ПЕРЕД ПРЫЖКОМ В ПЕРЕСТРОЙКУ. 1989-Й

Отрывок и автобиографической повести "Вот прилетят стрижи", написанной в диалоге с собственными дневниками.

1989-й
Платон, после поездки с выступлениями в Клинцы, рассказывает:
- Стоит наш поэт Фатеев на трибуне и, рассчитывая на смех в зале, говорит: «Но есть поэты, которые пишут вот такие стихи», и, ухмыляясь, декламирует: «Бежит вода из кранта, забытого заткнуть...». Но зал молчит…
А дальше я рассказываю: после выступления стоят они на улице, ждут машину, в трех шагах от них топчутся мужики, и вдруг один из них подходит: «Вы уж извините, пожалуйста, - и обращается только к Фатееву, - вот вы говорили про стихи... Один особенно запомнился, про крант про этот. Это точно, безобразие, конечно. Сколько этих крантов не закрытых по городу по нашему! И льется, и льется вода из них, и никому дела до этого нету.
Фатеев задвигал челюстями, позеленел... и заковылял прочь.

Платон написал рассказ, «Помни о смерти» называется. О стариках-пенсионерах, которые работали при Обкомах, а теперь, видите ли, им хочется, чтобы память о них «осталась в веках». Отослал этот рассказ в очень популярный московский журнал «Огонёк» и в толстый – «Знамя».
Будем «ждать ответа, как соловей – лета».

Ездили всей семьей в лес за ежевикой.
И уже сели в вагончики узкоколейки, и уже поехали, но попрыгали на ходу, - начинался дождь. Но всё ж я тянула в лесок:
- Пошли! Хоть грибов поищем. Дождик-то чуть-чуть моросит!
Дети упрямились, огрызались, но Платон согласился. Наконец, отправили их домой автобусом, а сами долго сидели под лосиной кормушкой, слушали шум дождя, потом брели к трассе вдоль лесной дороги по мягкому, чавкающему настилу ельника, наслаждались запахами обалдевшей от влаги зелени, срезали скользкие, веселые грибы.
А домой возвращались тоже в дождь почти пустым автобусом.
И было все это так здорово!.. что дома даже выпили за эту «неудачу».
- Но если она была одной из ступеней к какой-то цели, неведомой ещё нам, - философски добавил Платон.
А по мне – так и без «неведомой цели»…

Возвратили Платону рассказ из «Огонька!..
«Интересен ваш рассказ подходом к теме, - пишет рецензент. - Пожалуй, в современной литературе ещё никто так не подходил. Но вы пишете по-журналистки усреднено…»
- Стиль у меня не хуже, чем у многих писателей, - размышляет грустно. - Гранин пишет не лучше, Быков, Залыгин...
- Да, конечно, - хотела утешить.
- Но все же, иногда я теряю веру в себя, - подытожил.
- А чего ты теряешь-то её? Не знаешь, почему отказали? – молчит, смотрит в окно. - Да потому, что… как там у них? «в современной литературе ещё никто так не подходил» к этой теме. Разве ж можно что-то отрицательное писать о заслуженных партийных товарищах?
И снова ничего не ответил мой непослушный, вытесненный на задворки этими самыми «товарищами», журналист.

Ни впечатлений, ни встреч…
В такие дни жизнь словно уходит из-под ног!
И не за что зацепиться, чтобы не лететь в тоску, в безысходность.
А тут еще и Платон:
- Жизнь, Галина Семеновна, это - ошибка.
Но вечером закружила метель…
Люблю метели. В них много движения, игры, - сопротивления, что ли? Или метущаяся, буйствующая энергия что-то обещает? Вот, мол, только отбушую и...
Момент ожидания?

Возвратили «Помни о смерти» и из толстого журнала «Знамя», тоже поблагодарив «за внимание»…
- Пробиться стало совсем невозможно, - грустно жалуется. - Раньше были бездарные разбойники, а теперь, когда свободнее в прессе стало, даровитые повынимали из своих столов залежавшееся.
И, наверное, он прав.

Едет в Зимогорье к брату Жоре, берет с собой и Глеба.
А тут... как назло! на практике Глеб залил голубой краской туфли и брюки. Брюки, правда, в тот же день оттер ацетоном, а на туфли - не хватило. Что делать? Поехал искать по магазинам. Не нашел.
- Эти туфли надо уже на свалку выбросить, - проворчал, когда вернулся, - или цыганам отдать.
- Выбрось! Отдай! - завелась с пол оборота. - И иди, купи новые… за свою пэтэушную стипендию.
Подхватил эстафету и Платон:
- Избаловали сына! За двадцать пять рублей туфли ему купили, а он... Надо быть осторожней с красками!
В общем, испортили парню настроение напрочь!
Но тут позвонила дочка с работы: достала, мол, ацетон и пусть Глеб подъезжает к проходным завода к одиннадцати.
А уже в четырнадцать - поезд. Но все ж съездил и снова стал оттирать краску.
А Платон всё ворчит, ворчит!
А я уже воздеваю руки к небу:
- О-о!.. Ну улыбнись же ты хоть разочек, батя! Перед дорогой-то!
Обиделся:
- Вечно я вам нехорош!
За обедом Глеб сидел насупленный.
- Не хочешь ехать? - спросила.
- Не хочу.
- Ну, тогда сдавайте билет.
А Платон снова:
- Хочешь, как лучше... - и к Глебу: - Я в твое время любил ездить, а ты из-за каких-то туфель... Надо было осторожней быть.
О-о!.. Опять! И до самого ухода рефреном - эти туфли: краску-то с них оттерли, а вот тёмные пятна остались.
- Глебуш, - попыталась взбодрить его, - да не обращай ты внимания на эти чёртовы туфли! Ну и что? Может, мода такая пошла…
Но наконец-то уходят… Машу им с балкона рукой. Проплывают внизу: лысеющая голова Платона и в голубую клеточку - рубашка Глеба… что из уцененного.

Из Зимогорья вернулись загорелые, довольные.
Все эти дни ощущаю в Платоне перемену, - словно вспыхнул в нём какой-то внутренний согревающий свет. Вот бы так всегда!
Но надолго ли хватит?

В анкетах областного «Рабочего» читатели называют статьи Платона лучшими.
- Конечно, пишу я неплохо, - услышала за завтраком, - но…
- Но в последнее время ты ничего не пишешь для центральных газет, - тут же подхватила.
Ничего не ответил.
А вечером пошёл пройтись, возвратился и с порога - на Галю:
- Почему со стола не прибрала?
Глеб под руку подвернулся, и - на него, а тот:
- Во, не успел придти, а уже всем настроение испортил.
Дал ему щелбанец в лоб.
Я вроде бы на всё это не прореагировала, но чуть позже размечталась вслух:
- Как хорошо, когда муж целыми днями на работе!
- И когда денег кучу приносит, - не смолчала Галя.
- Да деньги не столь важно, - извинилась за неё, - а вот настроение семьи...
И снова Платон ничего не ответил, но…
Но прошёл к себе. Закрылся.

Конечно, какие-то перемены ощущаются в нашем замкнутом социалистическом лагере, но только там, в Москве. А здесь, «на местах», как сейчас принято говорить, ни-и в чём не заметны, и если бы ни центральные газеты, телевидение, радио, то...
То «хоть удавись»!

На улице пасмурно, слякотно, сыро...
А ведь сегодня тридцать первое декабря!
Как-то неожиданно все сошлись на кухне и вначале даже шутили, а потом...
- Глеб, ну почему ты за молоком не сходил? - вспомнила вчерашнее поручение.
- А почему я должен был ходить, а не Галька? – попробовал отфутболить мой упрек в её адрес.
Загудел на неё и батя:
- Вон паутина в углу висит, а она не снимет её, я уже целый месяц наблюдаю.
- Он наблюдает! - вспыхнула тут же я. - Ну, взял бы веник да снял.
- Да я-то сниму, - и голос его стал крепчать. - Я всё могу, а вот вы… - как всегда тут же обобщил.
- Это я всё могу! – перехватила инициативу. - И на службу ходить, и по магазинам бегать, и обеды-завтраки-ужины готовить, и читать, и писать... а ты... ты только наблюдаешь! Чувствую: по-онеслась... И самое противное сразу – в слезы.
Но надо успокоиться. Новый год как-никак...
Закрылась в ванной, умылась, испила водички… Ладно, всё, успокойся! – приказала себе.
И успокоилась... почти.
И побежала на базар, а там... за мороженой свининой очередь! Нет, очереди мне сегодня не осилить. Побегала-побегала, да так ничего и не купила.
Ладно, стушу картошки, поджарю курицу, - хорошо, что вчера на работе дали, а мы не съели её, на оладьях перебившись.
На ходу сжевала листок свежей капусты и сразу начал болеть желудок, - не помогли ни березовые почки, ни мята.
Галя - молодец! Убирает в квартире, а Глеб… Глеб мается бездельем. Кипячусь на него, но пока – про себя. Правда, чуть позже садится ремонтировать телевизор...
Этот наш телевизор просто сволочь! Вот так же и в прошлом году отключился под самый-самый Новый год!
Ёлки-палки! Вроде бы и готовить было нечего, а провозилась аж до вечера.
Кажется, Глеб всё же отремонтировал телевизор.
А желудок все болит, болит!
Галя сбегала к Оле за таблеткой, - чуть помогло.
Девятый час уже?.. Фу, управилась, наконец-то! Можно и «Вокруг смеха» посмотреть. Только начал выступать Хазанов, а телевизор хоп!.. и опять отключился! Ну паразит!
Этому телевизору уже двадцать лет, а муж и не чешется, чтобы новый купить, ему, видите ли, и этот хорош!
Снова Глеб полез ремонтировать... я что-то подсказала, он огрызнулся. Опять слезы!..
И опять - в ванную. Пососала валидол...
А тут Галя пришла от подружки… ездила к ней за сосисками, которые та из Москвы привезла, и сразу - ко мне:
- Чего такая?..
За стол сели часов в десять. Платон, как всегда, надел белую рубашку, я накинула на плечи индийский платок. За час до «Нового» вылетела пробка из шампанского, а я вздрогнула…
Ещё летом «презентовал» мне эту бутылку коллега Поцелуев, раздобыв по блату…
Платон «коротко подвел итог года», пожелал всем здоровья, удачи, взяли по конфетке…
Галю в очереди чуть не задавили за этими конфетами! Стояла, зажатая в угол и чуть не плакала…
Зажгли свечи. Сиреневым облачком засветилась ветка сибирского багульника…
Купила её на базаре у таджика.
Засветилась ветка сибирского багульника и его мелкие цветочки вспыхнули каким-то удивительно радостным светом! Да и телевизор вдруг ни с того, ни с сего очнулся!
А часов в одиннадцать Галя увела Глеба встречать Новый год к подруге, и вдруг стало тихо. Тихо и грустно.
Около двенадцати вдвоём посмотрели выступление Михаила Сергеевича Горбачева, чокнулись остатками шампанского: «За перемены! Что б свободней дышать стало». Выпили, молча, посидели, молча… Я осталась у телевизора, а Платон ушел в свою комнату и послышался…
И послышался бесовский вой… Обычно-то, перед тем как уснуть, Платон ставит себе на грудь коротковолновый приёмник «ВЭФ» и слушает «Би-би-си» или «Свободу». Вот и сейчас в мой новогодний концерт ворвался рёв глушителей, - это наши «пастухи»… а, вернее, шакалы мечутся в поисках зарубежных радиостанций, чтобы вцепиться им в горло. 24.07.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.