Светлана Клыга
klyga.svetlana@yandex.ru , ICQ: 222033062


Нимб Андара
(ПРОДОЛЖЕНИЕ 1)

XIX.
Гладкий, обтесанный, потемневший от дождей и снега столб, локтей в пять в длину, косился на меня изогнутой, похожей на приподнятую бровь Унтер-Лейтенанта трещиной. Облупленная, как вареное яйцо макушка, все еще тянулась к солнцу, словно это был не безжизненный обрубок, а живое, все еще питаемое соками земли, дерево. Дерево, отрывающие от тверди шесть пар, женских, облепленных влажным песком, ног…
Головы копающих напоминали, от сюда, с высоты тело гигантской шевелящейся гусеницы. Пестрые платки, растрепанные черные, пшеничные, русые волосы с кое-где вкрадшимися соломенными шляпами и блестящими лысинами, все так же поднимались и опускались, скрываясь за насыпью. Все так же железные языки лопат набирали и выплевывали на длинный желто-коричневый холмик песочную крупу с белыми, серыми и черными камешками.
Я оглянулась. Взлохмаченные остролистные метелки конопли колыхались на ветру. Взглянув вверх, я вспомнила припевчик приземистой бочки.
- Трава, пустазельная трава калышацца на ветры, а мы – калышамся на ёй...
- Што ты кажаш? – черноволосая девчонка приоткрыла еще не высохшие от слез голубые глаза.
- Ды так... нічога...
- І я запясцяў ужо не адчуваю...
- Да... Толькі мухі, быццам тыя жандары – ліпучыя... – Прижав подборок к шеи, я посмотрела на ноги. – Вось якой часткі майго цела цяпер сапраўды добра – вісяць сабе боўтаюцца, не балюча ім нідзе.
- Угу... – голубоглазая тоже взглянула вниз. Подолы наших сарафанов бились о колени и икры, перехлестываясь один об одного. – Добра б, калі і ля твару было такое махала, не трэба было б увесь час аддз’мухвацца ад гэтых маленькіх жандараў...
Черные маленькие бестии неотвязно донимали своим монотонным жужжанием и точечными укусами в самые уязвимые места. Заползали, щекотя тонкими лапками, в уши, глаза, ноздри, под мышки. Глаза слезились, уши чесались, в ноздрях кололо, и все время тянуло чихать. Раздражала невозможность ни чем не отмахнуться, ни отбиться. А эти падлы, словно издеваясь, смаковали каждую каплю пота, и терли лапка о лапку, вызывая отвратительный зуд на коже.
- Пазнаёмімся, ці што? – голубоглазая наклонила голову и сдула мелких черных жандармов с моей подмышки… - Тоня…
Иглоукалывание под мышкой прекратилось, но чесотка не унялась…
- Поля… - Я проделала то же с мучителями Тони, склонив голову влево. Подмышка была округлой, нитки вырванного рукава спутались и склеились между собой и темными редкими волосками. Сквозь их выступала от напряжения темно-синяя венка и пряталась под влажную материю сарафана. Мышца вздулась и холмиком выдалась вперед. У Тони, как и у меня, это место покраснело, покрылось розовато-красными точками, и издавало едко-сладкий запах женского пота.
- А тебя как зовут? – голос Дивачки потерял свою грубовато-задиристую насмешливость, стал тише и слабее.
- Зоя, - послышалось знакомое сдувание.
- Ага, дзякуй...
- О, сяброўка, хутка па нашаму ўжо залапочаш, - попыталась я подбодрить подругу.
- Як не як, гэта ж і мая мова...
- Ну, да... Ты ж з Мінску...
- З Мінску… Но о таких крутых разборках, как тут у вас, даже от бати не слыхала…
- А хто ў цябе бацька? – черная, длинная прядь Зои мелькнула из-за столба.
- Ну, типа… Городовой по подводам…
Мы с Тоней переглянулись, улыбнувшись краешками губ, услышав новую незнакомую профессию. Хотелось расспросить, что она обозначает и в чем состоит, но еще не заглохшая ломящая боль, млявость и бьющий прямо в лицо солнечный свет взяли верх над любопытством – глаза закрылись сами… Забытье захватило рассудок в свои спасительные объятья…
- Бусел ляціць... – услышала я сквозь полудрему голос Тони…
Склеенные соленой влагой веки не хотели подниматься, но я сделала усилье… Под собравшийся за время провала в сон накипью облаков, раскинув огромные желтовато-белые с черной опушкой крылья, парил аист.
- Глянь, крылы, як у паветранага змея…
Но слышать ничего не хотелось… Внутри воцарилась спокойствие и твердая уверенность – сейчас что-то произойдет. Будто подчиняясь моему возрастающему желанию все голоса и звуки затихли, куда-то ушли… Казалось, я слышу только как эти неподвижные крылья рассекают в бело-голубой кисельной выси воздух. Вдруг одно из черных передних направляющих перьев оторвалось и плавно, но стремительно направилось вниз. Сделав несколько переворотов и виражей, оно опустилось на мое оголенное разодранным рукавом правое плечо…
«Уф, уф, уф…
Ты ко мне навек придешь…
Уф, уф, уф…
Туга петелька у меня…
Раем ад ты назовешь…
Ты моя, как жар огня»…
Существо не шевелило ни мордочкой, и красноватыми губами, но голос звучал тихо, вкрадчиво и пронзительно. Острые серые кнопочки глаз чуть слезились и буравили насквозь. Светло-розовые, прохладные лапки терлись о горячую кожу. Распростертый белоснежными перьями у бархатной поблескивающей шерстки и шершавый, длинный и тонкий, как плеть, хвост, извиваясь, слегка похлопывал по спине.
«Нимб примеряешь ты мой,
Быть тебе…».
Тут только я заметила над головой Черного Крыса тонкое, грубое, как нить мешковины, кольцо… Поводив по воздуху чуть загнутым краснеющим носом, молниеносно расправив и сложив аистыные крылья, строго фыркнув на мою щеку – «Уф!!!», он исчез за моей спиной под влажной тканью сарафана.
«Странно… Я всегда боялась крыс, а этого не боюсь… Серые глаза, тихий голос… Где-то я видела и слышала?..». За спиной не чувствовалось ничего и никого живого, только ветер приятно обдувал разгоряченное тело, охлаждая капельки пота. «Хм… Крылья аиста, петля над головой… Андар!!!..». Догадка заставила меня встрепенуться. «Но это же – легенда, миф… Все… Я брежу… Ну, и глюки, блин, в натуре! Как говорит наша Дивачка… Но как же хорошо-то от этих глюков!..».

XX.
- Давайте, кумушки… Составьте девицам компанию…
К столбу подтащили еще двоих девок.
- Вот… Сейчас… Браслетики на ручки намотаем… Бодро насвистывая песенку про конопельку, высокий, светло-русый охранник замотал запястья растерянно улыбающийся худышке с жидкой, заплетенной ото лба косичкой.
- Ну, следуй примеру своей подруги – протягивай руки-то!.. – тормошил за плечи зареванную дылду другой Зеленый.
- Не сказала я нічога... – оправдывалась та.
- Мне щё разбираться… Давай! – подтолкнул ее под перекладину охранник.
- Ды не пхай мяне, чорт Зялёный! – неожиданно широкие плечи, обтянутые белой хлопчатой тканью, двинулись на него…
- Ннно-но… Куда прешь?! – опешив, он отступил на два шага от столба.
- Я проста прысела на хвіліну, і за гэта вешаць?!..
- Порядок для всех один! – охранник схватил уже связанные руки и пхнул девку обратно. – Ничё… Поболтаешься тута – отдохнешь малость….
Девчонка с жиденькой косичкой уже висела на ровне с Тоней.
- Сам управишься, Корней, аль подсобить? – спросил светло-русый, хлопая ладонь о ладонь.
- Саам, как-нибудь…
Кудрявая голова дылды заслонила торчащие из-за столба рыжие слипшиеся стрелки Дивачки.
- Во… Глянь-ка: на пол лодыжки ниже голоногой… Да и всех… - послышался легкий треск веревки. – Ты потянись, девонька, потянись… Глядишь и до земельки достанешь! – черноусый охранник вновь отступил на несколько шагов, но теперь, чтоб оглядеть свою работу.
- Пошлепали, кости ждут, - кивком подозвал светло-русый Корня. – А то наш разбой все в карман себе положат…
- Пошли уж… А то там опять – обход…
- Не напружвай рук, хутчэй анямеюць, болю не адчуеш, - тихо посоветовала я худышке, наровившей подтянуться.
- А цябе, за якую правіну? – спросила ее Тоня.
- Назвала вунь таго, - худышка кивнула на светло-русого, - чаротам...
- Чаму чаротам, ён жа светлы?..
- Светлы, але доўгі...
Из кармана Дивачки вновь раздалось пищанье.
- Батарейка сдыхает…
- Зараз зноў коннікі збягуцца... – в хриплом голосе Зои послышалась тревога… - Можна зрабіць, каб яна змоўкла?..
Все шесть подвешенных обернулись на стог…
- Дааа… Кнопку отключки нажать надо…
- А дзе яна?
- Достанешь коленкой вот до сюдова?..
- Паспрабую...
Из-за столба выглянула согнутая коленка Зои прикрытая желтым подолом.
- Унй… Эээх… - коленка моталась из стороны в сторону, сверху вниз, силясь подняться выше. Ничего не получалось. Назойливый писк продолжал исходить из кармана…
- Ні яяяк...
Из сенного шалаша полусогнувшись вышли двое и направились к нам.
- Усё… Пачулі...
- Что у вас еще тут, неугомонные? – бородатый охранник вынул изо рта соломинку и провел ею по стопе Дивачки… Накрашенные перламутровые ногти на миг блеснули на солнце.
- Не нравится щекоточка-то?.. – бородатый повел еще раз… Нога Таси встрепенулась снова… Кнопочная безделица продолжала пищать…
- Что гэть за комар? – подошел поближе другой Зеленый с надутыми щеками.
- Дотянууууться бы до юбчонки… - бородатый схватил Дивачку за ногу и потянул на себя…
- Мааааама!.. Мамочки!..
- Не ори ты, голоногая… - потрескавшиеся от износа сапоги оторвались от земли – бородач повис на девушке…
Зеленый спина и синий, обтянутый зад, покачиваясь, медленно выплыл из-за столба.
- Ааай, пууусти… - вопила Тася. Было слышно, как учащается ее дыханье. Обтянутая мундиром туша уплыла за столб. Я обернулась назад. Вдруг с Тасиной юбки сорвалась и скользнула острием по правому, не прищуренному глазу охранника какая-то позолоченная бляшка.
Длинные, белые, ноги Дивачки вновь качнулись из-за столба.
- Мать твою, сучка бесподольная!
Охранник с глухим шлепком приземлился задом заросший лебедой пригорок.
- Покаж-ка… - склонился над ним второй.
- Ууу… - не отнимал ладони от глаза бородатый. – Стерва! Будь ты неладна!..
- Да покажи… Стой… Погляжу… Ни чё… До свадьбы загоится…
- Какая свадьба, дурень?! У меня уж четверо робят, по печке пятками стучат!.. Ну, голоногая… Подергаешься счас у меня…

XXI.
Кнопочная игрушка, издав протяжный писк, смолкла. Охранники побрели за сеном. В груди, под ложечкой, накатывалась и поднималась к горлу удушливая волна тревоги.
Вкопанные в высохшую землю столбы уныло чернели буквами «Твердо» вдоль дороги, разделяющей лес и поле. Подвешенные, на котором по две, на котором по три на сторону девки, казалось, замерли вместе с затихшим ветром. Их не беспокоили ни остервеневшие рои мух, ни жгучий до красноты кожу солнечный жар. Обмякшие, утратившие волю и всякие желания, раздетые до пояса, тела весели в немом ожидании конца или возврата к жизни.
- І вы збіраецеся гэтак павіснуць усе?! – обернулась я к копающим. Голос был слаб, тих, дрожал. Но он обрел какую-то невыразимую силу. Цепь замерла и резко, как по неслышной команде, повернулась к нам. – Доўга будзем капацца, як краты і віснуць, як лядзяжкі?!..
Сгорбленные фигуры распрямились, у тех, кто стоял ближе к нам, стали заметны блеснувшие искры в потускневших, усталых взглядах.
- Ай, пень трухлявый, глаз до сих пор режет… - бросив охапку сена под ноги Дивачке, бородатый потер подбитый глаз. – Где ты там, Васька?
- Несу, уже, несу… Вторая охапка упала на первую.
- Ну, что милая, не дожарилась? Допекаться будем?..
Сталь глухо резанула камень. Еще удар. Огонь с треском начал жевать сено. Темно-красные стопы Дивачки показались из-за столба.
- Подгибай, ни подгибай, милайяя – огонек достанет…
Я вспомнила, как Тася закусывает посиневшие губы. Сейчас, должно быть, она делала то же самое. И еще – до белизны в ногтях сжимает кулаки онемевших рук.
- Клим, а давай ещо мож кого подожжем, чтоб веселее было…
- Да-ть, можно… Да за сеном идтить лень… Да й не за что вроде как…
- Ножки-то, ножки распрями, красавица!..
- Пооошел бы ты, козел… - Дивачка старалась сохранить твердость голоса…
- Ууух, строптивая какая…
- Ничёёё… Огонечек вот-вот подымется, ноженьки опустятся…
- І доўга збіраецеся чакаць цуду?! – опять вырвалось у меня к все еще замершей цепи. – Ці покуль гром не грыме?!..
- Кто й это еще голос подает?! – бородатый подошел к моим ногам. – И те огоньку поддать?..
- Говорю ж – поджечь надо… - дернул его за рукав второй.
- Ну, так тащи сено-то… Говорит он.
Раздув и без того круглые бурундучьи бакенбарды, тот поплелся в поле.
- Уннн… - раздался стон Таси.
- Опускай, опускай ноженьки, красавица…
Из-за столба тонкими фиолетовыми змейками, извиваясь, поползли вверх струйки дыма. Уже обожженные пятки Дивачки, то отрывались от задних карманов юбки, то судорожно прижимались к ним снова…
- Нас подпалят, потом – вас, каждого по очереди… А вы так и будете таращиться?! – почти закричала Тася.
- Ноги опусти, говорят, крикливая!.. Васька, где опять запропастился?!..
- Иду… Иду я…
Пепельно-желтый ком скатился теперь с не большего пуза Васьки к моим ногам. Черкнуло огниво. Раздался глухой треск огня, пожирающего сухую траву… Тонкие, красно-рыжие языки вот-вот дорастут до моих стоп… Колени подогнулись сами… Перед глазами поплыла череда мраморных бочек-колонн. Ноги бежали, почти не касаясь блещущего ледяного пола… Огромная, круглая люстра ослепила сотнями горящих свечей… И… Взгляд… Напряженный, усталый, острый, колющий взгляд навстречу… «Ты сможешь… сможешь! Все получится!»
- И эта лапки подгибает!.. Да что ж ты будешь делать?!.. – вернул меня обратно ехидный бас бородатого. Он подошел ближе. Кольнула мысль: «Он хочет повиснуть и на мне! Уж лучше сгореть заживо, нежили качать этого борова!»…
Я выпрямила ноги и закусила нижнюю губу… «Только б не закричать!»…
Рыжие змейки коснулись большого пальца… Поползли выше… Добрались до пяток… Не жжет… Не больно… совсем… «Неужели Ведьмаркин заговор и черника?!»…
- Что ж ты молчишь, чертовка?! Чего не орешь-то?!..
- Дзеўкі, наперад! За мною! – грудной и вкрадчивый голос Наташи зазвенел самым малым колоколом третьей октавы, разрезая тишину.
На покатой, бугристой насыпи одна за одной вырос лес тонких девичьих рук. Еще не высохший песок поплыл с вершины обратно в яму. Взбитая лаптями и босыми ногами желтая мучная пыль вилась за пестрыми подолами.

XXII.
Огонь быстро и жадно поглощал взъерошенную копну под ногами, превращая ее в мелкие черные крупинки. Страх отступил от груди и упал куда-то вниз… В беспощадный, ненасытный огонь… Сквозь выступившие от дыма слезы, казалось, что взбудораженный, пестрый рой девушек летел по воздуху, не касаясь полувысохшей, истоптанной травы.
- Мать честная, эти копухи все-таки поднялись! – постанывание Дивачки сменилось удивлением.
- Кудыть поперли?!.. Ё… Командир! – бородатый Клим выстрелил в воздух. – Васька, мать твою, зови, беги, подымай всех!
- Ага, ага, счас…
Васька кинулся бежать к стогу. Гладкий, тяжелый булыжник сбил темно-зеленую фуражку, глухо стукнувшись о его затылок. Замерев на миг на бегу, откинув голову, Васька грузно свалился на бок.
- Ааай, бл… - бородатый еще раза два пальнув вверх, побежал к шалашу.
- Да мяне! – махнула рукой Наташа, остановившись у одного из столбов. – Каці цягегу! Адвязвай вось гэтых!
- Дзеўкі, хутчэй! Разграбай сена! – возле расопавшийся Вики остановилось человек пятнадцать.
Над моей головой затрещали веревочные нити. Плечи ослабли, руки упали на зонтик сарафана, хрустнули, сгибаясь, коленки, в подошвы вонзились острые травинки… Онемение больно кололо тысячами иголок ладони.
- Пане Божа! – острые тонкие стрелки прядей развились над разорванным подолом худышки.
- Падтрымлівай...
- Так..
- Асцярожна...
Со столбов на телеги валились полуживые тела. Их снимали, клали на землю здесь же под мотающимися лоскутами порезанных веревок, и, перекатывали телегу к другому столбу.
- Ты як? – Вика разматывала кольца на моих запястьях.
- Жыва буду…
- Тады, як ачуняеш, кліч астатніх, - она кивнула в сторону насыпи, - і – каціце драбіны, слупікаў яшчэ шмат...
- Але... І конікі зараз заварушацца...
- А ты – жыва, прышэлка падпаленая? – Вика подбадривающе подмигнула Тасе.
- Спущенная с петли, скорее жива, чем мертва… - Дивачка приподнялась с телеги.
- Спускайце іншых, мы як-небудзь самі...
- Добра... Дзеўкі, за мной!..
Подхватив нас под руки, девчонки помогли спуститься мне и моим соседкам. Телега тут же покатилась к другому столбу.
- Хадзіць зможаш?
- Без проблем! – Дивачка морщась свесила ноги. – Ща буду готова карать без сожаленья…
- А што трэба рабіць? – Зоя бросила обрывки веревок на сено и без помощи спрыгнула с телеги.
- Хутчэй да насыпі... Трэ падняць усіх!
- На подвиги, а не на славу! Ай… – Дивачка, держась за меня и уже бледную Зою, сделала несколько шагов на носках.
«Что же делать?.. Далеко и долго она так не проковыляет… А каждая минута – жизнь…». У меня под пятой лопнуло что-то маленькое и круглое…
- Чарніца з тваёй кішэні... – оглянулась Зоя. – Шкада... У роце суха, нібы ў пустэльні... – она облизала потрескавшиеся губы.
«А что если…». – не размышляя долго над только что мелькнувшей в голове идеей, я осторожно сняла с шеи руку Таси и опустилась на землю.
- А ну, Падпаленая, дакраніся да маіх пят...
Тася и Зоя переглянулись, но раздумывать было некогда…
- Ну, як?..
- Кажись, сносняк…
- Тады – да насыпу, уздымаць астатніх дрымот...

XXIII.
Растерянность, неуверенность, неверье в себя отражались в лицах и бегающих взглядах. Оставшиеся во рву сбились в кучу и тревожно наблюдали за происходящим. Искорка, брошенная в сырой хворост может затеряться, погаснуть во влажных, обвитых холодом прутьях, если ей в помощь не зажжется вторая, третья, или не прольется несколько капель горючей смеси…
- Чаго стаім, каго чакаем?..
- Ды мы...
- Яны ж схопяць...
- Пакараюць... Падвесяць...
- Угу… А так вас к столу позовут, марципанами угостят… - Тасин голос обрел прежнюю грубоватую насмешливость.
Сбившееся груда из человек шестидесяти была уже готова зажечься, разгореться пламенем гнева и борьбы, но живому хворосту нужно было еще несколько искринок и вдохновляющих дуновений, исходящих из жаркой груди. Простых и понятных слов, поднимающих на свободу и смерть…
- Хутчэй, выбірайцеся адсюль!
- Да слупоў...
- Подгоняй кареты!
- Ты, ты, ты і вы – за мною! – внутренний барьер рухнул. Мне хотелось просто бежать и действовать.
- А вы кабеткі-маладзіцы – за мной! – Зоя, как и я, наугад подозвала к себе из насыпи девок.
- Остальные в три шеренги и зааа мной! – дочь подданного инспекции резким взмахом руки подозвала к себе из насыпи остальных девок.
Три пустые полуразваленные телеги виднелись из-за стогов, расставив в стороны усы-оглобли. Наполнив их охапками сена, девки впряглись в оглобли и покатили травяные матрасы на колесах к столбам.
- Шпарчэй, шпарчэй, дзяўчаткі, покуль коннікі не павыскоквалі!
- Калёсы скрыпяць, быццам трубы анёлаў, што на зямлю з нябёсаў клічуць...
- Зноўку ты за свае вершы бярэшся, Полька...
- Не да вершаў зараз...
- Няхай складае, весялей справа пойдзе...
- Вось толькі трубы хрыплыя, ды скрыпучыя...
- Ну, вядома ж... анёлы назад на зямлю ў пекла клічуць, а не ў нябёсы...
Девки лезли на столбы, подобрав подолы, резали веревки заточками, серпами, лезвиями кос, не убранными с поля, потерявшими бдительность, охранниками. Подвешенные плетьми валились на телеги, приминая сенные бугорки. Их снимали, клали здесь же под перекладиной, и перетаскивали телеги к другим.
Шесть телег – пять моих подруг и я с двумя-тремя десятками девок на каждую, возвращали полуживых, искусанных ошалевшими мухами не угодивших охранникам бунтарок на землю.
- Хватай!
- Стреляй!
- Назад! В канаву!
Из шалаша выбегали Зеленые, тряся ружьями, словно кузнечики лапками, и стреляя в воздух.

XXIV.
Девчонки не медлили, но время летело, как всегда, опережая все и всех. Телеги перекатывались от столба к столбу, оставляя за собой на пыльной дороге и под перерезанными веревками клочья сена и раздетые до пояса тела. Еще оставалось четыре-пять столбов с подвешенными, когда мы услышали крики очнувшихся от полуденной дремы охранников и короткие визгливые выстрелы кремневок.
- Дзеўкі! Віка, Таська здымайце астатніх, а вы – Натка, Зойка, Тонька – за мною! – внутри меня загорелось жгуче-колющие желанье – только бы не дать этим зелено-синим кузнечикам перебить, перевешать и загнать назад в яму девок!
- Э, не! Мне чё, напрасно батя самооборону вдаривал?! Я с вами! – Таська Степкина стукнула покрасневшей пяткой по песочному бугорку.
- Добра... Тады ты, Віка – галоўная па стаўбам... Сапраўды, тут ты са сваёй брыгадай справішся...
- А як жа, справімся! Не ў лебядзе знойдзеныя!
- Бараніся! Налятаюць!
- Зялёныя! Ў канаву!
Давки Тониной и Наташиной группы отпрянули от телег и начали собираться в кучу.
- Куды?! – крик гнева и негодованья на страх, который совсем недавно прижимал к земле и меня, вырвался из груди. – Канава нас не ўратуе!
- Наперад! – Зоя, не оглядываясь, бросилась к шалашу.
- Дастань у каго што ёсць востранькае ў сарафанах! – побежала за ней Тоня.
- Бяжы! Бій гадаў! – Наташа схватила за плечи двух растрепанных, растерявшихся девчонок и толкнула вперед.
- Ох, крый і ратуй нас Божа!
- Мамачкі родныя...
- Наперад, дык наперад...
- Так ці гэдак паміраць...
- Ай пажывем яшчэ можа!
Обивая руками по прилипшим к влажным бедрам сарафанам и юбкам, отталкиваясь от телег, словно отгоняя от себя последние приступы нерешительности, девки ринулись вперед. Дух паники и страха был сломлен.
- Наперад, дзяўчаткі, не адстанем! – окликнула я своих, сердясь на себя за то, что замешкалась и отстала от подруг.
Мне на встречу, пыхтя и отдуваясь, задрав широкую огромную лысую голову на толстой в складках едва различимой из-под воротника шее, вытянув вперед раздутые ноздри, перебирая мясистыми ляжками, несся хряк в расстегнутом мундире. Сжав кулак я вонзила его с разбега в свисавшие из штанов пузо. Хряк подогнулся, ахнул, и хлопнулся в облако пыли, раскинув в стороны засаленные лягушечьи ладони.
Гул женских голосов громче. Вот конец насыпи. Босые ноги вперемешку с ботинками втаптывают почерневшую траву в землю. Приклады бьются о мозолистые пальцы, коричневую мятую зашнурованную кожу, серые колени. Стволы, обхваченные несколькими руками сразу, то поднимаются, то опускаются, как венчики ступ.
Кто-то схватился за окровавленный бок… Грубая, но холеная рука в зеленом твердом манжете с красной обшивкой оторвала кусок сарафана…
Вдруг я увидела, как два охранника: один среднего роста с ножом, другой повыше с ружьем, двинулись на Вику, которая держа наискось черенок лопаты, чуть присев, отступала, переводя взгляд с одного на другого… Схватив суковатую ольховую палку, лежащую под ногами, я ринулась на высокого с ружьем… Он смотрел на черенок Вики и не сразу заметил меня. Быстро прицелясь, я ткнула в правый глаз. Одна ладонь, пустив ружье, прикрыла его. Острие моей палки уперлось между его ног… Выпустив ружье, охранник схватился за низ живота…
Вика отчаянно лупасила черенком по коленям, махавшего ножом в воздухе, белкой укорачиваясь от широкого лезвия…
Мужские голоса сливались с женскими:
- Бій яго! – Совсем молоденькая девчонка с размаху рубанула лезвием лопаты по плоскому черепу. Из темно-бордовой борозды хлынул ручеек крови
Вдруг мой глаз поймал согнувшуюся под увесистой рукой с разодранным манжетам тонкую фигуру Наташи. Белая, еще утром кофта, плотно облепила темно-коричневой тканью острою маленькую грудь. – Крывапійца! – кричала подруга, выдирая своими тонкими пальцами мясистые сардельки из коротеньких волос.
- На, табе! – моя старшая соседка квасила коленом морду уже лежащему на земле офицеру
- Твааааарюга поганая! Придушу! Ааааа…. – орал охранник в рубашке с оторванным до плеча рукавом, оседлав женщину лет сорока. Сжав ногами ее бедра, он душил ее за горло… Она, синея от удушая, вертела головой, впивалась ногтями ему в живот, оставляла на нем кранные полосы.
Несколько зеленых вырвались и побежали к дороге.
- Дагані яго!
- Хапай!
- Валі на зямлю!
Распаленные дракой девки бросились за ними.
- Отцепитесь, твари бешенные! – среднего роста, коренастый рядовой резко обернулся на бегущих к нему девок. Не удержав равновесья, он упал на бок. Подскочившие пять девок окружили его.
- Паглядзі, якія плечы...
- Але... Касы сажань...
- На такіх плечуках толькі каромысел насіць...
- Ага... І постаць будзе, як у нас...
- Дзявочая, паважная...
- Дзесці я бачыла, валяўся тутака...
- Ну, дык пашукай...
Светловолосая, усмешливая девчонка вскочила с колен и побежала к полю.
- Отойди, деревенщина! Мать твою! Отойди! – кричал другой, отступая назад, не отводя острого черного зрачка от мушки ружья.
- Цаляй, не цаляй, усіх не пераб’еш...
- Атачай яго, дзеўкі!
- Томка, заходзь з гэтага богу, ты, Галька – з тога...
- Приииист…
Высокая, подвязанная обрывком той самой конопляной веревки, девка повисла на стволе ружья. Раздался выстрел.
- Трымай, трымай яго, Ганна!..
Еще одна девка запрыгнула на Зеленого сзади, обхватив его шею и повисла.
- Ааггг… - он выпустил ружье и вцепился в ее руку.
- Павісі, павісі на ім, Рытка! Не ўсё ж нам на слупках боўтацца!
- Гэты вяртлявы павук больш за ўсіх нашых перавешаў...
- І не кажы... Вярцеўся перад камандзірам, нібы шыла ў хрыбетнік, ці ў зад увагналі...
- Шыла, кажаш?.. Чакайце дзеўкі, я зараз... – кудрявая, рыжая девчонка, в мелких веснушках на бледном, округлом лице, направилась к шалашу.
- Куды ты, Волька? – окликнула ее подвязанная веревкой, осматривая кремневку.
- Зараз, зараз… Чакайце… - оглянулась та на бегу.
- Ну, вось і каромысел, і два цвіка… - вернулась с поля светловолосая, свесив неплотно сжатые кулаки на деревянной дуге.
- Малайчынка, Жанка!.. Хуценька...
- Ну, што служака... Прызямляйся... Будзем твае плечукі выраноўваць...
- Что… Что вы собираетесь делать, поганки?! – пробормотал скороговоркой коренастый рядовой.
- Прызямляйся, прызямляйся...
- Далонькі на траўку... Ага... Вось так...
- Дзеўкі хто больш сёння мякіны з’еў? Прысядце мужыку на далонькі...
Из пятерки, окруживший Зеленого, вышли две девки.
- Эээх... пянькі-калодачкі! – высокая, довольно дородная девка прижала коленом правую ладошку Зеленого.
- Да мяне плыві мая лодачка… - подпрыгнула на одной ноге к левой ладошке другая. Оранжевый, в мелкие синие цветочки сарафан, плотно обтягивал приподнятую завышенной талией и округлые бедра.
- Ну, хопіць ўжо спяваць! – прикрикнула на них Зоя. – Маруська, лапату і цвікі...
Зоя опустилась на колени за спиной рядового.
- Добра трымайце яго і каромысел! – скомандовала она сидящим по бокам.
Раздался тонкий звон железа. Копач лопаты часто бился о шершавую шляпку гвоздя, вгоняя его все глубже в дерево, а потом и в тело рядового.
- Тваааари… - глухо простонал Зеленый. Лицо его сморщилось, на небольшом прямом носу выступила синяя жилка. По прилипшей к груди рубашке потекла темно-бордовая струйка крови.
- Вось і я яшчэ адзін цвічок прынесла... – похвасталась рыжая, вернувшись из шалаша.
- Толькі адзін?.. Ну, добра... хопіць з яго і аднаго...
- Садзіся на зямлю... Хуценька... Ну... Вяртлявы!
- Насцёна, цвік...
- Аааах… - слюнная пена полилась на щетинистый подбородок. Голова охранника откинулась назад. Черные зрачки помутнели и закатились, из налившихся кровью уголков глаз потекли мелкие капли слез. Темно-коричневая, почти шоколадная кожа лица побелела. Плечи задрожали. Гвоздь, подчиняясь ударам, туго входил в позвонок между лопаток.

XXV.
- Ну й з якой нагоды замёрлі, рот разявіўшы?.. – Наташа обошла Зеленого, обвалившегося на правый крюк коромысла.
- І так балюча, небараку, а ён яшчэ й на цвік плячом упёрся...
- Каго шкадуеш, дурніца?.. Ён цябе шкадаваў?!..
- Чалавек жа, як не кажы...
- Ну, падыдзі, прылашч яго!..
- Угу... угу... І цыцку яшчэ ў роцік дай...
- Ууу… Телки проклятые… - крюк все глубже входил в землю. Зеленый пытался согнуть и подставить локоть, но левое крыло коромысла сгибалось и пружинило, причиняя еще большую боль плечу.
- А гэтага як калоціць і трасе... Таго і глядзі захлынецца ў сліне...
- Ды ну яго! Што далей рабіць? Тыя, хто збег, дапамогу прывядуць...
- Усе тут? – Видно было, что Ната кричала изо всех сил – она привыкла говорить тихо, плавно, нараспев, подумав, что к чему сказать. А сейчас ее шея вытянулась и напряглась, немного изогнувшись, как у гусыни. - Хутка тыя зялёныя, што збеглі, – она кивнула в сторону дороги. – Прывядуць падмогу
- І што рабіць? – отозвалась рябая в веснушках девчонка с двумя оранжево-рыжими косичками. Ее конопатый нос сморщился от широкой скалозубой улыбки. Так открыто и широко улыбаются бесхитростные люди и дети
- Чакаць, пакуль яны зноўку нас уздзенуць? – к другому боку телеги на шага два от всех подступила девушка, длинной и худой фигурой из дали напомнившая кочергу.
- На вошта ж нам чакаць?! – неожиданно для себя самой воскликнула я. В платках и простоволосые головы обернулись на меня. Поборов внутреннее стеснение и проглотив слюну, заполнившую рот от волнения, я продолжала. – Трэба далучыцца да гарадскіх паўстаснцаў! Але, спачатку, трэба схапіць і пакараць гэтага ката Цяцерку!
- Глянь, што ўдумаў, - из моей группы выступила на два шага девчонка лет четырнадцати. Серые, как грозовые облака, глаза, казалось, вот-вот прыснут на щеки дождем. Левая ладонь сжимала правое запястье, из-под пальцев мелкими острыми зубчиками высовывалась окровавленная кожица. – Вешаць, гвалтаваць дзяўчо!
- Самога павесіць, гада за яйкі!
- Падпаліць жыўцом! – прокатилось по кругу
- Напэўна, зараз у сваім логаве, адпачывае пасля ўчёрашніх менуэтаў, - задумчиво приподняла выбрызганный нитками подол атласной юбки и посмотрела на ноги, бледнолицая девчушка из подошедшей команды Тони. Кинув за нею взгляд в низ, я увидела у самых, окаймленных влажным песком, пальцев свежие красные кружки, похожие на печати от горячих окурков.
Я подняла голову. Пурпурная печать заходящего солнца пряталась в рыхлую облачную бумагу…
- Дык, выкурым яго адтуль! – из тесного дранного забора длинных сарафанов выглянула голая коленка Таси. Через мгновение, чуть раздвигая девушек, просунулась и она сама.
- Таська, ты ўжо па-нашаму лапочаш! – удивленно воскликнула я
- Залопочешь тут, проболтавшись с вами привязанной за грабли! – усмехнулась она. Все улыбнусь.
- Табе гэта спадабалася? – щекотнула ее под коленкой рыжая девчонка
- Спадабалася не спадабалася, а словушек набралася – по-кошачьи дернув ногой, передразнила ее Тася
- Глядзі ты, брыкаецца, каза падсмажаная! – донеслось из глубины круга
- А як яе цацка ў вока гэтаму гаршкаглаловаму пляснула?! – Вика присела, закрыв ладонью глаз, изобразив охранника. – Той і пеўня пусціў з заду... Прууууу-тыыыыыр... – она подергала двумя пальцами вытянутые трубочкой губы, выпуская воздух. Волна смеха в кругу вырастала, наклоняя всем головы и тряся усталые плечи.
- Смейтесь, смейтесь, но давайте падсмажым пана… Няхай яго паты казычуць! – чуть краснея сказала Тася, потерев пятку.
- Так, так! Падсмажыць гэтага гусака!
- Няхай падзіргае лапкамі!
- Падвесіць яго на гэты слуп ды падсмажыць!
Выкрики сливались в гул, похожий на кудахтанье.

XXVI.
Захватив ружья, ножи охранников, мы двинулись к усадьбе. Пройдя между бороздами недавно засеянного поля, девичий караван платков из ста вышел к речке Пехорка, разделявшей барскую усадьбу от леса и поля.
Каменный дом тонул в переплетенной ивами низине. Покатая крыша, из дали казалось, сваливалась на резные ставни выкрашенные в золотистый цвет, и окаймленными железными розочками – работы местного кузнеца Стефана.
Конюх Демка, сидя верхом на дверцах калитки, отталкиваясь то правой, то левой ногой, качался из стороны в сторону, задумчиво насвистывал что-то себе под нос. Увидев перед собой ораву крепостных девок, оттолкнувшись одной ногой и забыв опереться на другую, махнув выше головы начищенным сапогом с панской лапы, он ткнулся носом в грядку, заросшую крапивой.
- Тьфу! Вашу маці! – сплюнул Демка, сдирая с покраснелой щеки пекучий резной лист
Не обращая на него внимания, мы двинулись по выложенной мелким острым гранитов тропинке дальше. Мои подружки снова вспомнили аистиные повадки:
- Аааай! Аб цябе! – рука Вики потянулась к пяте. – Што ж ты нарабіла, праклятая Вядзьмарка!..

Развесистые ветки груш бросали густые тени на края тропинки. Они цеплялись за платки и волосы девчонок, и, нам то и дело приходилось нагибаться и выпрямляется, как во время копания.
Женщина, поднявшая за собой нам на выручку всех с насыпи, шла впереди. Ее звали Галя. Мы познакомились с ней ближе, пока шли полем. Мужа ее, Федьку Небритого, сбила панская тройка, когда тот перегонял коз через дорогу.
- Ня доўга мучыўся, нябога, з перабітым хрыбетам, - вздыхала она.
Стеклянная дверь веранды отразила ее статную высокую фигуру и загорелое выразительное лицо. Подняв лопату, она хотела запустить ее, как копье в двери, но они распахнулись перед нами от внезапного сквозняка…
Усталые, поколотые ноги окунулись в зеркальную прохладу начищенного пола. Огромный бирюзовый в гроздьях винограда ковер приятно встретил стопы приятой щекоткой шерстинок. Мелкие решетки в огромных овальных окнах рисовали сети на полу и потолке.
У стен стояли надутые, как пуза некоторых охранников, диваны, кованные по краям позолоченными завитками. К ним приставлены круглые и овальные дубовые столы на львиных и рысьих резных лапках.
Верхние ступени винтовой деревянной лестницы заскрипели. Все обернулись на лево. Из-под полтолчка выглянули две маленькие, почти детские тонкие ножки… Одна, другая, третья ступенька, и – резинки белых накрахмаленных панталон сдавили почти такую же по цвету кожу ляжек. Еще несколько ступенек, и – длинные пальцы с аккуратно обстриженными ногтями обхватили зубчики перил. Кукольную талию стянул широкий до груди лаковый пояс, густо усеянный блещущими, разными по величине, камешками. В другой руке чудо в кожаном корсете крутило шнур, пристегнутый к ремню. На плечи, как у пажей из картинок каких-то порванных книжек, найденных мной, еще пацанкой, у конюшни, падали завитые волосы.
Девичья ватага переглянусь: существо бабьего роду, выглядело не так… не по-бабьи… Острые вороньи глазки кололи надменностью и потаенной болью.
- Что надобно, невольничьи? – грубоватый гортанный голос эхом ударился о стены покоя.
- Дзе гаспадар? Кліч яго сюды хутчэй! – Галя, подобрав руки в боки подошла к лестнице, надменно и резко вскинула голову.
- Вы про Эдушку? – существо в ремне спустилось еще на две ступеньки, – Они сейчас читают-с Вальмонта.
- Не ведаю не якага Монту... Клікай Цяцерку! – стул отлетел от ноги русой пышки, стоявшей справа от меня, врезался в настенное зеркало, оставив от него обрамление из золоченых подков. Грохот и звон разлетающихся осколков заполнили зал.
- Э-э-эд! Эд! – паж бабьего роду выпустил шнур и попятился назад. – К тебе… Скоренько…
Хлопнула дверь верхних покоев. Скрипнул потолок. Высунусь полукруглые загнутые носы бархатных, вышитых бисером тапок. Полы стеганного халата мягко били по голым худоватым икрам. Округлый живот приподнимал густые увесистые кисти пояса. Из потолка выплыли острые неширокие плечи, орлиный с ямочкой подбородок, пухлые, приоткрытые в самодовольной улыбке, губы, небрежно выбритые впалые щеки, сливовый с двумя, похожими на бородавки, родинками нос, продлинноватые, прижатые к черепу, слоновьи уши, и, облитые для блеску каким-то маслом, похожие на смоляную кляксу, короткие жидкие волосенки.
- Чего приперлись, хлопки?! – указательный и средний пальцы проехались по пробору, оттопыренный мизинец пригладил макушку.
- Падыдзі, падыдзі, пане... Падцягні свае парсуковыя рэбры! – Наташа сделала несколько медленных твердых шагов к лестнице, манерно подзывая пана рукой с отпечатком от веревочного браслета.
- Да как вы… Что ты, быдло?!.. Харитошка! Выкинь их! – барские губы по индюшачьи вздулись, воронья башка обернулась к верней двери.
Из нашей гурьбы выскочило три девки. В несколько прыжков босые ноги оказались на одной широкой ступеньки с бархатными тапками. Потянув за стеганые полы, девчонки расступились и… узкая тигровая спина, голый волосатый зад, чередуясь с краснеющим попугаем и смоляной головой, скатились вниз.
- Хаааарииитошка! – глаза пана тупо блуждали по нашим лицам.
Опять заскрипел потолок. Показались две девушки. Одна – вылитая копия отца: кареглазая, узкоплечая, тугая воронья коса наискось рассекала тугие бугорки груди, стиснутых приталенным клетчатым платьем. Вторая – младшая, тонкую, недавно сформировавшеюся из детской в девичью фигуру обхватывала узкая голубая юбка с высокой талией, изящные руки обтягивали рукава синей шелковой блузы, с удлиненными манжетами. Серо-зеленые глаза смотрели сквозь пышно начесанную каштановую челку.
- Папа, папочка, что случилось?! – младшая, не касаясь перил, в несколько шагов преодолев всю лестницу, спустилась к пану, почти упав на колени обняла его, схватив его левую руку себе на шею.
- Стервы! Мразные… - пан провел по лицу свободной рукой.
Старшая дочь, небрежно толкнув пажа бабьего роду, медленно, ударяя широкими лакированными каблуками каждую ступеньку, спускалась вниз.
Из боковой двери вбежал рослый матерый детина в кофейном поношенном фраке, паутина и приставшие к ней соломинки болтались гусарыми погонами.
- Клікалі, пане? – детина отвесил неуклюжий поклон. – А што здарылася?..
- Дурак! Подняться помоги!
- Так-так… Зараз, ясны пане... – холоп, пошатываясь, подплыл по зеркальному полу к раздвинутым ногам хозяина.
- Стаяць! Куды?! – схватив за рукав фрака, твердо и холодно поговорила я. – Дзеўкі, цягніце гэту хеўру ў двор!
- Паненка, вы не дописали диктант, – на верху лестницы показалась кудрявая, похожая на ромашку, голова. – Что происходит? – Густые волнистые завитки свесились вниз, грудь уперлась о кулаки на перилах, подведенные ресницы часто заморгали...
- Это что за люди?! Для Моцарта нужна тишина. – рядом с волнистыми завитками показались впалые подрумяненные щеки, верхняя припухшая губа чуть прижимала подрагивающую нижнюю, темно-синие глаза смотрели из-под лубья по-волчьи.
Из оравы выскочило четверо девок, подлетев к пану, схватили его за ноги выше икр и потащили к выходу. Младшая дочь обеими руками вцепилась в плечи отца. Еще две девки подбежали к ней и, кряхтя, разжали, стиснутые до побеления ногтей, пальцы.
- Падлы быдловские! – пан резко поджал под себя ногу, и морщась со всей силы толкнул ее вперед. Две девки, не удержавшись, повалились на пол, оставив на сухой икре кровавые борозды. Подскочило еще трое наших. Из этих шести тисков панская нога вырваться не смогла. Бледная девушка в голубой юбке молча встала и твердыми шагами направилась к входной двери за орлиной головой отца.
- Эд! Эдушка! Куда вы его?! – существо в ремне прыгая через две, три ступени, пхнув локтем старшую дочь, сбежало вниз, переступило еще лежащую, сбитую паном девку, и помчалось к выходу.
Постояв несколько секунд молча, проведя взглядами пажа к выходу, девки, было, поникли, замялись…
- Чаго ўсталі, як укопаныя?! – одна из нас выскочила из оравы. – Ну, паненка, распранайся... Альбо дапамагчы? – поджарые ноги мигом оказались рядом с клетчатым подолом.
- Отойди, тварь вонючая! – старшая панская дочка подняла, готовясь отпихнуть девку, ладошки, и брезгливо сморщила нос
- Я стварэнне смярдзючае?! – девка схватила безымянный палец панны, на котором блестело колечко с камешком.
Лаковый каблучок панны размахнулся и врезался в колено девки. Та подогнулась, но тут же выпрямилась, спрятав кольцо за щеку, вцепилась пятерней в воронью косу…
- Панна Лидия… - синеглазая гувернантка бросилась к воспитаннице.
Кучерявая хотела что-то крикнуть, но закрыла ладонями рот и еще сильнее облокотилась о перила.
- Здымай з іх усё! – гурьба рассыпалась по лестнице и залу.
Треснули застежки платьев и шнурки корсетов, об пол звеня, ударялись жемчужные бусинки, гремело разбивающейся стекло.
- Здымай хутчэй!
- Не надо!
- Убери лапы, падла!
- Пусти!
Вскоре, растрепанные черные пряди скользили по полу – две девки держа за шею и расшнурованный корсет, тащили старшую дочь к выходу. Кучерявая гувернантка, сложив крестом руки на голой груди, шла следом, острие ножа впилось в кожу под лопаткой.
- Девчонки, у них в комоде серебряные ложки, - волчий взгляд испугано стрелял по нам злобой.
- Дзеўкі, айды на кухню... Пасёрбаем чагось. Кішкі марш граюць.
- Дзесь яна тут у іх?
- Давай, панская падлізка, паказвай!
Заколотый на затылке пучок распустился, светло-каштановая волна накрыла разорванные плечи коричневого платья с белой вставкой.
- Вон там, - длинные изящные пальцы указали на боковую дверь с болтающейся клыками разбитого стекла. Пестрая хевра гусеницей подалась за ней.

XXVII.
Запах свежей сдобы, мясных щей, копченой колбасы наотмашь ударил по носу. Слюна заполнила рот. В животе все перевернулось, заурчало. Мы кинулись к огромным и маленьким кастрюлям и кастрюлькам, широким расписным блюдам и скворчащей на плите сковороде. Рисовая с грибами каша и красные жирные щи чередовались со свиным окорокам и горячими пухлыми булочками.
- Дашка, паспрабуй гэта...
- Дай мне...
- Гэтага яшчэ не каштавала...
- Пакінь крыху, ты не адна...
- І табе хопіць...
- З сабой вазьму...
Длинный дядька в сплющенном колпаке наблюдал за всем, прижавшись к кафельной стенке. Поварята хватали с нами с продфеня печенье, плюхая со жменею в клубничное варенье, пихали за щеку, или набивали им карманы.
- І многа ў панначак такіх сукеначак? – спросила сухопарая девчонка, слизывая с запястья стекающий жир от поросячьего лыча, оглядев сверху вниз подрагивающую гувернантку. – З панскіх плячэй, відаць, звалілася, - продолжала подтрунивать девчонка
- Вядзі ў гардэроб, - скомандовала другая, пережевывая кусок кулебяки.
- Якая выдатная спаднічка
- Мяне крышку поўніць
- Дай, Верка, гэта кофта да маіх вачэй
- Тады, аддай хустку
Девчонки толкали одна другую от зеркала, пожимали плечами, корчили сами себе рожицы. Накладывали румяна, подводили брови. Дверцы шкафов, крышки сундуков хлопались о стены, падали, срываясь с петель, на пол…

XXVIII.
На крыльце я глубоко вдохнула уже остывший ветер. Небо растягивало последние разливы зашедшего солнца. Девчонки выбегали из параной двери в бусах, пестрых и однотонных, но каких новых, чистых, пахнущих духами панских платьях. Кто-то нес связанные из платков позвякивающие узлы, кто-то придерживал неестественно выпирающие животы и приполье…
«На кой ляд мне это восстание?! – подумала я. – Хочу к Петьке. В его поселок. В его хату. В его добрые трепетные руки. Прижаться всем телом к широченной мускулистой груди… Пить с ним из одного жбана только что надоенное непроцеженное молоко. Стирать друг другу поцелуями белые в пузырьках усы. Свалиться с ним на рогожку, пропахшую его потом. На кой мне это восстание?!.. Что я делаю в этом глухо жужжащем бабьем рое?! Скорей бы меня вздернули на петле, как нагадала Ведьмарка… И если существует на небе Бог, моя душа могла бы вылететь из тела, долететь к нему, к Петьке, забраться под рубаху и быть с ним вечно…»
- Дзеўкі, - крикнула я, махнув рукой, подзывая несколько девчонок. – Пашукайце ў хаце вяроўкі, ці збрую ў стайні...
Полураздетые панны дрожали от ветра и страха, прижимаясь к отцу. Вороньеголовый стоял, прижавшись к дереву бледный. Суженные, немного раскосые глаза, бесцельно смотрели вдаль. Раздвоенный подбородок, как в гнездо, упал в растрепанную каштановую копну волос младшей дочери.
- Рэшь яго! Дагані! – послышалось за сараем
- Не надо! Ня трэба! Ратуйце! А-а-а-а…
Я взглянула на кованную арку ворот. Масляные лапочки уже зажглись и отбрасывали изогнутую тень перевернутого серпа на клумбу недавно расцветших пионов.
- Во, тут і развесім... усе змесцяцца, - сказала я, указывая на ворота, подошедшим девчонкам.
«Зачем, почему я командую? – пронеслось в моей голове. – Что мне сделали именно эти люди?! Ведь я не хочу никого вешать, убивать… Что я здесь делаю?! Петрусь… Петенька, где же ты? Каханы мой…»
- А што з гэтым рабіць? – спросила, кивнув на пана, девка, обтягивая расклешенное к низу платье робу.
- Хацелі на стаўбе падпаліць, на якім мы боўталіся...
- Навошта перці гэтае... – я запнулась, подбирая слово, мысли мои были не здесь и не этими людьми. – Гэту брыдоту такую даль?! Падпаліць тутай, няхай цемень асвеціць...
- Не, - вмешалась рыжая девчонка, поправляя жемчужные бусы, - Хай спачатку палюбуецца, як боўтаюцца яго дачушкі...
Я посмотрела в сторону пана. Он уже сидел на траве, раздвинув ноги, как после падения с лестницы. Положив с обеих сторон на его колени головы, сжавшись калачиками, лежали дочери. Судя по мирному дыханью и закрытым глазам – они спали. Протыкая мягкую землю до середины тонких высоких каблуков, к ним подошел паж бабьего роду. Вороньеголовый резко поднял на нее маленькие черные колющие глаза. Полураскрытые губы, с которых давно была стерта самодовольная улыбка, зашевелились – пан что-то тихо говорил. Паж в кожаном ремне встрепенулась, но хозяин поднес палец к губам, в знак, чтоб она не шумела. Я, оставив, обсуждающих методы расправы с паном, девчонок, скрываясь, чтоб остаться незамеченной сидящему под деревом, за колонными, подошла ближе. Прислушалась.
- Эдушка, давай убежим… Я с тобой быть хочу, - быстрым низким шепотом, прижав к груди два маленьких кулачка, молила паж.
- Нет, Ира. Дочери… Всем не сбежать. А их я не оставлю, - хриплым басом отвечал пан.
- Заўжды дочери… толькі дочери. А я на шнурке, собачкой…
- Я дал тебе, что мог…
- Забрал из цирка, маяго цирка…
- На что тебе жаловаться? Мой долг быть с детьми…
- А я?! Я?..
- Беги одна…
- Куда? Ни дому, ни каго…
Я отошла от дерева. Ночь затягивала темными перепончатыми крыльями летучей мыши небо. Где-то во дворах приглушенно орали петухи, сзывая своих подтоптанных на шесты – баиньки.

XXIX.
Разодетая в панские шмотки пестрая стая выпорхнула на лужайку и, позабыв обо всем, стала хвастаться друг перед другом добытым.
- Вось гэта хустка!
- А мне нічога не дасталася...
- На, бяры мае пацеркі...
- І мае завушніцы...
- Гэта сукенка мяне робіць каровай...
- А мне блузка зацесная...
- Памяняемся?
- Ага, Дашка...
- Манька, ты што, гэтымі чаравікамі будзеш гной мясіць?
- У царкву надзену, на кірмаш...
- А я гэтыя прадамо, жыта купім, альбо круп...
- Мне панскія капыты пяты муляюць... Таксама прадам.
- Я дачушцы схаваю, мо да шлюбу надзене...
- А я – на спатканне з Андрэкай...
- А на што табе дзве спадніцы? Дай адну мне...
- Нічога, спатрэбяцца... Ты вунь якую сукенку сабе адхваціла...
- І што?! У цябе тры пары чаравікаў, у мяне – ні воднай... Варыць іх збіраешся ці што?
- Ага! Суп з клёцкамі са скуры...
- Цябе за прагнасць павесяць...
- Глядзі, каб цябе не павесілі на гарадскім ліхтары...
- Дзяўчатка, дзяўчатка... хопіць вам сварыцца за ануч... Давайце пра іх лепш спяем...
- Гэта якую ж за песню ты ведаеш пра анучы?
- А вось гэту...

Дева вешала белье
На веревочку…
Загляделся на нее
Я, плутовочку…
На меня она смотрела,
То – на мужа своего,
Словно вымолвить хотела:
«Одурачим-ка его»…
Подбежать в тот миг бы к ней,
Невзначай поцеловать…
Муж позвал: «Иди скорей!»
И пошла она стирать…

Все подхватили хором:
Дева вешала белье
На веревочку…
Загляделся на нее
Я, плутовочку…

- Ага... і пра вяровачку там ёсць...
- Так-так... А пра ліхтарыкі нічога не ведаеш?
- Не-а, пра ліхтарыкі – нічога...

Усталость и события бурного дня брали свое. Девчонки: кто, развалившись на пахнущий свежим медом, недавно сгребленных, стогах, кто, свернувшись калачом на прохладной бархатной канюшине, положив головы на колени, плечи, или просто по-детски обхватив друг дружку, спали, тихо посапывая, смачно храпя, кто-то лежал, уткнувшись неподвижным взглядом в распахнутую небесную темень, изредка подмигивающую мышиными глазками-кнопочками.
Пан Эд, дремал, откинув голову на ствол дерева. Жирные растрепанные пряди паутиной облепили кору вокруг головы. Обхватив кольцом, тонкими, белыми, как мрамор, руками его живот и поясницу, прижавшись еще не высохшей щекой к щеке, спала Ира.
Поодаль, накрывшись вязанными напольными ковриками, положив головы на ступени парадного крыльца, отвернувшись, постанывали гувернантки.
Крылья летучей мыши плавно раздвигались. Глазки-кнопочки тускнели, зажмуривались и сникали одна за другой. Из тьмы-мышеловки выкатывалась огромная, круглая, подрумяненная голова сыра…
Гасли лампы на воротах. Потягивались на траве девчонки. Пан и циркачка открыли глаза, но лежали все также, не шевелясь. Паненки еще спали. Я подпирала спиной холодную колонну, катая стопой по шершавому граниту принесенные ветром из стогов травинки.

XXX.
Лежащие в ближнем стоге зашевелись. Присмотревшись, я узнала сарафаны Наташи и Вики. Оголенные, согнутые ноги, казалось, болтаются на ветру тонкими стволами деревьев, то сдвигаясь, то скрещиваясь одна за одну, то легонько стукаясь, то нервно трясь пята о пяту.
Встряхнув головой, отгоняя запоздавшую сонливость и тяжелые, сдавливающие виски мысли, оттолкнувшись от нагретой моей спиной колонны, я направилась к подругам.
Канюшина и проглядывающие из нее мохнатые желтые фонарики одуванчиков уже покрылись росой. «И ноги мыть не надо», - подумала я, подходя к подругам. Распластав по сторонам руки, я брякнулась на живот у них под коленями. Сухие стебельки щекотно и приятно впились в кожу через дырки сарафана.
Не заметив меня в полусне, девчонки опустили ноги на мою, еще захоложенную от мрамора, спину. На лопатки легли тонкие, гладкие, трущиеся один о другой прутики Вики, на поясницу – мясистые, спокойные бидончики Наташи.
- Віка, не коўзайся! – пихнула ее в бок Наташа. – Дай задрамаць яшчэ!
- Сама не коўзайся! – буркнула Вика. Беспокойные прутики сделали круговой поворот на моих лопатках. - Хм... Чамусь сена не колецца...
- За тое ты – шыла вяртлявае...
- Не бурчы, авадзень... сама спаць не даеш...
- Цікава, жывыя яшчэ тыя двое? – вдруг, неожиданно для себя произнесла я свои мысли вслух.
- А... Гэта ты... – встрепенулась Вика.
- Ты пра каго? – зевнула Ната.
- Ну, пра тых, двух ахоўнікаў...
- А што з імі зробіцца? Коўзаюцца па траве, пакуль свае не прыйдуць, цвікі не дастануць...
- Вельмі ж мы з імі люта...
- Мы з імі люта?! – приподнялась Наташа. – Вось дабрэча знайшлася... А з намі як?!.. Забыла...
- Не забыла... Але ж...
- Ну, што, што – але ж?!..
- Хто нырае ў хвалі паўстання, назад не выплывае...
- Як гэта? – повернулась на спину Вика.
- Адтуль зваротнай дарогі няма, дзяўчынкі...
- Як з пекла? – хихикнул наш вертлявый овод.
- Як з пекла…
- І наогул, мне здаецца, паўстанні падымаюць або няшчасныя, або не якія шануюць таго, што ў іх ёсць…
- Значыцца, мы павінны трываць усе панскія здзекі?! – голос Наташи задрожал.
- Да пана далёка, да цара – высока...
- Што ты маеш на ўвазе?
- Улада з верху да нізу, а калоцяць тых, хто зблізу...
- Ды ну, цябе з тваёй філасофіяй!.. Давайце паспім... Заўтра пана й пакалоцім...
- Дакладней – падсмажым... – уточнила Вика, поворачиваясь на бок.
Я задрала голову. Две оранжево-желтые звездочки подмигнули мне одна за другой и, поблекнув, скрылись за прозрачно-серым веком облака, словно слезящиеся глазенки крыса, появившегося из пера аиста.

XXXI.
Резкое ржанье и поочередные удары подков о гранит разбудили меня. Сырный шарик пожелтел и выкатился на середину неба. Я лежала на спине в двух шагах от стога. На поляне уже давно никого не было. На изогнутой арке ворот болтались три веревочных и одна упряжная петли.
- Распранайцеся, паненкі... Ці дапамагчы? – у сливы, под которой спал пан, столпилась несколько девчонок.
- Не прикасайтесь, холопки, я сама, - я узнала голос младшей дочери.
- Не лапайте их, твари! – отрывистый и холодный голос пана звучал, как сталь.
Послышался треск разрывающийся ткани. Я протиснулась между девчонками.
- Заткніцеся і распранайцеся! Хуценька! – я нервно схватила за руку младшей паненки, которой та придерживала на груди разорванную по шву блузу. Панна вздрогнула и растеряно навела на меня серые глаза. Слезы наполняла их, но не текли, и от этого зрачки казались еще светлее.
- Спадніцу сцягвай, краля! – высокая дылда с почти вросшим в плечи затылком потянула за узкую талию юбки.
Пан беспомощно отвел взгляд. Руки его были связаны за спиной. Губы плотно сомкнуты.
- А ты, чаго стаіш укапаная?! Распранайся! – девчонка, стоявшая сзади, дернула старшую дочь за косу. Та пошатнулась и прижалась к стволу дерева.
- І бялізну! – скомандовала я обеим паннам.
Блестящий от падающего солнечного света лифчик, обшитые кружевами панталоны не решительно и медленно спускались с бледных незагорелых тел и падали в траву.
На нас повеял персиковый аромат духов. Сливаясь с запахам цветущий сливы, он создавал необычную сладко-нежную смесь.
- Ну, варушыцеся! – пискляво прикрикнула одна из девчонок. Панны не уверено переступали по покалывающим непривыкшие ходить босиком стопы камешкам тропинки. Кожа их заметно порозовела, и панские дочки чуть выше обычного шагая приподнимали ноги, портя отшлифованную плывущую походку дам высшего круга.
Другая группка девчонок, подогнала уже раздетых гувернанток на тропинку. Подхлестываемые с боков ивовыми прутьями, часто семеня, постукивая ляжка о ляжку, они ступали к воротам увереннее чуть впереди нас…
Я обернулась: пан уткнулся в шершавый ствол и буравил его лбом, перекатываясь с одного виска на другой.
Стесняться паннам было некого – вокруг одни девки, но они, положив одну руку на грудь, другую ладонь между ног, так и не отнимали их, семеня неширокими шагами. Этой неуместной стыдливостью, девственно белой, по-детски мягкой чистой кожей, они напоминали двух Ев, изгоняемых из рая, на рисунках Библии.
Из дому притащили широкий дубовый стул, обтянутый кожей. Несколько таких я заметила у стола в гостиной.
До ворот было метров четыреста. Но процессия двигалась медленно, а то и останавливалась, сбившись в плотную кучу. Панны спотыкались, сгибаясь, от боли из-за очередной царапины на подошве. Девчонки хватали их за плечи, распрямляли, подталкивая коленкой в зад.
- Ды варушыцеся, вы, кралі, агалечаныя!
- Давай, давай, не затрымлівай!
- Не тронь меня, хлопка! – старшая панская дочь нервно дернула плечом, сбрасывая пожелтевшую от одуванчиков руку важно идущей рядом девчонки, в ее клетчатом платье.
- Ідзі, каралева! – девка хлестнула ее по бедру плетенной косой из цветков. – Зара табе карона будзе...
- Папа… - едва заметно пошевелись белые губы младшей панны. Она то и дело оглядывалась на вишню, под которой провела последнюю в жизни ночь.
- Полька, глянь, пятля са збруі вытрывае?
Я подбежала к воротам, подсунула стул под третью широкую петлю, запрыгнула на кожную подушечку, и, обхватив двумя руками ремень, повисла на нем.
- В кайф болтаться? – крикнула Таська, оттягивая юбку. Девки грянули смехом.
- Ёй спадабалася!..
«Нимб примеряешь ты мой,
Быть тебе…
Уф!..»
Я вздрогнула. Из верхнего чугунного завитка моргнули слезящиеся кнопочки глаз. Дрожащий холодный нос ткнулся в мои напряжено согнутые пальцы…


XXXII.
Ветер переплетал петли, словно девичьи косы.
- Яку першую, дзяўчаткі?
- Па старшынстве давай!
- Агатка, ты ў нас самая вопытная – чацвярых зялёных прыкончыла... Давай, табе гонар...
Вышла румяная, щуплая девушка, лет двадцати. Смущенная улыбка выдавала ее волнение оказанным вниманием.
- Ну, паненка, - хлестнула она старшую переломанным прутом, - Залазь на памост...
- Я сама… - пана ударила по вытянутой руке.
- Калі ласка... Мо і гальштук сама накінеш?
Дрожащие руки выхватили у Агаты петлю. Веревка плавно легла на тонкую, обрамленную черными жирными, как у отца, прядями, на которой еще вчера красовалась золотая цепочка. Пальцы стоп комячили мягкое сиденье стула. Агата пристально посмотрела в бледное, на глазах покрывающееся потом лицо, и, резким неуловимым движением выбила стул.
Тонкие, слабеющие пальцы судорожно пытались заползти под петлю и оттянуть ее от горла, но она сжималась все туже, собирая кожу в сладки. Стиснутые до посинения ногтей кулаки упали на бедра и медленно разжались.
- Еей-аа… - раздался сдавленный гортанный хрип. По трясущимся от конвульсий ногам потекла моча.
- Зоечка, - прошептала младшая панна, закрыв лицо руками.
Оцепление стиснуло в тисках все: набранный воздух застыл в приподнятой груди, бравадная улыбка не сомкнула губы, и, маской застыла на лицах, не сплюнутая шелуха семечек повисла на кончике языка, любопытство распахнуло веки и оставило неподвижным зрачок, устремленный на извивающуюся повешенную.
Наконец, преодолевая захлестнувшую волну скованности, сзади пробудилось движенье и послышались голоса:
- Вось і першая...
- Глянь, як тузаецца...
- Ага... і твар счырванеў, а быў, як снег...
- Падаль оборванная, бешенная! Вас тоже так под кадык придушат! – младшая дочь пана схватила повисшую на ее плече руку с хворостиной, потянула на себя и вывернула ладонь.
- Айёёёй... Шалёная! – девка вцепилась свободной рукой в черные кудри. На помощь подлетели еще две.
- Адчапіце яе ад мяне! – вопила девка. – Дурніца шалёная!
- Звяжыце паясом лапы, каб не тузалася!
Панну потянули к стулу. Тонкие ноги упиралась в землю, захватывая между пальцев вырванную с корнем лебеду и загребая под ногти песок.
- Ссс... За жывот укусіла, вар’ятка...
- Ууууу... мяне за грудзі...
- На, табе, сучка панская! – Последовал удар кулаком под дых.
- Нннн… Стервы обосраные! – панна сморщилась и резко согнулась.
- Зара і ты абасрэшся...
Ее подтащили к стулу. Пинком она отбросила его под ноги разинувшему рот Сепке.
- Не ўпірайся, козачка, - Степка вернул стул под петлю. – Усё роўна павіснеш.
Панна снова пнула стул, но дюжая рослая девка во время поставила на него колено.
- Ды навошта гэтая тумба?! Падцягніце вяроўку...
Петля опустилась к подбородку младшей дочки.
- Вас тоже всех… так же… - голос панны стал холодным и звонким. – Скоро! Очень скоро! - еще спокойнее добавила она.
По девичьей гурьбе прокатился ропот.
- Што яна кажа? – хмыкнула белабрысая девчонка
- Пужае... – уверенно чмокнула, выплюнув шелуху, стоящая рядом.
- Ну, вядома ж... сама баіцца і нас напужаць трэба... – подмигнула мне Вика.
- А раптам праўда... не па сабе, неяк... – услышали мы не уверенный голос позади. - Кажа, хутка і нас...
- Тіпун табе... Праўда... – в другом слышалась насмешка.
- А твар, нібы каменны стаў... – толкнула Вику в бок, метнув тонкой пепельной косичкой, девчонка такого же возраста, как она.
- Жудасна мне, дзеўкі.. – дрогнул неуверенный голос.
- Жудасна ёй! То схавайся ў куранік... – обернулась Вика
- Ага. І квахчы там – Ко-ко-ко... Зара знясу яечка ад страху! – подхватил шутку насмешливый голос.
- Ды ну вас, балаболкі! Самі курыцы! – настороженный голос сменился на обидчивый.
Резким движеньем панна отпрянула назад, потянув за собой держащих ее девок.
- Накідайце хутчэй пятлю!
- Вось так... Пачакай тузацца...
Серо-зеленый взгляд устремился к сливе, под которой стоял пан.
- Папа…
Она подогнула колени. Резко задергала плечами, пытаясь высвободить связанные руки. Локти уперлись в ребра. Через пару мгновений подбородок уткнулся в правую ключицу, ноги вытянулись, грудь перестала пониматься, нижняя челюсть выдалась вперед…
С последним прерывистым выдохом все вздрогнули. Шепот шелестом пронесся над всеми:
- Вось і ўсё.
- Не варушыцца...
- Больш пужаць не будзе прадракальніца...
- Хіба, што толькі крумкачэй...

XXXIII.
- Герленки, а вот эту – подцеплю я, для приколу, - нетерпеливо просовываясь между тесно стоящими, насмешливо прозвенела Тася.
- А адвагі хопіць, галалыткая?! – все обрадовались возможности посмеяться не над смертью, а над бесшабашностью рыжей Дивачки.
- Хопіць, хопіць... Не из хлюпиков. Ну, поди сюда, голенькая куропатка… Она подозвала пальцем кудрявую гувернантку. Двое подвели к стулу трясущуюся, на глазах покрывшуюся гусиной кожей, блондинку.
- Как тя зовут, ромашка белая? – Тася усиленно напускала на себя важный вид.
- Ольга Николаевна, - еще слышно ответила блондинка.
- Ольга Николаевна? Прям как моя бывшая химичка… Трояк годовой мне влепила за пролитый реактив… Медальки серебряной лишила, как ты – дородная корова…
Девчонки из всей Таськиной бравады, скорее всего, поняли только одно – «Корова», но смеялись еще пуще.
- Панночки, милые…
- Няма тут табе панначак! – раздалось из гурьбы.
- Вунь, боўтаюцца...
- Тепай да іх, вучілка!
- Не берете на душу юною грех! – если б руки Ольги не были связаны, она б, вероятно сложила их молитвенно пред устами…
- Даўно ўжо ўзялі...
- Бога побойтесь, Он видит все!..
- Няхай бачыць, як ты дрыжыш!
- За вас мне страшно, девочки… - Ольга наклонила голову.
- За нас ёй жудасна...
- Глянь, чуллівая зайшлася...
- Становитесь на стульчик, Ольга Николаевна, вам повыше будет. – Тася указала прутом на стул.
Стопа огромного не женского размера продавила мягкое покрытье.
- Так, теперь ставим вторую ножку, то есть – копытце, Ольга Николаевна, - командовала Тася.
- Меня заставили их учить, - дрожала гувернантка. – Я не хотела…
- Погони колени, - Тася прыгнула на край стула, высунув кончик языка, подхватила качающуюся петлю. – Ну, подогнись, дылда, не достаю твою кудрявую…
Ольга послушно согнула колени.
- Склоните голову перед судом присяжных, - продолжала дурачиться Тася, - Так… петелька на месте. – она спрыгнула со стула. – Покачаемся, Ольга Николаевна… - она старательно пыталась, выбить или хотя бы отодвинуть стул, но гувернантка была явно тяжелее, к тому же она с такой силой уперлась в стул, что ноги по косточку утонули в его подушке.
- Дай, дапамагу, - подскочила одна из ведших Ольгу девок. Тася обхватила стул двумя руками, девка, став позади уперлась ногой…
- Унннуммм, - вырвалось у гувернантки.
Острые соски резко приподнялись, густые белые зубы до крови закусили губу, ноздри быстро сужались и расширялись, жадно втягивая нагретый солнцем воздух. Правая нога пинала в бок уже обмякшие тело панны, от чего то вертелось, раскачивая саму Ольгу. Петля, под раскачавшимся грузом, зажималась все туже, все глубже и глубже врезаясь в горло. Наконец зубы выпустили окровавленную губу, рот приоткрылся, нижняя челюсть выдалась вперед.
Раскрылся рот и у Таси... Она не сводила расширенные зрачки с опущенной кудрявой челки. Слегка разбивая песочный бугорок, прямо к ногам ошарашенной Подпаленной упал продлинноватый кал.
- Я же… ее в самом деле прикончила… - Тася пошатнулась и отступила на пару шагов.
- Хм... дзіўніца! – ее помощница вышла из-за спины гувернантки и улыбнулась. – Канечне, прыкончыла! А як ты думала? Папесціцца?!
- Супакойся, супакойся... Ты малайчынка. – Наташа тихо подошла сзади и стиснула Тасины плечи.
- Я задушила… убила ее…
- Так трэба. Трэба. – спокойно и твердо говорила Наташа. – Ну, падходзь сюды, музыка, прабіла твая гадзіна. – она щелкнула пальцами подзывая вторую гувернантку.

продолжение следует 11.06.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.