Смерть в ущелье Ыссык-Су.2

6

В воскресенье решили сделать выходной. Утром занялись всякими хозяйственными делами, чинили мешки, одежду, стирали. Санек решил постирать свитер. По ночам он служил ему подушкой. Развернул его и крякнул. Из складок выпал скорпион и проворно побежал из палатки. Санек затоптал его. Покачал головой.
– Это что, я на скорпионе спал? – И длинно и витиевато выругался.
– Сквернословие – это грех, – наставительно произнес Антон. – Типа пресвитер говорит, все одно что богохульство.
– Замолкни, а? – отмахнулся Санек.
День выдался замечательный. На небе – ни облачка. Иногда ласково обдувал слабый ветерок. На яблоне заливался соловей. В конце ущелья время от времени коротко, мелодично и загадочно кричала иволга. Что-то завораживающее есть в ее крике. Готов слушать иволгу снова и снова.
Алиса устроилась в тени под яблоней и часа два читала толстую книгу. Обедала она в
мечтательной задумчивости.
– Где мыслями витаешь, Алиса? – жизнерадостно поинтересовался Костя. – Спустись на землю. Смотри, какая красота кругом!
Девушка встрепенулась.
– Над прочитанным думаю. Сейчас Гюго читаю. «Отверженных». Очень нравится!
– Это его лучший роман. Великий роман, – сказал я. Алиса с признательностью взглянула на меня.
– Девушкам это… такие книги читать вредно, – заявил Антон. – Там разврат один, типа того.
Алиса удивленно подняла белесые, едва заметные брови.
– У Гюго – и разврат? Да ты хоть его читал?
– Не читал и это… не собираюсь. Я только эту… короче, Библию только читаю. – Он вдруг вскочил. Глазки его вспыхнули. Крючковатые пальцы нервно подрагивали. – Библию надо читать, короче! Только ее!
– Я бы почитала, да где ее достать, – негромко сказала Катя.
– Короче, у нас ее это… не выпускают. Правду всегда боятся. Хорошо еще, что у нас дома сохранилась. Типа царского времени еще... Пресвитер говорит, в Библии как бы больше мудрости, чем это… в других типа книгах вместе. – Он повернулся ко мне. – Вот типа того
что великая книга! Пресвитер говорит, только в ней истина и эта… и духовность. – Он испепелял меня взглядом. – Короче! Человек должен как бы стремиться к истине и это… к этой… к духовности. На то он и человек, типа того что! Пресвитер учит, непозволительно…
ну, этими… земными желаниями только жить непозволительно. Короче, не единым как бы хлебом жив человек! – Антон сел с торжествующим видом. Наверно, считал, что доказал свое духовное превосходство надо мной.
Я не выдержал:
– Я постоянно ищу истину, вижу в этом главный смысл жизни. С детства читаю
книги – художественные, философские. Стараюсь приобщиться к высшим достижениям человеческого духа. – Санек фыркнул. И даже Костя усмехнулся.– В литературе, музыке, живописи, философии. Именно в этих достижениях истинная духовность. И ты, человек, не читающий книг, призываешь меня к духовности! Разве это не комично? – Выпалил я это, и мне тут же стало стыдно. На Катю я боялся взглянуть.
– Пресвитер… – начал было Антон.
– Ну что ты все: пресвитер да пресвитер, – перебила его Алиса. – У тебя свои-то мысли есть, Антон?
«Нелепо выглядит человек, проповедующий истину, которую он не сам выстрадал», – хотел я добавить, но промолчал.
– Антон, мы все тут взрослые люди. Не надо нас учить, – произнес Костя.
– Да он уже достал своими проповедями, – буркнул Санек.
Антон отхлебывал чай и отмалчивался.
После обеда девушки пошли к пруду искупаться. Антон тоже куда-то отлучился. Все вместе собрались за обедом. Антон выглядел смущенным.
Алиса посмотрела на него и презрительно бросила:
– Извращенец! – И пояснила: – Он за нами, когда мы купались, подглядывал!
Антон стал пунцовым.
– Да это же несмываемый грех! – хохотнул Санек. – А еще святую книгу читаешь. А еще проповедуешь.
– Как раз в Библии упоминаются Сусанна и старцы, которые за ней подглядывали, – добавил я в шутку. – Так для старцев та история плохо кончилась.
Антон вскочил и скрылся в палатке.
– Ладно, Антон, выходи! Суп остынет, – засмеялась и Катя. – Мы тебя прощаем.
Тот не отозвался и не вышел.
Не могу уяснить свое отношение к Антону. Иногда он мне симпатичен. Когда краснеет, например. Иногда неприятен. Суть его от меня ускользает. Удивляют перемены в его поведении. То говорит медленно, тихо, двигается заторможено, то речи и движения становятся стремительными, какими-то лихорадочными.
Катя и Костя сказали, что пойдут погулять. Вернулись к ужину. Мы долго сидели после ужина за своим столом, смотрели на звезды, беседовали на разные темы.
Заговорили и о школе.
– Мне кажется, Олежек, ты своих учеников не ругал, – сказала Алиса.
– Да, старался только методом убеждения воспитывать. Голос на них не повышал, чувство собственного достоинства не задевал. Держался с ними как с равными. И они…
– Был у нас в школе подобный мямля, – перебил меня Санек. – Чего только мы на его уроках не вытворяли!
– На моих уроках дисциплина была. Ученики мое отношение к ним ценили. Уважали.
И знали, что, если надо, я могу быть твердым, требовательным. Но без крика.
– Что, действительно ни разу не прикрикнул? – удивился Костя.
– Раза три сорвался, – вздохнул я.
– Довели, значит, – понимающе кивнула головой Алиса.
– Вообще-то я им многое прощал. Кроме двух вещей: лжи не терпел и когда ученики обижали учениц. Объяснял, что девочек надо уважать, что настоящий мужчина не способен оскорбить девушку. – Санек фыркнул. Алиса глядела на меня с ласковой задумчивостью. Катю слушала рассеяно, больше поглядывала на Костю. – Это срабатывало. Все хотят быть настоящими мужчинами.
– Были бы в моей школе такие учителя! – воскликнула Алиса.
– Есть два сорта дураков. – желчно заговорил Санек. – Одни – просто дураки, дураки от рождения. Другие – дураки идейные. Вот ты – из таких дураков. Книг начитались и думаете: все знаете? Ни фига вы не знаете. Жизнь-то совсем другая, чем в книгах написано.
Он встал и пошел к палатке. Все стали расходиться.
Мы уже улеглись спать, когда Санек заговорил снова.
– Не хотел при девках дискуссию разводить... Говоришь, настоящий мужчина уважает, то да се? Вот именно настоящий мужик баб всегда на место ставит. Показывает, кто главный. И бабы таких уважают и любят. Именно за это. Ты слушай, в книгах такое не прочитаешь. Крутых мужиков бабы любят. Крутых и естественных, с живой душой. Которые как чувствуют, так и живут. Без заморочек. С такими именно бабам интересно. Наблюдать им интересно, что в душе у мужика творится. Согласен со мной, бригадир?
– От и до, – сонно пробормотал Костя.
– Сама природа так определила, что мужик выше стоит. – продолжал рассуждать Санек.
– Пресвитер типа учит, что все люди равны, – сказал Антон.
– И ты туда же? Пресвитер тебе наговорит! Нет никакого на фиг равенства. Ни между мужиками и бабами, ни вообще среди людей. Каждый хочет повыше залезть. И ты, и пресвитер твой. Все друг с другом за место повыше бодаются. И кто сильнее, кто борзее, тот и выше. Человек человеку волк. Так же, бригадир?
– Все, спим, – проворчал Костя. – Завтра трудовые будни начинаются.

7

Когда на следующий день мы с Алисой лезли на гору, она сообщила:
– А Катюша мне призналась, что в Костю влюбилась. Она влюбчивая. Катюша от меня ничего не скрывает… Только ты, Олежек, никому не говори. Она мне по секрету сказала.
С работы Катя с Костей пришли возбужденные. Она то и дело бросала на него пламенные взгляды. Он выглядел удовлетворенным и горделивым. У меня сердце сжалось.
Санек опять был в плохом настроении. Молча съел суп. Попробовал чай и процедил, ни на кого не глядя:
– Это чай что ли? Чай должен быть горячим и крепким. Барчук сегодня дежурный? Заварки пожалел что ли?
Я, действительно, был дежурным, но не сразу понял, что он говорит обо мне.
– Нормальный чай, – сказала Алиса.
– Не надо меня так называть, – произнес я вполне миролюбиво.
– Как хочу, так и буду называть.
Я постарался сказать спокойно:
– Это касается меня. Значит, последнее слово за мной.
Санек лишь фыркнул.
За завтраком он вдруг спросил меня:
– Так ты и Библию читал, Барчук?
Санек, наверно, не может жить без того, чтобы кого-то не дразнить. Он, похоже, переключился с Антона на меня.
Я посмотрел ему в глаза. Очень спокойно произнес:
– Я же просил так меня не называть.
– Да мне по фиг, что ты попросил.
Сердце забилось сильными редкими ударами.
– Говорю последний раз: так меня не называй.
– А то что? – недобро усмехнулся Санек.
Я промолчал.
Санек и Антон опаздывали на ужин постоянно. Костя встречал их словами:
– Хвалю за ударный труд!
Санек что-то бурчал в ответ. Он все время был недовольным, даже злым.
Однажды они отсутствовали особенно долго.
– Пойду полюбуюсь, как наши стахановцы трудятся, – сказал Костя после ужина.
Вернулся он через полчаса, вместе с Антоном. Костя выглядел несколько обескураженным.
– Антон – молодец. Вот это, я понимаю, трудовой энтузиазм! – Он похлопал Антона по плечу. – Он точно больше всех чикинды сдаст. А Санек – сачок. Только одну маленькую кучку наложил. – Катя хихикнула. – Сейчас его там вообще нет. Кричал-кричал – не докричался.
Катя налила Антону супу. Все продолжали сидеть вокруг нашего каменного стола. Наконец, явился Санек, усталый, хмурый, в испачканной одежде. Катя налила и ему.
– На змею сегодня наступил, – сказал Санек и выругался. – Ботинок спас. – Он был в высоких ботинках из толстой кожи. – За него несколько раз тяпнула – тук-тук. Не прокусила. Свиная кожа! Жаль, не убил. Успела уползти.
– Может, теперь осознаешь, что одному в горах нельзя, – наставительно произнес Костя.
– Я заговоренный, – отмахнулся Санек.
– А где ты был, кстати? На участке я тебя не видел.
Санек молча ел.
– Это что за работа? Одну жалкую кучку сделал… Антон и Олег новички, а куда больше тебя нарезали…
– У Барчука участок самый лучший.
– У кого? – спросил я.
Санек вскинул на меня наглые глаза.
– У тебя, у Барчука!
Словно что-то взорвалось во мне. Что было дальше, не помню. Когда я пришел в себя, я стоял над Саньком, сжимая кулаки. Он полулежал на земле, испуганно тараща на меня глаза. Справа от него валялись ложка и перевернутая миска. Слева – несколько каких-то темно-коричневых, слабо блестевших камушков. Видимо, выпали у Санька из кармана при

падении.
Я вернулся на свое место. Костя и Антон глядели на меня с удивлением, Алиса – с восхищением. А Катя одарила меня одним из тех своих загадочных взглядов, которые я никогда не забуду. Давно она на меня так не смотрела.
– Какие мы нервные, – не очень уверено сказал Санек, поднимаясь. Очевидно, чтобы хоть что-то сказать, чтобы показать, что ему все нипочем.
Больше он меня Барчуком никогда не называл.
Всегда я оказываюсь победителем. Когда мужчина бросает мне вызов, жизнь словно обретает иное измерение. Я погружаюсь в эту борьбу. Становлюсь очень уверенным. Знаю, что в этом противостоянии я не уступлю. Скорее погибну, но не уступлю. С женщинами не так. Бороться с женщинами я не могу.
– А что это? – Катя подобрала один из камешков и с любопытством рассматривала его. Понюхала. – Фу!
– Дай сюда! – грубо сказал Санек. Катя вспыхнула, отбросила камешек. Санек подобрал все камушки, опустил в карман.
– Это мумие, – сказал Костя и почему-то вздохнул. – Слышали небось?
– Лекарство такое, – сказала Алиса. – От всего лечит.
– Ну, может, не от всего. Но от многих болезней помогает. При переломах особенно.
– Костя с усмешкой посмотрел на Санька. – Так ты, выходит, не чикинду собирал, а мумие?
– А если и так? Да, я сюда за мумием приехал. Чикинда мне на фиг не нужна! Разве с мумием ее сравнишь. Чикинда – для отмазки. Чтоб никто не докапывался, почему не занимаюсь общественно-полезным трудом. Можно ведь по статье о тунеядстве загреметь. Есть у нас такая, знаете?.. На мумие, если пофартит, за год на десять лет можно бабок заработать.
Катя широко открыла глаза. Перевела их на бригадира.
– Это правда, Костя? – Все для себя новое она впитывает с жадностью.
Тот помедлил. Кивнул.
– Правда.
Хорошо помню, как загорелись у Антона глаза.
– Но это только если повезет, – продолжал Костя. – Можно месяцы искать и ничего не найти.
– А ты сам когда-нибудь искал? – спросила Катя.
– Приходилось… – Он посмотрел на Санька. – Я сразу понял, зачем ты здесь. Как только пику твою увидал...
– Вот почему ты типа один захотел работать, – догадался Антон.
– И много уже нашел? – поинтересовался Костя.
– Да не фига не нашел! – сердито сказал Санек. – Так, мелочь. А должно оно здесь быть, должно! Все говорят, что это мумииные горы… – Он встал с недовольным видом.
– Пойду на завтра дров заготовлю. – Санек дежурил на следующий день. Он ушел.
Алиса вдруг восхищенно воскликнула:
– Как ты его, Олежек! Я никак не ожидала.
– А я ведь ничего не помню, – признался я.
Алиса красочно описала, как я вскочил, в два прыжка подскочил к Саньку, схватил его за воротник, приподнял и швырнул на землю. Не могу назвать себя особенно физически сильным, но в такие мгновения силы мои удваиваются. Как будто уже не мускулы работают, а одна психическая энергия.
Я лишь усмехнулся.
Обычно вспылю, а потом мучаюсь. Никогда не забуду случай в школе. Был среди моих учеников Жора Огрыцко, пятиклассник. На уроках он вел себя вызывающе. Все учителя от него страдали. Похоже, он гордился такой своей ролью, она придавала ему чувство собственной значимости. Однажды я не сдержался. Щелкнул его карандашом по лбу. Не сильно, конечно. Он пожаловался родителям. Те – директору. На собрании обсудили – и осудили – мое поведение. Я получил выговор. Все это было крайне неприятно. Я подал заявление об увольнении. Не столько от обиды, сколько от стыда. Не имел я права стукать его карандашом. Этим я его оскорбил. А ребенка оскорблять нельзя. Ребенок уже в пять лет – личность. Дети, может, даже острее реагируют на оскорбления, чем взрослые. Ученики жалели, что я ухожу. Но оставаться там я не мог. А вот этой своей вспышки я нисколько не стыдился.
– Вот так, Антон, надо было Саньку отвечать, – сказала Катя.
Тот смутился. Опустил глаза. Даже, насколько я мог разглядеть в наступающих уже
сумерках, покраснел.
– Типа пресвитер говорит, врагам надо как бы прощать.
– Это смотря что, – заметил Костя. Помолчал и добавил с глубоким убеждением:
– Есть вещи, которые простить нельзя… И все же, Олег, – нотки уважения зазвучали в его голосе, – ты так больше сборщиками бригады не разбрасывайся. – Девушки засмеялись. – Я за ваше здоровье отвечаю как никак… Случай был: мой кореш, Димон, с чуваком одним на улице повздорил. Тот Димона ударил. Он, понятно, ответил. Чувак упал и неудачно башкой о тротуар грохнулся. И все. Летательный исход, как в народе говорят. Димону впаяли срок. За убийство.
– Это же не справедливо, – взволновано заговорил я. – Что же, он не должен был сдачи дать? Это несчастный случай. Они могли его привлечь за причинение смерти по неосторожности. Судьей, наверно, женщина была?
– Нет, мужик.
– Что это тогда за мужик! Я бы на месте твоего друга его прямо спросил: «Значит, если бы вас ударили, вы бы сдачи не дали?» Интересно, чтобы он ответил… А еще есть такая позорная практика. На человека напали. С ножом, допустим. Защищаясь, он убивает. И ему дают срок за превышение необходимой обороны. Он доказывает, что убил, защищая свою жизнь. А ему говорят: «Но вы же могли убежать. Почему вы не убежали?» То есть, его судят за то, что он не оказался трусом!.. Все это – от неуважения к человеку…
Появился сумрачный Санек с вязанкой хвороста за спиной, сбросил ее с шумом на землю.
– Всю правоохранительную систему надо менять, – сказал я. – Она от сталинских времен осталась, без больших изменений. Построена на неуважении к человеческой личности. Люди судьям не доверяют. Милицию не любят и боятся…
– А это правда, что во Фрунзе когда-то бунт против ментов был? – спросила Катя.
– Был, и еще какой! – оживился Санек. Он сел на свой камень.– Весной шестьдесят седьмого, как сейчас помню. Своими глазами видел. Я тогда пацаном еще был. Короче, один
солдат ушел в самоволку, напился, на колхозном рынке выступать начал. Менты его повязали, в опорный пункт потащили. Он там шум поднял. Окно разбил. Кричал: «Помогите! Защитника Родины бьют!» Народ возмутился. Ворвался в помещение. Менты еле смыться успели через задний ход, на воронке уехали. Служивого с собой прихватили. Я тоже в пункт втиснулся. На стенах кровь. Или действительно били, или он руку о стекло поранил, неизвестно. Но народ еще больше распалился. Пошли громить городское УВД. Несколько тысяч собралось. Приехал на волге первый секретарь горкома, пытался успокоить. Его камнями закидали. Тоже смылся. Разгромили УВД, подожгли. И я поджигал, вот этими руками, – Санек усмехнулся и поднял на миг руки. – Потом два районных УВД сожгли. Разошлись к вечеру только, когда армия в город вошла. Стали выискивать и хватать самых активных. Говорят, в толпу кэгэбэшники затесались, активистов запомнили. Но все равно еще неделю менты боялись показываться. А если кого их них на улице или в автобусе увидят – били нещадно.
– В том же году в Чимкенте и Джамбуле против милиции восстали, – добавил я.
– А толку? – вздохнул Костя. – Как били задержанных, так и бьют.
Утром нас разбудило блеяние овец. В ущелье поднималась отара. Стали завтракать. Подошел чабан, средних лет, плотный, коренастый, с широким круглым лицом и глазами-щелочками. Такими обычно изображают монгольских завоевателей. Поздоровался. Две
чабанские собаки враждебно косились на нас, иногда рычали. Мы угостили его чаем.
– Бул жерде аю барбы? – спросил вдруг со смешком Санек.
– Бар. Есть, – серьезно ответил чабан.
– Что ты спросил? – поинтересовалась Катя.
– Спросил, медведи здесь есть.
– Волк тоже есть, – продолжал чабан. – Назад неделю барана съел. Тоже есть… Забыл по-русски… Большая кошка…
– Барс? – подсказал Костя.
– Нет. Илбирс высоко ходит. У снега… – Чабан встал и бросил несколько камней, направляя отару на травянистый склон. Собаки, поняв намерение хозяина, погнали овец в нужном направлении. Чабан снова сел и стал что-то говорить по-киргизски Саньку. Тот выставил вперед ладонь.
– Не-не… Давай по-русски. Я кыргызча чуток только знаю, аз только билем.
– Сюлёёсюн по-нашему. Уши такие… С кистями.
– А, рысь! – догадался Костя.
– Да.
– А что там за палатка? – Катя вытянула свою красивую загорелую поцарапанную руку в сторону последнего отщелка…
– Это один русский, из Фрунзы, мумие искал. Назад четыре года. Моя юрта тут стояла. Много нашел. Очень много. В рюкзаке в Терек-Сай относил. Там продавал.
– А кому? – спросил Санек. Он заметно оживился.
– Не говорил. Потом пропал. Пришел из Терек-Сая и пропал. Я кричал-звал. Не отвечал. Может, упал-разбился. Или медведь съел… Может, знали его? Высокий, рыжий. Васей звать. Неплохой парень…
Все помолчали.
– А чего спальник перед входом валяется?
– Когда понял, что он не придет, нужные вещи забрал. Зачем им пропадать? – Он поднялся. – Чонн ыракмат. Спасибо.
– А что не на коне? – спросил Санек.
– Конь по горам не ходит. – Чабан пошел к отаре.
После завтрака Санек пробурчал:
– Недопонял.– Он что-то искал. Санек был дежурным. – Топор не видели? – спросил он нас с Алисой. Остальные уже ушли.– Хотел карягу эту разрубить. Не чабан же под чапан спрятал и унес!
В обед с Костиного участка раздался стук топора.
Вечером топор был на месте.
– Днем типа кто-то дерево рубил, – сказал Антон. – У тебя типа, Костя.
Тот досадливо поморщился.
– Палку себе хотел сделать… С ней по горам ходить удобнее.
– Так предупреждать надо, – беззлобно проворчал Санек. Он выглядел уставшим, но довольным. Весь вечер балагурил, даже пытался петь. – И где же вышеупомянутая палка, начальник?
– Сломалась.

8

А утром Санек объявил:
– Поеду в Терек-Сай. Не могу больше без свежего хлеба.
– Попутной может и не быть, – сказал Костя.
– Тогда на своих двоих.
– Тогда уж на всех хлеба купи. Мы денег дадим.
– Да, мы тоже по хлебу соскучились, – добавила Катя. – А мне еще кило конфет. Батончиков. И еще,,, – Она смущенно улыбнулась. – Сигарет.
– Будет сделано.
– А мне – пряников, – попросила Алиса. – Килограмм.
– Что я, ишак? Ладно уж, пользуйтесь моей добротой.
Собрали деньги, составили список. Мы пошли на работу, Санек стал собираться в дорогу.
В этот день он не вернулся.
Когда на следующее утро мы отправились с Алисой на работу, разговор она не поддерживала, отвечала односложно. Как будто порывалась мне что-то сказать, но удерживалась. Взобрались на гору. С каждым днем мы работали выше и правее. Теперь мы палаток уже не видели. Привязали сумки. Заметно было, как Алиса напряжена. Она взяла серп. Направилась к кусту эфедры. И вдруг порывисто повернулась. Чуть не упала. Подошла почти вплотную ко мне.
– Олежек!.. Я.. – Она сильно волновалась. – Я тебя люблю! Очень люблю!
Этого я ждал, этого я боялся. Я молчал. Она смотрела на меня с надеждой и ожиданием.
– Алиса, и ты мне очень нравишься. Правда. Но я люблю другую.
Я чувствовал себя виноватым. Она опустила голову.
– Катюшу? – Женщины в любви удивительно догадливы.
– Ну какое это имеет значение!
Алиса заплакала. Я взял ее за руку, стал успокаивать.
– У них с Костей любовь, – говорила она, всхлипывая. – По-настоящему. Она сама сказала.
Я в этом не сомневался. Но все равно больно было слышать такие слова. Алиса освободила руку, вытерла слезы и полезла к кусту. Вдруг обернулась.
– Олежек, не будешь ты с ней счастлив. Знаешь, почему тетя не хочет, чтобы мы у нее жили? Из-за Кати. Она три раза домой ночью приходила, пьяная.
Алиса словно в грудь меня толкнула. Я качнулся в буквальном смысле слова. Чуть не оступился.
Она стала жать эфедру. Ее движения сейчас были особенно неуверенными и рассеянными.
И вскоре Алиса взвизгнула. Она порезалась. Сильно порезала мизинец, даже край ногтя срезала. Я приложил сок эфедры, забинтовал. На повязке быстро появилось кровавое пятно. Я еще намотал бинт, потом еще. Наконец, кровотечение остановилось. Решили, что ей надо идти домой. Алиса выглядела такой несчастной и беззащитной, что я хотел проводить ее до палатки. Но все же передумал: после объяснения мне тягостно было ее общество. Алиса стала спускаться. Я продолжил работу.
В этот день я сделал семь мешков. Установил личный рекорд. Спускать столько
мешков было нелегко. Но ни один не укатился, не порвался.
К палаткам Костя с Катей и я подошли почти одновременно. Возле очага стояли две бутылки водки. Одна – наполненная на треть, другая – не откупоренная. Рядом валялась пустая бутылка. На газете лежала закуска: шпроты, колбаса, сыр, свежий хлеб. Из нашей палатки доносилось храпение Санька. У входа стояли две новые кастрюли, одна в другой. В маленькой палатке послышалось какое-то мычание. Из нее, глядя перед собой совершенно бессмысленными глазами, вылезла на четвереньках лохматая Алиса. На ней была лишь майка. Катя ойкнула. Костя присвистнул. Катя быстро подошла к ней и затащила обратно в палатку. Затем зашла в нашу и стала тормошить, не особенно церемонясь, Санька. Вид у ней был рассерженный.
– Ты что с ней сделал, а? – повторяла она.
Санек сел. Пробормотал:
– Все по… обоюдному согласию…
– Зачем ты ее напоил? Она вообще не пьет!
– Тощая слишком… потому и вырубилась… Сама она захотела…
– Не ври.
– Прихожу, смотрю – сидит, ревет… «Какие проблемы?» – спрашиваю. – «На душе плохо», – говорит… – «А я лекарство принес! – Водяру достаю. – Сразу хорошо станет». Выпили... Реветь перестала… Потом только успевал подливать...
– А дальше что было?
– А что бывает, когда пьяный мужик и пьяная баба вдвоем?.. Тут без вариантов…
Все помолчали.
– Она что, палец сломала? – спросила Катя.
– Да нет, на работе порезалась, – пояснил я.
– Продолжим! – Санек с трудом поднялся. – Водяра еще есть, одна бутыль, шпроты… Тебе, Катюха, конфеты, сигареты, как заказывала… Алиске пряники купил… Я все ваши заказы выполнил!..
– Кастрюли никто не заказывал, – заметил Костя.
– Это я себе. Может, на свой участок перебазируюсь. А то ходить далеко… Прошу к столу!..
Он проковылял к камню, плюхнулся прямо на землю, разлил водку. Все, включая Катю, выпили. Потребности в алкоголе я не ощущаю, но за компанию, как говорится, могу выпить.
– А по какому поводу застолье? – спросил Костя.
– Повод еще тот! Мумие я нашел! Сколько – не скажу. А я знал, что найду. Первые бабки уже за него поимел. Сдал в аптеку в На… – Он вдруг осекся. Видимо, понял, что сболтнул спьяну лишнее.
– В Намангане мумие принимают? – удивился Костя. – И почем?
– Э, нет, – Санек приложил палец к губам. – Военная тайна. Молчу как партизан.
Он откупорил третью бутылку. Выпили еще.
Пришел Антон. С удивлением и осуждением оглядел нас.
– А где Алиса?
– Напилась Алиса, – сказал Костя.
– Типа напилась? Она же не пьет.
– Это он ее напоил, – сказала Катя и показала пальцем на Санька.
– Пока мы на работе были – мы с Катей, Олег, – они тут гуляли, – добавил Костя.
Санек осклабился.
– Все по обоюдному согласию… И бухали, и все…
Антон метнул на него злобный взгляд, быстрыми шагами подошел к маленькой палатке, заглянул внутрь. Медленно вернулся к нам.
– Присаживайся… Выпьешь, Антоша?.. – обратился к нему Санек. Первый раз он
назвал Антона по имени.
– Типа не пью, – процедил тот.
– Ну, поешь тогда, – сказала Катя. – Ты же голодный.
– Не хочу.
– Забыл, что ты у нас… праведник… – усмехнулся Санек. – Смотри, Антоша, упустишь так все... Жизнь мимо… пройдет… От души говорю, Антоша…– Антон стоял и слушал с мрачным видом. – От жизни побольше надо урвать… И побыстрее... Она у нас одна… Другой не будет… Сказки про… загробную жизнь забудь. – Антон вдруг повернулся и пошел вверх по ущелью. – Ты это куда, Антоша?.. – крикнул вслед ему Санек. – Компанию нашу… не уважаешь?..
Антон не ответил.
– А классную ты речь толкнул, Санек. Цицерон, не иначе! – похвалил Костя, пьяно улыбаясь. Катя громко засмеялась. Он неодобрительно покосился на нее.
– Тогда выпьем...
Мы чокнулись пластмассовыми стаканчиками.
Катя раскраснелась, похорошела еще больше. Часто смеялась. Но смех был натянутым. То и дела бросала на Костю вопросительные взгляды. Костя на нее не глядел. Видимо, между ними произошла размолвка. Не скрою, я был рад.
Допили водку. Санек сильно опьянел. Мы с Костей затащили его в палатку. Он захрапел.
Погода портилась. Задул холодный ветер. Темные тучи затянули все небо, накрыли вершины гор.
Возвратился Антон в сумерках. Когда уже легли спать, Санек внезапно проснулся и самодовольно промямлил:
– Прикиньте… До меня… у Алиски точно… мужиков… не было…
Антон возмущенно засопел.
– Одно… плохо… – бормотал Санек. – Такие потом… липнуть начинают... Не отвяжешься…. Думают, дуры… если ты у них… первый… значит теперь их… на всю жизнь...
– Это точно, – поддакнул Костя. И засмеялся: – Теперь ты как истинный джентльмен обязан сочетаться с ней браком.
– Ага… сейчас… – пьяно хохотнул Санек. – Завтра же… сочетаюсь… Да она мне… на фиг не нужна… Долговязая… Жена – выше мужа? Не-е… Костлявая… Коленки выпирают... Не люблю… таких... И готовить она не умеет... Вообще ничего… не умеет… Только книжки читать… Да и… не собираюсь я… пока… себя окольцовывать…
– Э-эх! – выдохнул Антон.
Вскоре Санек снова захрапел. Я долго не мог заснуть. Антон тоже все время ворочался. Засыпая, я слышал, что пошел дождь.
Утром он продолжался. Оказалось, что наша палатка протекает в двух местах. Пришлось поставить миски. Дождь закончился к обеду. Небо расчистилось. Засияло солнце. Вынесли вещи сушить. У девушек палатка не протекла. На работу не пошли. Антон был угрюм, совсем замкнулся в себе. И Катя была грустной. Костя с ней почти не разговаривал.
Алиса вышла только к ужину. Подавленная. Точнее сказать, раздавленная. Голову опустила, ни на кого не глядела. Села рядом с Саньком. Он самодовольно улыбнулся. Все проявили деликатность: делали вид, что ничего не произошло, избегали говорить о вчерашней попойке.
Такой же она была на другой день за завтраком. Как и вчера, не произнесла ни слова. Меня Алиса вообще обходила стороной. На работу она отправилась с Саньком.
А Катя вернулась с работы одна.
– Костя пошел на разведку, – объяснила она.
Пришли Санек и Алиса. Она держала его за руку. Весь вечер Алиса льнула к нему. Один из героев Достоевского говорит – примерно, – что на свете нет более доверчивого и беззащитного существа, чем русская девушка. Как это верно!
Пришел Антон. Кости все не было. Катя заволновалась, с тревогой поглядывала на тропинку, которую мы уже успели протоптать, на горы. Наконец, явился и он, с повязкой на руке. Сказал, что упал.
– Я тебя одного больше не пущу! – воскликнула Катя. – Ты же сам говоришь: нельзя по горам одному ходить!
– И много разведал, бригадир? – спросил Санек.
– В соседнем урочище чикинда есть. Но машина туда не подъедет.

9

В воскресенье мы отдыхали. Встали поздно. Алиса – позже всех, хотя и была дежурной. Никак не могла разжечь костер. Санек, ворча и бранясь, взялся ей помочь.
– На фиг ты такие бревна наложила? Толстые – потом… Хворост вот этот давай. Сюда клади. Да не сюда! Откуда у тебя руки растут?
Огонь загорелся, но девушка была доведена до слез.
Сели завтракать. На сыпец, недалеко от нас, с противоположного склона спикировала, со свистом рассекая воздух, стая кекликов. Они с озабоченным квохтаньем стали подниматься вверх по склону.
– По горам они только снизу вверх ходят, – заметил Костя. – А летают сверху вниз – пикируют. Летать по-настоящему они не любят. Да и не очень умеют. Как курицы.
– Они и кудахчат как курицы, – сказала Катя. И добавила с плотоядной улыбкой: – И,
наверно, такие же вкусные.
– Да. Если не вкуснее. Они же куропатки. Каменные куропатки.
– Эх, ружья нет! – вырвалось у Санька. – До фига здесь дичи. Кеклики, голуби, горлинки…
– Здесь должна и покрупнее дичь водиться, – сказал Костя. – Сурки. Горные козлы. Элики.
– Элики? – переспросила Катя.
– Элики. Косули иначе.
– Ружья нет! – вздохнул Санек и стукнул себя кулаком по колену.
После завтрака Костя подошел ко мне.
– Олег, разговор есть.
Мы отошли подальше от палаток. Сели на камни. Молчали. Я глядел на горы. Хребет по ту сторону дороги удивительно напоминал стегозавра. Могу смотреть на линии хребтов бесконечно. Горы и море – вот мои стихии. Величественные, грозные. Пейзажи среднерусской полосы меня не вдохновляют. Хотя родился я в РСФСР. Слишком они умиротворенные, слишком позитивные.
– Я ведь тоже сюда за мумием приехал, – сказал вдруг Костя. – Чикинда – это, в общем и целом, отмазка. Как Санек говорит. – Он притронулся к своей повязке. – Это я за мумием вчера полез и навернулся. На несколько минут сознание даже потерял. Хорошо хоть, что в пропасть не скатился. А мог бы! Повезло. – Он помолчал. – Рисковое это все же дело. Особенно если один собираешь. Тут напарник нужен. – Костя посмотрел на меня. – В общем. Олег, у меня к тебе деловое предложение. Давай вместе собирать. Все, что найдем, – пополам. Как ты на это смотришь? – Заметив, что я колеблюсь, добавил: – Быстро на дом накопишь.
– Я согласен.
– Ну вот и славно. Если кто спросит, скажи, что чикинду разведываем.
Я вздохнул.
– Я не умею обманывать. – Всегда мне стыдно в этом признаться. Я даже чувствую себя в чем-то виноватым. – У всех людей есть свои причуды. У меня вот такая причуда, – добавил я в свое оправдание.
Да, я испытываю ко лжи непреодолимое органическое – может, даже генетическое – отвращение.
Несколько секунд Костя молча смотрел на меня. Словно хотел убедиться, что я не шучу. Обычная реакция. Если не считать раннего детства, я обманул четыре раза. В университете. Чтобы не подвести группу. Во время сталинских репрессий на допросах перед честными, интеллигентными людьми вставала не раз дилемма: или отрицать, что они слышали от такого-то «контрреволюционные» разговоры – которые, действительно, были, – то есть солгать, или оставаться честными до конца и стать таким образом доносчиками, погубить человека. Они выбирали первое. Я на их месте поступил бы также.
Насколько все же легче было бы жить в обществе, в котором все говорят правду. Сколько государственных служб можно бы было упразднить. И так мало для этого надо: внушить лишь каждому ребенку в раннем возрасте, что обманывать нельзя, что это табу. Как мне родители внушили. Только и всего! И жизнь человечества изменилась бы.
– Хочешь сказать, что в институте ни разу не списывал? – недоверчиво спросил Костя.
– Ни разу. Ни в институте, ни в школе.
Он помолчал. Вздохнул.
– Ладно, принимаю твое условие. Будем кристально честными!.. Да и Катька может проболтаться… Так может сегодня и приступим? – Он посмотрел на скалу с ромбовидной
пещерой. – Хочу я в ту пещеру слазить. Мумие бывает под камнями, в трещинах, но больше всего его в пещерах… Манит она меня, можно сказать. С первого дня. Что-то мне подсказывает, что есть там мумие… Но это будет непросто. Я уже примеривался. Скала реально отвесная. На вершине торчит камень. К нему прикреплена веревочная лестница. Свисает до самой пещеры.
– Санек, может, прикрепил?
– Нет. Веревки старые, ветхие. Наверняка это тот мумиист, Вася, про которого чабан говорил… Короче, ненадежная лестница. Мы на своей спустимся.
– У тебя и лестница есть?
– А то! – Он самодовольно улыбнулся. – Целый день на нее ушел. У той лестницы и ступени из веревок, а у моей – из палок. Для этого я и топор тогда брал. Спустимся со всеми удобствами.
Мы пошли к палаткам. Навстречу вышла Катя.
– Мы с Олегом за мумием пойдем, – объявил Костя.
На лице Кати появилась растерянность.
– А я? Я с вами!
– Нет, Катя, – твердо произнес Костя. – Не женское это дело – за мумием лазить.
Она настаивала, просила, но он остался непреклонным.
– А как мумие образуется? – спросил я, когда мы двинулись в путь.
– Загадка природы! Одни считают, что оно минерального происхождения. Другие – что это, извиняюсь, мышиные экскременты. Версий много. Но все в одном сходятся:
микроэлементов в нем до фига. От них целебные свойства.
На хребет мы взобрались по участку Кости. По хребту дошли до красной скалы с пещерой. Все время дул ветер. Поднялись на вершину. Дно ущелья было далеко внизу.
– За камни держись. А то еще порывом ветра сдует… – говорил Костя. – Старую лестницу оставим. Она не мешает. Наоборот, страховкой будет. – Она была прикреплена к острому камню. Костя попробовал его пошатать. – Крепкий. Выдержит. – Мы закрепили на нем нашу лестницу. Она свисала поверх старой. – Видишь, и посадочная площадка имеется.
– Костя потыкал пальцем вниз.
Скала была отвесная, гладкая, но из пещеры, как раз там, где был вход, выступал плоский камень.
– Это крыльцо! – поправил я. Мы рассмеялись, несмотря на то или, скорее, потому, что были напряжены.
– Спускаемся по очереди, Олег. Один с лестницы сошел – другой полез. Я первый, если не возражаешь.
Он стал спускаться. Когда налетал ветер, Костя начинал раскачиваться, и носки его ботинок елозили по скале. Жутковато было смотреть, как он качается над бездонной пропастью.
«Перережу сейчас веревки, и Катя будет моей», – мелькнула неуместная мысль. И я с удовлетворением почувствовал, что такой поступок для меня совершенно невозможен.
Приятно все же лишний раз убедиться в крепости своих моральных устоев!
Наконец, Костя сошел на плоский камень. Задрал голову.
– Теперь ты. Вниз не смотри.
Честно скажу: я испугался. Вообще-то испугать меня трудно. Но высоты я боюсь. Представил себе, как от этого страха голова закружится или тело обмякнет. Я разожму пальцы и полечу вниз. Страх был сильный, но сильнее был страх, что Костя мой страх заметит. Я стал спускаться. Этот второй страх мне помогал. Вскоре я стоял рядом с Костей.
Мы вступили в пещеру. Она была достаточно просторной и светлой.
– А вот и искомое мумие! – Костя не мог скрыть радости. – Что я говорил? – Справа, недалеко от входа, в широкой нише виделись натеки и пласты темно-коричневого, почти черного вещества. – Вот так оно и произрастает. – Он подошел, ласково провел по поверхности мумие. – Мумие-то – первый сорт! – Костя быстро снял рюкзак, быстро достал два молотка и два долота. Ему не терпелось приняться за работу. – Эти – тебе, эти – мне. Я человек запасливый. Крестьянин как-никак… Показываю в последний раз. – Он с энтузиазмом стал отбивать мумие. – И ты можешь приступать. С этого вот края – ты высокий, дотянешься… Долото старайся направлять точно между мумием и камнем. Да, вот так… Посильнее стукай… Соцсоревнование устраивать не будем, поделим мумие, когда отколем… В удобном месте здесь мумие, в доступном. А бывает, трудно до него добраться, не дотянуться. Тогда такими палками пользуются как у Санька…
Через полчаса работа была закончена. Мумие оказалось меньше, чем нам вначале показалось. В некоторых местах оно лишь тонким слоем покрывало камни.
– Два кило будет, я полагаю, – определил Костя. – Неплохо. – Он разделил мумие на две равные части. – Забирай свое сокровище… Давай подсчитаем. Мумие классное. Из такого треть получится готового. Значит, будет у тебя грамм триста с лишком, правильно? Сейчас
грамм три рубля стоит… Итого… А представляешь, Олег, было время, когда за грамм десять рублей давали! Я то время не застал, к сожалению… Итого тыща. Тысчонку ты сейчас заработал. За полчаса. Конечно, чтобы эти бабки получить, еще немало потрудиться надо. Приготовить. Я расскажу, как готовить. Реализовать… Но, в любом случае, чтобы такие деньги на чикинде заработать, это сколько вкалывать надо!
Мы осмотрели всю пещеру. В одном углу камни громоздились друг на друга. Здесь явно обвалился потолок пещеры. Я подошел к камням.
– Олег, не стой там! Посмотри наверх!
Надо мной угрожающе нависали камни. Даже непонятно было, как они держатся, почему до сих пор не упали. Новый обвал мог произойти в любой момент. Я отошел.
Мумие больше нигде не было.
– Да, все же я большего ждал, – вздохнул Костя. – А я так на эту пещеру рассчитывал!
Мы, в такой же последовательности, поднялись на вершину. Отошли подальше от края, присели передохнуть. Костя показал пыльной рукой на запад.
– Это Чаткальский хребет. Вон там перевал Чапчама. За хребтом грецкий орех в диком виде растет. Целые леса его там. Таких лесов нигде в мире больше нет.
Прохладный ветер дул не переставая. Но уходить отсюда мы не спешили. Хотелось смотреть и смотреть на ближние вершины, на хребты вдали, на наше ущелье, на наши
крошечные палатки далеко внизу.
– Странно все таки… – задумчиво произнес Костя. – Лестница висит – значит, в пещеру спускались. Почему же тогда мумие не тронули? Хорошее мумие, на видном месте, легко доступное… Странно, правда?
– Может, новое образовалось…
– Нет, чтобы столько мумие наросло, десятилетия нужны… Странно…
Наконец, мы сошли с вершины. Старую лестницу мы оставили висеть, свою забрали.
– Хочешь, я тебе склеп покажу? – спросил Костя.
– Склеп? Здесь? Покажи!
Он привел меня к странному куполообразному сооружению метра полтора высотой. Стены были сложены из плоских камней. Они лежали друг на друге. Чем выше располагались камни, тем больше они были сдвинуты к центру. Сооружение имело два отверстия. Одно внизу – лаз, очевидно, – другое вверху, вершина купола была как бы срезана.
– Да, интересно! Но почему, Костя, ты решил, что это склеп? Больше на жилище похоже. На юрту. Отверстие вверху – чтобы дым от костра уходил. Каменная юрта!
– Киргизы такие не делают.
– Какие-нибудь древние пастухи построили. Саки или усуни.
– Как бы они тут жили! Воды-то нет.
– Может, ранней весной только. Когда снег еще не растаял.
Мы сели недалеко от сооружения. Достали термос, стали пить чай.
– А я уверен: это склеп. На том хребте, – Костя простер руку, – еще есть. Я пять насчитал. В двух кости лежат.
– Возможно, это кости животных.
– Думаю, человечьи. Хотя с полной уверенностью не могу утверждать.
– Если все они на хребте, то, может, это сторожевые посты, часовые в них обитали. А вот еще версия: много столетий назад эти земли входили в состав Китая. Есть свидетельства, что китайцы добывали здесь золото. Может, они построили.
– Я понимаю, китайцы – народ трудолюбивый. Но не настолько же, чтобы воду сюда со дна ущелья таскать!.. – Мы помолчали. Любовались горами. Загадочное сооружение защищало нас от ветра. Идти домой не хотелось.– Объясняю в последний раз, – сказал вдруг Костя и начал рассказывать, как готовить мумие. – Варим методом водяной бани. Варим – это я образно выражаюсь. Доводить до кипения мумие нельзя. Используем две кастрюли разного размера. Одну, поменьше, вставляем в другую… У Васи у этого три кастрюли было. Почему? В одной – суп варить, в двух других – мумие выпаривать. Не иначе.– Он объяснял долго, обстоятельно. Я внимательно слушал.
В конце своей лекции Костя достал из внутреннего кармана полиэтиленовый пакетик, развернул. Я увидел черный блестящий кусочек.
– Вот так готовое мумие выглядит, – сказал Костя. И добавил не без гордости:
– Видишь: блестит? Значит, хорошего качества. То есть, правильно приготовлено. Классное мумие и пахнет классно. Благоухает! – Он поднес мумие к моему носу.
– Благоухания не уловил, но запах, действительно, сносный, даже приятный.
– А то некоторые пожадничают, лишний раз не профильтруют, и их мумие потом мочой воняет. Многое, конечно, зависит от качества сырца. Но главное – правильно сварить.
А то можно и классный сырец испортить. Готовое мумие сначала вязкое. Это нормально. Конечно, если слишком уж вязкое, если растекается – значит, не доварил…. – Из соседнего ущелья донесся громкий свист. Костя прислушался. – Улар! Горная индейка иначе. Скрытная птица… Так вот. Потом оно постепенно будет высыхать, твердеть. Через несколько месяцев
станет ломким. Как вот это. Вязкое, ломкое – один черт, на свойства это не влияет. От высокой температуры мумие тоже может расплавиться. Поэтому лучше всего пакетики запаивать. Паяльником. Да, еще: срока хранения мумие не имеет. Вопросы есть?
– По мумие – нет.
– А по какой тематике есть?
– Костя, а почему ты ко мне обратился, а не к Кате? Она же могла по лестнице и не спускаться, а просто тебя сопровождать…
Костя стал серьезным.
– Не женское это дело, за мумием лазить. И потом… Это ее еще больше бы ко мне привязало. А мне это совсем не надо.
Признаюсь, я почувствовал что-то вроде радости.
– Почему, Костя?
– У Катьки ко мне что-то серьезное. Проходу не дает. – Костя заговорил недовольно и раздраженно. Меня кольнул этот тон. – Замуж просится. Совсем мне это не катит… Подальше от нее мне надо держаться…
– Не любишь ты ее?
– Не люблю… Я ни одну бабу не люблю. Не могу полюбить. – Тоска появилась в его выразительных синих глазах. – И хотел бы, но не могу.
– Но почему?
– Слишком уж я их не уважаю. Слишком хорошо их суть знаю.
Я невесело улыбнулся.
– То есть ты их соблазняешь, а потом не уважаешь за то, что они не устояли перед твоим соблазнением?
– Я их не уважаю, потому что все они предательницы, все до одной, – убежденно сказал Костя. – Вот это я им не могу простить.
– Неужели ты никогда не любил?
Он помолчал. Вздохнул.
– Любил. Один раз. Первый и последний. Может, помнишь: Любка с инфака?
– Помню, конечно. Первая красавица.
– Клялась, что любит. В загс уже идти планировали… И что ты думаешь? Застукал я ее… С кем ты думаешь?.. – Он сделал драматическую паузу. – С Подчуфаровым!
Это был звероподобный увалень, недалекий, молчаливый, мрачный. Впрочем, совершенно безобидный. Его отчислили за неуспеваемость.
– Не может быть!
– Оказывается, еще как может… А что, с тобой такого не было?
– Было, – неохотно признался я. – Тоже любовь была, тоже пожениться собирались… – Я замолчал.
– Ну и?
– Я заподозрил измену. Прямых доказательств не было, лишь подозрения. Но эти
подозрения отравляли мне жизнь. Я с ней порвал. Хоть она уверяла, что любит, что мне верна.
– Может, ты действительно погорячился?
– Я думаю – и тогда думал, – что, скорее всего, она говорила правду. Но я должен быть
уверен совершенно. Как только сомнение в верности возникло – все для меня рушится.
Мы немного помолчали.
– Раз мы эту тему задели… – заговорил Костя не очень уверенно. – У меня к тебе еще одно деловое предложение. – Он вдруг натянуто засмеялся. – Хочу Катьку тебе, так сказать, передать. Пусть с тобой работает.
Сердце радостно заколотилось.
– А она согласится?
– Об этом я позабочусь.
Спускались мы тем же путем. Когда почти миновали Костин отщелок, он сказал:
– Домой мумие не понесем. Не доверяю я Саньку. Да и Мартышке тоже. Уж слишком он положительный. Спрячем мумие здесь. Я и место присмотрел.
Он показал на высокий, пышный куст эфедры. За ним лежал большой серый камень с
нишей внизу. Мы засунули туда мумие, прикрыли другим камнем.
– Не забудь, Олег, твое – справа.
– Быстро вы обернулись, – сказал Санек, когда мы пришли домой. Он ревнивым оценивающим взглядом посмотрел на наши рюкзаки.
За ужином Санек попробовал приготовленный Алисой суп и скорчил гримасу.
– Что за пойло? – Алиса опустила голову. – Катюха, когда ты свою подружку готовить научишь? – Он повернулся к Алисе. – У нас у мужиков вкуснее получается! Не стыдно?
Алиса всхлипнула, вскочила и убежала в палатку. Катя сердито посмотрела на Санька.
– Зачем ты так?
– Да ей слезу пустить ничего не стоит…
– Научится она готовить.
– И нечего ей стыдиться, – заметил Костя. Катя бросила на него теплый взгляд, как бы благодаря за поддержку. – Это нормально, – продолжил он жестким каким-то тоном.
– Мужики и должны лучше готовить. Лучшие повара – мужчины. Лучшие портные – мужчины. У мужиков, в отличие от баб, ко всему творческий подход.
– Неправда! – серьезно и горячо возразила Катя.
Из палатки доносился плач. Она пошла утешать Алису.
– Классно выразился, бригадир, – одобрительно кивнул Санек.
Лучшие повара у нас – Костя и Катя. А хуже всех, действительно, стряпает Алиса.
Вечером, в нашей палатке, улучив момент, когда мы остались одни, Костя тяжело вздохнул.
– Поговорил я с ней. Оказалась наотрез. Только со мной, всегда и везде. Вот ведь привязалась!
Хорошо помню, что я почувствовал к Косте неприязнь. Хотя прекрасно понимал, что он передо мной не виноват. 10.05.2020

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.