Светлана Клыга
klyga.svetlana@yandex.ru , ICQ: 222033062


Нимб Андара
(ПРОДОЛЖЕНИЕ 2)

XXXIV.
Темно-коричневые, почти рыжие, тонкие пряди залепили потное лицо так, что его выражения не было видно. С кончика носа в ямку над верхней губой время от времени спадали капельки пота, которые она не заметено слизывала. Ее придерживала за связанные запястья тонкая, коротко стриженая, девчонка, лет тринадцати. Но гувернантка шла спокойно, нигде не пытаясь замедлить шаг. Это, явно не наигранное, непринужденное спокойствие сначала занимало, но постепенно стало раздражать своей непривычностью всех.
- Станавіся, апошняя, - Наташа подсунула стул под петлю из сбруи.
Гувернантка задрала ногу, коленом другой уперлась в стул. Залезть самой без помощи рук было не под силу. Наташа и стриженная приподняли ее под мышки.
Легко проскользнув через голову, кольцо ремня упало на медный крестик.
- Маўчыш, нічога сказаць не хочаш? – Наташа, подтянув к затылку узел, спрыгнула с края стула.
Гувернантка сдунула с губ прилипшие волосы.
- Дзіўная нейкая, - проносилось от одной девчонки к другой.
- Можа за ноч язык праглынула?
- Зараз пабачым, калі забоўтаецца...
Услышав это гувернантка, плотно сжала губы, но, взглянув на висевшую рядом старшую дочь пана, язык которой покрыл всю бороду, она вздохнула.
- Эй, ты! Хаця б малітву прашаптала...
- Ці песню спела...
- Ты ж – музыка...
Обращенные к ней выкрики звучали полунасмешливо, полупрезрительно. Ее поведенье все больше и больше приводило девчат в замешательство.
Наташа, подперев себе бока, пристально заглянула снизу верх в черные с искоркой глаза. Стул отлетел, перевернувшись раза два, примерно на полметра. Она, чуть подпрыгнув, с видимым неистовым усилием, поднимая обгоревшие плечи, клонила голову вперед, надеясь, что сбившиеся волосы будут и теперь скрывать ее лицо.
- Зноў – ні гуку...
- Хаваецца ў космы...
- Глянь, упартая, сцерва!
- А можа пакалышам, адгукнецца?
- І самі – пакалышамся...
- А ну, давай!
И гурьбы, взявшись за руки, вприпрыжку выпорхнули с хохотом две девчонки. Важно подбоченясь, вертя бедрами, демонстрируя обновы из панского гардероба, они обошли скрещенные ноги гувернантки.
Наташа отвязала ремень сбруи и, подмигнув, бросила его, смуглявой девке в белом расшитом желтыми розочками платье. Повешенная стрелой устремилась вниз. Волосы на мгновенье поднялись веером над головой, открыв нарумяненные с полосами потекшей туши немного впалые щеки. Приземлившись на еще скрещенные ноги, она сморщилась от боли. Приподнявшиеся от ускорения кулаки хлопнулись о поясницу. Не устояв, она свалилась на бок.
- Аннхаа. Травинки согнулись от ее резкого выдоха.
- Еееха! – завизжала девчонка в белом платье, хватая конец ремня.
- Вопа! – воскликнула ее подружка в молочно-кофейном костюме для конной езды, ухватилась повыше.
- Рааз, два, - девка в платье присела, натягивая ремень.
- Вопа, - вторила, помогая ей, вторая. Кружевные манжеты съехали до локтей, на запястьях показались следы от недавних веревочных «браслетов».
Шею гувернантки вновь сдавила петля из жесткой кожи. Она, продлевая время для бесценных вдохов, сама села на колени, потом, морщась, поднялась на ноги.
- Вось, вось, памагай дзеўкам, памагай, - закивала стройная, конопатая девчонка, в шелковой кремовой блузе одетой поверх изодранного сарафана.
- Памагай, не памагай, усё роўна – кірдык, - оглянулась на не девка в пестром, цыганской юбке.
- Раз, два, - девка в белом платье присела, подтягивая, перехватывая все выше ремень
- Опа! – хваталась еще выше вторая.
От земли оторвались сначала пятки, потом, дрогнув – пальцы ног гувернантки. Усильем воли она скрестила их.
- Ахххаам… – раздался выдох, подбородок уткнулся в шею.
- Раз і два! – нижние капроновые юбки накрыли шпильки туфель.
- Вооопка! – полы пиджака скомкались в траве.
- Аххнам, - гувернантка стиснула кулаки. Она упрямо клонила голову вперед.
- Раз і-і два... Ей-ей! – пышный белый подол прижался к ногам девки, она, подпрыгнув, оторвалась от земли.
- Вопа! – ликуя, вскрикнула вторая, взлетев вслед за ней.
Пальцы ног гувернантки утонули в примятой траве. Она снова, но уже очень резко, склонилась на бок. Коричневые волосы опустились на подрагивающую ляжку.
- Давай, давай! – кто-то из девчонок захлопал в ладоши.
- Яшчэ, яшчэ! – раздался свист.
- Раз і два, узялі! – туго заплетенная русая коса упала на раздувшийся подол.
- Вопа! – хромовые сапожки опустились на землю.
Изо рта гувернантки потекла пена. Она пыталась скрестить ноги, но сил уже не было, они почти болтались, ступни дрожали от напряжения.
- Вопа-па-па! – полы пиджака прижались к лоснящимся штанам.
Колени гувернантки подогнулись, плоский втянутый живот округлился, небольшая заостренная грудь уже не поднималась при вдохе, мокрые посиневшие едва заметно хватали воздух.
- Я хочу с вами… к вам… - шепот был почти не слышен в оживленном гомоне…
- Ціха! Цішэй вы! – Наташа насупившись, раздраженно махнула всем рукой. Гурьба стала затихать. - З намі хочаш? – переспросила она, приподнимая за волосы уже бессильно упавшую голову.
- Дааа… хочу с вами… - еле слышно прохрипела гувернантка.

XXXV.
- Мо адпусцім яе, дзеўкі? Няхай падушыць з намі блашчын...
Гурьба вновь загудела пчелиным ульем:
- Во, як жыць хоча...
- Брэша са страху!
- Якая карысць ад яе?!
- А мо, няхай жыве...
- Вырашайце хутчэй, - Наташа отпустила волосы и потный, сморщенный от последних усилий удержаться на коленях, лоб упал на боковую завязку ее сарафана.
- Перарэзвай гальштук!
Нож довольно свободно проскользнул под широкую петлю. Прошитая серыми грубыми нитками кожа глухо затрещала под широким лезвием.
- Аххам, - лежащей на спине наконец удалось глубоко вздохнуть.
- Развяжы ёй ужо і рукі, Натка... – девчонка в вышитом платье склонилась над только что мученной ею, помилованной.
- Значыць хочаш з намі? – Наташа помогла ей сесть на колени.
- Хочу. – она сглотнула слюну. – Я и так ваша… Из города недавно. Хотела этого прикончить, - она кивнула в сторону пана. – И бежать…
- Чаму ж не прыкончыла?
- Духу не хапіла?
- Ці ціснуў моцна, як тога пажа?
Девки окружили ее и Наташу, и стали разглядывать еще внимательнее. Острый взгляд черных глаз внушал доверье. Губы очень скоро перестали дрожать, и она говорила тихо и уверено, смотря открыто и прямо на каждую.
- Младшая, Люсенька, очень любила отца, почти не отходила от него. – она обернулась на побелевшие ноги младшей панны, мокрые от мочи пальцы, уже облепили гудящие, огромные с блещущими спинками мухи.
- З характарам дзеўка была... – потерла запястье девка, вешавшая младшую панну.
- Зоя, - гувернантка перевела взгляд на застрявшую в петле у горла руку старшей. – Способная, но истеричная девочка… Чуть что не по ее – губы подожмет, кулаком по столу и – вон из комнаты…
- А гэта – палахліўка – скривилась помощница Таси на Ольгу Николаевну, - Аб ёй і казаць няма чаго! Вунь, ўжо цэлая куча пад нагамі...
Тася склонив голову, стала вертеть пуговицу на своей нескладной юбке.
- Сама адкуль? – девки недоверчиво продолжали расспрашивать помилованную.
- Местная я. Пружанская.
- Як у горад занесла?
- Училась в Варшаве…
- Як жа ты да Варшавы дадлыбала?!
- На перекладных.
- Бачш яе! Ламаносаў у спадніцы!
Вопросы сыпались горохом со всех сторон. Обнаженный «Ломоносов» только и успевала вертеть головой на передавленной шеи и отвечать.
- А з чыіх ты будзеш?
- Бойкава Надя, дочь фельдшера…
- Гэта таго, які прымаў у нашае Манькі цяля?
- Наверно… татку везде зовут…
- На музыку там у сваёй Варшаве вучылася? – я протиснулась ближе к «Ломоносову»
- И на наставителя литэратуры.
- Ну, уставай ўжо... ці што... настаўвітелька... – Наташа подала ей руку.
Она снова немного поморщилась – еще болели ноги от «прыжков в петле».
- Апрануць небараку трэба... – заметила одна из девчонок.
- І не падумаю аддаваць маю сукенку! – твердо заявила девка, вертя подолом коричневого платья с белой вставкой плеча и рукава, в котором вчера была гувернантка.
- Ды хопіць з яе мяшка!
- Якога мяшка?! – удивились все.
- Вууунь таго, з-пад сена. Дзіркі прарэзаць і – на выставу!
- За кароткі вельмі...
- Ааа... зыдзе!

XXXVI.
Я незаметно отошла от арки и, переходя от дерева к дереву подобралась к сливе. Пан сидел на коленях, уткнувшись лбом в ствол. Ира, заглядывая в искаженное от боли и ненависти лицо, водила по изогнутой спине кончиками пальцев.
- Эдушка, бежать надо… Давай убежим, каханы…
- Отстань… Убирайся, телка… Ира… не до того… уйди…
- Я тебя… а ты…
- Пошла вон, сказал!
Подобно невидимой маске, боль передалась и отразилась на лице Иры. Пальцы сгрудили в комок на середине позвоночника плотную ткань халата.
- Полька, дзе ты? – послышались голоса девчат.
Пан, Ира и я встрепенулись одновременно.
- Бяжыце... – беззвучно прошептали мои губы. Но ни Эд, ни Ира не увидели этого. Девчонки подбегали все ближе. Пан прибывал все в той же позе.
- Абліём яго газай? – все девки столпились возле меня.
Пара босоногих побежали в сарай за керосином. Я всем телом прижалась к шершавому стволу. Хотелось врасти, влиться в него, чтоб забыть обо всем, не видеть и не слышать больше ничего… Наклоняясь друг от дружки, оставляя за собой борозду уложенной метлицы, девчонки тащили канистру. Резкий запах больно кольнул в носу кислотой.
- Гэй, крумкачагаловый, лазню прымаць будзеш?
Ира вздрогнула, отдернув руку со спины пана. Он не пошевелился. Двое потащили канистру к пану.
- Дзяўчаткі, памажыце – цяжкая...
К ним подбежали еще двое. Четыре руки ухватились за изогнутый округлый край канистры. Две подошедшие девчонки, раскорячившись, приподняли гладкий овальный низ…
- Проклятые, вонючие холопки… - паз провел по глазам широким рукавом.
- Дайте мне… - бледное лицо Иры перестало отличаться от ее белоснежного корсета. – Дайте кремней…
Дрожа, она потянулась за продолговатым камнем. Взглянула в его покрасневшие от жгучей жидкости глаза. Отдернулась. Набрала полные легкие воздуха. Выхватила камешки у склоненной, смотрящей на нее распахнутым совиным взглядом лохматой девки.
- Смелее, Ира. – пан одобрительно кивнул.
Камень скрежетнул о камень. Еще раз. Задымились мягкие, махровые складки. Пан часто задышал, отпрянул от дерева. Вскочил, лихорадочно озираясь по сторонам.
- Трымайце, трымайце яго!
- Як трымаць?! Ён жа гарыць!
Эд метался из стороны в сторону. Девчонки встав, было в круг, взявшись за руки, будто у Купальского костра, с визгом отскакивали, как только он направлялся к кому-то. Горящая спина и машущие огненными перьями рукава, прорвав кольцо, направились за ограду.
- Сам згарыць, крумкач клышаногі...
- Падпалім ягонае гняздо і – гайда адгэтуль!
- Дзеўкі, абкладай гэты смярдюшнік сенам!
Пестрые сарафаны муравьями заползали возле усадьбы. Отрывая кустки стогов, они тащили перед собой сухие, колючие охапки, сооружая вторую кладку, помимо кирпичной.
- Нацягвай у сярэдзіну і аблівай газай!
Послушные муравьи в сарафанах потащили сенные комки внутрь дома.
- Давай, давай! Хутчэй... Не затрымлівай! – подгоняли задние передних. Если кто-то вдруг задумчиво приостанавливался, уставившись на свой комок или оглядывая дом, его тут пихали задние, и, приходилось продвигаться по единой цепи…
Облитая керосином трава вспыхнула мгновенно. Огненные волны захлестнули крышу…

- Вось дык красуня! – захлопала в ладошки Вика, увидев выходящую из амбара Надю.
Грубая сетчатая мешковина покрывала гибкую фигуру едва доходя стройных, как будто выточенных резцом скульптора, ног. Через довольно редкую сетку были видны чуть ли не все детали ее изящного тела. И издалека нельзя было разобрать, чему лучше удается скрывать ногату – темно-оранжевому загару, или мешку с тремя косыми прорезями – для рук и шеи.
Позабыв подожженного пана, усадьбу, девичья гурьба вновь окружила новоиспеченную соратницу:
- У такім убору табе шырока не крочыць!
- І прысядаць будзеш, як бусел на балоце – асцярожна-асцярожна...
- А ногі перастаўляць, як качка – блізка-блізка, часта-часта...
- Цяпер яны с Падпаленай – два лапці - пара!
- Толькі – босыя, як мы... – Наташа почесала обугленной палкой пятку.
- Что ж… придется, раз уж так… - смущенно покраснела Надя, тщетно пытаясь обтянуть пониже свою обнову.
- А што рабіць з гэтым пажам? – Наташа указала на беззвучно рыдающую Иру.
- Што, што... Мусім браць з сабою і яе. Не кідаць жа тут. – вздохнула я.
Мы уже переходили конопляное поле, а ненасытные языки пламени все еще долизывали обугленный скелет усадьбы.

XXXVII.
Земля выдыхала тепло, подаренное ей солнцем за день. Босые ноги обвевал пар, исходящий от рыхлого чернозема, и они почти не чувствовали усталости. Сухие травинки и обломанные прутики слегка покалывали кожу, но не больно, а приятно.
- Наконец выбралась из этих душных, роскошных стен… - Надя на ходу сорвала колокольчик и воткнула его дырку мешковины между грудей.
- И мне так осточертели эти панельные клетки, эти компы, клавы, мобилы, звонки, трескотня, шушуканье, пузатый напыщенный шеф со своими хомячьими вечно надутыми щеками… - Таська приподнялась на пальчики и закружилась на месте.
- Ой, дзеўкі, не разумею, аб чым вы кажаце, але ж так рада гэтаму прастору! – я взглянула на клонящееся под ветром резные головки васильков и перед глазами промелькнула наточенная дуга косы и ритмично ходящие из стороны в сторону накаченные руки Петьки…
- А панские цурэчеки не побегают по полю теперь уже никогда… - Надя задумчиво посмотрела вдаль…
- Табе іх шкада? – Вика забежала вперед и заглянула в ее карий омут.
- Дети еще зупельне…
- Бач ты, панскіх гусак пашкадавала... - дернула меня за рукав Наташа.
- А в чем они винны-то? Напаскудить еще не успели…
- Напаскудзілі б... пачакала б крыху – покосилась Наташа на бывшую гувернантку. – Не падабаешся ты мне... Ты за іх, ці з намі?!
- Я с нами, - с расстановкой проговорила Надя. – Но девочек жаль…
- А я думала назад у пятлю захацела... – Наташа почесала пятку об колено. – Дык можна хутка ўладкаваць – вунь колькі дрэў...
- Дзяўчынкі, дзяўчынкі, не сварыцеся, - захлопала я в ладоши. – Надзь, раскажы, цікава вучыцца ў Варшаве? – спросила первое что пришло в голову, чтоб перевести разговор в другое русло.
- Учиться всегда и везде интересно…
- Што тут цікавага? – запрыгала на одной ноге Вика. – Пагайсаць бы па кірмашу...
- Табе бы ўсё гайсаць, ды хлопцам вочкі строіць! – наконец по доброму усмехнулась Наташа.
- Бэ-бэ-бэ, - скорчила ей рожицу Вика и тоже приостановилась из-за злосчастной пяты.
- А почему вы все чешетесь? – удивилась Надя.
- Вядзьмарка, каб яе...
- Хм… странно… очень странно…
- Хм… Не с пустого чайника, видно брякнула… - хмыкнула Подпаленная.
Надя улыбнулась ей и продолжала спрашивать меня:
- Ты где-то училась?
- У Мінску.
- А кто родишчи?
- Таты няма, памёр, а маці – прыгонная, зрэшты, як і ён...
- А мае – жывыя здаровыя, - подпрыгнула снова то ли от чесотки, то ли просто так вика.
- А мои предки закладывают оба, - щелкнула себя по подбородку Тася.
- А я вучыцца хачу, - Наташа плюнула на ладони, потерла их и достала из кармана пряник, спрятанный про запас, из панской кухни. – А тое вы ўсе вучоныя, важныя... А я чым горш?!
- Ні чым, ні чым, сябровачка! – похлопала подбадривая я ее по плечу.
- Эх, дзеўкі, а мне б за муж за маладога паніча! – опять завертелась Вика.
- Ага! Якога мы прыйдзем і падпалім! – подразнивала ее Наташа. Мы все рассмеялись.
- Гляньце, а наш паж нібыта ў ваду апушчаная, - Вика кивнула на Иру. Та шла, глядя вдаль невидящим бесцельным взором. Высокие каблучки ее нескладных широконосых шлепок булавками впивались в землю. Ей почти на каждом шагу приходилось выдергивать ноги, маршируя, как солдату.
- Ды знімі ты гэтыя капыты! Ісці ж будзе лаўчэй... – Вика сморщила свой маленький носик. Она подмигнула Ире, чтобы подарить, но та просто вынула из шлепок ноги, выдернула нескладную обувку из земли и понесла в руках.
- Сумуе па сваім крумкачагаловым, - прикрывая рот, шепнула Наташа.
- Как не выделывался над нею, все равно – тоскует, - Надя посмотрела куда-то в небо.
- Эфект ахвяры, - блеснула эрудицией Ната.
- А можа – каханне, - вырвалось у меня.
- Ты што, Полька! Гары яно гарам, такое такое каханне...
- Калі мілаванне аддадзена марам, - подпела Вика известную песенку.
- Дзяўчаткі, гляньце, царква... Давайце зойдзем...
- Тым больш, ёсць што адмольваць і замольваць...

XXXVIII.
Белая прямоугольная коробка церкви упиралась в небо четырьмя позолоченными крестами. Черные бревенчатые дверцы были приоткрыты.
- А ты куды ў трусах, бязбожніца?! – потянула Иру за ремень женщина лет тридцати в белом атласном платье панны из моей условной группы.
- Я… - растерянно произнесла циркачка. – У меня ничога нет с собой…
- На, накінь мой стары, - Вика достала из торбы свой синенький в цветочек сарафан.
- А як жа с Надзькай быць?
- І з гэтым дзівосным пажам? – белобрысая худышка из команды Вики кивнула в сторону Иры.
- Мо дадзім ім на гэты час па сукенцы, у каго лішняя ў запасе? – предложил хриплый грудной голос из середины столпившихся.
- Запас бяды не робя...
- І лішняга не ў кога нічога няма!
- Усё здабытае – сваё!
- Ды што ж вы гэткія прагныя?! Бога пабойцеся... – зашумели остальные.
- Дзеўкі, ды вы што! – Наташа хлопнула руками по бедрам. – Толькі што вешалі, прымервалі панскія анучы, палілі... а ўвайсці ў царкву вось так – яны саромеюцца...
Все растерянно переглянулись, зашушукались:
- А й праўды... Чаго нам цяпер?! Пайшлі так...
- Але ж не прыстойна неяк...
- Ідзі!.. Хто б гаварыў аб прыстойнасці?
- З якой ахвотай прыкончыла малодшую паненку...
- Чыя б каза бляяла... А сама ў чыёй спадніцы? – румяные щеки Агаты побелели
- А хто пернікамі кішэні набіў?...
- Цішэй вы! Хопіць! Уваходзьце, - Наташа рывком распахнула дверь и они с треском ударились о стену.
Храм был пуст, не считая сгорбленной бабульки, вынимающей дрожащими скрюченными пальцами оплывшие огарки свечей, да мальчика лет двенадцати, носящего за нею железный измазанный воском лоток. Служба недавно закончилась. Девушки, прекратив все споры и разговоры, крестясь у ворот и дверей, обтирая ноги о траву или подолами сарафанов, тихо входили внутрь. Потемневшие от времени лики смотрели с закопченных икон пристально и строго.
Я стала напротив Спаса Нерукотворного. «Господи, Боже, – сердце само подбирало слова. – Если Ты и вправду есть, прости меня… Нет, можешь не прощать даже… Но верни мне… меня Петьке… живой или мертвой… верни… Если же сдохну, и ты там будешь восседать на облаке, плюну тебе в рожу за то, что отнимаешь… беспощадно отнимаешь самое дорогое и любимое! Дашь немного пососать конфетку и выдергиваешь ее изо рта. И можешь поджаривать меня в аду на сковородке, или что там у тебя в тартаре есть! Меня не испугать! – Ад я уже видела. – я усмехнулась про себя. –А может тебя и вовсе нет?! Так зачем все эти храмы, позолота, роскошь?! Кормить брюхатых попов и писклявых дьяков. Верит тот, кто боится. Боится тот, кому есть что терять. Мне терять нечего… Нам нечего терять!».
Я взглянула влево. Ира сложила руки на груди, ее белые бескровные губы что-то беззвучно шептали. Присмотревшись, я смогла разобрать:
- Прости… Оставь его… спаси…
- Дзяўчынкі, а давайце паставім свечкі за спачын паненак, і той абасраснай... – было не понятно Вика шутит или говорит серьезно.
- Ты што, з глузду з’ехала?! – покрутила пальцем у виска Наташа. Эхо разнесло ее чуть хрипловатый голос по залу и, казалось, ударило с размаху в Царские Ворота.
- А что, прикольно… - хмыкнула Тася, озираясь по сторонам и подбрасывая свою железную игрушку с кнопками.
- Давайте лепей поставим за наше здовье, - Надя почесала затылок под темно рыжей не давно заплетенной косой. – У меня левая стопа стала гореть…
- І табе пачалі пяты чухацца?! – чуть ли не в один голос воскликнули я и подруги. Сгорбленная бабка дернулась, и, ее костлявая рука разметала огарки свечей по алой с белыми полосами по краям половице.
- Нет, не чешутся мне пяты, - Надя отрицательно замотала головой. – Просто стопы горят… Потом как-нибудь расскажу…
- Цікава, цікава... – Наташа не доверчиво покосилась на позеленелые от травы тонкие вытянутые стопы Нади. – Ёсць у нас ужо чырвонапятая... – она кивнула в мою сторону.
- І Падпаленая, - Вика шутливо толкнула Тасю в бок.
Девичья гурьба постепенно собралась плотной гурьбой по середине церкви, переминались с ноги на ногу на усланной ковровой дорожке, растеряно и виновато крестясь на образа…
- Якая нячыстая прынесла вас сюды?! – надтреснутый голос старухи эхом ударился в потускневшие Царские Врата – Даруй мне Божа!
- Чистая-пречистая, бабуся, как ухват сковородки, отполированный дьявольскими лапками! – усмехнулась Подпаленная…

XXXIX.
Пуща шумела волнами листвы под дыханьем ветра, щебетала, щелкала, стрекотала разноголосьем птиц, рычала, фыркала, пищала звуками невидимых, но угадываемых зверей…
Базарные продавцы птиц для панских хором поговаривают, что хорошую птицу можно узнать не по ее пенью, а по поведенью. Если она держаться на шесте прямо, ровно, гордо выгнув грудку – птичка поет сама, и не сфальшивит никогда. Если же они то и дело трепещется, вертит головой – верный знак того, что это плагиатор, «подмазчик» под чужие голоса, и, если и потешит слух, то совсем не долго.
Совсем не долго… Как не долгой будет моя жизнь и жизнь всех девчонок, доверившихся нам, и тупо, слепым овечьим стадом идущих за нами… Идущих поднимать других, таких же, как они, драться за свободу, а по сути – идущих убивать подобных себе, но живущих в богатых избах, идущих на смерть… Но смерть в костре краше смети во льду… Лучше сгореть в огне борьбы, нежели тлеть в однообразном сером потоке лет. Идут, надеясь, что будут жрать кулебяку из фарфоровых блюд, а не сухую краюшку из кармана сарафана, и носить парчовые платья-робы вместо льняных сарафанов и холщевых рубах… Но разве пирог на фарфоре слаще сухой корки, разделенной пополам с любимым?! Разве кринолин ближе к телу мягкого льна, политого своим потом и собранного своими руками?!
На смерть, на смерть мы ведем всех этих девчонок, но на смерть в борьбе…
- А ў цябе чаго пята гарыць? – Зоя косо взглянула вниз – на ногу Нади. - Ды пры тым яшчэ й адна?
- Бо яна ж у нас Пераскачка... Шугае ад адных да другіх, вось і пяты чырванеюць ад скокаў... – Тоня хлестнула веткой по голени, сгоняя комара.
- Не, - вздохнула Надя. – Гэта да бузей валкі...
- Да чаго, да чаго? – поморщилась Тоня.
- А сапраўды, ты абяцала расказаць пра свае пяты, – напомнила Ната.
- Ну, правая чырванее да валкі – бойкі, левая... – Надя замолчала, согнула ногу и посмотрела на нее. Пятка была обычного бледно-розового цвета.
- Левая?..
- Да згону…
- Да чаго? – вновь не поняла польского слова Тоня.
- Да нечай смерці…
- Ну, протянем ещо, ласты не откинем, - Подпаленная взглянула на свою стопу и подмигнула мне. – Твоя левая, как у младенчика, не чита моей…
- Глядзіце, глядзіце – зубр... – из-за кустов резко вынырнула темно-русая голова с двумя тугозаплетенными, поблескивающими от жирности на солнце, косами. Кусты с шелестом раздвинулись, и из них выпрыгнула сухопарая девчонка. Она перехватила подогнутый подол с собранными грибами в другую руку, а свободной указала в сторону… По поляне устланной сломанными ветками и опавшей желто-зеленой листвой, чуть пошатываясь на тонких ногах, выставив вперед рога-вилы, двигалась бурая туша… Высокий, всклокоченный загривок плыл между стволов мохнатой, покачивающийся горкой. Влажный черный клин бороды тащил за собой уцепившейся увесистый раздвоенный сук…
- Зубр...
- Зубр...
- Прама да нас ідзе...
- Які вялізны, паважны...
- І не баіцца...
- А чаго ж баяцца гэдакай калодзе, дурніца?!..
Рассыпанные по лесу и занятые кто чем девчонки, начали собираться у края поляны.
- А вунь, глянь, і мядзведзь...
Переваливая с задних на передние лапы мускулистое, переливающейся в проблесках солнца желто-бурым цветом, тело, на встречу зубру ковылял медведь… Чуть скошенные внутрь не ровные зубцы когтей подгребали под себя и отбрасывали смешанные с землей охапки листьев и травы.
- То жай мой Васенька!.. сенька… сенька… - эхо повторило радостный возглас циркачки… Впервые на бледном, заостренном лице Иры в уголках розоватых губ появились ямочки. – Васька, Васенька… Ийдзи сюда… На… - она прищелкнула языком и полезла в боковой карман панталон…
Медведь встрепенулся, медленно повернул голову на нее, и, продолжил ковылять к зубру… Рогатая туша на мгновенье остановилась. Замерла. Мохнатое веко опустилось, и вновь открыло круглый блестящий черный глаз…
- Васька, стой! – Ира вертела головой, словно ища совета, помощи у одной из нас… - Остановись… Он же его забодает… - рванулась было она бежать наперерез Ваське…
- Стой ты! – схватила ее за кружевную бретельку коротко постриженная в панской робе девка. – Ннне забадае... Зверына разумейшая за людзіну...
Бурая, в мелких кучеряшках-катышках рогатая гора сделала еще несколько шагов к Ваське. Медведь приостановился, лениво мотнул вытянутой, взъерошенной мордой, облизал черную блестяшку носа, навел косой, но добрый, доверчивый взгляд на истинного хозяина пущи, и, неуклюже опустился на влажный, скатанный зад. Зубр из-под лубья посмотрел на неожиданно встретившегося прохожего, матнул подбородочной метелкой, и, оглянулся назад.
- Ён зара пойдзе, - снова дернула циркачку за руку девка в робе. – Казала ж табе – нічога не будзе!
- Дзеўкі, а давайце яго заменем... – послышался хриплый грудной голос со стороны.
- Навошта ён табе?.. Хай ідзе сваёй дарогай...
- Хіба разараць яго хочаш?!
- Патрахі выпусціць?..
- А што... Панскія харчы ўжо пераварыліся, кішкі зноў просяць ежы...
- Дык, можа лепей Ваську... Ён жа ручны... Пажа яго патрымае, а мы...
- Не, не, не! Мой Васенька! – Ира кинулась к медведю.
- Куды ж ты, дурніца?! Мы ж жартуем... Няхай твой Васька з намі ідзе...
- Але... іншых паноў пужае, ды дзярэ!

XL.
Ночная, бурая медведица мгла медленно расползалась по небу… Она закрывала своими черными воздушными клочьями пядь за пядью светлого легкого летнего неба. Тень от ее всклокоченной, взбитой шубы упала на макушки, поплыла ниже, опустилась на средние пушистые ветки сосен, и, бросила свой тяжелый мохнатый подол на их, выпирающие из земли корни-вены.
- Змяркаецца... Ня дрэнна б падумаць аб начлезе... – высокая, черноволосая девка из моей команды прикрыла покрасневшей от ягодного сока ладонью открывшийся от глубокого вздоха-зевка рот. Широкий рукав темно-синего бархатного платья сполз вниз до локтя, открыв розовую полоску на запястье.
- Ня дрэнна, ды на чым спаць будзем? – идущая рядом, чуть подпрыгивая, девчонка схватила двумя пальцами край подола и, шутя, потрепала его.
- Намякаеш на панская анучкі? Іх пад сябе падсцелем?..
- А мо – далонькі, пакуль Андаркіныя бранзалеты нам іх не адарвалі? – сказала я вдруг и подумала: «Хм… Что это я о нем вспомнила?»
- Не будзі ліха, пакуль яно ціха? – девка в панском бархате тревожно посмотрела на верхушки деревьев.
- Усё, дзяўчынкі, прывал! – скомандовала громко я своей пестрой хевре.
- А можа яшчэ крыху пройдзем? – подскочила ко мне неугомонная стрекоза Вика.
- Цёмна ўжо, да й ногі стомленасць ломіць...
- Ты ж загавораная... Ці ў чарніцах пяты папарыць? – стрекоза провела прутом по моей голени.
- Збірайце гальё, развядзём агонь...
Как играет пламя. Пламя, которое только вчера щипало и грызло пятки, сегодня греет и завораживает взор. Его причудливые, рвущиеся из черной золы перья стремятся в высь – в небо… Но, оторвавшись от огнища, породившего их, не дотянувшись до самого низкого облачка, они превращаются из жгучих алых кинжалов в серый, тающий на глазах дым.
Ночь обволакивала своей прохладой и тишиной… Девчонки расселись вокруг костра. Освежающая ночная прохлада и накатывающая усталость все теснее прижимали друг к другу звенья этой живой цепи. Все той же пестрой, живой цепи, выползшей из канавы, обряженной в панское шмотье, опрысканной заграничными духами, но все так пахнущей сладким, чуть приторным бабьим потом, с шершавыми волдырями, заусенцами на натруженных руках, с темно-бордовыми – от ягодного сока и песчаными, траурными рамками, обрамляющими ногти…
- Слухай, Ірынка... А што твой буры рабіць умее?.. – коротко стриженная вновь толкнула циркачку под локоть.
- Ён у мяне шмат чаго ўмее… Мой Васенька…
- А ну, пакажыце чаго-небудзь...
- Вася, Васенька… - циркачка провела тонкой, белой, будто мраморной ладонью по жесткой, игольчатой шерсти медведя, сопящего у ее ног. Услышав свое имя, он поднял морду и посмотрел на Иру слезящимися глазами.
- Покажем дамам преставление, Васюточка?.. – она достала из кармана панталон кусок пряника.
- Бач ты, ня з’ела, як адчувала, што стрэне сябра дарагога... – стриженная в панской робе толкнула в локоть соседку справа.
Косолапый приподнялся, навел влажные подрагивающие ноздри на сжатый кулачок хозяйки.
- Васенька, покажи, як панове умываются…
Васька снова брякнулся на округлый покатистый зад. Черно-серые сабельки когти скрестились на приплюснутом лбу, поползли к глазам, подушечки лап соединились у края носа вытянутой морды. Девчонки не громко засмеялись.
- Васенька, а покажи, як панове голіцца…
Медведь упер три когтя в подбородок и провел ими несколько раз от нижний губы до шеи.
- А ён у цябе танчыць умее?
- Какой же цирковой медведь не умеет танцевать?! Умее, вядома, умеет! Ира спрыгнула позеленелой, овальной чурки. – Ой… - она оглянулась. Белая шелковая нитка от панталон осталась на одной из зазубрин. – Васенька, ко мне…
Васька лениво встал на все четыре лапы.
- Васенька, вальс… - кулачек с пряником поднялся вверх. Передние лапы медведя потянулись за ним…
- Не люблю, калі мучаць жывёліну... – отвела я глаза от Иры и ее могучего, не уклюжего партнера.
- Гэта для яго не мука, а задавальненне... – Тоня не отрываясь смотрела на неловко кружащуюся пару. – З мальства гэтым займаецца, яшчэ й прысмакі ў пашчу кідаюць...
- Угу... Прысмакі на ланцужку...
- За тое – за дарма...
- І даўно ён у цябе? – спросила я Иру, когда та под хлопки и смех девчонок вернулась на свое место.
- Я выросла с ним… На…на… Мой милый… - тонкие длинные пальцы прикрыли мокрый сопящий нос. – Мой тата убил его мать… Я спала на ее шкуре… А его – моя мама кормила вместе со мной. Меня – из груди, его – из соски…
- А як ён у лесе аказаўся? Уцёк?
- Калі Эд выкупил мяне из труппы, его посадил у клетку, меня – на ланцуг… Васенька сделал подкоп… - Ира вновь провела рукой по закрывшей ее голые колени мохнатой голове.
- І ты яшчэ сумуеш па ім?! – Тоня переломила о колено прут и бросила в костер.
- Ён хороший был… добрый… Так нежыў мяне…
- Ён у цябе першы?..
- Да...
Из-за алой, дымящейся завесы донеслись тонкие, не стройные голоса:

Разожмись моя петелька,
Отпусти меня столбец…
Та Пасхальная неделька,
Тот с жиринкой холодец,
Когда батюшка дал волю,
Мы набили животы,
Не корячились во поле,
Отбыв повинность и посты.

Песню подхватывало все больше девчонок. Вскоре голоса слились в одну протяжную, заунывную ноту:

Ох, денечек, тот денечек,
Тройка славная деньков.
Был наш пан как ангелочек, –
Не порол – уехал в Псков.
К Троице бестья воротилась,
Стала пуще лютовать…
И петелька опустилась –
Ручки к небушку поднять.

Все смолкли. Только костра, с жадностью поедающего сучья, да частое сопенье Васьки, от которого приподнимались кружева на левой, напрягшейся от тяжести, ляжке циркачки, нарушали тишину.
- А может нам наша стихосложница чё споет? – послышался насмешливый голосок Таси.
- Так… Так… Праспявай чагось павесялей!.. – подержали ее девчонки.
По недавно появившейся привычке, я потерла ноющие запястья. Взглянула вверх. Сосновые ветки тихо колыхались на ветру, в такт поддакивая девчонкам. По плечу пробежал легкий, теплый зуд, как тогда – от шести маленького, странного зверька…
Слова вновь сами зазвучали в голове…

- Ну, добра. Слухайце...
Ах, Андерушка, Андарка
Забери меня с собой
Своей жизни мне не жалко –
Придуши меня, родной.
Ты возьми меня в темницу,
Ведь темница – терем твой…
Забери меня, девицу –
Придуши меня, родной.
Только быстро, только ловко
Перебраться б на тот свет…
У тебя, ведь, есть сноровка…
А я дам тебе обет:
Быть покорной и послушной,
Какой до селе не была…
Не томи лишь келье душной,
Схорони от бед и зла!

- Зноўку яна кліча гэта ліха! – всплеснула руками девка в панском платье.
- Тебя ж просили повставнее музон закатать, а ты глючишь… - подпевала ей дочь какого-то подданного.
- Дык... А самі?.. Спявайце, што захочацца...
- На галоднае пуза песні не льюцца...
- Але... але...
- Вось дойдзем да горада – там пачастуемся...
- Дзе?! Чым?!
- Знойдзем...
- Чуеце... А якія там, кажуць, крамы...
- Ага... А грошы дзе?!
- А на што нам грошы?! Каменьчык у шкельца і – ўся справа! Нас жа шмат і мы – сіла!
- Гарацкія сукеначкі прымераем...
- Табе што, панскіх ануч мала?..
- А табе – многа?!..

Девичий гомон понемногу затихал… Как затихает птичья трель перед сумерками или грозой. Как затихает гулкая, ревущая волна, добравшись до берега и упав на него в изнеможении.
Усталость… Она бывает здоровая и нездоровая. Здоровая – накрывает тебя от полного удовлетворения физической или умственной работой, когда добытые, сорванные плоды ее сладки для тебя самого. Нездоровая – подгребает всего тебя тяжелыми, неуклюжими лапами под свою увесистую тушу и душит в своей густой, сказавшийся, затхлой шерсти – тяжелом, беспокойном сне.
Чувствовали ли девчонки здоровую удовлетворенность от пройденного дня, или просто усталость ломила босые, исхоженные ноги, а языки притомились биться о зубы? Но ночь загребла все и всех в свои могучие, властные лапы.

XLI.
«Корабль двухмачтый – терем у речки. Плывет алым судном в века.
На окнах решетки, над ними карнизы… Везде в этом мире – тюрьма… Есть тюрьмы в подвалах, дворцы есть темницы… И в поле под небом – тюрьма. Есть тюрьмы и в море, и в скалах прибрежных… Свободен лишь кто не рожден.
Ногою босою ты камня ступеней коснись и води в мой приют. Согрею дыханьем я мрамор холодный, едва переступишь порог. Палаты из камня, мрачные своды твой девичий смех оживит. Здесь все так уныло, светло и просторно. Здесь каждый венец кирпича хранит чью-то тайну, проклятье и ропот и колкость мозолистых рук. Науки и пытки, ученья и слезы. И жизнь наша – к смерти стезя. Ступень за ступенью шагаем мы выше к печати на стылый наш лоб.
Ступень за ступенью и камень за камнем; палаты и арки дворца – твои здесь отныне… Хозяйка-царица ты будешь со мною в ночи.
А днем уползем мы в глубинные недра – искать зерна правды и лжи. Ты тьмы не пугайся, – есть свет и в темнице – очами глубинными взглянь…».
Полудемон сероглазый, хитроумный крысий Феб, с черной гривою завитой на плече моем вещал. Пальцы тонкие впивались в мою кожу до кости. Он шептал – летело это по палатам громом ввысь. Он шептал – дрожали стены, камень мертвый оживал. Петли ржавые скрипели перед входом во покой, будто бы рукой незримой кто-то двери открывал… Нимб дрожал над головою. Нимб плетенный и гнилой, как коса у девы мрачной, что завита не в прикрас. То петля была Андара – смерти вечная петля.

XLII.
«Просыпайся… Уши отгрызу!» – Сухой, вкрадчивый голос мягкой волной вплыл в черную тишину сна. Округлый, идеально выбритый подбородок легко коснулся моего лба. Ресницы уперлись в не большой, розовый бугорок родинки внизу щеки. «Вставай, Крыска, вставай! Уф…». Устало вздохнул Андар. «Я не Крыска, я – Поля… Поля Тихая…» «Уф!.. До чего ж бестолковая девчонка! Мне ли не узнать свою Крыску?! Вставай! По этапу пойдешь… А тебе не той дорогой… А той, что ко мне…». Подборок проскользил от переносицы к волосам и исчез. Тяжелые, ритмичные шаги и треск веток все отчетливее вторгались в сознание. Так маршируют военные... «Зеленые!» - Встрепенулась я и открыла глаза. Ночной небосвод зиял золотистыми дырами звезд.
Шаги приближались.
- Дзяўчаткі, устав... – я вскочила с бархатного пиджака, одолженного мне Наташей для ночлега.
Костер еще не потух. И поляна пестрела при тусклом свете смятым, сгруженным в гармошку трофеем из панского гардероба. Платья, юбки, платки устилали землю опавшими с вешалок лоскутами оборванной безмятежной жизни…
- Ды мы яшчэ й не засыпалі...
- Ага... Толькі прылеглі...
«Хм… А мне показалось, что утро уже… Вот провалилась в сон…». По моему плечу скользнула влажная, холодная лапка…
- Ды цішэй вы! – шикнула Тоня. – Салдаты блізка...
- І, здаецца – многа... – поежилась девка в лиловом шелковом платье из Викиной группы.
- Нічога, нас, так сама, не мала... А раптоўнасць – другая зброя...
- Хуценька тушы агонь!..
Разбросанное огнище скалилось последними угасающими клыками.
- Збірай манаткі і кожная са сваімі па разным бакам!

Подолы бились о лодыжки. Комкались и выпрямлялись. Пальцы вздрагивали и приподнимались, наступив на что-то острое. Рядом, твердо и уверенно шагали потертые, мокрые от утренней росы ботинки. Петли полосатых шнурков взлетали и падали на сырую кожу. Мрак скрывал лица. Тропинка сузила шеренгу в два человека и растянула ее до необъятности взора. Охрана шагала. Не в ногу, но четко. Левая, не придерживающая оружье рука, машинально поднималась с правой ногой…
- Подтянись! Живее! Не спать!
- Не то – на сосенках дремать придется… Гы-гы-гы…
- И водичка с вас польется… Ха-ха…
Грубый солдатский хохот заглушил урчанье выпи и угуканье совы. Идущий впереди командир повернулся, зашагал задом наперед, поднял руку, останавливая первую пару девчонок. Строй постепенно сжался.
- Вот так, девоньки-красавицы… Вот так… - одобрительно кивнул командир.
- Усяго дзесьці паўсотні фуражак аховы і трыста хустак... – шепнула мне на ухо смуглянка в лиловом жабо.
- Ага... Дзесьці гэдак... – подтвердила я.
С другой стороны тропинки из-за кустов раздался резкий жалобный писк – это был знак к нападенью. Солдаты судорожно хватались за бархатные, шелковые и батистовые петли, внезапно наброшенные им на горла. Треск веток, хрип, глухой лязг падающего оружья, клокочущие рычанье медведя распороли предрассветную сумрачную ткань тишины.
- Черт… Строй, готовьсь… Цельсь… Тьфу… Ё… Стреляй!..
- Мать твою…
Беспорядочные выстрелы рассекли воздух. Посыпались мелкие еловые ветки. Шагах в пятнадцати от меня оказался высокий, стройный, как оглобля, Зеленый…
- Дзеўкі, душы іх паясамі!.. – скомандовала я своей ватаге, наматывая на ладонь белую гладкую ткань.
Подпрыгнув, я набросила петлю на шею охранника. Он извернулся и вцепился мне в бедро. Я повисла за его плечами, натягивая пояс. Зеленый захрипел, подался назад, споткнулся и повалился на спину, придавив лопатками мои колени. Не разжимая пальцев, кольцо за кольцом накручивая пояс на посиневшие от напряжения руки, я стягивала петлю. Сжатые губы охранника раздвинулись в перекошенной улыбке. Светло-карие глаза помутнели. Теплая пузырчатая пена потекла по щеке и капнула мне на запястье…
- Ах ты, жииммло вонючее, - сдавленный возглас Дивачки вернул меня из оцепления.
Давно рассыпанный девичий строй ворошился вдоль тропинки. Там, у куста ракиты, пятерня Зеленого запуталась в русых волосах девки, лихорадочно бьющей окровавленным камнем по обезображенному лицу. Там – справа, двое из моих стягивали ботинки с мертвого командира.
- Уууйдии… Уйди, зараза! – махал руками ефрейтор, пятясь от идущего на него на задних лапах Ваську.
- Давай, Васенька, давай! – подбадривала медведя Ира.
- Убери, не надо… - словно отгоняя мошкару, отмахивался Зеленый.
- Вперед, Васенька… Малайчына... – циркачка шла рядом и одобрительно улыбалась. Косолапый явно не думал ни на кого нападать. Ему казалось, что он, следуя указаниям своей хозяйки, выполняет очередной трюк, веселя публику…
- Дай сюды стрэльбу! – сорвала она ружье с обезумевшего от страха ефрейтора.
- Надзька, злупі з каго-небудзь мундзірку, каб дзіркамі не ззяць… - донесся насмешливый голос Наташи.
- Не… Зялёнай быць не прагну... Лепей дырявой!
- А ты чё, за мной ласты волочишь?! – Подпаленная резко обернулась к крадущемуся за нею охраннику. Два растопыренных пальца едва не ткнулись в расширенные зрачки Зеленого… - Сдать оружье, жаба! – Тася медленно взялась за ствол…
- Ни одна баба еще не прикааасалась к нему… - Зеленый потянул ружье на себя.
- Ээээх… - Дивачка вывернулась, перебросив через спину охранника… - Тэнкью фавер за саинс!
«И мне ружьишко не в тягость будет», – подумала я, стягивая кремневку с задушенного.

Рассвет раздвинул облака. Подрумяненное на небесной сковородке солнце, выкатилось с востока, облив легкой аллостью верхушки деревьев. К полудню оно пожелтеет, обернется золотистой, ослепительной головкой сыра. Поглотить его будет под силу только ночи…
- Дзяўчынкі прыгажуні, – Надя стояла на обугленной чурке и била в ладоши. – Збірайцеся хутчэй ў круг ля вогнішча! Былі вы этапныя, а зараз – птушкі вольныя! Размяркоўвайся па важаках і – ў горад...
- А што ім мы забылі?..
- Іншых птушак абуджаць... На паноў, на прыхвасняў Зялёных...
- Дахаты б...
- Ага... Да сваіх бы...
- Каб зноў у лапы коннікаў патрафіць?! – лицо Нади передернулось. – Так и будем вандраваць – ад хаты да канавы, ад канавы да слупка, а ад яго – да этапу?!.. – Раздался хлопок – она ударила себя по голой ляжке.
- Малайчына Пераскачка! – мое ухо обдало горячее дыханье Зои. – Выдатны важак вымалёўваецца...
- Час пакажа... У Пераскачак ёсць звычка – скакаць...
Девушки сходились у погасшего кострища. Настороженно оглядываясь, перешептываясь, смеясь, они шли к потухшим, но еще теплым уголькам надежды… Вертя в руках трофейные ботики, сжимая холодные стволы кремневок, они шли к нам – в неизвестность…

XLIII.
Дорога к институту лежала через Никольский храм на Немиге. Подаренная государству в вечное пользование думным дьяком Кирилловым усадьба, служила теперь приютом для накопления знаний отроков и барышень, жаждущих получить оные. Разумеется, думный дьяк не мог себе позволить сделать столь великий дар ученическому люду, – такие дары по плечу лишь царю да боярскому сословью, Кириллов же, принадлежал, хоть и к крупному, но к купеческому роду. Усадьба отошла в управленье государства после убийства Кириллова стрельцами, обвинившими его во взяточничестве. Прозванный в народе «Аверкиными палатами», – по имени бывшего владельца, институт, отражался и плыл в речных волнах двухмачтовым алым кораблем. Разделенное на два яруса кирпичное здание украшали белоснежные резные наличники, вертикальные тяги дробили стену, очерчивая огромные решетчатые окна.
Шесть пологих ступеней широкой лестницы, и, парадный подъезд с навесной аркой, проглатывает тебя в чрево постижения наук.
- Куда направляетесь, красавицы? – охранник в сером мундире, застегнутом на все, натертые до блеска пуговицы, появился внезапно у дверей. – Дом казенный, проход только по документам…
- Гляньце, а гэты – у шэрым...
- Але, нібы грыб на шурпатай ножцы...
- Штаны п’яны ці блізарукі кравец шыў?.. Чаму такія доўгія, не па росце?..
- А ён ужо ўніз расце...
Охранник невозмутимо кашлянул. – Ваши документы, или попрошу покинуть помещенье…
- Вось табе наш дакумент!..
Среди женских голов вдруг появилась лопата…
- Пошли во… – срывающего с плеча кремневку охранника прервал глухой удар железа о выпуклый, морщинистый лоб.
Мраморные колонны подпиравшие потолок напоминали отполированные до блеска бочки. Пробивая кафель, они устремлялись вверх – до второго этажа, словно белоснежные Гераклы, удерживая на себе всю тяжесть здания.
Дверь за дверью по холодному зеркалу пола. Лучи солнца пробивались сквозь решетки окон и таяли во мраке длинных коридоров. Из аудиторий доносились обрывки фраз, короткий, сдерживаемый кашель. Но почтительная, почти торжественная тишина говорила о том, что идут занятия, внушая уважение и трепет бунтовским, отчаянным сердцам.
- А чё, у вас сесняк еще не кончился? – шепотом спросила меня Подпаленная.
- Не яшчэ, рана...
Двери, двери… Палаты, палаты… За каждой дубовой – вход в науку. За каждой резною ручкой – знания. Нажми, открой, войди, окунись в поток слов, строк, вопросов, ответов… И плыви, и захлебывайся в волнах бесконечного моря познания!
Где же та заветная дверь, за которой негромкий, но убедительно-твердый, уверенный голос? Там – в самом конце коридора…
- Ссс-аай... Дзеўкі! Які халодны мармур! Да жывата дрыгота праймае...
- Гэта ж табе не зямелька, сонейкам прагрэтая, а палаты панскія! Тутака басанож не лётаюць...
- Ага... А ў саф’янавых боціках, нібы лябёдкі плаваюць...
- І не кажы, Зоська! Па такой падлозе толькі і плаваць... Ногі самі ў бакі раз’язджаюцца... Таго й глядзі, раздзярэшся, як курка ў лужыне...
- Ірка, а Ірка… - девка в робе потянула циркачку за майку. – А твой Васька не наробіць аладак на мармуры навукі?..
Всю куриную стаю согнул до пояса смех…
- Ды не… - смутилась Ира. – Ён у меня далікатны...
- Далікатнасць у прыроды не пытае... – девка в робе подмигнула остальным.
- Васенька умеет вести себя на людях… - циркачка потрепала медведя за ухом. Тот лениво поднял на нее глаза. Длинные, загнутые внутрь когти со скрежещущим стуком ударялись о пол. Ваське стоило усилий удерживать на разъезжающихся лапах свою тушу и поспевать за нами.
- Што буранькі, і табе нязручна крочыць па люстраной падлозе?..
- Не падрапай кіпцюрамі падмурак ведаў!..
- Ды цішэй вы, куры! – шикнула я на девок, обернувшись. – Заняткі ідуць, а вы раскудахталіся!
- Ды мы што? Мы нічога... – растерянно пожали плечами босые квохтушки.
- Ага, ага, - вторили им другие. – А ты чаго, гэткая злосная?!..
- Цішэй, кажу вам! Тут трэба захоўваць цішыню – тут вучацца... Разумееце?..
- Ой, падумаеш, важнасць якая...
- Панночки, панночки, тихо… - Перепрыжка прижала указательный палец к губам.
- І гэтая туды ж...
- Ну, а як жа... Яны ж дзве... Вучоныя... Не роўня нам...
- А ну, суніміцеся, - строго шикнула Наташа. – Не ў вёсцы, не ў полі...
- Тым больш, што мы прыйшлі... – я потянула на себя потертую резную ручку.

XLIV.
Яркие, желто-белые квадраты решетки отражались на стене. Солнечные лучи пробивались сквозь щели между потными парчовыми шторами и оконными проемами, отпечатывая прямоугольники света на бледной кремовой штукатурке.
Платала-класс был почти пуст. Полтора десятка девиц-студенток занимали меньше половины второго ряда.
- Хм… - дернула меня за рукав Дивачка. – Формашка у студиек, точняк, как в наших казёнках… Только у нас – коричневая с фартушнёй…
- Ага… - кивнула я, мало что поняв из этого замечания.
- И нам уже позволено выше чашечек… - продолжала повествовать Тася, указывая взглядом на свою юбку.
- Так, так… Добра… - поддакивала я, давая понять, что сейчас не время говорить о моде…
За небольшим зеркальным столиком сидел, покручивая в руках перо, человек. Полы темно-синего сукна его камзола не доставали до полу двух-трех вершков, скрывая под собою круглый, расшитый золотым узором, стульчик. Белоснежные, слегка примятые кружева рубашки обрамляли массивную шею. Звучал тихий, немного застенчивый, но уверенный голос.
- Согласно Платону, избыток чего-либо приводит к своей противоположности. Поэтому избыток свободы, считает Платон, приводит к рабству, тирания рождается из демократии как высочайшей свободы. Сначала, при установлении тирании, тиран улыбается и обнимает всех, с кем встречается, не называет себя тираном, обещает многое в частном и общем, освобождает от долгов, народу и близким к себе раздает земли и притворяется милостивым и кротким в отношении ко всем. Постепенно тиран уничтожает всех своих противников, пока не останется у него ни друзей, ни врагов, от которых можно было бы ожидать какой-либо пользы… Ааа… Полина Николавна, – мимолетная улыбка чуть тронула уголки губ профессора. – Рад, весьма рад снова видеть вас! Проходите в аудиторию… И вы, сударыни, прошу, занимайте свободные места…
Смущенные до покраснения щек босоногие сударыни торопливо уселись за парты. Я заняла свое место во втором ряду слева, поставив у скамьи ружье.
- С нами еще один, необычный слушатель, пан, профессор… - кивнула я на Ваську, стоявшего с Ирой у входа.
- А ему по силам будет спокойно посидеть хотя бы какое-то время?
- Думаю, да…
- Ён у меня тихий, деликатный… - продолжала заступаться за своего друга Ира.
- Ну, тогда – прошу… - указал взглядом на лавки профессор.
Циркачка села с краю первого ряда. Медведь привычно лег подле нее, возложив голову на колено хозяйки.
- Итак, будут ли вопросы ко мне? – профессор терпеливо выждал, когда затихнет топот и перестанут хлопать и скрежетать парты.
- Можно? – со скамьи поднялась бледнолицая худенькая в синей атласной кофте девушка.
- Да, конечно…
- Всегда ли нужно указывать критерии, говоря о свободе?
- Всегда! И прошу заметить, что в человеческой истории этих критерий не было и нет… - он прикрыл губы, подперев неширокой ладонью лицо.
- Это значит, что индивид никогда не был и не будет свободен? – за грудным, хриплым голом за моей спиной последовал скрип парты.
- Увы… - развел руками профессор. – Абсолютно – никогда.
- Дык навошта ж нам біць паноў, уздымаць паўстанні?! – девчонка, лет двенадцати, пополнившая пошлой ночью мою группу, ударила маленьким кулачком по парте. Стеклянный чернильный бочонок зазвенев, задрожал, но остался в железных завитках подставки.
- Не забывайте обозначать рамки, говоря о свободе, барышня, - снисходительно улыбнулся профессор. – Как бы парадоксально это не звучало…
- Гэта як? – редкие, длинные ресницы девушки часто заморгали, открывая и закрывая зеленые, прозрачные глаза.
- А так, - вмешалась в разговор Перепрыжка. – Ты б магла ўчора пайсці да дому, а пайшла з намі...
- Дык усе пайшлі...
- Да, верно, - кивнул Наде профессор. – Это – свобода выбора…
«Перепрыжка-недопрыжка…» - промелькнуло у меня в уме.
- Тады і ў паноў ёсць выбар: здзекавацца над намі, альбо араць зямлю...
- Будуць яны табе араць! Як жа... Чакай... Калі певень салоўкай заспявае...
- Навошта ім араць, калі ў іх ёсць мы?!..
- Высшие сословье, в большинстве своем – рабы собственной подлости… - задумчиво произнес профессор.
- Як гэта? Паны – ды рабы?!..
- Турецкий султан волен дать команду своим слугам стрелять по луне, и может приказать построить дворец…
- І вольны загадаць начапіць ошейник...- раздался вздох циркачки. – І трымаць на цепи...
- Это и есть – рабство собственной подлости. Свобода – большая ответственность и работа. А рабы не выносят, боятся ответственности. Рабы бегут от свободы. Всегда.

XLV.
Два пальца мягко легли на потертый край парты. Стараясь выпрямиться резко и быстро, профессор поравнялся со мной.
- Уф… - вырвался у него глубокий, тяжелый вздох. Сложенная мной во время лекции бумажная птичка прижалась к его груди.
«Уф»?!.. Почему «Уф»?! Какое знакомое это «Уф»… Где-то я слышала это «Уф»?». Шелест пожелтевшего листа и охрипший, но по-прежнему спокойный и уверенный голос прервал мои мысли:

- Свобода взывала: «Пустите, пустите!»
Война умоляла: «Убейте меня!»
Отчаянье ныло: «Придите, придите!»
А жизнь подвыла, смерть плетью гоня…
Все пело, плясало в немом безрассудстве,
И серость кружилась в палитре огней,
И мудрость тонула в бездарном занудстве,
И время летело в бессменности дней…

Зачем же из таких философских стихов делать журавликов, Полина Николаевна? – он вернул мне исполосованный множеством перегибов пожелтевший лист бумаги.
- Пусть хоть бумажный журавлик будет свободен…
- Libertas res inaestimabilis . – уголки бледно-розовых губ чуть опустились, на припухлых щеках на миг показались ямочки.
- Да, Андрей Сергеевич, - улыбнусь в ответ я.
- Вижу, ваши сочинения становятся все более глубоки и философски…
- Стараюсь, учитель…
Улыбка вновь промелькнула на его лице.
- А что случилось с вашими пятками? – его взгляд скользнул вниз, серые глаза устало, но внимательно смотрели на меня.
- А это так… Заговор Ведьмарки смешанный с черничным соком… - смутилась я, пытаясь обтянуть сарафан пониже.
- Сок Вядзьмаркі, каб гайсала шпаркі... – ироничный голос Наташи заставил меня вздрогнуть.
- Як ты заўсёды неўзаметку падкрадаешся...
- Справа ў тым, што яе пяшчотныя пятачкі не выносяць мулкай лебяды і шурпатых карэньчыкаў, прафесар, - продолжала поддевать меня Хитрова.
- И агитационное дело у вас продвигается…
- Это все – мои подруги, без них, мне б не справится…
Прежние и освобожденные этой ночью из «зеленого плена подруги» торопливо вылезали из-за парт и окружали нас.
- Ну, не скромничайте… Не приуменьшайте свои способности…
- Не вгоняйте меня в краску, профессор…
- Иначе, что, ваши щеки покраснеют, как ваши пятки?..
- Счырванеюць, счырванеюць! І чарніцы не патрэбны...
- І ні сонейка, ні цяпельца...
- Ага... Падрумяняцца самі сабою! – защебетал усмешливо девичий рой.
- Вунь... Глядзіце, ўжо чырванеюць!..
- А что дальше думаете делать? – мягко и тактично сменил тему разговора Андрей Сергеевич.
- На фабрики, заводы нужно идти… Поднять как можно больше людей…
- Да, верно, - кивнул он. – А потом я бы вам совет…
За дверью раздался резкий грохот и звон падающего стекла.
- Зялёныя!.. Карнікі!..

XLVI.
- Напэўна шэры грыб ачуняў і паклікаў... – белобрысая девка из Викиной группы оглянулась, ища кого-то взглядом.
- Эх, слабавата лапатай па плешцы ўсмалілі!.. – коренастая блондинка стукнула железным копачом по мрамору.
Двери распахнулись. Глиняный горшок с фикусом, ударившись о пол, раскололся на четыре части. Острые, многоугольные черепки, дребезжа, закружись на зеркальной поверхности. Темно-коричневые, блестящие от влажного чернозема, корни, распластались на плите. Казалось, они вот-вот оторвутся от удерживающих их тонких стволов и расползутся по всей аудитории жирными земляными червями…
- Что у вас тут за собрание босо-сарафанное?!.. – Зеленый офицер стоящих вдоль первого и второго ряда девчонок.
- Тут у нас, собственно, лекции, - невозмутимым, хрипловатым голосом ответил Андрей Сергеевич.
- По какому же предмету, позвольте узнать, пан профессор? – офицер топнул, стряхивая со шнуровки комочки земли.
- По философии…
- По философии?!.. – усмехнулся Зеленый в рыжий, загнутый к низу ус. – Хотите сказать, что это… - он демонстративно прокашлялся. – Что эти барышни что-то понимают в философии?..
- Homo doctus in se semper divitias habet … - спокойно, с расстановкой отвечал Андрей Сергеевич. – Науки подвластны всякому уму, который алчет оные впитать…
- Ты меня латынькой-то не стращай, панове… Вот моя наука, - Зеленый поводил дулом кремневки у самого носа профессора. – Самая премудрая из всех…
- Не смей дотыкаться до пана! – запрыгнув на парту, Бойкова в несколько шагов подскочила к офицеру.
«Перепрыжка-недопрыжка…». – кулаки мои сжались, не заметно для меня самой.
- Подыми, подыми-ка мешочек повыше, козочка… - офицер, слащаво цокнув языком, медленно отвел ружье от лица профессора и провел мушкой по выбрызганному краю мешковины. – Какой подольчик-то… И подрезать не надо…
- Да что вы все к нашим подолам приклеились?! – Дивачка сплюнула на пол. – Мода такая – двадцать первого в восемнадцатый век переходняк.
- И вот этому… - Зеленый растягивал каждое слово. – Сарайному быдлу вы преподаете философию, профессор?..
- Гэта хто тут быдла, коннік клышаногі?! – щеки Зои покраснели пуще обычного.
- Вот до чего приводит ваше вольнодумство, профессор, – кончик рыжего уса дернулся у самого носа Андрея Сергеевича. – Оно еще и недовольство проявляет и служащим его императорскому величеству оскорбления наносят…
- Но вы же первыми изволите их оскорблять, - чуть отклонил голову профессор.
- Желаете преподавать философию острожным крысам? – Зеленый не отводил цепкого взгляда от усталых серых глаз.
- Гэта мы яшчэ паглядзім, хто будзе размаўляць з мышамі ды пацукамі...
- Альбо магільных чарвякоў накорміць.. – за его спиной раздались решительные женские голоса.
- Можа спадара афіцэра пачаставаць лапатай, як шэрага вартаўніка?..
- Ба! – Зеленый ударил свободной ладонью о кулак, сжимающий ствол ружья. – Да вы, я смотрю, бабью охрану завели себе, пан профессор.
- Приказ на мой арест имеется? – Андрей Сергеевич едва заметно прикусил нижнюю губу.
- Сейчас будет тебе приказ…
- О… Полька... – девка в кофейном, разодранном по бокам, сарафане, подмигнула мне. – Як ты, у рыфму загаварыў...
- Отойдите, дайте пройти… - стараясь сохранять спокойствие, подобно Андрею Сергеевичу, я взялась за ствол и отвела его от лица учителя.
Зеленый схватил кремневку другой рукой и оттолкнул меня на два шага.
- Стойте, Полина, стойте… - мягкая ладонь профессора легла мне на спину. В следующий миг веснушчатый нос офицер сморщился от мощного удара слева.
- Что стоите, раззявы?! – зашепелявил он солдатам. – Стреляй!
Короткие щелчки затворов эхом ударились о стены.
- Снооова в риифму… - профессор рванул кремневку к себе.
- Валі коннікаў! – крикнул кто-то из девчонок.
Дюжины три Зеленых, стоящих все это время в проходе у кирпичной перегородки с цветами, навели ружья в нашу сторону. Девчонки, перепрыгнув парты, метнулись к ним.
- Стреляй, ослы! – хрипел офицер, пытаясь удержать ружье.
Эхо ударило о стены и повторило приглушенный залп. С потолка посыпалась белая пыль. Несколько девок замерло, откинулось назад, и, будто теряя твердость под ногами, стали медленно опускаться на пол. Удивленные, непонимающие взгляды окатили холодом неизбежности…
Поборов мгновенное оцепенение, я повисла на кремневке офицера.
- Уммм… Тттварии… - скрежетал зубами Зеленый, разжимая пальцы.
- Полина!..
Мой лоб уткнулся в кружевную манишку профессора. Он прижал меня к себе еще сильнее… Оттолкнулся вперед, и, стал опускаться на колени, потянув меня за собою весом тела…
- Осторожно… - неуловимая улыбка чуть коснулась его губ. – Крыска…
- Андрей Сергеевич… - мои руки задрожали у него под мышками, - Андарка! – я силилась удержать его на весу, но все прибывающая тяжесть и слабость притягивала нас к земле…
- Да, Крыска…
- Крыс… Это был ты?.. – мысли мои путались, руки предательски дрожали.
- Уф… - наконец узнала я знакомый глубокий вздох.
- Крархх… Тьфу – поднялся с полу Зеленый. – В атаку! Цельсь, стреляй, раззявы! – схватил он уроненную кремневку.
- А вы, чаго застылі, спадарыні?! Наперад! – скомандовал кто-то из девок студенткам.
- Васенька, дави их!
Раздалось оглушительное клокочущее рычанье и скрежет ногтей.
- Давай, Васенька, давай! – подгоняла медведя Ира.
- Медведь!..
- Медведь!.. – отпрянули к дверям Зеленые.
- Что шарахаетесь, вашу мать?!.. – офицер скрестил кремневку с лопатой Тони. – Медведя не видели?!..
Краснощекая рывком вытащила лопату из-под ружья и с размаху хлопнула по его темени. - Вось і табе, грыб зялёны!
Кокарда с двуглавым орлом покатилась ей под ноги. Зеленый рухнул спиной на парту.
- Дзеўкі, душы іх! – Тоня подняла над головой потемневшую железную бляшку.
- Душы іх!
- Бій!
- Наперад! – оставшаяся было у перегородки девичья волна хлынула к дверям. Зеленые попятились к выходу в коридор.
Уже оттуда доносились, стуки, хаотичные выстрелы, бабьи крики, медвежье рычанье, матерная брань, сливающиеся в один, усиленный эхом гул…
- Андар! Андарушка… - повернула я голову к учителю.
Прошло несколько минут, а внутри меня, казалось, пролетела вечность.
Он улыбался, как всегда, уверенно глядя прямо в глаза. Только серые зрачки становились светлее и прозрачнее, да от природы алые, даже к пятидесяти годам, губы, бледнели все больше и больше.
- Уф, Крыска…
- Зачем ты прикрыл меня, зачем?!.. – я обхватила его голову и осторожно приподняла.
- Не терпится поскорей в земельку?
Он лежал на животе, опираясь на локоть. Из-под правой лопатки сочилась багровая, густоватая струйка.
- Я хочу быть с тобой… - я дотянулась до кем-то оброненного плата, скомкала его и прижала к ране. – Только с тобой!..
- Посмотри, сколько у тебя подруг… - его лицо снова опустилось на мои колени.
- Я одна среди них… Совсем чужая… - я помогла ему повернуться на бок, чтобы было легче дышать.
- Привыкай… Это теперь твой круг. Ты должна вести их за собой…
- Совсем чужая в этом оголтелом бабьем стаде… - бормотала я, чувствуя, как промокая, теплеет платок. – С тобой… Хочу быть всегда с тобой..
- Ты будешь со мной… Будешь… А сейчас... – он попытался вдохнуть поглубже, но сухой, короткий кашель заглушил вдох. – Сейчас – иди к ним…
- А ты?.. Врача!.. Я позову врача…
- Ага… - едва кивнул он.
- Я пойду, а ты исчезнешь… - догадка вырвались вслух, заставив меня вздрогнуть от понимания неизбежности потери.
- Я приду за тобой…
- Когда?
- Скоро… Ведь ты же моя Крыска…
- Твоя Крыска…
- Ну, да… Иди же… Найди врача… И веди всех на фабрику…

XLVII.
- Полову вубили, полова разбежалась… Ааай, Матка Боска!.. – за хлопком двери, раздалось дребезжание черепка. Надя присела на корточки, стараясь не раздвигать колен. – Стопку поранила… леву…
Последнее слово заставило меня встрепенуться.
- Левую?.. – переспросила я.
- Так, леву. – не громко всхлипнула она, прижав ладошку к пятке. – Пан профессор, пан профессор, что с вами?..
- Ничего, сударыня, ничего… Просто поранился чуть выше… - он приподнялся и оперся о парту.
Бойкова подошла ближе к нам. – Я могу чем-то помочь?
- Врача позови, скорее!.. – с трудом удавалось мне говорить спокойным тоном.
- Но я не знаю, где его тутай шукаць… Я лепей пабуду з панам, а ты беги…
Сердце мое подскочило к горлу. Хотелось расстрелять, разорвать Перепрыжку на части, и не уходить никуда.
- Поддерживай… Аккуратно…
- Угу… Так…
Мягкие, черные завитки волос учителя легли на грубую, колючую мешковину, прикрывающую плечо Перепрыжки.
- Вот… - положила я ее руку на платок. – Прижми рану… Я быстро…
Взглянув еще раз на бледно-розовую родинку, то поднимающуюся, то опускающуюся в ворс мешковины, я подняла свое ружье. «Так и не выстрелило…». – подступивший к горлу ком перекрыл дыханье. Я метнулась к выходу.

«Врача… - больно стучало у меня в висках. – Какой к черту врач?! Все на каникулах давно… Это – дополнительные, благотворительные занятия профессора для бедных…». Ватные ноги скользили по мраморной плитке. Я не бежала, – плыла в конец коридора, сознавая, что каждый мой шаг напрасен… «Это смерть… Опять смерть… Нет, он не может умереть!.. Но это смерть… Я чувствую, знаю этот запах… Гнилой, смрадный запах смерти… И она… Эта с ним сейчас! Она, а не я… Ревную даже к смерти…».
Я споткнулась обо что-то тяжелое и мягкое. Нога Зеленого скривилась от моего удара внутрь. Полусогнутое туловище прижималось к деревянному плинтусу. Из продольной раны на богу текла кровь.
Чуть дальше остывала медвежья кучка. «Не выдержал, все-таки, Васька…».
Левее девка в панской робе, разинув рот, смотрела на резной карниз неподвижным взглядом. Прижавшись к батареи, молоденький лейтенант, свесив голову, смотрел на свой распоротый живот. Прозрачная, покрытая кровавой пленкой, кишка еще подрагивала от конвульсивных вдохов.
Белобрысая девчонка, лет тринадцати, прижала руку к левой щеке. Между безымянным пальцем и мизинцем на кроваво-красной нити висел затянутый пеленой зрачок. Прислонившись к косяку, она стояла, скрестив загорелые, в мелких царапинах, ноги. Одно, слабое движенье, и, тело, подкошенным стеблем рухнет на холодный мрамор.
Разбросанные по полу фуражки были примяты босыми и обутыми, – с рельефными полосами, ступнями.
По пути к кабинету врача, он находился в конце коридора, я натолкнулась еще на десятка два трупов Зеленых и наших девок, упавших на бегу и застывших в разных позах, удивленно смотрящих в стеклянные глаза смерти.
Из открытых окон слышались радостные девичьи возгласы:
- Бяжыце, бяжыце!
- Не тое, яшчэ атрымаеце капачамі па патыліцах!
- Малайчына, Васька...
- А ту, іх! А ту!..
- З гэткім ваякам нам ніякі батальён не страшны!..
- Мо, дагнаць і перабіць?
- Ай... Пяты аб камяні муляць...
- Дапамогу прывядуць...
- І ёй мала не здасца!..
Врача в его не большой, сложенной из белого камня, палате, не было. Он уехал на каникулы. «Аптечка… Где же аптечка?!.. Ах да… Год назад, когда я уколола пером палец, поспорив с профессором о надобности ссылок на труды других ученых, доктор брал бинт отсюда…». Дубовые дверцы овальной ниши-шкафчика скрипнув, ударились о стену. Достав бинты, йод и спирт, сознавая их ненадобность, я побежала обратно.

- А где Анда… Где профессор?!.. – срывающимся голосом закричала я Перепрыжке.
- Зник… - бывшая гувернантка сидела на том же месте, облокотившись о парту, удивленно-бегающим взглядом смотря в пол.
- Как зник?!.. Куда зник?!..
- Я не вемь…
- У тебя даже крови на руке не осталось… А где платок?..
- Зник… - она обнимала голые, худые ноги, тесно прижимая их к груди.
- И платок?! Как?! Куда?!
- Я не вемь… Не вемь… - растерянно бормотала она.
«Будь ты проклята, Перепрыжка-Недопрыжка! Будь ты проклята! Как же я тебя ненавижу!».
Я переступила через лежащую у ступенек, ведущих к зрительским местам, девку, обошла парту, возле которой недавно был Андар, подошла к его столику, положила на него все принесенное мной от доктора…
Кулаки мои снова сжались…

продолжение следует 11.06.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.