенно невинные поцелуйчики переросли в разнузданную, жёсткую групповуху. — Марина закурила, задумчиво глядя куда-то вдаль.
— До сих пор не понимаю, как я отдалась общему порыву толпы, стала маленьким колёсиком в механизме всеобщей похоти. Вообще-то я толпу не люблю. А тут… наваждение какое-то, — добавила она с горечью.
Андрей взял её за руку. Но промолчал, каким-то шестым чувством понимая, что Марине важнее высказаться самой, чем слушать его слова сочувствия.
— После этого случая я забеременела. Неизвестно от кого, — продолжала она. — Было противно и мерзко. Родителям не сказала: не хотела расстраивать. У отца тогда какие-то неприятности по работе были. Сделала подпольный аборт. Неудачно. Началось заражение. Родители, когда узнали, были в шоке. Потом три месяца пролежала в больнице. Врачи вытащили меня с того света. А во мне внутри всё умерло. Я и жить совсем не хотела.
Брат что-то предпринял. Наказал всех парней. Особенно досталось его другу, моему первому. Он же тоже там был, со всеми. Хорошо, что совсем не убил, только покалечил. Отцу с трудом удалось замять дело. Но институт брату пришлось оставить. Служит теперь.
Мама с горя заболела. Отец над ней трясётся. Врачи, больницы. Почернел весь. Только это и остановило меня от самоубийства. А потом родители отправили в профилакторий. В Ялту. На всё лето. Там я поняла, как легко восточные самцы западают на блондинок. Ум последний теряют. И деньги готовы платить немалые. Действует на них моя внешность безотказно. Или натуру мою блядскую чувствуют? А что мне терять? Врачи сказали, что детей у меня не будет. Никогда. Ну и кому я такая нужна теперь? Так хоть попользоваться чужими деньгами.
Андрей попытался возразить, но Марина жестом остановила его.
— За всё в жизни нужно платить. За глупость приходится платить вдвойне. Своим дурацким поступком я брату жизнь поломала, маму чуть в могилу не свела. А уж обо мне и говорить нечего. Пропащая я. И компашка моя давно опротивела. Ты как подарок судьбы свалился, как шанс выкарабкаться из этого дерьма. Чистый такой, нецелованный. Возможно, у нас с тобой что-то и получилось бы. Но не хочу и тебе судьбу сломать. Я себя знаю: не умею быть верной, не смогу разделить с тобой каждодневные проблемы, нищий быт. Другая я. Поэтому ты останешься в моей душе, как эталон чего-то несбыточно-прекрасного, — в голосе Марины послышался надрыв, со слезами в голосе она добавила:
— Я буду знать, что ты есть, и это будет давать силы жить дальше.
Андрей растерялся. Не зная, как переварить только что услышанное, просто сказал:
— Пойдём пить чай, Принцесса! Ты так старалась — пекла торт, а мы его даже не попробовали!


— Прощай! Иди и не оглядывайся! — сказала Марина, сунув ему четыре сиреневых бумажки.
Сто рублей. Он ехал в автобусе и сжимал их в ладони, закручивал трубочкой. Не мог понять своего отношения ко всему, что произошло с ним за последние два дня и две ночи. Блеск ресторана, Марина, первый сексуальный опыт, вкус женщины, — это ошеломило, взорвало новыми ощущениями. А с другой стороны, грузин Серго, другие «восточные самцы», о которых спокойно рассказывала она, — как смириться с этой стороной её жизни? Эти деньги. Как можно было взять у неё их?
И ещё история с групповухой, подпольным абортом. Это вообще что-то взрослое, к чему Андрей не был готов.
«Почему она сказала: прощай?» — на этот вопрос ответа тоже не было.

Дома было нетоплено и грязно. Запах нечистого постельного белья и заплесневелых половиков не ушёл даже от пробравшегося в домик мороза. Не ушли и тараканы. Они едва ползали, заторможенные от холода, и уже зашевелили длинными усами из-под плинтуса, почуяв тепло человеческого тела. Бешеный контраст между одной и другой жизнью. Между искристым праздником и мрачными буднями.
Андрей лёг на кровать поверх одеяла прямо в куртке. Неожиданно вспомнился поросёнок, за которым гонялись по первому снегу с Василием и пацанами.
— «Загон. Моя жизнь — такой же загон. А я бегаю по нему кругами, как тот кабанчик, а выхода не нахожу. Нет, его выхода, — отчётливо понял он. — Не потянуть мне учёбу!»

Через неделю Андрей забрал из института документы и устроился работать на ТЭЦ. А ещё через несколько месяцев разыскал Марину, протянул коробочку с золотой цепочкой:
— Это тебе, Принцесса! Будь счастлива!
И ушёл в армию.
Марину он больше никогда не видел. 04.08.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.