Отец на войне

Мой отец Владимир Александрович Ноллетов был мобилизован в августе 41-го с третьего курса Рязанского педагогического института. Попал в учебный артиллерийский дивизион под Тулой. Первое знакомство с армией было для отца, выросшего в интеллигентной семье, обескураживающим. Им выдали обмундирование. Отец никак не мог подобрать сапоги. Одни были малы, другие велики. Когда он примерил и вернул очередную пару каптерщику, тот потерял терпение и со злостью швырнул сапоги в отца.
– Надевай какие есть!
Там же произошло боевое крещение. Во время тренировок неожиданно показался немецкий самолет. Открыл огонь. Отец и еще несколько курсантов укрылись за одиноким деревом, уткнувшись в зады друг друга. Первый прятался за стволом, второй – за первым и т.д. Самолет кружился, и они кружились вокруг ствола.
Однажды построили тех, кто пожелал учиться на переводчика и прошел отбор. Отец был в их числе. Их отправляли на курсы в Москву. Он с нетерпением ждал этого дня. Вдруг старшина сказал:
– Рядовой Налётов, выйти из строя! – В армии его все называли Налётов. Видимо, так и понятнее было, и проще. – Ты остаешься.
– Как остаюсь?
– Ты в десантники записывался?
– Так точно. – Действительно, еще раньше он изъявил желание стать десантником.
– Вот десантником и будешь.
В октябре отец попал в воздушно-десантную бригаду.
Участвовал в знаменитом параде 7 ноября 1941. Я спрашивал, видел ли он тогда Сталина. Он отвечал, что было не до того, чтобы разглядывать лица людей, стоявших на трибуне Мавзолея, что он больше думал о том, чтобы хорошо пройти, не сбиться.
У отца было несколько десятков боевых прыжков. Десантников забрасывали во вражеский тыл для проведения диверсий. Случалось, немцы расстреливали их, когда они еще спускались. После приземления парашюты закапывали. Действовали, в основном, ночью. Взрывали мосты, железные дороги. В деревнях ликвидировали командиров. Подкрадывались, ударом ножа в спину убивали часового, проникали в дом и закалывали спящего офицера. Фашисты ненавидели их такой же лютой ненавистью, как партизан. Плененного десантника привязывали к двум танкеткам – мелким танкам, – и те разъезжались в противоположные стороны. Человека разрывало. Отец решил, что сдаваться в плен не будет. При нем всегда был заряженный пистолет. При угрозе плена он бы себя застрелил.
Как-то ночью в лесу их обнаружили фашисты. Стали преследовать с собаками. Никак не удавалось запутать преследователей, оторваться от них. Лай слышался все ближе и ближе. Десантников спас ручей. Они перешли его, и собаки потеряли след. С тех пор и до конца жизни отец напрягался, услышав собачий лай.
Один раз их забросили в тыл врага, чтобы помочь коннице генерала Белова выйти из окружения. Некоторые кавалеристы, голодные, озлобленные, теснили лошадьми своих спасителей-десантников, требовали поделиться продуктами.
При возвращении в свою часть после выполнения задания надо было переходить линию фронта. Это было не легче, чем само задание. Очевидно, именно когда отец служил десантником, бабушка несколько раз получала извещения, что он пропал без вести. Тогда это, как правило, означало, что человек либо попал в плен, либо погиб.
Зато, когда десантники возвращались, им давали шоколад, сгущенное молоко, тушенку. Отец большую часть этих яств отсылал бабушке.
С июня 1942 отец в звании старшего сержанта командовал минометным взводом 23-й воздушно-десантной бригады. Командиром он был заботливым и справедливым. Вел бойцов в атаку с шуткой. Подчиненные его любили.
С августа сорок второго в составе 122-го гвардейского стрелкового полка воевал на Донском, потом на Сталинградском фронтах. По-прежнему командовал минометным взводом. Это было тяжелейшее время. Враг рвался к Сталинграду. Наши контратаки приводили к огромным потерям. Каждый квадратный метр был под прицелом фашистов. Ночью они стреляли трассирующими пулями. Везде горели танки. От жара пламени полосы стали скручивались как горящая бумага, лопались… Но и тогда отец не сомневался, что мы победим в этой войне. А сомневающиеся были. Один сослуживец предложил отцу перебежать вдвоем к немцам. Отец был потрясен. Но на него не донес.
При отступлении на новые позиции, если не было других укрытий, наспех рыли углубления, каждый для себя. Они защищали от обстрела, от танков. Немецкие танки просто проезжали над головами. Отец никак не мог заставить одного ленивого бойца рыть достаточно глубоко. И во время очередной танковой атаки фашистский танк его раздавил.
При защите одной деревни выбило весь офицерский состав. Отец взял командование на себя. Они были отрезаны от своих. Двое суток отбивали они из последних сил беспрерывные атаки немцев. Было ясно, что долго им не продержаться. И тут пришло подкрепление!.. Потом до отца доходили слухи, что его хотели представить к Герою Советского Союза. Но слухи остались слухами. А ведь это был настоящий подвиг.
Позже был под Сталинградом ранен. Пуля прошла навылет через левую руку и чиркнула по груди. Пробила комсомольский билет в кармане гимнастерки. Этот билет я видел. На нем бурые пятна, обложка соединена с билетом лишь несколькими бурыми нитками. Сейчас он находится в запасниках Волгоградского Музея обороны. Несмотря на ранение, отец остался в строю. Через несколько дней один солдат был ранен в живот. Он непрестанно просил пить. Отец полез к подбитому танку. В нем могла быть вода. Дополз, и вдруг рядом разорвался снаряд. Его отбросило. Обожгло левый глаз. Отец на какое-то время потерял сознание. После этого вид у него был запоминающийся: черное от сажи лицо, слезящийся обожженный глаз, рыжая борода, перевязанная рука. Отец готов был сражаться и дальше. Однако солдаты уговорили его идти в госпиталь.
Месяц он лечился в эвакогоспитале в Малой Ольховке. Вероятно, к этому времени относится случай со шпионом. В их палате лежал больной, оглохший, по его словам, после контузии. Отец заметил странность в его поведении. Рано утром, когда начинал говорить репродуктор на стене, глухой открывал глаза. Не раньше и не позже. Может, это был просто симулянт, а может – шпион. Отец сообщил о своих подозрениях. Устроили проверку. Этого больного ввели в комнату, в которой за распахнутой дверью прятался офицер с пистолетом. Офицер выстрелил в потолок, и глухой вздрогнул, подскочил. Как потом выяснилось, он в самом деле был шпионом. Отец получил благодарность за бдительность.
После лечения его отправили в Тамбов на курсы младших лейтенантов. Затем он был слушателем курсов .в Москве. Стоял на посту у Мавзолея. В казарму один раз зашел Буденный. Отец был тогда дежурным. Он отрапортовал Буденному, и тот пожал ему руку. После курсов попал в войска 1-го Прибалтийского фронта.
Время и место некоторых событий я назвать затрудняюсь.
Два раза отец участвовал в рукопашном бою. Это было самое страшное, что он пережил на войне. Немцы шли в штыковую атаку в полный рост, здоровые, уверенные, явно навеселе. Наши с криком «Ура!» кидались навстречу. И начиналось побоище. Все шло в ход. В одной из рукопашных отец чуть не погиб. Он сцепился с громадным немцем. Тот всей своей тушей навалился на него, прижал к земле. Отец даже пошевелиться не мог. Фашист занес уже над ним нож. И вдруг обмяк. Это наш солдат его прикончил… Оба раза немцы не выдерживали, бежали.
Несколько раз ходил в разведку. Его посылали на самые трудные задания. Как-то ночью, выполнив задание, он никак не мог выйти к нашим. Куда бы он ни направлялся, везде слышалась немецкая речь. Положение становилось отчаянным: приближался рассвет. И вдруг раздался русский мат. Это были свои! Матершину отец не любил, но тогда ему показалось, что приятнее для слуха звуков он не слышал.
Как-то за небольшое нарушение командир батальона стал грубо кричать на отца. Комбата этого все очень не любили. Происходило это у входа в палатку комбата. В палатке сидели офицеры. Отец не выдержал, схватился за нож, шагнул вперед. Комбат отпрянул, попятился, оступился и свалился в палатку. Офицеры засмеялись. Этого своего позорного падения он не забыл. Когда отца внесли в список на получение награды, тот его фамилию вычеркнул.
Был и такой случай. Линия фронта проходила через лес. Между нашими и немецкими позициями располагалось небольшое озерцо. Отец поспорил, что ночью в нем искупается. Наступила ночь. Он прокрался к озеру, искупался почти бесшумно и вернулся. Немцы его не заметили. А может, заметили, но стрелять не захотели?
В бой отец шел со словами «За Родину, за Сталина!» Услышав в пятьдесят третьем сообщение о его смерти, он лег на диван и заплакал. Не мог представить, как они теперь без Сталина будут жить. Позже, когда открылась правда о репрессиях, его отношение к Сталину изменилось.
С августа по октябрь сорок четвертого отец – адъютант генерала. В его распоряжении был автомобиль «Опель», шофер. Часто приходилось разговаривать по телефону с военачальниками. Большинство из них оказались завзятыми матершинниками. Возможно, в его бытность адъютантом произошел следующий эпизод. Командир запер отца на ночь в своем кабинете, поручив изготовить к утру печать. Нужных инструментов и материалов в кабинете не было. Опыта в таком деле – тоже. Но печать отец изготовил. Оторвал от своего сапога каблук, обрезал и ножом вырезал на нем печать. При этом сообразил, что вырезать надо зеркальное изображение рисунка. Когда командир отпер утром кабинет, печать была готова.
Победу встретил в госпитале, в войсках НКВД по охране тыла. В палату вбежала медсестра, отыскала отца глазами, бросилась к нему, стала целовать. Он сначала опешил. «Победа!», – крикнула она. В этот день были жертвы. Солдаты пили, стреляли из автоматов в воздух. У очень пьяных автомат при стрельбе непроизвольно опускался, и очередь косила сослуживцев. Трудно представить более обидную и нелепую смерть.
Но война для него не закончилась. Их часть перебросили в Литву, на борьбу с «лесными братьями». Они оказывали вооруженное сопротивление советским властям. Скрывались в лесах. Обычное с виду дерево наклонялось, и открывался вход в хорошо оборудованное убежище. На деревьях сидели снайперы. Однажды взяли в плен одного из их командиров. Он был невысок, но очень силен и крепок. Во время допроса надвинул на следователя стол, прижал к стене. Выпрыгнул в окно и бросился бежать. Наши погнались за ним, открыли огонь. Попали несколько раз. Однако этот человек обладал поразительной волей. Он продолжал бежать,. перемахнул через один забор, другой… Наконец, свалился. Литовец был изрешечен пулями. Просил застрелить его. Отец и еще один офицер его пожалели, пристрелили, прекратить его мучения. Начальство сочло, что они не имели право этого делать. Якобы оставался шанс подлечить литовца и продолжить допросы, получить важные сведения. Их хотели отдать под трибунал. Но в конечном итоге все обошлось.
Отец был тогда помощником начальника отделения оперативного отдела. В его подчинении находился капитан, пониженный за что-то в должности. Он был большим любителем женщин. Это его и погубило. Капитан постоянно просил отца отпустить его на ночь в город. Доводы, что это опасно, не помогали. Отец, по натуре человек мягкий, отпускал скрепя сердце. Из одной такой прогулки капитан не вернулся. Его нашли убитым.
Гитлеровская Германия была побеждена, и теперь служба в армии тяготила отца. Это было не его призвание. Неоднократно подавал прошения об отставке, но безуспешно. Лишь осенью 1945 его уволили в запас, с правом занимать должность помощника начальника штаба полка.
Примерно в это же время уволился из армии дед. Их боевые пути схожи. Оба закончили войну в Германии (отец – в Кенигсберге, дед – в Берлине), и оба – старшими лейтенантами. Оба награждены орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу», которая почти приравнивалась к ордену. Оба вернулись домой живыми и невредимыми. Дождалась бабушка и мужа, и сына – редкий случай в ту войну. Хотя на дедушке война все же сказалась. В сорок третьем или сорок четвертом, когда отец учился на курсах в Москве, он случайно встретил на улице деда. Они обнялись, отец оторвал его от земли. И поразился, каким легким тот стал. Дедушка умер через год после окончания войны, в возрасте 56 лет.
И для отца война не прошла бесследно. Несколько послевоенных лет он страдал хроническим заражением крови. Это могло быть следствием того, что в Белоруссии или Восточной Пруссии он несколько суток находился в окопе, наполовину заполненном водой. В 80-е отец ослеп на левый глаз, обожженный под Сталинградом. Иногда он мог сорваться, перейти на крик. Правда, это случалось крайне редко. Успокоившись, отец чувствовал себя виноватым. Оправдывался:
– Это все война. Она мне нервы расшатала. До войны я никогда голос не повышал.
Он прожил долгую жизнь. О войне не любил рассказывать. Но самым волнующим праздником в году для него оставался День победы.

2015 22.12.2017

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.