Рефлексия

В минуты грусти Булат Шалвович вбегал на ходу в синий троллейбус, Виктория Токарева, вероятно, курила на кухне с подругами, Бунин с Довлатовым напивались, а «честный Хэм»* обкуривался до дури где-нибудь в Штатах.

Я же бродила по городу и разговаривала с собой по мобильнику. Нынешняя я жаловалась себе вчерашней. Со стороны это выглядело так:

- Моя жизнь топчется на месте.

- Чего ты переживаешь? Все образуется.

- Тебе легко говорить – ты местная. Квартирка, родичи под боком…

- А я бы хотела твою свободу – живешь в общаге, принадлежишь себе, никаких обязательств, ни мужа голодного, ни ребенка в испачканных подгузниках.

- Именно хочу мужа и ребенка в подгузниках.

- Дура. Поживи для себя, потом оценишь!

- Для себя скучно. Не ценю эгоизм самодостаточности.

На этом взаимные аргументы обычно заканчивались вместе с приступом хандры, топая домой, я несколько веселее смотрела на вещи.

Подруга советовала звонить ей в минуты депрессии. Старалась спровоцировать меня так, чтобы мы поругались. Считается, гнев – лучший способ избавления от депрессии. Обычно это заканчивалось тем, что мы вдвоем хохотали, держась за телефонные трубки.

Интроверт и меланхолик – я чувствовала: какой творческий человек без хандры и самоедства? В школе такие сидят на последней парте и всласть предаются унынию, позже меняют внутреннее «я» на социально-благожелательную маску.
Впрочем, нет; лучезарно улыбающийся Иван удивил меня размахом живописного таланта. Его картины выставлялись даже в Манеже, неоднократно приглашался в Москву на экспозиции, но оставался в городе моросящей надежды. Потом узнала, меланхоличным подростком обнаружив на полу в запертой квартире умершую мать, он истерически захохотал – настолько неожиданной для него оказалась эта смерть.

Жесткие приступы меланхолии встречались родителями как «не страдай фигней», после чего меня нагружали домашними делами сверх крыши. Мама вообще не признавала упадническое состояние духа; папа в силу современного раскованного мышления травил пошлые байки, отчего держась за животики, мы ободрялись духом.
Уехав из дома, я вплотную столкнулась со своей натурой. Это напоминало мрачный период подростковья, когда впервые увидела трюмо; принимая самые нелепые позы, старалась выглядеть свое «подлинное» лицо – так, как его видят окружающие. Теперь же исподлобья я вглядывалась в мрачную девочку, забывающую даже причесаться утром. Юная особа поражала меня бесконечностью печали. Это предательство образа «лучезарного ребенка» я не могла себе простить. Сполна отыграв архетип «вечной тоски», я выныривала на поверхность, где, ощущалось, тоже хорошо.
Изображая поплавок, ныряла-выныривала в разные моменты жизни, пока не наступило желание собрать себя воедино. Я назвала это «точкой сборки» и была готова принять себя всю – с печалью и радостью, оптимизмом и тоской, счастьем и болью.

Набравшись храбрости, в свой день рождения перешагнула порог психотерапевта:

- Хочу узнать свое подлинное «я».

«Ну знаете, девушка…» - развел руками врач.

"Тоже не знает, бедняга", поняла я.


* «Честный Хэм» - американский писатель Эрнест Хэмингуэй. Игра слов: earnest («честный») и Ernest – омонимы в английском языке. 31.05.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.