произведение о философе

Автор однозначно помешан на изучении трудов мудрецов древнейших,
но своё произведение посвящает мудрецам новейшим!

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
(встреча)

Бенедикт де Заноза (имя вымышленное) сидел и спал в своём старом полуразрушенном вольтеровском кресле.
Но это был не сон, это было то невероятное и малоизученное пограничное состояние между сном и бодрствованием, когда мысли копошатся, словно мухи, привлеченные сладкой закуской, когда не поймешь, спишь ты или бредишь, а философ, естественно, размышлял. Все эти «вещи в себе», модусы субстанции, объемы предиката объектов так увлекают иногда, что тут уж, пожалуй, не будешь спать ни днём, ни даже ночью.
Вошла Анна, приходящая прачка и одновременно няня. Тщательно вытирая заскорузлые ноги и руки о парчовую скатерть низкого продолговатого стола, тут же стоявшего и предназначенного для приёма скудной философской пищи, она даже не взглянула на философа.
- Кто там?! – резко простонал старик и незамедлительно проглотил полстакана самодельного виски, служащего незаменимым и довольно-таки быстродействующим лекарством изнемогающего от болезней мудреца.
Гробовая тишина была ему ответом…
Трагедия такой повседневной проблемы заключалась в том, что вышеупомянутая Анна являлась ни кем иным, как четвёртой женой падкого до всякого рода женщин философа. Ведь давно известно, кажется, со времён Сократа, (который бегал от своей безмозглой Ксантиппы на базар спорить с торгашами, соглашаясь даже быть «битому»), что нельзя научиться законам формальной логики, не имея в наличии таких оригинальных жён.…
Вот Бенедикт их и имел…
Да будет всем известно, что наш философ стал называться Бенедиктом, лишь прожив уже лучшую часть своей беспокойной и не всегда, разумеется, праведной жизни и было в которой много разных мрачных и ослепительно светлых периодов. А звался он раньше и Борисом, и Бореем, и чуть ли даже не Бармалеем. Так его угораздило придумать себе имя, когда он в третий раз разводился со своей второй женой из-под Тамбова, города, очень похожего на наш. Но так всегда говорят только прохвосты, никогда не бывавшие в этих городах и, естественно, никогда их не видевшие. И жену, более того, звали не Анна, а Алёна! И была она почти певица, но не пела по причине размягчения мозгов от частых припадков по причине нездоровой влюбчивости на почве нервозов….
Эко угораздило ему на нём жениться! Так и пришлось, в конце концов, остановиться на имени Бенедикт.
- Денег не дам! – прокричал старик, но про себя тихо и безмятежно подумал: «А что это я вдруг про деньги вспомнил, которых у меня отродясь-то и не было? Уж не хочу ли снова занять у кого-нибудь?» Вопросы, вопросы, вопросы…. «Да хотя бы у этой самой Ольги?»
Вот какая на первый взгляд странная и непонятная мысль появилась в гениальной башке мудрого философа наряду с мыслями о тленности мира сего, о призрачности чувств и настроений, о божественной природе вещей и, конечно, о сущности треугольника, сумма углов которого чему-то постоянно равна….

Вышеупомянутая Анна, которая была, несомненно, более старше своего собеседника, отличалась тем, что славилась непоколебимой скромностью и невероятным мужеством признать в себе это.
Это её и погубило!
Жестоко страдая от неуёмных страстей и при этом, беззвучно рыдая долгими бессонными ночами, в один прекрасный момент она прозрела, что и заставило её принять смелое, граничащее с безумством решение. Она приняла решение отомстить неверному супругу и придумала для этого такую невероятную хитрость, которой позавидовали бы самые великие хитрецы мира сего, не считая конечно Навуходоносора и Нострадамуса и даже одного француза, который сказал, что люди научились сначала петь, когда ещё жили в пещерах, а только потом говорить. Вот она и сказала всем, что переоденется сразу же после свадьбы в другую одежду, чтобы старый несчастный муж не мог узнать в ней молодуху – жену. И тут же уехала в Китай или подобную ей страну, чтобы пожить там не менее сорока лет, что дало бы ей право и возможность измениться настолько, чтобы вновь выйти замуж за своего прежнего уже постаревшего мужа, который к тому времени был, кажется, уже разведён….
А, может быть, и нет. Впрочем, не так уж и важно! Важна сама интрига, сама мысль! Важен замысел, важна сама гениальность идеи, что, кстати сказать, отмечал ещё покойный ныне Шопенгауэр, фамилию которого, кстати сказать, Бенедикт сначала хотел присвоить себе, вместо надоевшей всем Занозы, которую сотни лет носили его трудолюбивые предки, происходившие из вавилонских дворян. Но что-то в той фамилии было от Шопена, а Бенедикт, как известно, музыку не уважал, считая её совершенно недопустимым излишеством в жизни просвещенного человечества. И было им решено, что эта фамилия чисто европейская и ума его на такую родственную связь не хватит. Да ещё могут принять не за того, и начнут задавать всякие любопытные вопросы, а то и вышлют просто как ненужный элемент, но это, разумеется, в прошлом…. Вот и остался он навсегда Занозой, за что и любят его до сих пор благородные потомки!

И Анна, кстати, поступила правильно. Да, она всё рассчитала верно, и логически осмысленно! Ведь как иначе человек способен проверить твердость своего и чужого характера? Как узнать глубину неизвестной пока души, когда они ещё не стали родственными, и им не надо ещё было лезть друг другу в душу? А что, думает, это за любовь, которая не смогла вынести сорокалетнего отъезда в Китай и совместной жизни с китайцами? Которые неправомерно гордятся своей китайской стеной, которую соорудили, оказывается, совсем не они, а другие нации, которые как бы защищались от этих китайцев наоборот.
Вот это была любовь! Как только Бенедикт увидел её, он сразу почувствовал, что это действительно то чувство, которое не сломит никакая вражда и разлука, никакое отсутствие денег и иных средств для жизни в одиноком шалаше на берегу необъятного океана где-нибудь в Гвинее-Бисау или на Командорских островах. Куда только эта бескорыстная любовь не дойдет, куда только не проложит свой путь, и всё, единственно, для размножения, как говаривал ещё господин Белинский, царство ему небесное…
Короче, влюбилась по уши! И говорит:
«Зачем мне твои деньги? Мало я страдала без них на своём бренном поприще? Дай мне что-нибудь повесомее, что-нибудь посложнее, что-нибудь позаковырестее, но только, умоляю тебя, без секса и всяких там шансов-мансов, естественно, поцелуев! Понимаешь ли! Я этого, знаешь, не люблю, да и в Китае так не принято. Один ребенок и всё! Хочешь два, езжай в Россию! Там можно сколько угодно! Всё равно они все потом будут бегать по вокзалам и просить, сподобляясь несчастным цыганам, корочку хлеба для пропитания обнищавшей семьи или, на худой конец, как всегда это у них делается, опять начнут строить какую-нибудь новую китайскую стену до самого Магадана… Страна-то разваливается! Не зря все так страстно этого желают! Пришёл, видимо, ей закономерный конец, как когда-то приходил ко всем великим империям и государствам. Судьба! Мы же не будем плакать и сокрушаться по поводу гибели какой-то там Атлантиды, а ведь тоже, наверное, думали, что они умнее всех, не зря им говорил ещё Платон, что жизнь – это медленная смерть – не поверили! Не уважали, наверно, Платона!»
Вот и получается – придумал Бенедикт себе новую любовь. А как ещё назвать то чувство, что забурлило в его неспокойном сердце и сбило с панталыку его светлую голову, хотя волосы-то, кажется, он подкрашивал, ну не могли они на самом деле так хорошо выглядеть во столько-то лет.… Вот и получается, придумал, а отступать назад поздно, деваться некуда, засосало! И так всегда, кстати, бывает, так природа устроена. Мы же не будем говорить, что Бог так придумал, скажем поделикатнее – природа. Мы, случай что, какая глупость, сразу на природу валим, так как-то подипломатичнее, чтобы не обидеть никого…
- Да-а-а! – протяженно сказала Анна, - Всё наносное, всё проходящее, сегодня одного козла полюбишь, завтра к вечеру, смотришь, другого, а на поверку, как сказал твой великий однофамилиц, всё – только модусы субстанции. А вот сути вещей найти трудно, до сути не всегда добраться можно, потому что, если честно, и не нужно совсем, а узнаешь суть и с ума сойдешь, ведь сказано – от многоумия многие печали. Короче, много будешь знать – скоро состаришься! Во как! Иная красавица, как ты мне рассказывал, вырядится, действительно, как чучело огородное, а ты её извольте полюбить! Да её на огороде-то поставь – ни одна ворона не сядет, а туда же, щеки насурьмит, губы бантиком, а ты и втюрился, и всё тебе побоку! А закрой глаза, увидишь небо. А там дальше, глядишь, и звёзды! Мир-то большой, бесконечность-то - без конца, уж, во всяком случае, побольше твоего огорода! С помидорами и тыквой! Потому что если пойти нам, например, к началу существования этого мира.… Вот сейчас собраться всем мудрым людям, это которые хоть что-то соображают, а не тем, которые постоянно по телевизору рассуждают, кто сколько наворовал и друг друга называют умными! И пойти к началу, мысленно конечно, к началу всего.… Подумай хорошенько – не дойдем! Бесконечность! Вот он и спрашивает, философ один, однофамилиц, а как же мы могли сюда прийти оттуда, если мы туда-то никак дойти не можем? Может так и не дошли мы сюда? Может, нас здесь и нет? Может мы где-то ещё в пути, где-то шастаем, затеряно, в бесконечных просторах Вселенной и Времени?
- Да-а-а! – продолжала Анна протяженно, - Разве можешь ты понимать, негодный дряхлый дамский угодник с сединой в бороде и Бисом в заде, что есть истинное, незамаранное липкими скользкими, падучими до женских ласк, лапами, чувство, то есть, любовь!
Я могу привести тебе пример из древнейшей истории нашего человечества и ты, возможно, поймешь, хотя и являешься тупым человеком, но, по неизвестным мне причинам, называющимся философом, а на самом деле даже понятия не имеешь, что есть на свете ещё некоторая наука, наречённая историей в честь какого-то бога! А знаешь ли ты, что историк – это пророк наоборот? Как сказал один очень высокоразвитый немец, который сам немцев, кстати, не жаловал! Не знаешь! Потому что ты не немец и, тем более, не высокоразвитый! Что очевидно при первом на тебя взгляде! И ты, естественно, не знаешь историю древних и давно погибших цивилизаций, которые еле-еле сейчас некоторые безумцы разыскивают, которым делать нечего, вместо того, чтобы пахать и стирать бельё, копаются себе в земле, как у себя в носу, понимаешь ли! И выкапывают оттуда всякие расколотые черепки от ночных горшков, давно умерших горожан древних, забытых всеми городов и деревень! Пожалели бы их светлую память по линии личной гигиены, а то копают, копают, а потом такого нагородят огороду, как с царицей Хатшепсут, что диву даешься! Оказывается, она Тутмосу III была женой, тёщей и мачехой одновременно! А, вдобавок, он ей был пасынком и племянником! Вот это любовь! Вот это пример для подражания на все времена! А тут ты со своими гнусными намеками на кривые ноги!!
- Позвольте, позвольте! – глухо откашлявшись и с молодецкой лёгкостью опрокинув в рот очередную порцию давно забродившего виски, промямлил глухой старик, - Выходит, вы должны сейчас же, прямо и незамедлительно сделаться моей женой, сестрой, тёщей, свахой и дочерью одновременно?! Но это же переходит всякие пределы логически-мыслимых границ! Однако, я вас прекрасно понимаю! О-о!! Как я вас прекрасно понимаю!!
- Нет, нет, вы меня опять не поняли!
- О нет! Как я вас понимаю!
- О нет! Вы меня опять не поняли!
- О нет!
- О нет!
- Что-то мы разболтались! Не отложить ли наши переговоры на более неопределённый срок? И не закрыть ли тему вообще? Она порядком надоела!
- Кто это сказал…
- Хатшепсут была великой царицей! Это я тебе могу сказать не только как философ, но и как историк – самоучка, потому что, признаться честно, историю в Академиях не изучал. Просто существовал устный пересказ из поколения в поколение – родители передавали детям, дети – родителям, миллионы менестрелей бродили по задворкам империи и разносили славу о славной царице во все концы. Так, в одном конце, она дошла и до меня, единственного и неутомимого пожирателя знаний и премудростей, приходящих вот такими тернистыми дорогами к вот таким как я. Не скрою, так же дошли до меня и стихи великого слепца Гомера, а как иначе он мог передать мне свои творения – слепой? И таким же путём поведал мне глухой Бетховен свою музу, а уж о совершенно безграмотном Эзопе смешно даже что-то сказать – всех я их, голубчиков, знаю! Потому что, вполне возможно, являюсь кому-то из них родственником.… Очень дальним. Не зря же я такой умный! Гении, они ведь на пустом месте не рождаются! Потому что всё, что случается, случается необходимо и поэтому возможна лишь относительная, а не абсолютная случайность! А потому относительно моих предков скажу тебе коротко – цари! Все как есть цари! И попадаются, конечно, и философы! Но исследования в этой области требуют, как это не покажется странным, очень больших денежных средств. А наш бюджет, как это хорошо известно, расходов на науку не предусматривает! Вот я и обращаюсь к вам, как к женщине умудрённой жизненным опытом, не чуждой просвещения и высочайшего эстетического вкуса, склонной, как я всегда подозревал, к щедрой, от души произошедшей, тяге к благотворительности и смиренному, безропотному служению обществу, государству и семье! А это, заметьте, самое важное – семья! Это светлое! Вспомни – браки рождаются на небесах! Это от Бога и непризнание этого есть грубейшее, ни чем не прикрытое богохульство! И строго карается законом! Короче, дай 25 рублей! На остаток исследований! Пещерных предков каменного века ледникового периода! Не посрами державу! Не утопи в болоте невежества отечественную науку! Потомки тебя не забудут!
- Свинья!! - задыхаясь от безграничной злобы и захлёбываясь собственной слюной, простонала утомленная непосильным трудом несчастная женщина. – Наконец-то ты показал своё мерзкое зловонное нутро! Не даром у вас, свиней, очень похожее с человеческим генетическое строение организма и не даром про вас, свиней, говорят, что спелый желудь любая свинья сожрёт! Желудями дубовыми вас, свиней, кормить надо, а не деньги на пропой давать! Что золотая серьга в носу у свиньи, то женщина красивая, но глупая, вот так-то вот говорят ещё в народе про вас, свиней, хотя вы того и не заслуживаете! Что ты на это скажешь? Немытая твоя рожа, с тех злосчастных пор, как меня угораздило познать тебя и твоё бренное тело, ты ни разу не снизошёл пополоскать в воде свою грязную харю! Одну водку из жидкостей признаёшь да в кресле своём венецианском дрыхнешь! Плюну те в рожу, а ты разотри и помойся, может быть прозреешь, как в священном писании сказано и воскреснешь наконец-то от своего дремучего летаргического сна и запоёшь Лазарем но… Тщетно! Нет такой силы, чтобы изменила твоё мировоззрение и столетний уклад твоей смрадной жизни! Свиньёй ты родился, свиньями все цари твои предки были, свиньёй ты и помрёшь! И зароют тебя где-нибудь рядом со свинарником в навозной куче на утеху червям да голодным собакам!
- А знаешь ли ты, о, слабая и недоразвитая в мозговом отношении женщина, что великий мой предок Навуходоносор был, согласно новейшим хронологическим исследованиям, ни кем иным, как царём московским, и замещал сразу двух или трёх Иванов, один из которых был Василием? А настоящая его фамилия была, знаешь какая? … Небу Угодный Царь! Во как! Запиши! А то памяти-то никогда не было! И хотя он одно время долго был сошедшим с ума и питался травой совместно с ослами, но потом благополучно осознал себя и возвратился в лоно разума, с божьей помощью, и сразу же повёл войска свои на Казань и Иерусалим одновременно. С тех самых пор Казань стала нашей, а до Иерусалима не дошёл, там воды много поперёк пути. Они ждали, ждали, когда она расступится, как перед Моисеем, но, как потом оказалось, посох-то забыли, а им надо было ударить оземь, а он спрятан был одним из Иванов, который был Василием, так как являлся единственной уликой в деле об убиении непослушного отрока. Хорошо, свидетель одинокий случайно подсмотрел за этой кровавой драмой и успел зарисовку сделать, благодарное человечество за это ему где-то памятник поставило….

Вошла Анна, вторая жена покойного. Демонстративно громыхая коваными каблуками и злобно вытаращив и без того выпученные от природы глаза, она долго и мучительно стонала, развалившись в специально оставленной для такого случая тахте, прежде чем нечленораздельно произнесла: - Не лепо ли не бяшет братие начатии старыми словесами скорбных повестей о походе Игореве, Игоря Святославовича….
Так она всегда начинала свою любую речь после того, как высококомпетентной государственной комиссией, на основании тщательнейшего обследования во всех ведущих лабораториях страны, была признана совершенно невменяемой и помешанной на произведении неизвестного древнего автора, которое называлось просто – Слово. Однако бешеная Анна с упорством, достойным, как говорится, более достойного применения, считала этот старинный манускрипт единственно своим произведением искусств и, мало того, ещё систематически требовала каких-то заслуженных гонораров от всех мыслимых и немыслимых издательств и писательских союзов. Так проистекала её буйная и красочная жизнь вот уже в течение сорока лет, если не считать годы замужества, где она занималась несколько другой, более приближенной к реалиям повседневной жизни деятельностью, то есть, рожала детей.
Вошла Анна, в девичестве Ольга, так как новоиспечённый муж в момент бракосочетания потребовал вместе с фамилией изменить и имя новой супруги. Потому что все предыдущие его жёны были Аннами, и он не то чтобы привык к этому имени, но скорее действовал так по причине частых приступов старческого склероза, и, как следствие этого, полного забвения всех имён на свете, включая своё собственное, кроме имени Анна, которое каким-то странным и непонятным образом чётко врезалось в его маразматическую память.
Анну, как и Ольгу, занимавшуюся кликушеством, часто к тому же посещали святые отцы и небесные ангелы, от которых она с незапамятных времён имела поручения, наставления и откровения. А однажды, вкупе с неким, довольно таки благоразумно скрывающим своё истинное лицо, местным журналистом, одна из Анн выпустила в свет некоторое число довольно таки занимательных книжечек, описывающих повадки и скрытую от нас жизнь тех самых ангелов, считающихся почему-то хранителями. И там, естественно, было описано буквально всё, все тайны, погребённые тысячелетиями, были выставлены голыми на всеобщий обзор, все сокровенные мечты и мысли всех великих убийц, пророков, философов и сумасшедших и трудно было скрыться от этого всевидящего ока! И, конечно, нашлись тёмные, враждебные и завистливые силы, способствующие поднятию волны нездоровой критики в адрес новоявленных нуворишей.
И было им сказано: «Не заплатите налоги, будете остаток жизни питаться за казённый счёт! Невзирая на святых ангелов и небесных отцов!»
Потому-то Анна скрывалась от некоторых государственных органов, то есть жила скрытно в обители отца Африногена, которого настоящее имя было – Иисус Христос Второй и который отличался от первого только тем, что апостолами его были сплошь женщины безнадёжно исковерканной судьбы и как напророчествовали древние оракулы, пришествие его было действительно последним. Только вот появился он почему-то немного раньше обозначенного наукой срока. И потому вынужден был смиренно ждать своего звёздного часа, когда отец через ангелов и через волхвов и, в последней инстанции через, разумеется, Анну, передаст ему все необходимые инструкции для чудесного спасения человечества и, в конечном итоге, установлению на Земле так давно и непонятно, для какой надобности, ожидаемой райской жизни.
Бенедикта, как вы должны были догадаться, эта потаённая жизнь Анны вынуждала безмятежно страдать – он всё ещё безумно любил её. Вскакивая по ночам и торопливо перечитывая нетленные труды австрийских философов, он жадно изучал проблему суицида. Но мысль о самоубийстве, как он не напрягал свою мощную волю, так и не смогла зайти в его убелённую охрой голову. А уже давненько чувствовал, что всем поднадоел и уже давненько замечал за собой это – то горшок не вовремя из-под него уберут, то виски подадут не того разлива и не соответствующего его рангу качества, то валенки куда-то упрут, и приходится бегать по морозному снегу голыми белыми пятками. Но это бы пол беды, самое-то страшное заключалось совсем в другом, (даже тяжело писать об этом) – прекратили заглядываться на него моложавые, распухшие от переедания розовощёкие красотки, которых он систематически продолжал обожать, не глядя, ни на что.
Это внезапное открытие произвело сокрушительный удар по его неустоявшейся психике и убогому самолюбию. Такого позора он переносить в дальнейшем не собирался и вследствие чего решился-таки, как в своё время поступил известный отечественный психотерапевт, отправиться на Дальний Восток пешком, прихватив с собой на пропитание только шесть тульских пряников и немного соли для подаяния нищим….
Сборы были бесконечно долгими, философы так любят. Три года он готовил свою экстремальную экспедицию, и очень много денег ушло и других средств на оснащение её всем необходимым. За это время он успел два раза разойтись с очередной жертвой своей пылкой и неувядаемой страсти, и один раз был даже пойман озверевшим до безумия рогоносцем на месте полового преступления, но удачно бежал…
Он вышел в путь ровно в двенадцать часов ночи, чтобы ровно через двести двенадцать суток пребывания в пути, прибыть на место ровно в двенадцать часов дня, но внезапно был остановлен совершенно непредвиденным обстоятельством – неожиданно нашлась его третья дочь от четвёртого брака, которая аргументировано требовала вернуть ей часть законного наследства, отнятого обманным путём сорок лет назад, при появлении малышки на свет, во время родов, которые принимала Анна, вторая жена покойного…
И что самое поразительное во всей этой загадочной истории – наследство, исчисляемое одной восьмой частью давно сгнившего деревенского дома, который, к тому же, за сорок лет своего бесхозного существования два раза горел, три раза переносился с одного берега близлежащей реки на другой (во время сезонного наводнения, которые случались в том регионе каждые семь с половиной лет), было беспощадно разграблено местным одичавшим населением. Причём унесли буквально всё и окна, и двери, и потолочную балку, и крыльцо.… Это наследство, в конце концов, исчезло бесследно, остался только адрес. Однако судебная тяжба затянулась на долгие восемь с половиной лет и всё же, не без помощи телевидения и вмешательства правительственных особ, правда восторжествовала! Малышка получила-таки свою законную долю в виде возможности временно проживать на данной территории, с учётом уплаты всех накопившихся за сорок лет долгов по налогам, с обязательной ежемесячной регистрацией в регистратуре и, конечно, обязательному соблюдению всех положенных при таких обстоятельствах санитарных, экологических и, что само собой разумеется, противопожарных норм.

Вошла Анна…. Это была первая и единственно почитаемая не понарошку, а в иных случаях, почитаемая как вообще какая-нибудь святая икона Божьей Матери, жена Б.Д. Занозы. Было, конечно, за что уважать эту прекрасную стопятикилограмовую женщину – всю свою жизнь, сколько её вообще кто-нибудь помнил, она была начальником! Мало того, старожилы, некоторые из которых проживали в той местности более ста лет, клялись и божились, что она точно родилась прямо начальником, как это было описано уже раньше у одного классика, но только там рождались сразу генералами. И местная наука, кстати, подтвердила сей поразительный факт. А один догадливый учёный, правда, он сейчас куда-то пропал, даже сочинил научную диссертацию по этому поводу и по пьянке хвалился, что она потянет как минимум на докторскую. Потому что в ней безоговорочно доказывалось, что действительно существует такая особая порода людей с особым набором хромосом, которые ничего делать не умеют, а только умеют быть начальниками или, на худой конец, расхаживать по улице с большим животом и обязательно с солидной жёлтой папкой. При старых царях таких людей постоянно на кол сажали, чтобы навсегда искоренить породу, но они каким-то непонятным никому образом постоянно выживали и опять становились начальниками. Всех, кто не был начальником, Анна категорически презирала и ставила в один ряд с такими представителями животного мира как свиньи, козлы, овцы и кролики, к человеческому виду относила себя и всё вышестоящее начальство. А вот с замужеством у неё произошла досадная осечка. Дело в том, что во времена её далёкой молодости замужество начальника было обязательной обязанностью и когда подошло время выбора суженого, она, по неопытности и глупой наивности, даже и не догадывалась, что на свете есть люди, которые никогда не были, не хотят и никогда не будут начальниками. Вот она, сдуру, и стала занозиной женой! Ну, разумеется, как только сей обман вскрылся, Бенедикт с треском и позором был изгнан из жилища начальника, однако, если верить слухам, успел-таки там наследить – один маленький, но жирный ребёнок, которого Анна сначала называла овцой, потому что он ещё не был начальником, ползал иногда по этому жилищу и даже пачкал иногда дорогие персидские ковры.
- Я тут начальник! – постоянно говорила Анна строго, но с нескрываемой отеческой усмешкой на лице, что заставляло уважать и любить её ещё пуще прежнего и постоянно желать ничего другого, как подчиняться ей, возносить её неисчислимые заслуги и любострастно заглядывать в глаза.
На самом деле, кто ещё позаботится о тебе, если не начальник? Кому ещё ты действительно нужен в этом ожесточённом мире, если не начальнику? Вот посмотри – если ты родился, а родственники твои тебя бросили, как заставить их полюбить тебя? Ушла жена к соседу, не прикажешь ей вернуться! Дети сдают родителей в дурдом!
Совсем другое дело - начальник! Он обязан заботиться о тебе – кормить, поить, одевать, обувать, следить за твоим психическим и физическим здоровьем, оберегать тебя.
А Бенедикта, как вы уже, наверное, догадались, никто никогда не любил и поэтому он наконец-то решился покинуть этот призрачный, неспособный удовлетворить его мающуюся душу, мир. Потому что не было у него руководителя на его жизненном пути, а, значит, не было и привлекательной цели для дальнейшего существования…. И вот он написал последнее своё произведение, написал в стихах, завещав потомкам, и тихо ушёл.

Ехать в поле, в степь, на волю
Только поспеши
Надоело чувство боли
Хочется весёлой доли
Счастья для души
Убегу опять из дома
Не ищи, не жди….
Не вернусь…. Философ болен
Так и запиши



Часть вторая
СУЕТА

….Не прошло и пяти дней, как тело Бенедикта было обнаружено в соседнем, нежилом помещении, возлежащим на роскошной венской кровати под бархатным балдахином. Все сразу подумали, что оно давно бездыханно, что Бенедикт давно и безвозвратно помер, так как давно не было слышно его мудрых речей с саркастически-едкой приправой. Тут уж и имущество его, состоящее из почти нового кресла и пары хромовых сапог, неизвестные никому ранее, молодые, но почему-то безволосые граждане, демонстративно выставили на дешёвую весеннюю распродажу оптом.
Но не тут-то было! Анна, четвёртая жена бывшего философа, являющаяся по совместительству ещё и врачом ветеринарной консультации, вдруг внезапно определила, что тело, которое все считали бездыханным, на самом деле дышит! Это поначалу несказанно поразило всех без исключения проживающих в доме домочадцев. Незамедлительно была создана секретная государственная комиссия по изучению загадочного феномена. Туда вошли все Анны под руководством первой жены покойного, (успевшей к тому времени съездить за границу и там удачно выскочить замуж за смуглого заграничного начальника), два молодых человека, про которых из компетентных источников было доподлинно известно, что это люди Ивана Семёновича, и какой-то малоизвестный сосед, проживающий совсем по местным меркам недалеко – километрах в ста пятидесяти.
Действовать начали издалека. Сначала позвонили во входную дверь и прислушались, не спросят ли их: - Кто там?
Не спросили!
Тогда начали заходить в помещение по одному, медленно прохаживаться там вдоль кровати с балдахином, покашливать, позёвывать, поплёвывая в потолок, украдкой поглядывая на подозрительно тихого Бенедикта. А некоторые, у которых мозги работали несколько лучше, чем они даже сами об этом догадывались, начали придумывать какие-то отвлечённые, ни о чём, на первый взгляд, не говорящие вопросы и начали как бы исподволь, как бы невзначай, задавать эти каверзные вопросы. Анна, например, вторая жена без времени ушедшего, долго и мучительно соображала что-то придумать дельное, да куда ей с её поросячьими мозгами! Она ещё и петь-то, как следует, не умела, а только выла, словно недокормленная корова. И всё же, наконец, придумала и задала такой глубокомысленный вопрос, что смысла его до сих пор не может понять ни один человек на свете:
- А скажите, пожалуйста, если вас, конечно, не затруднит, многоуважаемый перипатетик, а существует ли на данный, с исторической точки зрения, момент проблема метохондриальной Евы? Я в том смысле, сколько ей лет, двести пятьдесят тысяч или всё же шесть?... Я с точки зрения молекулярных часов…. Вот что выдала эта метохондриальная дама! Что придёт в голову, то и говорит, одно слово – дура!
Был бы Бенедикт в своём уме, вопрос, несомненно, не застал бы его врасплох, поэтому он ничего не ответил. Тогда вступили в боевые действия третья и четвёртая жёны одновременно, жёны – мироносицы, как их забавно величали в народе. Они, не особо-то измышляясь, быстро нарядились как публичные или уличные девки в разное заморское тряпьё, да больше для того, чтобы по случаю всем показать свои оголённые нижние конечности и другие выпуклые части тела. Притворились к тому же совершенно пьяными, а может, и не притворились. А, может, для чистоты эксперимента, да для храбрости, дело-то нешуточное, немного где-то там, за углом, в коридоре и приняли граммов по двести на каждую грудь, меньше трудно было сдержаться! И на таких вот основаниях ввалились, как есть вдрызг будто бы действительно проходящие мимо пьяные, и как начали голосить какую-то несуразную залихватскую песню, да такие кренделя как начали вдруг выделывать, то, не то что мёртвые, мумии из мавзолеев поразбежались бы, услышав они такое народное творчество! Бенедикт же, будто пенёк какой неодушевлённый, лежит себе на венской кровати и будто бы ничего не слышит и не видит.
Тогда двое лысых молодых людей, взиравших до тех пор на всё с равнодушным презрением, решили тоже показать своё мастерство. Они, не обращая внимания на истошные крики протеста, применили гениальный по своей сути и, к тому же, известный каждому с детства примитивный метод побудки малосознательных ипохондриков – зажгли клочки газеты и давай поджаривать кое-где торчащие из-под одеяла кончики рук и ног философа.
Бенедикт и на это никак не отреагировал, только незаметно и как-то уж слишком очень быстро убрал все эти торчащие кончики, чем поставил незадачливых экспериментаторов в весьма глупое и щекотливое положение. Тем более что огонь от газетки, от неумелого с ним обращения, чуть было не спалил весь бенедиктовский дом вместе со всеми прилегающими бенедиктовскими окрестностями.
Тогда члены комиссии вынуждены были решиться на ещё один и, по мнению многих, однозначно решающий эксперимент! А именно – вызвали из Сыктывкара шестую жену неудачливого маньяка-женолюбца, самую молодую из Анн, едва достигшую возраста, чтобы уметь выражаться по-взрослому и только-только начавшую курить удлинённые дамские сигаретки и немного выпивать утончённого вкуса лёгкого дамского вина. Это была, несомненно, самая расписная красавица, какую только может себе представить изощрённое человеческое воображение. Таких красавиц рождаются одна на миллион народу. И то лишь в случаях больших континентальных потрясений, как то: глобальное потепление не менее чем на два-три градуса по Цельсию или, напротив, глобальное замораживание земной коры до не менее одного метра глубиной и то лишь на торфянистых и заболоченных местностях. Где подземные воды очень близко подходят к поверхности горизонта и там начинают фонтанировать, продолжая, таким образом, непроизвольно заболачивать данную почву…. И поэтому нужен дренаж, а это будет несколько дороговато для такой бедной страны, как наша, хотя торфу-то не меряно!
Она прилетела почти сразу же, невзирая на гололёд и низко стелющейся туман по низинам у дорог. Её как всегда сопровождали два низкорослых любовника подозрительной наружности, но любовниками её они назывались заглаза, официально же оба состояли с ней в негражданском браке.
Что комиссия намеревалась получить от этой особы, какие такие приёмы чудесного воздействия на, в неопределённом состоянии находящееся тело, она от неё ждала, было весьма и весьма проблематично понять, потому что такая красавица, как говорится, на дороге не валяется. Вместо того чтобы сразу же приступить к исполнению своего гражданского долга по восстановлению дееспособности и, разумеется, налогоплатёжности подответственного субъекта, данная красавица первым делом устроила нескончаемое шоу под названием «на кого была похожа, наша маленькая рожа» или что-то в этом духе. Короче, пока весь свой гардероб не перемерила, причём, после каждой обновки непременно удалялась с одним из сопровождающих её типов то в туалет, то в ванную комнату. Откуда почему-то сразу же начинал раздаваться грохот проходящего мимо поезда! Пока всем бельмо на глазу не натёрла своей маниакально - мелькающей распрекрасной физиономией, никто действительно понять не мог, что от неё следует ожидать. Странной оказалась особа и с весьма загадочными наклонностями. Все они, красавицы, кстати, такие, нечего было связываться! Вот куда потом исчезла, никто так и не узнал. Видели будто бы её в бане на прошлой неделе и почему-то в мужском отделении, но, вероятнее всего, врут, из зависти, потому что в бане таких красавиц всегда показывают за очень большие деньги.

А что же наш Бенедикт? Неужто и впрямь решил покинуть этот пресловутый мир, так и не оказав ему никакой надлежащей услуги?
Не будем забывать о неограниченных знаниях и невероятных возможностях, временно лежащего в неподвижности философа. Ну, сами посудите, не может так просто находиться в прострации человек, досконально и доподлинно изучивший кодекс чести бушидо по трактатам макимоно. А если предположить, что в тисках бренного тела не мог бесконечно содержаться его мятежный дух и он вознамерился погрузиться в состояние самати, чтобы пополнить своей особой непреходящий генофонд человечества? И, разумеется, не умер, а возымел намерение продержаться в таком состоянии миллионы лет, как древнейшие монахи в горах Тибета – одежда давно истлела, а они сидят! Хорошо, отряд партизан случайно забрёл в пещеру и увидел такой непорядок – сидят ещё со времён первых цивилизаций, потопа ждут, а сами – в чём мать родила! Голые, срам-то какой! Пришлось командиру принимать поистине ортодоксальное решение – просто расстреляли генофонд, и всё. Да, случались в истории современного человечества и такие досадные казусы, не скрою!
Не будем также игнорировать предположение некоторых учёных философов, к которым, кстати, и сам Бенедикт относился, что человеческий мозг на самом деле есть не что иное, как обычный электронный препарат, называемый ныне компьютером и все процессы, происходящие в этом пластмассовом ящике аналогичны процессам, происходящим в черепной коробке философа. И там так же может начаться сбой, перегрузка, потеря памяти и заражение вирусом. Нужен специалист, чтобы восстановить работу препарата, а иначе принтер выдаёт вместо букв и цифр какие-то замысловатые иероглифы инопланетного происхождения.
Значит, кто-то руководит сверху, копается в твоей коробке, настраивает на то или иное настроение и вообще, в конце концов, выводит из строя и нужно время, чтобы всё исправить. Так что Бенедикт, всё же, будем надеяться, недуг свой победит и к нам вернётся….
«Лишь мудрых и достойных время лечит
А дураков безжалостно калечит!»
Позвольте, однако, на этих стихотворных словах сказание о неизвестном доныне учёном философе Бенедикте де Занозе в этой части повествования с честью завершить!



Часть 3
МОНОЛОГИ

- Обычно начинаешь задумчиво рассуждать, как только пробудишься от очередного сна, - тоскливо произнёс Бенедикт, обращаясь то ли к пришедшему невесть откуда малолетнему ребёнку, то ли к самому себе. - Так как навидишься там обычно такого, что точно уж не увидишь ни в каком кино или ни с какой сцены модного ныне театра с голыми голубыми мужиками, отплясывающими кордебалет! А на самом деле всё проще!
Бенедикт на время задумался, вспоминая вчерашний день. «Что-то неприятное, должно быть, случилось, раз так болит голова. И откуда этот ребёнок? Неужели родственник?»
- Просто нечего было жрать на ночь куриных каклет сомнительного срока давности! – воскликнул он, внимательно рассматривая пришельца и, одновременно, теряя самообладание, - Зато они птичьим гриппом не болели, эти курицы! Потому что тогда про него ещё ничего не придумали, когда они были ещё живыми, а только ещё решали на международном уровне, как ещё получше это придумать….
Ребёнок смотрел на Бенедикта нагло и никак не реагировал. «В кого он, пошёл, интересно бы знать, уж не в Таньку ли с парохода?» - подумал Бенедикт и самозабвенно продолжил:
- О! Там дураков, конечно, не держат! Там такие умные рожи, что страх! Недаром кажется ещё Гёте, когда случайно просыпался по утрам в своей постели, будучи уже умудрённым жизненным опытом, всегда первым делом благодарил Бога за то, что он не император! Это на старости, а по молодости, естественным образом, хотел наоборот, потому что был ещё глуп. Потому что императорам самый тяжело жить на белом свете! Им же до всего должно быть дело и обо всём они должны были постоянно думать и занимать свои головы не только размышлениями, скажем, о рыбалке или личном подсобном огороде, а об употреблении на душу государственного населения мыла, табака, стеклянной посуды и другого, легко бьющегося, теряющегося и так необходимого народу товара!
Ребёнок продолжал ехидно молчать, будто и не к нему обращался престарелый философ, а смотрел так, словно чего-то ждал. «Наверно, денег», - догадался Бенедикт и постарался говорить уже несколько добрее:
- Вот я и подумал – ну хорошо, императором нельзя, а, например, деньги большие иметь и от того безмерно радоваться жизни, почему нельзя? В том смысле, почему я их-то не имею? Про них-то никакой Гёте на старости лет ничего не говорил, их-то, почему игнорирую? Не с ума ли я сошёл, Господи?
Ребёнок насторожился. Философ заметил это и продолжил чуть спокойнее:
- А потом всё же рассуждать начал и догадался – надо поосторожней! Раз Гёте про деньги по утрам ничего не сказал, а у меня самого опыта общения с ними, то есть с крупными конечно суммами, вообще никогда не было, то об этом не надо и думать ничего и в голову брать даже такие мысли не следует. Так как наукой сей феномен, видимо, до конца ещё не изучен! Ведь посудите сами, как люди странно ведут себя, имея эти самые большие деньги. Иной столько накопит, столько наворует, что из дома боится выйти – страшно по улицам ходить! Ведь у других людей денег нет, а им тоже надо! Ведь толпы народу ничего не делают, а только ходят по улицам и ищут, у кого деньги взять. И богатому приходится оберегаться. Окружит жилище пятиметровой оградой, навешает стальные кованые решётки на окна и двери, наймет дорогущую охрану и сидит в этой крепости, как в тюрьме! А я свободный человек, зачем мне тюрьма, у меня денег нет!
Ребёнок продолжительно зевнул и злорадно оскалил гнилые молочные зубы. Бенедикта это насторожило. Чтобы успокоить несчастного малыша, он постарался сменить тему.
- И о чём же думать тогда по утрам остаётся? Ума не приложу! Вот Ломброзо пишет, будто «Глезес утверждал, что тело атеистично, а Фузи (теолог) – что менструальная кровь обладает свойством тушить пожары». Может об этом порассуждать? Всё какое-то разнообразие….
Ребёнок прищурил один глаз и почесал за ухом. Было видно, что новая тема каким-то образом задела его за живое. Тогда Бенедикт продолжил уже более раскованно:
- Хотя мне читать Ломброзо противопоказано, особенно про маттоидов-графоманов. Я, видите ли, страдаю, как давно заметили друзья и недалёкие недруги, уникальной способностью составлять при письме некоторым образом странные и излишне удлинённые предложения, от которых у многих пациентов начинает кружиться голова, видимо, от закупорки мозговых сосудов. Хотя науке этот феномен тоже пока не известен, так как очень, видимо, редок.… А испытуемые скрывают, по неизвестным пока причинам, такое своё интересное состояние и наука бессильна по этой причине, что-либо определить. А если эти предложения составлены ещё с каким-то далёким намёком и некоторым чуть уловимым смыслом! Тут уж и сам я ничего решительно понять в этой писанине не могу и стараюсь только сохранить учёный вид, будто и действительно сотворяю какое-то из ряда вон выходящее произведение современного прозаического искусства.
Глаза ребёнка начали медленно сужаться и скоро сузились до такого предела, после которого готовы были вот-вот закрыться. Но ещё непонятно было, что после этого события произойдёт - или он сейчас же заснёт, прямо вот так, стоя, и рухнет на пол, обязательно повредив что-нибудь из мебели, или, чего доброго, непременно расплачется навзрыд, причиняя тем самым невероятную боль неокрепшей ещё после недолгой болезни, неустойчивой психике задумчивого профессора. Пришлось срочно разряжать обстановку:
- Но, к счастью, парадоксы такого порядка случаются исключительно редко, - заявил Бенедикт, простирая руку к несчастному, - А уж названия данным произведениям я вообще присваиваю всегда по возможности резко укороченными, чтобы не получилось, как обычно это у дураков бывает, что заголовок такой же по длительности пишется, как и основная часть сочинённого сочинения! Ночами бессонными сокращаю, не покладая рук, и иногда доходит до того, стыдно сказать - всего два слова от названия остаётся, и весь смысл задуманного незаметно, но безвозвратно пропадает. А без смысла, друг мой, читать вас уже никто никогда не будет, если только выгоды какой не увидит в этом своём бессмысленном времяпровождении. А какой там может быть смысл? Срам один! Но совсем уж коротко нельзя, потому что психолог предупреждал, что когда молодые люди начинают пользоваться «лишь остротами, как будто заимствованными из дома умалишённых, и пишут коротенькими, отрывистыми фразами библейских изречений, я начинаю бояться за судьбу грядущих поколений».
«Но всё равно мракобесие победит! – закричала вдруг молоденькая девушка в телевизоре, перепугав до смерти Бенедикта, который чуть не упал с дивана - надо же было с утра телевизор включить! А там спор идёт о теории происхождения человека – от кого он произошёл: от обезьяны, от НЛО или всё же от Бога? Спорят до слёз! А что спорить? Ясно как белый день, что многие произошли от инопланетян, многие - от обезьян, а многие - от неизвестно кого…
Ребёнок тоже повернул свою огромную шишкообразную голову к экрану. Но было заметно даже невооружённым глазом, что происхождение человека его интересует не столь значительно, как того требует современное цивилизованное общество от молодого подрастающего поколения, где каждый намерен отстаивать только свою точку зрения и очень многое в таком случае зависит именно от того, кто из них от кого произошёл. Бенедикту такая постановка вопроса не нравилась в принципе, и ему тут же пришла в голову мысль ознакомить юного гения с основами элементарной философии:
- Так вот, - заявил он многозначительно, - Диоген Лаэртский (Лаэрций) пишет, что Пифагор советует «от бобов воздерживаться, ибо от них в животе сильный дух, а стало быть, они более всего причастны душе; и утроба наша без них действует порядочнее, а оттого и сновидения приходят лёгкие и бестревожные». Вот этим девочкам я бы посоветовал не в телевизоре сидеть и пугать мирных граждан, а постараться в свободное от плясок и прогулок по паркам время читать и перечитывать великих и незаслуженно всеми забытых ныне легендарных философов и поэтов прошлого, одним из которых, кстати, был некий господин Камю. Который раз и навсегда доказал, что мир, постоянно нас окружающий, и который мы имеем удовольствие постоянно вокруг себя наблюдать, представляет из себя ни что иное, как некую необъяснимую систему абсурда – так мне это померещилось на первый мой непросвещённый взгляд. Не знаю, может быть, кто-то иначе это себе представляет и никакого абсурда в том, что всё абсурдно не видит. Бог ему судья! Я же, если честно, тоже ничего поучительного и занимательного в этой научной философии не нахожу, хотя и произвожу иногда попытки ей заниматься на досуге, но всё больше от скуки и нервных болей в поясничной области тела. Потому что основную часть своей сознательной жизни предпочитаю проводить на вот этом старинном диване и всякая философская наука в таком случае, разумеется, никакого должного воздействия на благоразумно рассуждающего человека произвести не может!
Малыш зевнул.
«Почему завтрак не несут? – подумал вслух измученный наглостью ребёнка философ, - Оборзели совсем! Говорят, без пищи человек неделю может прожить. И неделю не кормят! Говорят, терпи безбожник проклятый, потому что – пост! У них пост, а мне - терпеть! А того не понимают, малообразованные ничтожества, что ко всякой религии я всегда был совершенно лоялен!»
И чтобы продолжить прерванный процесс индивидуального обучения молчаливого отпрыска, профессор не без пафоса заявил:
- Ведь ещё Спиноза допускал, что в священном писании некоторые истории не выдерживают критики разума, этого светоча жизни, но, вместе с тем, не находиться ни одного положения, противного стремлению к нравственному совершенствованию человека. А это никак не противоречит стремлению разума и, если при всём том просто поверить рассказам пророков и посланников, а почему бы и нет, то получается, что священные книги писаны не зря! Следственно, это уже я выводы делаю – и религии придуманы не зря!
Ребёнок бросил на профессора взгляд, полный непреодолимого желания сделать какую-нибудь пакость, но опять промолчал.
«А должен был что-то сказать!» - заметил про себя Бенедикт, - «Говорить то, небось, умеет?»
- Я уверен, - злорадно продолжил он, - Что наступит время, когда найдут научный способ определять при рождении ребёнка, заражён тот какой либо идеологической болезнью или чист, и если заражён, то сразу прививку делать! Чтобы потом человечество не мучилось. Иначе от таких феноменов никак не избавишься! Потому что мёдом их не корми, дай попроповедовать что-нибудь! И всё от неспособности человеческого разума понять природу бесконечности времени и пространства!
Ребёнок неуклюже повернул тяжелую голову на тонкой шее и устремил взгляд своих бесцветных глаз куда-то вверх, видимо, во Вселенную.
«Видимо, будущий мудрец!» - с содроганием сердца подумал профессор и принялся в уме подбирать нужные для такой обстановки слова, чтобы сказать хвалебную речь и тем самым одобрить нужные просвещённому человечеству начинания, но внезапно принесли завтрак – молодая Анна постаралась. И, к великому сожалению, почему-то опять бобы!
- Это неслыханное издевательство! – обращаясь уже к Анне, самозабвенно начал Бенедикт, - Не зря Олимпиодор пишет в своей книге по философии, будто и Аристид говорил, что «никто бы не знал об Анникериде, если бы он не выкупил Платона». Имеется в виду, из рабства, в котором на тот момент Платон находился у Поллида, когда его встретил Анникерид. А Поллиду Платона продал Дионисий за подозрение в измене и когда Поллид плыл на состязание колесниц в Элиду, там его Анникерид и повстречал. И выкупил. И только тем и прославился на все времена. Я это к тому, что тот самый Поллид возможно тоже бобами кормил подневольного ему человека. А потом спрашивают, откуда философы берутся? От голода и нужды! Как и писатели, которых всегда было много, но сейчас, кстати, появились «новые». От голода и нужды они вам всё опишут.
- Что-то я давно писателей не встречала в наших палестинах! – простодушно заметила Анна, явно не намереваясь такой несуразной выходкой кого-то злонамеренно оскорбить или, хуже того, унизить.
Но, к великому сожалению, так и произошло – именно унизила и, что примечательно, до самой глубины бездонной профессорской души. Лицо которого сначала сделалось неприлично багровым, затем на нём проявились признаки невыносимого страдания и наконец ярко обозначилась печать близко стоящей смерти.
- И что удивительно! – продолжил, как ни в чём не бывало, утомлённый затянувшейся беседой профессор, - Раньше писатели показывали, как всё хорошо было у нас и плохо у них, а теперь наоборот, каждый норовит показать, как всё хорошо было у них и плохо у нас, и какие мы все были мерзопакостные. Просто оторопь иногда берёт – как мы все умудрялись жить, да и просто существовать в той огромной, дикой, одурманенной, как теперь оказалось, наркотиками, пропитанной самогонным перегаром, сидящей в тюрьме стране! Он, писатель, видите ли, конечно испытывал тогда в душе омерзение к тому государству, где, как он пишет, буквально каждую секунду за ним кто-то следил. И особенно, если вдруг собирались люди в группу, тут уж, пишет, обязательно нужно было нести похабщину, «старательно подражать самому похабному из её членов». Не повезло голубчику, угораздило не там родиться! Однако, почему-то выжил, и не плохо, кажется, живёт. Несчастные эти писатели люди – где бы они ни родились, всё им плохо! Всё им чего-то не хватает! Может и их как-нибудь кастрировать в детстве, чтобы не плодились как тараканы, ведь такого туману напустят, а народ потом чешется и страдает! А им что, нажрутся бобов и лежат….
- Это точная правда! – продолжала бубнить малограмотная Анна, - Старые писатели умерли, а новые не народились. Вот похабщину и строчат!
- Старые конечно были попроще, без всяких премудростей, - согласился, прокашлявшись, бородатый бездельник, - Вот у одного писателя в известном романе герой интересуется, а можно ли Советскую власть объявить на открытом месте, то есть, например, в пустыне какой-нибудь, где нет ни людей, ни жилья? И думающие собеседники, особенно не задумываясь, отвечают ему: – Конечно можно, «лишь бы бедность поблизости была, а где-нибудь подальше – белая гвардия».
- Да! Белая Гвардия – это хорошо! – промямлила недоразвитая Анна, - Вся власть Советам! Я мужиков всегда любила!
- Какая-то ты недоразвитая! – голосом охрипшего проповедника мечтательно заметил философ, - Кто мог предвидеть, что всё так получится? Вот, например, профессор из Парижа нашёл в Китае рукопись, которой две тысячи лет и там предсказано, что в 2004 году «таинственно исчезнуть все формы жизни в морях и океанах»! Вот как бы проверить сейчас эти доводы, исчезли эти формы или нет? Просто очень интересно было бы знать! Ведь какой был мудрец, за две тысячи лет предсказал! А тут не знаешь, что завтра произойдёт! Хотя, если рассуждать философически, то всё то, что случилось и как оно случилось, так и должно было случиться! Ведь даже если бы мы хотели, чтобы какое-нибудь событие случилось иначе, чем оно случилось, мы всё равно уже не могли бы изменить того, что случилось. Значит, случилось то, что должно было случиться, раз оно случилось и изменить уже ничего нельзя!
Ребёнок начал всхлипывать, намереваясь видимо зарыдать. Анна успокоила его, с размаху ударив по шее. Бенедикт остервенело задёргался всем телом, ожидая, должно быть, такого же воспитательного отношения и к себе, но на этот раз пронесло.
- Приведу пример, – заговорил он тогда быстро, чтобы как-то развлечь Анну, - Сократ выпил вина с ядом и умер. Это случилось, и редкий человек теперь может отрицать, что Сократ выпил вина и умер. Значит, он должен был выбрать именно этот вид казни и никакой другой. Значит, то, что он сделал, он сделал правильно! Единственный недостаток такой философии в том, что теперь каждый захочет делать всё, что ему заблагорассудиться, потому что, то, что он сделает и таким образом это уже случиться, и изменить уже ничего будет нельзя, значит, то и должно было бы случиться…. Потому что раз это случилось, значит не случиться не могло. Поэтому он должен был делать именно то, что он делал!
На этот раз все глубокомысленно промолчали.
- Никак не могу вспомнить, откуда такая галиматья появилась в моей голове, – стыдливо признался честный философ, - Обычно я сам в такие пространные и самому себе малопонятные рассуждения вступать опасаюсь. Но если просто поверить сказанному, то выходит, что, например, можно давать любые советы и делать любые обещания - всё равно сбудется только то, чему положено сбыться и никто в этом виноват не будет. А, кстати, по поводу советов. В порядке исключения могу озвучить здесь мнение одного деревенского старца, с которым имел честь беседовать много лет назад при весьма странных и загадочных обстоятельствах, и который проповедовал свою, довольно таки уникальную, если можно так выразиться, методику поведения в любых жизненных ситуациях.
- Достал ты своими методиками! – недовольно прошипела себе под нос маловоспитанная Анна, вырывая горсть бобов из цепких рук маленького негодяя, который успел набить ими полный рот и готов был вот-вот задохнуться, - Не жри эту гадость, выкидыш! Подохнешь! Или сойдешь с ума, как наш одичавший старец! И будут возить тебя по зарубежным странам, экспонируя, как редкий экспонат!
- Отрадно слышать из ваших уст зачатки светлых свежих мыслей! – весело пропел Бенедикт, (как не странно, он умел ещё и петь), - Вот и крестьянин деревенский предлагал больше посещать зарубежные страны, но для этого надо изучать языки и знать повадки диких аборигенов запада! И, кстати, кто вас научил так замысловато выражаться? Я вас что-то не узнаю, вы ли это?
Анна вместо ответа показала ему длинный язык.
- И что за ребёнок? – не унимался Бенедикт, - Почему не говорит? И, кстати, какого он пола?
- Говорить тебе он ещё ничего не обязан! Ему год всего! – отчеканила языкастая Анна, - А какого он пола, можно увидеть невооружённым глазом, если конечно не забыл, как это определяется!
- Ну хорошо, хорошо! – пытаясь изобразить искреннюю радость, согласился Бенедикт. До него наконец дошло, что пока он рассуждал о закономерностях бытия, Анна каким-то непостижимым образом переменилась, будто вместо одной подсунули другую, что вполне могло произойти, так как все Анны для него были на одно лицо. - Спутал немного в годах…. – начал он извиняться, заикаясь, - От избытка информации…. Я ведь не просто так спросил, я, видите ли, решил посвятить свою оставшуюся жизнь воспитанию молодого подрастающего поколения! И больше того, меня заинтересовал вопрос именно религиозного воспитания, потому что все сейчас об этом говорят, но никто не занимается - малоизученная тема….
- Это точно! – не без ехидства уточнила Анна, - Только этой темой ты ещё не догадался заниматься! Представляю, что станет с бедными детишками, когда Ваша Светлость начнет проповедовать им прелести Вашего Божества!
- А чем вам не любо моё божество? – обиделся начинающий богослов, - У каждого народа своё божество и каждый выбор надо уважать! Вот, например, у некоторых кроме Высшего Божества есть Брахмы, которые как бы правят каждый своей Вселенной и живёт Брахма сто лет! Но это по ихнему, а по нашему…. – Бенедикт извлёк из потайного карманчика какую-то жёлтенькую бумажечку, прочитал там что-то и продолжил, - А по нашему эти сто годов равняются триста одиннадцати триллионам и сорока биллионам земных лет! Потом Брахма умирает и наступает ночь, когда всё исчезает, то есть переходит в непроявленное состояние, потом снова наступает день и так всё длится бесконечно долго…. И весь смысл происходящего в этой бесконечной длительности! А уж смысл отдельной человеческой жизни вообще не просматривается….
- Господи! Нашёл на помойке какую-то вонючую записочку и по ней теперь собирается всех учить! Тебя и в туалет выпускать нельзя! Ты и там найдёшь какую-нибудь информацию для своих нуднейших проповедей!
- Всё возможно! – задумчиво согласился Бенедикт, - Просто мне пока трудно понять, какой смысл для человека служить этому Брахме или Высшему Божеству? Ведь в четвёртом периоде – Кали-юге, который, кстати, длится четыреста тридцать тысяч лет, подлинная добродетель практически отсутствует, а дальше настолько разрастается порок, что в конце её появляется Сам Всевышний Господь в образе Калки-аватары, уничтожает демонов, спасает своих бхакт и начинает новую Сатья-югу. Которая, кстати, длится один миллион семьсот двадцать восемь тысяч лет. И всё повторяется сначала…. Как лыко да мочало…. Просто дух захватывает, как всё это умудрились подсчитать! Ведь компьютеров тогда не было! Кто-то ведь сидел и считал эти триллионы….
- Дураков всегда хватало! Можешь не беспокоиться!
- Нет, с вами на философские темы разговаривать не получается! – печально, с нескрываемой досадой продолжил Бенедикт, - Вы всему перечите! А сказать что-нибудь значимое, что-нибудь достойное внимания, указать реально какой-нибудь путь, у вас не хватает, видимо, ни желания, ни, извините меня, ума! Вот как вы будете воспитывать вашу подрастающую молодежь? В какой религиозной традиции? Вы ведь не соображаете, какая религиозная традиция истинная, а какая, может быть, ложная!!
- А вы конечно, соображаете!
- Я может быть, ещё меньше соображаю, но я соображаю! То есть, думаю об этой проблеме. А вы даже и не думаете!
- А что мне думать! Люди поумнее есть, которые должны думать! А моё дело ходить в церковь да молиться там за тебя, несчастного! Чтобы Бог простил тебя за твои грехи, за твои похабные речи, за твои псевдонаучные рассуждения! Потому как ты давно уже выжил из ума и несёшь всякую чушь!
- Вот! – радостно воскликнул Бенедикт. – Того-то я и ждал! А если я решил разобраться, кому я должен поклоняться и кому верить? А если я решил выбрать какой-нибудь свой новый путь? Что мне прикажешь, делать? Молчать?
- А по моим подсчётам тебе уже всё равно кому поклоняться, кому верить и по какому пути идти! В рай ты при любом раскладе не попадёшь!
- Ха! А что мне там делать? В раю? Миллионы лет сидеть и цветочки нюхать! И при чём тут рай? Я о сейчас думаю, а потом, буду думать о потом…. Просто, в отличие от вас, я обладаю уникальной способностью увидеть мир в ином ракурсе, так сказать, с другой позиции точки зрения, так сказать! Я могу, в отличие от вас, вынырнуть внезапно из мутного потока повседневного существования, так сказать, и посмотреть на мир как бы со стороны! Как бы отвлечённо! Как бы это и не я смотрю, а кто-то другой…. Как бы…
- Жаль, нет инквизиции у нас! – сокрушённо вздохнула Анна, - Поджарить бы тебя на костре для профилактики! И посмотреть, как ты тогда запоёшь! «Как бы, как бы!» Да ещё язык для верности вырвать, что б вообще только мыкал! Вот радости было бы!
Ребёнок заплакал. Напоминание об инквизиции явилось последней каплей, расстроившей его неокрепшую психику. Должно быть, в прошлой жизни, он действительно был неисправимым грешником, и теперь это сказывалось на его неадекватном поведении. Анна тут же мгновенно успокоила паникёра, на этот раз ударом в ухо, и в зале на какое-то время воцарилась одухотворённая тишина. Воспользовавшись передышкой, Бенедикт, так и не докушав украденного малышом завтрака, мирно задремал…. 18.04.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.