ОКРАИННЫЙ ХУДОЖНИК

В магазине «Дубрава» скользила взглядом по картинам местных художников: нет, не то, не то… всё – яркая фотографичная попса!.. для «массового зрителя», так сказать. И хотела уйти уже, но… А вот эта вроде бы не для «массового»: река под закатным солнцем, заснеженные лодки - у берега, над ними - нависшие ивы… И эта: поляна перед лесом, несколько коров на ней, солнечные зайчики в траве - через кроны деревьев. Да, темы не избитые... и какая игра цвета, света!.. Да и эта: овраг, в гору - дорожка меж хаток, а на ней - клочья длинных вечерних теней.
Чьи же это?.. «Юрий Михно».
И попыталась выведать о нём у хозяйки салона. «Лет сорока…» - только и буркнула, и телефон его не дала, смекнув, наверное: терять сорок процентов с продажи?..
Ну, что ж, попробую поискать Юрия Михно сама.

К рынку хожу через «базарный картинный салон», и обычно: как же всё пестро, примитивно!
Но вчера одна картина остановила: предосеннее, уже блеклое поле, дорога - к горизонту, а справа от неё - несколько желтых березок на фоне бирюзового неба, но уже с наползающими тёмными облаками…
- И кто художник? – подошла к девушке?
- Юрий Михно.
Ну, надо же!.. Попросила номер его телефона, вечером позвонила и оказалось: живет-то он в нашем доме!.. в шестом подъезде.
И теперь «Лодки» - центр нашего зала. Когда включаю настольную лампу, глаз от них не оторвать, - небо над ними вспыхивает предзакатным живым!.. светом.

Высокий, поджарый... И удлинённый овал лица, и его черты - всё вроде бы правильно и даже красиво; бородка и усы подстрижены, но вот тёмные с сединой волосы… кажется, что он никогда не причесывает их и они упрямо стоят над его высоким лбом, да и одежда случайна, неопрятна.
И эта его не ухоженность, и манера бросать в ответ незаконченные короткие фразы, пряча глаза, - словно не хочет показывать их людям, - и эти седеющие вздыбленные волосы, - всё создает ощущение: рядом со мной породистый, но одичавший пёс.
Странное чувство…

И снова в «Дубраве» увидела его зимний пейзаж: заснеженная даль, ближе - укрытый только что выпавшим снежком лес, а на переднем плане – молодые тонкие деревца над крышами сараев.
Да, что-то есть в этом пейзаже от японской живописи…
Позвонила … и теперь у нас рядом с «Лодками» и «Зима».
Но каждый раз, вглядываясь в неё, понемногу начинала придираться: нет, что-то в этом пейзаже не то!
И через неделю нашла: третий сарай лишний! Он утяжеляет, тянет правый угол композиции вниз, да и по цвету выпадает.
И, перед тем, как заказать для «Зимы» раму, попросила перетянуть холст, отрезав третий сарай. Заметит ли Борисович, если увидит?..
И, когда стал приходить, заметил!.. но только и сказал:
- Как вы её… Но здорово получилось.

«Родился Юрий Михно на Украине в Новгород-северском... учился в нашем городе в художественном училище… постоянный участник выставок молодых «художников», Московских вернисажей в Измайлово…» - это передо мной - его буклетик с надписью: «Галине Семеновне, Платону Борисовичу с благодарностью от автора». «Живописцу присуще импрессионистическое видение мира, чуткое к малейшим нюансам и оттенкам, которые, сплетаясь, образуют бесконечное природное пространство, наполненное светом и воздухом».
Да, так оно и есть. Пейзажи Юрия Михно наполнили и наше комнатное пространство светом, цветом и множеством его оттенков.
И как жили без них?

Встретила Юрия Борисовича в магазинчике, что через дорогу, - покупал бутылку водки… хотя от него уже и потягивало перегаром.
Часто ли выпивает?

Оказывается, мастерская Михно в трех шагах от нас и вчера ходили к нему покупать картину ко дню свадьбы сына.
«Зимняя дорога»: наша надовражная улица Лубянка, справа – занесённая снегом хатка с сараем, слева, на пригорке – пятиэтажка, а меж ними - уходящая к закатному небу, зимняя дорога с девочкой и санками.

Сегодня позвонила Михно: забирайте, мол, из «Дубравы» и приносите Ваши «Тополя».
- Но только стог сена, что виднеется в проёме калитки, - сделала паузу и почти пошутила: - продайте, увезите, скормите коровой… но уберите. Он же лишний, Юрий Борисович, и торчит, словно желтое пасхальное яйцо.
Думала, что обидится, заупрямится, но он только хмыкнул и ответил: хорошо, мол, заберу… скормлю, но козой…
И теперь у нас поселился отличный осенний пейзаж с «моим» настроением: пожухлые, темно-оранжевые и сырые листья под липами, покосившаяся деревенская изгородь, подпёртая кольями, и в ней – тропинка к хаткам…
Странно! Но все пейзажи Юрия Михно какие-то… окраинные. Словно выискивает он свои сюжеты где-то там, возле людских жилищ, его лишь неудержимо притягивают их теплые гнезда, но войти туда он не хочет… или боится?

Сегодня Юрий Борисович занял сто рублей.
Переминался, топтался, боялся поднять глаза, - как же ему было неудобно!
- Да что Вы, Юрий Борисович, - успокаивала, - если еще будет нужно, приходите… Чем могу, помогу.
А он опять бубнил извинения, пятился, божился, что скоро отдаст…
И снова попахивало от него перегаром.

Рядом с портретом мамы, с тем, который написал когда-то наш бывший друг Виктор Якушев, теперь висит картина Михно: и снова!.. окраина деревни, слева – дуб, перед ним – колодец с навесом, а возле него, опершись на палку,
сидит бабулька…
Господи, как на маму-то похожа!

Уже пять пейзажей Юрия Михно висят у нас.
И самый отличный такой: чуть желтоватое закатное небо, две старые, изломанные берёзы - над двумя хатками, на их крышах – оранжевые блики заходящего солнца и уходящая влево, со следами полозьев, дорога.
И этот «пейзаж-сапфирчик», как его называю, буквально выхватила я у женщины, которая хотела увезти его во Францию, к подруге, но у неё тогда не хватило денег.

Снова приходил за деньгами. И снова стеснялся, мучился, а от него уже попахивало выпитым...
Вышел Платон из своей комнаты:
- Юрий Борисович, Вам бы пить не надо. Вы же еще молоды, талантливы… жалко будет, если постигнет участь «многих славных»…
Мне стало неудобно от вечной прямоты Платона, а Михно вроде бы и не обиделся, закивал головой: да-да, мол, Вы правы…
И было в этом его согласии что-то от желания поговорить, покаяться в своей слабости, но не стал… взял деньги и запрыгал вниз по ступеням.

Ходила к Юрийу Борисовичу в мастерскую и купила «Зимнюю дорогу»: поле, разрезанное дорогой, последний снег - клочьями, вдали – лесок, над ним - три сосны, несколько березок – перед ним, и над всем – серое беспросветное небо.
Пейзаж отличный, но мрачный!
Наверное, по своей природе, Юрий Михно – одиночка, замкнутый одиночка-меланхолик, только и находящий свою тихую радость в бесконечных играх света и тени.

Когда к этой картине подобрала раму, а потом повесила в зале, то стала она центром комнаты.
А ведь несколько раз ходила в «Дубраву», смотрела на эту «Метель» (как назвала её) и всё-ё колебалась: звонить ли Михно или не звонить?
Но в последний раз… Посмотрела на неё, посмотрела, а когда, уходя, оглянулась, то словно кто-то крикнул:
да что ты думаешь!.. бери!.. твоя она!
Правда, опять томилась, - не нравились слишком густые заросли берёз слева, снова казалось: записал ими художник оставшееся ненароком место на холсте.
И, после долгих всматриваний, решилась позвонить ему… Согласился! Записал лишние березки, оставив только трогательную стайку, а еще в небе, слева, повесил тёмноватую тучку, из-под неё пустил (по моей же просьбе) чуть заметным светом пробивающиеся розовые лучи заходящего солнца. Правда, пришлось удлинить тени от берез, да и в воздухе прибавить того же, розоватого света, но теперь пейзаж «Метель»… а вернее – «После метели», пронизан заходящим солнцем, которое скользит… скользит и по крышам любимых окраинных деревенских хат Михно.

Долго не видела Юрия Борисовича, но недавно столкнулись в «Дубраве», и оказалось: жена выгнала его из дома из-за постоянных запоев, и он на несколько месяцев уезжал в Череповец, в котором у него есть приятели, и писал там картины, которые продавались хорошо, но вот, затосковал по семье, приехал, и теперь снимает где-то уголок.
И вид у него был несчастный и запущенный.
Чем помочь?

Сегодня позвонила, заказала ему повтор его же картины «Лодка», которую высмотрела в буклете: лодка у берега уже подёрнутой ледком реки, на другом берегу - хатки, лесок, и всё это укрыто только что выпавшим снежком. Пейзаж, конечно, радостный, с настроением, но сможет ли он повторить его… таким?

Нет, не смог... Получилось мрачно, плоско, нет ощущения чистоты выпавшего снега, нет и света.
- Борисыч… - посмотрела на пейзаж, улыбнулась виновато, - мне же хотелось, чтобы в картине было ощущение света, радости, как в той, что в Вашем буклете…
Помолчал… но тут же кивнул головой:
- Хорошо, попробую…
И ушел, сунув пейзаж в черный полиэтиленовый пакет.

Принёс «Лодку» через пару дней.
«Ой! - ахнула я про себя, - всё осталось почти таким же, как и было… Что же делать?»
Но ничего не сказала и отдала деньги.
А потом всё бубнила Платону:
- Нет, это не он писал «Лодку», это, наверное, его брат… он же только учится, вот и…
А Платон не соглашался:
- Да нет, думаю, что работа его, но просто он… Ведь пьёт же, а это – «многих славных путь».
Неужели так и есть?

Пришел снова не трезвый, и почти с порога заговорил:
- Вы представляете! Дочка заболела, хотел проведать её, а жена и говорит: а чего ты, мол, к ней ходишь? Она не твоя. - Увлекла его на кухню, стала утешать, предложила поесть… Нет, он словно не слышал меня и всё говорил, страдая: - Да я же вынянчил своих девочек! Да я же люблю их… Даже если и не моя Оксанка, ну и что?.. Я же без них жить не могу!
Сидел на кухне и, отказавшись от моих угощений, пил только чай.

Под Рождество в «Дубраве» заметила две его работы. «Ручеёк»: мостик через ручей, заборы окраинных хаток, а между ручьем и этими заборами – яркая, радостная поляна солнца.
И «Осень»: тропка, бегущая через мосток, в рощу и теряющаяся среди желтых берёз.
Работы, конечно, фотографичны, - нет в них того, прежнего Михно, - наверное, подлаживается под «массового покупателя».
Но ходила возле «Дубравы» кругами по скверу и всё думала, думала: брать ли?.. и вешать вроде бы уже некуда… и Платон будет ворчать, что, мол, лишние уже… да и слабенькие картины-то!
Но, в то же время, ведь Рождество скоро, а у а конечно! нет денег… а у меня есть, так пусть художник отпразднует! решила, наконец.
И позвонила…
И привёз их быстро, - я еще и домой-то не успела придти.

Снова приходил…
Стоял у порога в своей потертой и, наверное, единственной куртке, с открытой шеей, без шапки… а на улице уже и ветрено было, и стыло.
- Что ж Вы без шапки-то... и без шарфа? – заохала, - Давайте я Вам подарю вот этот, - и сняла с полки. - Мохеровый, теплый, красивый… - Вроде бы и отказался вначале, но потом взял, покрутил в руках, обмотал им шею…
Пригласила пройти на кухню, спросила: может, есть хотите? Нет, есть он не хочет… и чая, и кофе – тоже. И даже не захотел присесть тут же, у порога.
И стоял, почти прижавшись спиной к двери, и снова всё говорил, говорил: только жену, мол, и любит... и всю жизнь любил, и кроме неё не было у него никого, и уже не будет…
И снова был под хмельком.
Чем могла помочь?
А впрочем…

Договорилась со своим зятем, чтобы его брат, работающий в клинике по лечению алкоголиков, взял и нашего талантливого художника.
- Денег у него, конечно, нет, - сказала Артёму, - но картину Вашему брату он напишет.
И договорился…
Буду теперь ждать звонка Юрия Борисовича, что бы предложить ему лечение.

И пришёл...
- Что ж так долго Вас не было видно? – встретила улыбкой, - и на звонки не отвечали…
Похлопал по карманам, поискал мобильник, хмыкнул:
- Да я их теряю… Вот, за месяц уже третий…
Потом прошел на кухню, но ужинать отказался, а попросил пару мандаринов, что дозревали на окне. Сидел, посасывая дольки, а мы с Платоном уговаривали его попробовать лечиться. Нет, не хочет он… «пока, хотя однажды уже и пробовал… может, потом… как-нибудь, через месяц».
Но номер телефона клиники взял и вместе с деньгами, что снова одолжил, сунул в карман потёртой куртки.
Позвонит ли туда?

Да нет, когда занимал деньги, всегда возвращал.
А в предпоследний раз попросил пятьсот, через несколько дней, - еще столько же, и всё!.. запропастился куда-то.
Звонить ему не буду, а то подумает: из-за денег, мол…
Жалко. Ведь талантливым художником… был?

«Но иногда, чтобы утешиться, она грустно шутила про себя:
а, может, совсем одичав, сбежал он в свои любимые поля и леса?.. отыскал себе там полянку, сгородил шалашик и пишет, пишет свои картины?»

P. S.
Недавно ходили с дочкой на базар, - она, чтобы заказать рамку для батика, я – для пейзажа Михно. Рядом стоял незнакомый художник со своими работами, но стал помогать нам в подборе багета, потом увидел на моей картине автограф: «Юрий Михно» и тихо сказал:
- Хороший был художник…
- Почему был? – встрепенулась я.
- А помер он. Завтра сорок дней как…
И сердце моё оборвалось.

Но остались с нами его окраинные пейзажи, которые утешают, волнуют, радуют, - ведь из них «смотрит» на нас взволнованная душа художника.
Наш глубокий поклон Вам, Юрий Борисович Михно.
--------------------------------
«Окраинный художник» можно скачать бесплатно на SamoLit.Ru. 18.07.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.