ВЕДЬМА ИЗ КАРАЧЕВА Начало: "Вот так я стала ведьмой"

ПРЕДИСЛОВИЕ
Несколько лет, наездами в родной Карачев, записывала в тетрадь, а иногда и на репортёрский магнитофон, который иногда выдавали на работе, короткие, словно вспышки, рассказики мамы о ее жизни. И делала это просто так, для своих детей, но спустя сколько-то лет, подумала: а не «сшить» ли из этих эпизодов «лоскутное одеяло», которое послужит не только моим детям, но и тем, кто захочет узнать: а как жилось простому человеку при социализме? Ведь маме «повезло» быть ровесницей этого, обрушившегося на Россию бедствия.
Конечно, из этих «лоскутков» могла бы своими словами написать повесть о жизни матери, но потом решила, что надо сохранить интонации, отдельные слова, произносимые зачастую «не литературно», местный выговор, - составить повествование рассказчицы… Если бы знать, что это окажется самым трудным делом!
И в течение нескольких лет составляла узор повествования, избрав вроде бы простой ход, - хронологический, - но надо было, в то же время, вплести в него и отступления, усиливающие тот или иной эпизод, да и сам процесс «сшивания» оказался сложен, - подбирать «нитки» (свои слова, выражения), чтобы они не были заметны, не портили общего узора, чтобы не проявлялось вдруг и не к месту лицо автора.
Ну, а спустя несколько лет появится книга, которую за свой счет издам в местном издательстве под названием «Свет негасимый», а потом переименую на «Ведьма из Карачева».
Все, прочитавшие повесть, говорили: «Буд-то бы сидела твоя мать и рассказывала всё это». И в этом великая похвала – мне.
В заключении приведу мамины слова: «Читать будете, так знайте: вранья здесь нет, всё честно и благородно рассказано, только одна правда».

ВЕДЬМА ИЗ КАРАЧЕВА

Документальная повесть о матери

Глава первая
ВОТ ТАК Я И СТАЛА ВЕДЬМОЙ…

Спрашиваешь, как я стала ведьмой?
А вот послушай.
Как-то выхожу рано утром... а дождик как раз прошёл, пясок весь на дорогах поразмыло, гляжу: и соседка выходить, Бариниха, а за ней какая-то старуха топчить. Посмотрела я так-то на них, да и пошла себе. Пошла, да только думаю: и что это Бариниха связалася с этой бабкой? Я-то знала ее, мне про нее Вера рассказывала:
- Ой, Манечка! И сволочь же она какая!.. Я все болею, нервничаю, вот и начали мы с Тихоном моим ругаться. А тут еще и с коровой что-то... Пригласила я эту бабку к себе: можить, что посоветуить? Пошли мы с ней в сарай, а она смотрить по стенам да все приговариваить: «Ох, страшно тут у тебя, страшно! Нечистой силы сколько!» Гляжу так-то, а она одной рукой вытаскиваить из рукава какую-то веревку лохматую да - в ясли ее... а другой - из ясель . И показываить мне: «Гляди, гляди-ка что тебе сюда насовали! Видишь, как подделали?» Да-а, отвечаю, вижу... Ничего я будто не заметила, да и говорю: ну, ладно... спасибо тебе, спасибо, да скореича выпроваживать ее.
И вот теперь эта самая бабка вместе с Баринихой за мной и плетутся. Не зря это, думаю, да оглянулася так-то, а они следы мои с дороги и выбирають!.. Я ж босиком как раз шла, и следы-то хо-орошо на песке пропечаталися! Думаю: совсем Бариниха рехнулася, раз с этой бабкой связалася... и аж жалко мне ее стало.
Ну, мне-то жалко, а она как начала агитацию наводить, как начала! Каждого встречаить и рассказываить, что я ведьма. Там-то бабоньки стали судачить, там-то, а потом и небылицы плести начали.

Помню, привезли как-то соседи картошки, а ссыпать с машины ее и не успели, ночь как раз. И вот Нинка рассказывала всем после, будто сидить она на картошке на этой, сторожить и вдруг видить: я иду... и вся - в белом! Подхожу к машине и лезу на нее. Вскочила она, закричала, да кубарем - в хату! Во, видишь... Узнала меня, значить.

Теперя ишшо... Пошла я как-то в овраг травы накосить, а навстречу - ребятишки. Идуть, галдять. Прошли мимо и вдруг что-то затихли. Обернулася, а они стоять, и шиши мне в спину показывають.
- Дети, - спрашиваю, - зачем вы это делаете?
- Да про вас, тетя, говорять, что вы ведьма и ночью коров чужих доите.
И вот, значить, надо мне в спину шиш показать, и если оглянуся, то и вправду - ведьма.
- Дурачки вы, - засмеялася. – Ведь я услышала, что вы вдруг затихли, вот и подумала: значить, замышляють что-то. И как же мне было не оглянуться?
Стала я им говорить, что все это - выдумки, что все это злые люди сочиняють, но послушали они, разве?

А как-то навстречу и сын Баринова Колька попался, ему лет восемь ишшо только было, да увидал меня и так испугался! Аж побелел весь, а я и говорю:
- Что ты, бедненький!.. Это потому ты испугался, что твоя матка про меня наговорила? Голубчик мой, иди, не бойся...
Так проскочил он возле меня, да скореича на горку, а я так и спродивилася прямо, стою и не знаю: что делать?

Но всё это только еще цветочки были.
Вот что раз соседки мои удумали: собралися Варя Доманова, Бариниха и Валя... Это Валя сейчас всё Мария Тихоновна да Мария Тихоновна... как самою-то скрючило, а тогда тоже верила, что я ведьма. И вот собралися они и решили точно узнать: ведьма я или нет? А как?.. Да надоумил их кто-то: за шесть недель до Великого поста надо головешки собирать. Как только вытопится печка, одну выхватить, водой залить да оставить, в другой раз - опять... И вот насбирать, значить, этих головешек, а под Велик день сложить их под угол моей хаты и запалить. Если я ведьма, то выскочу и закричу, а если не ведьма, то сгорю…
Ну, Собакина и передала мне всё это: так, мол, и так… соседки соображають, и уже головешки насбирали.
Бросилась я к Варе:
- Варь, ну забесилися вы, чтолича? Хотите мою хату спалить?.. Да разве ж я сутерплю не выскочить? - Распалилась аж вся! - Ну, если сделаете это, всех вас посажаю! Принесете головешки свои под угол, а я выскочу и закричу, да так закричу, что в милиции услышуть, а тебя буду за подол держать, и не вырвешься ты от меня! Так что ж вам, поджигателям? Влупють потом по десятке и всё!
Так она не стала отрицать.
Вот так и осталася я ведьмой.

***** ***** *****

АНТИХРИСТУ ПРЕДАЛСЯ?

Родилася я в тысяча девятьсот третьем году.
Как говорила моя мать, голова у меня был ясная, так что помнить я начала рано, годика три мне, нябось, еще только было, как отец привел к нам в хату молодого учителя и звали его Ваней. Привёл, значить, стал тот у нас жить и я сразу к нему так привязалася! Полюбил и он меня, бывало, залезем с ним на печку, вот и начнёть он мне там книжки читать. А во интересно! Слушаю-слушаю, да и засну... А еще помню, что у него над кроватью висела иконочка, и горела перед ней негасимая лампадка. Горел лампадик этот, горел, а иногда, как и затухал всеодно.
Тогда забиралася я на кровать, палочкой скапывала нагар с фитилька, лампадик и загорался снова ярко-ярко! И свет в хате такой радостный становился, такой торжественный! Как в раю божьем.
Потом учитель этот начал часто уходить куда-то, я очень скучала по нём, а когда он возвращался, мамка качала головой и всё-ё так-то говорила:
- Погибнешь ты, Ваня...
Мне страшно становилося за него и я всё спрашивала:
- А чего ты погибнешь?
- Хожу я, Манечка, поздно по улице,- он-то, мне, - а там темно, вот мамка твоя и боится за меня.
И вот раз пришел этот Ваня домой да и потушил лампадик! А икону снял... Мамка, помню, заплакала, да к нему:
- Что ж ты сделал! Антихристу предался?
Я так напугалася! Ведь картинки-то для детей тогда какие страшные рисовали: ад кромешный и черти в нем кубуряются. Как посмотришь на картинку эту, так сразу мурашки по коже и продяруть... Вот теперича Ваня и показался мне таким страшным, что я к нему больше и не подошла. Зовёть, бывало, а я всё-ё убегаю.
Вечерами он всё так же уходил куда-то, а потом и уезжать стал и на день, и на два, и на неделю, а когда приезжал, усаживалися они с отцом за стол и подолгу разговаривали о чем-то. Я, конечно, не понимала их разговору, а вот только помню, как Ваня так-то и скажить:
- Мне на вашей станции садиться нельзя, тут жандармерия. (По-видимому, находился под слежкой как революционер или террорист.)
Тогда отец запрягал лошадь и вёз его до другой станции, километров за тридцать та от нас была.
И вот раз так-то уехал этот Ваня от нас и больше не возвернулся.
Но письмо потом прислал: пишить, мол, вам Ванька Крымкин... Это они с папашкой условилися: если жандармы его схватють, то он так о себе дасть знать.
И больше мы его никогда не видели и ничего о нем не слышали.

КАК В ИЗВОЗ МУЖИКИ ХОДИЛИ

Спокон веку деды наши и прадеды жили и работали на земле. Крепостными они никогда не были, а поэтому летом дома трудилися, а зимой подряжалися к купцам в Брянске или овёс куда отвезти, или пеньку, вино, или еще какого товару.
Этим занималися все обапальные деревни: Масловка, Вшивка, Трыковка, Песочня, Рясники. У кого лошади хорошие... что ж, стоять, они чтолича будуть? Ведь хлеб, картошка, масло, крупа, мясо - это все свое было, а на расходы-то деньги нужны? Вот в извоз мужики и ездили.
Помню, когда отец возвращался, то всегда нам гостинцев привозил, а для матери вынимал из кармана деньги. И вот как только начнёть сыпать на стол золотые пятерки, а они блестять, как живые!

На лошадях работал и дед отца, и прадед. Ездили они даже и в Москву, деньги туда возили, а оттуда - товары разные. Сейчас как соберутся в дорогу, так и едуть к купцу, тот открываить им амбары, а они бяруть лопатки, ставють мерку и набирають этими лопатками пятаки. А они бо-ольшие были! И на что их такими делали?.. Набяруть, значиьт, этих пятаков в мешки, завяжут и - на возы. И по-оехали...

Раз так-то едуть, а навстречу им мужики:
- Куда вы?
- В Москву.
- Да что ж вы туда едете-то? В Москве ж хранцуз!*
Ну, раз там хранцуз, так что ж туда ехать-то? Развернули они лошадей да назад.


И вот ты подумай! Деньги-то мужики лопатками насыпали... кто ж их считал?.. а ведь никто не развяжить мешок и пятака чужого не тронить! Умирать он сейчас с голоду будить, а не возьмёть!
Да как же ты и возьмешь-то? Неравён час, о тебе слух разойдется по округе, что ты вор и тогда ни к кому ты больше не подрядишься! А если честным будешь, то и тебе, и твоим детям работа всегда найдется.

Жили мы хорошо, пока жив был отец, и подворье у нас было большое: штук десять овец, гуси, свиньи, три лошади, две коровы и нас, детей, не молоком, а только сливками поили, кашу, и то на них варили. Как вспомню сейчас ту манную кашу!.. ох, и вкусна ж была.

Две хаты у нас было. Одна - где жили, готовили скоту корм, воду обогревали, а другая - где гостей встречали, праздники праздновали.
Нас было четверо деток у родителей - два мальчика и две девочки. Еще был дедушка... а бабушку я не помню, маленькая была, когда она умерла.

По мамкиной линии все у нас какие-то двойные были: одни – белобрысые и с голубыми глазами, а другие - черные, и глаза, как смоль. Все, бывало, так-то наши посмеивалися: ну, этот татарской крови!
Почему?..
Да прабабка была очень красивая, вот ее и взял к себе барин, а татарином оказался. И родила она потом дочку от него... Было это давным-давно, никто толком и не помнил прабабку эту, так, разговоры одни только вели.

Из разговоров же узнала я и о бабке моей матери, что была та сильная, здоровая*! Бывало, как идти ей на работу в поле, так она и нацедить с себя литр молока, ребенок ее этим молоком весь день и питается. И до году он больше ничего не ел, акромя молока этого.
Часто слышала я и о пращуре своём, что он взбесился.
Нет, не помню, как его звали…
А вот дело так было: залез как-то к нему во двор волк, а он и позвал мужиков на помощь. Стали они бить этого волка, ну, тот и покусал их. А бешеным оказался, вот они потом все...
И дедушка уже рассказывал, что после этого случилося: закрыли пращура моего в светелке, а тот как начнёть там биться и всё ломать!.. А потом и обойдется, и скажить еще: вы ж, мол, не подходите ко мне-то… И опять... Ну, потом привезли доктора, и впустил тот в светелку газ какой-то... а пращур стоял в углу, к стене прислонился, вот и начал сразу оседать, оседать... И помер.

*1812 год – война с Францией.
*Здоровая – рослая.


Будет продолжение. 08.06.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.