Птичка на тонкой ветке-10

Часть IV – Турнир

Глава 9 (28) – Размышления сэра Бертрана де Борна

После долгих обсуждений мы решили, что вполне достаточно взять с собой пять человек: проводника, кучера и трёх слуг… Нам нужны были люди храбрые, надёжные, на которых мы могли бы полностью положиться.
Генри Райдер Хаггард, «Копи царя Соломона»*

-----
* Пер. Н. Маркевич.
-----

1
Занимательная вещь эта бумага. Или «бамбигия», как её ещё называют, хотя это неверно. По ней можно писать, на ней можно рисовать. Можно просто отбросить или даже сжечь, потому что выскоблить её как пергамент невозможно. Она недорога в изготовлении, она бела как свежий снег… Строки на ней могут стать стихами, могут стать любовной запиской, могут стать доносом… Чем-то она напоминает человека. Она близка нам, людям. Помещая в неё свою душу, мы творим незаметную магию, или… творим молитву?
Я разбираю свои старые бумаги, проглядываю нотные записи. Вот интересная запись, её мне подарил один мавританин… сарацин…
Гм. «Сарацин». Это вы здесь, в Европе, привычно именуете всех восточных людей этим названием, не разбирая, кого именно имеете в виду.
Есть арабы, есть сельджуки, есть сирийцы, есть бедуины, есть мамелюки Египта. Есть воины, есть священники, есть торговцы, есть простые крестьяне. Может быть, единственное, что их объединяет – сочетание покорности судьбе, а с другой стороны – их гордости. Помню, как вступив в одну из горных деревень, мы не нашли в ней ни одного человека. И причина их отсутствия была ужасна. Они все покончили с собой, бросившись в пропасть… Да, да, именно так. Они узнали, что идём мы. Они представили, как воины с крестами на одежде врываются в их дома, насилуют их женщин, убивают или отдают в рабство детей… И решили, что уйдут сами.
Война… она не щадит никого. Я побывал во многих схватках, не задаваясь особенно вопросами: за что идём и за что боремся? Да, я воин, и призвание моё – битва. Но когда случается такое…
Вспоминается Саладин.
«Почему же ты не принёс с собою лютни, молодой певец?»
Вот.
Вот где должны соревноваться меж собою люди! И именно этому должна быть посвящена их недолгая жизнь!
Ибо жизнь человека напоминает песню.
Мелодию её мы нащупываем пальцами правой руки; струны можно перебирать медленно, а иногда бросать на них пальцы, ураганными аккордами поражая слух людей; а можно чередовать то и другое – так по-разному бьётся наше сердце в зависимости от наших чувств и мыслей; а можно заставить их замолчать, прихлопнув струны ладонью.
Гриф лютни напоминает позвоночник. Как говорил мой восточный учитель, здесь требуется особенная чувствительность и точность пальцев, она должна стремиться к той тщательности, которую проявляет Бог, ведя нас по жизни, создавая ситуации, ставя перед нами цели, помогая определить задачи и… находить их решения, быть может?
В словах песни – наши чувства и мысли. Верно подобранные слова, слитые с мелодией напева в единое целое, раскрывают нам смысл существования. В этом существует великая ответственность певца и в этом – высокое мужество Слова.
Есть песня-марш, есть песня-танец, есть песня-молитва.
Но это ещё не всё.
Модуляции нашего голоса, его громкость и тембр?
Молчание… вернее, умолчание – что стоит за словами?
Настроение, с которым мы совершаем этот великий акт? – который есть акт любви, или молитвы, или нового рождения на свет? Наши чувства, мысли, идеи? К чему ты стремишься, во имя чего живёшь, зачем ты сочинил всё это, зачем, кому и что поёшь? Что за звезда ведёт тебя по жизни?
Присутствует ли в тебе любовь?
И что она, любовь? Бесплодное ожидание высшего счастья? Идея, что овладела твоими чувствами? Радужный кошмар, что прерывается жестоким пробуждением?
Или же она – в невольном сочувствии? В желании защитить, помочь, развеселить, развлечь, вызывая улыбку, привлекая внимание к себе?
Откуда же оно берётся, желание?
«Ах, как ты стараешься, милый – конечно, для меня, любимой…»?
Человеку не свойственно долго оставаться одному. Там, где это, волей случая, всё же происходит, он порывается разговаривать с собакой, или птицами, или цветком, или с самим собой, или со стенами своей темницы.
Полностью одинокий человек, презирающий общение – злобен.
Быть может, любовь – это поиски собеседника?
Мы не в силах, по своей природе, лицезреть Божества… так, поэтому, пытаемся увидеть Его в лучшем из Его творений?
Так маленькие щенки, разлучённые с матерью, к которой не могут прижаться, сбиваются, в конце концов, в одну кучу. И дело даже не в том, что им холодно, но в том, что они одиноки и ищут подобного себе.

О мои добрые, о мои милые, о бесконечно великодушные друзья мои! Как благодарен я Богу, что Он позволил мне встретить именно вас на моей жизненной дороге! Как вы меня понимаете, как мне сочувствуете, как поддерживаете в тяжёлые минуты! Как вы терпеливы к моей преждевременной старости в суждениях, как, подобно чуткому и умелому лекарю, понемногу, терпеливо помогаете мне избавляться от этой болезни!
Вы смиренно сносите мои ворчание и грубость. Вы тонко различаете, когда я расположен к общению, а когда желаю остаться наедине со своими мыслями. Вы не навязываете мне своего общества и не докучаете несвоевременными советами, но всегда рядом, когда я действительно нуждаюсь и в общении, и в советах.
Вы, которые, как и я, не раз смотрели глаза в глаза смерти, но никогда не бравировали этим. Вы, изведавшие любовь, но никогда не посмевшие бы смеяться над нею. Хотя, каждый из вас знает немало весёлых историй, но ни в одной из них нет и тени ни ненависти к человеку, ни издевательств над его страданиями…
С вами я вновь обрёл стихи и песни. С вами я вспомнил, что, помимо бесконечной и полной испытаний дороги, перемежаемой кровью сражений, сопровождаемой разочарованиями из-за лжи и предательств, дороги, что до того проходила в изнуряющей душу погоне за идеалом – в ней существуют и другие явления, когда залечиваются раны, когда уходит тоска, и начинает быть видимым свет вдали, и сама жизнь проявляет новый смысл.
Я стал очень бояться потерять вас, мои верные попутчики Свыше. Хотя, и предчувствую, что это, в конце концов, всё же произойдёт, и мы разойдёмся по своим мирам, сохраняя светлую печаль друг о друге.
О чём беседуем мы?
Не о сражениях или подвигах, и не о любовных победах, не о деньгах, не о славе… Мы стараемся не жаловаться на здоровье, не вступаем в склоки, не интригуем, не сплетничаем. Почему так? Разве так бывает? – спросил бы я ещё недолгое время назад.
Или мы, все мы чем-то отличаемся от большинства людей?
Или секрет всё-таки не в этом?
Я смотрю на себя в зеркало. Это удивительное изобретение. Пусть монахи твердят, что его изобрёл сатана, но в нём я наблюдаю не столь свои достоинства, сколь недостатки. Сатане сие невыгодно, он льстец и лжец, а значит, зеркало – изобретение Божье. Только Он, помогающий каждому из нас почувствовать своё истинное «я», а именно – совесть, мог бы подарить нам такое.
Я вижу холодные, без искорки тепла, настороженные глаза. Как будто сам себе хочу нанести удар или целюсь сам в себя из арбалета. И ещё я вижу губы, и они улыбаются.
Да, таков я и есть. Я привык ожидать засады… Помнится, славный де Гриньоль, что учил нас с Констаном мечевому бою, говорил: всякую минуту готовься к атаке. Не упускай ни одной мелочи. Настоящая опасность всегда возникает внезапно…
Но… эти мои глупые губы, что соприкасались с губами стольких красавиц.
А глаза постоянно ждали атаки.
Интересно, как там поживает братец Констан? Наверняка… да, ведь он женился… успел обзавестись детьми. Всегда был домовит и практичен.
А глаза у него – тёплые, с лукавинкой. Но губы – как мои глаза, всегда поджаты и нехотя бросают холодные высокомерные слова.
Тем не менее, повидаться бы… наверняка, он тоже заглянет на днях в Лимож.
И… а ты, моя досточтимая леди? Эх, я как сейчас вижу тебя пролетающей мимо, с развевающимися волосами, из которых вылетает и падает мне прямо под ноги букетик цветов… И слуга кричит: «дорогу, дорогу сеньоре Гвискарде Бургундской!»
Как-то ты встретишь меня?
Как-то я повстречаю тебя?
В особенности, сейчас, когда я – на распутье? Когда у тебя появилась соперница, и соперницу эту ты не знаешь… а знает лишь сердце моё?
Вот и улыбаются мои губы. Вот и светятся холодным огнём глаза…
Будь что будет.

Что поделать, коль жизнь – это странствие,
Не унять, не понять Колеса,
И ложатся дороги пространствами,
И ложится, и сходит роса…
Не найти, не обресть одинокому
Той, единственной тропки Земли…
А ты рядом – такая далёкая,
И такая родная вдали…

Откуда же оно берётся, желание?

2
…Интересно, что все мы что-то пишем. И даже леди Исидора – тоже пишет.
В канун отъезда я зашёл к ней в шатёр. Не знаю, зачем. Отчасти, быть может, затем, чтобы ещё раз уточнить наши роли на пути в Лимож, отчасти – ещё раз подивиться на её новых служанок: Миуру и Ахискалу, магией короля Эдгара превращенных в двух прекрасных девушек, светло- и тёмнокожую… Нигде и ни у кого в мире не бывало такой прислуги!
Моя… или… лучше – наша кентаврица, сейчас тоже человек, что-то писала, сидя за походным столиком. Кивнув мне, она, в то же время указала на плетёное креслице рядом с нею и жестом попросила молчать и не мешать какое-то время.
Мне это было хорошо знакомо – то состояние, когда боишься упустить мысль. О-го-го, увы, потеряешь – потом не догонишь…
От нечего делать, я, с её молчаливого согласия (просто разрешила глазами) стал просматривать кипу исписанных набело, готовых листов. И… чем далее шло моё чтение, тем больше возрастало вопросов.
– Вас что-то смущает, сэр рыцарь? – оторвавшись от работы, спросила она.
– Вне всякого сомнения… А… почему это может не смущать? Пишет какой-то монах Исидор…
– Сэр Бертран! – улыбнулась застенчиво она... (Боже, как ей идёт эта улыбка!) – А вам не случалось подписывать свои сочинения вымышленным именем?
– Но отчего мужским?
– Ах… по-моему, это так понятно. Повести, написанные женщинами, читают женщины. Но повести, написанные мужчинами, читают и женщины, и мужчины…
– Какой-то король по имени Медведь… Это что, намёк?
Она вновь улыбнулась:
– Это как хотите. Совпадение чисто случайное. Так вышло…
Супругу короля звали Гвиневра… это мог быть намёк на сеньору Гвискарду.
Вспомнилось: принцесса почему-то не была настроена сопровождать нас в Лимож. Ревность?.. правда, это вполне естественно. С другой стороны, она смиренно принимает мой выбор. Поступиться даже своей любовью, лишь бы был счастлив тот, кого любишь? На это способны немногие женщины. Тем более, что Исидора действительно прекрасна и, как всякая красавица, далека от самоуничижения, хотя… никогда не играет, предпочитая и казаться, и быть всегда одной и той же.
Наверное, сеньора Гвискарда тоже где-то такая как она… нет, лучше, конечно же лучше! – так утешал я себя, пытась вновь погрузиться в чтение.
Но её голос…
Есть люди, которые просто говорят слова. И есть люди, которые говорят с подтекстом. И за каждым словом разверзается бездна.
Иному шуту вольно летать привязанным верёвочкой и для вида хлопать искусственными крыльями: дескать, глядите, лечу – хотя бы над заранее подстеленными тюфяками.
Но очень немногие согласятся попробовать полетать на настоящих крыльях и над настоящей бездной.
И всё же, её голос.
Она как будто постоянно вспоминает что-то. Низкие тона внезапно проникают в речь, подхватывают речь снизу, как будто бы ребёночка, мягкой материнской ладонью, они словно идут из глубин памяти, их вибрации идут параллельно тексту.
Говорить в два голоса одновременно – это редко встречается…
– Какой-то меч… его надо вынуть из наковальни… Никто не в силах… Он становится королём, в отличие от других сумев сделать это… Хм… На что вы, собственно, намекаете, принцесса?
Она как-то, по особому, долго-долго взглянула на меня:
– Но ведь это так просто! – и прибавила с усмешкой, и в её голосе запели низкие тона:
– Не всякому, сэр Бертран, удаётся вытянуть меч из собственной наковальни!
И в этом опять была загадка.
Потом наш разговор прервал посыльный, позвали к королю… Но странные её намёки не выходят у меня из головы…

3
Стол был накрыт очень просто и по-летнему – дни стояли жаркие. Охлаждённое молодое вино, сыр, маслины, зелень, немного холодного мяса, свежие овощи и фрукты. Король Эдгар приветственно, с лёгким поклоном поднял кубок, отпил немного и сказал:
– Я приветствую за этим столом всех вас, моих добрых и надёжных друзей! Вас, досточтимый сэр Линтул! Вас, отважный сэр Тинчес! Вас, благородный сэр Бертран! Вас, прекрасная воительница Исидора! Вас, о царственный собрат мой, сэр Пикус, король Икарии!
– Признаться… – продолжил он после того, как мы утолили первый голод, – признаться, поначалу я вообще подумывал отменить этот поход. Если на то пошло, я мог бы просто помочь сэру Бертрану попасть на турнир в Лимож, а там – его дело. Однако, судя по знамениям ваших и моих оракулов, всё обстоит не так просто…
– Там вы сумеете общаться друг с другом, но местный язык понимать не будете, за исключением сэра Бертрана и… отчасти, сэра Линтула, конечно.
– Впрочем, именно там вы можете достичь цели ваших путешествий. Я говорю о таинственном предмете… Он может быть скрыт в какой-нибудь местной общине, может как реликвия храниться в одной из церквей или в одном из замков иоаннитов, тамплиеров или тевтонов. Может быть, его поместили в одно из тайных святилищ… ведь Лимож изрыт подземными ходами. В любом случае, его хранят как зеницу ока и вряд ли отдадут просто так. А это означает, что здесь нам потребуются усилия и разум не одного героя, а по возможности – ваши общие усилия.
– Я принял решение, – продолжил он, – подкрепить ваш отряд, отпустив с вами сэра Пикуса. К сожалению, в мире сэра Бертрана магия действует не так явно, как у нас. Посему, там вы мало можете рассчитывать как на мою быструю помощь, так и на помощь Таргрека… Да, сэр Тинчес, обходиться там, а возможно и драться, а возможно и принять участие в турнире вам придётся самому.
– Сэр Линтул! Вам, как Всаднику Кубка, предстоит особая работа. Во-первых, не исключено, что в том мире вы повстречаете одного своего старого знакомого. Он может быть участником или даже главой одного из орденов или общин. Тамплиеры? Новоявленные альбигойцы? Об этом сказать не могу. Во-вторых, на днях мне было пророчество. Оно гласило буквально следующее: «один кубок исчерпан, один погибнет, один восстанет». Подумайте. Загадку эту решать вам.

– Не идёт ли речь о Святом Граале? – не выдержал я.
– Возможно. Спешить пока не будем. На то оно и пророчество, чтобы сбыться! И за исполнением его стоят силы намного более высокие, чем наши человеческие…

– Простите, ваше величество, – вмешался Леонтий. – Возможно, этот предмет – действительно Грааль. Судя по преданиям, Грааль способен пребывать лишь в руках благочестивого, святого в мыслях и поступках человека. Тогда, отняв его, не упустим ли мы его, совершив этот акт греха?
– Это вам также предстоит выяснить, – согласился король. – На территории страны действуют лангедокские катары, недавно получившие прозвище альбигойцев. Вряд ли их, конечно, допустят в Лимож, но… Далее, неминуемо вам придётся столкнуться с могущественным орденом тамплиеров. Сам король Филипп-Август хранит деньги в их банке…
– Теперь… – продолжил король Эдгар. – Там будет необходимо и ваше присутствие, принцесса. Если в составе отряда будет присутствовать прелестная знатная дама, это усыпит бдительность и снимет многие сомненья… Правда, там вы будете пребывать не в облике кентавра, отнюдь. Неизвестно, чего можно ожидать от местных изуверов… Далее, ваши ум и смекалка, что вы неоднократно имели честь доказать, несомненно помогут в осуществлении наших намерений. И далее… Одних, как прежде, я вас в тот мир не отпущу. Каждого из рыцарей будет сопровождать оруженосец. Помимо того, я придам вам в помощь отряд всадников, числом не менее десятка. Всего… включая слуг, двадцать четыре человека, не считая лошадей… Шатры, палатки, съестные припасы, дополнительное вооружение… Весьма представительный вид будет у вашего отряда! Теперь распределим роли…
– Сэр Линтул! Вы – богатый и знатный сеньор… титул и происхождение найдёте себе сами. Вы сопровождаете принцессу Исидору в её поездке. Что касается остальных, здесь замечаний нет. В Лимож будут стекаться многие рыцари из разных земель и стран, а знание реальной географии в ту эпоху ощутимо хромает. Посему, особых придирок со стороны герольдмейстеров я не предвижу. Тем более, если вы будете следовать под знаком особого ордена, которых в ту пору организовывается немало.
– Может показаться, что все эти приготовления излишни. Но учтите: эта миссия будет гораздо более серьёзной, чем две предыдущие. Так, более чем вероятно, что вам придётся вступать в сражения, и меряться силами с врагом не только на турнире. О вашем вооружении, равно как о доспехах и одежде, равно как и о необходимых подарках, кои вы обязаны будете преподнести царственному брату нашему, королю Филиппу-Августу, позвольте позаботиться мне… О чём говорит ваш оракул, сэр Линтул?
– Он печалится о скором расставании со мной… Он радуется, что по дороге я встречу не только Врага, но и Друга…
– А ваши чётки, досточтимая Исидора?
– Руны Турс и перевёрнутая Пайнтра… Затруднения и возможный обман!
– Возможны потери… невосполнимые… Потеря иллюзий… Сознательный уход от самообмана… А ваши, сэр Пикус?
– Я вижу сразу четыре прямых руны… Ого! Ансуз, Золь, Тейваз, Рейдо! Это добрый знак!
– То есть, четыре пограничных знака: Слово, Добро, Отвага и Знание Пути… Трудности, но трудности преодолимые… Вперёд! Да сопутствует удача рыцарям Ордена Бегущей Звезды! И да пребудет на всё Высшая Воля!..





Глава 10 (29) – Телле из Лангедока

Державный Карл, наш славный император,
Семь долгих лет в Испании сражался,
И до моря вся горная страна
В его руках; сдалися Карлу замки,
Разбиты башни, грады покорились,
И стены их рассыпались во прах…

«Песнь о Роланде»*

-----
* Пер. Ф. де ла Барта
-----

1
Дорога, где оказались они на этот раз, вела, как объяснял сэр Бертран, к Лиможу, и совсем скоро должны были начаться его владения. Несмотря, что долгожданный Лимузен был необыкновенно близок, командор не торопил коня. Суровый и молчаливый, одетый ныне не в доспехи – что везли за ним оруженосцы, но в обычные одежды знатного дворянина своего времени, он неспешно возглавлял отряд. Чуть поодаль продвигались Леонтий и Тинч, далее следовали сеньора Исидора и паланкин со служанками, что везли малорослые икарийские лошадки, а замыкали колонну всадники – конные стрелки, которыми предводительствовал Пикус.
Запасные кони, вьючные лошади, наконец, оруженосцы и слуги – всё это предавало шествию пышный и значительный вид. Со стороны можно было подумать, что в Лимузен въезжает сам король… Правда, сэра Бертрана это совсем не радовало. Он размышлял над словами принцессы… и, чем больше размышлял, тем становился мрачнее. В конце концов, он решил рассказать о вчерашнем разговоре Леонтию.
– Что ж… – отвечал ему сэр Линтул. – Её действительно бывает трудно понять, она не простая девушка. Ты заметил, очевидно, что она почти никогда не выпячивает губы и не морщит лба, и не страдает излишней жестикуляцией – просто наблюдает и делает выводы. На её лице отражены то ли внимание, то ли спокойное сочувствие… иное сочувствие мужчины приняли бы за знак повышенного интереса к собственной персоне, но она умеет заставить соблюдать дистанцию. Правда, вспоминая нашу первую встречу…
– Это не в счёт, сэр Линтул, это не в счёт… – заметил рыцарь. – То был лишь первый вечер, мы совершенно не знали друг друга…
– Ты хочешь, чтобы я дал тебе какой-нибудь совет?
– Нет, напротив. Иногда мне хочется с кем-нибудь поделиться своими мыслями. Найти созвучие, попробовать, насколько верно настроен я как инструмент Господа Бога. А вы, досточтимый Леонтий, гораздо старше и опытнее меня. К кому, как не к вам мне обратиться в подобном случае? Меня влечёт мой Лимузен, мой замок Аутафорт, меня влечёт мой обет сразиться за руку и сердце благородной сеньоры Гвискарды Бургундской… и всё же, я полон сомнений… Возможно, меня ждёт возврат к прежней жизни: это новые интриги, ссоры, новые дрязги, конфликты с братом моим Констаном, переписки и договоры с соседями, те же враги, те же сомнительные друзья… Почему я не погиб ещё там, где-нибудь при Арсуре или под стенами Акры… Понимаете, ведь она права: наковальня, сэр Линтул, наковальня!
– Тогда… тогда, по-моему, вам, сэр Бертран, следует просто двигаться дальше по своей дороге. Будь что будет, и будущее покажет. На всё Божий суд…
– Ха! Неужели все таможенники такие толстые?! – прервал их беседу Тинчес.
За поворотом дороги их ожидал внушительных размеров бруствер, широкий проход меж брёвнами которого загораживали полуоткрытые сейчас ворота. В отдалении паслись кони, за обочиной, поодаль были разбиты три шатра и несколько палаток. Отряд не менее двух десятков воинов, одетых в чёрное, но с белыми нагрудниками с красным знаком стрельчатого креста охранял эту новостроенную крепость. Часовой, выступив вперёд, поднял руку, приказывая путникам остановиться.
– Блокпост, – на своём языке констатировал Леонтий.
– Ага… Ну, начинается!.. – не преминул вставить своё слово Тинч, нащупав сзади, под плащом, ребристую головку шестопёра. Конечно, вооружиться мечом в обстановке этой эпохи было бы традиционнее, но сэр Тинчес запасся более привычным для себя оружием.
– Рыцари Храма, сиречь тамплиеры, – устало молвил сэр Бертран. – Кьяри, спроси, что ему угодно. Да скажи, что беседовать я буду не с ним, а с его начальником. Да прибавь, чтобы он опустил свою дурацкую руку, покуда я не отсёк её по плечо!
Бородач Кьяри, оруженосец командора, подъехал к храмовнику. После недолгих переговоров, из ближайшей палатки был вызван начальник охраны, с любопытством уставившийся на знаки креста и розы на одежде путников.
– Кто вы такие и что здесь делаете? – вопросил его командор. – С каких это пор сэру Бертрану де Борну мешают въехать в пределы его владений?
– Мы – смиренные служители бедного воинства Христова! – поклонившись, отвечал ему начальник. – Согласно договорённости короля французского, а также с недавних пор и нормандского, его величества Филиппа-Августа с магистром нашего Ордена, мы несём охрану этого пути. Знаете, господин, ведь всякие людишки здесь проходят, а бывает, что и прокажённые, что и чумные, что и колдуны и ведьмы, что и вообще всякие и всяческие разбойники…
– Разбойники, дурак, дорогами не ходят! – прервал его де Борн. – Отвечай, с какой стати я вынужден разговаривать здесь, с тобой? Я что, чёрт подери, похож на прокажённого или колдуна?!
– Бывает, просачиваются еретики из Лангедока… – неуверенно произнёс служивый и снова посмотрел на знак розы и креста на плече командора.
– Катары кресту не поклоняются, и это тебе известно. Если ты любопытствуешь, то повторю, что я, сэр Бертран де Борн, хозяин этих мест, всего Лимузена и замка Аутафорт, возвращаясь из крестового похода, вступил в священный Орден Бегущей Звезды, командором которого ныне являюсь. Тот знак, что ты видишь – это Воля Христова, крест, и Сердце Христово, роза… Тебя удовлетворит этот ответ или…
– Простите, благородный сэр командор… – недоумённо прошептал начальник стражи. – Но ведь, насколько мне известно, сэр Бертран благоволит более нашему Ордену… Я, невежда, никогда не слыхал об ордене Розы и Креста, простите мою дерзость…
– Всё это глупые слухи! – оборвал его речь рыцарь. – Возможно, ты путаешь меня с моим братом Констаном, который готов водить дружбу с самим сатаной, лишь бы первенство осталось за ним… Короче, ты смеешь требовать с меня денег за въезд в мои собственные владения? Я правильно понял?
Стражник облегчённо вздохнул.
– Мы лишь исполняем приказ… Благородный рыцарь, согласно распоряжению устроителя празнества, сэра Адемара, досточтимого виконта Лиможского… Всего по лиару с человека и по поллиара с его коня… Деньги эти должны пойти…
– Ясно! На устроение постоялых дворов и гостиниц, провонявших клопами… Кьяри! Заплати ему сколько он требует, и отправимся, ради всего святого, дальше! Нам пора уж где-нибудь устроиться на обед и отдых, а от этих святош за версту разит ладаном и луком!
Как только появились деньги, недоразумение, как по мановению волшебной палочки, сразу уладилось, и дальнейший путь отряда проходил беспрепятственно.
– Однако, это странно, – бормотал под нос сэр Бертран. – Что он там болтал? С каких это пор тамплиеры – и я! водим дружбу? Или меня снова мешают с графом Пуату?* Ничего не понимаю!..

-----
* Граф Пуату (Пуатье) – Ричард Львиное Сердце, вопреки Вальтеру Скотту действительно водивший самую крепкую дружбу с рыцарями Храма.
-----

Перекусив, отдохнув и, по настоянию командора, всё же облачившись в доспехи, друзья отправились дальше. Правда, свои доспехи наотрез отказалась надевать Исидора, заявив, что её и так окружает множество доблестных мужчин, а коли так – ей нет никакой надобности вооружаться самой… и с этим все вполне согласились.


2
Несмотря на то, что солнце упрямо шло к закату, на дороге, время от времени, им непрерывно попадались и настороженно их сторонились и одинокие путники, старавшиеся к наступлению ночи держаться по возможности невдалеке друг от друга, и весёлые ватаги молодцов-мастеровых, и вооружённые кто арбалетом, кто луком вояки – желавшие принять участие в соревнованиях по стрельбе и метанию дротика. Встречались такие же, как они, в одиночку или в сопровождении слуг, оруженосцев и пажей, рыцари, с завистью поглядывавшие на великолепное снаряжение наших друзей – король Эдгар не поскупился. Катились запряжённые волами повозки с поклажей-товаром, и возчики недоверчиво косились на вооружённых путников и указывали пальцами на принцессу Исидору, не пожелавшую расстаться с неведомым в этих краях зонтиком. Встречались и словоохотливые попутчики, и монахи, что с любопытством изучали кресты с распятой розой, и герольды, и книжники, но вести долгие разговоры с ними не входило в планы командора, который постоянно подгонял Караташа и всё говорил, что недолго осталось им идти до его наследственного замка – Аутафорта…
Прямо посередине более скромной, уходившей в сторону тропы-дороги, на которою им надлежало в конце концов свернуть, сидел на корточках человек, одетый в рубище. Острые внимательные глаза его глядели из-под тряпицы, которой была обмотана голова. В ладонях своих, тоже кое-как перебинтованных, он держал длинный посох, который упирал перед собою, чтобы не упасть. Он чуть было не попал под копыта Караташа – чем вызвал гневный окрик де Борна: дескать, нашёл где просить милостыню – посреди дороги!.. Наверное, ты не только хромой да увечный, но и слепой!..
– Тем более, благородный сеньор, тем более! – отвечал тот, не желая сдвигаться с места. – Только заботами Бога и святого Михаила, только ими и держусь… Да ещё милостью добрых господ, таких, как ваша милость…
– Ладно, счастье твоё, что я сегодня добрый… – смягчился рыцарь. – Лови!
Попрошайка, несмотря на мнимую подслеповатость и увечность, ловко ухватил монету…
– Это какая же? – озадаченно спросил он. – Неужто золотая? Солид? Э-э-э, сеньор…
– Ты ещё и неблагодарен, глупец? – спросил его рыцарь.
– За золото? Благослови вас, добрый сеньор, Бог и святой Михаил! Только вот, посудите сами – куда я пойду с таким богатством? Всяк подумает: вот, у него есть золото. А иной подумает: вот, наверняка, золото это он украл. А ещё и третий подумает: а не выходит ли этот парень ночами на просёлочные дороги, грабить мирных путников? Не из тех ли он ребят, на которых, бывало, устраивает весёлую лесную охоту его милость сэр Бертран де Борн, хозяин этих мест?
– Погоди. Ты сказал: Бертран де Борн? – вмешался Леонтий. – Так ты его знаешь?
– Как бы не знать… Видите эту повязку на голове? Не далее как сегодня утром сэр Бертран, проезжая мимо, изволил благословить меня семихвосткою по лбу…
– Как… Погоди… Ведь сэр Бертран… он ведь в крестовом походе?
– Говорят, пару лет назад уезжать-то – уезжал, да вот только через пару дней вернулся. И ныне его резиденция здесь, правда, сам он не далее как утром изволил отправиться в Лимож, на рыцарскую потеху, что устраивает их величество Филипп II Август, благослови его Бог и святой Михаил…
– Что за чушь ты несёшь! – перебил его рыцарь. – В этой местности проживает всего один Бертран де Борн, и он перед тобой!
Путник как будто и не удивился…
– Так что, досточтимый сэр рыцарь, кто бы ты ни был, ты – бескорыстный и щедрый человек, но прошу – возьми свою монету назад, – сказал он, протягивая обратно блестевший при закатном солнце солид. – А если хочешь меня чем-то утешить в странствиях и бедствиях моих – помоги мне лучше немного едой.
– Сэр Бертран! – сказала Исидора. – Здесь что-то не так…
– И почему мы все так хорошо понимаем речи этого бродяги? – недоумевал Леонтий. – Такое впечатление, что он – один из нас!
– А не взять ли его с собой? – предложил Тинч.
– Хорошо. Расспросим его дорогой, – решил командор. – Эй! Ты, я надеюсь, не против?
– Бог и святой Михаил… – начал было вести обычную речь попрошайка.
– Кьяри! Коня ему! – приказал сэр Бертран де Борн.

3
Как это ни покажется странным, бродяга в седле держался вполне уверенно.
– Откуда ты? – поинтересовался рыцарь. – Ты – свободный человек?
– Интересный вопрос. Да, куда свободнее…
– Ты очень складно говоришь для простолюдина. Кто ты? И кто твой святой?
– Родом я из Лангедока, благочестивый господин. Семья наша испокон веков промышляла бортничеством. И мне пришлось полазить по деревьям… А потом пришёл его светлость добрый граф Раймонд Тулузский, и войска его прошли по нашим землям как саранча, что не сожрали – то пожгли. А рощицу нашу заветную срубили под корень и продали венецианцу Дандоло. И какую рощицу! Нашу, исконную, с её вековыми стволами и дуплами, где по исходу лета можно было отыскать столько благословенного мёда… Из сосен, говорят, получаются великолепные мачты, что поделать… Да вот только, знаете ли, сэр рыцарь, вековая сосна, медовое дерево, стоит как хороший боевой конь со всею сбруей… Целые семьи этим кормились… Никого у меня нет, и семьи нет, жениться я так и не собрался… Нанялся в войско, путешествовал, бродяжничал, снова воевал… Да, а после, в Генуе, нанялся матросом на судно, что намеревалось посетить далёкий благословенный Винланд, землю чудес и богатств невиданных. Месяц пробирались мы берегом до Нормандии, а там – налетели на нас лихие разбойнички, и попал я в рабство к маврам… бежал… пробирался морем и полем назад… И вот, месяц назад, почти дома, в Лангедоке, случилось мне попасть в передрягу. По лесу прохожу – чу, знакомое гудение. И запах… И потёки по стволу… Ах, как захотелось мне мёду! Только вот не принял я в расчёт, что на стволе – знак, что рядом – селение, а жители его – еретики-катары, что своих обычаев держатся, и креста не чтут, а за воровство – живьём да в землю. Или с распоротым брюхом гоняют по селу, тоже радости мало. Ну, меня хоть и поймали тут же лесники… но смилостивились, закапывать не стали. Просто обмазали мёдом, да и там, неподалёку, оставили. Не просто так оставили, правда. Заставили обнять толстенный осиновый ствол, а руки с той стороны прибили колышком. Дескать, пусть разбираются с тобою либо чёрная пчёлка лесная, либо сам лесной владыка… тот, что намалёван на вашем щите, сэр рыцарь… а там их много! Вот так, придёт и откусит мне ноги! Вишу я на этом древе, едва касаясь ногами земли, мухи лицо облепили, пчёлки мои добрые тоже… стараюсь не пошевелиться… Солнце печёт…
– Да! А святой у меня самый главный – это моя матушка, Дева моя Пресвятая, что была и будет. И пусть мне кто угодно докажет, что это не так!.. Она называла меня «Телле», что означает на нашем наречии «непоседа»… Так меня можете называть и вы, если вам угодно, доблестные господа… И пришла она ко мне в видении, и отмолила, и колышек-то тот из пястей моих и вынула. Очнулся я под деревом, с дырами в ладонях, но живой. И – бегом из Лангедока!
– Ты остроумен и забавен, – улыбнулась Исидора. – Как ты посмотришь на то, что я найму тебя шутом?
– Что же… – отвечал ей Телле. – Все мы по жизни – шуты, как нас ни величай. Вот, взять, хотя бы, тебя, сэр командор…
– Что ты сказал? – не понял сэр Бертран.
– Погоди, погоди, – сказал Леонтий. – Что ты имеешь в виду?
– Была такая притча. Встретились как-то молодой пёс да старый пёс. У молодого много прыти, знай, гоняется за своим хвостом, да приговаривает, дескать: вот поймаю хвост, так открою Истину…
– Истину?
– Да, так, ни много, ни мало… А старый ему сказал так: был я молод, и я гонялся за этим. А сейчас понял, что смысла в том, чтобы ловить свой хвост нет никакого. Ведь он и так всегда при нас, дружище!
Сэр Бертран улыбнулся и коротко хохотнул.
– Так ты считаешь, что, например, я…
– Ну почему только ты…
– Великолепно! – констатировал Леонтий. – А что ты ещё знаешь?
– Да немало, признаюсь. Все эти байки сопровождают меня, где бы я ни был. Пчёлки это мои, пчёлки…
– А загадки ты знаешь? – спросил Тинч. – Что это такое: круглое, потом квадратное, синее, потом зелёное, в мешке и не в мешке, и вдобавок пищит?
– Ага, так… – задумался Телле. – А давай-ка, сэр рыцарь, договоримся вначале. Если я не разгадаю загадку, то даю тебе реал. Если ты не разгадаешь – то даёшь мне пять реалов. Идёт?
– А идёт! – согласился Тинч. – Ну, и каков будет ответ на мою загадку?
– У неё нет точного ответа. Скажу я, что это яблоко, ты возразишь, что это кусок теста. Скажу, что кусок теста, ты скажешь, что это яблоко… Почему синее или зелёное? А покрасили! Причём тут мешок? Моё яблоко, куда хочу, туда прячу… Вот только почему пищит?.. Что-то не пойму, и с меня реал.
– А пищит – это чтобы ты не догадался! – расхохотался сэр Тинчес. – Хорошо, давай твою загадку!
– Что за зверь такой: сидит на дереве – три лапки, спрыгнул с дерева – четыре лапки?
– Глупость какая-то! – вмешался сэр Бертран.
– Напротив, напротив! – возразила Исидора.
– Так… Бедный Тинчи! – молвил Леонтий.
– И что же? – настаивал на ответе Телле.
– Инта каммарас… Ну, не знаю! Бог с ними, с реалами. Сдаюсь. Что за зверь такой?
– Эх… Кабы я сам об этом знал… – притворно смутился Телле. – Короче, коли я и сам не знаю ответа, с меня ещё один реал. А с вас, сэр Тинчес – пять. Если же отнять мои два… Итого, с вас всего три реала, сеньор!
– Мошенник!.. – давясь от смеха, ответил Тинч и потянулся за кошельком. – Ты честно заработал эти деньги…
– Оставьте деньги при себе, сэр рыцарь. Вы и так платите мне наилучшей монетой на свете – вашей дружбой. Ваши искренность и сочувствие… это сейчас так редко встречается. И для меня и действительно сейчас не будет лучшей доли, как немного поскитаться с вами по миру…
– Мы не найдём одеяния шута в наших вещах, – сказал командор. – Да оно тебе и не нужно. Достаточно будет простого дорожного платья. Что ж… ты двадцать пятый в нашей команде, а число двадцать пять, как говорит сэр Линтул…

– Командор! Сэр командор!
Это был Пикус.
– Темнеет, сэр командор! К тому же густеет туман, и спустя малое время… час… вокруг всё будет темно и сыро.
– Да, действительно, – сказал Леонтий. – Эти деревья загораживают нам весь обзор. Далеко до замка?
– Ещё где-то часа полтора езды… Впрочем, возможно, вы правы, сэр Пикус. Мы весь день в дороге… К тому же ломиться в ворота, когда все его обитатели, за исключением стражи, легли спать (а спать у нас ложатся рано)… К тому же, в мои планы не входит обосновываться в Аутофорте надолго, даже хотя бы и на ночь. Нас ждёт Лимож!.. Ладно. Пусть так и будет… Ты прав, бродяга: что толку гоняться за тем, что и так никуда не убежит!.. Мы разобьём шатры здесь… хотя бы на той поляне, там, в овражке бьют ключи… А замок посетим… хотя бы завтра утром. Возражений нет? Всё, становимся здесь!..

4
Телле очень быстро подобрали одежду. Раны его осмотрела сама принцесса, и Тинч заверил Телле, что её знание – это самое верное, наследственное, дескать, в своё время её мать излечила ему перебитые ноги.
Впрочем, следы плети вполне зажили, а глубокие раны на ладонях затянулись, и Исидора ограничилась простой повязкой со вкладышем, пропитанным бальзамом.
– Красное вино, розмарин, масло и соль? – сразу же определил больной.
– Ты очень многое знаешь, – сказал сэр Бертран.
– Немудрено… – загадочно хмыкнул Леонтий.
– Ты, вероятно, учился где-нибудь?
– Вся наша жизнь – это урок и наука, – отвечал ему Телле.
Они кружком восседали у главного костра, что был разведён неподалёку у шатра командора. Спустилась ночь, и сквозь дымку тумана просвечивали звёзды.
Оруженосцы и слуги размещались у костров вокруг. Безмолвные воины короля Эдгара окружали лагерь, на стволах их деревьев играли отблески огня.
– Говорили мне, – задумчиво молвил Пик, – что в древности эти два слова означали наказание. Мол, будет тебе урок, будет тебе наука!
– Можно и так, – сказал Телле.
– А я слыхал, – в тон им сказал Леонтий, – что само слово «человек» означает того, кто весь век учится. И учиться – его основная обязанность, поскольку ТАМ он обязан будет отчитаться перед Всевышним в первую очередь именно за это.
– За то, что он изучил или за то, что представлял себе? – решила уточнить Исидора.
– Там узнаем, – усмехнулся писатель.
– А скажи-ка мне, Телле, – начал свой вопрос де Борн. – Как ты полагаешь, учёный человек, правильно ли, верно ли я провожу науку свою?
– Конечно же неправильно! Конечно же, неверно, сэр рыцарь! – оживился тот. – Но в этом весь смысл!
– Какой же смысл может быть в бессмысленности?
– На вопрос этот отвечу тебе вопросом. Ребёнок – он осмысливает что творит и что делает?
– Смотря какого возраста ребёнок…
– Так вот, по моему скромному мнению, для Бога – все мы самые ранние дети. Но разве отец и мать откажутся от своего дитяти лишь только потому что он, по неразумению своему, проказничает или делает разные глупости?
– Был у меня в детстве такой случай, и я его запомнил. Я… мне было года четыре, не больше… мы тогда проживали в этом самом замке, в Аутафорте… заинтересовался как-то огнём в очаге. Меня привлекал и манил этот огонь, быть может, во мне говорила сама судьба моя, ибо жизнь моя проходит в огне… Я, по недоразумению, совал и совал в него руку. Мать моя всячески старалась, чтобы я этого не делал… ну как же, обожжётся дитятко! А отец мой, Итье, однажды застав такую сцену, вдруг схватил мою руку, да как сунет в самый огонь! Я, конечно, обжёгся, вырвал ручонку свою, заплакал! Мать была в ужасе от поступка отца… Но! Зато, познав что есть огонь, я больше никогда его не искушал и её не мучил… Наверное, Бог с каждым из нас творит то же самое?
– Всё узнать и познать… – сказал Тинч. – Всё увидеть и познать. И обжечься, и понять природу вещей…
– Наверное, ты прав и ответил верно на вопрос, – подвёл итог Телле. – Правда, на мой взгляд, всё ещё далеко не так просто…
– Например, ты, сэр Бертран (а ты истинный сэр Бертран де Борн, и теперь я в этом готов поклясться!)… Вот, познал ты всю горечь войны, и видел и смерть, и лишения, и всю несправедливость победителей, и всё горе побеждённых, ты был как гладиатор на арене, за которым наблюдают, попивая вино, высокопоставленные зрители, и делают ставки на тебя, и вращают деньги, которые тебе и не снились… Ты прошёл эту… как мне сейчас подскажет сэр Линтул…
– «Горячую точку», – откликнулся Леонтий.
– Да… И вот, ты, разочаровавшись в смысле этой бойни, бежишь назад, на родину. Ты надеешься, что там… вернее, здесь, всё осталось как было. Ты гонишься за своим прошлым, но его давно нет. Тебя ожидает разочарование, ибо в одну воду…
– …два раза не входят, – продолжил Тинч. – Как сказал Гер Оклит.
– Гераклит, – мягко поправил его Телле.
– А в действительности, откуда ты набрался такой премудрости? – спросил Леонтий.
– Мало ли откуда… Дело не в этом. Вы гонитесь за Чашей Надежды, а она, быть может, давно с вами. Вам необходим предлог, вам необходим символ, вы желаете пощупать огонь, хотя внутренне давно с ним знакомы…
– Если это Святой Грааль, – вмешался в его речения сэр Бертран, – то где он способен пребывать? В Лангедоке, у катаров?
– Это вряд ли, – сказал Леонтий. – Возможно, чаша эта и пребывала там в начале времён, но сейчас сам Бог бежит из Лангедока…
– В Англии, в аббатстве Гластонберри?
– Далековато. Есть такая легенда, правда, но вряд ли святой Иосиф Аримафейский вздумал потащить её так далеко из мест Обетованных…
– Может быть, у тамплиеров? – предположила Исидора.
– Вот это может быть. Правда, если судить по их делам… Грааль не может пребывать в столь нечестных и жаждущих богатства и власти руках…
– Лимож изрыт подземными ходами, – вспомнил рыцарь. – Я слыхал об этом. Может быть, имеет смысл заглянуть туда? Говорили, что в них когда-то скрывались первые христиане, а ныне проводят свои потайные обряды рыцари Храма… за что их порицает Папа Римский…
– Так или иначе, – сказал Телле, – но вам, хотите или нет, придётся сунуть руку в этот огонь. И, быть может, разгадка тайны, окажется совсем неожиданной… А сейчас… я осмелюсь предложить вам это, мои высокопоставленные друзья, не лечь ли нам спать? Все наши уроки и науки – впереди, и сего не избежать никому…





Глава 11 (30) – Замок Аутафорт, из дневника Леонтия

Скажите, кто я? Видно, я не Лир?
Не тот у Лира взгляд, не та походка.
Он, видно, погружён в глубокий сон?
Он грезит? Наяву так не бывает.
Скажите, кто я? Кто мне объяснит?

Вильям Шекспир, «Король Лир»*

-----
* Пер. Бориса Пастернака.
-----

В гневе начал он чудесить…

А.С. Пушкин, «Сказка о царе Салтане»


1
Ночь прошла без происшествий.
Утром мы с Тинчем, прихлёбывая вина с ключевой водой, посиживали на стволах у костра и с удовольствием наблюдали за сэром Бертраном. Рыцарь ещё с вечера приказал слугам приготовить несколько вёдер воды и теперь занимался обливаниями. Он рычал и пыхтел, перемежая ругательства криками восторга, и шумел нарочито: в шатре принцессы наблюдалось шевеление, а временами из него выглядывала любопытная мордочка, чтобы быстро скрыться, сообщить, после чего из шатра доносился новый взрыв дамского смеха.
Телле, которому был предложен завтрак, смотрел на командора и улыбался. Я увидел нечаянно, что он не просто наблюдает, нет – он, по-актёрски, опробовал этот образ на себе, дабы почувствовать и нарастающий жар утреннего солнца, и внезапный ожог ледяной водяной массы на разгорячённом теле… Он чувствовал это, как чувствовал это неподалёку от него человек и… смеялся, и радовался при этом.
Сегодня он был менее многословен, чем вчера. За неторопливым завтраком, среди воинов охраны, рассказывал что-то… кажется, развивал идею, что всё на свете – пчёлы, и весь мир состоит из таких маленьких пчёл, и человек из них состоит тоже. Почему у меня так быстро затянулись раны? – вопрошал он и сам отвечал: а потому, что я попросил сделать так моих пчёлок. А что бальзам не на меду? – так ведь это особые пчёлы…
«Не любо – не слушай, а врать не мешай» – так, кажется, гласит известная пословица.
Он, разумеется, в чём-то походит на помешанного, да и впрямь – если человек подвергся тому испытанию, о котором он повествовал вчера, голова у него не может быть в полном порядке… Светлые, необычные для юга Франции волосы, очевидно его предки родом всё-таки с севера или с востока, откуда-нибудь из южной Саксонии. Глаза светло-серые, такие бабушка моя покойная, помнится, называла «чухна белоглазая»…
Да, интересный парень этот Телле – Божий человек.
Признаться, поначалу, вчера мне припомнился мой визит в Волошскую пустынь, да и предупреждение короля Эдгара: «не исключено, что в том мире вы повстречаете одного своего старого знакомого» – это более чем понятно. С другой стороны… а почему бы не наоборот, и это радует.
Чего не может диавол, но может Бог? Сочувствовать и радоваться за другого, будь то человек, будь то какое другое живое существо. Бог лишен чувства юмора? Ага, ага, ага, вешайте лапшу на уши кому другому… В этом вопросе достаточно мнения великого Эко, знатока-медиевиста с его «Именем Розы»…
Потому как сатана, как его ни называй – это целесообразно подобранный идиот, неспособный на истинные чувства.
А Бог – это, всё-таки, Бог… Бог человечен, и не надо лепить из него какого-то благообразно-холоднокровного «Хозяина». Он любопытен, он не прочь пошутить, ему неинтересны лишь те, кто действует по отлаженным схемам, превращая Им данную жизнь в источник страданий, гордясь и похваляясь сими страданиями, как будто в жизни не бывает и не должно быть хотя бы маленьких, но всё-таки радостей.
В каждом из нас заложено что-то от Него, что-то от… да, Бог бы с ним…
В этот поход я решил не брать с собой ни автомата, ни гранат. Я – не марк-твеновский «янки» – крушить рыцарей гранатами.
Специально упросил де Борна, за несколько дней до выезда, дать мне несколько уроков обращения с копьём – а вдруг кто вызовет? Сэр Бертран охотно согласился и мы помчались друг на друга!
Признаться, у меня получилось не очень. Это весьма непросто – удержать на весу четырёхметровый шест, да ещё его нацеливать, обязательно в щит или шлем противника. Целить в корпус или коня правилами турнира не поощряется, за такое, как пояснил рыцарь, могут и верхом на ограду посадить.
Словом, сшиблись мы с ним и – оба потеряли копья.
Командор расстегнул ремешки шлема, подъехал, стащил шлем с головы и я увидал, что он хохочет.
– Нет! нет! – восклицал он, борясь со смехом. – Довольно! Более никаких уроков! Никаких уроков! Нет!..
– Отчего же?
– Где вы научились таким приёмам, сэр Линтул? Ну, вот так покручивать копьём?
– Нигде… Хотя… копьё – это ведь то же, что рулевое весло. Когда-то в молодости мне доводилось водить плоты по Енисею…
– Ах-ха-ха-ха-ха! Весло, говорите, сэр Линтул? Замечательно! Вот так и действуйте!
– Я что-то делаю неправильно?
– Ха-ха-ха!.. Ничего! Ничего!.. Вы ничего не делаете правильно! А если серьёзно – голову даю в заклад, что своими манипуляциями с оружием вы собьёте с толку любого противника! А это, согласитесь, залог победы!
Любопытно, насколько спокойно я отношусь к происходящему. Не так много времени прошло с той минуты, как я в том весеннем дворе наблюдал за голубями и сиренью, и, кажется, планы на лето пытался строить…
Сколько времени прошло там? Сколько здесь? И что оно, это «здесь»?
Прибрёл Пикус, а с ним ещё пять человек охраны.
Всё вокруг дышит спокойствием.
Наконец, из дамского шатра, придерживая складки платья, показалась принцесса в сопровождении служанок.
Весь наш лагерь любуется тем, как умывается сэр Бертран… Могучий, мускулистый, с недавно отпущенной бородкой – за которой он прилежно ухаживает – молодой Геракл, да и только.
И только сейчас большинство из нас увидели множество шрамов, то здесь, то там покрывавших его великолепное тело…
– Ну, что? – закричал он нам, растираясь полотенцем. – Кто со мной до замка?

2
В путь до замка мы отправились всемером: де Борн, Тинчес, я, три наших оруженосца и принцесса Исидора, не желавшая, чтобы за её оружием ухаживал кто-то помимо неё. Впрочем, Кьяри, на которого переносилась часть её несомненного внимания к сэру Бертрану, старался за двоих.
Сэр Бертран, вопреки обыкновению, говорил без умолку. В этом сказывалось его несомненное волнение, вызванное вчерашней беседою с Телле.
– …А вот здесь когда-то росли столетние дубы, под которыми, говорят, любили собираться язычники. Потом, по приказу епископа, дубы срубили и насадили ясень, он хорош для копий… А вон там, за пригорком, течёт речушка, что через два лье впадает в Вьенну. Там, помнится, была неплохая рыбалка, мы с братом так любили это в детстве… Было же время… – вздохнул он. – Тогда мы с Констаном, я – чуть постарше, он – помладше, рубились себе деревянными мечами и не помышляли ни о какой вражде… А потом он собрался жениться на троюродной нашей сестре, а формально замок принадлежал его будущей жене как приданое, хотя по другим законам он должен был остаться мне – как старшему сыну. И потекла у нас междоусобица… Сколько крови пролито, сколько стихов по этому поводу написано… Хм! Повод! Кабы знал я тогда, что существует Восток, что существуют войны куда более страшные, и что такое вообще война… Нет-нет, разумеется, я не трусил тогда, не трушу сейчас и не струшу, что бы ни случилось… тем более, впереди турнир. Просто обидно, если от той войны я прихожу к новой… Что вы скажете на это, сэр Линтул? Ведь, насколько мне понимается, вы – представитель будущего времени?
– Быть может, это ошибка? Наши историки не сходятся во мнениях: сколько же было Бертранов де Борнов? Это имя очень распространено в вашем роду. И до, и после вас в роду де Борнов был и будет не один Бертран, и о ком именно повествуют исторические документы… Сплошная путаница!
– …Да, а во-он там, в отдалении – замок Шалю, это на полпути к Лиможу! – казалось, совсем не слушая меня, продолжал изъясняться рыцарь.
– Тот самый, где по легенде скрыты неисчислимые сокровища?
– Он самый! Завладеть им, помнится, всё мечтает король Ричард…
– И где, через несколько лет, он найдёт свою смерть.
– Да? – на короткое время приумолк командор. – А где он находится сейчас? Я встречу его на турнире?
– Увы, нет, и невозможно. Тем более, что турнир устраивает его ныне непримиримый враг, король Филипп-Август. Львиное Сердце томится в заключении в замке Трифель, что в Эльзасе, и нескоро оттуда выйдет…
– Может быть, это и к лучшему, может и к лучшему… Глядите, друзья, следы на дороге. Здесь сутки назад проскакало не менее десятка всадников, и все по пути к Лиможу… Это мог быть только один человек, только один… Господи, пусть то, о чём я подозреваю, будет не так!
И смолк, и снова погнал Караташа.
Миновав ясеневую рощицу, мы форсировали мелководную, похожую более на ручей речушку и, сквозь перелесок вырвались на открытое место, где на возвышенности, в полутора-двух лье от нас чернели стены замка Аутафорт.
– Бездельники! – ворчал де Борн. – За два с лишним года не удосужились хоть как-то очистить стены!..
С этими словами он приостановил коня и протрубил в рог. Мы прислушались.
Никто не отвечал на этот зов.
– Что-то случилось… Что, чёрт подери? – и он опять поторопил коня. Мы едва поспевали за ним.
– На башне, мне кажется, кто-то есть! – крикнула Исидора.
– Если есть, тем хуже для него! – не меняя аллюра, отозвался рыцарь. – Я прикажу прочистить ему уши вертелом для перепёлок!
Вблизи нам стала понятной необычная окраска стен – они, по крайней мере здесь, были сплошь покрыты застарелыми потёками смолы. Три года назад, как неохотно и отрывочно объяснял командор, Констан, в очередной раз выбитый из замка, призвал на помощь соседей и осадил Аутафорт. Правда, то было время примирений – мирились, хотя б и ненадолго, король французский и король английский, да и его святейшество почтенный архиепископ, давний друг семьи, замолвил своё словечко… Словом, братья примирились и честно поделили владения…
– Погодите-ка, а это что такое?
На шпиле донжона, главной башни замка развевалось белое знамя со стрельчатым крестом.
– Флаг тамплиеров… Так вот, оказывается, кто теперь хозяйничает в замке! Святоши!.. Ещё и это. Ну, будет братцу Констану при встрече, попомните моё слово…
Мост оказался поднят, и ни вокруг, ни на стенах не было заметно ни души. Рыцарь вновь нетерпеливо протрубил в рог.
– Привет вам, добрые путники! Кто вы такие? – окликнули нас сверху. – А хозяина нет, ещё вчера изволил отбыть в Лимож…
– Хозяин здесь один! – теряя терпение, вскричал рыцарь. – И он перед тобой!
– Наш хозяин, сэр Бертран де Борн изволил вчера отбыть…
– Так ты, оказывается, не только глухой, но и слепой! Разве герб на моём щите – не герб де Борнов? Разве медвежья лапа на моём шлеме тебе ни о чём не говорит? Разве, вернувшись после трёх лет похода…
– Мой хозяин, сэр Бертран де Борн… – в третий раз затянул ту же песню занудливый голос.
– Упрямый осёл! Опускайте мост, чёрт бы вас всех подрал, а не то я…
– А вы бы так не ругались, господин хороший, – отвечали ему с башни. – А если вы друзья сэра Бертрана или его благословеннейшего брата, сэра Констана де Борна, то почему бы и не впустить? Только вот хозяин ничего не изволил приказывать насчёт вас…
– Протри глаза! – и рыцарь сорвал с головы шлем. – Ты что, не узнаёшь истинного хозяина этого замка? Что у вас здесь, чёрт подери, творится? И почему вместо нашего родового знамени на шпиле болтается тамплиерская тряпка?!.
– Постойте, сэр командор! – мягко остановила его гневную речь принцесса. – Так вы будете долго с ним препираться. Ведь, если это ваш родовой замок, то какой-нибудь из его старых обитателей, старых слуг, что вас хорошо помнят ещё до отъезда…
– Тем более, штурмовать замок, вроде бы, не входит в наши планы, – поддержал её Тинч.
– Ох, фу ты… Пусть будет по-вашему. Эй, на башне! Старый Гастон из Беарна ещё жив? Позови его!
– Господин мажордом только что сел завтракать и велел его не беспокоить… Или…
– Или у тебя будут крупные неприятности.
– Ну хорошо, хорошо… Как вас представить, сеньор?
– Скажи, что я – тот самый Бертран, которому он когда-то, когда я был мальчишкой, мастерил деревянных лошадок…
Прошло ещё немало времени, и теперь другой, раздражённый и надтреснутый голос окликнул нас:
– Это который Бертран?
– Ты уж и не узнаёшь меня, Гастон? А прошло всего лишь два с небольшим года…
– Глаза у меня сейчас не те…
– Я – тот самый Бертран де Борн, которому ты, провожая в крестовый поход, сказал: «плохая примета, сэр – возвращаться с полдороги!» А я тебе ответил: «ничего, я обязательно вернусь живой и здоровый, да тебя найду в добром здравии! Вот увидишь!»
– Святые угодники… Так это действительно вы… Вы, мне помнится, тогда забыли захватить какую-то веточку… ваш талисман…
– Букетик иван-чая!
– О да! Господи, спустя столько времени… Впустите же их, впустите… хотя, нет. Сейчас я сам к вам спущусь, погодите, погодите!..
Открылась боковая калитка, что рядом с воротами, но моста не опустили.
Мажордом оказался именно тем старичком, каким и должен был быть: маленьким, седобороденьким, с подслеповатыми глазками…
– Господи! – воскликнул он, сразу же поняв, кто находится перед ним. – Каков молодец! Как бы порадовались и отец ваш, и ваша матушка!..
– Мы что, так и будем переговариваться через ров?
Сэр Бертран, спешившись и передав поводья оруженосцу, насупясь, стоял напротив старого Гастона.
– …И как бы они огорчились, узнав о том, что произошло теперь, – как ни в чём ни бывало, продолжал тот, – узнав, что даже стены замка, в котором вы изволили родиться и провести столько лет, не могут принять вас!
– Прошу, объясни подробнее.
– Это грустно, мой мальчик, это очень грустно, но я вынужден предавать тебя. Даже за то, что я сейчас имею смелость говорить с тобой и называть тебя по имени твоего святого, меня может ожидать самое лютое наказание. Правда, я стар...
– Это не беда, старик. Если ты желаешь, я возьму тебя в свою свиту. У меня на службе тебя никто пальцем не посмеет тронуть…
– Господи, да куда мне, на поклон лет, – отмахнулся Гастон. – Нет, я совру, что просто поговорил с одним проезжим рыцарем, что спрашивал дорогу на Лимож, что недоразумение быстро уладилось, иначе бы… Видите, сэр, тех арбалетчиков на стенах?
– Так ты… Ну, хорошо. Будет лучше, если ты объяснишься. Я жду твоих объяснений, Гастон!
– Спустя пару дней по вашем отъезде в Святую Землю, сэр рыцарь, в замок прибыл ваш брат Констан. Якобы вы наказывали ему, уезжая, быть здесь за хозяина.
– Ну и что, это действительно было!
– Прошу, не перебивайте! Я стар, и мне тяжело столько говорить!.. Так вот, а потом… потом он обрядился в ваши одежды и сказал, что он – это вы, и что ни в какой поход он не отправлялся, что здесь и так дела одно важней другого, тем более, что он навестил своего брата Констана, то есть себя самого, причём говорил он настолько убедительно… Были, да, были и те, кто сомневался… Боже, где они теперь… Посему, с тех самых пор, пребывая в двух лицах, здесь он – сподвижник Ордена Храма, сэр Бертран де Борн, а появляясь у себя в поместье – свой собственный брат, сэр Констан де Борн…
– И все верят этой чуши? Не может быть!
– Может быть, им так удобнее… как и мне… Может, может! Тем более, вы схожи с ним лицом и фигурой. Он – любимец короля. Он сочиняет такие же сервенты, как и вы когда-то… А временами он даже устраивает военные потасовки сам с собой, и сам собой приходит к миру. А ещё – охоты, а когда дичь в окрестном лесу вся перевелась, он стал устраивать ночные облавы на лихих людей. Зная, что в большинстве своём они – его вилланы, наутро он посылает по сёлам специальных людей, узнать, не появился ли в какой семье покойник, и если такое открывается – горе той семье и тому дому… Он называет себя защитником справедливости, и действительно, ему многие благодарны, шалить в нашей местности стали много меньше…
– Словом, твой брат неплохо устроился, сэр Бертран! – подытожил Тинч.
Де Борн, чьё лицо постепенно наливалось краской как разогреваемая в горне сталь, так посмотрел на него, что Тинч тут же прикусил язык…
– И… сэр рыцарь, я не знаю, я не знаю, как вам сообщить…
– Что ещё плохого ты мне можешь поведать, старый палач?
– Говорят, что, помимо законной супруги, он особо благоволит ещё и сеньоре Гвискарде де Божё, протеже некоего Арчимбаута, виконта Комборна… Говорят, ей по сердцу пришлась одна его сервента, где сэр Бертран по очереди говорит вначале от своего имени, потом…
– Какую же мне казнь придумать для него… – сквозь зубы простонал сэр Бертран. – Каин! Клятвопреступник! Предатель!
– И говорят, что это ради неё он отправился в Лимож, где он, с согласия короля и главного герольдмейстера, сеньора де Трайнака, будет одним из зачинщиков турнира… Я сказал вам правду, сэр. И очень просил бы, чтобы вы никому не говорили о том, что её открыл вам именно я…
– Что же ты со мною делаешь, старик… Молчи, молчи, и более – ни слова!!! И прощай. Быть может, ненадолго… Боже, а как хорошо начинался день!

Обратно мы летели галопом. Рыцарь скакал, не разбирая дороги, впереди всех, словно и не замечая, следует ли кто за ним, или нет…

3
– Пикус! Сэр Пикус!!! – заорал он, на всём скаку врываясь в лагерь.
– Что произошло? – не сразу понял тот.
– Поднимай всех! По коням! Захватить побольше оружия, мечи, копья, арбалеты! Быстрее! Выполняйте приказ!
– Но ваши кони устали, сэр командор!
– Сменить коней и вперёд! – и сам начал поспешно спускаться на землю из седла взмыленного Караташа. – Сейчас я не оставлю от этого крысиного гнезда камня на камне!
Опираясь на седло коня, он шатался как пьяный, бормоча под нос. Ему стало душно в шлеме, он отстегнул ремни и отшвырнул шлем в кусты. Его лицо было цвета перекалённой стали.
– Но сэр, а как же лагерь, шатры, обоз?
– К дьяволу шатры! К дьяволу обоз! Король обойдётся без наших подношений!
– Бертран… – донесся до него шёпот Исидоры.
– Берт!.. – это Тинчес, также спешившись, обнял его за плечи.
– Отстаньте от меня! – уткнулся он лицом в седло Караташа.
– Боже… – стонал он, так и вцепившись в седло. – Зачем Ты дал мне волю отправиться в этот далёкий путь? Зачем я не подох от чумы в египетских болотах? Почему мне не размозжило башку камнем из катапульты? Почему я не погиб при осаде Акры? Почему я не был убит при Ашкелоне и Арсуре? Почему я не разделил участь бедняги Папиоля, почему мне не перегрызли глотку служители святого Категория, почему, назло судьбе, я всё ещё жив, жив, жив?!!
– О! Нет, нет, нет! – прибавил он. – Друзья и единоверцы мои, не уговаривайте меня продолжать это путешествие! Я возвращусь в Святую Землю! Я буду вызывать на бой одновременно по десятку, по сотне, по тысяче сарацин! Я приму, наконец, ту смерть, которая была мне уготована! О моя Гвискарда! И ты, ты тоже предаёшь меня!
– Вот, сэр рыцарь, – тихо заметила Исидора, – вы сами себе противоречите. Быть может именно она, та, которая и не знает совсем какой вы есть на самом деле, окажется более разборчивой, чем остальные…
Рыцарь, подняв тяжёлую голову, внимательно, очень внимательно взглянул на неё. И… вот чудо – он наконец как будто бы прозрел. Странно шевельнув губами в попытке дружески улыбнуться, он произнёс, теперь гораздо спокойнее и тише:
– М-м-м… да. Наверное, вы всё-таки правы, леди.
И прибавил, отрываясь от седла и глубоко, во всю грудь вздохнув и обводя всех нас посветлевшим взглядом:
– В конце концов, во всём виноват я сам… Кьяри! Ломоть хлеба, кусок мяса и вина! Сейчас – всем отдыхать. Наутро, по холодку, мы отправляемся в путь. На Лимож! А там… будь я проклят, если не разберусь во всей этой путанице!..

* * *
Ночь он провёл у костра. Сам ломал щепу, сам раздувал огонь, и языки пламени плясали в его бессонных глазах.
А если бы он прислушался… столь же тревожную ночь в своём шатре провела принцесса Исидора. Огненные отсветы, как на экране, гуляли по стенам… Вот качнулись ветви, вот тень сэра Бертрана, огромная, до потолка, шагнула к поленнице. Удары топора… это он рубит сучья. Тень пригнулась… это он подбросил дров в костёр и теперь сидит на корточках, раздувая пламя.

О нет, о нет, думала в эту минуту принцесса.
"О нет… Боже, Ты милостив, Ты исполнен доброты. Но как быть, коли я, женщина, преисполнена любви?
Ты, конечно, пощадишь ИХ и дашь прощение и ИМ тоже.
Но как мне дать прощенье негодяям, посмевшим так низко над НИМ насмеяться? Могу ли дать ИМ это прощение я?!.
Я?.. Та, Кто Не Знает Пощады?
И потому, мой Боже, когда-нибудь у Тебя со мною будет непростой разговор.
Ибо Ты Сам сотворил меня такой…"

"…Ну, и что он там сидит, чего ждёт? Чтобы наследная принцесса так просто взяла и вышла из шатра? Или я неправа?
Боже, а быть может, я оказалась полной дурой, напомнив ему о его Гвискарде?
А если… если она действительно такая, какой он воображает её в своих мечтах?
Вдруг… нет, нет, нет, пускай она даже будет именно такой. Он будет счастлив с нею...
О да-да, пускай он будет счастлив!
Пусть он будет счастлив!
Пусть будет счастлив ОН!.."

С этой мыслью принцесса Исидора уткнулась щекой в подушку и вдруг, незаметно для себя… уснула.
День был больно утомительный… 20.06.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.