ЧТОБЫ ПОМНИТЬ. Записки о маме - 1

1990-й
Приезжаю в родной Карачев.
Мама встречает меня озадаченная, - утром собаки напали на ее петуха:
- То-то ж кричал он, то-то ж страдал! – удрученно качает головой. - Пока я докандыбала до них, так они его в лужу втоптали, во-он в ту, - кивает на окно, замотанной в тряпку рукой. - Да никак не отташшу собак-то этих!.. Но все ж отбила кое-как, подняла пятуха этого, а он… так и обвис на руках, и глаза закатил, - заново переживает страдания петуха. - Ну, принесла его в дом, положила. Крепко ж жалко! Ну такой пятух боевой! – и смотрит на меня с горечью. - Полежал, полежал он... смотрю: обираться начал. Посыпала ему пшенца, рису, а он и заклевал. Ну, слава Богу! – И чуть позже опять слышу: - А тут еще несколько яшшыков рассады капустной захватило, листики-то у нее и позакрючилися! И что с ней?.. ума не приложу.
Так что, весь день и разговору было, что о петухе да капусте.
Правда, к вечеру прибавилась еще одна тема: в «Новостях» сообщили, что пассажирский корабль столкнулся с сухогрузом у Новороссийска. И было на «Нахимове» тысяча двести человек. И погибло больше четырехсот… А как раз Валя с Николаем отдыхают на юге, так вот маме и взбрело в голову:
- Ну обязательно они на этот пароход устряпалися! Определенно!.. А когда он тонуть стал, - уже сочиняет, - то сам-то Николай, можить, как-нибудь и выкарабкался бы, а вот из-за Вали... Она ж тяжелая, как печёнка! Вот, нябось, и пошли на дно оба. - Сидит на своей кровати и горестно смотрит в пол. - Только представлю себе, как они там барахталися, так сердце сразу и замрёть. И пришлось мне идти на почту, звонить в Ленинград...
Так все равно: до самого вечера нет-нет, да посмотрит мне в глаза да при-истально так: не скрываю ли чего?

И снова – Карачев.
- Привет, маманя!
Она стоит на порожке, смотрит в мою сторону, но не в мои глаза, потому что уже и не видит их. Я замечаю это, и мою душу окатывает щемящей волной:
- Что, не узнаешь свою дочку? – говорю б-одренько так!
Она чуть улыбается:
- Да узнать-то я узнаю... – и обрывает, чтобы не печалить меня сходу.
За ней показывается брат:
- Она у меня еще бодрая старушка! - слегка опирается на нее и улыбается из-за ее плеча: - Только вот усы отпустила. Хотя бы побрилась, старая! - шутливо подмигивает мне.
И впрямь… Солнце высвечивает седые волоски вокруг маминого рта, на подбородке, а она, чуть наклонившись, обеими руками держится за косяк двери, теплый платок сбился на сторону. Жалкая, маленькая...
Как всегда, сразу принимаюсь за дело: прибираю в хате, мою пол, посуду и уже часа через два мама сидит на краешке кровати, а я лежу за ее спиной.
- Как твои глаза? - спрашиваю.
- Как?.. А во как, - подносит руку к глазам и шевелит пальцами, словно рассматривая их: - Этим-то глазом и палец различаю... особенно большой. - Смешно и грустно смотреть на неё! - а другим... а другим даже и морщинки на руке различаю.
- Операцию собираешься делать? - уже в который раз спрашиваю.
- Да вот, давление... Померяй-ка.
Она продвигается, - иначе и не назовешь теперь ее походку, - к кухонному столу, медленно садится на стул, засучивает рукав кофты. Прилаживаю аппарат, грушей накачиваю воздух до двухсот сорока.
- Ой-ой-ой! Хватит! - паникует.
Спускаю.
- Сто сорок на восемьдесят, - освобождаю ей руку.
- Ну, это ишшо ничаво! - расправляет рукав кофты. - Я, ведь капустный сок теперь пью. Три раза в день. Вот и понижается.
Так что лето собирается она пережить и с такими глазами, а вот к осени - дело будет видно.
А позже, когда вожусь уже в огороде, Витька рассказывает:
- Мамка панически боится отпускать меня в Брянск! Все какие-то призраки ей мерещатся: то кошка вспрыгнет на грудь, то какие-то маленькие дети завозятся в углу. Замучила меня этими призраками! - Я сижу на перевернутой кастрюле и издали наблюдаю, как мама, осторожно цепляясь за наклонившиеся перильца, медленно преодолевает четыре ступеньки в коридор, отчего моё сердце снова ошпаривает болью. - Да и вообще, она же, как ребенок стала: уеду на день, так у нее обязательно что-нибудь случится. В прошлый раз курица удавилась, зацепилась лапой за доску и за ночь...
Теперь смотрю и на брата: он медленно опускается на колени, пытаясь вытащить засыпанную сырой землей пленку из-под бревна. Да, и он здорово постарел…
- Надо бы эту хату и твою квартиру в Брянске поменять на дом, вот и жили бы все вместе, - ворчу.
А он… А он ни-ичего мне не ответит и только взглянет, как на предателя: родное гнездо и продать?

Почти все деньги, вырученные от продажи рассады и огурцов, мама и Виктор потратили на припасы, купленные на базаре: два мешка пшеницы - для кур, а для себя - килограмм по двадцать пшена, гречихи, макарон и два мешка картошки.
И вот мама сидит передо мной, положив руки на мешок с гречкой, и улыбается:
- Ну вот, теперь и жить можно. Год продержимся, а там… дело видно будить.

Мое письмо в Карачевский Райком*:
«Уважаемые товарищи! Моя мать родилась в 1903 году. С восьми лет и до замужества работала на бахше, на пенькотрепальной фабрике, на строительстве военной базы в Карачеве. Выйдя замуж, растила троих детей. В 1946 году муж, вернувшись контуженным с войны, умер, и с тех пор детей своих выхаживала одна. Вырастила, выучила, все они честные и порядочные люди. Но дело в том, что братья мои уже на пенсии, помогать матери им трудно. Конечно, маму мы не бросим, но что же государство?.. Сейчас издано много гуманных законов, так неужели не найдется среди них такого, чтобы человек, доживающий свои годы, хоть морально почувствовал бы себя не отщепенцем страны, а её гражданином?»

За лето мама похудела и, вроде бы, окрепла.
- Вот только ноги, - жалуется, - совсем отказываются ходить! Совсем.
И впрямь: останавливается даже перед лежащим на земле шлангом, примеряясь: и как через него переступить?

Приходили к маме чиновники по поводу моего письма, сказали:
- Нужны справки от тех предприятий, где вы работали.
- А где ж я их возьму? - мама, им. - Работала-то я еще на бахше у барина… да у помешшыка на фабрике пенькотрепальной. Но их же всех поразорили, у кого ж я справки теперича брать буду?
- Ну, раз нет справок, то и пенсии вам не полагается, - обрадовали ее те. - Пусть дети вам помогают.
Повернулись и ушли.

* Только по закону 12 февраля 1993-го года мама наконец-то стала получать пенсию по старости.

Будет продолжение. 18.07.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.