ВЕДРО КАРТОШКИ

1948-й. Три года после окончания войны...
Отец хотя и возвратился с фронта, но вскоре умер от кантузий, и мама осталась одна с нами, - тремя. Нищета, голод...
Этот небольшой рассказ я написала еще в юности, после того, как мама рассказала мне эпизод из своей жизни.

Весенняя погода капризна.
После нескольких теплых дней снова пошли холодные дожди, в пустое подполье набежала вода, углы в хате покрылись мелким мхом плесени и запахло сыростью.
Эта сырость и холод чувствовались и в одежде, и в обуви, и в каждой вещи, взятой в руки.

Но дети всё же уснули, согрев друг друга своими телами. Девочка свернулась калачиком меж братьями, подсунув к подбородку кулачки, но ей, наверное, все же было зябко, потому что она иногда что-то шептала во сне, шевеля губками и, немного хмурясь, делала движения, как бы натягивая на себя одеяло.
Мать подошла и осторожно укрыла ее.
Но девочка вдруг проснулась. Быстро сев на постели, широко открытыми глазами повела вокруг, поднесла кулачки к лицу, потерла ими глаза, но снова опустила голову на подушку. «Что-то страшное приснилось, должно», - подумала Настя, снова укрывая ее, и, еще раз взглянув на спящих детей, отошла к своей кровати. Но почти тут же услышала:
- Мама... Есть хочу.
«Так вот чего она...» - мелькнуло в голове.
И она вернулась к девочке.

Та сидела на кровати и большими, но еще не проснувшимися глазами, водила вокруг себя. Увидев подошедшую мать, повторила со слезливыми нотками:
- Ма-а, есть хочу.
«Но что же дать ей? Что? Ничего нет…»
Настя нагнулась к дочке и, чтобы не разбудить сыновней, тихо зашептала ей на ухо:
- Ну, что ты, доченька! Кто ж ночью ест? Ночью спать надо... Спи. Вот утром проснемся, наварим картошки, наедимся... А сейчас... темно, ничего не видно...
Девочка, казалось, слушала внимательно, но немного погодя снова захныкала:
- Но мне сейчас хочется. Хоть немного... Ма-а...
И каждое её слово болью отзывалось в сердце матери, многократно повторяясь, как эхо.

Она стояла около детей, смотрела на девочку и ее душу всё теснее и беспощаднее охватывала тоска:
«Ребята спят. Они побольше. Они понимают, что достать негде. А эта еще не понимает… совсем, как голодный зверек».
Девочка тихо плакала и слезы ее падали и падали на подушку.
- По... посмотри вот, - положила свою ручку на живот. - Здесь совсем ничего нет. Вот, попробуй...
«А волчица бы накормила своих волчат, - подумала вдруг Настя. - Нашла бы, украла. Зверь только этим и живет... Совсем она замерзла. Ишь, как сжалась в комочек-то... Одеяло всё порвалось...» - путались её мысли, перескакивая с одного на другое.
От этого в голове как-то непривычно шумело, во рту ощущалась неприятная преснота, и только хотелось лечь, уснуть, забыться…
Но дочка все тихо скулила, однотонно повторяя:
«Есть хочу, есть хочу…»
Но потом бормотанье её все же стихло, и она уснула.

Настя присела на край кровати. Зябко кутаясь в платок, напряженно уставилась в темноту сырой весенней ночи. Монотонно стучал дождь, мокрые ветки еще голой сирени при порывах ветра со скрипом чертили по стеклу.
«Одна, совсем одна с ними», - подумала Настя.
Тихо мяукая, за дверью заскреблась кошка. Она встала, впустила ее и снова подошла к кровати.
«А завтра, завтра что? Проснутся утром, захотят есть... Что им дам»?
Кошка тихо лакала воду из банки, потом уставилась пуговицами зеленых глаз на Настю, довольно облизнулась. «Ишь, наелась... Воду только пьет. Счастливая ты: захотела есть – поймала… украла. Твое кошачье дело такое: не украдешь - не проживешь, - мысленно прошептала Настя. - Не украдешь - не проживешь... А почему бы и мне... не украсть? Крадут же вот... Кошка, волчица, звери. Почему бы и мне?.. Что ж делать, если нет сил честно прожить? Да и люди крадут. Вон, Бурлитов, дом построил на ворованом... у сирот отнимал...»
Настя прошлась по хате, плотнее прикрыла дверь, накинула крючок на гвоздь.
«Как волчица... Одна с тремя... Мне и Бог простит. Вон, у Бариновых подвал не закрыт, картошки в нём полно. Пойти, набрать ведро... Вот и сыты будем дня три».

Она торопливо начала убирать со стола посуду, поправила на окне шторку, затерла лужицу воды на полу.
«Да, да... Украсть. Почему бы ни украсть? - преследовало ее. - Завтра сыты будем. Хотя бы одно ведро! Ведь они даже не заметят. Всего одно ведро! А там - дело видно будет».
И Настя оделась, взяла мешок, свернула и сунула его за пазуху, завязала платок потуже и открыла дверь в коридор.
Стук дождя по железной крыше испугал ее, она вся сжалась, замерла:
«Громко-то как...» - мелькнуло… но тут же она встрепенулась и, сообразив: «Это даже и лучше, что дождь-то» - вышла на улицу.

Часто бывает так: ночью вдруг проснешься, и сразу ясно, беспощадно начнет работать голова, накручивая клубок дневных невзгод, окутывая их темной нитью неразрешимых вопросов. В такие минуты то, что днем казалось ясным и понятным, ночью приводит в отчаяние своей безысходностью. Но стоит утром встать и включиться в эти заботы, как начинаешь удивляться своим ночным страхам.

То же произошло и с Настей. Стоило ей выйти на улицу, как порыв дождя и ветра, крупинки льда, больно ударившие в лицо, вернули ее в обычную обстановку борьбы, в которой она находилась всю свою жизнь. Нервы напряглись, силы, до этого покинувшие ее перед отчаянием голода, вернулись, а мысли застучали напряженно и четко:
«А что же я отвечу детям утром, когда они спросят: где я взяла эту картошку? - вдруг стегнула ее одна из них. - Обману? Скажу, что купила? Но за что?.. Хорошо, поверят они мне раз, другой... а в третий? Поймут же, что краду, и тоже, глядя на меня, пойдут воровать?.. Да что же это со мной»?
И она остановилась, прислонилась к забору.
«Нет, нельзя! Нельзя опускаться до этого! Ведь человек же я, человек… а не зверь!».

Настя стояла уже в нескольких шагах от соседского погреба, сжимая в руке мешок, но в эти минуты она уже нисколько не боялась, что её могут увидеть, застать здесь.
Обессиленная и дошедшая до отчаяния, она вдруг осознала себя еще не побежденной, нет!..
И только где-то в глубине души тяжестью давила мысль о том, что снова наступит день, а накормить детей по-прежнему будет нечем. 03.08.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.