Птичка на тонкой ветке-5

Часть II – Песнь дракона

Глава 14 – Новое время

Человечество сразу сделалось таким культурным, что ни Гутенберг, ни Колумб не были зажарены на костре: первый скончался просто от голодухи и бедности, второй – от тяжести тюремных оков, в которые его заключил удивлённый его открытиями король Фердинанд.
«Сатирикон»

1
– Лучший бой – несостоявшийся бой! – выходя из леса, заявил Леонтий самурайскую истину и, присев, протянул ладони к огню. Подмигнул принцессе:
– Всё в порядке. Палатка легко вмещает четверых. Лапничка набросали, можно заселяться. Кони рядом, в загончике из жердей. Укрыли плащами, задали корм. Правда, сено-солома, да что поделать…
Исидора пожала плечами. Мысли её были далеко…
Два десятка стрелков, одетых как один в серые плащи с капюшонами, разобравшись по кострам, молчаливо уписывали за обе щеки их дорожные припасы.
Друзья снова сидели вокруг огня. Правда, лес теперь был совсем истоптанный, осенний, грязный, с оголившимися скользкой глиной тропинками и черневший подпалинами кострищ. Поодаль, в ельнике, высились крытые поверх соломой шалаши из давно увядших веток.
Полуденный осенний дождик пошипывал на углях…
– Лучше б он, чёрт подери, состоялся, – присаживаясь рядом, пробурчал де Борн. – Тогда б нам не пришлось кормить ораву дармоедов.
Тинч ощупал попоны, что сушились на кольях:
– Сыроваты. Перевернуть не мешает.
И взялся за это дело, не выпуская из зубов дымящейся трубки..
– Полно вам, помиритесь!
Сэр Бертран и рыжебородый Шершень вяло подали и отпустили друг другу руки.
– Ты, сэр рыцарь, всё ещё думаешь, что я бы так, сразу, отдал приказ стрелять? – сощурился от дыма Шершень, протягивая к огню кусок мяса на прутике.
– По крайней мере, ты мог бы придержать свой ядовитый язык, – отвечал рыцарь.
Командор играл в мрачность. Всё шло совсем не так, как он предполагал в начале дня.
– Он всегда был такой, – улыбнулась Исидора. – И на своей прежней работе. Они, инженеры, такой народ… А Шершень инженер достойный и, как мне помнится, работу свою исполнял на совесть…
– А кем он работал?
– Да, кем же ты был раньше, Зеф*? – спросил Леонтий.

-----
* Нижайший поклон братьям Стругацким! («Обитаемый остров»).
-----

– Как ты меня назвал?... Впрочем, я сам давно не понимаю, кем я был и кем стал…

2
РАССКАЗЫВАЕТ ШЕРШЕНЬ:
– Принцесса! Я чувствую, о чём вы хотите спросить меня с самого начала нашей встречи. И боитесь… Вижу, вижу, всё я вижу, дорогая леди, и хорошо вас понимаю. Но давайте по порядку…


Характер у меня, сэр рыцарь. Ха-рак-тер…
Думаете, я сразу не понял, что передо мною просто пара нелепо одетых бродяг, которым нечем заплатить за переезд?
По той тропинке бродят лишь омнийские учёные да ещё такие недотёпы как вы. Гиблые там места…
Что? Так вы пришли именно оттуда? И никого по дороге не встретили?
А, так вы видели этого, скользкого, розового такого, с гребешком? Да-да, чудика такого, ящеркА на четырёх лапках. Иногда он выходит из кустов и просит, чтоб его поцеловала прекрасная юная дева… мы бы и рады помочь, но все мы здесь так мало похожи на прекрасных юных дев… Мирная болотная тварь, живёт в своей трясине испокон веку… очень хочет, чтобы его оставили в покое… так нет же – его ловят, увозят… потом он каким-то волшебным образом снова заводится в лесу… Раз поймали, два поймали… третьего раза, видать, не дано.
Здесь год назад пропала экспедиция из Омнии. Говорил ведь я им: далеко в чащобу не лезьте. А тем паче, если перед лицом красные светящиеся бабочки начинают прыгать – бегите со всех ног!
Правда, и чёрт бы с ними, таких дураков не жалко.
Как пойдёте обратно – не забывайте. Почему обратно? Да так…
Да, а зато по другой дороге, что идёт от устья…

Как выражается наш Папа, маркиз де Блиссоплё, «для борьбы с коррупцией надо стремиться к всемерному увеличению коррупции! и тогда коррупция в конечном счёте поест самоё себя!..»
Вот я и, как служитель коррупции, день и ночь дежурю на мосту, обираю богатеньких, работа у меня теперь такая, и что теперь прикажете делать…

Ух! Была у нас страна Таро. Была у нас королева Тара. Была столица, город Аркания. И была у меня любимая работа…
Началось с того, что иноземные лекари из Омнии прописали королеве усиленное лечение и её величество королева, согласно решению совета, отправилась путешествовать… Только её и видели… и я ничего не скажу о её судьбе. Простите меня, Исидора…
Что ты говоришь, Леонтий? Ах, «знакомая ситуация»? Ну, кому-то, быть может и знакомая, а вот у нас, в отсутствие её величества, пошли сплошные неприятности… или приятности… а кто их разберёт!

Совет стал называться Гумма, а возглавляет его Верховный Незримый Гуммкопф, маркиз де Блиссоплё… Чему это вы улыбаетесь?

Моя работа была тогда – Главный Инженер Часового Механизма. Да-да, смотритель Башни с часами, Хранитель Времени, ни много, ни мало! А это важная задача в государстве. Перекрутишь, ненароком механизм, так не миновать, что выскочит дракон…
Вылетит – не поймаешь.
Какой дракон? Ах, совсем забыл сказать.
Драконом мы, хранители времени, называем главную часовую пружину… Потому и на башне, поверх часов – изображение дракона.
Эх, милое дело – время! Как я всю жизнь изучал его, и пытался понять, как мне то и дело представлялось, будто я вот-вот узнаю о нём всё, что только можно знать!.. но тут пришли люди и сказали мне: «во-первых», «во-вторых», а потом и «в-третьих», разумеется.

«Во-первых, – сказали они, – в мире нет ничего невозможного для делового человека. Ведь ты реалист? Нашей родине требуется, чтобы в сутках было не 24, и не 25, а 56 часов. Так что срочно берись за эту работу».
Естественно, я стал возражать, что работу такую сделать вообще никак не возможно. Как ни подстраивай механизм, хоть под 56, хоть под всю сотню часов, но в сутках их как было 24, так и непременно и останется, потому как время – оно и есть время…
«Ну-у-у!.. Ну, это же не аргумент! – возразили они. – Ну-у, это же несерьёзно! Ты ведь неглупый человек (и посмотрели, посмотрели мне прямо в глаза! бойтесь таких собеседников!) и обязан понимать, что наш народ, в отсутствие угнетающей его монархии, обязан сделать исторически заметный рывок в будущее.

Посему, во-вторых, мы видим, что ты: или упрямо не желаешь выполнять последнее постановление совета Гуммы, или ты… Ах, ты ничего не слыхал о нём? Хотя, ведь оно, да-да, было принято в глубокой тайне… Так вот, мы сейчас популярно объясним тебе, непонятливому.
Известно, что для отдыха, сна и домашних дел человеку в среднем требуется около 16 часов в сутки, когда на работу он тратит всего-навсего 8… Мы обсудили этот вопрос и решили, что, вне всякого сомнения, 16 часов отдыха в сутки – это нормально, это мы оставим. Но вот на работу надо бы выделить существенно побольше… раза в два, а ещё лучше – раз в пять. Сосчитай: 8 помножить на 5 будет 40, так? 40 и 16 будет 56.
Представляешь, сколько рабочего времени мы сможем наверстать таким образом? А ты ещё противишься, негибкий характер показываешь!»
– Погодите! – попытался возразить я. – Но тогда выходит, что на все дела помимо работы человеку остаётся… меньше трети суток!
И про дракона им объяснил.
Внимательно выслушали, вопросы задали. Сказали:
«А, так ты об этом… Был тут один предсказатель, тож, навродь тебя, всё о драконе толковал. Оттого и путешествовать отправлен, и пускай скажет спасибо Гумме, что обошлись с ним хоть так, а не иначе».

«В-третьих же, – сказали они, – нас предупреждали о твоей вредной натуре, а теперь мы наблюдаем это явление воочию. Потому мы, глубоко тайным же решением совета Гуммы, отстраняем тебя от обязанностей Главного Инженера Часового Механизма… в связи с переходом на другую работу».
Я поинтересовался, что это за работа такая.
«Тебе объяснят в другом месте».
А в другом месте сказали мне следующее…

Ещё подходя к тому другому месту, я заметил очередь. Специально отряженные полицейские (они у нас омнийские, наёмные, как и вся армия, а как же – мы ведь всегда против войны!), соблюдая принципы гумманизма, внимательно следят, чтобы никто не лез вперед другого, а тем паче – чтобы никто не смел трусливо сбежать, пока его не вызовут для беседы. Естественно, меня, как высокопоставленное лицо, очень любезно и со всеми извинениями провели под ручки и вне всякой очереди…
Так вот.
«Поскольку мы предвидели твой отказ, то изволь рассмотреть другие варианты. Например, как ты отнесёшься к преподавательской работе по своей специальности?»
Ну, я в принципе был не против, я только спросил: в чём это будет заключаться?

«Наша держава, наша замечательная и всеми нами любимая родина, имя которой отныне будет Великая Тароккания (это тоже глубоко тайное решение совета), берёт новый курс – на всеобщее наивысшее образование. Учащиеся будут учиться не какие-то жалкие 10 или 15 лет, но 20, а в перспективе и 25 лет!
Разумеется, что, поскольку отныне в сутках станет 40 рабочих часов, то должно увеличиться и время пребывания учеников в учебных заведениях. Мы решительно отказываемся от устарелых школьных программ! Мы исключаем преподавание литературы! Мы исключаем музыку! Мы исключаем рисование! Всему этому человек обязан учиться сам! Зачем они, если каждый из учеников свободен выбирать себе занятие по душе? То, что нужно читать, он способен вполне самостоятельно приобрести в магазине или библиОтике, а ассортИмент чтива будут курировать специально созданные учебные комитеты. То же насчёт музЫки и рисования…
Взамен, как любая высоко культурная нация, мы усилим преподавание, например, тригонометрии. Пускай человек, проходя по улице, наблюдает вокруг себя дома, склонённые на энное количество градусов: 60 градусов, 45 градусов, 180 градусов и – тренируйся, и – вычисляй тангенсы и котангенсы этих наклонов!
Далее, мы будем просто обязаны ввести новейший научный взгляд на природу и эволюцию человека. Всё происходит от человека, и животные, и растения, и камни, и воздух, и вообще все звёздочки на небе! К несчастью, мы вынуждены будем констатировать, что все эти предметы и сущности со временем вырвались из-под его контроля и теперь нуждаются в том, чтобы их подчинить власти человека опять. Но для нас нет ничего невозможного. Покорим природу!
Далее и самое главное. Мы введём в учебных заведениях, как обязательный предмет, «основы теистического воспитания», а, поскольку же религий на свете много, то и предмет этот должен быть комплексным, учитывающим изучение всех, без исключений религиозных взглядов. В частности, принимая во внимание, что в мире существуют и экстремистские религиозные течения, то, как намечено Гуммой, с самого первого класса на уроках труда учебное время будет посвящено такому важному предмету как методика изготовления часовых механизмов для взрывателей… Тебе теперь, наверное, становится понятным, какую неоценимую помощь именно ты, мастер Времени, сумел бы нам оказать?»

Тут я напрямую заявил, что все они, должно быть, с ума посходили.

На что мне ответили:
«Да, на первый взгляд наши планы и решения могут показаться непривычными, особенно такому закоснелому консерватору и ортодоксу как ты. Мы – идём не просто в ногу со Временем, мы опережаем Время! А посему, по горячо нами одобренному, в глубокой тайне, предложению маркиза де Блиссоплё, мы согласились принимать на своих собраниях и заседаниях буквально все прожекты, которые только будут кем-то из нас высказаны. Конечно, среди них могут оказаться и такие, которые никак не будут жизнеспособны, но зато другие, методом случайной выборки, окажутся поистине новаторскими и бесконечно полезными для общества!»
Тогда я окончательно вышел из себя и не преминул заметить, что пусть я, конечно, существо хамоватое и несовременное, но что это ваше Блюсоплё с его светлыми мыслями – оно, вне сомнения, верх идиотизма, и вообще – не пошло бы оно обратно в ту ноздрю, откуда вылезло…
Мне очень вежливо ответили, что, «поскольку у тебя поганый язык, то ты мог бы послужить родине и в ином качестве, а именно: на границе. Известно, что соседние державы, завидуя нашей славе, чересчур загордились. Посему вдоль всех границ отныне решено расставить специальных людей, которые бы орали на ту сторону различные обидные дразнилки и непристойности… А заодно хамски драть оплату за проезд через границу, но смотри, чтоб без шуток, а то державе будет очень обидно…»
Вот так я и оказался здесь. Работа относительно спокойная. Правда, жить приходится в шалаше и делиться с товарищами по несчастью последним куском хлеба… Тоскую по своей башенке с часами; сейчас, говорят, на её месте поставили памятник…

3
– Что за страна Омния? – спросил Тинч.
– Что значит «отправиться путешествовать»? – в волнении спросила Исидора.
– Видите ли, принцесса… – Леонтий чиркнул зажигалкой и закурил:
– Может быть, я смогу объяснить, в чём дело? Это значит, что…
– Погоди. А откуда ТЫ это можешь знать, пятнистый незнакомец? Разве что…
Шершень отставил палочку и во все глаза смотрел то на Леонтия, то на Тинча, то на молчащего де Борна, то на принцессу.
– Господи, как это я сразу не понял… Вы, ведь вы же… такие всезнающие, должно быть и есть они… Те, кто должен придти нам на помощь в эту осень…
– Кто?
– Что произошло?
– Разболтался я тут перед вами… Вы же и без меня всё знаете… А!.. Вы проверяете меня? Понятно. Правда, появились вы на этот раз с другой стороны и на день раньше срока…
Каким-то умоляющим взглядом окинул он своих товарищей-стрелков…
– Не может быть! – уверенно произнёс один из них.
– Как не может? Рыцари… в доспехах… у нас такое давно никто не носит…
– Иностранцы!..
– Иностранцы!!.
– Иностранцы!!! Они и есть!!!! – дружно простонали двадцать глоток.
– Объясните же, чёрт подери, в чём дело! – подал голос де Борн, который в мыслях прикидывал, кого будет валить первым.
– Только почему вас не семеро, а только четверо?
– Нас и четверых на всех вас хватит! – в голосе командора зазвенело.
– Постойте, сэр Бертран! – внезапно догадавшись о чём идёт речь, вскинулся Леонтий.
И объявил во всеуслышание:
– Ещё трое из нас подъедут позднее, к самому началу сражения!

– Ну, слава Богу! Наконец-то! Ф-фу! – явно довольный разговором, Шершень вытер лицо колпаком и, вновь водрузив его на лысину, принялся дожаривать свой кусочек мяса. – Сегодня же отправлю гонца до ближайшей станции!
– Вы их называете ротокканцами? Они приходят к вам каждую осень, чтобы грабить ваши города и сёла, – тем временем уверенно повествовал Леонтий. – Они – неорганизованная орда бандитов… или варваров, которые ни перед чем не остановятся. Поэтому вы и ждёте семерых самураев… или ковбоев… или рыцарей, которые…
– Ну, ты и сам всё знаешь, конечно. Опять проверяешь, да?.. Каждый год мы нанимаем семерых отважных иностранцев-рыцарей…
Тут пришла пора удивляться Леонтию:
– Каждый год?
– Традиция есть традиция! Она закреплена решением Гуммы! Вот увидите, с каким почётом вас всех завтра встретят в столице! Вы организуете население, поднимете массы на борьбу, это вам заранее выстроен памятник в центре города…
– Ну, допустим, памятник. Потом?
– Как это «потом»?.. А потом вы все один за другим героически погибнете в неравной борьбе. А… Вы меня опять проверяете! Да-да…
– Так! – прервал его речь командор. – По-моему, нам четверым самое время стоило бы посовещаться наедине. Пойдёмте!

5
В дальнем углу палатки, закутавшись в платок, на груде свежесрубленного елового лапника, свернулась калачиком принцесса. Щёчкою она прижималась к июлькиному седлу и опасливо отодвинула ноги подальше от лежавшего здесь же у стенки автомата Леонтия. Леонтий, разминая в пальцах сигарету, присел у полуоткрытого входа. Тинч и де Борн, всё ещё не снявшие доспехов, разместились между ними.
– Кто начнёт? – спросил рыцарь. И сам предложил:
– Давай-ка ты, сэр Линтул. Похоже, ты более всех нас понимаешь в этой неразберихе.
– Вот что, доблестные друзья мои. Положение двоякое. Мы вполне можем отказаться от решения этой проблемы, нас никто не держит. Нам даже намекают в чём-то… Минус – по крайней мере, у двоих из нас в этой стране имеются родственные связи. Ещё минус – а не проверка ли это? И не повторится ли Кэр-Ист?
– Налицо: абсолютно абсурдная политика правительства, – продолжал он. – Уверен: впереди мы ещё и не такое услышим. Кто такие ротокканцы? Возможно, такие же граждане страны, но какого-то иного качества… может быть, кто-то вроде цыган…
– А кто такие омнийцы? – подал голос Тинч.
– Совершенно правильная постановка вопроса. Допустим, это представители какого-то соседнего государства, обладающие полным достатком политической власти над руководством Тароккании. Такие примеры в истории бывали, и длилось это порой не три и не пять лет, и просто вымирали страны, и это отнюдь не сказки… Исидора! По-моему, ты объяснишь лучше меня. Ротокканцы? Омнийцы?
– Ротокканцы – не знаю. Омния – это где-то возле Келланги.
– Ага… – откликнулся Тинч.
– Говорят, что мы когда-то воевали с ними. Потом они предлагали нам свою помощь. Королева отказалась…
– Чего от нас хотят? – спросил де Борн.

– Пока еще ничего не хотят, сэр командор, – ответил Леонтий. – Пока ещё всё в наших руках. Как мне представляется, нам предложат сыграть весьма рискованную роль…
И поделился с ними воспоминаниями о фильме «Семь самураев» и фильме «Великолепная семерка».
– Нам предложат роль героическую. Государства иногда идут на такие шаги. Необходима маленькая победоносная война, естественно – требуются герои. Маленькая деревушка, которую ежегодно под осень обирает орда бандитов. И вот, они нанимают отважных рыцарей, которые погибают, но ценой жизней спасают жителей от неминуемого грабежа. На фоне этих событий люди легко забывают многое…
– И так здесь повторяется из года в год, – дополнил Тинч.
– Вопрос «зачем» не стоит. Тароккания наверняка едва сводит концы с концами. Полигон для испытания терпения людей… Ну, то, что страна, по сути, давно колонизирована Омнией, можно и не проверять…
– Мы могли бы вопросить наши оракулы, – предложил де Борн.
– Вряд ли они скажут что-то определённое. Решение, как мы ни крути, останется за нами.
И Леонтий оказался прав.
Чашка светилась переливающимся серым светом. Чётки, сплюснутые меж ладонями Исидоры, показали две руны: «Лаг» и «Хагель» – то есть, как прочитал Тинч, неясность и опасность.
– По-моему, нам самое время позвать нашего нового друга. Эй, Шершень!
– У-у-у, как вы здесь устроились! – заглядывая в палатку, позавидовал рыжебородый. – А мы-то, в своих шалашиках…
– Кто же вам мешает выстроить хижину? Вокруг полно леса.
– А то. Вы что, до сих пор не поняли, с кем связались? Ведь по своей должности я официально числюсь бандитом, главой вооружённой шайки. Или, как это сейчас называют, «полевым командиром»…

«Нет, – как сказали мне четыре года назад, – мы не станем заставлять тебя совершать террористические акты, на сей счёт найдутся другие исполнители. Мы расскажем народу, что ты, в силу неуживчивости характера, давным-давно перевербован разведкой возможного противника. Что ты проходил учёбу в их лагерях и сам являешься инструктором по взрывотехнике. То есть ты со своим отрядом будешь существовать как мишень для периодических атак наших средств массовой информации. Это тебя будут обвинять во всех грехах, пытаться изловить и уничтожить на месте, но ты всякий раз будешь как бы ускользать от правоохранительных органов… Что, не нравится? А кому-то же надо делать и это!..»

– Заодно я поставляю им деньги, полученные… нет… экспропривы-рванные!.. здесь, на мосту. Мне и моим ребятам присылают взамен еду, но строиться не разрешают. Разве что, когда совсем похолодает, выроем в земле норы и будем в них мёрзнуть до весны… Может, хоть этот шатёрчик нам оставите? Я никому не скажу, а вам ведь всё равно…
– Ты послал гонца с известием?
– Только что. Но только вы не торопитесь. Сейчас в столице шум поднимется… все начнут готовиться к завтрашнему празднику, то есть вашему торжественному прибытию. Салюты, флаги… Завтра мои ребята вас проводят.
– Завтра, завтра… – заметил де Борн. – Мы потеряем полдня. Почему не сегодня?
– Но ведь так заведено. Уже в третий раз отважные рыцари, одухотворённые идеей помощи народу великой Тароккании, останавливаются по дороге в первом попавшемся им месте, где мы, исполняя великий долг гостеприимства…
– Знаешь, Шершень, скверноловом ты мне нравился больше… Вот что, друзья. Мне кажется, что рыцарям ордена Бегущей Звезды, не пристало пятиться задом при первом испытании. Ладно!
– Сэр Тинчес! – строго спросил он. – Как там сумочка с деньгами, проверь… Что? Появились всё-таки наши солиды? Так я и думал! Это – знак! Шершень! Тебе предстоит работа, и попробуй у меня отвертеться… Сэр Тинчес! Деньги – выдать. Да, все пятьдесят… Сэр Линтул! Не соблаговолите ли вы поделиться со мною одной из ваших курительных палочек?.. Благодарю.
И, поскрипывая доспехами, с сигаретою в зубах, полез наружу из палатки.
– Дай-ка огоньку. Хм-м… ну и благовония же в вашем веке… Ладно, в первый и последний раз…
Все молчали. Закованный в латы сэр Бертран, пуская дым сквозь ноздри и временами покручивая усы, ходил по опавшей листве туда и сюда у входа.
– Как ты говоришь, сэр Линтул? Спектакль? Хорошо… Будет им спектакль. А что, залудим им с завтрашнего дня свою программу, а, спецкорр?





Глава 15 – Встреча у плаката

– Ну хорошо, мы вас не допрашиваем, – сказал толстяк. – Позвольте только шепнуть вам два слова: я – Павийон.
– Какое же мне до этого дело, сеньор Павийон? – спросил Квентин.
– Разумеется, никакого… Только, я думаю, вам будет приятно узнать, что вы говорите с человеком, заслуживающим доверия…
Вальтер Скотт, «Квентин Дорвард»*.

-----
* Перевод М.А. Шишмаревой.
-----


1
Бедная сеньора Исидора! Она так и не смогла выспаться в эту ночь. Вначале ей показалось, что ночевать на лапнике слишком жёстко, потом – что в палатке слишком душно, потом пожаловалась, что ночевать в одном шатре с тремя мужчинами – это ниже её достоинства…
В конце концов, принцесса, закутавшись в попону, ушла, как она выразилась, «побродить и подумать», да так и заночевала в стоге сена, благо дождь прошёл и на небе выступили звёзды, и тонкий серп позднего месяца одиноко скользил по небосводу.
Да, подступало новолуние… вы спросите: так быстро?.. однако, не будем забывать, что наши герои волшебным образом перемещаются из времени во время…
Утречком, бросив: «я догоню вас!», Исидора ушла в лес, ведя в поводу Июльку со всей её поклажей.
Палатку они оставили лесным разбойникам.
Друзья продвигались по дороге стремя в стремя, благо путь расширился. Среди буковых стволов, подпирающих далёкое небо, показался просвет впереди.
– А что означают буквы на вашем щите, сэр Бертран? Я вижу медведя, которые встал на задние лапы и в передних держит дубовую ветвь, но что означает надпись?
– Сэр Тинчес! Это очень просто. «Иль э дю девуа дефор!», то есть, «Я знаю обязанности сильного!» – фамильный девиз де Борнов.
– То есть, не только права, но и обязанности?
– Обязанности в первую очередь. Подставить плечо, помочь товарищу, обнажить меч в помощь слабому и – тем возвыситься в собственных глазах. Так я это понимаю… А у вас, сэр Тинчес, наверное, тоже должен существовать свой герб и свой девиз? Как и у вас, достопочтенный Всадник Кубка?
– Наш фамильный герб – это скорпион, который корчится на пике. А девиз: «Будь тем, кто ты есть, и никем иным!»
– Тогда это надо бы изобразить на щите. А у вас, сэр Линтул?
– Ещё не придумал. Хотя… я бы взял, как наследственный, образ муравья, что ползёт на вершину горы, над которой встаёт звёзда…
– А девиз?
– «Истина – есть путь познания истины!»
– Это девиз скорее учёного, чем рыцаря.
– А разве ваш девиз, сэр Бертран, не есть скрытый намёк на то, именно следование Высшей Истине руководит поступками рыцаря?
– Следование внутренней Истине.
– Именно так…
Впереди явственно открывалась прогалина, а нарастающий свет солнца говорил о том, что лесу скоро конец.
– Где там наша принцесса? – заволновался Тинч. – Я всё сомневаюсь, стоит ли ей вообще ехать с нами. Как только узнают, что она – наследница престола… Правда, что взять с дураков, но всё-таки.
Как раз в это время нарастающий, шелестящий по опавшей листве, торопливый стук копыт ответил на его вопрос.
Перед ними возникла… нет, не совсем леди Исидора – как, очевидно, догадались вы, внимательный читатель.
Это снова была Ассамато – во всём своём великолепном кентаврьем обличье.
– Эвоэ! – кричала она на всём скаку, подгоняя сама себя хлыстиком по июлькиному крупу. – Ясно васвами! Эвоэ!
Тихим нежным ржанием приветствовал её Караташ, и ему в один голос откликнулись Борей и Аквилон…
– Ну и слава Богородице! – стальной рукою перекрестился командор. – Признаться, меня тоже мучил этот вопрос…
– Привет, Ассамато! – поднял руку Тинч. – Рад снова видеть вас, ваше кентавричество!
– Да, с кентаврихой у нас хлопот будет, видимо, поменьше, – сказал Леонтий.
– Сэр! – раздражённо скрипнул сэр Бертран из-за прорезей шлема. – Давайте так, извольте говорить в моём присутствии не «кентавриха», а «кентаврица». Придворный этикет есть придворный этикет!
И прибавил вполголоса:
– Господи, когда же я доберусь, наконец, до Лиможа…
Дорога тем временем вывела их на освещённый солнцем пригорок.

Красивейший город открывался в низине. Река пересекала его посередине и впадала в широкий залив, где тысячи значков и вымпелов развевались на мачтах кораблей. Сам город пестрел цветущими купами садов, и даже кипарисы были украшены разноцветными гирляндами. Даже отсюда, издалека, можно было рассмотреть широкие площади и зелёные улицы, и фонтаны. Безостановочно звонили колокола храмов, а флюгерные петухи, как один, указывали на дорогу, по которой вот-вот должны были прибыть наши путешественники…
– Здесь наверняка живут счастливейшие в мире люди! – предположил Тинч. – По крайней мере, я не наблюдаю ни фабрик с их трубами, ни трущоб, ни свалок…
Всадники построились ромбом: впереди сэр Бертран, за ним Тинч и Леонтий, замыкала кавалькаду Ассамато.
Спустившись с горочки, они наткнулись на плакат, вывешенный прямо среди дороги:

«ВСЁ ВО ИМЯ ЧЕЛОВЕКА, ВСЁ ВО БЛАГО ЧЕЛОВЕКА!!! – гласила надпись на плакате и, ниже:
КТО ТЫ –
ЭТОТ ЧЕЛОВЕК ?..
ИЛИ ТЫ – КАЖДЫЙ ЧЕЛОВЕК?!!
И, ещё ниже:

«ТОГДА,
ТЫ ДОЛЖЕН ЗНАТЬ СЛЕДУЮЩЕЕ:
СОГЛАСНО ЗАКОНАМ ГИСТРИО, В СТОЛИЦЕ ТАРОККАНИИ ЗАПРЕЩЕНО:
– ПРЕБЫВАТЬ ЛИЦАМ В ГРЯЗНОЙ И ПАЧКАЮЩЕЙ ОДЕЖДЕ!
– ЗАНИМАТЬСЯ ПОПРОШАЙНИЧЕСТВОМ!
– СОЗДАВАТЬ АГРЕССИВНО НАСТРОЕННЫЕ ГРУППЫ ГРАЖДАН!
– НЕ СОБЛЮДАТЬ ДРЕСС-КОД!
– ЗАНИМАТЬСЯ ГАДАНИЯМИ И МАГИЕЙ!
– ПОЛЬЗОВАТЬСЯ УСЛУГАМИ АБОРТАРИЕВ!
– ВВОЗИТЬ И УПОТРЕБЛЯТЬ ГЕННО МОДИФИЦИРОВАННЫЕ ПРОДУКТЫ ПИТАНИЯ!
– КУРИТЬ И ПОТРЕ***** ОСТАЛЬНЫЕ НАРКОТИКИ!
– ВЫСАСЫВАТЬ КРОВЬ!
– ХОДИТЬ НА ЧЕТВЕРЕНЬКАХ!
– ОБМАЗЫВАТЬСЯ ФИОЛЕТОВОЙ КРАСКОЙ И ГОЛЫМ ВЫБЕГАТЬ НА УЛИЦУ!
– ПРОПОВЕДСТВОВАТЬ!
– ВЪЕЗЖАТЬ НА ОСЛИКАХ!
– РАСПЕВАТЬ СЕРЕНАДЫ!
– ГУЛЯТЬ ПО НОЧНОМУ ПАРКУ И ЛЮБОВАТЬСЯ ЗВЕЗДАМИ!
– РАЗГР***** КОГТЯМИ ЗАХОРОНЕНИЯ МЕРТВЫХ!
– КУСАТЬСЯ БЕЗ ПРИЧИНЫ!
– ЕСТЬ МЯСО ИЛИ РЫБУ!
– ЛАКАТЬ ВОДУ ЯЗЫКОМ!
– ПАРКОВАТЬСЯ В НЕУСТАНОВЛЕННЫХ МЕСТАХ!
– СОВЕРШАТЬ НЕЗАКОННЫЕ СДЕЛКИ!
– ГУЛЯЯ ПО ГОРОДУ, НЕ ОБРАЩАТЬ ВНИМАНИЯ НА ПАМЯТНИКИ!
– ФОТОГРАФИРОВАТЬ МЕСТНЫЕ ДОСТОПРИМЕЧАТЕЛЬНОСТИ!
– НЕ ОПОВЕЩАТЬ СООТВЕТСТВУЮЩИЕ ОРГАНЫ!
ЗА ВСЕ ЭТИ И ИМ ПОДОБНЫЕ НАРУШЕНИЯ – КЛЕЙМЕНИЕ НА ЛОБ, А В СЛУЧАЕ ПОВТОРНОГО НАРУШЕНИЯ – РАССТРЕЛ НА МЕСТЕ БЕЗ СУДА И СЛЕДСТВИЯ!

ВСЁ, ЧТО НЕ РАЗРЕШЕНО – ЗАПРЕЩЕНО !!!

Примечание (мелкими буквами):
Для иностранцев возможны исключения.

СОБЛЮДАТЬ ЗАКОНЫ ГИСТРИО – ПОЧЁТНОЕ ПРАВО И ОБЯЗАННОСТЬ ЧЕЛОВЕКА, ЕСЛИ ОН КАЖДЫЙ ЧЕЛОВЕК!
РАЗВЕ ВЫ НЕ ЛЮДИ?!!»

– Прав Шершень! По-моему, это одновременно низ цинизма и верх идиотизма. То ли Вавилон, то ли Ершалаим… – констатировал Леонтий. – Интересно, кстати. Кое-что явно почерпнуто из Уэллса, в переводе… не помню чьём, страница была вырвана… Кстати, похоже, нас здесь давно ждут.

2
Две дороги огибали плакат – слева и справа. Сразу за ним, в тени плаката кавалькаду встретила группа людей, человек десять, облачённых в костюмы испанских латников эпохи конкистадорских походов, в сплющенных с боков стальных шлемах, вооружённые алебардами.
Вперед вышел невысокого роста и полноватый человечек с узким лицом и стеклянными глазками. Перо на его круглой шляпочке, напомнившей Леонтию афганскую «пуштунку», указывало на то, что перед ними, очевидно, чиновник, а, судя по недовольной физиономии – чиновник достаточно высокого ранга.
В руках его появилась истрепанная пачка листов бумаги, куда он время от времени заглядывал и кисло морщился.
– Наконец-то! – вместо приветствия, бросил он и поменял листы местами.
Стеклянными… (или, быть может, фарфоровыми?) как у куклы глазами окинул приезжих.
– Кто из вас сеньор Микротус?
Путники переглянулись и смолчали.
– А кто сеньор Сурикатус?
– Досточтимый сеньор чиновник! – подал голос сэр Бертран. – Увы, нам совсем не известны эти, несомненно достойнейшие имена… но, нам очень хотелось бы узнать хотя бы ваше имя. С кем мы имеем честь общаться?
– Вы имеете честь общать меня сеньором Палтусом де Лиопсетта… – не отрывая ищущего взгляда от бумаг, молвил чиновник. Недовольно фыркнул, доставая из-за уха самую настоящую шариковую авторучку:
– Вечно намудрят, вечно напутают… Два года назад было семь героев, год назад пять… сколько бронзы ушло на памятник… теперь четыре, вот и вертись. Почему четыре?
– Экономика должна быть экономной, – пояснил Леонтий.
– Ага. Ч-чёрти что творится… Ладно. Хочу напомнить вам, что вы разговариваете с лицом, заслуживающим всяческого доверия, а паче того – почтения со стороны таких низкопробных статистов, как вы… Итак, ваши имена?
– Сэр Бертран де Борн, рыцарь Меча, командор Ордена Бегущей Звезды.
– Сэр Тинчес Даурадес, рыцарь Посоха.
– Сэр Линтул Зорох Шлосс, рыцарь Кубка.
– Ассамато, всадница Пантакля.
– Стоп, стоп, стоп! Это какая ещё всадница?!. Нет в сценарии никакой всадницы… да и ни одного из остальных ваших имён тоже… Ох уж, мне эта Омния, ох уж эта их контора…
– Значит, сценарий этого действа сочинили в Омнии? – поинтересовался Леонтий.
– Сие вам знать не обязательно… – вписывая на бумагу новые сведения, озабоченно отвечал сеньор Палтус. – Впрочем, мне по душе, что вас так интересуют подробности. Не хотите ли вы более детально ознакомиться со сценарием?
– К сожалению, у нас мало времени.
– И это правильно. Все подробности объясню по дороге… Город ждёт вас с самого раннего утра, все жители заранее извещены о вашем славном прибытии…
– Кто такой Гистрио? – спросил Леонтий.
– Ну как же! Впрочем, для вас совершенно необязательно разбираться в законоведении. Гистрио Гистрио – известный омнийский законовед, лауреат Премии, первый советник нашего Папы, маркиза де Блиссопле. Он давно умер, но очень любил собак и маленьких детей… Вы обратили внимание на нижние строки? Вам, как иностранцам, делается исключение…
– А ротокканцы – это тоже иностранцы?
– Ротокканцы – это ротокканцы. Это быдло, это невежественная толпа, что каждую осень прибывает к нам для грабежа и разбоя.
– А в остальное время они занимаются… чем?
– Как это чем? Согласно решениям Гуммы, ротокканцы обязаны работать. Это их почётная обязанность, в отличие от тарокканцев, которые заняты в обслуживании иностранцев и вполне заслуженно занимают ответственные должности в Барсьей Лоне.
– Где???
– Сразу видать, что вы прибыли издалека. По высочайшему предложению Гистрио Гистрио и согласно одному из последних решений совета Гуммы, явно устаревшее название столицы, «Аркания», должно быть упразднено и забыто. Звучное же и красивое наименование «Барсья Лона»…
– Значит, тарокканцы и ротокканцы – один и тот же народ?
– Я же объяснил вам: ротокканцы – это быдло. Они даже не люди, а так себе, людишки. И прекратите меня экзаменовать. Здесь вопросы задаю я!
– Всё ясно. Элои и морлоки! – пробормотал Леонтий.
– Кто? – быстро переспросила Ассамато, которой, судя по выражению лица, всё меньше и меньше нравился весь этот диалог.
Леонтий принялся повествовать друзьям о жизни элоев и морлоков, а сеньор Палтус, со сценарием под мышкой, принялся с важным видом инспектировать внешний вид всадников. Его, построенные в две шеренги, скучающие алебардисты наблюдали за этим занятием и нетерпеливо переминались с ноги на ногу.
– Так, это нам подходит… – высказал он сэру Бертрану.
– Ты назвал меня «это»? – тут же вскипел командор.
Но сеньор Палтус де Лиопсетта, не обращая внимания на его реакцию, перешёл вначале к Тинчу, потом к Леонтию.
– А, понимаю. Омнийская работа? – с уважением указал он на автомат за спиной писателя.
Потом достопочтенный сеньор Палтус, с той же серьёзной миной, перешёл к осмотру Ассамато и минуты полторы стоял, не понимая в чём дело.
– Это… Как-то… как-то… – промычал он. – Это выходит… на четвереньках… или не на четвереньках…
С этими словами он, желая удостовериться, что глаза его не обманывают, решительно приподнял подол её платья и заглянул внутрь.
Резкий взмах хлыста прозвенел в воздухе, и сеньор Палтус отшатнулся, болезненно придерживая руку. Его плачущая узкая мордочка выражала недоумение.
– Стоять! – рявкнул сэр Бертран, заметив, что алебардщики, неуверенно переглянувшись, сделали шаг вперёд.
А кентаврица сказала следующее:

– Ну ты, сенёр! В государстве королевы Тайры-Тары никогда, ни в какую жисть не бывало никаких тарокканцев или ротокканцев! И все граждане её искони веков именовались альтарийцами! Ты меня понял, скотина?!. А если ты, ещё хотя бы раз, посмеешь заглянуть мне под юбку, я пришибу тебя как крысу!
– Она сделает это! – давясь от смеха, подтвердил Леонтий.
А командор, которому стала искренне надоедать вся эта канитель, нагнулся с седла и подхватил сеньора Палтуса за отороченный пегим мехом ворот.
– Вы не смеете… – только и успел пискнуть чиновник, суча в воздухе ножками. Листы сценария выпали у него из подмышки и разлетелись по дороге.
– Хамло! – гулко, из-за прорезей шлема, констатировал Рыцарь Меча. – Сэр Тинчес, быть может, вы возьмёте этого мерзавца в своё седло?
– Сомневаюсь, сэр Бертран, – откликнулся Тинч. – Во мне говорит отвращение. Похоже, сеньор Палтус начинает попахивать.
– А пусть он просто идёт впереди и показывает дорогу, – предложил Леонтий. – А вы, – обратился он к алебардистам, – побежите сзади как почётный караул.
– Но мы… не можем бежать, – растерянно сказал командир латников. – Мы можем только шагом…
– Сценарий… – задушенно произнёс сеньор Палтус.
– Ладно, подбери свои бумажки, – разрешил командор, плюхнув чиновника на дорогу. – Они тебе скоро понадобятся.
– А если ты посмеешь вильнуть или сбежать, – добавил Тинч, – я лично всажу тебе стрелу в затылок. Разреши, дочка?
Ассамато передала ему изготовленный к стрельбе арбалет.
– Сценарий мне понятен, – сказал сэр Бертран. – Вперёд!
И, соблюдая прежний строй, рыцари двинулись к городу.







Глава 16 – Тарокканье царство, снова рассказывает Тинчес

Дон Кихот и Санчо под звуки музыки торжественно проехали по главным улицам Барселоны, а толпа народа провожала их удивлёнными взорами…
Сервантес, «Дон Кихот»

1
Стен у города не было. Как это важно объяснил нам один из присоединившихся по дороге чиновников, «мужество граждан должно служить ему защитой».
Впереди процессии, с пером на шляпе, улыбаясь во все зубы, гордо ковылял сеньор Палтус де Лиопсетта, который время от времени поддёргивал штаны, что придавало его походке ещё большую важность.
В конце концов, мне надоело держать его на мушке, да я, наверное, и не смог бы никогда выстрелить в затылок безоружному человеку. Я отдал арбалет Ассамато и поменялся с нею местом в арьергарде нашего небольшого отряда.
Слева и справа нас сопровождали вооружённые алебардами латники. Я разговорился с одним из них, благо тот оказался общительным парнем, совсем не похожим на солдата.
– А мы и не служители армии, – пояснил он. – Мы – актёры. А армия, зачем она нам, если охрану порядка несут омнийцы?
– Не очень-то они его и охраняют, – заметил я.
Действительно, пусть откуда-то из специально огороженных мест и палили холостыми старинные пушки, пусть и группы людей время от времени кричали нам дружно: «Браво! Браво!», пусть девочки в национальных платьицах и бросали нам под ноги россыпи бумажных цветов, однако вскоре я стал выделять в толпе и других людей. Эти ничего не кричали, а если и кричали на своём языке, то в придачу показывали нам какие-то знаки из пальцев, и свистели вслед, а один даже запустил в сэра Бертрана комком жевательной смеси, и комок прилепился к его плащу… правда, потом отвалился, и хорошо, что командор ничего не заметил.
Да, полицейские в касках, вооружённые дубинками и щитами, стояли вдоль дороги. Но был ли им интерес к тому, что происходит?
– А эти высокие здания вдали – это, очевидно, дворцы? – спросил я. Актёр рассмеялся:
– Это продовольственные склады, а также склады одежды и мануфактуры.
– Почему же они находятся в таком месте, где хорошо бы выстроить жилые дома?
– Потому что жилыми домами застроены бывшие поля и огороды. Село и город – вещи разные. По закону Гистрио, те, кто не имеет избирательного права, не имеют права проживать в черте города.
– То есть, ротокканцы?
– О да. Ты видишь эти бумаги, развешанные на столбах и заборах? У нас их называют «голосуйза». Это великое счастье – подавать свой голос на выборах за нашего Отца Нации, маркиза де Блиссоплё.
– А как он выглядит, ваш… Папа, Отец… как вы там его называете?
– Папа очень скромен и не любит бывать на людях. Видишь эти памятники? Все они изображают Папу. Поскольку никто и никогда не видал нашего Папу вживую, то наши художники и скульпторы изобрели новое течение в искусстве, называемое «папургения», то есть вдохновенные поиски наилучшего отображения образа Папы. Полюбуйтесь, вот наш Папа благословляет свой народ. Вот он указывает вдаль, в светлое будущее, указывая нам верный путь. А вот он вдохновенно вычитывает гениальные строки из своей «Книги Книг»: «Любуюсь я в окно, как лето расцветает!..»
– Ага. «Каклета»… А ещё ваш Папа наверняка спит на простой солдатской кровати, укрываясь простой, солдатской же шинелью, – заметил Леонтий.
– Да-да, откуда вы про это знаете?
– Правда, где он достал эту самую шинель, если у вас нет армии?
На этот вопрос алебардист не сумел ответить…
Мы проследовали широкими бульварами, где за оградами стояли красивые дома, окружённые фигурными решётками. Там же, за оградами, били в изобилии фонтаны… и мне показалось немного странным, что в этих местах сеньор Палтус обычно оборачивался, подавал нам рукой знак: быстрее!.. и сам пускался чуть ли не бегом.
Впрочем, при подходе к центру города, он куда-то исчез и больше мы его не видели.
Здесь, у памятника, что был сооружён, как нам пояснили, на месте разрушенной часовой башни, возвышалась высокая и широкая трибуна. У её основания нас ждала группа граждан. Один из них, более представительный, очень похожий на затерявшегося сеньора Палтуса, но покрупнее размерами и с тремя перьями на шляпе, очевидно, руководил всем этим представлением.
Почему-то с явным неудовольствием поглядев на небо (погода была довольно жаркой и когда тучки время от времени закрывали солнце, на нас снисходила божественная прохлада, что для нас с сэром Бертраном и Леонтием было весьма кстати), чиновник откашлялся, облизал губы и торжественно провозгласил:
– Приветствую вас, о избавители нашего народа! Приветствую вас во имя Отца Нации! Приветствую вас во имя магистрата великого города Барсьей Лоны! Приветствую вас во имя народа великой Тароккании! Никогда в истории мы не испытывали такого душевного подъёма, как в тот день, когда великий Папа, маркиз де Блиссоплё…
– В штанах… – вдруг тихо, но отчётливо сказал Леонтий.
– …своими трудами во благо великой тарокканской нации…
– Без штанов…
– …чьими неустанными трудами и постоянными заботами...
– В штанах…
– … гордимся…
– Без штанов… – повторили мы совместно.
– …и пусть…
– В штанах…
– …никогда не угаснет сей великий пламень, вдохновляющий нас…
– Без штанов…
– …напрасно слепые выродки ротокканцы…
– В штанах…
– …нас, тарокканцев…
– Без штанов…
– И Бог, что посылает нам Своих заступников…
– В штанах…
Но тут, увы, речь альгвасила, сеньора Гиппоглоссуса де Микростомуса (так он себя называл) закончилась. Пришло к концу и наше веселье.
– Послушайте, уважаемый! – обратился к нему командор. – Мы немного устали с дороги и совсем не прочь были бы принять ванну… или, что там у вас имеется. А вообще бы хорошо поесть и испить винца. Как вы на это смотрите?
Тут альгвасил посмотрел на него с таким недоумением и тоской, что я подумал, что у него внезапно прихватило желудок.
– Этого нет в сценарии! – сурово отчеканил сеньор Гиппоглоссус де Микростомус. – Перестаньте заниматься самодеятельностью. Сейчас – стихийный митинг с участием совета Гуммы, затем отправляйтесь на войну, где вас убьют или предадут, а вослед этому, но поздно, вам на помощь придут омнийские солдаты и окончательно разобьют неприятеля. Ваш героический прах со всеми почестями похоронят вот здесь!
И указал на памятник.
Да, о памятнике…
Это было как кисть руки, торчащая из-под земли и обращённая к нам запястьем полураскрытая ладонь, причём мизинец и безымянный пальцы с одной стороны, и большой и указательный с другой были согнуты, и только средний палец гордо и остро указывал в зенит. Немного приглядевшись, можно было догадаться, что пальцы стилизованы под фигуры людей, каких-то воинов, из которых четверо были поражены, а средний в последнем усилии поднимал свой меч к небу.
А вообще, я сразу же узнал тот жест из пальцев, который нам показывали весёлые молодые люди на улицах. Наверное, это их национальное приветствие, подумал я, но промолчал.
– И вообще, вам пора сойти с коней и познакомиться с обслуживающим персоналом.
Мы переглянулись…
– Что ж, – сказал сэр Бертран.
Поводья коней мы передали слугам, шепнув, разумеется, несмотря на возмущенные взгляды сеньора альгвасила, им на ушко, чтобы далеко не уходили, тем более, что вот и сеньора Ассамато, которая на трибуну влезть никак не сможет, конечно же, присмотрит за ними, так что не дай вам Бог… ну, и так далее. В штанах…
Пока мы занимались этими беседами, да разминали ноги, случились два события.
Во-первых, из дверей ближайшего дворца (по-моему, это был магистрат), вынесли членов совета Гуммы.
Их именно вынесли – сидящими на стульях.
Каждого из этих пятерых несли с двух сторон двое служащих. Затащив Гумму на трибуну, они расставили стулья с членами совета позади стола и, кажется, подсоединили каждого к нему особым проводочком.
Ни один из Гуммы не издал при этой процедуре ни единого звука… хотя, если бы, например, меня тащили таким образом, я бы точно чертыхнулся и сказал, чтоб «осторожней, не дрова несёте!» Но они держались на стульях как приклеенные.
Сеньор альгвасил достал из кармана небольшую коробочку и нажал кнопку. Коробочка издала музыкальный сигнал и лица членов оживились. Среди них, как я заметил, было четверо мужчин и одна женщина – в очочках, с короткой причёской, весьма-весьма габаритная… бедные рабочие, как они её тащили…
После этого на трибуну своим ходом взошёл какой-то мускулистый полуголый тип, одетый в шкуру и с дубиной на плече. Шагал он, я заметил, как-то странно, так люди не ходят…
Во-вторых, из группы встречающих навстречу нам выскочил запыхавшийся тщедушный и длинноволосый субъект, весь в кружевах и застёжках. Губы и, особенно, глаза его были накрашены как у женщины. За руку он волоком тащил пухленькую дамочку с растерянными глазками и, указывая ей на Ассамато, кричал надрывно:
– Дорогая! Дорогая! Ты погляди, какое чудо! Ты понимаешь, как это немыслимо! Ведь это, в высочайшей степени, замечательно! Ах, я сейчас умру от счастья!
– Вы кто? – спросил его Леонтий.
– Ах, вы меня так взволновали! Я совсем забыл представиться, я из группы обслуживания, вы можете звать меня месье де Фужере! Я имею честь быть макияжных дел мастером, на мне лежит ответственность за ваш внешний вид и полнейшую сохранность!
Сэры, сеньоры, просто господа… а теперь ещё и месье. В голове у меня путалось…
– На кой чёрт нам макияжных дел мастер? – спросил командор и, поскольку его опять начали подталкивать к трибуне, полуобернувшись, прибавил, взявшись за рукоять меча:
– А если ты, вонючка, посмеешь ещё раз ударить меня по спине…
– Ах-ах, ну зачем же так грубо! – и месье вновь обратился к Ассамато:
– Боже, о Боже, о Боже мой! Я сойду с ума! Какая пластика, какая героически смелая и в то же время целесообразная чистота линий! Ах! Ах! – твердил он, сложив перед грудью ладошки.
– Как на рисунках Ропса? – решился вставить я, припомнив рассказы Леонтия.
– О-о-о! Вы знакомы с работами Ропса?
– Я художник. А вы?
– Я – эстет, жена литературный критик! Знаете, когда омнийские учёные впервые сумели проникнуть к нам через дыру во времени, они привнесли в наш мир столько нового, столько нового! Я занимаюсь эстетизмом всего: кулинарии, архитектуры, театральных искусств…
– А ну-ка, постойте! – прервал его излияния Леонтий. – Что это за дыра во времени?
– О, да, вы безусловно правы, это грубое слово «дыра», я тоже с ним упрямо не согласен. Надо говорить: «отверстие». Когда вы все поляжете на поле брани, через это отверстие в наш мир… Как это всё неэстетично, и повторяется каждый год… Для меня это является таким страшным испытанием… О, о, о!.. – снова завёл он свою песенку, обращаясь к кентаврице.
Ассамато безмовствовала и сжимала губы. Руки её перебирали, терзали чётки – она явно пыталась понять смысл только что полученного предсказания.
– Что там? – спросил я.
– Хагель, Хагель и Хагель. Три раза «Гроза». Не нравится мне это. Слишком гладко всё…
– О гроза, о Боже! – встрял в наш разговор де Фужере. – О ужас!.. Эй, работник, иди сюда, сюда! Я понял, что надо делать! Я попытаюсь спасти вашу красоту. Поживее, поживее же, о работник!
К нему подбежал слуга, державший в руках охапку зонтиков.
– Видите ли, я эстет, жена – литературный критик! Разрешите мне сделать робкую попытку помочь вам, поддержать вашу красоту! Примите его, о, примите! – подскакивал от счастья макияжных дел мастер, открывая и протягивая кентаврице цветастый зонтик. – Быть может, когда-нибудь вы полностью оцените мою невольную поддержку… О дорогая, погляди какая прелесть: кентавр и полевые цветы! О, сегодня я просто сойду с ума!..
– По моему, нам нельзя всем вместе идти на трибуну, – сказал Леонтий. – Мало ли что…
– Тогда пойду я один! – кивнул сэр Бертран.
– А я, пожалуй, удалюсь от вас… на время, – сказала Ассамато неожиданно.
Это действительно было неожиданно и мы одновременно смотрели ей в лицо, ожидая объяснений.
– Может случиться что-то ужасное. Я видела кровь, кровь… много крови… Сегодня вечером… или, быть может, ночью. Я постараюсь обернуться вовремя.
– Что случилось?
– Не скажу. Пускай это будет предчувствие… и я, кажется, догадываюсь, что может выручить всех нас. Не ждите, не скажу, боюсь сглазить. До встречи. Гуи-гн-гн-гн-гм!..
И она, не сказав более ни слова, раздвигая толпу, вихрем помчалась прочь по дороге.
– Куда же вы… О несравненная! – только и сказал ей вслед месье де Фужере.

2
Тем временем, сеньор альгвасил, устав дожидаться и, судя по всему, полностью смирившийся с многочисленными нарушениями сценария, нажал одну из кнопочек в своей коробочке.
Сэр Бертран на трибуне в это время поднял руку, призывая толпу к молчанию.
– Альтарийцы! – хрипло начал он. – Да, я называю всех вас альтарийцами, то есть, тем именем, которое вы носили много лет!..
Собравшиеся на площади затихли, но тут сэр Бертран закашлялся и человек в красном протянул ему кувшин. Рыцарь одним махом выдул половину содержимого и хотел бы продолжить речь, но опоздал – тут с места поднялся один из членов совета Гуммы. Лицо его было красно и выражало недовольство, как будто ему только что недодали сдачу в хлебной лавке.
– Сограждане! – закричал он. – Братья и сёстры! Мы ждали этого и готовились к этому, но – вот он, стоит перед вами и ухмыляется! – это он прибавил, указывая толстым пальцем на полуголого в шкуре. Тот действительно стоял и действительно ухмылялся.
– Я хочу спросить его и посмотреть ему в лицо! Зачем вы пришли на нашу землю? Зачем?
– Гр-р! – заревел полуголый, вращая дубиною. – Мы сокрушим вас! Мы убьём ваших стариков, детей и женщин! А оставшиеся будут нашими рабами! Мы разрушим ваши храмы! Мы надругаемся над вашими памятниками, особенно над памятниками Папы Блиссоплё!
– Я не понял, это кто? И откуда он сбежал? – спросил у альгвасила Леонтий.
– Как это «кто»? Не видите? Это ротокканский посол. Вы помните сценарий, надеюсь?.. А вон там, внизу, у трибуны, видите, во-он, человек в красном. Это ваш предатель, он вас отравит или предаст в самую последнюю минуту… Куда это направилась ваша героиня?
– Как это куда? За помощью. Ведь ещё должны вот-вот прибыть трое…
– Как вы надоели с вашими изменениями в сценарии! То семь, то четыре, то снова семь! Скорей бы вас наконец пришибли!
– Гр-гр-гр! – продолжал бесноваться ротокканец.
– Ну, хватит, – сказал сеньор Гиппоглоссус де Микростомус и переключил что-то у себя в коробочке.
Краснолицый плюхнулся на своё сиденье, взамен ему поднялся другой член совета, какой-то желчный тип – я знаю таких хорошо, для них лишь бы изругать кого-то – и повёл свою речь, указуя на человека с дубиной:
– Ублюдки без стыда и совести, лжецы и подлецы, предатели, клакеры, элементарные негодяи, без чести и совести, тайные агенты террористов, замышляющие…
– Может быть, вы и мне дадите слово сказать? – недоумевал, всё ещё не понимая, в чём дело, сэр Бертран.
Альгвасил переключил что-то в коробочке. Желчник заткнулся, но вскочил другой член совета:
– Но так ведь тоже нельзя! Надо предоставить слово и представителям оппозиции! Сеньора Лиманда!
Щёлк-щёлк. На этот раз речь закатила толстуха в очках:
– С точки зрения демократизма и высшего гумманизма… так ведь тоже нельзя… Они, ротокканцы, они же как дети… Им негде жить и нечего есть… Неужели мы будем столь бессердечны? Пускай возвращаются откуда пришли, а мы будем посылать им гумманитарную помощь…
– Гм… Сеньора, я бы попросил…
– Да-да, разумеется! – снова заорал, перебивая рыцаря, краснолицый. – Но пусть они тогда идут обратно и не испытывают более нашего терпения!
– Гррррррр! – кричал полуголый.
– Сэр Тинчес! Сэр Тинчес! – кто-то упорно тыкал меня кулаком в бок.
Это был Шершень. Рядом с ним стояли высокий темноволосый бородач в чёрных одеждах и несколько стрелков.
– Откуда ты взялся? – спросил Леонтий.
– Тс-с-с! Мы всё сделали так, как просил сэр Бертран. Мы захватили тех, настоящих «героев» и, как было приказано, принялись поить их вином. Но вот незадача, в тот же миг…
Шершень протянул руку и раскрыл ладонь.
На широкой ладони его лежали какие-то шестерёнки, ржавые болтики, пружиночки…
– Это всё, что от них осталось!
– Меня зовут Дар, – представился чернобородый. – Я возглавляю тех, кого они называют ротокканцами. Наши люди уже в городе, наши семьи растянулись по дороге, они тоже скоро будут здесь. На этот раз никому не удастся разгромить наш осенний поход бедных!
– Постойте, так вы жители сёл…
– Сёл и рабочих посёлков. В течение года нас заставляют работать – за еду, а вся продукция оседает здесь, на складах. Мы, со своими семьями, снова пришли потребовать справедливой оплаты труда и своей доли еды…
– То есть, – подвёл итог Леонтий, – работяги пришли за своим жалованьем?
– За эти годы мы многому научились…
– Погодите, погодите! – Шершень указывал на трибуну.
– Вы мне дадите, наконец, вставить хотя бы полслова?! – поставив руки в боки, взывал сэр Бертран.
– Слово предоставляется… – не обращая на него ровно никакого внимания, словно рыцаря и не было, продолжал тем временем краснолицый.
– Ч-чёрт… – в очередной раз поперхнулся сэр Бертран. – Дай ещё хлебнуть!
Человек в красном как-то не очень уверенно протянул ему кувшин.
– Благодарю…
– Почему вы не падаете и не умираете? – изумлённо спросил человек. – Я же отравил вас!
– По-моему, это просто вода, – пожал плечами рыцарь.
– Тем более, вы должны были умереть сразу же после первого глотка! Разве вы…
Сэр Бертран ещё не понял ситуацию окончательно, но до него что-то начинало доходить. Последним глотком он довершил опустошение кувшина и, сунув его человеку в красном, пробурчал:
– Ладно. Иди отсюда, пока я не разбил этот кувшин о твой червивый лоб!
И странная тишина воцарилась над площадью. Пользуясь всеобщим недоумением, Леонтий крикнул:
– Берт! Ты разговариваешь не с живыми людьми! Возле тебя находятся куклы!
Вслед за тем, он выхватил коробочку из рук альгвасила и начал жать на кнопки.
И Гумма тотчас оживилась. Члены совета стали один за другим забавно подпрыгивать и выкрикивать последовательно:
– Сограждане! Братья и сёстры!..
– …ублюдки без стыда и совести, лжецы и подлецы!..
– …мы ждали этого и готовились к этому…
– …элементарные негодяи, без чести и совести…
– …так ведь тоже нельзя!..
– …мы сокрушим вас! Мы убьём ваших стариков, детей и женщин!..
– …Неужели мы будем столь бессердечны?..
– …Гррррррр!..
– Что вы… что вы делаете… этого нет… в сценарии… – сеньор Гиппоглоссус де Микростомус то хватался за сердце, то безуспешно пытался отобрать у Леонтия коробочку.
Шершень отпихнул его локтем, мол: шёл бы ты домой, старик…
А я…
А я вдруг вспомнил кое-какое искусство, которым когда-то в детстве владел в совершенстве.
Я вложил указательные и средние пальцы в рот, да как свистнул! 20.06.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.