Наказание ошиблось дверью

Наказание ошиблось дверью
Рассказ
не для слабонервных, из цикла «Теткины рассказы»

Мой тятя был мастеровой, руки у него из того места росли, из которого надо. Многое умел он делать: валенки подшить, со скотиной управится, косить, дрова рубить, да мало ли чего мужик в деревне должен уметь. Сшил мне сапоги, послал в лагерь, где я находилась за кражу бязи, да не пришлось в них походить. Бригадир Анна отобрала их, да за них чуть меня не убили.
Жили мы в деревне плохо, недоедали, родители – вечные колхозники, нехватки, да недостатки. Когда мне было десять лет, перед войной, взяли меня родственники в город с племянницей водиться, смотреть за ребенком. Отпуск декретный в то время был месяц всего. В городе даже тогда люди жили лучше, что и говорить… Я первый раз там увидела яблоки, конфеты в обертках, печенье. В деревне-то ничего подобного не было.
Так вот, про мастерового нашего тятю. Училась я в третьем классе, мне ехать в Барнаул, а портфеля нет, в деревне можно ходить в школу с сумкой-побирушкой, а в городе-то как же? Тятя мне чемоданчик сделал из фанеры, покрасил в черный цвет, красота! Нам с ним так казалось. А на самом деле выглядело это печально, черный фанерный чемоданчик, да единственное платье, белое, в крупные цветы, за это и прозвали меня городские девчонки колхозницей. Особенно одна старалась, в глаза мне лезла при всяком удобном и неудобном случае, орала на каждом углу: «Колхозница! Вот идет колхозница!» Не вытерпела я, да поколотила ее этим чемоданчиком! Она, естественно, родителям нажаловалась, а у нас учителем был мужчина. Боялись его ученики, как же, мужик, голос только повысит, мы уже трясемся. Я сильно его боялась.
После уроков, смотрю, девочка эта с тетенькой стоит. Ну думаю, конец мне, нажаловалась! Не ожидала я, учитель разговор по-другому повернул, он не на меня стал ругаться, а, наоборот, за меня заступился. «Да, говорит, родители ее – колхозники, всю страну хлебом кормят, надо этим гордиться, а ваша дочь ее колхозницей обзывает, будто в этом слове что-то зазорное есть. Постояла Зина за себя, за родителей своих, и правильно сделала». Этим дело и закончилось.
Еще тятя мне предсказал, что муж мой, Володька будет алкоголиком. Познакомились мы с ним ночью, шла я на пригородный, он и пристал ко мне, выспросил кто я, да откуда, а потом явился. Как-то Володька зашел за мной, в кино мы собирались, пить попросил. Тятя сидел на крыльце, вынес кружку, Володька почерпнул воды, из ведра, что на колодце стояло, да и выпил. Вечером меня тятя спрашивает:
- Это и есть Коростелев?
- Да, - говорю.
- Пока не поздно, Зинка, бросай его, он пьяницей будет, намучаешься с ним.
- С чего ты взял, тятя?
- Видела, как он воду выпил? Примета такая есть, если человек выпьет, да крякнет, то будет пьяницей. Ведь не зря говорят: «Всякий выпьет, да не всякий крякнет».
Точно в воду смотрел тятя, стал он алкашом, зря, что не бросила, не поверила родителю, дура, да и все…
Рассказывая это, тетя Зина пилила тупым ножом помидоры, огурцы, лук, делала свой фирменный салат с подсолнечным маслом и чесноком. Рассказ ее тек дальше…
Дом Вязовых был по тем временам, полная чаша, не то, что у большинства. Три комнаты, в доме чисто, занавески видно с улицы – белые, два ковра, телевизор могли бы взять, но не стали, чтобы народ толпой к ним не ходил, богатство их не судил. Для скотины другой двор был, так что и мухоты в доме меньше, и пройти до крыльца можно без сапог. Летняя кухонька построена.
В деревне нище жили, лениво, не стремились свой быт улучшить. Вот если огород, то никаких тебе изысков: ни цветочка, ни кустика. В избе – что жизненно необходимо: кровати, стол, табуретки. Кастрюли и ведра на виду, чтоб какую занавеску повесить – ни ума, ни денег не хватает. Мы с Володей еще дружили, завел он меня дом свой показать, не удержалась я от реплики: вечно язык впереди меня скачет.
- Почему у вас так низко-то? Дом новый, а до потолка рукой достать можно...
Думаю, если для себя строили, так могли бы построить по-людски. Мать его, Матрена, мне отвечает:
- Для тепла так построили, для тепла….
Вот бы все для тепла строили, ходили бы, головой бились о потолок. Потом насмотрелась я на свекровь столько работы в деревне по дому, в огороде, со скотиной, а она днем спит, рот открыт, вокруг рта мухи ходят, и хоть бы шевельнулась. Как мертвая. До сих пор картина эта перед глазами стоит, хоть и нельзя осуждать людей, грех это, но бог велел правду говорить.
У Вязовых дочка была единственная, Катерина. Шустрая, потому что в сытости да в ласке росла. Мать ее Клавдея работала поваром в санатории. Считай, ели задарма. Наворотят помоев ведра три, а туда котлет насуют в мешках клеенчатых, масла, выпечки, да мало ли чего, Сашка, муж ее, на велосипеде привозит все добро. Потом Клавдея сама сумки припрет. В санатории хорошо кормили, люди поправлялись на два-три килограмма за сезон. Воровать было с чего. Говорили, запасы у них большие масла топленого, жира кулинарного, муки, сахара. Семья сытая, скотина – тоже, чего не жить? Отец в дочке души не чаял, баловал, благо было с чего, работал он кузнецом на заводе в Барнауле, деньги большие получал, не транжирили, на книжку складывали.
Одевалась Катька для деревни нормально, пальто у нее зимнее было с лисой-чернобуркой, и осеннее было, сапоги только пошли в моду, мать через отдыхающую достала, платье было не одно, кофточки разные. В клубе, правда, на танцах парни не шибко приглашали ее, потому что не выделялась она красотой. Подбородок тяжеловатый, низкий лоб, если красоты нет, надо брать людей чем-то другим: лаской, добрым разговором, а Катька была девчонка наглая, злая, могла исподтишка гадость сочинить…
Закончила Катя школу, работать не хотела, отец с участковым договорился, чтобы не оформлял ее тунеядкой, а писал, что она учится. Этот год после школы, часто ходила с подругой на танцы, но не танцевать, а наблюдать. Ненавидели девчонок таких, которые светились чистотой, пользовались успехом у парней. С подругой они старались задеть такую девочку, сказать нехорошее слово вслед, подставить ножку. Пару раз выводили из клуба разбираться, давали несколько пощечин, таскали за волосы. Однажды украли у девчонки из Повалихи сумку, а у пострадавшей тетя работала в милиции в Алтайке, попросила участкового к Катьке сходить, а сумка – вот, лежит. Катька смеялась, говорила, что пошутила, на следующих танцах отдала бы, сумка ведь в целости и сохранности, даже кошелек на месте. Знала, что отец за нее постоит. Отец угостил участкового, выпил с ним хорошо, да дров привез машину, но тот сказал Александру, что это в последний раз, больше он не будет покрывать его дочь, пусть на работу устраивается. Пристроила мать ее в санаторий же, посуду мыть, Катьке противно было с жирной посудой возится, кастрюли да бачки скрести, но ничего не поделаешь, отец уперся. Катерина сразу заявила, что помои и котлеты она таскать не будет. Работала спустя рукава, мать ее часто отпускала, ну как не отпустишь, когда любимое чадо ноет, что палец порезало, или разъело содой руки…
Подружка ее, Галя Ивлева, Катьке в рот заглядывала, завидовала конечно, и во всем подчинялась. Если Катьке нравился какой парень, она передавала ему записки, не гнушалась бегать в магазин за куревом и водкой, в общем, была на подхвате, шестерила, не имела права слова сказать, потому что к ее мнению Катерина все равно не прислушивалась. Девки деревенские обязательно перед танцами пили водку для храбрости, трезвыми идти было не интересно и даже неприлично. Пили или дома, уже одетыми, прямо перед тем, как выйти, чтобы родители не унюхали, а в большинстве или за углом клуба, где прятали граненный, или в раздевалке. Есть после выпитого не полагалось: не возьмет, ходила шутка, что закусывали фикусом. В фойе клуба, стоял обглоданный фикус, цветок распространенный в те времена. Вот и представь, насколько легче поддатой остаться сидеть на скамейке, когда вокруг всех девок разобрали на танец.
Деревню Зудилово я знаю, потому что некоторое время жила там с мужем у свекрови, похожа она, если посмотреть с высоты птичьего полета, на удава, который проглотил кролика. Главная улица Советская тянется километров на пять, извиваясь вдоль реки. В какой-то ее части деревня расширяется парой улиц, но в основном застраивалась вдоль реки, каждый хозяин хотел выйти утром искупнуться, или воды в баню потаскать, чтобы все было близко.
Мы сели за стол, выпили по рюмке водки, и она подала голубцы собственного производства. У нее своя, особая метода приготовления их, она считает, что хлопотливое это изделие надо пожарить до корочки, потом долго-долго тушить, чтобы капуста стала мягкой и прозрачной. Готовит она теперь голубцы только на день поминовения мужа, любимое его блюдо, вспоминая, как на его поминках прокисло полбачка вкусных сверточков, оставленных в тепле.
Тетя Зина вела свой рассказ дальше.
Вязовы жили в конце улицы Советской, а чуть подальше около санатория «Сосновый бор», жил парень, Ваня Киршов, с богом данной фигурой, широкими плечами, красивыми руками, высокий блондин, с вьющимися волосами, но не в кольцо, а волнами. Глаза, немного в кучку, нос с горбинкой, узкие губы. Такие парни пользуются вниманием девушек, тем более сельских. Приезжие они с матерью были, весной купили маленький домик, оба работали в Алтайке на АВЗ, мать – техничкой, а он вагонку обрабатывал, резчиком на пилах в деревообрабатывающем цехе.
Вязовой Иван ну очень нравился, если она раньше гордости никакой не знала, навязывалась парням, то теперь как-то сникла. Когда он проходил по улице, сердце ее замирало, откуда-то возникала робость, во рту пересыхало. В мечтах она возлагала на парня большие надежды, представляла, что они будут жить в доме, который отец готов построить на задах огорода, около речки, чтобы жить вроде и отдельно, и одной семьей. Катерина хотела вечером ложиться спать в одну кровать с Ваней, а утром просыпаться рядом. Дурак думками богат. Катька уже напридумывала себе столько, что казалось, руку протяни и Ванька будет ее с потрохами. Действительно, думала она, нищий парень, домик фиговый, вдруг мать его замуж задумает, она еще ничего из себя, куда ему деваться? До каких пор жить с матерью? Когда он заработает квартиру? А у нее полно преимуществ: богатые родители, она единственная дочка, живут почти рядом, это же удобство, удобство, как говорил Райкин, далеко не надо бегать, вместе можно на танцы, в кино, он всегда на виду, куда пошел, с кем пошел, Катька в курсе.
Парня этого, Ивана, они постоянно с собой тянули. Галька жила вначале улицы, когда он проходил, о планах сообщала, Катька ближе к дому встречала, звала, куда с подругой собиралась. С работы Ваня идет, Катька кричит из ограды:
- Вань, ты там мимо проходил, какое сегодня кино? Пойдешь?
С Галькой так и сяк проворачивали ситуацию, разрабатывали планы, сходились в том, что надо бы дать, пока не поздно, но как, где? Торопя события, Катька сказала матери, что скоро выйдет замуж, Клавдея догадывалась про кого речь велась, прикупила при случае в сельмаге два лифчика атласных, да двое трусов с кружевами, не лишние будут.
Иван клевал на их удочку не часто, все больше отговаривался, устал, мол, или матери помочь надо... Девушки эти с навязчивостью своей совсем его не радовали. Нравилась ему алтайская девочка Лида, она работала на заводе бухгалтером, но он не надеялся особо, что она обратит на него внимание. Лида была симпатичной, училась в институте, мать ее работала на заводе небольшим начальником. Иван не решался приблизиться к Лиде, боялся, смелости хватало только здороваться. Как можно подойти, он считал себя намного хуже: кто она и кто он? Она красивая, у нее работа интеллигентная, опять же институт, а у него мать техничка, тряпкой машет по цеху, он простой работяга, но все же выглядывал ее, старался пройти по коридору, даже если пути не было, где была бухгалтерия, надеялся, что выйдет она из кабинета…, и представится случай. И вот случай представился.
В конце лета Иван, отработав в первую смену, зашел в магазин за хлебом, мать велела, в деревне с хлебом трудно было, привозили мало и не каждый день, по блату и скотине раскупали быстро. Деревенские специально ездили в Алтайку за хлебом, брали булок по десять. В магазине стояла в очереди Лида, хлеб только привезли, но еще разгружали, собралась очередь, она стояла в самом начале, кивком спросила: сколько, показав сначала один, а потом два пальца. У Вани сердце ныло, надо было бежать на электричку, ждать другую было долго, и как ему не хотелось побыть с девушкой, пришлось быстро сунуть деньги, сказать спасибо и бежать.
Но надежда проснулась, стало радостнее, жизнь уже не казалась такой рутинной, домогательства девок стал отвергать настырнее, говорил «нет», не пряча глаза, а в душе посылал обоих матом. Вязова, как зверь, почуяла перемену, кляла себя, что не была настойчивее, ничего не сделала, что бы зацепить парня.
Лето кончилось, выкопали картошку, стояли последние погожие денечки. Катя ждала, когда пройдет Иван с утренней электрички, но начальники часто оставляли рабочих на другую смену. ХХ съезд партии решил развить и модернизировать железнодорожный транспорт. Предусматривалась дальнейшая электрификация, автоматизация и механизация производств, процессов, реконструкция заводов транспортного машиностроения. АВЗ предлагалось освоить производство новых вагонов, поэтому рабочие часто оставались, особенно в конце месяца, выполнять и перевыполнять план.
Где-то к обеду Галька, выглянув в окно, увидела Ивана идущего по улице с незнакомой девушкой. С одной стороны она обрадовалась: любимой подруге, да по сусалам, а с другой стороны взыграло собственничество: как так, наш парень шарится с чужими девками, когда свои по окнам заглядывают, ждут не дождутся. Вязова, как увидела, речи лишилась, вот в чем загвоздка: у него другая… Молча проводили они взглядом парочку и посмотрели друг на друга.
- Что делать будем? – спросила Катя.
У Гальки душа пела. Ну надо же так жидко обделаться подружке, уже запланировавшей свадьбу на октябрьские праздники! Но виду не подала, что радуется.
- Не знаю…
- Пойдем туда, - Катька судорожно расстегивала пуговицы на халате.
- Давай подождем немного. Может, показывает, где санаторий, ну чо ты так распсиховалась-то…
Увидели, что зашли они к Киршовым.
- Всё, пошли, - Кате не сиделось на месте.
- Да подожди ты. Пусть расположатся.
Катьке не сиделось на месте, она нарезала круги по комнате.
- Да успокойся, ты, не мельтеши! Самогонка есть? Давай для храбрости тяпнем.
Самогонка была. Они налили по полстакана, выпили, Катька разрезала помидорку, посолила, дала половину Гале. Помидор перебил противный вкус самогонки. Приятная теплота поднялась изнутри.
А у Ивана сегодня был день рождения. Он еле уговорил Лиду поехать к нему. Пришлось зайти за ней, дожидаться на улице, пока она соберется, и идти на электричку. Матери Вани дома не было, она работала в первую смену, поэтому Лида долго не соглашалась, в деревню было страшно ехать, но такова участь девичья, хоть и боишься, а идешь.
Домик Ивана произвел на Лиду гнетущее состояние. В комнатке был стол, кровать и диван. Она поняла, что мать и сын оба спят здесь. Она не представляла, что можно жить так тесно. Иван усадил Лиду на диван, подвинул стол, достал бутылку водки и ликер «Шартрез». В сельмаге из хороших вин был только он, ну не Солнцедаром же угощать девушку! Закуска по сезону – помидоры, огурцы, мать ничего не приготовила, рано уехала, а вчерашний суп разогревать, Иван не решился, хотя был голодный. Да и что за закуска к ликеру – суп! Смешно представить, что он при девушке начнет хлебать суп! Нарезал хлеб, поставил два граненых стаканчика, налил в один тягучей зеленой жидкости, только открыл бутылку водки, чтобы налить себе, дверь скрипнула, и вошли они, его ухажерки.
Ваня обалдел и разозлился. Вот уж чьего присутствия не хотел парень.
- Чо приперлись? Кто вас звал? – спросил он.
- Ой, да у вас гулянка, а мы и не знали, предупреждать надо, - нагло проговорила Галина, проходя и садясь за стол.
Вязова пока стояла в дверях, собиралась с мыслями. Ванькина гостья была красивой, волосы до плеч, одета в темно-синий кримпленовый костюм-тройку. Воротник жакета был цельнокроеным, прострочен крупными стежками шелковых ниток. Катька, рассматривая костюм, поняла, что этот красивый материал и есть кримплен, ни с чем не спутаешь.
- Вань, где у тебя стаканы, давай принесу, - она хотела показать этой, что они не просто девки с улицы, а близкие люди.
Ваня сам пошел за стаканами на кухню, и проходя мимо Вязовой, прошептал не зло сквозь зубы:
- Да пошла ты!
Вязова села на диван. Иван вошел со стаканами, налил по полстакана водки себе и пришедшим.
- Чо так мало льешь-то? Жалко, что ли? - Вязова взяла бутылку и налила стаканы до краев, - Давайте выпьем за знакомство, как тебя зовут-то? – обратилась к Лиде и подняла стакан.
Лида сказала.
- С днем рождения, Ваня, - Лида тоже подняла стакан.
- О, так у тебя день рождения? Зажал, жома, - Вязова, не дрогнув, выпила, взяла рукой кусок помидора и положила в рот.
Скованность еще давала себя знать, хоть и выпили, но разговор не завязался. Молча жевали помидоры, хрустели огурцами.
- Давайте еще. – Вязова снова руководила бутылкой. Налила ликер Лиде, снова подняла стакан.
- Давай, расти большой.
Выпили, снова не чокаясь, как на поминках. Теперь стало лучше всем, напряжение ушло, лица порозовели, языки развязались, заговорили о давно стоящей хорошей погоде, о накопанной картошке.
Галя заметила брошку у Лиды на жакете:
- Чо, золотая? – она потянулась потрогать, но Лида отстранилась. – Да не боись ты, не трону. Давайте допьем, да по домам, засиделись мы...
Иван разлил водку, ликер. Движения его замедлялись, глаза посоловели. Наконец-то стали чокаться стаканами, как люди выпили. У Ивана закрывались глаза, ночная смена помноженная на водку с минусом закуски делала свое дело; он откинулся на спинку дивана, глаза закрылись сами. Девушки сидели молча, Вязова, сравнивая себя с Лидой, понимала, что ловить тут нечего, шансы ее равнялись нулю.
- Давайте ликер допьем, - предложила Галя и разлила.
Лида пить не стала. Посидели еще. Катя, кивнув головой на двери, сказала:
- Пошли выйдем, покурим.
Вязова пропустили Лиду вперед, в сенках схватила ее за волосы, ударила со всей силой о косяк входной двери и толкнула обеими руками вперед. Девушка упала головой на порог и отключилась. Вязова не ожидала, что поступит именно так, руки будто сами двигались, не привлекая мозг. Обе подруги смотрели несколько мгновений на лежащую без сознания, затем, не сговариваясь, стали бить ее ногами, таскать за волосы. Когда устали, остановились тяжело дыша.
- Чо дальше делать будем? – спросила Галя.
Сегодня ей было особенно хорошо. К выпитому присоединилось веселое злорадство и чувство превосходство: подружка, осеклась, как рак на мели, и гостья Ванькина лежит у ног. Вот как надо с вами! Вязова тяжело дышала, глаза блестели в темноте сенок:
- Выйди, глянь, в огороде кто есть?
- А зачем?
- В лес ее уволокём.
Как, откуда, пришло к ней такое решение, она не знала. Они взяли недвижимое тело за руки и потащили через пороги, по крылечку, по протоптанной Ванькой тропинке, где он недавно таскал в мешках картошку. На огородах торчали никчемные подсолнуховые палки, лежали кучи ботвы, допаривались на солнце тяжелые тыквы. Девочка была худенькой и потому легкой. Они, как пара впряженных лошадок, дружно тащили по рыхлой земле неживое или живое тело, это их не заботило. Беспокоило, чтобы только никто не увидел. Вот и калитка в лес, за забором передохнули, отдышались. Молча смотрели на безжизненную девушку, чувствуя уже не радость, а ощущение удовлетворенности от проделанной работы. Вязова удивлялась себе, как быстро приходят решения, словно щелчок раздается в мозгу, и вот она хватает Лиду за волосы, опять щелчок и начинает ее пинать, потом пришло решение тащить ее в лес. Казалось, что мозгу, как стороннему наблюдателю, оставалось только фиксировать действия неподвластного ему организма. Что же дальше? Как поступит ее тело с телом этой девушки?
- Давай дальше утащим, здесь увидят, - услышала она голос подруги.
Что, уже она руководит? Схватив снова руки Лиды, они ее по траве, шишкам, по выступающим корням сосен. Остановились передохнуть. Вязова решила не отдавать руководство таким делом подруге:
- Давай ее разденем. Догола.
- Зачем?
- Ну разденем, да и все, пусть валяется…
Катя присела, расстегнула пуговицы, схватив борт, потянула вверх, стараясь, чтобы тело перекатилось и вывалилось из костюма, освободила руку от рукава, перекатила тело на живот, и снова на спину. Галя праздно смотрела, не принимая участие в раздевании. Жакет был снят, и передан Галине, та аккуратно свернула его и положила на траву. Катя тем временем стягивала с Лиды юбку, сняла кофточку, комбинацию, пояс, который держал чулки, трусы, бюстгальтер. Галя сворачивала и складывала все на траву. Сняла Катя цепочку с крестиком, даже колечко. Девочка лежала совершенно голая, голова ее безжизненно лежала на боку. Чтобы еще такое сделать? Тут вылезла Галька:
- Давай письку ей проткнем…
- А чо, давай, ищи сучок.
Они отошли от девушки, нагнулись искать что-то подходящее. Вязова нашла первая. Это было ветка сосны с пучком иголок. Она подошла к Лиде, отпнула ее ногу своей ногой, воткнула ветку Лиде между ног и повернула несколько раз. Девушка была безжизненна. Они стояли и смотрели вниз уже не с радостью, не с чувством превосходства, а с брезгливостью, как на падаль.
Галя потянулась за кучкой одежды.
- Куда? – зверски заорала Вязова, - Хочешь, чтобы как с сумкой было?
- Так жалко же, золото…
- Пусть лежит. Пошли.
Хмеля в голове не было. Столько было выпито, а голова не затуманилась.
- Спотела только с этой работой, - сказала Вязова и понюхала под мышкой. Дома топилась баня.
Дура-бабочка, позарившись на дневное тепло, вылетела из своего укрытия, присела на коленку девушке, отдохнула, да полетела дальше.

В лесу быстро стемнело, в вершинах шумел ветер, становилось холодно. Среди ночи девушка очнулась. Она ничего не помнила, не знала, где находится, не представляла, почему у нее так болит голова, горит живот и мерзнут ноги. Рука потянулась вниз, и наткнулась на ветку, которая торчала оттуда, где всё разрывалось от боли, потянула за нее, доставляя себе еще большую боль. Снова потеряла сознание, но теперь уже не надолго. Очнувшись, снова почувствовала холод и боль, ощупала себя. Почему я голая, где я, где моя одежда? Ответы не находились. Было так холодно, что немели руки и ноги, ее трясло крупной дрожью. Лида перевалилась на бок, через силу оперлась о руки и огляделась. Вокруг темень непроглядная, шумят сосны, дует ветер. Она поворачивала голову, стараясь рассмотреть хоть что-то. И вдруг, где-то сквозь ветки замерцал огонек. Лида через боль, держась за росшую ей на помощь сосенку, встала и побрела по мокрой траве в сторону своего спасения, того огонька.
Афоня Тагильцев, вечный бобыль, проснулся среди ночи по малой нужде. Вечером они хорошо попили с соседом самогону, он рухнул спать, не раздеваясь, вдрызг пьяный, но сейчас уже все прошло, хотелось выпить еще, а нечего, это он знал точно. У Афони никогда не оставалось на утреннюю опохмелку, все выпивалось в течение дня, или вечером. Вспомнил он о маленькой пачке чая, и подумал, здорово бы чифернуть, ее как раз хватило бы на небольшую кружечку бодрящего напитка. Афоня включил плитку и высыпал в кружку чай. В это время в дверь тихонечко поскреблись.
- Заходи, не закрыто! – крикнул он, обрадовшись.
Но в дверь никто не зашел. Он вышел в сени и позвал:
- Леха, чо ты, не стесняйся…
Открыв дверь, он увидел что-то белое.
- Ты хто?
- Пустите меня, я замерзла, - послышался еле слышный голос.
- Ну заходь, - он открыл дверь, зашел на свет, оглянулся, и обмер. Перед ним стояла совершенно голая, в крови и грязи девушка, волосы ее висели паклями, на лице темнели синяки. У Афони глаза на лоб вылезли.
- Чо мне делать с тобой? Ты откуда? – спрашивал Афоня, шарясь по углам в поисках чего-то, что должно бы прикрыть голое тело девушки. Он нашел свои штаны, в которых копал картошку, подал ей свою фуфайку. Рубахи или не было, или он не догадался дать ей. Девушка медленно надела все.
- Что с тобой случилось-то? Ты откуда? – опять задал он все тот же вопрос.
В состоянии стресса люди циклятся и могут твердить одно и тоже. Лида рассказала, что приехала к Ивану на день рождения еще днем.
- А что дальше было, я не помню, очнулась на земле, в лесу, замерзла, - рассказывать ей было больше нечего.
- Пошли в баню к соседу, вечером топили, помойся, да погрейся.
Он отвел ее в баню, а сам пошел к Киршовым. Они спали, открыл Ванька.
- Ты что же это, стервец, над девчонкой так наизголялся? На ей же места живого нет!
- Дядя Афоня, вы чо, какая девчонка?
Зашли в избу, поднялась мать Вани, стали разбираться. Парень рассказал, что позвал девушку знакомую, а тут приперлась Вязова с подругой, он уснул, а когда проснулся, никого не было.
Афоня рассказал, что перед ним девушка предстала вся избитая и голая. Тут Ванька с матерью и забегали. Мать орала на Ваньку:
- Опять ты вляпался по самые уши! Что теперь так и будем переезжать по твоей милости без конца с место на место! Сколько раз тебе твердила, чтобы ты думал головой, а не тем местом, на котором сидишь.
Афоня понял, что Ваньке пришлось уехать в Алтайку, от неприятностей с милицией на прежнем месте жительства, устроиться на работу, а потом переехать и матери.
- Я-то тут при чем? Я же уснул, это те сучки натворили, они водку тут жрали…

Утром бабы провожали коров в стадо, коровы еще паслись, заморозков сильных не было, трава стояла зеленая. Назад идут, видят, кучка одежды сложена. Одна подошла, смотрит, глазам не верит, сверху цепочка блестит с крестиком, колечко лежит. Если бы другой не было, может, такое богатство и стало добычей, но их двое было. Стоят, думают, что дальше делать. Участкового в селе нет, он на учебе в городе, решили нести одежду в сельсовет.
Там сестра моя работала секретарем, Анисья Александровна Азарова, приходила она рано, в половине восьмого. Бабы вещи разложили, давай рассматривать все, перекладывать. Все новое было, красивое, такого белья и не видели сроду. Комбинация кружевная, бюстгальтер без швов, трусики белые с кружавчиками.
- Красивый костюм, не мнучий, - сказала одна баба.
- Это криплен, - Анисья потрогала ткань, - материал такой. Смотрите, как красиво пошито…, обзавидуешься, наверно, импортный, у нас такого не делают. Ладно, оставляйте, я в Алтайку позвоню в милицию.
Тут и понеслись вести по деревне, одна – что у Афони девушка лежит избитая, пришла с лесу, другая – что найдена одежда красивая, чья неизвестно, третья – Ванька девушку искалечил. Потом эти вести схлеснулись в одну, и стали обрастать домыслами и подробностями. Мол, Афоньке девчонку-то и положить некуда, все у него замызгано до невозможности, простынешки нету порядочной, все тряпки, как земля. Сам-то он не стирает, какая ему стирка, а пить-то кто будет, если он стирать начнет? Девчонка, видать, из состоятельной семьи, одежа у нее красивая, вырядилась к Ваньке, как на праздник.
К Афоне зашел председатель сельсовета Василий Кузьмич, надо же быть в курсе событий, а то из района приедут, а он ничего не знает. Стал он девушку расспрашивать, она, хоть и горела вся в температуре, рассказала, как оказалась в деревне, как выпивали с Иваном и девчонками. К обеду стало известно, что там были Ивлева и Вязова.
Вязов папа дома был, ему соседка рассказала уже собранную воедино версию, что девушку алтайскую сильно избила его дочка, что люди видели, как она с Галькой шла из леса. Сашка Вязов давай дочку трясти и вытряс, что били девку, которая приезжала к Киршову, что раздели догола и бросили, думали, что мертвая. Сашка перепугался здорово, деньги выгреб из шифоньера, да и побежал к Киршовым. Мать уже на Ваньку не орала, лежала на диване, с завязанной головой, полночи не спали, перебрехивались.
Вязов стал говорить:
- Анна, ты женщина умная, должна понимать. Случилось происшествие неприятное, но что поделаешь… Если наших девок посадят, вам легче не станет, надо нам быть вместе. Твоему парнишке тоже не поздоровится, надо полагать.
Говоря это, он протянул ей деньги. Она взяла. Да как ей не взять? Он принес ей тысячу.
Приехала милиция, забрали Лиду, увезли в больницу. Вязов нашел адвоката в городе, заплатил хорошо, тот похвалили его, что он дал денег матери парня, пусть, мол, она теперь отрабатывает, пусть организует общественное мнение. По деревне стали распространятся слухи, в магазине, на почте, в фельдшерском пункте купленный Вязовым человек говорил, что девушка не порядочная была, порядочная девушка не поехала бы к неженатому парню, а раз поехала, значит она шлюха, еще распивала с ним. До того напилась, что ничего не помнит. Адвокат посоветовал также надавить на девушку, чтобы она заявление забрала, запугать ее, опозорить.
Вязов девкам сказал, если сидеть не хотите, надо ехать в больницу, уговаривать Лиду забрать заявление. Те поехали, вызвали ее из палаты, посетителей не было в вестибюле, зажали ее в угол, шипели угрозы, ругались матом:
- Забери заявление, сука, иначе будет хуже, поймаем, разорвем дальше.
Девушка и так была вся издерганная, перепугалась, плакала, в палате, спать не могла ни ночью, ни днем, все у нее болело, волосы сыпались прядями, в больнице ее осуждали, мать корила, да и сама она себя ругала всячески, считала, что виновата. Да тут еще эти, дергали за волосы, щипали, запугивали. Она все-таки не хотела забирать заявление, но попросила мать положить ее в другую больницу.
Но они и там не дали ей покоя. Неделю спустя вечером Катька и Галька ворвались, по-другому и не скажешь, в палату, где она лежала, орали, что добьют ее, что она гулящая, проститутка, что мало ей досталось, что выжила, сучка живучая себе на позор, что теперь она никому не нужна, никто на ней вовек не женится…
В декабре состоялся суд. Не советский справедливый, а судилище, на котором судили не Вязову с Ивлевой, а пострадавшую Лиду Воробьеву. Анисья рассказывала, что о главном свидетеле, Афоне Тагильцеве, который был настроен весьма угрожающе, Вязов-папа позаботился еще вечером, занеся ему три бутылки водки, перед которыми правдолюбец устоять не мог. Первый раз у него водка зашла за водку, осталось много и на второй, и на третий бок поправится. Когда он встал ночью, чтобы добавить, его уже не интересовала ни дальнейшая судьба девки Вязовой, ни забредшей к нему на огонек избитой Лиды…
Девки на суде вели себя нагло, улыбались, перешептывались. Ведь прямых свидетелей не было, доказательств никаких. Они не сознались, Ванька ничего не знал, Лида ничего не помнила.
Характеристика с работы Воробьевой была безликой, с работы девушка была вынуждена уволится, намекнули ей, что такой длинный больничный не предусмотрен, что на ее место нашли человека, который справляется лучше. Из комсомольской организации она выбыла автоматически за неуплату взносов, так что представителя с работы не было, никто не сказал хорошего слова о Лиде. Ванька мямлил, что он ничего не знает, что он спал, был сильно выпимши и уставши. Вызвали Анисью и одну из теток, что вещи нашла, задали вопрос по одежде, и все.
Адвокат заливался соловьем хвалил подзащитных, лил потоком грязь на Лиду, окатывал помоями: как могла советская девушка, бывшая тогда комсомолкой соблазниться выпивкой, расположиться у парня, расписывал ее пристрастие к спиртному, тунеядству, желание проводить время в праздности.
Мать ее не ожидала, что так оно обернется, надеялась на справедливое возмездие, поэтому не подсуетилась, не позаботилась ни о хорошей характеристике с места работы, ни о том, чтобы дочь не была уволена. Лида сидела на суде краснее кумача, лицо ее горело от стыда. Она думала, что надо было забрать заявление, не было бы позора, получается, что виноватят ее, а эти оказались не честными и чистыми.
Когда зачитали приговор, все были поражены, даже адвокат, не говоря уже об остальных. Два года условно.
Народным заседателем, была библиотекарь из Алтайки Зилия Рустафина. Анисья ее немного знала и подошла к ней после суда, спросила, как так, почему так мало дали? Зинаида ответила, что не имеет права обсуждать действия судьи. Только позднее при встрече, когда уже срок избрания ее закончился, сказала, что они, заседатели, точно пешки, не могли и слова молвить. В случае с Лидой, когда судья заполняла бумаги, говорила ей, что не может равнодушно смотреть в эти наглые рожи, так бы и заехала чем-нибудь…, мол, дам им по два года, пусть неповадно будет. А когда вышла зачитывать, да дала два года, только условно. Стерва она, с потрохами купленная, эта судья Смирнова. Скольким жизни поломала… «Знаешь, - говорила Зилия Анисье, - у нее такая присказка есть, мол, наказание всегда неотвратимо постучится в дверь преступника. Видно, что и оно ошибается, и частенько…
Вязова тут же вскорости собрала вещички, да на Кубань к родне уехала, вышла там замуж и живет счастливо припеваючи. Раз Вязова уехала, Галя кинулась ухаживать за Ванькой с наибольшей силой, он не устоял, Галька забеременела и в конце-концов он на ней женился. А что с девчонкой этой стало, предположить не трудно: до конца сломанная жизнь, как та ветка сосновая… 12.06.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.