Варианты от Ментора

Февраль. Сильный ветер с моря мешал идти молодому человеку по дороге Сочи – Адлер. Ветер раздувал полы пальто, капли морской воды долетали до лица. Но, казалось, что он не обращал на это внимание. Периодически прикладывался к наполовину пустой литровой бутылке односолодового шотландского виски, потом делал затяжку от сигареты, спрятанной от ветра в кулак. Он двигался к спуску с шоссе на пляж.
На длинном каменистом пляже, заливаемым наполовину водой, стоял японский дорогой внедорожник, неподалёку бродил мужчина с металлоискателем, периодически опускался на одно колено, перебирая камни, что-то выискивая.
Молодой человек, пошатываясь, не глядя под ноги, спотыкаясь о крупные булыжники, с трудом удерживал равновесие. Он шёл к морю. Порывы ветра, казалось, собьют его с ног, он останавливался, пережидал порыв ветра, делал глоток из бутылки, затяжку и шёл упрямо дальше.
Когда до кромки моря осталось не более пяти метров, остановился. Посмотрел на окурок, пьяно размахнулся, широко махнул рукой, отшвыривая остатки сигареты. Закурил новую. Смотрел на бушующее море. По щекам катились слёзы, смешанные с морской водой. Докурил. Бросил под ноги. Сделал глоток из бутылки. Сорвал спортивную шапочку с головы, вытер ею лицо.
Сел на большой камень, прислонился спиной к волнорезу. Задумался. Закрыл глаза, откинул голову на холодный бетон. Приятно холодило затылок. Чуть закемарил в алкогольном сне.
Бутылку поставил на камни. Стал вынимать всё из карманов. Портмоне из дорогой кожи с известным логотипом, часы тускло блеснули золотым ободком, паспорт, сигареты, дорогая золотая зажигалка престижной марки, да много чего ещё укладывалось на камни. Сверху придавил крупным булыжником, чтобы ветром не раскидало.
Достал шапочку, натянул ее по самые уши на голову, у пальто поднял воротник, застегнул верхние пуговицы. Сделал глоток из бутылки. Бережно её поставил рядом с вещами и решительно пошагал в сторону воды. Волны бесновались, казалось, что они ждут встречи с ним, протягивая свои отростки, быстрее заманивая, затаскивая в темные глубины Черного моря.
Мужчина с металлоискателем бросил взгляд, увидел, что парень уже выше колена в воде и продолжает идти дальше в воду, закричал:
-- Эй! Парень! Эй! Ты чего?! Ты слышишь?! Твою душу мать! Ты оглох? Ты куда, придурок?!
Но пьяный молодой человек не слышал, он упрямо рассекал бурные волны. Волна сбила его с ног, вынесла на берег, потом потянула в море, но оставила на берегу. Он снова встал. Отряхнул полы пальто от налипшего песка, мелких камней и шагнул вновь в набежавшую волну. Ветер усилился. Казалось, ветер удерживает пьяного безумца от искушения искупаться в ледяном море. Но тот, наклонив корпус вперёд, с маниакальным упорством шёл в воду.
Мужчина бросил металлоискатель и бросился на помощь. Но молодой человек с головой ушёл под воду…
Пляжный кладоискатель на ходу вытащил из кармана телефон, наклонился, и, чуть сбавив темп, положил его, и бросился в воду, пытаясь найти и спасти безумца.
Ментор.

Большая белая комната. Стены сливаются с потолком и полом. Казалось, что нет стен. Просто огромное белое пространство. Не видно границ. Где пол, где стены,. Ощущение, что внутри бескрайней белоснежной сферы.
Посредине висит большой шар из плазмы. Он переливается многими цветами. Периодически из него выскакивают большие лепестки пламени, потом они снова втягиваются внутрь.
Чуть поодаль - меньшего объёма, более темного цвета тоже плазмоид.
Большое облако:
-- Ну что, пришёл в себя? Очухался?
-- Где я?
-- Где? Где? Ты умер. Вот ты где.
-- Как умер?! Это невозможно! Я не умер! Я себя осознаю! – голос возмущён.
-- Это факт. Ты умер. Хуже всего, что ты совершил самоубийство. Сам себя убил.
-- Это невозможно! Я не умер!
-- Ты умер. И все. Убил себя. Осознанно.
Небольшая пауза.
-- Как же так?! И где я? В аду или в раю?
-- Хуже.
-- Хуже ада?
-- Рай и ад надо заслужить!
-- Ад-то чего заслуживать?
-- В аду есть компания. Ты страдаешь не один. Можно с кем-то поговорить. Обсудить свои и чужие страдания с соседями. Поговорить с теми, кто причиняет боль твоей душе. А здесь… ты один. Навеки.
-- Как навеки? Не понял.
-- Время – понятие, которое придумали люди. Нет времени. Вот ты и здесь до Страшного Суда. Для тебя навеки.
-- А как же Библия?! Бог в первый день сделал это. Во второй день сотворил то.
-- А кто писал Библию? Люди писали. В далёкие времена. Вот, чтобы и поняли, использовали те понятия, которые понятны остальным. Ты об этом не думай. Ты о себе думай. Точнее, что тебе предстоит.
-- И что? Я не хотел умирать! Я не умер! Мне это чудится от кислородного голодания! И не было никакого коридора, никакой трубы светлой, по которой я летел. И нет вселенских знаний!
-- Конечно. Для тебя ничего нет. Бог дал тебе величайшую ценность. Жизнь! А ты? Ты не прошёл весь путь. Ты проиграл в казино три квартиры в Москве, прилетел в Сочи с целью утопиться. Утоп. Добился своего. Вместо того чтобы бороться за жизнь, делать поступки, помогать людям. Ты просто напился и утопился. Поэтому тебе не полагаются ни коридоры, которые ведут или в рай или в ад, ни вселенские знания. Тебе предстоят страдания…
-- Погоди, погоди. Дай отдышаться. Не спеши.
-- Ты не дышишь.
-- Ладно. Не дышу. Где я?
-- Нигде. Тебя нет. Ты одинок. И будешь ждать.
-- Вот так сидеть и ждать?
-- Нет. Страдать. Ты будешь проживать миллиарды своих жизней. Вот, например, если бы ты пообщался с тем мужчиной на берегу, то, что бы с тобой произошло? Ангел-хранитель пытался тебя остановить, но ты упрям. Ты прилетел утопиться. Вот и утоп.
-- Как это пытался меня остановить?
-- Он сломал такси от аэропорта. Ни одна попутка не остановилась, чтобы тебя подобрать. Ты пошёл пешком. Ему удалось устроить шторм в ограниченном пространстве. Ты всё равно пошёл. Он даже пригнал тебе кладоискателя, чтобы ты с ним пообщался. Хотя тот и не должен был сегодня ехать. Но приехал ради встречи с тобой. У него своих проблем с дочерью много. Но ты всё равно сделал своё дело. Ангелу, конечно, попадёт, но это уже не твои заботы.
-- Он не мог просто меня остановить?
-- У Бога и его помощников нет других рук, кроме людских.
-- Курить хочется. У тебя нет?
-- Глупец! Душа не курит! Ты пришёл в мир не для того чтобы курить!
-- Хватит мне нотации читать! Как тебя зовут?
-- Однажды грек, который выпил яд, назвал меня Ментором. Если тебе так удобно, называй меня так. Мне без разницы.
-- Тебе нравится это имя? Ментор!
-- У меня нет эмоций. Они доступны только людям. Тебя называть, как на Земле называли? Иван?
-- Называй меня Иваном, – он задумался. – И что теперь будет со мной? Не понимаю, как это нет времени? Люди живут, стареют. Дома ветшают. Деревья растут и умирают. А как же нет времени?
-- Это всё химико-физические процессы. Не более того. Ты думай о том, что тебе предстоит.
Иван замолчал.
-- Так, где я? Как это место называется?
-- Нигде. – Ментор помолчал. – Называй, если хочешь, «отрицательное пространство». Тебе с твоим трехмерным мышлением этого не понять. Прожил бы жизнь, то всё стало бы в раз понятно. Сам виноват. И увидел бы всё, и понял бы всё. Лишил себя добровольно. С упорством.
-- И я могу увидеть своих родителей?
-- И увидеть и посмотреть, как они погибли и где похоронены. Ты же приехал в Сочи, чтобы утопиться. А не найти могилы родителей, навестить их.
-- Я искал…
-- Угу. Конечно, – казалось, что облако качнулось вперёд-назад.— Написал год назад запрос в мэрию Сочи и не получил ответа. И всё. Решил, что тебя похоронят на одном кладбище с ними. Не похоронят. Они лежат на другом кладбище. Вот. А теперь самое интересное. Мужик с металлоискателем на пляже – владелец того подпольного казино в Москве, в котором ты спустил свою жизнь и квартиры. И ангел-хранитель не зря старался. А ты…
-- Врёшь! – перебил его Иван. – Как это владелец казино ищёт всякую ерунду на берегу?!
-- Я не вру! Никогда! – казалось, что в голосе Ментора зазвучал металл. – Вспомни, какая машина стояла рядом с ним? По стоимости она как раз как твоя одна из квартир стоит. Он сам из Сибири. Приехал на отдых, познакомился со стюардессой, влюбился, женился, родилась дочь. На год младше тебя. У дочери было слабое здоровье. Нужно было лечить. Он с женой искал вариант, как перебраться в Москву. К хорошим докторам поближе. И надо же! Твои родители искали вариант, как перебраться в Сочи, потому что тебе врачи прописали, что нужно жить на черноморском побережье. Два ангела-хранителя устроили встречу твоих родителей и стюардессы. В маршрутном такси. Сочи. Февраль. Ранее утро. Всего три человека там было. Твои родители и она. Был четвертый – водитель. И люди стали разговаривать. И так получилось, что почти договорились. Родители с тобой переезжают временно в их квартиру в Сочи, а они – в вашу московскую.
-- Так, что же случилось? Отчего мои родители погибли? Они должны были погибнуть?
-- Бог дал вам свободу в свободе выбора. Вот и гражданская жена водителя решила накануне, что её любимый гуляет по женщинам. А он просто устал. Пришёл домой, поел и упал спать. Вот она поутру и подсыпала ему слабительное в чай. Вот он гнал свою машину. В туалет спешил. Не справился… три трупа…
-- Они… Они в раю?
-- В раю. Водителя осудили. Его гражданская жена приезжала в колонию. Там они поженились. Отсидел своё. Вышел. У них родилось трое детей, назвали в честь погибших. Две девочки и мальчик. Несколько раз в год ходят на могилы твоих родителей и стюардессы. Если тебе интересно, то они рядом похоронены. Приезжал бы в годовщины их гибели, то встретился бы с кладоискателем.
-- Он, что, на кладбище золото ищет?
-- Нет. К жене ходит. За могилами всех троих тоже присматривает, приплачивает, чтобы обиходить их. Пытался тебя найти. Не получилось. Когда жена погибла, дочка маленькая, здоровье слабое, денег нет. Вот он и собрал металлоискатель. Большой, неказистый, но работал хорошо. Февраль – время штормов в Сочи. Море в себе ничего не держит, от чего может избавиться – очищается. Вот и всё золото, что купальщики летом теряют в воде, море выбрасывают. Опять же ангелы помогают. И ему помогли. Он нашёл большой перстень с крупным алмазом и ещё по мелочи. Этого хватило, чтобы в Москву перебраться для лечения дочери. Ну а там он выбрал бандитскую дорогу. Денег надо много, вот он и не смог найти такую работу. Потом отошёл от этого…
-- Ага. Отошёл… А казино?! – закричал Иван.
-- Если бы ты знал, что он делал раньше, то казино – это не страшный грех.
-- А чего он на пляже делает? Богатый же!
-- Дань привычке. Он каждый год приезжает на годовщину смерти жены. И за три дня до этой даты идёт на пляж. Именно здесь он нашёл те самые драгоценности. Стоял на пляже один, смотрел в небо и призывал свою покойную жену помочь ему, чтобы дочь лечить. Ну не жена - другие помогли. В эти дни он становится очень сентиментальным, помогает людям. Вот и у тебя был шанс пообщаться с ним. А ты… Утонул.
Пауза.
-- Господи!!! – Иван орал в голос. – Прости меня! Какой же я идиот!!!
-- Поздно, – голос Ментора сух, без эмоций.
-- Я готов. – Иван обреченно.
-- Ну, если готов, значит, готов.

Вариант №1

Лето. Москва. Крымский мост. Ранее утро. Над водой клубится небольшой туман. Прохожих нет, только редкие машины проезжают по мосту.
Рядом с мостом стоят двое молодых людей. Иван делает глоток из бутылки шотландского односолодового виски. Предлагает товарищу.
-- Нет, Иван, спасибо. Я же за рулём. Не хочу, чтобы права отобрали.
Иван внимательно смотрит на товарища. Делает глоток, закуривает.
-- Объясни мне, друг Серёга, ты никогда не совершаешь ошибок?
-- Отчего же. Совершаю. Как все. Для чего позвал в шесть утра сюда? Да ещё в воскресенье.
-- Поговорить хотел. Влип я по самые уши. Проиграл всё. Три квартиры проиграл, все деньги спустил. Ничего нет у меня. Да и долгов наделал… -- Иван сплюнул в Москва - реку.
-- Долгов-то много?
-- На пароход хватит, а, может, и на два. Я не считал все. На «Боинг» - точно.
-- От меня-то чего хочешь? У меня нет таких денег. Даже если соберу всё, то не хватит. Чем помочь-то?
-- Не знаю, Серёга, не знаю! Что мне делать? Вот и позвал тебя сюда под мост. Вот, думаю, напиться, да с моста вниз башкой сигануть в реку. И всё. И точка! И нет меня. И нет долгов. Знаешь же, что его называют «мостом самоубийц»?
-- Знаю. Не выход.
-- А ещё, говорят, что в этом мосту одна заклёпка из чистого золота.
-- Говорят, что в Москве кур доят, но я не видал, а ты?
-- И я не видел, Серёжа! Что посоветуешь?
-- Точно не сможешь отдать долги?
-- Точно. – Иван обречённо кивнул, снова приложился к бутылке. – Даже если меня на органы разобрать. Я уже смотрел расценки. Не хватит. И даже на десять процентов.
Серёга присвистнул от удивления.
-- Солидно ты задолжал. Народ серьёзный?
-- Не то слово, – Иван обречённо махнул рукой. Тоска. Хоть вешайся или топись.
-- Ну, это всегда успеешь. Или тебя убьют, разберут на органы или в рабство продадут. Чтобы долг отрабатывал.
Серёга почесал лоб.
-- Бежать тебе надо, Иван. Быстро и далеко. Чтобы не нашли.
-- От этих не убежишь далеко. Найдут на другом конце света. В любой стране.
-- С Дона выдачи нет!
-- В Ростов-на-Дону что ли? И там достанут, – Иван щелчком выбросил окурок реку.
-- Да, нет, Ваня, не в Ростов. В армию беги. В военкомат завтра с утра. Скачками. Просись к чёрту на кулички.
-- В армию? Я что похож на неудачника? «Лох Петров» что ли?
-- Ты очень удачлив! – Серёга саркастично посмотрел на товарища. – Особенно сейчас, выбирая малодушно между мостом и верёвкой.
Иван немного подумал.
-- А ещё варианты?
Сергей пожал плечами.
-- Это то, что мне пришло на ум. Из армии, как и с Дону, выдачи нет. Армия укроет, потребует много, но не выдаст. Познакомишься, встретишь много интересных людей, которых ты сможешь безнаказанно убить! – Сергей улыбнулся. – Станешь другим человеком. А то всё крутился с «золотой молодёжью», для которой проигранные тобой деньги – это папа на карманные расходы даёт.
-- Не тронь моих друзей! – Иван зло посмотрел на друга и сбросил его руку со своего плеча.
-- «Друзья»! – передразнил его Сергей. – То-то ты сейчас со мной под мостом стоишь, а не с ними. У них же денег куры не клюют. Где они?
-- Ну, да. Ты прав. – Иван хмуро кивнул. – Не люблю дисциплину. Равняйсь! Смирно!
-- Ничего. Всё в первый раз. Дисциплина ещё никого не портила.
-- Тебе-то хорошо говорить. Ты уже отслужил своё.
-- И не жалею. На многое смотришь иначе. Особенно на таких дружков, которые ничего не сделали, живут на всём готовом. И ты с ними, голодранец, со школы тёрся. Дружил. В друзья набивался к ним. И что?!
-- М-да уж. И тут ты прав. Помню, как твой отец меня на рыбалку с тобой брал. На Рыбинское море ездили. Ночевали на острове. У костра сидели, уху варили из свежи пойманной рыбы! Одно из самых ярких моих воспоминаний. Плохо мне. Плохо… Эх!
-- Так поменяй всё. Чего ты сидишь под мостом и трясёшься от страха? Помнишь, как детстве: «Сегодня ночью под мостом поймали Гитлера с хвостом!» Не будь с хвостом. А то ухватят за него. Дуй в военкомат. Ни на что не жалуйся. Говори, что здоров, как бык. Всё, как в фильме «ДМБ» у тебя будет. Долгов в казино наделал и в армию смылся.
-- Там комедия! И его кредиторы Улукбек и Максуд – пушистые зайчики из живого уголка детского сада на углу. Но, пожалуй, ты прав. Если что, возьму автомат и буду отбиваться. Терять-то мне нечего уже.
…
Прошло полгода.
Сахалин. Артиллерийский полигон. Утро.
В шеренгу стоят военные КАМАЗы. Рядом крутятся солдаты, офицеры. Невдалеке расположена курилка. Солдаты курят.
Иван расстегнул бушлат, шапка на затылке, затягивается. К нему подходит солдат, в руках крутит письмо.
-- О. Серёга, почта пришла? Письмо с малой родины? С Большой Земли!
-- Ага! – Серёга вскрыл конверт.
Вынул бумагу. Издалека было видно, что это официальный документ. Солдат внимательно прочитал. Расстегнул бушлат, потом куртку, потёр грудь. Снял шапку и засунул её в карман. Было видно, что крупные капли пота градом бегут по остриженной голове, стекают по лицу. Серёга шапкой вытер лицо, голову, шею, снова в карман.
Иван внимательно смотрел на товарища.
-- Чего там? Как ты?
Серёга вздохнул – выдохнул.
-- Дай закурить.
-- Так ты же не куришь?! – Иван удивился.
-- Нормально. Теперь можно. Уже курю.
Взял сигарету умело прикурил. Затяжка, закашлялся, пошатнулся, схватился за столбик. Перехватил тревожный взгляд друга.
-- Всё нормально. Давно не курил. Голова закружилась.
-- Что тебе прислали?
-- А, это? – Серёга помахал документом. – Официальное уведомление о разводе.
-- О как! – Иван удивился. – Я и не знал, что женат.
-- Уже нет. Я ждал этого.
-- Поведай, друг, мне, что случилось. – Иван подвинулся поближе, чтобы не пропустить ни слова.
-- После 9 классов я поступил в техникум в краевой центр. Из деревни приехал. На строителя учился. Думал, вернусь домой, буду строить. Механизатором стал ещё в школе, а вот строителем захотел. И на последнем курсе влюбился. Влюбился. Втюрился до беспамятства. Увидел в кафе и всё! Свет в голове выключили. Стал ухаживать. Но она смеялась. Кто она, и кто я!
-- А кто она?
-- Она … – Серега полез во внутренний карман куртки, достал военный билет.
Там лежало фото девушки. Протянул Ивану.
Красивая блондинка. Длинные волосы, тонкие черты лица. Припухлые губы. Чуть-чуть вздёрнутый носик. Милые ямочки на щеках. Голубые глаза. И в глазах - как чёртики притаились. Неудивительно, что такая могла вскружить голову деревенскому парню.
-- Ты так дырку протрёшь на ней! Смотри! Не влюбись! – Серёга забрал фото и спрятал в карман.
-- Не влюблюсь. – Иван покачал головой.
Иван не стал рассказывать Серёге, что в Москве ему приходилось общаться со многими красавицами. Но на фото действительно была красивая девушка. Её глаза… они манили.
-- Долго я ухаживал. Вернее пытался. Меня все отговаривали. Говорили, что она дочь Лба!
-- О, ё-тать! И кто такой Лоб?!
-- Семён Петрович Печёнкин. Он же Лоб.
-- И почему «Лоб»? Логично же - «Печень»?
-- Он и был поначалу, как рассказывали, «Печенью». Вначале девяностых бандитствовал. Но потом поменяли кличку на «Лба». Он здоровый. Под метр девяноста. Он хватает человека - а хватка у него, как у кузнеца деревенского - и лбом бьёт в лицо. Лицо всмятку. Говорят, что кто-то и умер. Кости носа попали в мозг. Не знаю - правда, или просто брешут. Но страшен. Время прошло, все кто рядом с ним были, сели надолго, а потом и умерли по тюрьмам, да, лагерям. А у него брат старший в милиции – полиции. Сейчас высокий пост занимает.
-- Наверное, он дружков брата и определил на лесоповал, а там уже …
-- Многое болтали. Предупреждали, стращали. А я как телок за маткой привязанный шёл. Куда она, туда и я. На последние копейки покупал ей цветы. Просто, как морок на меня напал. Обмороченный был я. Да и сейчас не до конца оклемался. Как похмелье осталось.
-- Тестю ты тоже не глянулся?
Серёга рассмеялся, махнул рукой.
-- Я никому из её семьи не глянулся. Совсем. Батя её крутой. Самая крупная строительная фирма. Пара ресторанов. Магазины, автосалон. Не считая мелочи, типа автостоянок. Всего не знаю. Меня не пускали в свои дела. Когда дело до свадьбы дошло, так заставили подписать бумагу, что я не претендую на их имущество. Думали, что я на их добро рот разеваю. К бесу оно мне нужно! Мне Каролинка нужна была! Эх! – Серёга сплюнул зло.
Иван усмехнулся.
-- Это как она тебе запала! Через такие унижения прошёл.
-- Ты пойми, я её к себе же звал. В деревню! Там бы всё по-другому срослось! А тут… Стали жить с её родителями.
-- У неё, что квартиры не было? Да не поверю! Папаня крутой, а дочери хату не справил! – Иван недоверчиво покачал головой.
-- Да была у неё квартира. Двести квадратных метров! У нас в деревне и домов таких нет. Папаша её говорит, мол, все будем жить под одной крышей. Домина – дворец! Больше шестисот «квадратов»! Ну, пошёл я в примаки.
-- Куда?
-- В примаки, – повторил Серёга, – это когда в дом жены родителей приходишь. Унизительно, конечно. Особенно, когда тесть строит из себя, мол, он хозяин жизни! Кум королю, сват министру! А ты – ноль без палочки! Устроил он меня к себе на стройку прорабом. И контролировал каждый шаг, целая бригада его шавок в офисе проверяла каждую смету, акты на просвет рассматривали, наверное, на зуб пробовали, а не украл ли я чего от тестя. А тут с работы приехал. Аврал был. Замотанный, с утра маковой росинки во рту не было. Грязный, есть хочу! В глазах темно. Помылся, говорю любимой, мол, накорми меня! А она в ответ: «Мы в ресторане поужинали, и я за тебя не для того замуж выходила, чтобы кухаркой при тебе быть!» И скачками к папеньке, мол, муж меня к плите гонит! Ну, Лоб ко мне. По пояс голый. Жарко ему. Коньяком за версту разит. Крест на груди золотой. У нашего попа медный и то поменьше будет. Орёт, мол, ты, что, сявка, оборзел в корень! Мы тебя, щенка шелудивого, в дом пустили! Живёшь, как у Христа за пазухой! И пузом своим к стенке меня давит. Ну, думаю, как своей башкой чугунной как даст мне по кумполу, так головёнка и расколется, как пустой орех, на мелкие кусочки. Ему-то ничего не будет. Тренированный! Брат ментовской выдаст за несчастный случай, на арбузной корке, деревня, поскользнулся. Когда он прижал меня к стенке, я резко присел. А тестюшка мой ненаглядный впечатался в метровой толщины стенку…
-- И как?
-- Как? Стенка выдержала. На совесть сработана. А Лоб весь в крови без сознания на полу. Я еле успел вынырнуть из-под туши. Много мяса. Не каждый боров перед забоем столько весит. Тут жена с мамашкой ейной прискакали, визжат, как свиньи на бойне, мол, я – убивец, паршивец… Много чего я услышал в свой адрес. У нас мужики так пьяные не все умеют ругаться… да и на стройке не каждый день услышь… Вот тут я и сообразил, что пора «делать ноги». Ходу, кумушки, ходу! Вещички свои в рюкзак кинул, паспорт, прихватил у них пару бутылок коньяка дорогого. И двинул, что было сил. Понял, нельзя автобусом, - поездом. Братик Лба сейчас всё перекроет. На попутках за сутки добрался до родительского дома. Посидели с батей. Подумали. Я коньяк на стол. А он, хоть и не дурак выпить, говорит, мол, убери, для дела сгодится. Военком через два дома живёт. Мы к нему. Отдал я ему два «пузыря» коричневой жижи – коньяка. У того глаза как у быка производителя стали. Чуть не выпали из орбит. Он понимает в нем толк. Говорит, что такой не во всех магазинах в Москве продаётся. Обрисовали ему ситуацию. Он затылок почесал. Говорит, чтобы завтра был в 9.00 в военкомате с вещами, и в тот же день я был в команде на Дальний Восток. Военком позвонил кому-то, чтобы меня отправили как можно дальше.
-- Ты же говорил, что у Лба связи крутые. И, что, не достал он тебя?
-- Пытался. Уголовное дело возбудили. Тяжкие телесные, кража чуть ли не миллиона денег, золота полпуда и ещё чего-то. Вызывали меня в военную прокуратуру, спрашивали, как оно было. Контрразведка дёргала. Следователи рожу кривили. Контрразведка смеялась в голос. Потешалась. Требовала деталей истории. А потом мне со стройки написали, что обо мне разговоры пошли, что чуть Лба не завалил. Даже посылку отправили в знак благодарности. Мироед он и есть мироед. Работяг всегда прижимал по деньгам. Три шкуры сдерёт штрафами. Пашут на него, а потом получается, что ты ему ещё и должен. Избил, писали они, я его. И авторитет его упал. Если такой дохляк как я смог с ним сладить, значит, и другие смогут. Да ещё заявление в милицию написал. А это у них не поощряется. Лоб, писали, чуть дом не разнёс. Навалял под горячую руку и жене и дочке, они виноваты, что меня в дом привели, – вздохнул, затянулся. – Вот и получается, что мне ещё много лет нет ходу из армии. По контракту останусь служить. А, может, и в военный институт пойду. В армии хоть и не сахар, но своих не сдают. Жена сказала, чтобы бросил курить – бросил. Ну, а развелась… – он помахал конвертом. – Я и снова начал. А ты как в армии после института оказался? Не просто же так?
-- Да… – Иван неопределенно махнул рукой.
-- Что тоже бегаешь?
-- Вроде того.
-- Слушай! А как ты все категории в водительских правах открыл? Когда ротный увидел, так сразу тебя за командирскую машину определил. Как сумел? Тебе по возрасту не положено, да и по стажу тоже. Как?
Иван усмехнулся, посмотрел вдаль, словно перенёсся в прежнюю жизнь.
-- В карты выиграл.
-- Как в карты? – Серёга чуть дымом не подавился от удивления.
-- Играли в карты. С нами ГАИшник был. Проигрался в дым. Отыграться хочет. Ставит на кон, что в случае проигрыша откроет все категории в правах.
-- И чего?
-- Я выиграл. Так он выдал через день права. И, как вишенка на торт сверху, – на трамвай и троллейбус. Так что я могу управлять всем транспортом, кроме железнодорожного и воздушного.
-- Сурово. Уважаю. А сам-то водить умеешь?
-- Умею. По Москве гонял – никто догнать не мог.
-- Так, если у тебя дома засада, так, давай дальше в армии и останемся. Понимаю, что тебе дома тебя никто не ждёт, кроме неприятностей?
-- Угу. Не ждут.
-- Долги, Иван?
-- А как догадался?
-- Ты сам рассказал про карты.
-- Угу.
-- Много?
-- На эскадрилью американских бомбардировщиков хватит. Купить можно. Вместе с аэродромом.
-- Ни… себе! И ищут?
-- За такие деньги ищут.
Солдаты, офицеры засуетились.
-- Рота! К машинам! – послышался голос старшины.
Показался командир роты с бутылкой минеральной воды. Вид у него был изрядно помятый, периодически прикладывался к воде, делал большой глоток, кадык на жилистой накаченной шее дёргался вверх-вниз.
Личный состав подбегал к магазинам, переговаривался на ходу:
-- О, дочку «обмывал».
-- Вторая дочь. Он так сына ждал.
-- Бракодел!
-- Он на учениях, ему позвонили, сообщили. Не успеет из роддома забрать.
-- К нему сейчас мать и тёща приехали.
-- О, тёща! Она ему мозг не вынесет, а съест!
-- Нашему ротному? Он сам кого угодно сожрёт на завтрак.
Все построились возле своих машин. Командир роты принял рапорт. Он периодически потирал лоб. Было видно, что ему тяжко.
Командир первого взвода зачитал приказ командира батальона на марш.
-- По машинам! – прозвучала команда.
Эхом она прокатилась по всему строю. Все сели в машины, стали выстраивать колонну.
Иван был водителем на командирском КАМАЗе, УАЗ забрал комбат, его машина поломалась.
Ротный сел, сдвинул головной убор на затылок, приложил бутылку ко лбу.
Иван усмехнулся. Он-то знал, что такое похмелье. Не раз и не два тоже так страдал. Знал, что самое лучшее средство – это принять стопку-две, но не солдатское дело ротному указывать, что делать. Ротный страшен в гневе, а сейчас, с похмелья, так лучше молчать. Иван опустил стекло со своей стороны - такой сильный запах перегара был.
Командир роты был нормальный мужик. По мелочам не придирался, обращался только на «вы», был строг ко всем, включая себя. Устав внутренней службы знал, казалось, наизусть. И в технике разбирался. Водил на автодроме лучше всех в батальоне. Первый раз Иван его увидел болеющим с похмелья. Всегда выглажен, подтянут. Ну, оно и понятно. Не каждый день вторая дочь рождается.
-- Разрешите начать движение, товарищ капитан?
-- Давай. Разрешаю, – махнул ротный бутылкой в сторону лобового стекла. – Только не гони. Не болванки артиллеристам везём. Тихо-тихо. Аккуратно. Понял?
-- Так точно! Понял.
Иван на пониженной передаче вывел КАМАЗ со стоянки, встал в колонну. Впереди него ехал точно такой автомобиль с таким же грузом.
По радиостанции были слышны доклады старших машин и командиров взводов о готовности к маршу.
Когда поступили все доклады, ротный скомандовал по станции:
-- Начать движение!
И поехали, поехали, поехали! Медленно, не более сорока километров в час. Это головная машина едет со скоростью сорок километров, а техническое замыкание несется все восемьдесят.
Сзади на цепях громыхало бревно, точно такие же были прикреплены ко всем машинам. Не очень красиво, и на ротного другие командиры ругались, смеялись, крутили пальцем у виска. Но он был непреклонен. Опыт войны в Афганистане, Чечне, показал, что вот такой доморощенный «горный тормоз», спасал много жизней. Когда взбираешься в горку, машина глохнет, отказываются тормоза, то катишься назад, и просто упираешься в это бревно или брус, и останавливаешься. А у КАМАЗов тормоза – это «болезнь». Часто отказывают. Командир роты берег и людей и технику.
Поехали, поехали!
Кажется, чего проще - крути «баранку», держись «в хвосте» у впереди идущего. Но сон так и накатывается от монотонной езды. Дорога неровная, ухабистая, да и рельеф не из Московской области, где всё гладенько да ровненько, как на блюдечке. Сопки, вверх-вниз, вправо, влево, машина серпантином взбирается почти на вершину, потом так же стремительно вниз.
У «Узбека», земляк служит в разведроте бригады, так он по секрету шепнул, что будут устраивать засады на колонны. Эта весть также «по секрету» разлетелась по роте, и теперь не только соблюдай дистанцию и следи за поворотом, но головой тоже крути - откуда разведчики устроят пакость.
Сопки лесом поросли. То хвоя вечнозеленая, то кустарник такой, что танк спрятать можно - с десяти шагов не увидишь - не то, что группу солдат в маскхалатах.
И каждый всматривался, как мог, в лесистые склоны. Ротный на занятиях рассказывал, что при атаке на колонну подбивается первая машина и последняя, потом расстреливай и колонну и людей. Поэтому задача – деблокировать проезд. Сталкивай машину в кювет, пусть там даже твой раненный товарищ и ты не можешь его эвакуировать. Жизнь одного – это ценность, но на фоне всей колонны и боевой задачи – ничто. Строчка в штатно-должностной книге роты (ШДК). Скорбеть будем потом, а сейчас нужно выполнить задачу.
Так командир роты доходчиво объяснял, что выполнение боевой задачи – самое главное, всё остальное – средства для выполнения задачи.
Колонна идёт. Вверх-вниз. Вправо-влево. Вправо - вниз, с правой стороны склон сопки - жмись к нему, слева - обрыв метров десять глубиной, приятного мало. Пот по спине, ладони вытираешь о тряпку и о штаны. Руль скользит. Пот со лба рукавом куртки отираешь. Даже свежий воздух с улицы не остужает. Напряжение во всём теле.
Впереди, через пять машин раздался взрыв на склоне сопки, и тут же раздался треск автоматных очередей. Откуда стреляли, было нападение – непонятно. Тут же ожила радиостанция:
-- Нападение со стороны сопки. Впереди завал. Работает «дымовуха» (шашка дымовая).
Ротный орёт в гарнитуру:
-- Колонна! Стой! К бою!
Обращаясь к Ивану:
-- Тормози!
-- Торможу! Не тормозится!
Педаль тормоза хлюпала в полик кабины. Иван дёрнул ручной тормоз на себя, машина замедлила ход, потом где-то внутри раздался звук «бздынь», и машина пошла накатом, приближаясь к впереди стоящему грузовику.
Ротный схватил руль:
-- Прыгай, солдат! Я приказываю!
Иван отпихнул здоровенного ротного:
-- Сами прыгайте! У вас дети! Вы и дочку ещё не видели! Быстрее!
-- Я приказываю!!! – рычал ротный. – Рядовой!
-- Быстро прыгайте! Я под склон уведу! – Орал Иван, крутя «баранкой», ловя дорогу. – Врежемся! Полколонны рванет! Прыгайте! Ну! – посмотрел на ротного. – За дочку прыгайте, – в голосе была мольба. – Прошу!!!
Командир роты рванул ручку, высунулся и прыгнул. В боковое зеркало было видно, как он сумел ухватиться за какой-то куст, повис на нем и, только как машина прошла, скатился вниз и побежал следом.
Иван отчаянно крутил руль, но понимал, что кроме как вниз у него не было другого выхода. До впереди стоящей машины осталось не более трех метров, когда он резко начал выворачивать руль влево…
Что такое металлическое ограждение для легковой машины? Непреодолимая стена. Для многотонного грузового КАМАЗа, груженного снарядами? Небольшая заминка. Со скрежетом ограждение прогнулось, спустя полсекунды порвалось…
Машина полетела вниз. Бревно на цепях зацепилось на мгновение за порванное ограждение, цепи натянулись и лопнули со звоном. И КАМАЗ, окрашенный в зеленый цвет, почти вертикально полетел вниз. Груз в кузове по инерции начал смещаться вперед…
Иван закрыл глаза перед землей, вцепился, что было сил в руль…
Белая вспышка…

Ментор.

-- Ты уже можешь снова открыть глаза. Не бойся. Ты снова мёртв. Да, и глаз у тебя нет.
Иван перевёл дыхание.
-- Это была симуляция?
-- Нет. Это не была ни симуляция, ни инсталляция. Это была твоя жизнь. Твой вариант жизни. Вы делаете выбор, и каждую секунду рождаются, появляются миллиарды параллельных реальностей, они пересекаются, расходятся, снова пересекаются, сливаются. Просчитать невозможно. Почти невозможно.
-- Так я же всё равно умер!
-- Ты сейчас умер. Мог попасть в другую часть. А в этой реальности, где ты был, всё идёт своим чередом. Тебя наградили Орденом «Мужества» посмертно. Через два года у того капитана, что ты спас, родится сын. Он назовет его в честь тебя. Тебя похоронят в Москве. Так как родни у тебя нет, то твой Орден передадут в школу. И будут про тебя всем рассказывать, какой ты был примерный ученик. И за могилой школьники будут ухаживать. И на уроках мужества про тебя будут зачитывать сочинения. А на похоронах были твои кредиторы, когда узнали как ты погиб, то принесли самый богатый венок с лентой «От друзей».
Помолчали. Иван переосмысливал пережитое.
-- Но я же всё равно умер.
-- Смерть смерти рознь. Или ты пьяный, убегая от долгов, бросился в шторм. Или пожертвовал собой, чтобы спасти других людей. Всё иное. Жертвенность во имя спасения других! Но тебе, пока, не понять.
-- Я понял. И что теперь?
-- Теперь? Новая реальность. Твой выбор. Новая жизнь, которую ты проживёшь, не помня обо мне. А потом снова вернёшься сюда. И так много миллионов раз подряд. До Страшного Суда…

Вариант № 2

Красноярский край. Лесосибирск. Грузовой причал на Енисее.
-- Егорыч! Егорыч! Ты здесь?
-- Чо? Кого черти принесли? – послышался голос из рулевой рубки судна типа «Ярославец».
На палубу вышел кряжистый, крепко сбитый мужик лет шестидесяти. Рукава тельняшки были закатаны по локоть, он вытирал руки грязной от смазки тряпкой.
-- А, это ты, Михалыч, чего хотел? – спросил Егорович у мужика на берегу.
-- Да вот, пацан тебя ищет.
Михайлович кивнул на Ивана. Оба стояли на берегу рядом с деревянным трапом.
-- Ты кто? – неприветлив Егорович. – Чего надо?
-- От Комника Петра Кузьмича. Из Москвы. – Иван задрал голову вверх, открытую ладонь «козырьком» к бровям, периодически отмахиваясь от насекомых.
-- От «Комка», значит. – Егорович помолчал. – Это про тебя он звонил. Как зовут-то?
-- Иван.
-- Поднимайся, – он махнул грязной тряпкой в сторону судна, сам достал папиросы.
Постучал мундштуком о пачку папирос, прикурил от спички коротким жестом, по привычке закрываясь от ветра, которого не было. Обгорелую спичку спрятал под донышко лотка коробка.
Иван поднимался по хлипкому трапу, который прогибался под его тяжестью. За спиной на одном плече висел тощий рюкзак. Пару раз его клонило в сторону.
Егорович молча, внимательно смотрел на поднимающегося Ивана, не предпринимая никаких движений, чтобы помочь ему.
Последние ступени Иван взбежал. Протянул руку.
-- Иван, – представился.
Егорович посмотрел на протянутую руку, щелчком отбросил окурок в реку, сплюнул следом. Посмотрел, как быстрое течение относит окурок и плевок.
-- Пошли, – Егорович, не пожав руки, развернулся и через нос судна, в обход рулевой рубки, повел в трюм.
За дверью в рубку по правому борту был спуск. Семь ступеней по металлическому трапу вниз. Потом направо. Слева дверь каюты. Егорович толкнул её. Один иллюминатор, под ним стол, по бокам два рундука. Одна постель заправлена армейским одеялом, полоски выровнены, подушка взбита, углы расправлены. Вторая – обычный дерматин.
-- Присаживайся. Рассказывай. – Егорович показал на топчан напротив.
Иван порылся в рюкзаке и вытащил бутылку дорогого виски в деревянной коробке. Поставил на стол. Поднял выдвижную крышку, продемонстрировал бутылку выдержанного напитка, обложенную соломой.
-- Ну, за знакомство!
Егорович сердито посмотрел на бутылку. Засопел и ударил кулаком по столу. Бутылка подпрыгнула. На кисти была заметная крупная выцветшая татуировка: военно-морской якорь, обвитый канатом, и снизу надпись «ТОФ».
-- Ещё раз увижу бутылку – засуну тебе в зад и выброшу за борт. Понюхаешь пробку – то же самое. Заруби себе на носу, если хочешь остаться, – «сухой закон» до конца навигации! Из коробки лучше скворечник сделай! Вон, и сено уже для гнезда лежит! У меня на борту алкаш! Зашибу! Понял?
-- Понял. – Иван спрятал бутылку.
-- Докладывай, кто такой, откуда.
Иван представился.
-- Из Москвы, значит. И чего тебе там не сидится?
Иван пожал плечами.
-- Так получилось.
-- Получилось, – передразнил его Егорович. – Если бы не долг перед «Комком», шиш бы я тебя на борт пустил. Служили мы с ним вместе срочную на ТОФе. Эх… было время и дело. Вот тогда я и поклялся, что в долгу неоплатном у него. А тут он мне звонит и говорит, чтобы я тебя на борт взял в команду, и долг прощён. На одну навигацию, а там мы с тобой сами разберёмся. И у меня в запой ушёл моторист. И тут тебя из Москвы десантом. М-да, дела.
Помолчали. Егорович бросил быстрый взгляд на Ивана:
-- Комник тебе не рассказывал про мой долг перед ним?
-- Нет. Не говорил.
-- Значит, не счёл нужным. Документы какие есть?
-- Вот, – Иван начал выкладывать, – паспорт, диплом, права водительские и документы на право управления судном, допуск по энергоустановкам.
Егорович стал рассматривать документы на управление судном. Посмотрел даже на просвет.
-- Вижу, что «липа», но выглядят, как настоящие. Комник сделал?
-- Он. Сказал, что права настоящие, а вы меня, мол, научите управлять.
-- Руки покажи, ладони, – потребовал Егорович у Ивана.
Тот протянул раскрытые ладони.
-- Да, паря, – цокнул он языком. – Ручки-то у тебя мажористые. Тяжелее стопки с виски не держал. Как же ты с дизелем управляться-то будешь? Да у штурвала стоять?
-- Буду! – Иван упрямо тряхнул головой. – А мозоли – дело наживное. Вам про меня Пётр Кузьмич ничего не рассказывал?
-- Нет. – Егорович покачал головой.
-- Значит, не счёл нужным. Показывайте дизель. Я автодорожный заканчивал. И люблю двигатели.
Егорович отвёл его в машинное отделение.
Слева от трапа, по которому они спустились в трюм, находился дизельный двигатель.
-- ЯМЗ, точно такой же, как и на КАМАЗе, – осмотрел его Иван. – Знаю его.
Рядом стояли станки токарный и фрезерный. Иван включил их поочередно. Осмотрел. Выдвинул ящики с инструментами под верстаком. Переложил пару ключей из ящика в ящик.
-- Здесь рожковые лежат, а эти случайно попали к накидным. Непорядок, – пояснил он.
Над дизелем расположена лебедка для снятия крышки двигателя при ремонте. Иван проверил её работоспособность. Потом проверил уровень топлива в баке и уровень масла. Вытер руки промасленной тряпкой.
-- Смогу! – Иван тряхнул головой.
-- Посмотрим. – Егорович был угрюм. – Пошли в рубку.
На мостике капитан вводил в курс дела нового члена экипажа. Не позволял руками ничего трогать.
Потом спросил:
-- Стрелять умеешь?
-- Стрелять? Из чего? В кого?
-- Еды мало. Очень мало. Я взял на одного. И только в рейс. А тут ты мне на шею свалился. И сидеть сейчас будем на берегу пару дней, пока портовые у себя порядок наведут и нас загрузят. Вот и предлагаю смотаться на охоту. Тут недалеко. Сейчас утки должны прилететь. Набить штук пяток, забить холодильник. Как ты?
-- Нормально. Но ружья у меня не было. Стрелять стрелял.
-- Стрелял, говоришь. На-ка, собери!
В углу рубки стоял металлический ящик под замком. Оттуда капитан достал ружьё в чехле. Оно было в разобранном состоянии.
Иван покрутил его и с третьей попытки собрал в единое целое. Переломил, посмотрел в стволы. Потом защёлкнул замок, взвел курки, нажал на спусковые крючки. Оба сухо щёлкнули. Прицелился на верхушку дерева, проверил, не сбит ли прицел и мушка. Передал ружьё Егоровичу.
-- Так?
-- Так. Вот тебе 4 патрона. Заряды береги. Мелкая дробь на птицу водоплавающую. Пошли! – он махнул рукой на выход. Потом достал большую связку ключей и запер все двери на судне. Спустились на берег.
-- Михалыч! Михалыч! Ты здесь? – крикнул Егорович.
-- Да здесь я! Кому не спится? – Михалыч вышел из-за штабеля досок.
-- Михалыч! Я возьму у тебя лодку?
-- Далече?
-- Километров пять вниз, в заводь на утю.
-- Бери! Бензина потом заправишь. – Михалыч махнул рукой и пошёл вновь за штабель.
-- Пошли! Помогай!
Иван с Егорычем подошли к одной из лодок, в большом количестве вытащенных на берег.
-- Вот его «Казанка». Давай на воду спускай!
Вдвоём они быстро столкнули на воду лодку. Веслом оттолкнули от берега. С третьего раза завёлся мотор. Пошли вниз по течению.
Перекрывая шум мотора и ветра, Иван прокричал:
-- А за судном кто посмотрит? Всё в порядке?
-- Всё в порядке. Михалыч и посмотрит. Он раньше был капитаном. Лютый был капитан. Баржи таскал по Енисею. Звериное чутьё. Ночью идёт. Где топляк, где «маломерка» с браконьерами чует. Обойдёт или по ГГС так обматерит, что те улетали на скорости от него. В какой-то год Ангара обмелела. Вода упала. Камни торчат. Никто не пошёл. А он провёл и туда, и назад. Даже не царапнул. Сам у штурвала стоял. «Синька» его сгубила. – Егорыч для наглядности шлёпнул себя тыльной стороной ладони по горлу. – Списали его вчистую на берег. Навсегда. Семья и распалась. Он всё оставил в Красноярске и сюда перебрался. Вот в порту и околачивается. Не может без реки и пароходов. Но на борт не поднимается. Вообще. Никогда. Я сам его звал и в гости и хотел в команду взять. Ни в какую. Стакан бросил. Только чай. Но от реки отойти не может ни на шаг. Браконьерничает по-тихому. За судном посмотрит. Его тут слушают. Кулак - что веслом огреет. Он и свою команду в своё время держал в узде. Никто чихнуть без его разрешения не мог. Все рвались к нему. Зазря никого не обижал, но чтобы был порядок флотский, и в деньгах не жадный был. Заработал – получи. Вот и у меня никто не будет пить в навигацию. Хозяину деньги нужны. И мне тоже. Только успевай, оборачивайся в рейсе. Зимой на ремонте отдыхать буду. Сейчас прибудем.
Показался плёс в небольшой заводи. Егорыч аккуратно, легко вывел лодку на песчаный берег. Выскочили, вытащили на берег. Он отдал Ивану ружьё, четыре патрона, сам тоже с ружьём.
-- Значит, так. Ты – налево, я – направо. Встречаемся здесь через два часа. Если кто-то не вышел, ждёт час и идёт искать второго. Ступай вдоль берега. Не шуми. Смотри, что под ногой. Увидел утку – не бей на воде. В кустах может быть другой охотник. Поднимай её в воздух, влёт бей. Понял?
-- Угу! – Ивану не терпелось пойти на охоту и проявить себя, принести добычу, доказать, что он достойный член команды Егорыча.
Через два часа Егорович вернулся к лодке, нёс двух селезней. Иван сидел за лодкой и что-то стирал в реке.
-- Ты чего стираешь? Кровь застирываешь или грязь?
-- Да, тут такое дело… -- оторвался от стирки Иван.
Капитан увидел, что Иван ниже пояса голый и босиком.
-- Иду я тихо. По берегу. Высматриваю уток. Готов стрелять. Тут слышу треск, шум, хрип. Утки взлетели, но далеко. Я вскинул, стал выцеливать. Сам думаю, что за злодей шумит. И сам смотрю краем глаза, что какая-то серо-коричневая масса в мою сторону ломится. Именно ломится. Деревья сухие валятся, живые деревья гнутся.
-- Медведь? – капитан вскинул голову.
-- Он самый.
-- Забыл тебя предупредить. Они сейчас из спячки зимней выходят. Страшные. Голодные. И пробку из зада выдавить не могут. Экскременты у них в прямой кишке каменеют за зиму. Вот они давят из себя. Злые. Хоть и ослабли за зиму, но страшный зверь. И чего ты?
-- Чего-чего! На дерево полез от него. Ветер от него шёл, он меня не учуял. Или учуял, но ему не до меня было. Залез повыше. А он в мою сторону идёт. И под моим деревом и присел…
-- И чо?
-- Чо-чо! Ничего! Один внизу просраться не может, а другой наверху остановиться!
Капитан стал смеяться, пополам сложился.
-- И долго сидел?
-- Пока он не ушёл. Чего ржать-то! Страшно же!
-- У медведя получилось?
-- Подо мной – нет. Он дальше пошёл. Я за двоих постарался. Потом сполз с дерева и сюда. Вот. Стираю. Немного осталось. В машинном отделении просушу.
Егорыч смахнул слёзы от смеха:
-- Ладно, верхолаз, пошли на судно! Штаны одень! Не стрелял?
-- Бекасиной дробью? В медведя? Не идиот. Ружьё в лодке, рядом патроны.
Против течения лодка шла натужно. Подошли к заправочному танкеру.
-- Эй, живые есть на борту? Мармуда, ты там?
-- Кто спрашивает? Дешевого топлива нет! – послышался голос на палубе.
-- А у тебя никто и не спрашивает дешевого. Качественного отпусти!
Через леер перевесилась голова.
-- Ой! Егорыч! Ты же вроде как с утра на своей посудине был, а сейчас на «маломерку» пересел? Махнул что ли?
-- Ага. Не глядя. Ключ в ключ. Чего зубы сушишь? Конец кидай. Пару канистр зальёшь.
С борта свесился канат. Егорыч мастерски завязал его вокруг ручки канистры, дёрнул.
-- Вира!
Канистра поднялась наверх. Через пять минут спустилась вниз. Капитан перелил бензин из канистры в бак двигателя, потом снова отправил на заправку канистру.
-- На мой счёт запиши. Домой пойду - заправлюсь и эти две канистры оплачу.
-- Сделаю! Лишнего тебе не запишу. Михалычу наше с кисточкой! А это что за парень у тебя?
-- Моторист мой новый.
-- А штаны чего мокрые? Обделался с испугу-то?
-- Неудачно лодку от берега отталкивал вот и в воду оступился.
-- Вона оно чо! Понятно. Бывает! Покедова!
-- И тебе не кашлять!
Когда отошли на приличное расстояние, Иван спросил:
-- Отчего Вы не рассказали про меня, что я… это… медведя встретил.
-- Зачем? Чтобы потом всё пароходство потешалось? И тебя называли «гадким утёнком»?
--Почему «утёнком»?
-- Пошёл на утку охотиться и обгадился. Поэтому и «гадкий утёнок». Прозвища в армии и на флоте приживаются навсегда. Вон, на танкере Мармуда заправляет. А почему он Мармуда? Никто уже и не помнит. Но посмотришь на него и понимаешь, что иначе и не могла назвать его. Мармуда он и есть Мармуда. И откликается он на неё.
Вернули лодку. Поднялись на борт своего судна. Оставшееся время Егорыч обучал Ивана теории судовождения и жизни на судне. Гонял по всему судну, заставлял запоминать многочисленные названия, как действовать в аварийной обстановке.
Затем началась погрузка груза. Это были контейнера. Под замком, опечатанные. Сверху на контейнеры поставили два новых автомобиля. Оставшееся пространство на корме было забито коробками с консервами.
Егорыч лично смотрел, как опускали портовые докеры контейнеры. Крепил к палубе. Автомобили также лично крепил. Ворчал, что центр тяжести высок. Осадка низкая. На советы, чтобы убрал балласт с киля, посылал советников так далеко и виртуозно, что Иван поневоле пополнил свой словарный запас новыми идиоматическими выражениями.
Погрузка окончена. На очереди выстроилась уже вереница судов.
-- По местам стоять согласно вахтенному расписанию! Отдать швартовы! Ну, с Богом! – капитан широко перекрестился и крутанул штурвал.
Иван принял канаты, которые сняли с портовых кнехтов, уложил на палубе, как его учил Егорыч. Потом бегом спустился в машинное отделение. Первым делом проверил, задраены ли иллюминаторы. Капитан строго-настрого запретил открывать. Никогда! Рассказал, как несколько судов на Байкале затонуло из-за открытых иллюминаторов, да и «Булгария» на Волге с людьми ушла на дно из-за этих открытых «окошек».
Казалось бы, ну, река, не море же! Но Енисей - единственная река в мире, которая течет не по ходу вращения Земли, а наоборот. Амазонка тоже так течет. Но всего 140 километров, а Енисей – 700. И не на Юг, а на Север. Четверо суток до Дудинки, или, как его называли речники «Лос-Дудинка», а если идут в Игарку – то это «Нью-Игарка». Ивану показались месяцем. Когда ночью Егорыч ему командовал:
-- Парень! Отбой! На сон четыре часа!
Иван засыпал уже в полёте к своему топчану – рундуку.
Но как-то втянулся. Научился спать вот так, короткими паузами. Капитан строго требовал от него неукоснительного выполнения своих обязанностей. Поначалу он гонял по устройству двигателя, правилам его эксплуатации. Требовал, чтобы станки все были смазаны, обслужены. В машинном отделении он требовал почти стерильной чистоты.
Затем Егорыч перешёл к обучению Ивана устройству судна. От самой высокой точки – антенны до балласта, расположенного в киле.
И не просто, а назубок.
Мог внезапно показать огоньком зажжённой папиросы:
-- Что это за хрень? Быстро! А это что за пимпочка, и на хера она нужна?!
Сидеть не было времени. Егорыч требовал, требовал, требовал.
Потом он начал обучать азам судовождения. И опять нещадно требовал. Когда Иван допускал ошибку, то получал подзатыльник или чувствительный удар в плечо, спину. Несколько раз ему хотелось всё бросить, но, помня, что его ждёт, закусывал нижнею губу и делал, что требовал капитан.
На третьи сутки, под вечер, внезапно налетел шквалистый ветер. Он начал раскачивать судно в бортовой качке. Капитан стал разворачивать судно, пытаясь поставить его носом к волне. С кормы раздался треск.
-- Быстро проверь груз! – взревел Егорыч, ворочая штурвалом.
Иван рванул наверх, в дождь, качку, ветер. Непогода заливала глаза. Казалось, что вытяни руку – и не увидишь пальцев. Всё мокрое, осклизлое. Качка, ветер сбивал с груза тело Ивана. Он цеплялся, пыхтел, тужился, но лез наверх.
Большие коробки, расположенные наверху, еле держались. Удерживающие фалы лопнули.
Автомобили уцелели.
В машинном отделении лежали запасные цепи лебёдки.
Иван, чуть не сломав шею, скатился с груза, ринулся в рубку:
-- Фалы наверху лопнули. Груз вот-вот сорвется. Я сейчас цепи запасные… -- сбиваясь, прохрипел он.
-- Давай, давай, сынок! Давай! Сам! – кричал капитан, борясь с непогодой.
Ивану удалось, борясь ветром, качкой, закрепить груз. Он несколько раз поднимался наверх, рискуя сломать себе шею или просто вывалиться за борт.
Ветер стих, дождь пошёл тише, волна немного успокоилась.
Иван сидел на палубе, прижавшись спиной к грузу. Он выбился из сил. Не мог даже подняться, чтобы спуститься вниз. Просто сидел, положив руки на палубу, и тяжело дышал.
Вышел капитан. Он поставил судно носом к волне, отдал якорь. Не взглянув на Ивана, он подёргал цепи, остальной крепёж, поднялся наверх, проверил, как закреплён весь груз. Только после этого подошёл. Закурил, встал напротив Ивана.
-- Сил нет?
Иван с трудом поднял голову. Не ответил.
-- Ну, давай, помогу.
Закинул руку себе на плечо, подхватил и начал поднимать.
-- Ну, и тяжёл же ты, парень! Надо тебе пайку урезать, а то трудно мне тебя тягать. Схуднуть тебе нужно кило на двадцать. – обратил внимание на его кисти. – Ух! А, что с руками-то?
Иван изодрал кисти рук. Во многих местах они были порваны. Кровь текла, смешиваясь с водой, растекалась по палубе.
-- Эх, паря! И палубу изгадил кровью. И потом скажешь, что не можешь движку ремонтировать и вахту у штурвала стоять, палубу драить! Непорядок! Специально членовредительством занимался? Отдохнуть решил?
Егорыч выговаривал ему, сам внимательно рассматривал кисти, проверяя все ли пальцы на месте, сжимая его пальцы в кулак и разжимая.
-- Симулянт, ты, Ванька, симулянт! Ладно. Будем тебя лечить. По-флотски.
Поддерживая, спустились в машинное отделение. В углу стояла жестяная банка с отработанным машинным маслом.
Егорыч взял Ивана за руки и быстро опустил кисти в чёрную жижу. Иван взвыл, пытаясь вырваться. Капитан удерживал. Тогда Иван попытался ударить головой в лицо. Но капитан легко отклонился, не выпуская рук. Усмехнулся – ощерился.
-- Тихо. Тихо. Потом подерёмся, если захочешь. Терпи. Терпи. Бог терпел и нам велел.
Через пару минут он сам вынул руки, держа их над жестянкой, куда текло, капало масло. Внимательно осматривал.
-- Вот и хорошо. – удовлетворённо кивнул он.
-- Ты хочешь, чтобы у меня гангрена началась?
-- Вот так ничего не будет. В нефтепродуктах никакая живность не живёт. Сейчас отмоем руки, зальём йодом, забинтуем. И всё заживёт. В рейсе, как сейчас, врачей нет, вот сам и крутишься, как можешь. Вызывать вертолёт сан.авиации тоже не всегда получится. Да, и не всегда они прилетят.
Ивану приходилось постигать азы новой жизни, которую он только в кино и видел.
Выстояв очередь в порту Дудинки, встали под разгрузку. Грузчики, докеры приветствовали Егорыча. Было видно, что он им давно знаком. На Ивана они с любопытством смотрели.
-- Хм! Очередной моторист у «Жида»! Не держатся они у него.
-- Не понял, – удивился Иван. – А почему «Жид»?
-- Увидишь. Он за копейку удавится. Глядя в оба! И мотористов он не любит. Дай-то Бог, чтобы кто-то выдержал с ним две навигации. Кто сам убегает, кого он выгоняет. Была у него одна история с мотористом… Он теперь их на дух не переносит. Будь его воля, так он вешал бы своих мотористов на мачтах как украшение. Так что не рассчитывай на вторую навигацию с ним!
-- Да ну! – Иван недоверчиво покачал головой. – Куда же он без моториста-то?
-- Мог бы он в одного управиться, так бы и сделал. А так… Необходимое зло. Терпит.
Пока стояли под разгрузкой, к Егорычу заходили в рубку люди. Они приносили какие-то пакеты, свёртки, пластиковые вёдра.
Потом Иван понял, что это была всевозможная рыба. Свежемороженая, плотно укутанная в пищевую плёнку. В пластиковых вёдрах – солёная. И несколько вёдер чёрной икры.
То, что в Енисее водится осётр и стерлядь, Иван уже видел, но, чтобы вот так икру… Вёдрами… Не видел.
Из холодильника капитан выгреб все продукты. Засунул, запихал, забил рыбу и икру.
В обратный путь они пошли почти налегке. Шли почти неделю. Нелегко идти против течения такой могучей реки, как Енисей. Егорыч обучал Ивана мастерству судовождения. Руки почти зажили. Штурвал надо было держать крепко. Иван старался.
Питались они на обратном пути ничуть не лучше: макароны, тушенка. Егорыч каждый день открывал холодильник и проверял, не съел ли чего Иван из северных рыбных запасов.
«Вот, ведь точно, жид!», думал про себя Иван, глядя на ежедневную ревизию припасов.
Не доходя до деревни Атаманово, Егорыч встал на якорь, кому-то позвонил. Было видно, что он нервничает. Стоял на палубе, осматривая в бинокль берега и русло реки, постоянно курил. Позвал Ивана:
-- Слушай сюда, молодой. Если я крикну «Полундра», ты быстро метнёшься к холодильнику и всё, что там есть, вываливаешь по правому борту. Понял?
-- Понял! – Иван кивнул.
Ему почему-то очень хотелось, чтобы так оно и случилось, и капитан лишился своего браконьерского товара и предполагаемого навара. Патологическая прижимистость Егорыча очень раздражала его. Макароны по-флотски у него уже поперёк горла стояли.
Но всё обошлось. К судну подошла одна моторная лодка, потом другая. Поднялись люди по верёвочной лестнице. Разговоров было мало. Поздоровались. Спустились на камбуз. Погрузили в сумки товар, рассчитались с капитаном. Тот тщательно пересчитал деньги, периодически внимательно рассматривая то одну, то другую купюры.
Иван прикинул, что немало денег. Очень даже прилично… На хорошую иномарку из автосалона хватит.
Попрощались. Люди погрузили товар у лодки и быстро отошли. На высокой скорости они скрылись за излучиной реки.
-- Молчи! Ничего не видел. Понял? – капитан сурово посмотрел на Ивана.
-- Не моё дело, – он лишь пожал плечами.
В душе он надеялся, что тот поделится с ним малой толикой денег.
«Жид, он есть жид!», крутилось в голове у Ивана. Обидно было.
Не доходя, Песчанки, считай, что уже Красноярск, наперерез их судну бросились два катера, с которых приказали остановить судно и принять досмотровую группу.
Капитан выполнил приказ. Сбросили ту же верёвочную лестницу вниз. Поднялось шесть человек. Представились. Россельхознадзор и Рыбоохрана.
Было видно, что Егорыча знают.
-- Чего надо? – Егорыч был хмур.
-- Досмотр, Егорыч, досмотр, – старший был улыбчив, поздоровался с капитаном за руку.
-- Досмотр, досмотр. Всю палубу затопаете. У моториста клешни болят. Мне, что ли, за вами потом драить? Сейчас придём за грузом, там – хозяин. И он скажет, что я судно в грязи содержу? И уволит меня к чертям морским! Так?! И кто виноват?
-- Не ворчи, Егорыч! Мы быстро, – примирительно ответил ему старший. – У тебя всё чисто?
-- Было чисто, пока вы не пришли, – ворчал капитан.
-- Незаконно перевозимая или незаконно выловленная рыба, икра есть? – это уже выступил лощённый из Россельхоза.
-- Пара банок консервов внизу есть. Пойдёт? – хмур и напряжён капитан.
-- Незаконная.
-- Не было. Если вы с собой не принесли, чтобы потом найти у меня.
-- Да ладно, ты же знаешь, что мы так не поступаем, Егорыч! Ты чего? – старший улыбался.
-- Ты не поступаешь. Другие поступают. Я их впервые вижу, – капитан кивнул на остальную группу. – Вчера не поступал, сегодня поступишь. Начальство сказало «палок» нарубить, вот ты и будешь шкодничать. Не первый год живу, насмотрелся я таких групп.
Приступили к досмотру.
-- Малец, дуй вниз, чтобы они чего не положили или не прихватили. Народу много. Мельтешить будут. Не люблю суеты.
Проверяющие с Иваном спустились вниз, Егорыч остался на палубе, опёрся о рубку плечом, хмуро смотрел вперёд и непрестанно курил, сплевывая за борт.
Через пятнадцать минут поднялись проверяющие.
-- Ну, что нашли? – хмуро поинтересовался капитан у старшего досмотровой группы.
-- Ничего не нашли, – весело ответил он. – Я же сразу говорил, что зря время потеряем, – обращаясь к своим спутникам. – Спускаемся к катерам и снова ждём в засаде.
Досмотровая группа сошла с судна. Последним был старший. Протянул руку капитану:
-- Извини, Егорыч, за беспокойство. До свиданья!
-- И вам не болеть!
Егорыч пожал руку. В этот момент Иван заметил, что из одной ладони в другую перекочевали купюры. Краешек было видно. Старший быстро сунул руку в карман, помахал и ловко спрыгнул вниз.
Подождали, когда проверяющие уйдут за косу.
Капитан прикурил новую папиросу, посмотрел тяжёлым взглядом в глаза Ивану:
-- Почему не сдал? Внизу были без меня. Почему не донёс?
-- А зачем? – Иван недоумённо пожал плечами. – Мы с вами одна команда. Вы меня приняли. Есть общий знакомый. Да и идти мне некуда.
-- Некуда идти, – вкрадчивым шёпотом произнёс Егорыч. – Некуда ему идти!
Срываясь на крик, выплюнул папиросу за борт, схватил Ивана за воротник и приподнял над палубой немного.
-- Говори! От кого прячешься?! От закона или людей? Или ты этот… алиментщик?! Детей «настрогал», а сам - в Сибирь?
Потом немного успокоился, опустил на палубу Ивана.
-- Нет. Не думаю, что от алиментов скачешь зайцем. «Комок» такого бы не отправил ко мне. Сразу бы за борт. Он знает. Так от кого бегаешь? Только честно!
-- От людей, – признался Иван.
-- Расскажи.
-- Вам лучше не знать, капитан. Лучше не знать. Это моя ноша.
-- Его ноша, – усмехнулся Егорыч, прикуривая новую папиросу. – Сказал бы, что твой крест. А тут ноша. Скажи, что правит миром?
-- Деньги, секс! Или секс и деньги! Не знаю, что первично, – Иван чётко выпалил.
-- Фрейда начитался. Тьфу на него! – Егорыч выплюнул длинную, желтую от никотина слюну в Енисей. – Ты хочешь сказать, что сибиряки с казахами в сорок первом за секс и деньги отбросили немца от Москвы? Или Егоров с Кантарией за деньги Знамя Победы над Рейхстагом подняли? А, может, сибирские пацаны в Грозном в новогоднею ночь умирали тоже за секс? Дурак ты, как и твой Фрейд.
Перехватив недоумённый взгляд Ивана, пояснил:
-- Дочка у меня на психолога училась. Тоже поначалу квакала, что Фрейд прав. Но жизнь всё по местам расставила. Эх, – тяжело вздохнул, затянулся, – лучше бы Фрейд был прав. Воруй и занимайся сексом. Вот и вся жизнь. Как у животных. Ладно. Отходим. Потом поговорим.
-- Вопрос можно? – спросил Иван.
-- «Можно козу на возу» и «Машку за ляжку тоже можно», а на флоте «прошу разрешения», – буркнул капитан.
-- Прошу разрешения задать вопрос.
-- Валяй, – махнул Егорыч.
-- Старший вас предупредил о засаде?
-- Не твоего ума дела, но так и быть, отвечу. Да. Он меня предупредил. До нас несколько судов прошло, и никто не позвонил, по рации не шепнул, что впереди нас ждут. Вот и пришлось груз сбросить раньше. Обычно в порту разгрузки. Вот и верь после этого людям.
Пришли через несколько часов в грузовой порт Красноярска. На берегу уже ждал судовладелец.
Здоровый мужик, под метр восемьдесят, лет шестидесяти, пышущий здоровьем, улыбается во весь рот, полный фарфоровых зубов. На шее золотая цепь толщиной в большой палец. Большие швейцарские часы в золотом корпусе. Такие не у каждого хорошего коммерсанта в Москве увидишь, отметил про себя Иван.
Дорогой костюм от Армани сидел на нём, как влитой. Дорогие туфли. И перстень на руке, крупный изумруд в обрамлении россыпи бриллиантов. Безвкусно, но было видно, что очень дорого.
Он легко взобрался на палубу. Поздоровались. Капитан представил Ивана.
-- Виктор Иванович, – представился судовладелец. – А это, что у тебя с руками?
Кисти у Ивана были частично ещё замотаны бинтами и лейкопластырем.
-- Когда шли на Север, груз чуть не сбросило от ветра. Вот он и спас, – хмуро произнёс капитан.
-- Молодец! – Виктор Иванович хлопнул Ивана по плечу.
Рука тяжёлая, чуть присел от неожиданности.
-- Значит, обкатался парень с тобой, Егорыч? – обращаясь уже к капитану.
-- Разберемся! – хмур капитан.
-- Ты его береги! Где я тебе в разгар навигации моториста найду? Этого ты случайно нашёл. Мотористов больше нет. Зимой можно найти, а сейчас – нет.
Хозяин и капитан зашли в рубку. Там бегло просмотрели судовой журнал. Хозяин развернул ежедневник и что-то читал. Потом капитан достал деньги, передал ему пачку.
Через час хозяин ушел, пожелав удачи Ивану. Ещё через час судно встало под разгрузку того малого груза, что доставили из Дудинки.
Вечером, заперев все двери, капитан позвал Ивана.
-- Поедем со мной. Поможешь отвезти гостинцы.
Рядом с КПП порта стояла старая машина. Егорыч открыл багажник, там лежал один из мешков, который сгрузили под Атаманово неизвестным.
Перехватив удивленный взгляд, пояснил:
-- Я им второй комплект ключей дал, чтобы они мне забросили. Садись, поехали.
Иван впервые был в Красноярске и крутил головой, обозревая улицы. Переехали через мост, приехали в район новостроек, спальный район. Иван запомнил адрес.
Первый этаж. Пыхтя, вдвоём - капитан и моторист, подняли мешок на первый этаж. Егорыч своим ключом открыл дверь. Были слышны голоса, работал телевизор.
Вышла молодая женщина в фартуке, полотенцем вытирала руки. Густые русые волосы схвачены в хвост. На пол-лица огромные голубые глаза. Большие печальные глаза с множеством мелких морщин вокруг.
-- О, папа! А мы тебя завтра ждали! Опять на сутки раньше управился?
-- К вам спешил. Как дела?
Женщина подставила щеку, Егорыч, внешне суровый, чмокнул нежно дочь в щеку.
-- А вы кто? – это уже к Ивану.
-- Моторист у меня новый.
-- Иван, – представился.
-- Анна.
Из комнаты раздался детский возглас:
-- Деда приехал!!!
-- Иду, иду, – засуетился Егорыч.
Иван пошёл следом. В инвалидном кресле у стола, на котором стоял видавший виды компьютер, но с большим монитором, сидела девочка лет семи. Ручки её были скручены болезнью. Маленькие ручки были вывернуты к подмышкам. Ножки, тоже маленькие, были изуродованы болезнью.
Блондинка. Огромные, от матери, глаза небесного цвета на пол-лица светились от радости свидания с дедом.
На носу у девочки на тонкой резинке был нос, как у Буратино, из плотной бумаги. Заострённый, со смятым кончиком.
Дед подбежал к внучке. Аккуратно снял бумажный нос, обнял и долго не отпускал. Девочка, как могла, скрюченными ручками обняла деда за шею.
Ивану стало неловко. Не по себе. Вышел из комнаты.
Он хотел уже обуться тихо и выйти из квартиры, но его перехватила Анна:
-- Вы куда?
-- Да, это… Пойду я. Капитан просил помочь донести… Всё. Пойду. Подожду на улице. Покурю.
-- Никуда я вас не опущу. Сейчас будем кушать. Почти всё готово. Знаю я отца в рейсах. Всё гонит и гонит. И сам не питается нормально, и другим не даёт. И даже ничего слушать не хочу. Вон там ванна – мойте руки. Потом за стол.
Ивану было страшно неудобно. Как-то стыдно. И одновременно ему не хотелось никуда уходить. Вообще. Никогда. Его манили эти печальные глаза и запах этой женщины. Запах всей квартиры. Домашний уют.
Он сел на краешек стула на кухне. Женщина очень быстро перемещалась на небольшой кухне, казалось, что в руках у неё всё горит. Иван поймал себя на мысли, что ему нравится смотреть на неё. Сидеть и смотреть на Анну.
-- Откуда вы, Иван? – не отрываясь от плиты, спросила Анна.
-- Из Москвы.
-- Ух ты! – Она быстро бросила через плечо удивлённый взгляд. – И что вас сюда привело?
-- Так сложились обстоятельства. – Иван пожал плечами.
Пауза затягивалась.
-- Извините за некрасивый вопрос… -- начал Иван.
-- Вы о дочке? – Анна не оборачивалась.
-- Да.
-- ДЦП. Врачи ещё в роддоме предлагали отказаться от неё. Я не отказалась. И папа, и мама меня поддержали. По всем законам медицины она не должна была дожить до трёх лет. А вот уже ей почти восемь. Живём, боремся. Надеемся на лучшее. Каждый день – это подвиг для неё. В ней столько жизни, такая тяга у жизни, что не я е поддерживаю, а она меня.
-- А нос? Бумажный… Вы простите.
-- Она же ребёнок. Ей общаться надо. А так… Ну, в центре реабилитации, на прогулках редко с кем. От нас же шарахаются как от прокажённых. Пальчики плохо работают. Вот так она текст на компьютере набирает. Переписывается с ребятишками. У неё много виртуальных друзей. Сначала карандашом во рту набирала, но прикус быстро портиться начал. Дед и придумал. И глаза не сильно портятся.
У Ивана перехватило горло от нахлынувших слёз. Он с трудом проглотил этот комок. Сделал вид, что нос зачесался, смахнул слёзы, которые сами выступили в уголках глаз. Ему стало жарко. Оттянул ворот грязной футболки вниз. Анна заметила большие уродливые шрамы на кистях.
-- Ой! Это откуда у вас? Как будто вас пытали.
Она подошла и взяла его руки, поворачивая, рассматривая рубцы.
Ивана как будто током ударило. Стало ещё жарче. Он жадно вблизи рассматривал Анну. Каждую чёрточку лица, изгиб шеи. Щёки, уши запылали у него, как у подростка. Вдыхал её запах.
-- Так отчего такие шрамы? – ещё раз спросила Анна и посмотрела в упор.
Сухость в горле. Ивану захотелось утонуть, раствориться в глазах этой молодой женщины.
-- Да… Случайно… Почти прошло, – сквозь пустыню в горле сумел выдавить из себя он.
-- Я вам дам мазь. На ночь мажьте, быстро пройдёт. Она достала из холодильника початый тюбик мази.
Иван принял. И чуть дольше задержал её ладонь в своей.
Анна зарделась, резко отвернулась и быстро вернулась к плите, что-то помешивать на сковороде.
Зашёл Егорыч.
-- Ну, всё, пошли! – он махнул Ивану.
-- Сидеть! – тихо, но властно приказала Анна отцу. – Покормлю, потом поможете вынести Машу на прогулку, вот тогда и пойдёте. А то сейчас маме позвоню.
Что-то ворча под нос, грозный, но как-то сразу ставший домашним, Егорыч побрёл в ванну.
-- Вот и расти потом на свою голову, а она ещё потом и командует отцом, – бурчал под нос Егорыч.
Анна уже разливала уху по тарелкам. На второе были пельмени с осетром.
Иван и Анна сидели друг напротив друга, отчего-то пунцовые. Не смотрели друг на друга. Егорыч молчал, только исподлобья бросал быстрые тяжёлые взгляды то на дочь, то на своего моториста. Как будто что-то подозревал.
Иван ел быстро. Давился горячей наваристой ухой. Точно также и проглотил пельмени из осетрины. Никогда ничего вкуснее он не ел.
Анна положила себе очень мало еды. Потом быстро всё положила в раковину и, пока мужчины заканчивали трапезу, уже перемыла почти всю посуду.
-- Вы идите, покурите, а я Машу покормлю, – она пошла в комнату.
Егорыч махнул Ивану. Вышли на улицу. Закурили. Капитан зло, прямо в глаза смотрел Ивану.
-- Значится, так, кобелёк московский! Ты свой норов умерь. Ширинку застегни. Был у меня один такой моторист… А потом убежал так, что пятки сверкали. И ни алиментов, ни привета, ни ответа. И плевать ему, как дочь там. Жива или нет! И я не позволю тебе ещё раз мою дочь несчастной сделать. Ещё раз так посмотришь на неё… Или в снова в Москву уматывай и разбирайся со своим делами, или в Енисее утоплю. Понял? Отвечай! В глаза смотри, гад! Жеребчик хренов! За дочь и внучку я зубами грызть буду! Понял?
-- Понял, – кивнул Иван.
-- Ну, раз понял, тогда смотри у меня! – капитан поднёс тяжёлый кулак к лицу Ивана.— Пошли. Поможешь.
Когда снова вошли в квартиру, ребёнок был почти готов к прогулке.
Иван хотел взять инвалидное кресло, но Маша сама протянула к нему ручки.
Он посмотрел на Егорыча, тот кивнул, разрешая ему. Иван поднял на руки девочку. Она, как могла, обхватила шею Ивана и доверчиво прижалась к нему.
Неведомое чувство нежности охватило Ивана. Он понял, что самое дорогое и хрупкое он нёс. Ничего ценнее в жизни он не носил. На шее ощущал исковерканные болезнью руки. Они не могли обхватить толком шею. Ножки тоже болтались в такт движению. Иван придерживал их.
И стало стыдно ему. До слёз стыдно. Девочка каждый день борется за жизнь, цепляется за каждый день, за каждый час жизни. Как там Анна сказала? Что каждый день – это подвиг.
А он сам – здоровый жлоб, промотал, спустил в карты такие квартиры, столько денег! Малой толики хватило бы, наверное, чтобы Машу отвезти за границу и вылечить её. А он… Стыдно! Обидно! Ему хотелось провалиться сквозь землю от стыда. Исчезнуть, раствориться. Ему было стыдно и страшно неудобно перед ребенком, которого он нес на руках.
Егорыч спускал кресло.
На улице девочку посадили в кресло, и Анна стала толкать. Неровности тротуара трясли ребёнка в кресле. Было видно, что каждая выбоина доставляет ей неудобство, боль. Она немного кривила личико, но терпела, ничего не говорила.
Егорыч подошел к внучке, поцеловал её. Та долго не отпускала деда.
Анна положила свою руку на кисть Ивана, посмотрела в глаза:
-- Спасибо вам! – проникновенно сказала. – Заходите к нам.
Горячая волна прокатилась по телу Ивана.
-- Да. Конечно! – и осторожно убрал свою руку.
Не хотел, чтобы капитан увидел.
-- Поехали! – Егорыч пошёл в сторону машины.
-- Пока! – Маша помахала Ивану ручкой.
Иван в ответ помахал ребёнку.
Долгое время в машине молчали. Первым заговорил Егорыч:
-- Думаешь, не знаю, как меня за глаза Жидом называют? Знаю. И не получаю я удовольствия от браконьерского улова. Воротит. Но ради внучки я всё сделаю. На себе экономить буду во всем. И в волну, и в шторм пойду, на мелководье, к чёрту на рога, лишь бы денег заработать дочке и внучке. Вот поэтому и Жидом кличут.
Помолчали.
-- Я не мог понять, – Иван закурил. – А теперь всё встало на свои места. Всё понятно. Вопросов нет.
Подъехали к воротам грузового порта. Капитан достал ключи от судна.
-- На, держи. Отсыпайся. Буду после обеда. С женой побуду, – посмотрел на руки Ивана. – Сможешь – сделай приборку. Хотя… Отдыхай, отсыпайся. Работы будет много. Да, вот ещё… -- из-за пазухи достал деньги. – Твоя первая получка. Но не пей. Унюхаю – спишу на берег. Усёк?
-- Ясно.
Иван попрощался и пошёл на судно.
Заварил чай. Пошёл к двигателю, проверил уровень масла, топливо. Обтёр ветошью.
Не знал, куда себя деть. Улёгся спать. Ворочался с боку на бок. Не спалось. Вышел покурить. Ходил по палубе. Не находил себе места. Снова курил. И опять пил чай. Помыл руки. Намазал руки мазью, что дала Анна. Там, где плохо поджило, пощипывало, ещё сильнее отгоняя сон.
Замкнул замки на судне, вышел за ворота. Рядом стояли такси, назвал адрес дочки капитана.
Сел во дворе, курил, смотрел на тёмные окна квартиры. Дом уже давно спал. Во дворе молодые люди тихо о чем-то шептались. Потом достали пиво и стали выпивать.
Иван и сам не знал, что он здесь делает. Хотел уже ехать обратно. Но чего-то ждал.
К подъезду подошёл мужчина и стал открывать электронный замок, Иван резко встал, и рванул к двери, успел её ухватить в последний момент, чтобы она не закрылась. Боль в пальцах вспыхнула в теле, чуть не отпустил тяжёлую железную дверь.
Подождал, когда захлопнется дверь в квартиру за мужчиной. Не хотел компрометировать Анну.
На одном дыхании взбежал по ступенькам. Первый этаж, но задохнулся, как будто на десятый бежал. Сердце колотилось, в глазах пляшут разноцветные круги, дыхание – воздуха мало! Пот со лба на глаза льёт. Щиплет глаза.
Вдох-выдох. Тихо постучал в дверь…
Шаги. Хочется бежать! Сбежать! Что делать?! Руки предательски дрожат. Пот по спине.
Не спрашивая «кто?», дверь распахнулась. Анна, чуть заспанная, в ночной рубашке и наброшенном халате.
-- Господи! Как я тебя ждала! – только и прошептала она.
Иван шагнул в квартиру…
В 6.00 будильник в телефоне Анны мягко промурлыкал.
-- Иван, вставай!
-- Я не сплю, – откликнулся он. – Я не спал.
-- И что ты делал?
-- Ждал, когда ты проснёшься, боялся пошевелиться, вдруг разбужу.
Анна села на кровать и с интересом посмотрела на него:
-- Спасибо. Я выспалась. Очень хорошо!
Ивану показалась она ещё более красивой.
Он вернулся на судно к 8.00. Летал на крыльях любви. И начал драить палубу, рубку, машинное отделение.
Его страшила встреча с капитаном. С Анной они решили пока ничего не говорить Егорычу. Сами ещё не поняли, что было между ними. Ивану же хотелось снова увидеть Анну. Обнять, прижать. И защитить, заслонить Машу. Он заглянул к ней в комнату, смотрел как она, разметавшись по кровати, спала, чему-то улыбаясь во сне.
…
Закончилась навигация.
Иван признался капитану, что они с Анной любят друг друга и хотят пожениться.
Егорыч с ненавистью посмотрел на Ивана. С такой ненавистью, что она пронзила всё тело. До копчика дошла. Лишь сплюнул за борт и ушёл в рубку.
Через три месяца они поженились. Иван взял фамилию жены. А через год родился первенец. Мальчик. Назвали Егором. Здоровенький бутуз.
Комник не сумел приехать на свадьбу, но приехал на крестины. Вышел покурить с Иваном на улицу.
-- Вот видишь, в Сибири ты счастье своё обрёл. В Москве тебя не ищут, но не советую возвращаться. Что фамилию поменял – правильно. Бережённого Бог бережёт. Вижу, что любите друг друга. И это хорошо! Идём, я вам подарок сделаю.
Снова вернулись за стол. И Комник объявил, что купил Ивану и Анне большую квартиру в новостройке.
У Егорыча текли слёзы:
-- Что же ты, сукин сын, делаешь, Комок?! Я только тебе долг отдал, а ты меня снова в обязанности загоняешь, а?
-- Дурак ты старый! Какие долги?! Никто никому не должен. А подарок – он и есть подарок. Радуйся, расти внучку и внука! А деньги… пустое. Забудь!
…
Маша умерла через год…
…
Используя возможности и связи Комника и Егорыча, Иван выучился по профилю.
А через пять лет капитан передал управление судном своему зятю Ивану. Егорыч купил небольшой домик недалеко от Енисея. И когда Иван проходил мимо, то звонил тестю, тот выходил на берег в капитанской фуражке и отдавал честь. Иван подавал звуковой сигнал, в нарушение всех правил.
…
Через год родился второй сын.
…
Ивана стали звать за глаза «Младший жид».
…
Перед своим семидесяти пятилетием Иван умер. Анна пережила его на десять лет.
Осталось два сына, шесть внуков и восемь правнуков.


Ментор.

Иван очнулся снова в белой комнате. Бестелесный. Он долго молчал, приходя в себя, вспоминая, что он снова прожил жизнь, которой у него не было.
-- Зачем? Зачем ты меня так мучаешь? Отпусти.
-- Зачем? Сам знаешь. Ты прожил только две жизни из многих, которые мог бы прожить. Всё впереди. И каждый раз тебе будет тяжелее возвращаться сюда. Ты поймешь, какие возможности ты упустил. Навсегда.
-- Отпусти. Прекрати. Мне плохо.
-- Отпустить? Куда? Ждать – вот твой удел до скончания дней. Ждать и мучиться. Муки адовы – это манна небесная по сравнению с тем, что тебе предстоит. Я буду с тобой недолго. Потом я уйду. И ты будешь сюда возвращаться. И будешь один. А потом будешь переживать жизнь за жизнью. И снова сюда. Осознавать весь ужас, что ты наделал. И поговорить не с кем. И снова убить себя ты не сможешь. И так снова и снова. Zusammengenommen alle immer wieder.
Затарахтел на немецком Ментор.
-- Это только начало. Ты в каждой жизни сам волен, что делать. Сам выбираешь свой путь. Каким бы он ни был, самое страшное – это здесь. Поэтому – вперёд! Я буду здесь, ждать тебя. Пока буду ждать.


Вариант № 3.

Иван сидел и курил неподалёку от своего университета, который окончил не так давно. Декабрьский день был не по-зимнему тёплым. Казалось, что уже весна началась. Спешить некуда. Дома нет. Денег почти нет. Только и остаётся, что сидеть на лавке, предаваться ностальгии, вспоминать студенческие годы, да, те возможности, что ты упустил навсегда.
Рядом плюхнулся молодой парень, худой, как палка. В куртке с глубоким капюшоном, надетым на голову, скрывающим почти всё лицо. Протянул руку.
-- Здорово!
-- О! Привет! Тихо подошёл! – Иван поздоровался.
-- Работа такая! Ты чего здесь делаешь? – парень в капюшоне оглядывался по сторонам. – Клиентов мне пугаешь.
-- Ничего не делаю. Сижу. Курю. – Иван пожал плечами. – А ты чего тут забыл? Тоже потянуло в альма-матер?
-- У меня тут иной интерес. А ты народ пугаешь, когда они закладки забирают или устанавливают.
-- Тю! Ты здесь наркоту толкаешь что ли? – Иван оглянулся. Но никого рядом не было.
-- Тихо! Чего орёшь! Сиди, кури. Но лучше не здесь. Как дела-то?
-- А! – Иван потянул, неопределённо махнул рукой.
-- Понятно. Наслышан. Ты, конечно, осёл. В покер сел играть в подпольном казино. И всё поставил на «старшую карту», когда у крупье был «Ройял стрит флеш». Феерично. Непостижимо!
-- Да, – протянул Иван. – Думал, что он сбросит карты. Сам дурак.
-- Конечно! – кивнул «капюшон». – У них там всё в камерах. И какая у тебя карта, известно всему персоналу. У казино может выиграть только владелец казино!
-- А ты откуда знаешь про камеры?
-- Я много что знаю. Вот эта парковка – для нищих, – он провёл рукой. Здесь я и работаю. Моя территория. А вон там – для богатых. Там и камеры получше, и запись полгода хранится. А эту землю я специально очистил. Кирпич в боковое окно, и на «рывок», всё, что хранится в салоне. А если ничего нет – ножом по сиденью. Вот все - и не клиенты, и убежали. А камеры здесь старые, аналоговые - не записываются. Изображение мутное, в непогоду вообще ничего не видно.
-- Хитро. Это точно?
-- Один из системных администраторов охраны – мой клиент. Понятно, что приходится делать ему скидку. Но это уже издержки бизнеса. Накладные расходы.
-- Сам-то чего пришёл? Курьеров же у тебя полно.
-- Понимаешь… -- «капюшон» закурил – Дело такое. Богатых машин тут нет. Но девка стала тут свою «тачку» ставить. Вон она.
Через две машины от них стоял немецкий внедорожник серебристого цвета. В народе его называют «кирпичом».
-- Ничего себе. – Иван присвистнул. – Хорошая машина. И номера не кислые. «777». Да и серия тоже… Из серии «вездеход».
-- Вот поэтому я и здесь. Кто на таких машинах катается да ещё с такими номерами? Дети ментов или чиновников. А рядом, значит, охрана крутится или наблюдатели. Могут и моих клиентов напугать или «срисовать». Не пальцем они деланы. Я эту площадку три месяца готовил. Надо выгонять с моей земли.
-- Твоя земля. – Иван невесело усмехнулся. – Давно ли она твоей стала?
-- Это ты про то, что я из приезжих? «Лимита»? «Понаехали тут! Москва не резиновая»? Я тебе благодарен за поддержку. Особенно на первом курсе. Когда местные пытались меня нагнуть. Ты тогда встал за меня. И потом поддерживал. И на работу устроил. Это я помню. А сейчас? Ты был богатым. Высокий, красивый, видный. Девки по тебе сохли, пачками вешались. Ты их вниманием не обделял… А я зубрил. По ночам пахал, как проклятый. А сейчас? Ты в бегах от Карабаса Барабаса. А я имею свой не слабый гешефт. Пусть так, но – это все моё.
-- Не западло людей травить и убивать вот так? Они тоже, небось, воруют, грабят, чтобы у тебя дозу прикупить? Спишь-то хорошо?
-- Сплю хорошо. Не жалуюсь. Я же не с пистолетом у виска стою, чтобы они у меня дозу прикупили. Я их вообще не знаю. Всё обезличено. Они скидывают деньги, потом им указывают, где забрать товар. Кстати, прикупил по случаю базу телефонных номеров и банковских карт, так очень много с нашего потока мне деньги переводят. Так что, нормально сплю. И на меня работает много народу. И тоже они не знакомы друг с другом. Если кого-то и повяжут, то он и не сможет толком рассказать. «Логистику» нам хорошо преподавали. Пригодилось. А чего это ты про совесть заговорил? Раньше не замечалась за тобой.
-- Спала она. Пока деньги были, она, получается, и не нужна была. Я так думал. Была бы совесть, наверное, и деньги с недвижимостью уцелели бы. Эх! Тьфу! – Иван зло сплюнул.
-- Да не веди себя, как фраер! Сопли распустил. За тобой охотятся, а ты сидишь и ждёшь, когда тебя примут. На работу не зову. Тебя Карабас всё равно найдёт. А он «тему» не любит. Старой, алкогольной закваски. Хотя наши дела и не пересекаются, но всё равно, кто попал к нему из барыг, никто их больше не видел. Робин Гуд внештатный. Так что тут наши пути расходятся. Да, вот ещё. – «Капюшон» залез в карман, вынул приличную пачку разнокалиберных купюр. – На. Тебе сгодятся. Вали из города. Люди Барабаса умеют город прочёсывать. Наслышан. Я так несколько «жирных» клиентов потерял. Бери деньги, чего морду воротишь! Ты не в той ситуации, чтобы недотрогу из себя строить. Деньги не пахнут.
-- Я не смогу тебе вернуть. – Иван протянул руку.
-- И не возвращай. Ты мне тоже деньги давал безвозвратно. Считай, что я тебе возвращаю долг с процентами. Я тебе не должен, а ты – мне. Квиты. Мне пора!
Парень в капюшоне встал, попрощались за руку. И он пошёл. Легкий, гибкий. И походка у него была такая же лёгкая. Даже какая-то кошачья. Он сделал круг по «его» стоянке, потом присел у «кирпича», сделал вид, что завязывает шнурок на кроссовке, быстро достал нож и пробил покрышку на переднем левом колесе. Быстро встал и ушёл.
Ивану стало интересно. Он продолжал сидеть и ждать. Курил.
Закончились занятия. Студенты стали выходить, выбегать из здания. Вот и к машине подошла девушка. Высокая, изящная фигурка, тонкие черты лица, почти нет косметики, черные густые волосы схвачены резинкой в хвост. На носу очки в черной металлической невесомой оправе.
Иван хмыкнул. Такие очки стоят как комплект резины с дисками на эту дорогую иномарку.
Оценил одежду. Вроде ничего особенного. Узкие джинсы, заправленные в сапоги. Приталенная короткая кожаная куртка. Иван понимал толк в вещах. Вся одежда на ней была известных марок и стоила очень даже неплохих денег. Девушка открыла заднюю дверь и бросила дорогую сумку с учебниками на заднее сиденье. Потом обратила внимание на спущенное колесо. Достала из куртки тонкую сигарету, зажигалку, прикурила. Пнула колесо.
Иван поднялся.
-- Девушка, помощь нужна?
Она оценивающе снизу вверх посмотрела на него.
-- Помоги, если сможешь. А то отцу звонить не хочется.
Иван подошёл, осмотрел колесо.
-- Домкрат, «балонник» есть?
-- Не знаю, – девушка нервно повела плечами.
-- А запасное колесо?
-- Без понятия!
-- Понятно. Я посмотрю?
-- Да, – девушка посторонилась и показала кистью в сторону багажника автомобиля.
Иван, проходя мимо неё, внимательно рассмотрел.
«Хороша! Ой, хороша!» -- подумал он.
Открыл багажник. Домкрат и баллонный ключ были на месте. Не пользованные. Запасное колесо тоже было на месте.
Через пятнадцать минут колесо он поменял. Вытер руки влажной салфеткой, которую подала ему девушка.
Всё это время она стояла рядом, внимательно наблюдая за работой Ивана.
-- Сколько с меня?
-- Чего?
-- Сколько я тебе должна денег за замену колеса? – она нервно повела плечами.
-- Нисколько. – Иван усмехнулся. – Тебе нужно на шиномонтажку. Заделать прокол. Хочешь – покажу. Там рядом неплохая кофейня. Пока делают, можно выпить чашку кофе. Я угощаю. Вот и будет оплата моих хлопот. Пойдёт?
Девушка наморщила лобик. Очаровательно. Ивану она всё больше нравилась. Посмотрела на часы.
-- У меня есть сорок минут. Успеют сделать колесо?
-- Если нет очереди. Но стоит попробовать.
-- Садись, показывай. И имей ввиду…
-- Что?
-- Без фокусов всяких! Потом пожалеешь! – она даже притопнула носком сапога.
-- Я девушек не обижаю. А таких красивых – никогда! Клянусь! И чтоб я сдох! – Иван поднял правую руку, как при клятве.
-- Поехали! – она впервые улыбнулась.
Исчезла нервозность, и оказалось, что она очень обаятельная.
Несмотря на большие габариты машины, водитель ловко вывела её со стоянки.
В двадцати метрах от места парковки «кирпича» в большом внедорожнике сидели двое мужчин. Один на месте водителя, второй - на заднем сиденье.
-- Заснял? – спросил водитель?
-- Ага, – пассажир с заднего сиденья стал убирать большой фотоаппарат с длинным объективом. – И в фас, и в профиль. Видео тоже есть. Сейчас отправлю «диспетчеру» фото, пусть устанавливают это тело. Поехали за ней.
-- Понял, – водитель стал лавировать на парковке, не выпуская из виду машину с девушкой и Иваном.
Пассажир достал радиостанцию и забубнил в неё:
-- Диспетчерская! Приём! «Аварийная» отъехала от второго адреса. «Третьему» и «четвёртому» быть в готовности.
-- Третий принял.
-- Четвёртый понял.
-- Диспетчер принял.
-- В «Аварийную» пассажир погрузился.
-- Какой пассажир? – откликнулся диспетчер.
-- Поди, его разберёт, сейчас физию отправлю. Разбирайтесь.
-- Угроза «Аварийной» есть?
-- Не знаю. Но надо поближе держаться. Беседовали мирно.
-- Баба или мужик? – «третий».
-- Ты каким местом слушаешь? Сказал же, что пассажир, а не пассажирка. Чуть за двадцать. Крепкий. С домкратом и баллоником лихо управляется. Одет не бедно. Может, просто «клинья бьёт», а, может, и иное. Шут его разберёт. Долго сидел, курил. Не похоже, что ждал «Аварийную». Колесо у неё спустило. Он вызвался добровольцем. До этого времени к машине не подходил. Не он пробил. Может сама где «шпиона» поймала.
-- Кончай базар в эфире! – диспетчер резко оборвал. – Работаем по ближнему контакту. «Третий», где «Аварийная»?
-- Я спереди, думаю, что на шиномонтаж катит. Там ещё кофейня рядом.
-- «Приклеишься» рядом. И фото чёткие, максимальное количество «пассажира». Если будут пить кофе – чашку с отпечатками на базу! Понял?
-- Есть понял.
-- Если объект неадекват, то нейтрализовать, удалить от «Аварийной» под благовидным предлогом. Как понял?
-- Понял.
Иван вынул запаску, оттащил мастерам в щиномонтаж, сам проводил девушку за столик.
-- Как тебя зовут, дитя прелестное? – Иван в упор рассматривал её. И любовался.
-- Инга. – представилась она.
-- А меня – Иван.
-- Иван! Хм! Ты, что, из деревни приехал? – девушка нервно дёрнула плечами.
-- Нет. Коренной. Чёрт знает, в каком поколении. Неужели такое имя деревенское? На Иванах Россия держится. И Москва тоже стоит. Хорошее имя. Мужское. – Иван даже обиделся.
-- Не могу понять, – девушка в упор посмотрела на Ивана. – Домкратом ты здорово орудуешь, а одет не как работяга. И руки не рабочие. Как так?
-- А, это! – Иван рассмеялся. – Я же эту «бурсу», в которой ты учишься, закончил пару лет назад. Вот и научили гайки крутить и движки перекидывать. А ты там учишься? С таким маникюром? Не понятно, – теперь уже Иван откровенно смеялся.
-- Папа мне сказал, чтобы я шла учиться туда. В России никогда не будет хороших дорог. Потом сказал, что устроит в министерство. Говорит, что на каждодневную чёрную икру и дважды в год отдых на Багамах мне хватит до самой смерти.
-- Понятно. В чиновники готовят.
-- А ты чем занимаешься? – Инга снова с вызовом смотрела на Ивана.
-- Сейчас – ничем. Свободен, как ветер в поле. У нас же свободная страна. Никому нет дела до другого.
Инга молчала, рассматривая Ивана. Принесли заказ.
-- Значит, ты свободен по времени? А ты женат?
-- Я свободен во всех отношениях. И в пространстве, и во времени, и в брачных узах тоже.
-- «Брачные узы». Так уже никто не говорит. Как будто тебе сорок лет. – Инга явно дразнила Ивана.
-- Такой уж есть. Какой есть.
Они поболтали ни о чём, пытаясь вытянуть информацию о другом, мало рассказывая о себе.
Инга достала банковскую карточку, чтобы рассчитаться, но Иван замахал руками. Рассчитался из денег, что дал ему «капюшон», оставил чаевые.
Когда молодые люди вышли из кафе, из-за соседнего столика выскользнул мужчина неприметного вида. Такого встретишь на улице - пройдёшь и не заметишь. Средних лет, средней полноты, среднего роста, одет как все в метро – во всё серое.
Мужчина показал удостоверение официантке, отдал деньги за кружку, блюдце и ложку, которыми ел Иван, всё аккуратно разложил по нескольким чистым пакетам с замками сверху, уложил в рюкзак и быстро вышел.
Инга быстро ехала по московским улицам. Иногда бросала быстрые взгляды на Ивана. Тот равнодушно смотрел на дорогу. Было время, они устраивали гонки с друзьями, и то, что показывала Инга, походило лишь на детское ребячество. Она и не сильно лихачила.
Видя спокойное лицо Ивана, Инга предупредила:
-- Если хочешь – пристегнись!
-- Зачем?
-- Если подгузник не одел, то пристегнись!
-- Успею! – Иван усмехнулся. – Я лучше покурю. А ты, если хочешь – удиви меня, – он приоткрыл окно, закурил и стал выпускать дым в щель.
-- Ну, держись, дерзкий мальчик! – Инга азартно стала крутить рулём.
Машина стала вести себя агрессивно на дороге, перестраивалась под носом других водителей, выскакивала на встречную полосу, выталкивала другие машины со своей полосы. Когда выехали на проспект Мира, то Инга вырулила на выделенную полосу для спецавтотранспорта и давила на педаль газа, при этом сигналила тем машинам, которые также нагло ехали перед ней.
Только сигнал у нее был не обычный гудок, а «крякалки», которые стоят у Федеральной Службы охраны. Машины послушно разбегались перед ней. Это ещё больше добавляло ей азарта, скорость возрастала. Иван снисходительно смотрел на эти манёвры.
Но Инга, желая произвести впечатление, вырулила на тротуар, и, распугивая пешеходов, продолжила движение по пешеходной зоне.
Вот тут Иван реально испугался.
-- Ладно, ладно. Убедила! Хватит! – он вцепился в поручень на передней панели.
-- Ага! – она торжествовала.
-- Выезжай в поток!
-- То-то!
Инга вырулила через газон, бордюр на проезжую часть.
-- Тебя куда подбросить? – она уже заинтересованно смотрела на него.
-- Без разницы. – Иван пожал плечами, закурил. – Времени много. Никуда не тороплюсь. Дел нет.
-- Поехали ко мне? – она предложила.
-- Поехали, – голос был равнодушен. – В магазин заедем, что-нибудь купим?
-- Хм, – она хмыкнула. – А поехали!
Ловко, нагло перестраиваясь, она подъехала на Большую Якиманку к торговому центру.
В душе у Ивана похолодело. Здесь находился один из самых модных, престижных и, соответственно, самых дорогих продуктовых магазинов Москвы.
Одно дело угостить девушку кофе на шиномонтажке, и совсем другое - посетить дорогой магазин.
Можно было попрощаться и уйти. Но… что-то удерживало его рядом с этой нервной красавицей. Её что-то глодало изнутри. Съедало. Мучило. И одновременно было томительно-сладко находиться рядом с ней. Ивана тянуло к Инге.
Он набрал полную грудь воздуха, готовый сразу пресечь любую попытку девушки набрать очень дорогих продуктов и выпивки. В этом магазине и шампанское есть по две тысячи долларов за бутылку. А если перевести в русскую национальную валюту, то получалось, что чертовски дорого.
На удивление, девушка взяла водку, сок, сыр, колбасу. Иван посмотрел. Несерьёзная закуска под такой основательный напиток. Кинул пару пачек замороженных пельменей.
-- Ты любишь пельмени? – она удивлённо смотрела.
-- Люблю. А под водку – первое дело, – Иван кивнул.
-- Странный ты какой-то. Все мои знакомые крутили бы сейчас носом, глядя на водку. А про пельмени бы сказали, что это «не комильфо», еда плебеев и крестьян.
-- Да и в рот им потные ноги. – Иван психанул. – Я русский, и мне нравятся пельмени. Бабушки очень вкусные пельмени готовили. Их вкус я буду помнить.
-- А где они, бабушки? Может, им позвонить, чтобы они сделали нам пельменей? – невинно спросила Инга. – Купим всё и отвезём им?
-- Нет их. Умерли они, – глухо, не глядя в глаза, ответил Иван.
-- Понятно. Плохо, – вздохнула Инга.
Молодые люди, немного побродив по магазину, пошли на выход. За ними вышли порознь двое мужчин, они наблюдали за Иваном с Ингой на почтительном расстоянии.
Поехали к Инге. Большая квартира на Тверской. Иван лишь крякнул, осматривая высокие потолки с фреской в виде неба. Его проигранные квартиры не стоили и половины этой.
В зале была увеличенная фотография молодой женщины в форме стюардессы времён Советского Союза. Лет двадцати пяти, слегка наклонив голову, красивая блондинка улыбалась в объектив. Инга была очень похожа на неё.
Иван поближе подошёл, разглядывая фото. Инга стояла в проёме двери и наблюдала:
-- Это мама.
-- Я понял. Ты на неё очень похожа. Её нет?
-- Да.
-- Извини.
-- Да, нормально всё. Она когда погибла, я маленькая была. Мы в Сочи жили. Я нечётко её помню. Только порой она мне снится. Как её запомнила в детстве. Один и тот же сон. Там я счастлива, так не хочется каждый раз просыпаться.
-- А папа?
-- Папа… - она задумалась. – У него свой бизнес. Своя жизнь. Я стараюсь с ним меньше общаться. Он откупается от меня. Конечно, он любит меня. Не женился больше. Но он… очень тяжёлый человек. Понятно, что приехал в Москву из Сочи с маленьким больным ребёнком, меня вылечил, сам поднялся. Но какой ценой. Наверное, если бы была мама, то всё было иначе. Ладно, идём на кухню, пельмени сейчас сварятся. Хозяйка я не очень, но пельмени варить умею, – она как-то виновато улыбнулась.
Лицо её стало другим. Добрым. Домашним. Как будто слетела маска той нервной надменности, что была одета всё это время. И тут Иван понял, что влюбился. Окончательно. Бесповоротно. Он шагнул вперёд, обнял и поцеловал долгим поцелуем. Она ответила. Потом оторвалась.
-- Идём на кухню. Пельмени «убегут».
Два дня они не выходили из квартиры. Отключили телефоны.
Группа наружного наблюдения поначалу забила тревогу, но технари, которые прослушивали квартиру, успокоили их, что объекты наблюдения живы и здоровы. И очень активны.
Два одиноких человека во Вселенной под названием «Жизнь» нашли друг друга.
На третий день Иван включил свой телефон, Там было много пропущенных звонков и смс. В том числе, что его позвали на работу в «Мерседес – центр» на Кутузовском. Пока лишь слесарем, но с хорошим окладом и перспективой роста.
Это был его знакомый по игре в покер. Он был одним из директоров этого центра. Точно так же, как и Иван, он проигрывался, но имел голову на плечах и сумел остановиться. С Иваном у них установились дружеские отношения. Сказал сразу, что в менеджеры по продажам он его не возьмёт, потому что того ищет Карабас Барабас, а вот слесарем – можно. Сказал – сделал! Мужик!
Ивану было стыдно признаться, что он работает простым слесарем Инге. Утром она уходила на учёбу, а он – на работу. Иван получал удовольствие от работы. С удивлением нашёл, что многие его коллеги – выпускники МАДИ. И коллектив его принял хорошо. Вечером его встречала Инга, обнимала, целовала, иногда ворчала, что от него пахнет мазутом. И загоняла в ванну. Вечером она брала его ладонь и осматривала её. Было видно, что руки не офисного работника.
Иван как-то залез в клиентскую базу, вбил номер автомобиля Инги, и отшатнулся от монитора. Получалось, что машина зарегистрирована на Карабаса Барабаса, а она управляет по доверенности. И отчество Инги совпадало с именем его врага. Вот это оборот!
Получается… Получается, что сам того не ведая, Иван затеял смертельную игру. Карабас такого не простит.
Иван несколько раз порывался сказать Инге кто он. Что должен её отцу деньги. Скрывается. Что любит её.
Но не сказал. Не нашёл в себе мужество признаться.
Как-то лежали в постели, Инга оперлась на локоть, и пальцем водила по груди Ивана, иногда целуя его. Палец упёрся в родинку. Она имела форму звёздочки. Он поцеловала родинку:
-- Ты моя звёздочка, Иван! Нет, не так! Ты мой мужчина со звезды!
В феврале Инга сказала, что они с отцом улетают в Сочи. Традиция такая. На день смерти мамы. И позвала его с собой.
Иван задумался. Лететь с тем, от кого он бегает… Но посмотрел в глаза любимой девушки. Она хотела этого, тем более что накануне они отпраздновали свое четырёхмесячное знакомство. И Иван нашёл ещё что-то в квартире, что перевернуло его восприятие Инги.
Иван отпросился с работы, и полетели с Ингой в Сочи. Отец уже был там. Он встретил их, приехали в дом. Хостинский район, ручей Видный. Да и дом… тоже видный. Даже завидный. Современный стиль. Три этажа, на крыше – терраса. И вид на Хостинский залив. Море штормило.
Отец Инги, по совместительству «Карабас Барабас», был здоровенный мужик, немногим за пятьдесят. Было видно, что с дочкой он общался очень нежно, пытался ей угодить. Ивана же он демонстративно не замечал.
Только после обеда, обратившись к Ивану:
-- Ты золото любишь?
-- Украшения – нет. А если в слитках – уважаю.
-- Ну, поехали, посмотрим, какой ты удачливый. Заодно и поговорим. Познакомимся.
Инга с улыбкой посмотрела на Ивана, поцеловала его, шепнула:
-- Не бойся. Это с виду он грозный, а в душе он очень добрый. Подружись с ним!
Отец Инги крикнул, вошёл старик, который присматривал за домом. Он прошептал что-то на ухо ему. Старик кивнул и, молча, вышел. Минут через десять старик вошёл и доложил, что всё готово.
Приехали на пляж между Хостой и Сочи. Ветер. Волна. На пляже никого.
«Вот сейчас он меня и притопит», - подумал Иван.
Карабас открыл дверцу багажника импортного кроссовера и достал оттуда металлоискатель. Сноровисто сдёрнул с него чехол.
-- Знаешь, что такое?
-- Миноискатель?
-- И мины тоже ищет. Но здесь после шторма золото можно найти. Отдыхающие его теряют летом. А зимой его море возвращает местным. Бери, расчехляй, догоняй! Аккуратно только!
Легко закинув на плечо металлоискатель, пошагал в сторону моря. Иван, памятуя, что нужно обращаться нежно с техникой, долго возился с извлечением из чехла.
Карабас уже неспешно шёл, поматывая перед собой металлодетектором. Иногда он откладывал его в сторону, опустившись на колено, переворачивал камни, что-то рассматривал.
Махнул Ивану, чтобы тот шёл ему навстречу.
Иван включил прибор, одел наушники, оттуда раздался ровный тон звука. Через несколько шагов тон изменился. Иван присел, стал переворачивать камушки. И нашёл монету в десять рублей.
«Наверное, кто-то бросил в море, чтобы вернуться», - мелькнула мысль. Очистил от грязи и песка, положил в карман.
Через десять шагов тон изменился. Но уже резче, жёстче. Карабас внимательно наблюдал.
Иван перевернул камень. И нашёл огромный перстень с огромным камнем. Было видно, что он старинной работы и, наверное, цены немалой.
Карабас подошёл поближе. Взял перстень, покрутил.
-- Фартовый ты. Хочешь, продай мне. Или могу подсказать пару ломбардов в Сочи, там купят. Но лучше в Москву. Там тоже пару адресов подскажу. Возьмут без вопросов. И дороже чем здесь.
-- Оставьте его себе. – Иван был хмур.
-- Ты его нашёл – он твой. – Карабас протянул перстень.
-- Он слишком чистый. Думаю, когда пошли вперёд меня, то и подложили на пути. Я тут десять рублей нашёл. Они все в песке и грязи были, а этот перстень сияет чистотой. Только хлоркой не пахнет.
Карабас посмотрел тяжёлым взглядом.
-- А ты наблюдательный. Не зря, что игровой. Давным-давно жена у меня в аварии погибла. Дочка была между жизнью и смертью. Времена тогда тёмные были, тяжёлые. Сам не местный. Работы нет. Не сезон. Хоть в море топись или в петлю лезь. Собрал я тогда сам металлоискатель, аккумулятор автомобильный у соседа в аренду взял, в армейский вещевой мешок за плечи и пошёл на этот пляж. Как Бог или Дьявол надоумили. И нашёл этот самый перстень. Продал его. Сейчас понимаю, что за пять копеек продал, но тогда не до этого было. Дочку вывез в Москву и вылечил её. Вон, какая красавица она у меня! – в голосе была гордость отцовская. – Когда на ноги встал в Москве, то нашёл этот перстень, выкупил его за большие деньги. Потом к Инге пара кавалеров клеилась. Я точно так же их проверил как тебя. У одного сам купил на месте, а другого к своему ювелиру отправил. Потом у него и забрал перстень. И ты тоже – забирай деньги, мотай отсюда подальше, покуда цел.
-- Мне не нужны ни деньги ваши, ни перстень. Я сам для неё кольцо приготовил.
Иван достал из внутреннего кармана коробочку, раскрыл её и показал обручальное кольцо.
-- Ишь ты! Наш пострел везде поспел! – насмешливо посмотрел Карабас на Иваново кольцо.
-- Я люблю вашу дочь и хочу на ней жениться.
-- Знаешь, моя дочь терпеть не может, когда я лезу в её жизнь. Устроила несколько раз истерики, чтобы я убрал от неё охрану. Убрал. Но несколько экипажей за ней катаются постоянно. И квартира под негласным наблюдением. Чтобы чего не вышло. И как только ты появился в поле зрения, я думал, что просто фраер залётный. Ан, нет. Оказывается ты мой должник. Мои коллекторы ноги стоптали по колено, разыскивая тебя по всей Москве, а ты, значит, в дамки сразу. С крапленого туза в рукаве пошёл. Когда я своих коллекторов построил на подоконниках с тумбочками, они хотели тебя на органы разобрать. Без продажи. Ради удовлетворения своих амбиций чтобы. Не дал. Остановил. Потом ты даже на работу устроился. И все разговоры твои с Ингой слушали и анализировали. Думал, что ты ей правду расскажешь. Что денег два вагона должен мне. Молчал. Сказки какие-то рассказывал. Я тебе в мусорное ведро тогда и два теста на беременность подбросил. Знаю, что она терпеть не может мусор выносить, ты выбрасываешь. Вот сверху так они сверкали. Два. Простой и электронный. Контрольный в голову. Чтобы не сомневался. Полагал, что ты сейчас дашь дёру от девки. А ты, эвон, крепкий оказался. И даже замуж зовёшь. Молодец! Не ожидал от тебя такой прыти. Ва-банк, значит, пошёл. И я тоже. Пока мы с тобой тут золото ищем, Степаныч, тот старичок милый с богатым боевым прошлым, после нашего отъезда передал Инге папочку с досье на тебя. Она ненавидит две вещи в жизни: ложь и игроков. А ты и то, и другое. В папке есть всё на тебя. И фото твоё за игровым столом. С копиями расписок долговых, с договорами купли-продажи квартир. Там же и характеристика на тебя от психолога моего штатного. Что ты конченный игровой неизлечимый. Мания, заболевания, фобии, склонность к насилию, обману, и много чего он сочинил. Чтобы показать, какой ты мерзавец конченный. Вот так, юноша. У казино может выиграть только хозяин казино.
Иван, молча, курил. Слушал, но был погружен в свои мысли.
-- Поэтому в последний раз предлагаю. Первое. Я прощаю твой долг и даю реальную стоимость перстня, при условии, что я никогда не увижу тебя, поганца, ни у своей дочери, ни у дверей моих заведений. Живым не выйдешь. Билет электронный на самолет на твое имя заказан и оплачен. Второе. Отказываешься – будешь жить долго и плохо в очень тёплом климате. Продам тебя в рабство своим партнёрам за пределами России. Выбирай.
Иван поднял глаза:
-- Сколько тестов на беременность вы подкидывали?
-- Тебе какая разница?
-- И всё-таки?
-- Один раз два теста. Простой, на бумажке, и электронный, где было написано, что срок четыре недели.
-- Второй раз не подкидывали?
-- Нет. – Карабас задумался. – Один раз. Тут строго, что касается дочери, никакой самодеятельности, – потом засмеялся, погрозил пальцем. – А ты не сдаёшься. Теперь пошёл блеф! Я недооценил тебя! Другой бы уже на такси мчался в аэропорт. Жаль, что раньше я с тобой не познакомился. Работал бы на меня «каталой», азартных на деньги бы разводил.
Иван затянулся, выбросил окурок, сплюнул под ноги:
-- Был ещё один тест на беременность. Электронный. Срок – четыре недели. Через три дня после первых.
-- Врёшь! – Карабас качнулся к Ивану, но сдержал себя.
-- Не вру, – отрицательно покачал головой Иван. – Это легко проверить. Спросим у Инги. И я люблю её. Вне зависимости от вашего решения. И я сделаю ей предложение. Пусть сама решает.
-- А ну, поехали, щенок! – Карабас почти бегом двинулся к машине.
Иван следом. Не зачехляя, бросили дорогостоящие детекторы в багажник машины. Шоссе было пустым, Карабас гнал, как ошпаренный. Молчал, только сопел, лицо было красным. За несколько минут долетели до дома.
Вышел встречать Степаныч.
-- Папку отдал? – зло прошипел Карабас.
-- Так точно! Как было велено, – по стойке «смирно» доложил старик.
-- Где Инга?
-- Она прочитала. Встала вся бледная. Пошла к себе в комнату, велела не беспокоить.
Карабас огромными шагами помчался в дом. Иван, не отставая, следом.
На одном дыхании взбежали наверх, оставляя грязные следы. Дверь была заперта. Карабас дёрнул и заорал:
-- Инга открой сейчас же! Или дверь вынесу!
Из-за двери ни звука. Карабас плечом с налёт вынес дверь. Инга лежала на постели, глаза смотрели в окно. На столике стоял пустой стакан и несколько упаковок из-под снотворного. Лист бумаги, на котором было написано «Прости, мама!» Ручка рядом.
Мужчины бросились к девушке, тормошили, пытались сделать искусственное дыхание, непрямой массаж сердца… Тщетно. Иван схватил телефон и вызвал «скорую».
Карабас стоял на коленях у кровати, он целовал руку дочери и плакал. Потом поднялся. Глядя сквозь слёзы на Ивана:
-- Это всё из-за тебя! Из-за тебя моя девочка ушла!
Быстро выдернул пистолет из наплечной кобуры и сделал два выстрела в лицо Ивана.

Ментор.

Снова белая комната. Иван еще не отошёл от стремительного перехода.
-- Что это было?! Зачем?! Я люблю её! – поправился. – Любил!
Ментор помолчал, потом ответил:
-- Не надо врать. Никому. Особенно женщинам.
-- Ты можешь меня снова вернуть?! Пожалуйста! Я очень прошу! Я всё исправлю! Я люблю её! Умоляю!
Снова Ментор помолчал и ответствовал ему:
-- У тебя был выбор. Несколько месяцев подряд, по двадцать четыре часа каждый день. Твой монолог составил бы полчаса. Вот сколько возможностей ты упустил. А ты лукавил, изворачивался. Вот и итог таков. Ты не сделал выводов, не усвоил урок. Значит, продолжим воспитательный процесс.
-- И долго?
-- До Страшного Суда. Вечность.

Вариант № 4

Иван сидел на крыльце дома и курил. У ног лежал большой пёс непонятной породы. Он положил голову на ногу хозяину и преданно смотрел в глаза. Иван, казалось, не замечал собаку. Невидящим взглядом смотрел в тайгу и курил. Заканчивалась одна сигарета, он от спички прикуривал другую.
Два года назад, когда Иван обосновался, он отбил щенка от стаи собак в деревне, которые травили, драли его. Щенок вырос в большого лохматого кобеля, преданного своему хозяину. Кличка у него была «Барабас», а сокращённо – «Барс».
Два года назад Иван обосновался на железной дороге в Сибири. Обходчиком пути и искусственных сооружений. По старому – путевой обходчик. Дорога выделила ему служебное жильё – небольшой домик, который был в плачевном состоянии.
За два года Иван привёл его в приличное состояние. Перекрыл заново крышу, перебрал полусгнивший пол, сделал внутри ремонт, пробил скважину на участке и даже поставил баньку. Где сам, где приглашал мужиков из деревни, что была недалеко, по сибирским меркам, всего-то десять вёрст.
Иван осел здесь надолго, так он для себя решил. Мобильной связи нет, интернета нет. Только тайга кругом и железная дорога 1-й категории – Транссибирская магистраль.
И участок ответственности по четыре километра в одну и другую сторону. Восьмичасовой рабочий день. Идёшь в одну сторону и выявляешь неисправности. А их много может быть. Для обычного человека, казалось бы, что такого, ну, два рельса, положенные на бетонные шпалы. Чему там ломаться-то?! Красота! На свежем воздухе топаешь и топаешь. Ан, нет. Крепление гаек проверь, затяни, костыли подбей, зазор в стыке между рельсами посмотри, Целостность рельсовых нитей, за состоянием стыков между уравнительными рельсами и рельсовыми плетями, рельсовых соединителей и заземлений. Много чего, очень много. Это не считая того, чтобы грунт не обваливался, не подмывался. Летом скашивай траву, подправляй противопожарный ров. Выявил неисправность и не можешь сам устранить – вызывай ремонтную бригаду.
Но Иван не любил общаться с людьми, только по необходимости, старался всё делать сам. Обо всех выполненных работах записывал в журнал и докладывал «ПЧ» – начальнику дистанции пути.
Аббревиатура ПЧ пришла ещё с начала железнодорожного сообщения в Российской Империи, и означало «путейная часть», от слова «путь».
Иван в передовики не рвался, на глаза не лез начальству, не лебезил. Просто работал и сторонился людей на сколько возможно.
За два года выросла борода. Морозный ветер и солнце выдубило кожу на лице. Хоть и до тридцати лет ему было далеко, он выглядел в два раза старше себя. Постоянная физическая работа раздала его в плечах. Он не пил. Только курил.
Раз в две недели он ходил в деревенский магазин, чтобы купить еды себе и псу. А также заглянуть в школьную библиотеку. У него появились две страсти. Первая – читать книги. Классику. Он проглатывал Достоевского и Толстого, открывая заново, то, что в школе входило в обязательную программу. Учитель русского языка и литературы, по совместительству и заведующая школьной библиотекой – Светлана Ивановна, с удовольствием общалась с Иваном.
Молодая учительница, приехала по распределению из города, сама родом из соседнего района, не получилось прижиться в городе. Ей был симпатичен этот с виду неотёсанный бородач, но знающий многие тонкости городской жизни, с удовольствием обсуждающий прочитанные книги, но замыкающийся, как только разговор заходил о нём. В разговоре употреблял сложные причастные и деепричастные обороты. Построение фраз показывало, что у Ивана было высшее образование.
В своём воображении она рисовала себе героя из категории народовольцев, которые отринули городскую жизнь и поехали в деревню, чтобы просвещать народ. Она и себя видела также в этом свете.
Только Ивану было не до народа. Он с удовольствием общался с юной девушкой, которая краснела в его присутствии и смущалась, сдавал книгу, брал новую, расписывался в библиотечном формуляре, и шёл назад. Иногда брал с собой Барса. Тот шёл рядом с левой ногой хозяина и скалился на деревенских собак, готовый, по разрешению Ивана, бросится на них.
Второй страстью, которая появилась у Ивана, стала фотография. Он с удовольствием снимал пейзажи и лесных обитателей. Очень часто на обходе пути встречал летом белок, бурундуков, лесных коз, косулей. Зимой нередко видел лосей, лисиц, зайцев, глухарей. Вот тогда он бросал инструмент, доставал из-за пазухи фотоаппарат, который привёз с собой, и снимал.
Во дворе его служебного дома росла большая сосна, Иван сделал скворечник. Весной прилетали скворцы, выводили птенцов. Иван с удовольствием делал снимки этой большой семьи.
Зимой он каждый день подкладывал в скворечник орешки, семечки. Прибегала белка, юркой лентой проскальзывала в птичий домик, забивала защёчные мешочки и выходила на ствол сосны.
Барс уже бесновался внизу, видя такое нахальство. Белка давно уже знала, на какую высоту может допрыгнуть собака, спускалась вниз и начинала верещать. Барс прыгал, лаял, рычал. Пытаясь достать наглую морду, но та, зацепившись когтями на задних лапах за ствол, передними била по дереву и ещё громче верещала в двадцати сантиметрах от собачей морды.
Барс буквально свирепел, но ничего сделать не мог. Вдоволь поиздевавшись, хвостатая легко взбегала вверх по стволу, прыгала на соседнее дерево и убегала в лес до следующего дня. Иван с удовольствием наблюдал за этим представлением, когда был дома. Фотографировал, как белка дразнит собаку.
Он заново для себя открыл, что есть иной мир, а не то с чем он сталкивался в Москве в прежней жизни.
К нему часто заглядывал биолог из краевого центра. Расставлял по тайге фото ловушки, чтобы отслеживать популяции зверей. Пару установил недалеко от путей, Иван сам ему показал, где часто видел животных, переходящих железнодорожные рельсы.
Биолога звали Арсений. Лет сорока, бывалый таёжник. Любитель поговорить, знаток множества анекдотов, не прочь поволочиться за каждой юбкой. Вот и в деревне у него было пара зазноб. Постоянно звал Ивана выпить или сходить в гости к девушкам в деревню.
Иван отказывался, лишь ухмылялся в усы и бороду, слушая очередную историю Арсения, как тому пришлось удирать от мужа, который внезапно прибыл домой. Вроде и мужик уже не подросток, но истории его были полны того самого юношеского задора и азарта.
Арсений еще преподавал по несколько часов в университете. И мечтательно причмокивал:
-- В жизни меняется всё! Только красота и притягательность третьекурсниц неизменна, как египетские пирамиды! Время перед третьекурсницами бессильно!
Иван лишь усмехался и прихлёбывал горячий чай. Ему-то и не знать! Но всей это было в прошлой жизни за четыре тысячи триста километров. Интересно слушать истории Арсения, понимая, что больше всё это лишь фантазии.
Иван показывал на старом ноутбуке фотографии живого мира, которые ему удалось сделать. Арсений некоторые закачивал на свою карту памяти. И с удовольствием делился фотографиями с фото ловушек. Конечно, там не художественные фотографии были, а скорее документальные, но тем и ценны они были. Животные вели себя естественно, не встревоженные присутствием человека.
Арсений же живо интересовался железной дорогой. Просил фотографировать поезда, локомотивы. Даже был готов платить за фото. Рассказывал, что помимо любви к животным у него страсть – поезда. Дед у него был железнодорожником.
Иван лишь хмуро отмахивался. С первых часов работы стажёром ему вдалбливали в голову, что самое главное – это безопасность. И, что нельзя фотографировать ничего на дороге, если только это не улучшит безопасность. До сих пор нельзя снимать вокзалы и всё, что касается путей.
Изначально, это казалось паранойей. При наличии интернета, спутниковой съёмки – анахронизмом.
Но с годами наступила профессиональная деформация личности. Он уже смотрел на вещи точно также как и его коллеги. Трезво, взвешенно с точки зрения безопасности движения. Всё только для безопасности движения.
А фотографировать не стоит на дороге. И примета такая есть нехорошая. По ней, как раньше говорили, литерные поезда ходят. Воинские эшелоны, которые в сцепке тянут два мощных электровоза. А были такие составы, перед проходом которых за трое суток весь технический персонал дистанции пути выгоняли на работу для проверки. Носом проверяли каждое соединение и механическое и электрическое. ПЧ было всё равно, какой день по календарю. Выходной или праздничный. Какое твоё состояние здоровья. Все на пути!
И ночью прошёл «поезд на особом учёте». Сначала один электровоз. При этом шла жёсткая установка, что запрещено переключать любые стрелки после прохода электровоза.
На всех переездах дежурили машины ГАИ. Поезд было слышно издалека, Вернее даже не слышалось, а чувствовалось. Задолго до прибытия, земля дрожала, посуда жалостливо позвякивала в столе. Два локомотива шли в голове состава. С виду ничего особенного. Состав как состав, кроме массы. Не видно ни охраны, ни военных. Обычные с виду грузовые вагоны.
Не было даже мысли сфотографировать этот состав.
Арсений даже как-то подарил Ивану короткие охотничьи лыжи, подбитые мехом. Удобно зимой без палок ходить в деревню за продуктами. Назад не катятся, не скользят. Короткие, широкие. И в свежий снег не проваливаются, и в горку спокойно идёшь. И по насту, гладкому как лёд, тоже идут уверенно.
Давно уже Ивану не делали таких роскошных и нужных подарков.
В Москве он бы только покрутил бы в руках, да, посмеялся бы. Зачем такие лыжи? Сел в машину и проехал в магазин. А лыжи нужны горные, чтобы кататься с горок. А эти… Для крестьян в тайге, чтобы пропитание себе добывать. Денег же у них нет, вот и зверей стреляют!
Иван, хоть и посмеивался над Арсением, но был ему благодарен. И за подарок и за внимание, что тот ему уделял. Хоть и сторонился Иван людей, но всё равно ему не хватало человеческого общения.
Три дня шёл дождь. Для обходчика нет плохой погоды. Понятно, что не все работы можно производить под проливным дождём, но на маршрут выходить обязан. И вот сегодня первый сухой, солнечный день. ПЧ орал в трубку, чтобы все топали и проверяли, нет ли промоин, не стоит ли вода.
ПЧ он же Семёныч, был мужик около сорока, маленького роста, не дотягивал и до метра шестидесяти. Вечно взъерошенные, торчащие в разные стороны волосы, маленькие очёчки на носу.
Когда он орал, а это он делал постоянно, казалось, что линзы очков треснут от крика или запотеют. Истеричный мужик. Брал всех воплем, или как говорят «горлом». Считал всех своих подчинённых бездельниками и тунеядцами. За каждую провинность нещадно штрафовал. По каждой мелочи писал докладные начальству, выпячивая свои заслуги в выявлении каких-то нарушений.
Вот и при постановке задачи своим подчиненным он орал так, что мембрана в служебном телефоне резонировала. Не нужно было держать возле уха.
Иван пошёл привычным маршрутом. Нельзя было сказать, что он в «лицо» знал каждую гайку, контактный провод, костыль, но все изменения замечал.
Небольшую промоину под шпалой заметил издалека. Промоина – это плохо. И не могла появиться. И не здесь. Не на землю укладываются шпалы. А на специальную «подушку». И вода уходит с полотна, не причинив ему никакого вреда. А в местном климате, когда зимой минус пятьдесят, а летом может до плюс сорока, почти в сто градусов перепад температур, при наличии промоины, пути придут в негодность быстро. А всё это нарушение безопасности, так и до крушения не далеко.
Иван быстро подошёл, стал осматривать промоину. Странная какая-то. Узкая. Вертикальная.
Присел на корточки, стал ковырять смесь из щебня, песка, земли под шпалой. Тускло блеснул металл. Металлический цилиндр цинкового цвета. Высота – семь сантиметров. Измерил спичечным коробком. Сверху и снизу прокладки из толстой пластмассы толщиной по три сантиметра.
Первая мысль: «Бомба»! Стоит давно, хотела бы взорваться – взорвалась. Отрыть землю под шпалой – это ещё надо постараться. Если бы не сильные дожди, то могла ещё долго простоять незаметно.
Иван поднял глаза, осматриваясь. Взгляд зацепился за фото ловушку. Она смотрела прямо на то место, где был расположен этот непонятный цилиндр.
Вторая мысль:
-- Уф! Испугал Арсений!
Иван сам ему показал это место. Здесь часто лоси, козы переходили пути. Вон и их тропа, еле заметна в лесу.
Иван подошёл поближе к ловушке. Помахал руками. Она должна сработать на движение. Было бы видно, что она никак не отреагировала. Не сработал автофокус объектива. Просто висела мёртвая железяка.
Иван, в нарушение всех инструкций, сел на рельс, ноги внутри полотна. Закурил, рассматривал металлический цилиндр. Потом встал, откинул далеко окурок. Сфотографировал закладку под шпалой, фото ловушку.
Накидал грунта в промоину, утрамбовал ногами. Прошёл участок. Иных нарушений не нашёл. Сделал запись в журнале о пройденном маршруте. Доложил ПЧ.
Сидел на крыльце и молча, курил сигарету за сигаретой, смотря вдаль, не видя этой дали. Пёс сидел рядом, положив голову на колено.
Послышался звук мотора. Старая «Нива». Арсений за рулём. Как всегда один.
-- О! Ты дома! – Арсений помахал рукой.
Барс принял стойку, зарычал, потом загавкал, периодически посматривая на хозяина, чтобы тот оценил его сторожевой порыв.
-- Фу! Место! – резко сказал Иван, с трудом вставая.
Затекли ноги от долгого неподвижного сидения.
Арсений был возбужденный, но старался это скрыть. Его резкие, порывистые движения, не характерная суетливость выдавала его с головой. Голос ломался.
-- А ты чего такой невесёлый? – притворно-радостный гость.
-- Поскользнулся на путях, грохнулся об рельс. – соврал Иван. – До конца даже не дошёл. Кое-как добрался до дома.
-- Поломался?
-- Ерунда. Ушибся. – Иван скривился. – Отлежусь. К утру оклемаюсь. А ты чего приехал?
-- Да, вот, пока дождей нет, проверю свои ловушки. Тебя, может, в больницу подкинуть? – Арсений был само участие. – Далеко же, наверное, возвращался, да ещё и с инструментами.
-- Нет. – Иван мотнул головой в сторону железной дороги. Метров триста отмотал, не больше.
-- А-а-а! Это недалеко. – Арсений чуть заметно, облегчённо выдохнул. – Ну, давай, выздоравливай! Я пошёл!
-- Потом ко мне зайдёшь? На чай?
-- Нет! Надо домой вернуться! Меня пассия будет ждать! – Арсений попрощался, быстро пошёл по путям, в сторону, где Иван нашёл металлический цилиндр.
Подождал, когда Арсений удалится на приличное расстояние, снял трубку телефона, набрал номер ПЧ:
-- Семёныч! Это я. Да. Иван!
-- Чего тебе?! Авария? – задребезжала мембрана.
-- Никакой аварии. Завтра мне отгул нужен.
-- С какого… какого перепугу?!
-- Зуб болит.
-- Содой прополощи.
-- Два дня болит. На стенки лезу. И сало прикладывал, содой полоскал, зубную пасту втирал. Не помогает. Весь анальгин слопал. К доктору завтра. Отпустишь или нет – твои проблемы, я еду.
-- Ты мне не угрожай! – взвился Семёныч.
-- Никогда не отказывал тебе. Я уже не помню, сколько у меня неиспользованных отгулов и ни разу в отпуске не был.
-- Я получил за твои отпуска по шее. – Семёныч начал жаловаться. – Приходила трудовая инспекция отдел кадров поставили в позу «бобра», а они меня за твои не отгулянные отпуска.
-- Так не прошу у тебя отпуск, только день отгула.
-- Отгул за прогул. – ворчал Семёныч. – А кто работать будет? Пушкин?
-- Нормально я всё проверил. День простоит, ничего не случится.
-- Ладно! Но только день! Не знаю чего у тебя там, но только один день! Лечи, нервы удаляй там сразу, коронки ставь! Всё, что угодно, но только один день!
-- Понял.
Иван курил, пил чай на крыльце, смотрел в темноту. На душе было тревожно. Барса спустил с цепи, хотя обычно так не поступал на ночь. Запер дверь, подпёр стулом ручку. Дверь открывалась внутрь.
Не раздеваясь, лёг спать, рядом положил ключ трубный рычажный. Это как газовый, только раз в пять больше и тяжелее. Большой хлебный нож под матрас. Не сон был, тревожное забытьё. Встал затемно, на пару часов раньше привычного. Умылся, быстро позавтракал, накормил пса. Надел брезентовый дождевик.
В петельку-вешалку воткнул молоток осмотрщика вагонов. Небольшой молоток на длинной, шестьдесят сантиметров, деревянной ручке вдоль позвоночника. При умелом обращении – опасная штука.
В брезентовую сумку положил трубный ключ, пару бутербродов. Вышел на крыльцо, замкнул дверь, глядя в небо, перекрестился и тихо сказал:
-- Господи, проводи! Богородица, встреть!
Ангел мой, Хранитель мой! Ты – впереди! Я за тобой!
Потрепал по загривку Барса, который вышел провожать хозяина:
-- Жди! Скоро буду. – подумал. – Надеюсь! С Богом!
И зашагал в сторону деревни широким размашистым шагом. На развилке остановился. Закурил, покрутил головой. Что-то терзало в груди. Птицы над лесом кружили. Может крестьяне поехали, а может, что иное встревожило лесных обитателей.
Иван пошёл кружной дорогой в деревню. На два километра дальше, но тогда сразу выходишь к молочной ферме. Оттуда утром молоковоз в райцентр уходит. А там, на автобусную станцию, и в краевой центр.
Через метров триста дорога ушла в лес. А через полкилометра, сбоку раздался треск в лесу, Иван успел отреагировать, и дерево упало буквально в полуметре от него, повалив на землю ветками.
На секунду Иван потерял сознание. Выбрался из-под веток. И тут же получил удар по рёбрам. Ой-ё! Больно!
Откатился, быстро встал на ноги, бок болел, жгло.
Поискал глазами сумку. Она осталась под деревом. К нему быстро подходил Арсений.
-- Куда же тебя понесло, Иван? А? Чего дома не сиделось-то?
-- Зуб заболел. Видать вчера ударил его. Тьфу! – Иван сплюнул в сторону, отёр тыльной стороной кисти рот. – А тебя, куда понесло спозаранку? У тебя же баба дома ждёт.
-- Кураж пропал.
Арсений кружил вокруг Ивана, схватил какую-то палку с земли, попытался атаковать, Иван отскочил.
-- Прыткий ты. С виду-то не скажешь. – Арсений скалил зубы.
-- А чего ты в шпионы подался-то? Чего Родину-то продаёшь, а? Задорого хоть?
-- Не твоего ума дело. Бабы и алименты очень дорого стоят.
-- Когда идёт дождь, я резиновые сапоги обуваю, а ты не пробовал, когда с девками любишься?
-- Ха! – выдохнул резко Арсений, нанося прямой рубящий удар по голове Ивана.
Ивана успел сделать шаг вправо и вперёд, и нанёс удар под дых левой рукой, затем правым хуком снизу в челюсть.
Арсений упал. Иван прыгнул на него, пару раз ударил в голову. Выдернул у Арсения ремень из брюк. Рывком перевернул на живот. Кисти тыльной стороной одну на другую, «цыганским узлом» стянул руки за спиной. Обшарил карманы. Нашёл ключи от машины. Придавив коленом поверженного, пощёлкал брелком. Прямо по дороге машина ответила гудком, из-за деревьев не видно.
Рывком взвалил на плечо Арсения, головой назад. Оглянулся на поваленное дерево, ища взглядом брезентовую сумку. Не нашёл. Вздохнул. Пошёл в сторону машины.
Арсений тем временем пришёл в сознание. Застонал, попытался дёрнуться, ударить ногой Ивана. Иван бесцеремонно скинул с плеча ношу, так чтобы противник упал лицом вниз. Пару раз несильно ударился по рёбрам. Достал из-за шиворота молоток, помахал перед глазами шпиона.
-- Не шали, не дёргайся. Один раз по темечку ударю, и всё. Понял.
-- Убью! – шипел на земле Арсений.
-- Убивалка ещё не выросла!
Перевернул на спину, Арсений попытался вскочить, Иван снова придавил его. Схватил за ворот и поволок по земле в сторону машины. Тот ещё снова решил попытаться вывернутся. Иван сбоку ударил по бедру.
-- Могу молотком коленные чашечки разбить. Лежи тихо.
Иван был сосредоточен и хмур. Дотащились до машины. Открыл багажник, там лежала автомобильная аптечка. Достал медицинский жгут. Положил Армения на живот, крепко связал ноги. Медицинским бинтом связала руки и ноги, свободный конец – вокруг шеи. Теперь, если пошевелить конечностями, непременно удавишь сам себя.
Вот в такой позе «козла», с ногами и руками за спиной, головой вздёрнутой назад, Иван погрузил Арсения на заднее сиденье «Нивы». Пару раз ударил его в процессе погрузки о внутренности автомобиля. Дверей сзади нет. Не выберется.
Завёл машину.
-- Куда везёшь? – прохрипел сзади пленный.
-- Там разберутся. – крутил руль Иван.
-- Тебе никто не поверит! Ты сам в розыске!
-- Меня люди ищут, а не закон.
-- Ошибаешься! Когда тебя люди не нашли, они написали заявление о разбойном нападении, у них же везде знакомые, вот ты и в розыске уже за разбой. А это уже лет на восемь потянет.
-- Там разберутся. – Иван лишь настроил зеркало вида не на заднее стекло, а на Арсения.
Усмехнулся.
-- А какой поезд-то караулил? Воинские эшелоны?
-- БЖРК. – буркнул связанный.
-- Не знаю такого. Литерный какой-то? – пожал плечами Иван.
-- Ага. Баллистический железнодорожный ракетный комплекс.
-- Да, ты вправду шпион! Я думал, что просто чудак, а оказывается, что гад.
-- Ты-то чего о Родине печёшься-то? Чего она тебе хорошего сделала? Живёшь в глуши. Москвич!
-- Знаешь, я, когда по казино и кабакам гулял, так и не думал о России. О Родине. Не было времени. Родина для меня была там, где деньги. А здесь пожил, подумал. Поработал руками, а не языком, вот и осознал, что кроме России у меня и нет никого. От этого и ненавижу тебя.
Арсений резко дёрнулся, пытаясь разорвать путы.
Иван, не глядя куда, ударил молотком Арсения через спинку сиденья.
-- Лежи уже, Иуда!
-- А у тебя нет на меня ничего! – снова начал Арсений.— Ловушку я снял, цилиндр убрал. У тебя пара фотографий, которые ничего не объясняют.
-- Плевать! Там разберутся. А если будешь упорствовать, я тебя сейчас в реку головой буду макать, пока ты явку с повинной не напишешь мне. А тогда я тебя с ней и отвезу. Или сам там будешь писать.
-- Ха! – весело откликнулся Арсений – Вези! Любой адвокат меня вытащит в пять секунд. Мы с тобой поссорились из-за библиотекарши. Ты меня избил, пытаешься «пришить шпионаж». Ничего не выйдет! Вези меня извозчик по гулкой мостовой! Щенок ты ещё!
-- Не зли меня! – предупредил мрачно Иван. – А то ведь не довезу. Мне за страну обидно и нервы ни к чёрту. Может, взять грех на душу? Поменьше бюрократии. Деньги казённые сэкономлю. Так, что заткнись лучше. Отпустят – их дело. Пусть разбираются.
До ближайшего города было километров семьдесят. Трасса пустая. Рано ещё.
На въезде в город только два одинаковых тонированных микроавтобуса обогнали.
Иван не знал где расположен городской отдел ФСБ, но решил, что где-то рядом с центральной площадью. Не ошибся.
Огороженная территория. Глухой забор, глухие ворота. Посмотрел на часы. Семь утра. Ладно, не ждать же два часа. Решительно вдавил кнопку звонка. Переговорное устройство ожило:
-- Слушаю вас.
-- Заявление хочу подать.
-- Приходите через два часа.
-- У меня в машине шпион кровью истекает. Понимаю, что звучит глупо, но он настоящий.
-- Вы пьяны? Я сейчас наряд полиции вызову.
-- Вызывай, кого ты хочешь! Я за тебя работу делаю. Поймал суку, что Родину продавал, а ты зад оторвать не хочешь! Пойду сейчас утоплю его на хрен в Кане, чтобы обидно не было! Тьфу! – психанул Иван.
Щелкнул замок в калитке.
Иван вернулся к машине, взвалил на плечо пленного и пошёл в здание.
На удивление в здании было много людей. Больше половины были в чёрной форме, в масках, в бронежилетах, некоторые были с короткими автоматами.
Его встретил дежурный.
-- Слушаю вас.
-- Дежурного офицера дайте. Желательно, кто отвечает за железную дорогу. Чтобы долго не пришлось объяснять.
Подошёл не молодой мужчина в костюме.
-- Я – подполковник Колбик. Начальник городского отдела ФСБ. Слушаю вас. Может, вы всё-таки спустите на пол человека. – он кивнул на Арсения.
Голос у мужчины был сух, требователен.
-- Могу вам рассказать. – Иван аккуратно спустил на пол Арсения.
-- Я лучше вам дам сотрудника, кто отвечает за транспорт. Вот он. – подполковник кивнул на лежащего Арсения. – Майор Арсентьев. Знакомьтесь. Хотя вы уже знакомы, как я посмотрю.
Иван оцепенел. Подходили сотрудники, стоявшие чуть поодаль, и откровенно смеялись.
-- А… А как же так? – всё ещё не мог поверить в происходящее Иван. – Я же.. Он же… – развел недоумённо руками.
-- Идёмте во мне в кабинет. – начальник махнул рукой.
Тем временем сотрудники подняли на ноги майора Арсентьева, распутали, вернули ремень, тот вставил его в опавшие брюки.
Коллеги похлопывали по плечу. Майор, прихрамывая, пошёл кабинет начальника. Ивана, на ватных ногах, чуть подталкивая вперёд, сопровождали сотрудники.
Начальник наливал чай по трём чашкам. Жестом показал на стул напротив себя, майор устроился чуть сбоку.
-- Что это было? – выдавил из себя Иван, беря кружку.
-- Проверка. – ответил Колбик. – По всей стране расставляются подобные устройства, чтобы проверить, как бдительно работают службы на транспорте. И как потом ведут себя. Некоторые извлекают самостоятельно. Их, правда, ожидает сюрприз. Небольшой хлопок и дым. Полные штаны страха. Учёба будущее, чтобы не проявляли самостоятельность в таких вопросах. Многие докладывают начальству. Сами-то, как полагаете, для чего это устройство, будь оно боевое.
-- Кх-кх. – закашлялся Иван. – Полагаю, что сигнальное, управляющее. Рассчитано на большую массу. Больше чем обычный вагон. И подаёт сигнал на фото ловушку. Та фотографирует в скоростном режиме состав. Так мыслю.
-- Правильно мыслите. Нечто подобное, только уже не проверочное, а настоящее некоторые разведслужбы противника пытались у нас установить. Только не только на вес, но и на повышенную радиоактивность. Вот и мы тренируем ответственных.
-- Я же это… мог убить майора. – тяжело сглотнул Иван.
-- Не получилось бы. – усмехнулся подполковник. – Арсентьев один лучших рукопашников нашего Управления. И то, что он тебе правдиво поддался – хорошо. Ты же поверил. Это раз. Второе, то, что в пяти метрах от тебя лежали бойцы спецназа, которых ты видел в коридоре. Ах, да! – подполковник полез под стол, вытащил брезентовую сумку, что осталась под деревом. – Это, кажется, ты обронил.
Иван молчал.
-- Дерево тоже мы убрали. Не нужно мешать движению. – пояснил начальник.
-- Так, значит, всё это время я был «под колпаком»?
-- Получается так.
-- А зачем? Ну, поставили закладку – прокладку. Ну, и всё. Пришёл я к вам. Рассказал о своих подозрениях. А нападать-то зачем? Не понял. Честно, не понял.
-- Это инициатива майора Арсентьева. – обращаясь уже к «Арсению». – Просветите, Николай Иванович, зачем вы устроили интерактивный спектакль одного актёра и одного зрителя.
-- Иван, мы тебя долго изучаем. Когда ты появился ниоткуда на дистанции пути, я уже заинтересовался. Не местный. Сторонится людей. На транспорте. Время-то сейчас лихое, в воздухе грозой пахнет. У тебя оказывается, и высшее образование присутствует. А ты скрываешь. И люди отзываются хорошо. Готов прийти на помощь. И пить бросил вообще, книги читаешь запоем. Русскую классику. Вжился в роль на чужой земле, так, что комар носа не подточит.
-- Есть за мной грехи. Вы же знаете… -- Иван неопределенно мотнул головой в сторону окна.
-- Вот поэтому тебя и проверяли в деле. Каков ты. И что тобой двигает. Корысть, хотел скрыться за нашими спинами или патриот.
Майор криво усмехнулся, потирая ушибленное бедро.
-- Можно два года изучать человека, и не понять его. Ошибиться можно. А можно за два часа добраться до самого нутра, заглянуть в душу человека. И разобраться свой или чужой он. Можно ли на него положиться в трудную минуту. На тебя – можно. Не робкого десятка. Дерёшься, правда, не очень, но направление верное. Думаешь наперед. Просчитываешь ситуацию. Есть внутренние убеждения. Стержень. Так, что мы рассматриваем тебя кандидатом на службу. Проверки ты прошёл. Ну, а то, что было у тебя в Москве… там оно и останется. Мы все можем ошибиться. Главное, потом сделать вывод. Так, что скажешь?
Иван ошарашено посмотрел на Колбика и Арсентьева.
-- Голова кругом. Час назад был шпионом, готовым меня убить, а сейчас предлагает поступить на службу в органы государственной безопасности.
-- Тебе нужно время обдумать? Но, учти. Не всё от нас зависит. Может получиться, а, может и не получиться. А то мы тебя сейчас обнадёжим, а не случится. Будешь потом обижаться на нас. Так, что скажешь?
-- Я согласен! Если такая служба – отчего бы не послужить!
-- Ну, и молодец!
Подполковник встал, Иван и майор следом. Колбик пожал руку Ивану. Потом они пошли в кабинет к майору Арсентьеву и ещё долго разговаривали, Иван писал автобиографию, подписал расписку о неразглашении, много чего ещё писал, подписывал.
После обеда поехал домой. По пути зашёл в столовую, пообедал. Хотелось выпить. В заштатной забегаловке, на пыльной стеклянной полке, среди початых бутылок водки, в самом углу стояла нетронутая бутылка когда-то его любимого сорта виски. Как бриллиант среди бижутерии. Искушение велико. Но передумал, взял чай.
Вернулся домой. Пёс радостно скакал вокруг.
Всё вернулось на круги своя. Иван поначалу вспоминал шпионскую историю. Ждал, что его вызовут и его жизнь изменится. Но прошло два месяца, лето к закату, по утрам иней на траве.
Иван истопил баню, пришёл в дом, послышался шум мотора. Выглянул. Майор Арсентьев.
-- Здорово!
-- Здравия желаю, товарищ майор. – с иронией в голосе ответил Иван.
Майор мялся, не зная как начать. Иван закурил и молча, дымил.
-- Иван. Не получилось. – на выдохе сказал Арсентьев.
-- Понятно. Бывает. – кивнул Иван.
-- Плохо. Не пропустила комиссия.
-- Да, я особо не надеялся. – Иван махнул рукой. – С моей биографией шансов не было. Ну, что же. Ничего не меняется. Здесь, -- он обвёл комнату рукой. – мой дом. Я баню истопил. Чай с кипреем заварил. Веники берёзовые с душицей запарил. Пойдём… -- осёкся, поправился. – пойдёмте, попаримся. Потом чаю попьём.
-- Спасибо, Иван. Тороплюсь. В следующий раз. Я тут твоё дело кандидата на службу начал готовить в архив, и решил, что в архивном деле копий хватит, а тебе пригодятся оригиналы.
Майор достал из портфеля бумаги, положил на стол.
Иван стал читать. Руки задрожали. Там были нотариально заверенные его расписки о долге перед Карабасом Барабасом. Оригиналы с синими печатями. А дальше были нотариально заверенные расписки, что долг погашен. Всё как положено. Подписи одинаковые. Слёзы наполнили глаза, горло перехватило. Он смотрел на майора Арсентьева.
-- Как? – выдавил он из себя.
-- Секрет фирмы. – подмигнул оперативник. – Всё, Иван. Всё! Ты свободен от обязательств. И вообще полностью свободен. Можешь домой возвращаться. В Москву! – он резко махнул в сторону Запада.
-- Спасибо! За всё спасибо! За лыжи спасибо! За то, что поверили в меня! Ну, и за расписки! Поклон. Должник на всю жизнь! – Иван схватил ладонь обеими руками и крепко сжал. – Век не забуду!
Растрогался, обнял, прижал к себе.
--Хватит! Раздавишь, медведь! Был бы ты другой – не стал бы ничего делать!
Пошёл на выход. Обернулся, улыбнулся:
-- А, вот, что не стал пить виски в столовой – вдвойне молодец! Счастливо!
Помахал рукой, сел в машину и поехал.
Иван подошел к небольшому зеркалу, стал внимательно рассматривать себя, поворачивая голову вправо, влево. Обращаясь к своему отражению:
-- Ну, что? Домой? Домой! В Москву!
Собрал чистое бельё, залез в шкаф, достал бритву, ножницы. В бане долго парился, долго мылся. Бороду кромсал ножницами, потом намылил лицо и долго брился.
Вошёл в дом, налил чаю. Снова подошёл к зеркалу, посмотрел, как выглядит лицо без бороды. Мял голый подбородок.
-- Домой. Домой?
Сел за стол. Достал лист бумаги и написал заявление об увольнении. Оставил на столе.
С кружкой ароматного чая вышел на крыльцо, закурил. Подбежал Барс. Иван гладил его, курил, пил чай. Оглядел двор.
-- Домой. А кому я там нужен? Домой. – затянулся, выпустил дым. – Так я и так уже дома. Да, Барс? Я же дома? И куда я без тебя преданного балбеса? В Москве мне жить негде, да и тебе там места мало будет. Да, и мне после Сибири тоже. Тесно там, душно там. Людей много. Толку мало. Суета одна. Маета. Так, что, дружок мой, будем здесь с тобой жить, да, добра наживать! И семью заведём! А то когда два мужика – кобеля под одной крышей живут – нехорошо. А то ведь нельзя было семьёй рисковать, когда за тобой охотятся. Нельзя. А теперь мне можно всё! Свободен! Я дома!
Иван посмотрел на часы. Заявление об уходе смял, бросил в печку. На растопку пойдёт. Оделся. Достал бутылку с туалетной водой, побрызгался, взял библиотечные книжки и пошёл в деревню…
…
Иван сдал в отдел кадров копию своего диплома о высшем образовании. Через год его повысили. Ещё через год он занял место Семёныча. У того случился инфаркт на работе. По протекции майора Арсентьева Иван и поднялся по карьерной лестнице.
Он женился на библиотекарше Светлане. Она родила ему двух девчонок. И жизнь пошла нормальным чередом. Пару раз Иван был в Москве, ходил по знакомым улицам, останавливался под окнами квартир, которые он проиграл. Но сердце не щемило. Всё это было в прошлой жизни. Ему стало тесно и душно в Москве.

Ментор.

Иван снова оказался в комнате без окон и дверей, без пола и потолка. Просто белое пространство. Снова там, где небытие. Снова с мерцающим Ментором, который не преминул тут же поинтересоваться. Голос без эмоций:
-- Странно ты повёл себя. Неожиданно. Если бы у меня были эмоции, то я бы сказал просто, что удивил. Так. На будущее чтобы понять природу людей, скажи, зачем ты осознанно стал защищать Родину? Пусть так, методом сопоставления и анализа.
-- Так я же считал, что он шпион. Он хотел нанести вред моей Родине.
-- И ты был готов погибнуть за это?
-- За Родину? Конечно! – Иван был в ярости.
Была бы возможность, он бы врезал бы этому куску плазмы.
Ментор молчал, как будто размышляя, переваривая информацию.
-- А когда ты по-настоящему жил на Земле, до твоего самоубийства, ты мог вот так… Быть готовым погибнуть за свои патриотические идеи?
Тут уже задумался Иван. Он вспоминал как бездарно и бесцельно прожигал жизнь в погоне минутными удовольствиями.
-- Нет. Я бы даже внимания не обратил. А если бы заметил, и пожал бы плечами, мол, это не моё дело, и я Родине ничего не должен.
-- Т.е. физический труд на свежем воздухе, частичная самоизоляция, чтение классической литературы сделало тебя патриотом? Я интересуюсь с чисто академической точки зрения. Получается, что богатство не способствовало твоему патриотизму? Или что-то другое?
Иван подумал:
-- Богатство, пожалуй, не самое главное, а вот зашоренность, мусор в голове, отношение к жизни… как в магазине. Захотелось что-то – пошёл и купил. И тогда Родина – Россия тебе и не нужна. Ума не хватало.
-- Если бы свершилось чудо, оно редко, но бывает, дают второй шанс, ты бы также распорядился своей жизнью? Пьяным в море?
-- Конечно, же – нет! – голос Ивана дрожал от сдерживаемых слёз.
Душа хотела рыдать.
-- Я бы каждую секунду ценил. Я бы дышал воздухом. Смотрел бы в небо. Благодарил Бога каждый день за это чудо – ЖИЗНЬ! И помогал бы людям. Как мог. Кому бы смог. И сам бы жил по совести. Глупость я сделал. Непоправимую.
-- Это хорошо, что понимаешь, но ничего не исправишь. Раньше надо было думать! Вперёд!

Вариант №5.

-- Отдыхаем! Обед! – Валера поставил бензопилу, разогнулся, потирая спину, первым пошёл в сторону костра.
Иван поплёлся следом.
Уже больше года он был на лесозаготовках. Не по своей воле. Его отловили ищейки Карабаса Барабаса. Долго били, пытаясь узнать, осталось ли у него имущество или деньги для уплаты долга, даже рот осмотрели на предмет наличия золотых коронок.
Потом его продали в качестве раба на лесозаготовки. Обменяли на лес. У Карабаса была фирма, которая занималась поставками леса за границу. Так Иван и оказался в непролазной чаще. Только дорога для лесовозов связывала эту делянку с Большой Землёй.
Двести километров вокруг переломанного бурелома. В распутицу лесовозы ни один день везли лесины до станции погрузки или на фабрику для переработки. Бежать никуда. Летом мошкара и комары. Клеща тоже много. И день световой длинный. Зимой мороз трескучий, пробирающий холодной лапой внутрь груди, до сердца. Но световой день короткий. Когда мороз давил до минус сорока, работа прекращалась. Техника не выдерживала и ломалась. Люди не в счёт.
Народ здесь, в основном, был по найму. Ивану запрещено было общаться с кем либо, кроме его напарника Валеры.
Здоровяк лет тридцати, ростом под два метра и косая сажень в плечах. Он был надсмотрщиком. Несколько раз поначалу двинул Ивану по печени, так, что тот, схватившись за живот, осел на землю и хватал воздух ртом. Кулак у Валеры был величиной с гирю. Он был не злой. Немного недалёкий мужик, преданный как собака хозяину. Ради него он был готов и в огонь и в воду. Слово хозяйское для Валеры – закон. Он просто выполнял приказ, не задумываясь ни секунды. У Ивана была уверенность, что скажи Валере хозяин убить его, тот не колеблясь, сделал бы это.
Иван жил на краю временного посёлка лесорубов. Там было человек двадцать. Все жили в вагончиках. Люди иногда менялись, но большинство костяка менялось. Это уже была пятая площадка. Но постоянно вагончик Ивана стоял поодаль ото всех. Если всех кормили на кухне, и с собой давали обед. То Ивана кормили так: буханка хлеба на целый день и всё. Хочешь, ешь сразу, хочешь, растягивай на сутки. Давали много заварки, но спитой. Для бригады заваривали чай, а заварку затем передавали через Валеру Ивану.
Иван бросил курить. Сигарет не было. Поначалу пытался курить высушенную заварку, но быстро бросил эту затею. Стали шататься зубы из-за отсутствия витаминов – стал жевать еловые иголки, сосновую и лиственничную смолу. Делать отвар из еловой или от лиственницы коры и пить его.
Летом собирал грибы урывками. Работали до глубокой темноты. А там уже не грибов и ягод, да, и не видно ни зги. Если рядом – нагнулся, сорвал, в карман. Сыроежку, плёночку со шляпки содрал и в рот. Сначала было горько и невкусно без соли, потом привык. Ягоду тоже в рот. Вечером чистил грибы, что-то сушил, что-то в суп. Кастрюли не было, но были жестянки на помойке с кухни из-под консервов. Некоторые банки были большими, они шли вместо кастрюль.
Но голод Ивана преследовал всегда. Пусть через год он притупился, но есть хотелось всегда. И днём и ночью. И летом и зимой. И до этого рабства Иван не был толстым, а сейчас, похудев на двадцать килограмм, он выглядел измождённым. Глаза ввалились в глазницы. Нос торчал из лица. Даже борода не могла скрыть ввалившиеся щёки.
Если поначалу Иван подумывал о побеге, то сейчас у него даже этой мысли не возникало. Он реально понимал, что не пройдёт всего пути. Да, и что скажет властям? Что его удерживают против его воли? Так он не на цепи. Может в ночь уйти. Но, как говорят здесь: «Прокурор – медведь, тайга – закон!»
Иногда прилетал хозяин, иначе его здесь не величали. На вертолёте. Свой или арендованный, Иван не знал. Но он обязательно приходил к Ивану в вагончик.
Вот и сейчас застрекотала небесная машина, было слышно, как вертолёт стал снижаться. Народ побежал встречать начальство. Дверь распахнулась. Валера держал её, пропуская вперёд босса.
Хозяин весело, пьяно, вызывающе смотрел на Ивана:
-- Ты ещё жив, доходяга?! Ну-ну! Специально позвоню Карабасу, похвастаюсь, насколько ты живуч. – оборачиваясь к Валере, который стоял за спиной. – Норму делает?
-- Конечно, Николай Харитонович! С этим у нас строго! Если, что не так, так мы всегда … – подобострастно лебезил Валера, показывая свой кулак-молот, которым он «воспитывал» Ивана.
-- Это хорошо! – похохатывая, выходил их вагончика Ивана Николай Харитонович.
Остановился на пороге, достал телефон, сфотографировал измождённого Ивана.
-- Чуть не забыл! Я обещал Карабасу, что буду отправлять твоё фото при каждой встрече с тобой. Он, наверное, так пугает других должников. Галерея у него такая с твоими метаморфозами. Был красавчик, стал узником Бухенвальда! Каторжанин! Ну, бывай, игрок!
Вышел. Ушёл в административный вагончик, иногда он ночевал, бывало, что дня на три задерживался, проверял выруба, документацию осматривал технику. Часто ругался. Иногда и поколачивал в гневе бригадира, если находил какие-то упущения. Было видно, что, не смотря на свой щёгольский вид, он хорошо знает дело. Был дотошен во многих вопросах. Запросто общался с рабочими, но без панибратства. Его интересовало всё.
Иван вздохнул, стал варить себе чай из спитых нифилей. Из дневной буханки осталось только горбушка в тряпице. На балке лежали высушенные ягоды. Там была и лесная земляника и малина. Малину Иван берёг на случай, если заболеет. Что-то ему подсказывало, что от местных он не дождётся медицинской помощи.
Снова послышался шум вертолёта. Как-то быстро Хозяин сегодня управился. Хотя, звук шёл не с земли, а с неба. Усиленный динамиком сверху раздался голос:
-- Всем оставаться на местах. Стреляем без предупреждения! Работает Росгвардия! Работает ОМОН!
Ивану пару раз приходилось попадать в облавы в ночных клубах. Один раз работал нарконтроль, другой – ОМОН. Ничего хорошего не было.
Иван бросил взгляд в окно. От большого вертолёта, севшего неподалёку от первого бежало много людей в форме, бронежилетах, касках, с оружием наперевес. Сзади за ними шли в штатском, но в бронежилетах, с папками в одной руке и пистолетами в другой.
В сторону его вагончика направилось двое ОМОНовцев.
Иван запихнул горшку хлебав рот, следом – сушённую землянику, обжигаясь, сколько мог – кипятка в рот. Ещё пережёвывая, упал на пол, руки на затылок.
Дверь чуть не слетела с петель. Один спереди в полуприсяде, второй страхует через плечо.
-- Всем стоять! Руки вверх! – заорал страшным голосом первый.
Иван не шевелился.
Первый перешагнул через него.
-- Ты здесь один?
-- Да.
--Оружие, наркотики, другие запрещ1нные к свободному обороту вещи, предметы есть?
-- Нет ничего. Сами смотрите.
У него и смотреть нечего было. У бомжей в городе хозяйство побольше чем у Ивана.
Первый перевернул кровать, посмотрел по углам, посмотрел одежду на вешалке. Понюхал чай в консервной банке.
-- Одевайся! Медленно! – второй всё это время держал Ивана под прицелом.
Подталкиваемый вперёд , руки на затылке, Ивана быстро сопроводили ко всем, кто был в лагере перед административным вагончиком.
ОМОН встал по кругу. Автоматы направлены внутрь круга. На всех маски. Разговоры запрещены. Кто открыл рот, больно били прикладами. Иван стоял впереди всех на коленях, руки за головой.
Открылась дверь вагончика, вышел Хозяин в сопровождении четверых в штатском и двух ОМОНовцев.
Один из штатских громко:
-- Внимание! Сейчас будет произведён осмотр территории лагеря на предмет обнаружения запрещённых предметов. Например, оружия! – обращаясь к ближайшему ОМОНовцу – Нужны двое понятых.
Тот, не долго думая, толкнул тех, кто был рядом. Среди них был Иван.
-- Двигайте. Быстрее! Не до утра же с вами тут зависать!
Оперативник в штатском пошёл в сторону вагончика Ивана. Остальные в штатском, пять вооруженных ОМОНовцев, понятые, Хозяин следом.
Оперативник, подсвечивая мощным фонарём, уверенно подошёл к поленнице дров у вагончика, где жил Иван, стал откидывать в сторону дрова.
-- Вот, товарищи понятые! – позвал он. – Можете убедиться, что справа, под вторым поленом лежит пистолет! Прошу подойти поближе и зафиксировать этот факт! Товарищ эксперт, прошу задокументировать установленным порядком!
Иван подошёл ближе. Не снижая скорости, быстро взял пистолет в руку:
-- Это мой пистолет! – уверенно заявил он. – Я его нашёл в лесу, хотел передать в полицию, когда будем перебираться на новое место.
-- Ты что сделал, гад?! – растерянно произнёс ошалевший от происходящего опер.
Иван тут же получил прикладом по спине, упал вниз лицом, пистолет выпал и закатился под вагончик.
-- Ты, что?! Ты отпечатки стёр!
-- Не переживай, Семён, может, внутри остались или на патронах. – успокаивал его эксперт.
Ивана затащили, подпинывая, в его вагончик. Швырнули на пол.
-- Колись, мерзавец! – орал Семён. – Ты кого выгораживаешь? Ты понимаешь, что ты операцию сорвал?! Сознайся, что ствол не твой!
Иван твёрдо стоял на своём. Упёрся и всё тут. Пистолет он нашёл. Никому не сказал. Не было мысли присвоить его или применять, использовать. Поэтому и положил в поленницу, чтобы никто не нашёл.
Получил несколько затрещин от вооружённых людей. Всем было понятно, что мероприятие было сорвано.
Иван вспомнил, что всякий раз, когда Хозяин прилетал, то начинал свой визит с его посещения и перед отлётом всегда заходил к нему, стучал в дверь и кричал с издёвкой:
-- Ты ещё не сдох, доходяга?!
И уходил к вертолёту.
Иван понял, что пистолет Хозяин прятал всегда в его поленнице дров по прилёту, а с отлётом забирал. Никто к Ивану не приходил. Но кто-то видел, вот и сообщил в компетентные органы.
Тем временем Другие опера составили акт осмотра места происшествия. Пистолет упаковали в полиэтиленовый пакет. Опечатали. Другие понятые расписались. На Ивана надели наручники, руки назад, пригибая голову за шею к земле, почти бегом повели к вертолёту.
В вертолёте продолжили уговаривать и стращать Ивана, но он твёрдо стоял на своём. Летели почти час. Потом погрузили в машину и везли в отдел.
В отделе тоже велись беседы, чтобы Иван сознался. Он лишь угрюмо молчал. Сняли наручники. Налили чаю, пододвинули пачку печенья… Иван, молча в минуту, слопал печенье. Выпил чай. Густой, ароматный, чрезвычайно вкусный из пакетика. Как из прошлой жизни.
-- Ты пойми, дурья башка, -- задушевно начал опер Семён. – зачем тебе чужие грехи на себя брать? Судьбу себе поломаешь. А так, скажи правду и домой поедешь. Ты откуда? Из Москвы же? Я тебе слово даю, что поедешь в плацкарте бесплатно до Москвы. Подумай.
-- До Москвы? – озадаченно спросил Иван.
-- Да. Домой. В Москву!
-- Мой пистолет! – Иван жестко ответил.
В Москву ему не было резону возвращаться. Там Карабас Барабас со своей бригадой, быстро продаст в новое рабство.
-- Тьфу! – Семён сплюнул. – Ну, сядешь! Поедешь лес валить.
-- А вы откуда меня привезли? Дело привычное. И под охраной от медведей. И котловое довольствие.
-- От каких медведей? – усомнился Семён.
-- Летом обеденный перерыв. Я приглядел малиновые заросли. Отошёл, ем, да, на зиму в шапку собираю. Слышу, с противоположной стороны тоже кто-то сопит, и собирает малину. Да, так шумно, с треском. Думаю, чего он кусты-то ломает. Ну, отодвинул, а ломать-то зачем? И ору, мол, ветки не ломай! Оттуда ещё громче треск. Дай, думаю, гляну, что за вредитель такой. Высовываю голову, а там медведь кусты ломает и ягоду ест. Сломал ветку, сел на зад и обирает губами малину. Меня увидел – взревел. Я оттуда ходу. Наверное, поставил мировой рекорд. За три секунды метров триста по пересечённой местности. Может, и больше. Не замерял время. Мужики говорят, что и медведь в другую сторону от меня побежал. Вот. А на зоне охрана от медведей меня сторожить будет.
-- Ты здесь дурака не валяй! – второй опер «злой» дал подзатыльника Ивану.
Привезли паспорт Ивана, он у Хозяина в офисе хранился.
Несколько раз предложили ещё сказать правду. Пришли результаты предварительного исследования пистолета. С внешней стороны чёткие отпечатки пальцев Ивана. На внутренних поверхностях и патронах – не пригодные для идентификации фрагментарные следы пальцев и ладоней.
Вызвали дежурного следователя, адвоката. Начался допрос. Адвокат накоротке переговорил с Иваном:
-- Деньги есть?
-- Денег нет, и не будет. Родственников нет. Имущества нет. Я полностью признаю вину.
-- Ты понимаешь, какие последствия? Тем более говорят, что ты чужую вину берёшь на себя. Подумай, парень.
-- Мне не о чем думать. Пистолет нашёл. Хотел сдать в полицию. Спрятал в поленнице. Всё.
-- Как хочешь. – адвокат пожал плечами.
За окном светало. Адвокат откровенно дремал, спал, откинув голову назад.
Следователь несколько раз предложила Ивану рассказать правду. Но он стоял на своём.
Потом его повезли в СИЗО. Удушливый запах, смрад в коридоре. Камера обделана белым кафелем.
-- Заходи, голубок…
Два дня Ивана били по телу. Не по лицу. Бросали тетрадь в лицо, требовали, чтобы он написал чистосердечное признание, что он дал ложные показания. Он молчал. Несколько раз пытался ответить на побои, но его сбивали на пол и пинали ногами. Не давали спать.
Через полтора суток повезли в суд, избирать меру пресечения. Хоть там бить не будут, а в машине можно немного поспать.
Конвой его сразу отделил от остальных сидельцев молча, повёл по коридорам суда и завёл в пустое помещение зала судебных заседаний.
Там его встретил моложавый мужчина в ослепительно белой рубашке. Дорогом костюме, лакированная обувь отражала свет люстры, золотые тонкие часы. Одеколон просто манил своим дорогим ароматом. Он улыбался во все свои тридцать два фарфоровых зуба белоснежной улыбкой.
-- Я – ваш новый адвокат. Вот договор, подпишите.
-- У меня нет денег.
-- Всё уже оплачено.
-- Кем? – Иван насторожился.
Такой адвокат стоит дорого. И его оплатить мог, пожалуй, только Карабас Барабас. А к нему в ещё большую зависимость попадать Ивану не хотелось.
-- Не переживайте. Вам необязательно знать. Но вы не должны никому за мои услуги. Так просили передать.
Иван подписал. Молча смотрел.
-- Проходите. Это мой стол на время заседания. – он показал рукой. Там был накрыт стол. Нехитрая еда. Вареная картошка, жареное мясо, кофе, хлеб с маслом, конфеты. – Кушайте. А я буду говорить.
Ивана дважды приглашать не нужно. Он быстро, жадно ел, пропихивая почти целые картофелины в рот пальцем.
-- Придерживайтесь той линии, которую вы избрали. Повторяйте как попугай, что и раньше говорили. А мы облегчим максимально вашу участь. Понятно?
-- Угу. – с набитым ртом лишь сумел промычать Иван.
-- Да, вот. Это вам с собой.
Адвокат показал на большой пакет, набитый продуктами, чаем, сигаретами.
-- Я не курю.
-- Это не вам, а в новую камеру. Там представиться надо. Да, на ваш счёт арестованного, положили необходимую сумму. Так, что вы можете в камере пользоваться телевизором, холодильником наравне со всеми.
-- Меня переведут из «пресс-хаты»?
-- Вы туда не вернётесь.
Иван быстро всё съел, крошки собрал аккуратно и забросил в рот.
Суд продлил содержание под стражей на два месяца.
Иван прибыл в новую камеру. Зашёл, перекрестился на образа. За столом в центре камеры сидели люди.
-- Иван. Статья 222 УК РФ. Незаконный оборот оружия. Православный.
Народ молча смотрел. В центре крепкий мужчина:
-- Статья нормальная. Не «кефирная». Проходи, парень. Вон там твоя шконка.
Он кивнул на свободную. Не возле унитаза.
-- Подходи к столу, рассказывай. – продолжил «смотрящий» за камерой.
Иван, молча, поставил пакет на стол, пододвинул к старшему.
-- Молодец. Это правильно.
Из чая тут же начали варить чифирь.
Иван рассказал свою историю как он сел. «Смотрящий» лишь ухмылялся молча. Когда все потянулись за кружками за варевом из чая, старший прошептал Ивану в ухо:
-- Не знаю кто за тобой стоит, но очень авторитетные люди, -- он показал пальцем в потолок. – сказали, чтобы тебя в хате никто пальцем не трогал. Очень уважаемые люди. Так, что, Иван, ничего не бойся. Тут тебя пальцем никто не тронет, но и не хами сам. Усёк?
-- Да. – Иван кивнул.
Ивана вызывали на допросы. Адвокат всегда присутствовал на них. Всякий раз передавал пакет со снедью Ивану. Всякий раз добивался отдельного помещения и кормил от пуза. Спустя три месяца состоялся суд. Был адвокат. Был даже представитель от трудового коллектива. Мужик потрёпанного вида, но с доверенностью, всё чин-чинарём. Вот он и вдохновлено рассказывал, как Иван работал в бригаде и как тащил на себе пять километров по пояс в снегу на волокуше раненного товарища, которого привалило сосной. Как он в голодную неделю, из-за непогоды не могли привезти продукты, а вокруг бегали стаи голодный волков, отдал последнею краюху хлеба. Если бы не судья, то этот «представитель», которого Иван в глаза не видел, ещё часа два рассказывал какой замечательный человек и работник Иван. Судья прервал монолог.
Адвокат зачитал характеристику с места работы, ходатайство коллектива, чтобы Ивану дали условный срок и отбывал он его в бригаде. На возражение государственного обвинителя, что невозможно проконтролировать местонахождения Ивана, тут же появились два документа. Один из полиции, второй – из системы исполнения наказания, что одни и другие не возражают отбытия Иваном наказания в бригаде и обязуются обеспечить контроль.
Суд вынес приговор – два года условно. Отбывать в бригаде на лесоповале.
Иван приготовился опять к голодной участи.
Его доставили в бригаду на вертолете полиции. Он был единственным пассажиром. Пилоты ещё долго качали головами, мол, как это, ради одного зека гонят винтокрылую машину чёрт знает куда.
Ивана встретила вся бригада во главе с Хозяином. Тот его обнял за плечи и отвёл в административный вагончик. Там стоял шикарный стол. Икра красная, чёрная. Коньяк, водка. Рыба, мясо, сыры… Много чего из тайги и из-за границы.
-- Присаживайся! – Хозяин был щедр, широким взмахом руки он повёл в сторону стола.
-- Спасибо, конечно. – Ивану было как-то боязно.
Пропади сейчас Иван в тайге – концы в воду.
-- Давай, давай. – Хозяин подталкивал Ивана к столу.
Усадил за стол, сам стоя налил ему и себе по полной стопке коньяка.
-- Спасибо тебе! Спас! Век не забуду! Давай! – первым чокнулся с ним и стоя залпом осушил стопку.
Подцепил мочёный груздь, захрумал. Иван не спеша выпил. Зажмурился. Давно он не пил спиртного. А вот такой качественный коньяк пятнадцати летней выдержки – очень давно. В прошлой жизни. Пододвинул к себе чашки с икрой и стал прямо ложкой есть оттуда.
По второй.
-- Скажи. Зачем?
-- Что зачем?
-- Мы в тайге. Ментов рядом нет. Зачем ствол на себя взял?
-- Кушать хотелось. – Иван перехватил удивлённый взгляд. – Очень хотелось. Вам не понять. А в тюрьме хоть плохо, но три раза в день кормят горячим. И после буханки хлеба в день и спитого чая – очень даже прилично кормят.
Хозяин откинулся на спинку стула, внимательно посмотрел на Ивана.
-- Я другое думал. Но…неважно. Молодец! – хлопнул по плечу. – А потом. Потом, когда наелся, ты же ни в камере, ни следователю, ни слова не сказал. Отдали бы тебе паспорт, и кати на все четыре стороны. Отчего молчал? Из-за еды?
-- Ну, отдали бы. И что? Куда ехать? В Москву? Там меня Карабас снова кому-то продаст, да ещё в стукачи запишет. Не привык я по жизни мнение менять. Вперёд, значит, вперёд!
Долго ещё они говорили.
-- Понимаешь, бригадир меня вломил ментам. Он воровал. Я стал разбираться. И работяг обманывал. И меня обворовывал. В ту поездку я приехал с ним разобраться окончательно. Пистолет я с собой давно таскаю. Но привычка, его прятать поблизости. Чтобы на тебе не было. Так научили ещё в дурные девяностые. Вот и прятал я у тебя в поленнице. К тебе никто не ходил. Изгой. По моей команде. Прости меня, ради Бога! А бригадир прежний и присмотрел это. Сидит этот бригадир сейчас. Если к тебе в камере хорошо относились, то к нему очень плохо.
-- Понятно. А, что Карабасу скажете?
-- Да, пошёл он! – пьяно махнул Хозяин. – Я с ним рассчитался как ты сел. Позвонил. Сказал, что ты тоже свободен. Он поначалу взбрыкнул. Я ему сказал, что ты в камере. Тот и успокоился. Сказал, что долг прощён. Даже твои расписки прислал. На! – он протянул Ивану его долговые расписки. – Силён. Я меньше был должен. И то под дело занимал. А ты?
-- А-а-а. – Иван протянул.
Он научился держать язык за зубами.
-- Не хочешь говорить. Как хочешь.
Иван внимательно прочитал свои расписки. Они были все. Подошёл к печке, там горел огонь, кинул. Молча смотрел как корёжится бумага сгорая в печке. Достал кочергу, пошерудил в печке, чтобы бумага сгорела вся. Искрами она взметнулась в трубу. Сел на место, молча налил себе и собеседнику.
-- За новую жизнь, Иван?
-- За новую жизнь! – Иван встал со своего места, чокнулись, выпили.
-- А кто был от общественности на суде? Говорит, что из бригады, но я его не видел. Новенький какой-то?
-- Что понравился? – засмеялся Хозяин. – Хорош, правда? Актёр чертовски талантливый, но весь талант в стакан слил. Вот и уволили его ото всюду. Я его по театру помню. Не пропускаем с женой и дочкой ни одной премьеры. Нравился он мне очень на сцене. Не играл он на сцене, а жил ролью. Потом узнал, что выгнали его. Нашёл его. Закодировал. На работу к себе в цех мебельный взял. Дочке даёт уроки актёрского мастерства.
-- Актрисой будет?
-- Да, ну! – он махнул рукой. – Она на экономическом учится. Отличница. Умница. Красавица. Но робеет перед людьми. А выступать на публике – хуже каторги для неё. Голова у неё светлая. Но робкая. Вот он и помогает. А артист этот попросился на две недели сюда, на выруба, в бригаду, чтобы вжиться в роль. Убедительно выступил?
-- Я и сам поверил какой я замечательный и какие подвиги совершал. – рассмеялся Иван искренне.
Посидели, помолчали.
-- Завтра ты заступаешь командовать бригадой. Бригадиром будешь.
-- О! Как! – удивился Иван.
-- Да. Тебе здесь всё равно два года быть. Под условным сроком. Вот заодно и покомандуешь. Образование у тебя высшее. В машинах и механизмах соображаешь. Как лес пилят – знаешь. В помощники Валеру я тебе определил.
-- Валеру?
-- Он как собака преданный. Что скажешь – то и сделает.
-- Преданный? А чего он пистолет на себя взял? Команды не было? Или своя рубашка ближе к телу?
Хозяин, долго молча, смотрел в глаза Ивану.
-- Сам найдёшь себе помощника. Карт-бланш тебе в руки. Ни в чём не ограничиваю. Разворачивайся. Не воруй.
-- А зачем? Чтобы сесть? Оплата как будет?
-- По совести.
Посидели, поговорили ни о чем.
Спали здесь же. Поутру собралась бригада. Ивана представили как бригадира. Через час Хозяин улетел на вертолёте. Он оставил большую сумму денег для жизнеобеспечения бригады.
Иван начал осваиваться в новой должности. Валера поначалу лез к нему в друзья, но Иван быстро поставил его на место. Долго присматривался кого взять в помощники.
Глянулся ему Мара. Фамилия его была Мараукин, но все его звали Марой.
Мужику около шестидесяти. Всю жизнь был водителем. Но попался пьяным за рулём, вот и подался на лесосеку, пока прав не было. Он был добр к Ивану, когда тот числился в изгоях. Пытался ободрить парня. Ему не позволяли, шикали на него. Однажды Маре удалось тайком сунуть Ивану буханку хлеба. Иван не забыл этого.
Мара был отменным рассказчиком. Ивану запомнилась история, когда Мара рассказывал, как его до слёз обидели.
Дали в середине девяностых ему задание. Съездить из Красноярска в Волгоград на машине за оборудованием. И снабженца посадили в кабину. Вот и залазит молодой, да, ранний. В белой рубашке, галстуке, И это в КРАЗ- «лаптёжник»!
-- Я – Владимир Петрович! – говорит снабженец.
-- Это я – Владимир Петрович, а ты ещё молодой! Волохой будешь у меня! – Мара хлопнул снабженца по плечу.
Поехали! Мара взял с собой ящик портвейна. Скорость движения – максимум сорок километров в час. Кирпич на педаль газа. Сам вино потягиваю. Предлагаю Волохе – тот морду воротит. Так вот и телепаемся. А скучно одному пить. Вот я его и всё подбиваю. Мол, давай, выпьем. А он всё упирается. На пятый день сдался. Говорит, что у него от гула двигателя голова рассказывается. Спать даже не может. Мара ему и предложил анестезию. Выпил он. Молодой ещё. Ему бы лишь влить в себя побольше, нет бы, чтобы медленно тянуть, долго быть в одной поре.
Вино в голову ударило. Всё равно говорит, что голова болит. Я ему и говорю, а ты – пой! Радиомагнитолы у меня в машине не было тогда. Вот и едем. А он поёт! Красота! Весело! А Волоха скулит, что голова раскалывается. Взял я газету, нажевал её, да, и забил в уши ему пробки, чтобы не так голова болела. Ору, мол, как? Голова прошла. Тот палец большой вверх. И песни ещё громче горланит. Ничего же не слышит.
Остановились на заправке, я пошёл талоны отдавать, кричу снабженцу:
-- Пистолет в баке держи, тюха-матюха! – кричу ему.
А у него газета в ушах. Не слышит. Да, и развезло того основательно. Показываю ему жестами. Кивает головой, мол, понял. Взялся он за ручку топливного пистолета. Он всё с себя пылинки смахивал, костюм берёг. А тут струя солярки хлестанула. Не удержал Волоха пистолет. Двумя пальчиками. Стоит весь в соляре, стекает по нему, капает. И так рубашка из белой стала серой давно, а тут и солярой сверху окатило.
Мара психанул, стал вырывать у него из ушей газетные пробки. Не вытаскиваются. Достал из ящика отвертку, выковырял.
-- Хрен тебе! Пусть башка болит, но слышать будешь!
Так, попивая вино, и добрались до Волгограда. Приехали после обеда, заселились в гостинице. Мара в магазин сбегал, купил ящик портвейна. Ну, и жахнули!!! От души так выпили. А Волоха цедил. Я его учил так пить в машине, а не в гостинице. Тут надо так, чтобы усталость снять!
Утром проснулся Мара один в номере. Нет, Волохи. Заглянул в туалет, ванную, нет его. Даже под кровать заглянул. И записку на столе увидел. А там написано: «Пошёл ты к чёрту! Я улетел домой!» И заплакал Мара:
-- Я о нём же, как о родном заботился! Всю дорогу! А он! Сбежал!
Загрузил Мара оборудование на заводе и мелким шагом отправился в обратную дорогу.
А снабженец Волоха уволился с предприятия ещё до приезда Мары.
И когда рассказывал в лицах Мара у костра, заново переживал обиду, у него натурально скатывалась скупая мужская слеза по небритой щеке.
Вот Мару и поставил своим помощником Иван.
Иван пересмотрел весь рабочий цикл производства. Сидел, думал, пил чай, кофе, думал. Выходил на делянки. Чертил. Думал. Вызывал самых опытных рабочих. Мара всегда был под рукой, готовый посоветовать и прийти на помощь, наорать на ленивых. Несмотря на его балагуристость, он давал толковые советы.
Иван распорядился изготовить клеймо – медведь с топором. И стали отмечать брёвна с обеих сторон. Клеймили только отборную древесину. Своеобразный знак качества. Постепенно вырос авторитет брёвен с клеймом. Как у отечественного, так и зарубежного потребителя. Готовы были платить больше за качественный товар.
Пересмотрел логистику вывоза древесины. Вышел с предложением на Николая Харитоновича, так он теперь называл Хозяина. Чтобы за счёт государственных дотаций вырубленные делянки засаживать новыми саженцами. Тот ухватился за эту идею. За полгода Ивану удалось утроить выручку предприятию, при этом заработки рабочих в его выросли в полтора раза. Повысилась производительность труда вдвое.
Теперь уже с других участков просились под его начало. Никакого панибратства, никакого воровства, сухой закон. Но уважительное отношение ко всем, зарплата прозрачна. Стоит доска закопченная перед административным вагончиком, и каждый день Иван мелом записывал напротив каждой фамилии кто сколько заработал. Если у кого-то были вопросы, он чётко, ясно излагал кому и за, что. Никаких любимчиков, никаких поблажек.
Через полгода прилетел Николай Харитонович. Не один. С ним была дочь. Высокая, хрупкая девушка, с длинными светлыми волосами, правильными чертами лица. Ивана поразила не красота её. Он был знаком со многими красивыми девушками. Но в этой было очарование. Тот самый романтический флёр, которым были окутаны барышни, описываемые Пушкиным, Тургеневым.
Конечно, в лесу Иван не видел никаких девушек и истосковался по женскому обществу, но именно, Ирина, так звали дочь, Николая Харитоновича, очаровала его.
Иван, хоть поправился, но всё равно выглядел бирюком. Борода, одежда как у всех рабочих. Пах костром, лесом.
При знакомстве и общении старался быть максимально галантным. Он давно не ухаживал за девушками, и порой у него получалось это очень неуклюже, но он не терял надежды.
Вспомнил, что она учится на экономическом, улучив момент, когда отец её отправился на рыбалку, стал задавать вопросы по экономике. На его удивление, она пусть смущаясь, очень толково стала рассказывать.
Тогда Иван достал документы. Рассказал, как было, какие усовершенствования он сделал, спросил, что бы она посоветовала, чтобы снизить издержки.
Ирина, стала изучать бумаги. Потом достала телефон, сфотографировала, сказала, что подумает.
Иван начал пытаться разговорить Ирину, памятуя, как отец говорил о её смущении. Потихоньку ему удалось.
Когда отец пришёл с рыбалки, неся ведро рыбы, то был поражён, как дочь щебетала с Иваном, а тот шёл рядом, показывая нехитрое хозяйство. Из-под небритых щёк пробивалась краснота смущения.
Визиты Николая Харитоновича стали чаще. Но он только здоровался с Иваном, спрашивал как дела, и уходил на рыбалку. Иногда с ночёвкой… Прилетал он всегда не один… С Ириной. Она подсказала Ивану, как оптимизировать расходы, уменьшить убытки. И с каждой встречей Иван с Ириной всё больше влюблялись друг в друга.
Через полтора года Николай Харитонович привёз Ивану добрую весть, что заточение его кончилось. Забрал с собой. Мару Иван поставил бригадиром вместо себя.
А Иван стал заместителем на большом хозяйстве Николая Харитоновича. Он стал ему доверять как самому себе.
Ещё через полгода Иван и Ирина поженились. Родился старший сын. Через три года Николай Харитонович отошёл от дел. А Иван с Ириной стали безраздельно властвовать на фирме. За пять последующих лет они увеличили товарооборот тысячекратно. Ирина оказалась талантливым экономистом и очень жёстким переговорщиком. И куда делось девичье смущение?
И всего у них было четверо сыновей. Девочку не удалось родить.
Они купили большой дом в Испании на море, куда и поселили стареющего Николая Харитоновича с супругой, к нему в гости на всё лето приезжали внуки, и часто приезжали Иван с женой Ириной.

Ментор.
Иванова душа снова оказалась в «отрицательном пространстве». Ни пола, ни потолка, ни окон, ни дверей, через которые можно было ускользнуть, вырваться, удрать, даже с боем пробиться.
Дошло до сознания, что с каждым разом ему будет всё тяжелее возвращаться. Что упущены те возможности, которые он навеки потерял. Если бы можно что-то исправить!!!
Вздохнул тяжело. Если можно так выразиться.
Ментор молчал. Ивану не хотелось вновь улетать в параллельную реальность, испытывать то, что он упустил. Он оттягивал время. Ментор молчал. «Мхатовская пауза» явно была затянута. Ментор демонстрировал своё безразличие.
Иван не выдержал:
-- Зачем ты мне такое?
--Ты не испытывал при жизни и сотой доли, который нормальный человек, зарабатывающий своим трудом деньги, получает. Самое сильное эмоциональное напряжение, которое у тебя было – это азарт игрока. Например, ты не знал, что такое голод. Голод, который сводит тебя с ума. Это ты ещё один. А когда голодает вся твоя семья, и ты как мужчина, как добытчик, ничего сделать не можешь. Вот это – испытание. А вот теперь ты понял, что ты сможешь сделать из-за голода. На какое безумие способен. Но ты тут же почувствовал и что такое благодарность. А мог отвернуться. Ну, взял ты на себя чужой грех, взял чужой крест – вот и неси его сам. Повернулся к тебе лицом, почуял в тебе опору. Доверился.
-- И как же теперь? Что теперь? – без надежды спросил Иван.
-- Устал? – голос Ментора был равнодушен, но Ивану почудилось, что сквозило злорадство.
-- Устал смертельно.
-- Не можешь ты смертельно устать. Ты уже мёртв.
-- Душа устала… смертельно устала.
-- Душа не может устать. Она должна трудится денно и нощно. Ну, что же… – Ментор торжествовал. – Иди. Трудись!

Вариант № 6.

Плотной толпой народ подтягивался на площадку, чтобы загрузиться в клети и отправиться на смену под землю – в угольную шахту.
Кто-то торопливо, озираясь, курит в кулак. Не положено на территории шахты курить. Курить можно только до тридцати метров до ствола шахты. А в забое и подавно запрещено. В советское время всех обыскивали на предмет курева, спичек. Сейчас – периодически устраивают облавы.
Идёт, вываливается из бытового корпуса масса людей. Все в одинаково серой робе. Одинаковые грязные оранжевые каски. Триста человек смена.
Среди шахтёров как ни странно, много курящих. Кто-то бросает, кто-то не может бросить.
Да, и чего лёгкие забивать никотиновыми пробками, когда мельчайшая угольная пыль, забьёт бронхи, трахею, лёгкие. И лёгкие усохнут от угольной пыли. Антракоз называется. Лёгкие ссыхаются до маленького комочка. Можно в печку как кусок угля. Круговорот угля в природе.
Немногие шахтёры из забоя доживают до глубокой старости. От того и на пенсию раньше выходят. Правда, некоторые умники из правительства хотят и это отменить. Но об этом пока только думают. Пока.
Ивану было поначалу невдомёк, отчего некоторые шахтёры так плохо моют лицо, руки. Вода же, мыло, мочалка есть! А они в точках чёрно-синих. У некоторых даже какой-то рисунок можно угадать.
Узнал после того как получил первую получку. Проставлялся перед своим звеном, задал вопрос бригадиру Сергею Чупринову, он же «Вертолёт», потому что быстро передвигался, быстро думал, казалось, умудрялся оказаться одновременно во многих местах в шахте.
Чупринов окончил вертолётное военное училище, потом служил, воевал где-то на Кавказе, не любил об этом говорить. Попал под сокращение, стал шахтёром.
«Вертолёт» почесал лоб, ответил:
-- Понимаешь, Иван, поневоле оцарапаешься, где-то породой посечёт кожу, всякое в шахте бывает, угольной пылью забьётся, и всё. На всю жизнь – татуировка. Я на молодёжь смотрю, они татуировки себе за большие деньги делают. Потом, говорят, всякие там гепатиты цепляют, СПИД, ВИЧ, ещё какую заразу. Это безделья это всё. От маеты. С жиру бесятся. Через пять лет мне на пенсию, если мироеды московские не отменят, так вот, думаю устроить конкуренцию всем этим тату-салонам. Салабоны они зелёные против меня. Дети. Приходит новомодный пацан, говорит, мол, хочу такую-то картинку на кожу. А я ему – нет вопросов. От мамки бумажку принеси, что она не против. А потом зубочисткой карябаю кожу по трафарету, по контуру засыпаю угольную пыль. Красота! На всю жизнь, и никакой заразы. И мне на хлеб. Правда, татуировку можно лазером свести, а вот уголь ничем. Только вырезать с мясом.
Присутствующие за столом посмеялись от души. Из Чупринова такой же бизнесмен, что из слона муха. Всегда рвал горло за своих. Обострённое чувство справедливости. Но и подчинённых держал в кулаке. С похмелья на работу не выйдешь – за версту чует. Никаких алкотестеров не нужно. Зато за себя всегда стеснялся просить.
Начальство «Вертолёт» не любило, всегда пыталось устроить какую-то гадость.
Когда приходит время обедать, Чупринов собирал всех своих в углу, и обедали. Но прибежал гад по фамилии Епохин в шахту, и видит, что наше звено сидит, ест. Начал визжать как свинья на бойне: "Никто не работает!!!! Все едят!!!! Есть забутовку нужно по очереди!!!" И стучать помчался. Если бы не Чупринов, то всех бы всех лишили премии. Но он отстоял.
Не принято в звене питаться поодиночке. Как крысы разбредаться и чавкать свой обед – он же «забутовка», на некоторых шахтах «тормозок». Каждый и приносил что-то вкусное и сытное. Кто-то сам делал вкусное сало, от него и требовали, чтобы он носил только это сало. Остальные в общий клали ветчину, колбасу, копчёную курицу. В шахте работа тяжёлая, от того и калории нужны.
Когда принимаешь пищу, то не стелешь скатерть. Грязь кругом. Вот и ешь с рук. Угощаешь товарищей, тебе предлагают. Так вот по кругу и передают еду.
Это раньше были гудки в шахте. Время на обед было отведено. Разные они были эти гудки. И об окончании смены, обед, тревога. По нынешним временам нет гудков.
Сейчас даже часы запрещено иметь в шахте. Хочешь узнать время – подходишь к горному телефону. Такой большой аппарат с дисковым набором. Трубка увесистая. Набираешь «1-61», а там автомат тебе сообщает время.
В шахте же нет неба. Нет окон. Только тусклые, облепленные вечной пылью, лампочки. Как узнать время. Обедать пора или нет? Часы нельзя. Это если проходит мимо электрослесарь, комбайнёр или кто-то из инженеров, у тех есть АТЕСТ. Это газоанализатор, показывает уровень метана на участке. Там электронное табло с часами. Спрашиваешь.
Поначалу всё было Ивану в диковинку в шахте. Никогда не страдал клаустрофобией, но когда первый раз зашёл в клеть с тридцать шестью другими шахтёрами, на плечо опустилась тяжеленная рука «Турбомуфты», он на голову выше не маленького Ивана:
-- Добро пожаловать в ад. Сейчас чертей будем гонять. Уголь у них воровать.
У Ивана что-то внутри ухнуло, и он понял выражение «Душа ушла в пятки». Хотелось раскидать всех, и с криками, распахнуть огромные, тяжёлые двери клети лифта на горизонте, вырваться, выпрыгнуть, остаться наверху.
Только большим усилием воли сдержал себя. Сглотнул слюну, вытер пот, что лился ручьём по лицу из-под каски, через силу обернулся к «Турбомуфте» и улыбнулся:
-- Никогда не был в аду. Всё в первый раз.
Здоровяк продолжил:
-- Привыкай! Значит, погоняем чертей, чтобы грешников нечем было жарить. Попадёшь в ад, а там холодно. Весь уголь шахтёры вырубили, и на поверхности в топках сожгли. Это как в бородатом анекдоте: «Русский и американец попадают в ад. Им на выбор американское или русское отделение ада. Каждый выбрал по своей национальности. Через полгода встречаются. Русский:
-- Как дела?
-- Всё хорошо. – отвечает американец. – Два часа на раскалённой сковородке, и целый день свободен. Девки, карты, выпивка. А у тебя?
-- Как всегда. То угля не завезут, то сковородок на всех не хватает!»
Все вокруг хохотнули.
-- Нормально. Наш парень! – улыбнулся рядом «Хитрый», фамилия у него Хитрук. – Обычно новички начинали скулить. Некоторые на ходу выпрыгивали. Ох, и машинистка на «рукоятке» ругалась!
Все, кто был в спускающейся клети, громко смеялись, вспоминая такое «посвящение» молодых.
«Рукоятка» – это дореволюционное название погрузочной площадки, в клеть.
Так же как и не шахтёры откатывали-закатывали дверь клети и на горизонтах распахивали двери, а стволовой. В шахте всё строго. Не твоё – не лезь. Инициатива наказуема. Не обучен – не лезь! Слишком много жизней зависит от случайностей. А эту случайность и сама природа подкидывает, и люди тоже немало… Хотя и «стволовых» шахтёры из забоя особо не жаловали никогда. С дореволюционных времён. Шахтёры в лаве уголь рубят, а стволовой прохлаждается, по их мнению у подъёмника.
Если план выполнили в смену, и досрочно идут на выход, то стволовой не торопится поднимать на гора. Созванивается с начальством. А ты стой перед клетью, переминайся с ноги на ногу. Вот и костерят стволового на чём свет стоит.
Спускались вниз по стволу на двести пятьдесят метров. Второй ствол – на пятьсот метров под землю. Другой горизонт.
Главное – не думать, что над тобой полкилометра земли.
Иван проходил обучение в составе группы. Там рассказывали про одну шутку, которую регулярно проводили над учениками.
Сидит шахтёр, обедает. Разложил свой обед. Слышит голоса. Прислушался. На учёбу молодёжь ведут. Сдёрнул с себя сапоги. Ноги под себя спрятал. Насыпал в сапоги породы, засунул под отвал. Сидит, ест, морда умная. Не видно портянок.
Школяры подошли, вежливо поздоровались. Смотрят, сапоги торчат.
-- А это чьи сапоги? – спрашивают школяры.
-- Товарища завалило. – вздохнул, перекрестился, откусил кусок хлеба с колбасой. – Сейчас его забутовку освою, ему-то она ни к чему. Потом свою. А затем и откопаю товарища, наверх потащу. Вы, парни, на обратном пути, подходите, как раз поспеете, поможете.
Остолбенели юноши. Один самый смелый, тяжело сглотнул слюну, робко спрашивает:
-- И часто у вас такое?
Обманщик сочувственно осмотрел их:
-- Сколько вас, ребятки?
-- Двенадцать.
-- Эх! – тяжело покачал головой старый шахтёр. – на неделю, может, и хватит!
Юноши быстро развернулись и бегом на выход. Ох, и песочили потом шутника! Хотели выгнать. Он им резонно заметил:
-- А на хрена вам трусы нужны?
Подумали. Оставили. Лишили премии. Но шутка прижилась на шахте. Периодически пытались учеников, стажёров разыграть, но их заранее предупреждали. Не проходило. Но вид жуткий, когда из отвала сапоги торчат. Как будто точно кого-то завалило. Некоторые для правдоподобности ещё и штаны старые породой набивали и в сапоги вставляли.
Шахта работает в четыре смены. По шесть часов смена. Но если ты в проходке, на самом дальнем участке, то уже не шесть, а восемь часов. Час до места топать, час назад. Комбайн рубит уголь, на сочленённую транспортёрную ленту, кидает. А когда уголь перекидывается с ленты на ленту, зачастую забивается на перекидочном стыке. Хоть и нависает одна лента над другой, но всё равно, по закону подлости, или иным неведомым правилам, всегда забивается.
Вот у Ивана и задача – не давать забиться. И должность самая простая. Низовая. Горнорабочий подземный. ГРП – так сокращённо. Работа тяжёлая, мокрая, грязная, не требующая никакой квалификации, только здоровья и сил. Не давай забиться конвейеру, чтобы уголь перетекал с одной ленты на другую. Что упало – подбери, забрось на ленту.
И так из смены в смену. Муторно. Главное, не думать, что у тебя над головой несколько сотен метров горной породы. И, что иногда бывают обвалы, взрывы метана, водяной пласт находит себе дорогу.
Когда Иван приехал в Кемерово, ему показали город. Показали памятник работы Эрнста Неизвестного. Стоит огромный чёрный, страшный памятник на высоте на берегу Томи. Угрожающая фигура, давит психологически вблизи. А там где сердце – красный огонь в виде куска угля. То загорается, то притухает. Пульсирует неспешно. Это сердце шахтёра. На каждые четыре миллиона тонн угля приходится одна шахтёрская жизнь. Так хозяин горы забирает в оплату за свои недра чью-то душу.
Как поработаешь в наклон, потом голову поднимаешь, так по тёмным углам всякая нечисть и мерещится. Старые шахтёры любили пошутить над молодыми, пугая их рассказами о всяких существах, что прячутся в шахте. Есть добрые, но много и злых, которые то инструмент норовят утащить, или оборудование попортить.
От этого много всяких примет у шахтёров. Нельзя ничего крестиком помечать. Духи горы – языческие, а может, и черти это, ад-то рядом. Крестов от того на дух не переносят. «Галочкой» отметь, что нужно, можешь и окружность нарисовать, но не крест. Пришёл на своё рабочее место – поздоровайся.
Самое поганое – перед сменой женщину в белом повстречать навстречу идущую. Тут уже и крестись, через плечо плюй, на месте крутись. Женщина в белом – смерть навстречу к тебе спешит. Знак тебе посылает. Много примет у шахтёров. Смешных и не очень. К чему-то Иван прислушивается, к чему-то нет. Голуби над шахтой – к обвалу. От того и не прикармливают сизарей у шахты.
Крысы бегут – беги за ними. Вот в это Иван верил. Подвижки грунта крысы слышат, чувствуют быстрее человека. От того и нельзя убивать крыс. Даже если крыса утащила всю твою «забутовку». Сам виноват.
Как есть такая байка, что давным-давно, шахтёр покармливал крысу. Кидал куски своего обеда. Потом как-то прилёг, уснул, пока никто не видит. Чувствует, что кто-то его палец грызёт больно. Вскочил, а это крыса! Он за ней рванул, и на то место, где лежал кусок породы рухнул, как раз за «двухметровый горизонт» сошёл бы. Крест сверху только втыкай.
С тех пор шахтёр увеличил обеденную пайку крысе. И на какой бы участок его не перебрасывали, она всегда находила и приходила за своим куском. Так и обедали они рядом. И никому из звена он не позволял свою спасительницу обижать.
Нельзя в нарядной книге, зарплатной ведомости расписываться красными чернилами, мол, договор с хозяином горы так подписываешь кровью. Сейчас стали деньги перечислять на банковскую карту, отпала необходимость расписываться.
Идёт конвейер, Первая лента обрывается, сбрасывая уголь на вторую ленту. И всё, вроде продумано, и не должен уголь забиваться. А он забивается! И сваливается и получается затор. Иван и рад стараться, одновременно разбирая завал и перекидывая уголь с одной ленты на другую. И с пола подбирай тоже. Спина, шея болят. Пот течёт по телу, выедая глаза, смешиваясь с угольной пылью, заливая глаза, выедая глазные яблоки. Постоянно сплёвываешь угольную пыль, останавливаешься, зажав по очереди то одну, то другую ноздрю, высмаркиваешь нос. Вылетают чёрные сгустки угольной пыли в слизи. Говорят, всё по первости сильно раздражает. Потом замечать не будешь, только после смены схаркиваешь чёрную слизь. Работать в респираторе неудобно. Не хватает воздуха, и когда «намордник» на лице чертовски неудобно трудиться.
Каску назад, отёр лоб, каску на место, чтобы фонарь светил. Коногонкой называют. Это коногоны, когда уголь в шахте на гора на лошадях вывозили, первыми придумали прикрепить фонарь на выступающий козырёк. Оттуда и пошло. Тяжело, сложно. Но Иван уже втянулся и с первого аванса проставился перед своим звеном.
Турбомуфта рассказывал за столом. Выпил, закусил, откинулся, хлопнул по плечу Ивана:
-- Я думал, что через неделю убежишь. Сдюжил. Молодец! Год продержишься – шахтёром станешь! Ну, а если уж совсем невмоготу станет – кричи: «Старик Шубин, помоги!»
-- Шубин? – Иван наморщил лоб, поднял глаза к потолку. – Не помню такого ни в бригаде, ни в смене. Память у меня хорошая.
-- Нет у нас в бригаде. – Хитрый усмехнулся. – Легенда такая есть шахтёрская. Байка. Раньше как боролись с газом? Как думаешь?
-- Не знаю. – Иван пожал плечами. – Принудительной вентиляции не было. Но, вентиляционные шахты были.
-- Не говорят в шахте «вентиляционные шахты». Шахта – она одна. А имеются «вентиляционные скважины или стволы», запоминай, студент! Но они у нас тоже имеются. Но где участок проходки, и где та скважина. Вот и раньше, все поднимались наверх. Спускался самый отчаянный или самый бедный. За это платили отдельные деньги. Надевал полушубок овчинный, шапку, лицо тряпкой укутывал, обливали водой, факел в зубы – вперёд! Безумству храбрых поём мы песню. Или венки со скидкой. Одно и то же. Вот он должен был обойти шахту по закоулкам, выжигать газ. Там где газа много, он сгорал легко. А вот где газа мало, смешался с воздухом… Не все поднимались. Вот тогда и стали таких храбрецов называть «Старик Шубин». Говорят, что видят их в шахтах. Прячется по углам. Не любит людей. Иногда пакостит по-мелкому. То инструмент утащит, то цепь на конвейере оборвёт. Но, если совсем невмоготу, или какая авария приключилась, то кричи в темноту: «Старик Шубин! Помоги!» Говорят, помогает дед. И силы берутся. Может, внушение, а, может, и правда. Под землёй свои законы, свои правила. Не земные. Подземные. Простые, понятные. Не то, что на поверхности. Там звери пострашнее и позубастее. Начальством называются.
И разговор плавно перешёл на обсуждение начальства.
Кидает Иван уголь. Перебрасывает. Подбирает. Кидает. Кратковременная остановка для отдыха бывает редко.
Смена в смену. Ивану кажется, что он уже не один год провёл в шахте, кидая уголь. Порой – не одну жизнь.
Обед. Забутовка из тряпицы. Спрашивай, что у соседа. Жди. Предложит. Выбирай, ешь. Работа. Кидай уголёк, не давай остановиться конвейеру. Шабаш на сегодня. «Вертолёт» устало идёт, машет рукой. Ну, шабаш, так и шабаш.
Клеть медленно поднимается из забоя. Как же хорошо дышится! Баня.
Ремонтируется фасад. Девчонки – штукатуры на лесах.
-- Эй, девчонки! Насмотрелись, небось, в окна на голых мужиков-то? И как?
Самая бойкая за словом в карман не лезет, отвечает мгновенно:
-- Мужей ищем. Пока ничего интересного. Короткие все какие-то, обрубают вам что ли в шахте?
Мужики посмеялись, покачали головой над острым языком девки, пошли мыться в душ.
Утром смена. Иван неспешно шёл на остановку. Хорошая погода. Лето. Рано. Народу мало. До первого автобуса полчаса. От съёмной квартиры до остановки ходу пятнадцать минут расслабленной походкой.
Ему нравилось вот так ходить. Спокойно. Наслаждаясь погодой. Не сразу пришло это. В Москве иной ритм жизни. Бежать, спешить, рваться вперёд. Остановка – ничего не успеешь, тебя обойдут.
Долго не мог привыкнуть к этому неспешному образу жизни в небольшом шахтёрском городе Кемеровской области. Иногда он заваривал кофе, не выпивал его дома, а шёл и потягивал его из кружки-непроливашки.
Аромат кофе, воздух, пропитанный летними травами. Зноя ещё нет. Горы, что окружали город, были ясно видны. Такой красоты он раньше не видел. Его внимание привлекла девушка лет двадцати пяти, которая гуляла с пуделем в парке.
Большой королевский, белой масти. Намытый, подстриженный, начёсанный. Красавец. Горделивая осанка. Хвост подстриженный, кисточка на конце. Голова с гривой. Лапы с опушкой. Красавец. Он с удовольствием носился по скверу, гоняясь за палкой, которую, несколько не умело, бросала девушка.
Она под стать пуделю была одета в белое платье, перехваченная на талии широкой чёрной лентой. На голове небольшая белая шляпка с чёрной лентой. У девушки был нанесённый макияж. Погуляет с собакой и пойдёт на работу, сумочку только возьмёт.
Иван остановился, засмотрелся на девушку. Как она грациозно кидала палку псу. По-женски, из-за спины доставая палку перед броском, теряя всю потенциальную энергию на замахе. Так могут только женщины кидать.
Но это было мило. Изящно. Грациозно. И девичья фигура… Богиня! Иван помотал головой, усмехнулся своим мыслям. После переезда в этот шахтёрский город между рек, окружённый горами, не общался с девушками. Денег мало. Квартира съёмная. И уже хотелось серьёзных отношений. Вот даже с этой юной блондинкой с волосами до пояса. Посмотрел на часы. Вздохнул.
-- Размечтался. Слюни подбери. Ещё пять минут – опоздаешь на смену. «Вертолёт» тебе пропеллер вставит для ускорения.
Вздохнул. Снял крышку с кружки, выпил остатки кофе. Посмотрел на девушку. На уровне груди помахал ей. Заметит – не заметит? Заметила. Прелестная незнакомка заметила. Широко улыбнулась, помахала рукой с кривой палкой.
-- До завтра, дитя прелестное! Завтра увидимся! Будь только на месте. Завтра мне во вторую смену, а утром я познакомлюсь с тобой!
Иван под впечатлением блондинки в белом широким шагом пошёл на остановку. Настроение было приподнятое. Он молчал и улыбался. Даже привычные шуточки его не трогали. Товарищи по работе даже окликнули его, когда он не отвечал на вопросы.
-- Эй, паря, ты не заболел часом-то? – похлопал его по плечу «Хитрый».
-- А? – очнулся Иван. – А. Нет, всё хорошо. Что ты говорил, я прослушал.
-- Вижу, что прослушал. – вступил «Вертолёт». – Спускайся на землю. Сейчас под землю уйдём, а там рот откроешь – и в моём бюджете дыра.
-- Какая дыра – снова не понял Иван, он не мог отделаться от наваждения прелестницы.
-- Такая дыра. На похороны тебе скидывайся, и меня премии лишат за несчастный случай в подразделении. А у меня ипотека и кредит. Плюс вакансия образуется. Когда мне ещё ГПРа найдут. Так, что хватит считать ворон, собрался – вперёд! Понял?
-- Понял. Понял. – Иван снова улыбался своим мыслям.
-- Или в карты выиграл или влюбился. – предположил кто-то из соседнего звена.
-- Не-а! – кто-то продолжил. – когда в карты выигрывают, то самодовольно улыбаются, мол, облапошил лопухов за столом, а этот – слишком романтично. Влюбился. По уши!
-- Скоро на свадьбе погуляем! – хохотнули рядом.
Иван молчал. Перед глазами стояла изящная фигурка, которая махала ему изогнутой палкой в виде буквы «Г», как бы говоря «до скорого свидания».
Зашли в клеть. Иван посмотрел на ясное синее небо, вздохнул, зачем-то задержал дыхание как перед прыжком в воду. Клеть пошла вниз…
Когда пошли к своим местам, кто-то отметил:
-- О! Ё! А что тут?
Большая корзина с ШСС-1 (шахтный самоспасатель) стояла там, где не было на прошлой смене.
-- А это умная башка в Москве решила убрать с участков. У каждого же свой есть!
-- А, ну, да! Зачем они шахтёрам! – кто поддержал разговор. – А то, что он может помяться, пломба покраснеет – это москвичам «фиолетово». Главное – режим экономии!
-- Засунуть бы в зад мешок для дыхания, да надуть этим «экономистам»! – плюнул кто-то в темноте.
-- Каждое предприятие создаётся лишь для извлечения прибыли. Всё остальное – вторично и побочно!
Иван слушал краем уха. Он ждал завтрашней встречи…
И снова лента конвейера. И снова уголь падает, и снова застревает. Всё как всегда.
Часа через два Иван почувствовал, как что-то его ударило. Не просто, а как ударной волной, но взрыва он не услышал. Уши резко заложило. Пошла пыль, заволакивая окружающее пространство. Свет моргнул, стал тусклым, продолжая гаснуть. Лента конвейера, остановилась. С первой всё ещё продолжал сыпаться уголь. Вдалеке было слышно, как произошёл обвал.
Иван запаниковал. Потом взял себя в руки. Оттёр пот со лба. Луч фонаря тусклым светом выхватил коробку горного телефона. Быстро к нему. Набирает «3-33».
-- Алло! Диспетчер! Взрыв. Обвал породы. Не знаю точно где, но вниз к проходческому участку. Нет, не ранен. Понял. Идти к стволовому.
Иван вжался в техническую нишу, там стояли редуктора. Рванул крышку ШСС-1, две скобы в стороны, выдернуть чеку старался меньше дышать. Загубник в рот, ухватить зубами, отдельный зажим на нос, очки на глаза, выдох в загубник, дыхательный мешок надулся. Ремень трёт шею, за воротник его. Между телом и самоспасателем прокладку матерчатую, резинку на донышко, тесьму вокруг пояса сзади. На выход, как сказал диспетчер.
«Так, мужик! Без паники! Дыши не часто. Паника съедает кислород! Спокойно. ШСС эффективно работает 60 минут. При нагрузке, топать-то в гору – 40 минут. Так? Так. Я успею. Я-то успею, а мужики?! А, звено! Они-то не успеют!»
Снова пот прошиб. Уже началась паника. Идти на помощь товарищам или идти на подъём? Куда?! Там завал! Они целы? Йошкин кот!
Только вышел из ниши, как сзади, из темноты, со стороны завала, раздался крик или стон:
-- Люся! Люся, как же ты без меня!!!
Иван пошёл на голос, передумал, вернулся, крутя головой, пытаясь найти корзину с ШСС-1. Если кто-то говорит, значит, у него нет самоспасателя. Да, ёлки-палки! Была же вот здесь. Или чуть дальше? Где?!!
Нашёл. Нормально. Схватил один и понёс в темноту. Пыль стояла непроницаемой стеной, очки мешали смотреть, сужая поле зрения. Луч фонаря тонул в стене пыли.
Иван спотыкался о куски породы, что откатились от завала. Голос шёл слева.
Стон. Иван туда, постоянно спотыкаясь о камни. Светит вниз, идёт уже полуприсяде. Мелькнул огонёк. Вот ты где.
Лежит шахтёр, по пояс придавленный, рядом лежит пробитый самоспасатель, каска скатилась, болтается рядом с плечом. Иван рванул второй самоспасатель. Раздвинул рот, загнал загубник, зажим – прищепку на нос, чеку в сторону.
Задышал, задвигался, пытается открыть глаза. Очки в руку. Тот нацепил, каску подобрал. Пытается выбраться из-под завала.
Иван осветил лицо ему. Шаповалов, он же «Шпала», шахтёр лет пятидесяти, слесарь с горнопроходческого участка. Мужик с юмором. Всегда любил пошутить и не обижался над шутками в свой адрес.
Мычит, показывает в сторону ног. Иван посмотрел, попытался дёрнуть не сильно. Потом оставил затею. Хоть Шпала и крутится на месте, но, вдруг, позвоночник у него того… поломан, Иван тогда просто убьёт его.
До своего рабочего места пятнадцать метров. Там лопаты. Штыковая и подборочная. Что такое пятнадцать метров в нормальной обстановке? Тьфу! А после взрыва, когда тебя мотает, мутит, спереди «рюкзак» в три килограмма, мешок, который, то надуется, то сдуется, пыль кругом. Ни видно ни черта! На ощупь, вытянув руки. Под ногами камни! Мама, роди меня обратно! И какого чёрта лысого, Иван, ты в карты играл?!! Сидел бы сейчас в Москве, собирал бы с арендаторов квартир деньги, и в ус бы не дул!
Господи! Помоги вырваться из этого ада! Всё! Исправлюсь!
А чего исправляться-то? Второй голос из глубины сознания. Куришь мало, выпиваешь умеренно, в карты не играешь, женский пол стороной обходишь. Кандидат в монахи.
Девушки!!! И в памяти всплывает девушка в белом… И машет она, машет! В памяти резко всплыла рука с палкой в форме буквы «Г»! Как коса! Вот и не верь после этого в приметы! «До скорой встречи!»
Иван ещё больше вспотел. Так, спокойно! Паника ест кислород. Вот и стык. Вот здесь была лопата. Ага, одна, вторая. Бредёт назад уже более уверенно.
А из головы не выходит уже не сама девушка, а рука её с изогнутой палкой. Неужели с «костлявой» повстречался!!! И примета сработала? Они же не на ровном место рождаются! И пудель! У булгаковского Воланда трость была с головой пуделя!!! Смерть навстречу!
Доковылял до Шпалы, тот смотрел на Ивана и мычал.
При использовании самоспасателя особо не покопаешь, не для этого он предназначен, но и бросить Иван не мог. Он не знал как его товарищи за завалом, разобрать его он не мог. Иван начал раскидывать землю вокруг Шпалы. Повезло, что порода была мелкая, рыхлая. Пыль мешала. Главное, чтобы ещё не разрубить Шаповалова штыковой лопатой. Тот лежит, снял каску с фонарём, держит, светит на себя, чтобы Ивану было сподручнее спасать его.
Одна нога была очищена, а со второй было сложнее, там была твёрдая порода, скальник, уголь, большой кусок породы придавил, раздавил бедро. Штанина была порвана и мокрая. Иван, как мог, пытался свалить камень. Не получалось. Ему не хватало упора, да, и амуниция спасательная мешалась.
Шпала вынул загубник и заорал в темноту:
-- Старик Шубин! Помоги!
Вставил загубник и кивнул Ивану. Тот снова вставил лопату и попытался сдвинуть каменюку. И камень пошёл в сторону отваливаться. Как будто точно старик Шубин пришёл на помощь.
Иван смотрел на Шпалу. Потом схватил его под мышки, и, пятясь задом, пошёл на выход. Тащил по земле. В глазах темнело, кровь пульсировала в голове, в горле, глаза вылазили из орбит.
Он дотащил до своего рабочего места, попятился, выронил тело, обмяк, сел, завалился на бок, рот открылся, загубник вывалился изо рта, слетела каска, ударился головой о камень, наступила темнота. Полная. Абсолютная чернота.
В голове только и успело пронестись:
-- Всё. Конец. Как жалко. Я такой молодой! Мама!
Последний образ, что мелькнул в голове – мама. Та самая, когда они с отцом улетали в Сочи, она присела рядом с Иваном, и поцеловала его, а потом захлопнулась дверь. Он стоял перед этой дверь и плакал. Мама и папа ушли. Бросили его… Он долго плакал в коридоре, в надежде, что дверь откроется, и они вернутся. И тётя долго не могла вернуть его в комнату.
И как в кино снова закрывается дверь, отсекая его от жизни.
Воздух!!! Свежая струя воздуха льётся в лёгкие! Свет режет глаза. Выедает как пыль. Больно.
Иван застонал. Больно – жив. У мёртвых ничего не болит. Закашлялся, повернув голову в сторону, сплевывая тягучую слюну.
-- Очнулся. – голос Шпалы.
-- М-м-м! – лишь промычал Иван.
-- Лежи, лежи, спаситель! – Шпала похлопал его по плечу, чтобы тот не вздумал встать.
Иван всё-таки открыл глаза. Больничная палата, на лице кислородная маска. Голова забинтована, в локтевом сгибе иголка, поднял глаза –капельница.
-- Как? – прохрипел Иван.
-- Спасатели нас вытащили. У тебя отравление, ну, и голова сзади разбита, когда падал, наверное. А у меня перелом, и сдавленная травма. И перелом не сложный. Повезло. Ты и старик Шубин помогли. А так бы я без самоспасателя не долго протянул бы! Спасибо тебе! А то, как бы моя Муся без меня-то. А вот сейчас на коляске покатаюсь, и вперёд! Как молодой на танцы! Все девки мои!
Иван жестом остановил его речь, поманил к себе, горло жутко пересохло.
-- Как остальные? – просипел он.
-- Нормально. Чудо чудное. Всех спасли. Подробностей не знаю. Поднимешься – обойдёшь своё звено. Про тебя спрашивали. Я всем рассказал, что ты – герой.
Иван лишь махнул рукой. Шпала утомил его своим трёпом. Очень хотелось пить.
-- Вы опять здесь? – раздался звонкий девичий голос. – Марш в свою палату! Не положено вам находится в палате интенсивной терапии!
-- Всё, всё, доктор, уезжаю. Он в сознание пришёл! Он – герой! Меня спас!
-- Не мешайте! – голос строжится. – мы сейчас осмотрим героя.
Она подходит, наклоняется… Иван открывает глаза. Она! Девушка в белом с изогнутой палкой!!! Смерть! Костлявая! Достала в больнице!!! От ужаса он вжался в подушку. Нет сил пошевелиться, не то чтобы бежать! Паралич. Пот повалил с него.
-- Что с вами?
Лицо напряженно, пытается понять, что происходит.
-- Я ваш лечащий врач. Меня зовут Элла Вадимовна. Вы слышите, понимаете меня? Вы понимаете? Ответьте!
Иван с трудом сглотнул, в горле по-прежнему сухо:
-- У вас есть собака?
-- Какое имеет значение? Вы понимаете, где вы?
-- Да, всё я понимаю. У вас есть белый королевский пудель?
-- Да. – удивлённо потянула доктор.
-- Вы гуляли в парке утром вчера? В белом платье и шляпке?
-- Да. – снова удивилась она.
-- Я просто вчера шёл и увидел вас. Очень красиво. Любовался.
-- Это вы? С кружкой? Вы мне помахали.
-- Да. – Иван обратил внимание на правую руку, на безымянный палец, он был без кольца.
В проёме двери стояла коляска со Шпалой, одна нога была в гипсе и выступала спереди как таран, с боку торчали костыли. Он смотрел на доктора, которая наклонилась над Иваном. «Колясочник» поднял большой палец руки вверх, мол, красивая девица!
Через два дня Ивана перевели в обычную палату. Он начал передвигаться. Первым делом навестил своих товарищей. Шаповалов у него был экскурсоводом. Выжили все. Были раскиданы по разным отделениям. Кто-то был на вытяжке, сложный перелом, у кого-то было отравление как Ивана, у кого-то сотрясение мозга. Но все живы! И это самое главное. И все шли на поправку.
Прогуливаясь в больничном дворе с Шпалой, тот рассказал:
-- Когда тебя вынесли, ты в бреду постоянно звал маму.
-- Перед тем как сознание ушло, я думал, что умру, маму увидел. Я всю жизнь пытался её вспомнить. У меня родители погибли, я тогда маленький был. А вот тогда, в шахте, я увидел. Как она с папой прощается со мной. В последний раз я видел. И так явственно. Как будто в шахте она была со мной. И я снова в детстве. Как бросился к двери и кричал, чтобы она с отцом не уходила. Вот, наверное, сознание или подсознание и звало её. Жаль, конечно. Думал, что умру. Обидно было и страшно.
-- Так она, наверное, и вытащила тебя! – Шпала был решителен.
-- Ага. Как твой старик Шубин! Ничего умнее не придумал, как в пыли орать. Я-то хоть без сознания был, а ты? – Иван был насмешлив.
-- Так помогло же! – Шаповалов был убеждён.— Ты вон, сколько мучился, не мог откатить камень. А с Шубиным у тебя на «раз-два» всё проскочило! Так, что ты это зря! Тебе и старик подсобил, и душа матушки твоей тебя из-под земли вынула.
-- А чего ты тогда Люсю жалел? Жена? Подруга?
-- Люсю? – задумался Шпала.
-- Люсю! Люсю! Всё сокрушался, как она без тебя будет!
-- А! Это! Не Люся, а Муся!
-- Жена?
-- Э, нет, брат! Это длинная история. У меня была жена Марина. Я когда со смены приходил, и не надо было за руль садиться, то говорил: «Маруся, лизнём?» Она шкалик из морозилки на стол. Я ей по молодости рассказал, что только водкой угольная пыль из лёгких выводится и радиация вымывается, а иначе никак. Она со мной рядом, свою стопочку пригубит, а всё моё, если настрой у организма имеется. А тут она у меня умерла. Рак. Быстро всё случилось. Неожиданно. За два месяца сгорела как свечка… И всё.
Шпала смахнул слезинку с уголков глаз и шмыгнул носом. Проглотил комок.
-- Я всегда думал, что первым буду. Шахтёр же. Не вышло так. Получилось иначе. После смерти Маруси как кто закодировал, водка вообще не льётся в горло. И камень на душе такой тяжёлый. Не рассасывается. У меня две дочки. Одна старшая в Кемерово университет заканчивает. Парень есть. Младшая после школы только поступила, но учёба ещё не началась. Вот взял я путёвки в санаторий на Алтай. На машину с дочкой младшей на десять дней. Ей тоже горько, в восемнадцать лет мать схоронить. Едем мы назад. Смотрю дочь немного отошла. У сам я как был спрессованный – так и остался. Рулю. Трасса пустая. Утро, выехали ещё затемно. Дочь кричит: «Папа! Стой!» Я по тормозам. Она пальцем показывает. На обочине сидит собачушка. Тойтерьер. Это я потом узнал породу. А так. Худая, рёбрышки пересчитать можно. На ушах штук пять клещей. Сидит, и видно, что взгляд уже потерялся. Умирает от обезвоживания и голоду. Остановились. Только дверь открыли, а она на бок завалилась. Всё. Кирдык. На глазах ребёнка. Сначала мать, а тут собачка на глазах. Нет, думаю, так дело не пойдёт! Воды в чашку, побрызгал на псинку, смотрю, глаза открыла. Растёр её, миску под нос. Лакает воду. Дочь колбасу, мясо тащит. Она всё это просто всосала не жуя. Пока дочь кормила её, я местность осмотрел. Там отбойник помятый, как будто кто-то с торца на него залетел, потом машину подкинуло, сверху большое замятие. Смотрю в кювет, а там метров десять лететь. Следы падения, есть. Трава смята и пожухла, деревца маленькие поломаны и повяли. Видно, что с другой стороны тяжёлая техника подъезжала. Видать собачка была в машине, да, вылетела. Пощупал её. Вроде, кости целы. Лёгкая она.
Шпала замолчал, заново переживая.
-- Там такая круча, что вряд ли кто выжил. Взяли мы эту животинку к себе. Ко мне. Дочка в общежитии в Кемерово, куда там с собакой. Никто не пустит. Врачам показали. Те клещей вынули, прививок поставили, уколов. И стали мы с Мусей, так назвал я её, поживать. Я со смены прихожу. Она сидит в коридоре, меня ждёт. Сидит, на попе ёрзает. Руки протягиваю к ней: «Ну, что, Муся, лизнём?» Так она с места прыгает мне на руки и облизывает меня. Спим вместе. Она на плече или руке засыпает. Как жена так любила засыпать. Ночью уходит на пол. Но засыпаем всегда вместе.
-- Да, здорово! – вздохнул Иван.
-- Погоди. Это не всё ещё. Семья, что попала в аварию, выжила. Отец, мать, девочки-близняшки в институте учатся. Из Красноярска в дом отдыха на Алтай ехали. Выжили чудом. Все в больницу попали. Когда выздоровели, стали по интернету искать собаку. И вот моя младшая… Увидела это объявление спустя год как мы нашли Мусю. И позвонила в Красноярск. Тьфу! Лучше бы не звонила. Тут же примчались они. Муся как увидела их, завизжала и к ним. Не поверишь. Когда дверь закрылась за ними, я сел и заплакал. На похоронах жены так не рыдал. Держался. В морозилке у меня шкалик лежал больше года от роду. Я его почти без закуски осушил. Камень, что Муся рассосала, снова вырос в груди, в душе. Утроился в массе и объёме. Аж, дышать тяжелее стало. Хоть и ложись и помирай.
-- Плохо. – расстроился Иван вслед за Шаповаловым.
-- Конечно, плохо. Эти старые хозяева в Красноярске поискали собаку, не нашли, купили новую. Эту волосатую фигню, как её… -- от нетерпенья и невозможности вспомнить, Шпала щёлкал пальцами. – Ну, ну. Им бантики ещё вяжут. Фифы все такие из себя. Тьфу ты!
-- Йоркширский терьер? – подсказал Иван.
-- Во-во! Я же говорю волосатое недоразумение, а не собака! Не разберёшь без бантика где перёд, а где зад. И вот, Муся моя приехала на свою старую квартиру, а она там не хозяйка! Там эта хозяйничает. Она Мусе тоже была не рада. Понаглее оказалась, помоложе, или Муся такая обидчивая. Промаялись все три дня. Муся не ест, не пьёт. В коридоре на пуфик легла и всё. Хозяева звонят мне, не хотите забрать Мусю взад, а то у нас война. И у нас сердце разрывается. Обеих собак любим, но не будет между ними мира.
-- А ты что?
-- Я? Только со смены пришёл, похлебал чего, на машину и по гашетке! Утром на смену! Топнул так, что за ночь назад обернулся. Почитай две тысячи вёрст по кругу получилось..И ни гвоздя, ни жезла! Траса пустая! Чудо чудное! Бог мне помогал! А когда приехал. Открыли дверь. Сидит моя Мусечка ненаглядная. Никогда не видел, как собаки плачут. А тут огромные слёзы ручейками из глаз бегут по мордочке. Так сердце защемило. Говорю: «Муся, лизнем?» Она как сиганёт на руки. Облизала меня. И голову под руку засунула, не хочет видеть прежних хозяев, не простила предательство. И головой под рукой вверх дёргает, мол, уходим отсюда! Прежние хозяева так и этак хотели с ней попрощаться. А она голову дальше толкает. И сильнее вверх колотит. Вот так мы и вернулись домой с Мусей. Как же она выжила бы без меня-то?
-- А сейчас как она дома?
-- Дочка младшая отпросилась с учёбы. Авария на шахте. Батя-то в больнице. Уважительная причина! Но я её только ради Муси и вызвал. Они почти каждый день приезжают меня проведать. Собака понять не может, почему я здесь, а не дома.
Через пару дней видел, как Шпала нежно обнимал маленькую собачку, а она вылизывала ему щёки, а потом спрятала голову под его руку. Это было очень трогательно.
А Иван, как стал уверенно передвигаться, начал ухаживать за Эллой Вадимовной.
Она поначалу не принимала, считая за очередной флирт больного. Но когда Иван рассказал про шахтёрскую примету о женщине в белом, и его реакции, когда открыл глаза и увидел её. Она всё поняла, расхохоталась. И потом, по прошествии многих лет брака, Иван, рассердившись на жену, порой сгоряча говорил, что она его смертельно очаровала и даже в больнице достала!

Ментор.

Снова душа Ивана оказался с Ментором комнате, откуда нет выхода.
-- Ну, что, помог тебе старик Шубин при аварии в шахте?
Иван всё ещё не отошёл непрожитую им жизнь. Не верилось, что всё напрасно.
-- Эй, самоубийца! Ты меня слышишь?! – Ментор повысил «голос».
-- Да. Я всё ещё переживаю.
-- Чего-то ты разнюнился? Ты же сам отказался от всего этого. Так помог тебе старик Шубин?
События в шахте «сорокалетней давности» мгновенно пронеслись перед Иваном. Он вспомнил, ощутил, заново пережил, как он отваливал камень с ноги Шпалы. И тут же пронеслось воспоминания о маме. Детские обиды.
-- Наверное… Наверное помог, когда я камень отваливал.
-- Конечно, помогал! – казалось, что у Ментора хорошее настроение. – У каждого человека есть ангел-хранитель. И где много нежити всякой, то там тоже есть «противовес» -- свой охранитель.
-- Какая нежить? – Иван был удивлён.
-- Обыкновенная. Среда агрессивная для человека. Думаешь, что просто природа убивает в шахте?
-- А кто? – Иван возмутился. – Природа. Метан выделяется из всего гниющей органики. Это закон природы. Деревья падали много тысяч лет, потом заносились пылью, землей, гниение без доступа кислорода. Вот оттуда и метан.
-- Как же туп и глуп! – Ментор рассердился. – За тысячи, миллионов лет, думаешь, метан не вышел бы? Это не нефть с её пустотами! И она образовалась не так вы думаете. Самодовольные тупости!
-- И как всё образовалось? – Ивану было интересно позлить Ментора.
Впервые завязалась дискуссия. Иван оттягивал время от следующего «варианта».
-- Расскажи!
-- Вот помер бы нормально, так и всё узнал! А так – не расскажу. Там живёт нежить! Тебе не понять. Можешь называть их бесами. Как вы шахту начинаете, там нежить приходит в движение. Вот и посылают высшие силы охранителей места и людей. Их задача – помогать людям. Они взаимодействуют с ангелами-хранителями шахтёров.
-- Если такая мощная защита, то почему люди гибнут, обвалы? Вы же можете всё остановить. Предупредить.
-- Вас предупреждают. Ангелы орут вам в ухо. Но вы не слышите. Вы слышите себя. Также и с «Шубиными». Их ангелы выталкивали из шахты. Но они шли. Кому-то нужно было доказать окружающим, что они могут это сделать – выжечь газ, кто-то за деньгами был готов сунуться в пекло, кому-то просто не хватало острых ощущений, кому-то славы отчаянных смельчаков не хватало. А потом они прибывали сюда. И наверху была дискуссия. За каждую душу, битва идёт. Из ада считали, что они самоубийцы, а из рая, говорили, что они жертвовали ради других. И по «Шубиным» решили так, пусть снова отправляются в шахты, и сами выбирают, на чью сторону им становиться. Снова ВЫБОР! И тот, с кем ты в шахте был, а он был на твоём месте, выбрал СВЕТ! И помог он тебе вытащить Шпалу из-под завала.
-- То-то я ещё удивился, что так легко камень откатился. Думал, что так хорошо подкопал. Жаль, что не могу сказать «спасибо» ему.
-- Он знает.
Казалось, что Ментор радуется за поступок Шубина.
-- Теперь, он в рай попадёт?
-- До Суда времени много. Но и добрых дел он сделал уже немало в бестелесной оболочке.
Ментор был доволен своим «учеником».
-- Вот ты, Иван! – впервые Ментор обратился по имени. – Вспомни, что кричал, кого звал Шаповалов под завалом?
-- Мусю. Собаку свою. Мне послышалось, что Люсю.
-- Вот! Одинокий мужик звал, переживал за собаку. У него и дочери есть, но они выросли. Не нуждались в его опеке, любви, а вот собака… Тварь бессловесная, любящая не за деньги, ни за золото и меха, а потому что её любят. А ты, прожив немало, о чём сожалел?
Иван молчал.
-- О себе переживал, что молодой умираешь. Вот запущу тебе вариант, когда проживёшь жизнь один. И помрёшь также, посмотрю, о чём ты жалеть будешь. Вас бесы при жизни учат, что нужно любить только себя. А вы и любите. И когда помираете, то жалеете только себя. Не о детях или родителях печётесь, не о том, что не завершили дело какое-то важное. А то, что не насладились жизнью, греховными делишками своими! Ты хоть о матери вспомнил. Вот и помни о ней.
-- Скажи, Ментор… -- Иван подыскивал слова. – А они… Родители. Мама и папа, где они? В раю… или… в…
Слово «ад» Иван не мог выдавить из своего сознания.
Ментор молчал. Спустя длительное время:
-- В раю. И хоть не нужно тебе об этом говорить, но именно благодаря материнской душе, ты и выжил. Помни об этом.
Иван молчал, переваривая услышанное.
-- Знаешь, Ментор, я при жизни много раз пытался вспомнить маму. Смотрел на её фотографии, но как-то не мог. Нужно было вспомнить сознанием, подсознанием. Не могу выразить. Мозжечком. Так, чтобы ощутить её. Помню только торт на мой день рожденья она сделала. Тогда голод был. Я не помню, понимаю, что родители мне всё самое лучшее отдавали. Но сладкое редко было в доме. А тут торт… Два коржа, между ними какое-то варенье или джем. Обмазанный кремом – масло со сгущёнкой. Кремовый такой цвет получился. Вкусный. Я много раз при жизни просил тётушек делать такой торт. Сам пытался. Потратил кучу денег, заказывая самым лучшим кондитерам такой торт. Но не то. Не тот вкус. У сестёр мамы получалось что-то близкое, но не то. Они и признавали, что мама лучше их с детства готовила. Маму смутно, размыто помню. Отца вообще не помню. Пятно размытое вместо лица. Только на фото. А вот тот торт… Всегда. Ярко. И запах помню, вкус. Я его ел несколько дней. Родители по кусочку маленькому съели. Говорили, что они не хотят сладкого. Это когда я вырос, немного изучил время 90-х, понял, что они от всего отказывались, чтобы меня накормить и вылечить. А я…
Иван замолчал.
-- А ты всё промотал и спустил свою жизнь в унитаз, в море, в воду, одним словом. В твоём случае – одно и то же. У тебя даже друзей нет. Повторюсь, ты не о ком не жалел, да, и после твоей смерти жалеть о тебе некому. Ты не был интересен партнерам по игре, только твои деньги. Потом не был интересен кредиторам, только твои деньги, имущество, которое ты не заработал, а досталось по наследству, твои внутренние органы для продажи. А сам ты не нужен был. Никому. Ты слушал бесов, которые тебе внушили, что любить нужно только самого себя. Вот и полюбился. Сам долго шёл к этому. Упорно. У меня нет эмоций, я не могу злорадствовать, желать, сопереживать, но так тебе и надо. Бог сказал же вам: «Возлюбите ближнего своего как самого себя!» А вы? Лишь для себя. Демоны вам внушили, а вы и поверили. Готовые убивать ради себя любимых. Так скоро и приблизите Страшный суд. Своей ненавистью друг другу.
Иван молчал, вновь переживая воспоминания о матери, продумывая, что услышал от Ментора. Ему было одиноко, страшно. Он вновь ощутил себя тем маленьким мальчиком, когда за мамой и папой закрылась дверь, а он стоял и плакал в коридоре. И стыд… Волна стыда накрыла его за свою жизнь. Длинную, никчемную, эгоистичную. Только для себя, только во имя себя, все остальные нужны лишь удовлетворения собственного эго. Как стыдно!!! Как животное! Хуже! Животные помогают друг другу! А он… Он уже всё осознал, всё понял, но изменить уже ничего невозможно. НИЧЕГО! НИКОГДА!
Ментор первым нарушил молчание:
-- Молчишь?
Иван помолчал, потом выдавил из себя:
-- Мне стыдно, очень стыдно, что жил как… как скотина. Для себя, только ради себя. Если мог вернуться и извиниться… Но это невозможно.
-- Быстро до тебя дошло.
Ментор, хоть и говорил, что у него нет эмоций, но было видно, что он удовлетворён. Или у него были всё-таки эмоции? Потом продолжил:
-- Некоторые с первого захода раскаивались, ну, а некоторым нужно несколько сотен жизней прожить, чтобы понять. Значит, надо закрепить пройденный материал!
-- А, может, не надо? – с надеждой в голосе спросил Иван.
-- Надо, надо. Миллиарды вариантов тебя ожидают впереди. Не я придумал мироустройство, не я придумал такое наказание – истязание для самоубийц. Я всего лишь исполняю то, что предначертано. Вперёд!

Вариант № 7.

Холодно. Опять холодно. Кажется, что холод никогда не кончается. И темно.
Иван просыпается от холода. Трёт плечи. Дрова догорели в печке-буржуйке. Угли уже подёрнулись пеплом, только красные огоньки пробегали под серым слоем. Иногда порывы ветра хлещут по стене снегом. Тепло ещё быстрее выходит.
Присел на корточки, из стопки газет взял верхнею, скомкал, сунул в топку, сверху поленья. Пламя резво занялось. В трубе загудела тяга. Ветер на улице, задувая в трубу печи, усиливал процесс горения.
Протянул ладони, потом потёр плечи. Подкинул дрова. Теплее стало. Посмотрел на часы, скоро полночь.
Иван сбежал из Москвы в Сибирь. Сибирь всех примет. Всем места хватит. И живым и мёртвым.
По знакомству, на первое время, устроили помощником машиниста снегоуборочной машины СДП-М.
Звучит, конечно, гордо – «помощник машиниста»! В перспективе может стать машинистом! Но не локомотива, а снегоуборочной машины. «Снегач» -- так называют железнодорожники между собой. Выглядит как вагон с лопатой и крыльями спереди. Не самоходный. Локомотив нужен, чтобы сзади толкать. Но помощник машиниста!
Работа как работа. Она везде работа. Тяжелая. Снег идёт в Сибири восемь месяцев в году. И засыпает железнодорожные пути. Вот и катается снегоуборочная машина, очищая пути. Толкает её локомотив сзади. И вся жизнь зависит от локомотива. После сцепки, подаёт сжатый воздух по магистралям, электроэнергия, и СДП-М оживает. Готов к подвигам!
Прожектор ярко освещает путь, с помощью пневматики опускается основная «лопата», она может поворачиваться немного вправо-влево, а если и этого мало, то по бокам сложенные «крылья» могут встать в боевое положение, и тогда площадь захвата снега увеличивается. Пять метров, без малого! И можно не только путь очищаться, но и между путями, обочину. Снег сваливается в одну сторону. До семидесяти километров можно разгоняться. Зверь!
Когда стоишь у пульта управления, двигаешь рычаги золотников, поднимая «лопату» или расправляя «крылья», снег в лобовое стекло штрихпунктирными линиями, прожектор пробивается через снеговую пелену, ночь. Кажется, что летишь на каком-то корабле сквозь снеговую пелену.
Порой теряется связь с реальностью, подсознание рисует невероятные фантасмагорические картины, схожие с фильмами про космические приключения.
Но это всё при движении. А вот когда в режиме ожидания… Холод. Печка-буржуйка. Аккумуляторы старые, не держат толком заряд. Надолго не хватает. От того и темно внутри «снегача».
Хочешь не замёрзнуть – успевай, подкидывай дровишки в нутро печки. Хоть и обшит корпус теплоизоляцией, но Сибирь, она и есть Сибирь. Чем холоднее на улице – больше расход.
А дрова надо ещё заготовить. Не принесут тебе в кабину на блюдечке с голубой каёмочкой. Техника хоть и старая, но надёжная. Точно также как и пути, уложенные в девяностых на деревянных шпалах. Гниют шпалы – выбивай, да, меняй их, а рельсы стоят, не выкрашиваются, нет им сносу.
Зато новые «плети» по восемьсот метров современные… Рельсы из кузнецкого края по соседству, выкрашиваются, ведёт их при различных температурах, вот путейцы и маслаются по морозу и в жару, меняя их.
Жара, металл расширяется, зазора не хватает, вырезай, вырубай быстро. Зимой – делай вставку. Хоть и по документам всё хорошо. И пишут претензии на завод. Зато все при работе, при деле. И завод загружен заказами на десятки лет вперёд. И путейцев не сократят сильно.
Иван закурил, выдувая дым в печку. Дым уносило вверх, в трубу. Лицо грело от открытого огня. От огня и светлее. Скоро начнётся работа. Хоть и март на дворе, но это вам не юг, а Сибирь.
Потеплело. Не минус сорок на трассе с ветром, всего минус двадцать. Но ветер как с цепи сорвался. Снег, ветер быстро переметают пути. Снега столько, что, кажется, «зеленая зима» никогда не наступит.
Старые работники рассказывали. Как-то приезжали иностранцы. Какой-то клуб любителей железный дорог. Всё фотографировали. Всю технику. Особенно их интересовала старая. Паровозы, тепловозы. Летали на север. При Сталине строили дорогу на Норильск. Сталин помер, не достроили. Но среди вечной мерзлоты стоят паровозы, которые остались в единственном экземпляре в мире.
Контрразведка рядом с ними крутилась. Всех застращали, чтобы лишнего не болтали. Только улыбались и предлагали им своё гостеприимство. Водки побольше! Но не на рабочем месте!
А июнь в Сибири – как апрель в Москве. В тайге местами ещё можно и снег встретить.
Вот тогда и от иностранцев и услышали выражение «зеленая зима». Всем понравилось и запомнилось. Особенно, когда на 9 Мая валит снег. Лето в Сибири короткое, но малоснежное!
Поставил на печь чайник, загнал нож, и одним движением вскрыл банку каши с мясом. Тоже на печь.
Продолжил курить, глядя на огонь. Усмехнулся. Кажется, что уже несколько лет он работает на железной дороге в Сибири. И ему нравится. И тех денег, что он зарабатывает, ему стало хватать на жизнь. Оказывается, что можно жить и строить планы на будущее. В том числе и поступить учиться дальше. Есть же у него одно техническое образование.
Недавно вызывали в кадры, предложили подумать о карьерном росте. Можно в институт поступать на третий курс, можно на курсы машинистов, пока снегоуборочной техники. Включили в план. Поживём-увидим.
Растёр лицо, разгоняя остатки сна. Послышались шаги, голоса. Открылась дверь, вошёл первым машинист Иван Викторович.
-- Тёзка! Не спишь? Гостей встречай!
Следом поднялись ещё двое. Он их знал. Один бывший машинист, сейчас на пенсии, работал в депо Сергей Алексеевич. И Лёха. Он работал сцепщиком вагонов.
Пенсионер был высок, жилист. Лицо прорезано глубокими морщинами. Кожа как будто дублённая. Большие очки частично залеплены снегом. Была у него привычка смотреть поверх головы собеседника. Сам был высокий. Годы его немного ссутулили. Но по-прежнему осталась гордая посадка головы. Смотрит куда-то вперёд. Резкий взгляд вниз, в глаза собеседнику, и снова поверх головы – вдаль, как будто что-то там видит.
Говорят, что у многих старых машинистов такая привычка, она часто выдаёт. Постоянно смотреть вперёд, что-то высматривая.
Сергей Алексеевич нёс что-то укутанное в полотенце. Мысли, что там алкоголь, даже не было. На работе сухой закон Строжайший. Если, как рассказывали, лет пятнадцать назад, ещё употребляли, то теперь, ни-ни. И врачи, прежде чем допустить к смене, только в желудок не залазят. Да, и постоянно контролирует начальство.
Пришедшие разместились вокруг печки. Бывший машинист снял очки, достал смятый в комок носовой платок, протёр очки, глядя на огонь через них, выискивая пятнышки.
Сергей Алексеевич открыл контейнер, что был в полотенце.
-- Блины, мужики, блины. У моего бати сегодня был бы день рожденья. Вот жена и испекла, чтобы помянуть его. Угощайтесь. Тёплые ещё.
-- Ого! Ничего она у тебя постаралась!
Стопка блинов была солидная.
-- Жена умеет. Дочери выросли, замуж вышли, а готовить она любит, и привычка готовить много, осталась. Вот и блины она на двух сковородах делает. Быстро. Перед сменой для нас приготовила. Одну стопку в депо оставил, ну, и вам принёс. Налегай, Иван! Семьи-то нет у тебя, вот и питаешься, как попало, поди. Для мужика же, что главное?
-- Что? – Иван втягивал ноздрями запах свежих блинов.
Закипел чайник.
-- Семья. Чтобы оставить после себя след. Детей вырастить, на «крыло» поставить. Жена нужна, которая тебя кормить будет добротно. А то мужик на сухомятке и не мужик. Я со своей сорок с лишним лет прожил. Бог даст, и золотую свадьбу справим. Налегай, не стесняйся.
Заварили чай. Стали есть. Иван соскучился по домашней еде. С удовольствием ел. Мужики ему подкладывали. Все были семейные, не сильно голодные.
Блины съедены, кашу с печи Иван тоже умял, гости налили по второй кружке чая. Закурили, выдувая дым в печку. Нельзя курить на рабочем месте. А выходить холодно. Ветрено.
-- Викторович. — Сергей Алексеевич обратился к «шефу» Ивана. – С кем сегодня работаешь? Кто машинистом?
-- С Тимохой!
-- С «Шифровальщиком», что ли?
-- Ага. С ним.
-- А почему «Шифровальщик»? В армии шифровальщиком служил? – поинтересовался Иван.
-- Так он закодировался от пьянки. Давно уже. Его то «Кодировщиком», то «Шифровальщиком» кличут. Он уже и сам привык, откликается.
-- Он ещё в 90-х закодировался. Пил по-чёрному, но не на работе. Как отгулы – так в запой. Правда, без белой горячки. Но жена поставила вопрос ребром. Или кодируется, или топает на все четыре стороны. Теперь только чай и то не крепкий. Но ходит на праздники, шутит, подливает всем, себе только чай. Тосты хорошие говорит. Кто не знает, думает, что наравне со всеми употребляет.
-- С ним история ещё была с ГАИшниками. Помните? – усмехнулся Сергей Алексеевич, выпуская дым.
-- Я не знаю. – Иван пожал плечами.
-- Давно дело было. Но было. Два часа ночи. Сидим, пьём чай. Дежурный врывается. Всем по коням! Примчались мы по вызову на переезд. На переезде ЧП! ДТП! Товарняк с милицией дорогу не поделил. Транссиб на Запад перекрыли, заперли. И вот картина маслом. Локомотив врезался в милицейскую «шестёрку». Она на «скотоотбойнике» -- передней решётке локомотива повисла. Пьяный в хлам ГАИшник скачет вокруг кабины пистолетом всем, грозя, палкой полосатой размахивая. Шифровальщик с помощником заперся в кабине.
Милиционер орёт на них:
-- Я тебе, скотине железнодорожной жезлом же махал, чтобы ты объезжал! Ты, что, мерзавец мазутный, объехать не мог?
А дело было так. Выпили ГАИшники. Много. Решили денег подзаработать. Поехали на переезд. Думают, вот сейчас кто поедет на красный, того мы и сцапаем. Только выехали они на пути, чтобы лучше видеть. А как локомотив увидали, то один стал махать, из-за руля вышел. Второй в кустах малую нужду справлял. А третий на заднем сиденье вырубился. Так ничего и не понял, когда его автогеном вырезали из машины. И ни царапины. Он ещё что-то руками махал.
-- Да, врёте вы всё! – рассмеялся Иван.
-- Нет. Не врут. – Иван Викторович покачал головой.— Был такой случай.
-- Да, чего только в поездках не было. После некоторых, придёшь домой, стакан махнёшь, чтобы забыть.
-- Главное, чтобы голова на месте осталась. И на стакан не падать. А то с ума сойдёшь.
-- Отчего так? – Ивану стало интересно.
-- Всяко бывает. Например, препятствия… мягкие.
-- Это какие?
-- Животные. Люди тоже встречаются.
-- Свят, свят, свят! – Иван перекрестился.
Машинист Иван Викторович подключился к разговору:
-- Так, что, Иван, подумай, стоит ли идти учиться на машиниста. – он явно подначивал.
-- Да, зачем учиться! – Алексей – Сделай как машинист Каменев.
-- А кто? – удивился Иван. – Конечно, я всех ещё не знаю из подвижного состава, но такую фамилию не слышал.
-- Ты не слышал про «Чёрного машиниста»? – Сергей Алексеевич искренне удивился. – Это же легенда! Классика железной дороги! Машинист Каменев!
-- Только про «Чёрного дембеля» из фильма «ДМБ». – Иван приготовимся, что его сейчас начнут разыгрывать, был готов даже немного подыграть.
-- Не на нашей дороге дело было. – Сергей Алексеевич неспешно отхлебнул чаю из кружки. – На Октябрьской. Лет десять назад, а, может, и все пятнадцать. Появился машинист. Документы все чин-чинарём. Аккуратно ведёт состав. Помощника гоняет по инструкции, от начальства подальше. На рожон не лезет. Вперёд не лезет, сзади не отстаёт. Как праздник, так со всеми, больше слушает, чем говорит. Только как выпьет лишку, так голову терял. Напрочь. Рассказывал какие-то небылицы. Все понимают, что чушь несёт. Наутро извиняется, говорит, что перебрал. Бывает. Мужики посмеются, сплюнут, да, пойдут по рабочим местам. Вышел он как-то на линию в рейс. Смурной весь какой-то. Всё с себя какие-то пылинки смахивал. То с волос что-то стряхивал. Глаза тёр. Когда помощник машиниста его спрашивает, мол, в чём дело. Тот и отвечает, что не выспался. Ну, что бывает. Случается всякое. Может со своей бабой поругался или с чужой миловался всю ночь. По молодости всю ночь куролесили, а поутру в поездку. И всё в порядке. Помощник Каменева пожал плечами, пошёл осматривать локомотив. Не в первой. В поездке ясная погода. Лето. Хорошо. Состав товарный. На втором семафоре красный сигнал. Каменев врубает дворники на полную мощность. Они машут по стеклу. Он руками машет. Помощник к нему, что случилось? А тот орёт в ответ:
-- Ты, что не видишь? Зелёные насекомые в кабине!!! Вот они! Смотри!
И как даст пощёчину помощнику, тот свалился. Не ожидал. А Каменев хватает его за шиворот, распахивает дверь кабины и пинком прилаживает, в след кричит:
-- Спасайся!
Хлопнул дверью и ходу! На красный! На всех парах. Помощник бежать, там до переезда было километров пять. Дежурные сразу по панике ударили. Проход на красный! Не шутка же! ЧП!
Иван внимательно рассматривал в полутьме лица присутствующих, ожидая увидеть сдерживаемый смех.
Но все были серьёзны. Сосредоточены. Иногда слабо кивали головой, подтверждая, мол, так оно и было. Было видно, что они знают историю.
Сергей Алексеевич продолжал:
-- Вызывают по рации Каменева. Тот молчит, только скорость набирает. По ходу удалённо врубают тормоза. Не получается. Каменев не лыком шит. Он отключил автоматику. Дистанционное управление, автоматику машинист отключил. Второе ЧП! Впереди стрелка!
Рассказчик неторопливо прикурил от уголька из печки, забросил назад. Затянулся, выпустил дым в нутро «буржуйки», пригубил чай.
-- Так вот. Локомотив несётся под всеми парами. Помощник добежал по путям до переезда, доложил, что Каменев «слетел с катушек», борется с насекомыми зелёного цвета в кабине, которых только он и видит. Следом за ним отправляют дежурный локомотив, милиционеров с собой, всех свободных тоже забивают. Чёрт его знает, какая помощь понадобится. И ходу, ходу, милые, ходу, следом. Аллюр три креста! Сарынь на кичку! Состав хоть и гружённый, но Каменев – машинист опытный, скорость набрал, сбрасывать не собирается. И стрелка впереди…
Сергей Алексеевич сделал паузу на затяжку и глоток. Напряжение нарастало. Иван обратился в слух. Он понимал, что история подлинная. Ветер сильно снегом ударил в борт машины. Она качнулась. Иван вздрогнул от неожиданности. Он давно превратился в слух, боясь пропустить хоть одно слово.
-- Стрелка. Каменев взрезал стрелку. Пошёрстная была. И то чуда, что схода не было. И дальше. Ходу, ходу. И тут подъём. Благо, что дежурные догадались обесточить путь. Состав почти поднялся в горку. Но начал скользить назад. Каменев стал притормаживать. Ну, и локомотив с нашими догнал его. Мужики выскочили, тормозными башмаками заблокировали его сход назад. Вот и представь, Иван, как оно блокировать состав? Будешь подкладывать башмаки под задние только колёсные пары крайнего вагона, так остальные напирают. Гармошкой сложатся и свалятся. Скорость небольшая была, но всё равно, под такую махину на ходу подкладывать башмак? Каково оно? А?! Башмак семь килограмм весит. Вот и подсовывай при движении состава! То ли руку отрежет колесом или голову снесёт подножкой вагона. Выбор невелик. Но сумели! Остановили, заблокировали. Теперь и машинистом можно заняться. Он сам открыл дверь. Невменяем. Пена вокруг губ. Руками машет, отгоняет кого-то невидимого от головы. Орёт невразумительно. Повязали. Милиции отдали. Те его санитарам сдали по описи.
-- И что у него? – Ивану стало интересно.
-- «Белочка». Белая горячка. Вот и допился до зеленых насекомых. Кто-то до чертей зелёных допивается, а этот… Вот так бывает. Но это ещё не самое интересное.
-- Куда же интереснее?! – Иван подался вперёд. – У меня шерсть на спине встала.
-- Когда стали разбираться, то выяснилось, что у Каменева диплом об образовании и трудовая книжка – все поддельные!
-- Как поддельные?! – ахнул от удивления Иван.
-- Вот так! – торжествовал Сергей Алексеевич. – Никто не узнал. Подделка была. Но высокого качества. С ходу не отличишь.
-- А где же он научился управлять локомотивом?! У него же масса допусков должна была быть!
-- Сумел как-то.
-- А сам-то, что он рассказал? – Иван не унимался.
При той системе контроля на железной дороге, с которой он столкнулся, ему казалось невозможным.
-- А он ничего не рассказал. Так и не закончил общаться с чертями или насекомыми, или с кем он там воевал. С бесами. Так в лечебнице и преставился вскорости. – Сергей Алексеевич переложил окурок в левую руку, широко перекрестился. – Не к ночи будет, помянут.
-- Вот оттуда пошёл «Чёрный машинист». Некоторые шутники потом на пыли локомотива писали «Локомотив им. товарища Каменева»!
-- Так, что, Иван, вертайся в Москву, в переходе купи диплом машиниста, и возвращайся. Будешь гонять по перегонам! Денег – вагон, забитый до верху! – Иван Викторович шутил.
-- Я уж как-то сам, по старинке выучусь.
Алексей, тот, что сцепщик вагонов, Небольшого роста, крепыш, кожа на лице задубела от непогоды, испещрена множеством мелких морщин. Молчалив, слушает, ухмыляется.
-- Был такой ещё Рогожкин на Октябрьской дороге. Тот на инструктаж припёрся в рясе и на роликах.
-- Полно врать-то! – машинист на пенсии повысил голос. – Сам-то посуди. Его бы сразу в рубашку с длинными рукавами упаковали и отвезли на цугундер.
-- Но икону-то продал? – не унимался сцепщик.
-- А вот это, говорят, что было. – кивнул Сергей Алексеевич.
-- Опять сумасшедший? – Иван рассмеялся. – И снова с Октябрьской дороги? Чего у них там такое? Коллекционируют дураков?
-- Экология там плохая. – голос Ивана Викторовича был сух. – Когда строили первую дорогу Москва – Санкт-Петербург, говорят, что под каждой десятой шпалой труп укладывали работяги. Откуда там порядок будет, если духи мстят.
-- Так, вот, Рогожкин этот был опытным машинистом, и документы были настоящими. Но тоже, то пил, то кодировался. Вот и сорвался в очередной раз. Жена отобрала все деньги, ушла из дома, а он семейную икону старинную на бутылку водки поменял. И через два дня в рейс. Инструктаж прошёл с помощником, на медосмотре, сестра формально их осмотрела, давление не померила. Алкотестер ничего не показал.
-- А, что давление высокое? – спросил Иван.
-- Конечно. Когда человек из запоя или с похмелья, то давление зашкаливает. – Сергей Алексеевич кивнул. – И вот поехали они. Товарный состав. На перегоне красный сигнал семафора, у диспетчера запросили, сколько стоять. Полчаса. Помощника на улицу – локомотив и состав осматривать. Сам по «гашетке» и ходу!
-- На красный? – охнул Иван.
-- Именно. На него. Я по молодости настолько привык, что на красный сигнал стоять надо, что ночью в туалет иду, а в выключателях красные светодиоды установлены. Вот до туалета добрёл, стою, жду, когда красный на зеленый поменяется. Двигаться же нельзя! Потом сообразил что к чему, с получки все диоды на зеленые заменил во все квартире. Не надо ночью тормозить перед туалетом! – хохотнул Сергей Алексеевич.
Посмотрел на Ивана. Тот смеялся, понял, что шутит старый машинист.
-- Зря зубы сушишь. Так оно и было как-то. Поработаешь с пяток годков, сам поймёшь. И поменяешь. Лучше сразу ставь зелёные. Так вот. – продолжил он своё повествование про Рогожкина. – Рванул он вперёд. Помощник как раз локомотив осматривал, еле отпрыгнул. Дежурные сразу на уши встали. Рогожкин как и Каменев, автоматику отрубил. По ходу установили тормозные башмаки, думали, что остановит его. Ага! Чёрта лысого. Махина, скорость, раскидал он их. Хотели уже опрокидывающие башмаки установить. Чтобы локомотив опрокинуть. Передумали. В погоню снарядили локомотив. Кино, одним словом, снимать можно. Про сумасшедшего машиниста и неуправляемый поезд.
-- А чего не обесточили ветку, как с Каменевым? – Иван внимательно слушал.
-- Пёс его знает! – пожал плечами Сергей Алексеевич.— Нас там не было, только, что в телеграмме было написано, да, по слухам, что бродят вдоль рельсов с подробностями там, где нас не было.
-- И как его остановили? – Иван был уже в нетерпении.
-- Весь его путь был расцвечен красными семафорами. И вот он сам и остановился. Станцию включил, орёт на дежурную, мол, отчего держат, он же литерный ведёт. Потом сам и помчался к ней. Вот тогда его и приняли и сопроводили сначала в милицию, а затем и жёлтый дом на лечение. Головы, конечно, полетели. Так, что пить, ежели, и придётся, надо так, чтобы головы не терять.
Иван смотрел на огонь в печурке, и было ему не по себе от услышанного. Вот так и не знаешь, а, вдруг на сумасшедшего машиниста нарвёшься.
-- Так это хорошо, что они грузовые составы вели. – молвил Иван, чтобы как-то разрядить напряжённую атмосферу.
-- Бог отвёл. – коротко бросил Сергей Алексеевич.
Перекрестился, глядя в потолок машины.
В кармане у машиниста Ивана Викторовича зашипела радиостанция, он схватил её:
-- Я. На связи.
-- Сейчас подойдём, будем цеплять. Готовы?
-- Давно готовы. – Иван Викторович ответил.
Потом уже обращаясь к Ивану:
-- Давай, на выход, организуй сцепку.
-- Я помогу! – сцепщик Алексей пошёл на выход.
-- Да, и я побреду тоже. – засобирался пенсионер.
-- Супружнице поклон за блины! – Иван Викторович попрощался за руку.—Посмотрел на наручные часы. Давно пора уже работать.
-- Так локомотив ремонтировали. – ответствовал Сергей Алексеевич.
Сергей Алексеевич, Алексей, Иван вышли в темноту, в снег. Фонари с трудом пробивались сквозь метель.
Старик пошёл в сторону депо, Иван с Алексеем наблюдали как локомотив, выйдя из огромных ворот локомотивного депо, неспешно полз в их сторону. Прошёл одну стрелку, слегка покачиваясь с боку на бок, вторую, третью. Вот и подкрался к запасному пути, где стояла СДП-М. Иван помахал рукой, машинист ответил ему.
Огромная махина сбросила скорость, и уже, буквально по сантиметрам приближалась к ним. Тихо, мягко, как кошка утыкается лбом в руку хозяина, сцепное устройство сработало. С лёгким лязгом захлопнулось. Иван с Алексеем быстро подошли, проверили сцепку. Соединили пневмошланги, электрические кабели.
Сразу в машине зажёгся свет, было слышно, как воздух заполняет пустые баллоны – ресиверы снегоуборочной машины.
Алексей подёргал, чтобы убедиться в надёжности соединений шланги, электрические кабели, хлопнул по плечу Ивана:
-- Порядок! Бывай!
-- Спасибо! Счастливо! – ответил Иван, уже на бегу к двери своей машины.
Быстро забрался внутрь, закрыл дверь.
Машинист уже колдовал возле пульта управления.
Задача Ивана – быстро проверить давление воздуха в системе, в ресиверах.
Иван посмотрел показания приборов, прокричал Ивану Викторовичу.
-- Принял.
Начал проверять, как опускается, поднимается, поворачивается «лопата», как боковые «крылья» становятся в рабочее положение, возвращаются с исходное.
Затем проверил, как работает освещение. На специальной панели имеются ряд штоков, как на старых «Жигулях» «подсос». Только каждое положение соответствует включению определённой лампы.
А золотники, которыми управляют «лопатой с крыльями», тоже расположены спереди. Сверху их прикрывают полусферы, очень похожи на такие, как были расположены в школах звонки. Если по ним ударить, то тоже немного звенят. А под ними – рычаги. Вот они выпускают или запирают воздух, и механизмы опускают, поднимают, поворачивают. Просто, надёжно.
Калориферы начали нагревать воздух. Иван остатками воды залил угли в печке.
Машинист по радиостанции сообщил:
-- Готовы к работе! Поехали!
-- Ну, с Богом! Держитесь! – прошелестела рация.
Пол под ногами дёрнулся. Машина тронулась вперёд.
Скорость нарастала. Иван Викторович смотрел на часы и качал головой.
Из-за поздней подачи локомотива, уже на полтора часа выбились из графика. Ночью Транссиб меньше загружен, но всё равно ходят поезда. И вот в «окна» прохода между ними нужно очистить пути от снега для составов.
Снег в окно. Прожектор над кабиной машиниста машины бьёт вперёд.. Сверху добавляет освещённости прожектор локомотива.
-- Иван! Прибываем на участок очистки! Начали!
Потом продублировал на локомотив:
-- Приготовились! Начинаем!
-- Давай! – был ответ.
Иван вцепился в выступающую из стены рукоять.
Машинист плавно двигает рукояти воздушных золотников, лопата опустилась вниз.
Тут же почувствовали мягкий толчок, как будто машина въехала в тюк ваты. Первый раз Иван не удержался, упал. Вроде и мягко, но ощутимо. Скорость упала, перед стеклом поднялся снег с путей, видимость ухудшилась. И сверху снег и снизу снег. Как будто что-то изменилось на Земле. Мозг моментами путает картинку окружающего мира, с непривычки, по первости, голова кружится. Где верх, где низ непонятно.
Скорость снова стала нарастать. Иван встал рядом с машинистом. Он отвечал сейчас за боковые крылья.
Иван Викторович покрутил лопатой, пытаясь найти оптимальный угол сваливания снега с пути.
-- Открывай правое, будем подбирать.
-- Есть правое! – Иван двинул рукоятку золотника.
Правое крыло плавно вышло. Скорость снова упала. Снег заклубился справа. Машинист напряженно всматривался вперёд.
-- Есть контакт. Пошла родимая. – Иван Викторович удовлетворённо кивнул.
Снег сваливался на обочину.
-- Нормально. Сейчас выпускай левое, будем между путями чистить.
-- Понял! Левое пошло! – Иван уверенно двинул рукоять.
Пошире расставил ноги. Снова толчок и снижение скорости.
Какое-то время впереди не было видно ничего. Казалось, что за стеклом нет ничего кроме снега. Весь мир превратился в снег.
Через несколько минут, удалось вырваться из снежного облака, и понеслись вперёд. Снег срезался и сваливался на обочину справа ровной стеной.
Машинист кивнул Ивану:
-- Становись, помощник к рулям. Я покурю.
Присел на корточки, раскрыл дверцу печки, закурил, стал пускать дым. Скорость нарастала, из печки уже задувало внутрь, выбросило горсть пепла.
Машинист отскочил, захлопнул дверцу.
-- Тьфу,— отплевался от сажи, пепла. – Он чего там сдурел, «Шифровальщик»! Что за новости!
А скорость стала резко увеличиваться. Иван вцепился в панель:
-- Викторович, мне кажется или так оно и есть, но скорость больше семидесяти километров?
-- Мне тоже так кажется.
Широко расставляя ноги, машинист подошёл к пульту. Вцепился в обшивку.
-- Гораздо больше. – схватил рацию, заорал. – Локомотив! Сбрось скорость! Притормози!
В ответ не было ничего, только шипение радиопомех.
-- Эй! Алё! Вы слышите? – заорал Иван Викторович, постучал по ладони рацией. – Эй! Живые есть? Локомотив?!
-- Машинист! – Иван всматривался в стекло. Семафор. Красный!
-- Где? – Викторович подскочил к стеклу.
Схватил радиостанцию и уже заорал:
-- Красный! Сигнал красный! Тормози!!!
-- Может, не видят? -- с надеждой спросил Иван.
-- Нет. Здесь что-то другое. – машинист смотрел вперёд, в надежде, что локомотив сейчас применит экстренное торможение.
-- Может, лопату поднять? А то на такой скорости сковырнёмся с пути? А? – у Ивана вспотели руки.
-- Тогда он такую скорость наберёт, что мы с тобой с пути слетим точно. К гадалке не ходи. Так его снег тормозит. Иван! Тормози!
-- Есть тормозить!
Иван бросился к тормозу, рванул его. Воздух с шипением рванулся к колодкам. Резкий удар, Машинист и помощник упал на пол. Скорость немного упала. Противный скрежет металла, но движение продолжалось вперёд.
Поднялись на ноги. Теперь машину стало сильнее болтать из стороны в сторону.
Машинист смотрел в окно.
-- Ёлки-палки! Лес густой, нам с тобой на гроб пустой!
-- Чего? – не понял Иван.
-- Стрелка!!! – заорал машинист.
Они смотрели друг на друга широко распахнутыми глазами от ужаса. На такой скорости, на красный сигнал, либо на отбойник отправит дежурный или под откос, если взрежут стрелку. А махина сзади массой больше ста восьмидесяти тонн, об отбойник превратит в пачку сигарет их «снегач». «Килька в томате». Только вместо кильки машинист с помощником. Но размером с кильку.
Иван бросился снова к тормозу.
-- Тормози! – заорал машинист.
-- Торможу! – Иван снова давил на рукоять клапана воздушного управления тормозами. – Не тормозится!
-- Тормози!
-- Торможу! – Иван давил, что было мочи.
Снова скрежет металла о металл. Рывок, но скорость не сильно упала. Потом снова пошёл набор скорости.
-- Нельзя в рейс о всяких гадостях говорить! «Чёрного машиниста» вспомнили! И, на, тебе! У «Шифра» «башню и сорвало»! – орал в стекло Иван Викторович.
Иван бросился к экстренному тормозу. В хвосте машины, в пол вмонтирован типа большого винта с рукоятью наверху. Крутить надо. Только долго.
-- Всё. Конец! – заорал машинист. – Вот-вот стрелка!
-- Прыгай! – в ответ закричал Иван, яростно крутя ручку тормоза.
-- А ты?
-- Попробую остановить! Прыгай, Викторович! Прыгай!
-- Так ты убьешься! – машинист был в растерянности.
-- Прыгай! У тебя семья, дети! Один покойник лучше, чем два! Расскажешь всё! Прыгай! А то поздно будет! Давай! А я тормозить буду! Вдруг, да, чего выйдет!
Казалось, что кожа на ладонях задымится.
Машинист распахнул дверь, она сбоку. Выглянул, пропустил один столб линии электропередачи и сиганул тут же на улицу.
Иван Викторович поднял голову. Его мутило. Увидел как его машина стала падать, сходя с путей.
В голове сами собой всплыли строки из известного стихотворения «Баллада о прокуренном вагоне» Кочеткова. Эти слова знали все жители бывшего Советского Союза:
…
Когда состав на скользком склоне
Вдруг изогнулся страшным креном,
Когда состав на скользком склоне
От рельс колеса оторвал.
Нечеловеческая сила,
В одной давильне всех калеча,
Нечеловеческая сила
Земное сбросила с земли.
И никого не защитила
Вдали обещанная встреча,
И никого не защитила
Рука, зовущая вдали.
…
Снова раздался скрежет металла о металл при торможении. Снова рывок, запах раскалённого металла. Рывок спереди… Машина стала крениться на правый бок. Правое крыло с хрустом сломалось. Лопата располосовала несколько шпал и с противный звуком вспорола рельс. Сцепка с локомотивом разошлась, шланги отстегнулись. Свет погас, машина легла на правый бок и заскользила вниз по обочине. Левое крыло болталось, воздух вышел, и по инерции его, то било по корпусу машины, то просто мотало. Как раненная птица пытается взлететь на одном крыле. Не взлетел.
Иван вцепился изо всех сил в ручку аварийного тормоза. Последнее, что видел, это как срывает печку, распахивается дверца, вылетает сажа, пепел.
-- Это хорошо, что я огонь погасил, а то бы сгорел. – последняя мысль перед тем как потерял сознание, сильно ударившись головой.
…
Начальнику Красноярской железной дороги на стол положили пухлую папку служебного расследования по ЧП с СДП-М и локомотивом.
Почти все заместители присутствовали на совещании. Сидели, молча, пока Рейнгольд изучит заключение служебного расследования.
Тот внимательно читал. Иногда доставал то или иного объяснение из пухлой папки. Читал, сравнивал. Заключение экспертизы по техническому состоянию локомотива он чуть ли не на просвет изучал.
Закончил, посмотрел на присутствующих:
-- Ну, и в чем вы видите вину машиниста локомотива? А?
-- Так ЧП же произошло по его вине. – подал голос заместитель – главный ревизор по безопасности движения поездов.
-- Он тормозил? – голос начальника повысился.
-- Тормозил. – кивнул главный инженер.
-- Экстренное торможение применял? – продолжал давить Рейнгольд.
-- Применял.
-- Докладывал об аварийной обстановке?
-- Докладывал.
-- Так при чем здесь машинист, если локомотив из депо не отремонтированный вышел? Ему, что, нужно было выскочить из кабины и фуфайку под колесо пихать, как вы мне сейчас пытаетесь её в ухо затолкать?
-- Зам. по кадрам!
-- Слушаю вас! – сама любезность.
-- В приказ. Машиниста локомотива и его помощника не наказывать! Ни под каким соусом! Понятно? Люди сделали всё, что от них зависит! Понятно?
-- Да, Владимир Гарольдович, понятно.
-- Машиниста СДП-М не наказывать. Это тоже понятно?
-- Да.
-- Помощника машиниста СДП-М… Как у него здоровье? Жить, работать сможет?
-- Сможет. Уже выписали из больницы. Недельку ещё дома отлежится, на медкомиссию. Врачи говорят, что всё в порядке. И сам парень хочет вернуться на работу.
-- Не трус парень. Не трус. – начальник дороги покачал своей большой головой. – Давай так. Премию, в размере двух… Нет, трёх окладов. Вы там написали, что рассматриваете кандидатом на учёбу на машиниста?
-- Да.
-- Отправить вне очереди.
-- Но, там…
-- А вот те, кто там вне очереди и по звонку – пусть подвиг совершат! Я всё сказал! Главному инженеру – разобраться и доложить по факту выхода на линию неисправного электровоза из депо!
-- Есть!
-- Переходим ко второму вопросу.
…
Иван выучился на машиниста локомотива. После незабываемой поездки к нему прилипла кличка на всю жизнь «Бешенный снегач».
Он до самой пенсии проработал на Красноярской железной дороге. Женился. Родилось двое детей, которые тоже связали свою жизнь с железной дорогой.

Ментор.

И снова эта страшная, надоевшая комната. Когда Иван в очередной раз мысленно оглянулся назад, то понял, что прожитая жизнь такая крошечная, такая стремительная. Она как песчинка в огромном информационном массиве – Вселенной под названием «Жизнь». И так обидно, что она быстро прошла. Пролетела.
И самое светлое – это не деньги, которые он заработал. Где честно, а где «левак» возил. Или солярку покупал для своей машины у машинистов тепловозов. А то, как он общался с семьёй, с детьми. Первые шаги детей. Первые слова. Первый раз в первый класс с огромным букетом дети идут. Первые пятёрки, с какой гордостью они показывали в дневнике. Как общался с друзьями. Как собирались на пикники семьями.
Иван молчал, заново переживая то, что было в очередной жизни, в очередном «варианте».
Ментор ярким пятном висел рядом. Молчал.
Ивану некуда было спешить. Он прокручивал в сознании те жизни, которые уже мог прожить или прожил. Он уже сам запутался. Было это или не было. Но вспоминал женщин, которых любил, детей, которые у него были, их детство, взросление. Радость за их победы и огорчение, когда что-то не получалось. Вспоминал друзей. Как получалось на работе сделать дело.
Впечатления о победах, память об общении с близкими людьми, вот, пожалуй, и есть главное богатство. А не деньги, которые он так любил. Глупо так просадить свои чуть больше двадцати лет. Обидно.
-- Чего молчишь? Время тянешь перед очередным вариантом? – первым нарушил молчание Ментор.
-- У меня впереди Вечность. Именно с большой буквы. Поэтому буду я тянуть время или не буду, не изменится ничего. Просто вспоминал эту жизнь, и те, которые я уже прожил. Глупо я жил до… -- Ивану было трудно выговорить.
-- До какого момента? – подталкивал его Ментор.
Помолчав, Иван выдавил:
-- До самоубийства. – выпалил Иван. – Глупо, нелепо, бестолково, преступно по отношению к себе и к тем, кто меня любил, растил, помогал, оберегал. Дурак я.
Ментор помолчал, потом спросил:
-- А почему ты остался, а не спрыгнул вместе с машинистом? Ты же понимал, что не остановить локомотив?
-- Как бы тебе сказать, чтобы ты понял. Я люблю машины. И полюбил свою снегоуборочную. И пытался сбросить скорость, чтобы максимально сберечь машину. Она же мне почти родной стала. А вот так… всмятку её. Я не смог. Потом отслеживал её судьбу. Её же подняли, отремонтировали, отреставрировали, Через несколько лет я сам сзади толкал локомотивом её. Это как встреча с первой любовью из детства. Снова дыхание от волнения перебивается. С любовью и нежностью отработал смену. Сам вёл, помощник рядом сидел. А когда машина отработала своё, отправили на разбраковку и утилизацию, то выпросил у мужиков приборную панель. Поставил в гараже. И часто двигал рукояти золотников. А управление прожекторами завязал на освещение в гараже. – помолчал.— Эх. Да, что говорить.
-- Ты понимал, что мог погибнуть, когда остался в машине?
-- Не знаю. Я хотел машину спасти. Тогда я никого не любил. Иван Викторович мне нравился, он помогал мне. Поэтому я его спас. Но машину тогда любил больше. Глупо, конечно. Людей надо любить. Но машины я люблю тоже.
-- Понятно. Готов?
-- А что моё мнение кого-то интересует? – Иван спросил отрешёно.
-- Это был риторический вопрос. Сарказм. – Ментор был сух.

Вариант № 8.

Иван ехал в метро. Машины нет давно, деньги тают. В метро хорошо, прохладно. Наверху над Москвой висело, медленно колыхалось марево жары. Воздух стоял. Липкий смог от выхлопных газов облеплял тело, заползал с каждым вздохом внутрь. Голова была тяжёлая, организм искал тень, прохладу. В метрополитене можно было спастись от обволакивающего зноя.
Примерно год назад Иван хотел познакомиться с известной девушкой. Известна она была тем, что бесшабашно гоняла по всей Москве, наплевав на все правила и законы. Недавно она попала в аварию. Что-то пошло не так и на повороте машину занесло, и она врезалась в угол дома. Кроме водительницы никто не пострадал. Сложный перелом ноги. Папа лечил её в Швейцарии. И девушка вернулась в Москву. И вновь начала устраивать безумные гонки по Москве.
Отец у неё был известный, в определённых кругах, Максим Максимович Пешков. Он никогда не говорил напрямую, но любил вкрутить в разговор фразу:
-- Как говорил мой предок.
И произносил цитату из книг Максима Горького. Был ли он на самом деле потомком советского писателя, или нет – неведомо. Знал Максим Максимович творчество Горького, как рассказывали, великолепно. По памяти мог цитировать, рассказывать в лицах большие куски из произведений.
Когда он приходил к кому-то, предлагая продать бизнес, то всегда приводил отрывок из «Песни о буревестнике»:
-- Чайки стонут перед бурей, — стонут, мечутся над морем и на дно его готовы спрятать ужас свой пред бурей. И гагары тоже стонут, — им, гагарам, недоступно наслажденье битвой жизни: гром ударов их пугает. Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах... Только гордый Буревестник реет смело и свободно над седым от пены морем! Всё мрачней и ниже тучи опускаются над морем, и поют, и рвутся волны к высоте навстречу грому. Гром грохочет. В пене гнева стонут волны, с ветром споря. Вот охватывает ветер стаи волн объятьем крепким и бросает их с размаху в дикой злобе на утесы, разбивая в пыль и брызги изумрудные громады.
В его устах всё это звучало двусмысленно и страшно. Речь шла об угрозе.
Максим Максимовичу приписывали, что он руководил многими компаниями, которые принадлежали тем, кто не мог открыто владеть бизнесом, вести дела. И, что Пешков выполнял «отдельные деликатные» поручения сильных мира сего. Как из России, так и из-за рубежа.
Про него говорили, что он делает только один раз предложение. Но справедливое.
Если он хотел приобрести дело, то предлагал цену, равную прошлогоднему годовому обороту, в качестве подарка – вишенки на торте – пять процентов в виде перевода на любой счёт в любом банке мира неучтённых денег. Давал неделю на раздумье.
После его ухода приходили уведомления, что через неделю начинаются проверки со стороны всех контролирующих организаций, что имеются у нас в стране. Нередко зарубежные партнёры звонили, сообщали, что извиняются, но не могут более вести дела с имяреком. Извините, но возникли обстоятельства непреодолимой силы.
Сопротивляться не имело смысла. Те, кто пытался взбунтоваться, были вынуждены либо бежать из страны без копейки денег, или примерять одежду каторжанина на много лет.
Максим Максимович любил повторять:
-- У человека всегда должен быть выбор. Человек волен распоряжаться своей судьбой по-своему. И никто не вправе неволить человека в его выборе!
Не давал интервью Максим Максимович. Не ходил с гордо выпяченной грудью с депутатским значком на лацкане.
Высокий, поджарый, жилистый с шикарной шевелюрой «под Горького», тонкие очки в дорогой титановой оправе, тонкие черты лица. Всегда предельно эмоционально сдержан. Учтивые манеры. Высоко посаженная голова, прямая спина, развёрнутые плечи. Он отличался от нуворишей, которые любили пошуметь, выставлять напоказ золотые часы последней модели, перстни. Пешков сторонился толпы. Любил уединение своего особняка почти в центре Москвы. Там он работал и жил.
В Москва-сити у него был свой кабинет, несколько центральных офисов крупных компаний. Но туда он наведывался редко, предпочитая управлять дистанционно. И ещё был у него пунктик. Он всегда говорил правду и требовал от других того же. Ложь не терпел физически. Если неудобно было говорить правду, он молчал, или говорил, что ответит на этот вопрос позже, надо подумать.
По Москве о нём говорили, что он – страшный человек. И крови на нём – хватит заменить воду в Москва - реке. Но, всё это полушёпотом, тыча пальцем в вверх, показывая какие у него могущественные покровители.
И за глаза его называли «Упырём».
Знакомым он суживал деньги под немалый процент. Любую сумму. Составлялся нотариальный договор. И ни дня просрочки, ни на копейку не отступится от своего. Если гражданин имел глупость и пытался избежать выплату бегством, то просто пропадал. Навсегда. Бесследно. В любой точке земного шара.
Только не было у него сына. От двух браков пять дочерей. И искусственно пытался, но получались девочки.
Младшая – его любимица Марфа Пешкова. Он пытался её воспитать как наследницу своей империи. Но из мужского начала она взяла лишь неистребимую любовь к неистовой гонке на машине. Она делала это с дьявольским упорством, не щадя машину.
Отец назвал её Марфой. Марфа Пешкова. Но она ненавидела своё имя, и представлялась как Маша, иногда – Мара.
Марфа, в отличие от отца, любила выставлять свою жизнь, своё отношение к жизни, богатство напоказ. Словно дразня общество и судьбу. Лихо гоняла по городу, выкладывая в интернет своё безумие на дорогах. Свои дорогие туалеты. Каждый день она сообщала, где будет ужинать, у кого в гостях, на следующий день появлялся фото или видеоотчёт, где она блистала.
Поэтому узнать, где и когда она будет, не составляло большого труда.
Когда Марфа год назад сообщила в своём блоге, что будет ужинать в ресторане «Soluxe Club» на Кутузовском проспекте, Иван забронировал себе место. Прочитал меню, усмехнулся: «Девочка умеет жить». Цены на некоторые блюда переваливали за пятьсот долларов. Блюда из морепродуктов.
Выпил, закусил, стал ждать. Часто выходил курить. Официант забеспокоился, что Иван сбежит, рассчитался по счёту, сообщил, что чаевые после окончания вечера.
И вот послышался рёв прямоточной выхлопной трубы машины. Японский спортивный автомобиль ярко красного цвета. Стёкла затонированы в цвет машины, такого цвета и диски на низкопрофильной резине, даже противотуманные фары светили розовым светом. Снизу красная подсветка днища и номеров.
И Марфа была вся в красном. Платье чуть ниже зада, туфли на огромных каблуках, сумочка. Всё в цвет машины. Или машина в цвет вечернего туалета.
Иван сошёл с тротуара и открыл дверь, подал руку, помогая выбраться девушке из автомобиля.
Она снисходительно посмотрела на него снизу вверх, а Иван постарался надеть самую лучшую одежду известных производителей.
Марфа была выпившая, покачнулась на каблуках, раскрыла сумочку и подала Ивану тысячную купюру.
-- На! На чай! Молодец, мальчик! Стараешься!
Иван улыбнулся:
-- Я – посетитель ресторана. Вы меня перепутали с кем-то.
Марфа заинтересованно посмотрела на него:
-- А зачем тогда открыл дверь? Не поняла.
-- Просто решил помочь красивой девушке выйти. Не более того.
-- М-да?! – она пьяно, озадаченно посмотрела на него, задумалась на секунду. – А откуда ты знал, что там красивая девушка? Ничего же снаружи не видно! – она широким жестом показала на рядом стоявшую машину.
-- Я люблю машины, понимаю их. А также понимаю, что на такой красивой машине может передвигаться только очень красивая девушка с сильным характером. С очень азартным характером. Я бы так лучше сказал, мадам.
Пешкова уже заинтересовано рассматривала Ивана.
-- Мадмуазель!
-- Такая умная, обаятельная, красавица с азартным характером и не замужем?
-- Не хочу! – она вздернула носик.
-- А как вас зовут, мадмуазель?
-- Маша! – кокетливо повела глазами плутовка, накручивая прядь волос на палец, щекоча свою щёку. – А тебя?
-- Иван.
-- Шутишь?
-- Нет. А зачем? Есть права, могу показать.
-- Не надо! – царственным жестом она остановила его. – Верю. Но забавно. Прямо как в сказке Иван, да, Марья!
После недолгого молчания добавила с вызовом:
-- Пешкова моя фамилия! Слышал?
Иван наморщил лоб, делая вид, что вспоминая:
-- Нет. Не знаю. А должен?
-- Меня вся Москва знает! – уже с вызовом Марфа. – Так ты не местный! Приезжий? – сморщила носик.
-- Родился здесь, вырос, выучился. – с достоинством сказал Иван.
Из ресторана вышла группа парней и девушек, они сидели неподалёку от Ивана.
-- О! Мара!
-- Ты приехала!
-- Какая молодец!
-- Пошли, пошли!
-- Штрафную ей!
-- Именинница уже заждалась!
Марфа уже сделал шаг навстречу компании, но остановилась.
-- Иван, помоги, достань пакет из машины. Подарок оставила.
Она нажала на брелок, дверь разблокировалась. Иван залез в салон, достал приготовленные монетки и быстро засунул в щель рукоятки ручного тормоза и в селектор переключения передач.
Отдал пакет из модного магазина.
-- Маша, чуть не забыл тебе сказать, когда ты подъезжала, мне показалось, что у тебя с коробкой передач проблемы, или скоро возникнут.
-- У меня всё в порядке с машиной! – вспыхнула Пешкова. – Я только сегодня забрала с обслуживания её!
-- Я просто сказал. – сама скромность. – Дай телефон. Созвонимся, поболтаем.
-- Нет. Давай свой! Я не даю его. – Марфа достала смартфон последней модели, его только на прошлой недели стали продавать в США, в Россию ещё не поступали.
Иван продиктовал номер.
Пешкова длинными пальцами с гигантскими наращенными ногтями быстро, умело набирала номер.
Потягивая свой виски, Иван пару раз ловил взгляд Марфы на себе. Он поднимал бокал, говоря, что за неё. Она в ответ поднимала бокал с вином.
Два столика чуть поодаль занимала охрана гуляющих молодых людей.
Компания всё больше пьянела, вела себя шумно. Иван понял, что дальше уже не имеет смысла сидеть, если только не до самого окончания отмечания дня рождения. Подошёл к столику. Марфа обернулась.
Пьяные молодые люди из коллекции «золотая молодёжь», считающие себя хозяевами жизни, пьяно стали отгонять его. Охранники поднялись.
-- Он со мной. Сядьте! – резко осадила Марфа и собеседников и охрану.
-- До свиданья, дева юная, прелестная! – взяв за кончики пальцев, нежно поцеловал ручку Марфы Пешковой.
Развернулся и пошёл на выход.
-- Я позвоню! – крикнула ему вслед Марфа.
Через неделю ему позвонила не Марфа, а её отец:
-- Добрый день, Иван! – он назвал его фамилию, хотя телефон был зарегистрирован на другое лицо.
-- Добрый день!
-- Меня зовут Максим Максимович Пешков. Я – отец Марфы Пешковой. Вы познакомились с моей дочерью и предупредили о возможной поломке коробки передач. Благодарю вас. Информация подтвердилась. Прошу более не искать встреч с ней. Вы не её круга. И ещё. Скоро у вас возникнут проблемы, или, скажем, могут возникнуть проблемы. Можете обратиться ко мне. До свиданья.
И тут же связь прервалась.
Сухой голос. Вообще без эмоций. Как будто автомат голосовой. От этого ещё страшнее. Ни одной угрозы. Но она присутствовала. До дрожи в коленях.
Иван озадаченно посмотрел на телефон. Какие проблемы? От кого? Меньше всего хотелось их получить от «Упыря».
«Карабас Барабас» страшен, но, в сравнении с Пешковым – он пешка. Мелкий хулиган из соседнего двора.
Иван, недолго раздумывая, записал номер телефона Пешкова в смартфон. На всякий случай, переписал в блокнот. Телефоны он менял часто. И в блокнот он выписывал только самые нужные телефоны. Пешкова он записал в категорию «нужные».
Прежде чем сделать звонок, он собирал информацию о нем. В интернете было очень мало. Почти ничего. Пешков явно предпринимал много усилий, чтобы оставаться в тени. Если бы не его дочь, то его фотографий не было бы вообще. Даже статья в Википедии была удалена. В журналах о бизнесе, предприятия, которыми он управлял, появлялись часто. Но о самой личности, не было ничего.
Пришлось встречаться с людьми, которые знают, слышали, догадываются о Пешкове. Пришлось добывать информацию опросом своих знакомых.
Картина складывалась мрачная. Акула капитализма, которая не гнушается ни чем. Про таких говорят: «За копейку воробья в чистом поле на коленях насмерть загоняет».
Шёпотом, в ухо, рассказывали, что он помогает с пересадкой органов влиятельным клиентам как отечественным, так и импортным
Иван лишь усмехнулся, но принял к сведению. Не поверил. Мало ли, что болтают. Зачем такому олигарху попутный криминальный бизнес.
И, вот, вчера, выпив для храбрости, он набрал номер Пешкова. Сказать, что не волновался – ничего не сказать. Щелчок пальцами «Упыря», и от Ивана бы мокрого места не осталось. Лёгкое воспоминание. Ивану удавалось успешно скрываться от людей Карабаса.
«Я от бабушки ушёл, я от дедушки ушёл…» -- постоянно крутилось у Ивана в голове. Ему казалось, что волна Удачи вновь с ним. И капризная мадам Фортуна повернулась к нему лицом. Хотя, в подсознании, в затылке билась мысль: «Если тебе кажется, что у тебя всё хорошо, значит, всё летит к чёртовой матери!»
-- Семь бед – один ответ! – сказал тост Иван самому себе.
Выпил виски, перекрестился, три раза сплюнул через левое плечо, закурил. Взял колоду карт. Одной рукой перетасовал её. Положил на стол, снял колоду, из середины вынул карту. Туз червей.
-- И это очень хорошо! – Иван улыбнулся.
Взял телефон, нажал на номер Пешкова.
После второго гудка ответил молодой женский голос:
-- Личный номер Максима Максимовича. Чем могу помочь? – голос женский молодой, но без эмоций.
«Он их там специально дрессирует, чтобы так говорить?! Собаки перенимают привычки хозяев!» – подумал Иван.
Проглотил комок, вставший в горле внезапно от волнения.
-- Добрый день! Это Иван… -- он представился. – Максим Максимович сказал, что я могу, к нему обратится, если наступят проблемы. – снова проглотил очередной комок. – Мне нужна личная встреча.
-- Я передам. Вам можно перезвонить на этот телефон или на другой?
-- Звоните на этот.
-- Спасибо! Хорошего вам дня! – милый голос повесил трубку.
Иван от волнения выпил почти всю бутылку. Выкурил много сигарет, но хмель так и не взял. Вскипятил чайник, налил кофе. Курил, пил обжигающий кофе, смотрел в окно съёмной квартиры в Южном Бутово.
Через два часа зазвонил телефон.
С опаской, как будто с гранатой без чеки, он посмотрел на номер, кто звонил. Это был номер Пешкова.
Ответил:
-- Слушаю.
Тот же голос:
-- Максим Максимович готов завтра с вами встретиться в 14.00. Вам подходит?
-- Да. Конечно. – голос предательски сел, в горле сухо как в песках пустыни Каракумы.
-- Записывайте адрес. – голос продиктовал адрес.
Иван на обоях записал адрес. Центр города. Это дорого. Очень дорого. Тот самый особняк, про который ему рассказывали.
-- Передайте, что обязательно буду.
-- Максим Максимович выдвинул одно условие встречи.
В груди что-то начало падать вниз, прошло через живот, остановилось в ступнях:
-- Какое?
-- Не пить алкоголь и не употреблять наркотики, ни сегодня, ни перед встречей. Вам понятно? Вас устраивает?
-- Да-да, конечно. Я вообще не пью. И тем более не употребляю наркотическую гадость. Так и передайте Максиму Максимовичу.
-- Спасибо, что поняли. – в голосе проскочила нотка иронии с запахом сарказма. – До встречи. Удачного вам дня! – отбой.
Иван аккуратно положил телефон на стол. Руки отчего-то предательски дрожали. Вытер пот со лба. Поёжился. Спина мокрая. Пот струйкой бежал между лопаток в трусы. Сигарету в зубы. Упёрся лбом в оконное стекло, невидящим взглядом смотрел во двор. Лоб охлаждался. Мысли приходили в порядок.
Прошёл в комнату, открыл сумку. Достал пакет. Вынул оттуда старую книгу. Погладил её. Дунул на обложку, сдувая невидимую пылинку. Улыбнулся. Это тот самый «джокер» в рукаве.
Первое издание «На дне» 1903 года. С посвящением художнику МХАТ Виктору Симову.
Иван достал второй телефон, который он приобрёл сегодня, позвонил:
-- Это я. Привет. Встреча завтра в два. Да. В том самом особняке. Конечно, потом позвоню.
Снова поставил кофе. Коль, нельзя пить, значит, кофе! Вспомнил предысторию «джокера».
Когда Иван понял, что загнан людьми «Карабаса» в угол, начал искать выход куда сбежать. Ему предлагали уехать в Сибирь, обещали устроить и на судно, что грузы таскает по Енисею, в шахту, на железную дорогу, он всё откинул. Из Москвы в Сибирь? Разве он похож на декабриста?! Если уж бежать, так заграницу!
Но на пограничных переходах Ивана уже занесли в «черный список». Не выпускать! Задержать! Немедленно сообщить! Это всё равно, что прийти к Карабасу.
Иван сидел за столом со своим знакомым по институту Андреем, думали, как помочь вырваться Ивану. Андрей получил грин-карту в США. И уже сидел на чемоданах.
-- Против лома нет приема, если нет другого лома. – Иван был хмур.
-- Значит, надо найти союзника, кто может сказать Барабасу, чтобы тот не рыпался. ФСБ, ФСО?
-- У меня нет выхода на такие связи. Так, пару оперов знакомых. Когда спросил у них, они отмахнулись. Нет таких связей. – Иван тяжело вздохнул.
-- Можешь перейти границу с Казахстаном. У меня есть знакомые контрабандисты. Водку, коньяк таскают оттуда, потом здесь по красивым бутылкам разливают, по всей стране в модные магазины и рестораны пристраивают. Качество хорошее, прибыль тоже приличная. Из Астаны улетай по всему миру. Можно в Монголию. Также козьими тропами.
-- Не хочу. Можно попасться. Потом ещё и посадят. Надо иначе.
-- Значит, надо искать более весомую фигуру.
Долго перебирали известных и не очень людей, кто мог бы помочь в переходе. Вспомнили и про Пешкова.
В голове у Ивана забрезжила мысль.
-- А, знаешь, Андрюха, а ведь с ним может и всё получится!
Андрей внимательно посмотрел на Ивана:
-- Ты головой сегодня не ударялся?
Иван улыбнулся:
-- Всё в порядке. Но мне понадобится твоя помощь.
-- Нет времени. Мне в Нью-Йорк лететь надо. Билеты на руках.
-- Ничего страшного. Билеты сдашь, полетишь с Ираклиона или Афин.
-- И чего я в этой дыре забыл?!
-- За тобой должок есть. Напомнить, если забыл? – Иван стал серьёзен.
-- И какой это?
-- Курс второй. Ты продавал первокурсникам таблетки кофеина под видом экстази.
-- Ну, они же потом в ночных клубах скакали как молодые козлики. – Андрей самодовольно улыбнулся, вспомнив этот случай.
-- Когда тебя повязал нарконтроль, то хотели возбудить дело по мошенничеству. Кто тебя вытащил? Кто договорился? Напомнить?
-- Ну, ты. – вздохнул Андрей.
-- Курс третий. Ты подрядился поработать «мулом». Деньги забирал в банке по подложным документам, В определенном месте менял на валюту, относил хозяину. Почувствовал слежку. Тебе в голову приходит гениальная идея. Коль мы с тобой со спины похожи, то сходили в парикмахерскую, одинаковая одежда, одинаковые рюкзаки. Сработало. Я получил ушиб головного мозга и всего организма. Три недели в больнице, а ты сбежал на пару месяцев, на Украину, где трескал горилку с галушками, пампушками, варениками, салом, снимая стресс, щупал грудастых хохлушек. Было такое? Меня убить могли за нарезанную газету в рюкзаке. Но я тебя не сдал. Так как?
-- Ладно. Убедил. – Андрей вздохнул, поняв, что от Ивана не отделаться.
-- Курс пятый. – продолжил Иван. – Твоя первая жена – дочка олигарха, и ты умело залез в карман к тестю…
-- Всё! Хватит! Говори! Я же сказал, что помогу! – Андрей вспыхнул.
Иван почесал лоб.
-- Помнится, ты говорил, что у тебя есть первое издание «На дне» Горького.
-- Ну, есть, и что? Тебе-то какое дело? – Андрей напрягся.
-- Отдай мне!
-- С какого перепуга? Я его на интрнет-аукцион выставлю. Штуку баксов «срублю» по любому.
-- Андрюха! «Буревестник революции» – это не актуально! Посуди сам, кому он нужен. Тем более про нищих до революции! А у меня будет бонус. Расскажи, как книжка тебе досталась? Предмет же с историей!
-- Горький написал эту пьесу в 1902 году. В том же году поставили на сцене МХАТ. И был там художник Симов. Это он придумал лестницу наверх, и прочее. Символизм. Реалистично. В следующем году вышла книга. Горький подарил Симову. В 1935 году Симов умирает. В 1937 году его дальнею родственницу репрессируют и отправляют в Красноярский край. Она с собой берёт эту книгу. Преподаёт в деревенской школе. В семидесятых возвращается в Москву. Умирает. Книга переходит моей тёте. А она мне.
-- Сам-то читал?
-- Э-э-э! Так. По диагонали. – Андрей махнул рукой. – Сейчас всё жёстче.
Иван что-то чертил на бумаге.
-- А теперь расскажи, что ты хочешь делать? Ну, придёшь ты Пешкову. Подаришь или продашь книгу. А дальше? Скажешь, чтобы тот сделал «окно» в Домодедово или Шереметьево? Ему какой резон это делать для тебя?
-- Хорошо мыслишь, Андрюха! Очень хорошо! Я у него денег попрошу в долг.
-- С дуба рухнул? Пол Москвы знает, что ты должен вагон денег. И зачем ему тебе давать в долг?
-- Для игры в покер. Турнир на Крите будет. Все известные игроки бывшего СССР туда едут. Вот и я хочу попытать счастья.
-- Я бы не дал! – Андрей смотрел на Ивана как на идиота.
-- Я бы тоже не дал. – Иван криво ухмыльнулся. – Но! Есть залог, в случае проигрыша.
-- Какой? У церковной мыши больше чем у тебя.
-- Я сам. – Иван закончил вычерчивать на бумаге, откинулся на спинку стула.
-- Не понял.
-- Я пообщался с народом. Все утверждают одно, что Пешков – очень серьёзный игрок на рынке чёрной транспатологии. Он получает заказы, очень много из-за рубежа, и ищет. На него много врачей работает.
-- И?
-- Вот и я готов ему в залог почку предложить. Четвертая группа крови с отрицательным резус-фактором.
Андрей на него внимательно смотрел.
-- Ты точно с ума сошёл. Окончательно.
-- Нет. Не сошёл. – Иван улыбался. – Ты не игрок. Не умеешь блефовать и ходить ва-банк. Смотри!
Иван пододвинул листок, на котором он чертил.
-- Первое. Мне нужно вырваться за границу. Пешков может помочь. Легенда – покер.
-- Ему нужны гарантии, что ты не смотаешься. – Андрей недоверчиво смотрел то на листок, то на Ивана.
-- И он отправляет со мной одного из своих громил «Быка из лички». – перехватив взгляд Андрея, пояснил. – Телохранителя из личной охраны. Летим на Крит. Там он отбирает у меня паспорт, чтобы я не сбежал. Твоя задача, пока я буду отвлекать – найти паспорт. Мы с тобой сделаем одинаковые причёски. Я же говорю, что со спины очень похожи. Одинаковая одежда, одинаковые плавки. Пока ты будешь в море затылком отвлекать, я сматываюсь. Как тебе?
Андрей молчал, рассматривал графики и пошаговые алгоритмы. Там были указаны боковые ответвления от основной линии, но затем все возвращались к основному плану.
-- Чистой воды безумие. Если даже убежишь, то Упырь тебя в любой точке достанет, с его-то возможностями.
-- А мне нечего терять. Или в Сибирь ехать, в забой шахтёром, или на пароход. Романтика! Кругом тайга, клещи, комары. Ты вообще можешь представить меня в шахте?
Андрей внимательно посмотрел на Ивана. Покачал головой.
-- Не могу представить.
-- Вот и я не могу. Ты ничем не рискуешь. Главное, чтобы близко не отсвечивал до поры до времени. И тут я разработал целую систему.
И Иван начал рассказывать, как они будут поддерживать связь. Андрей был против авантюры, Но друг настаивал.
Они сходили в парикмахерскую. Их одинаково подстригли. Андрею чуть волосы подкрасили. Добавили той седины, что у Ивана появилась за последний год. Затем был поход в магазин. Одинаковая пляжная и верхняя одежда, включая кепки, очки, тапочки, полотенца.
Разошлись по домам. Иван позвонил Пешкову.
Вот и ехал Иван на встречу к Пешкову. Наглажен, побрит. Чистая поглаженная одежда. Рожа постная, благостная.
На воротах особняка охрана. Представился. Сверились со списком. Взгляд тяжёлый, сверлит. Всё молча. Кивнул, проходи через рамку металлоискателя. Что-то зазвенело. Ручным металлодетектором поводил вдоль тела Ивана. Звенело что-то в кармане. Иван достал, показал телефон.
Охранник сначала удовлетворённо кивнул, потом мотнул головой – проходи. Ни звука, ни слова.
На входе в особняк ещё один пост. Представился. Сверились со списком. Теперь просто ручным детектором прошлись. Иван сразу достал телефон, положил на стойку. Когда досмотр был окончен. Охранник кивнул ему:
-- Следуйте за мной.
Особняк был дореволюционной постройки. И этот дух был сохранён. Было видно, что его ремонтировали, но максимально старались избежать современного стиля. Мраморная лестница была покрыта красной дорожкой. Двери в помещения были массивными, из цельного куска древесины.
Даже окна были не пластиковыми, а с деревянными рамами. Никаких жалюзи – только тяжёлые шторы – портьеры. За дверьми слышались приглушённые голоса, но никого в коридоре не встретили.
Приёмная. Большая, светлая. И тоже всё выдержано в старинном стиле. Даже лампа на столе у секретаря как из кино – с зелённым абажуром.
-- Добрый день! – приветствовала она.
Тот самый голос, из телефона. Молодая, лет двадцати. Модельная внешность. Но одета… Блуза белая с рюшами, рукава такие же. Волосы белые в хвост сзади. Соответствует интерьеру особняка. Тоже как барышня из начала прошлого века. За полуоткрытой дверью сидит охранник. По размеру как платяной шкаф. И с такими же эмоциями на лице.
-- Вы исполнили просьбу Максима Максимовича? – девушка внимательно смотрит на Ивана.
-- Да-да. Конечно. Я всё сделал как вы сказали. – руки предательски вспотели.
-- Очень хорошо. Проходите. Вас ожидают. – она показала на дверь.
Иван на ватных ногах пошёл, открыл массивную дверь. Большой кабинет. Стены не покрашены, а в панелях из ткани. Темно зеленая с золотыми коронами. Всё в стиле двадцатых-тридцатых годов прошлого века. Слева большой длинный стол со стульями. Хозяин сидит за старинным двух тумбовым столом. Резной орнамент. За его спиной большая фотография на стене. Горький работает за… этим столом. Сомнений нет. Это один стол.
И сам Пешков внимательно смотрит на Ивана поверх очков. Долгий, тяжёлый взгляд.
Иван остановился на середине кабинета. Внутри всё дрожало, он был готов развернуться и выйти.
Пешков встал, вышел из-за стола, пошёл навстречу. Первым протянул руку:
-- Здравствуйте, здравствуйте! Вы без опозданий. – он посмотрел на свои наручные часы.
Старые «Командирские» на металлическом браслете – ровеснике часов. И часы, и браслет в мелких царапинах. Было видно, что старые часы. На циферблате какая-то гравировка.
-- Присаживайтесь. – Пешков показал на отдельно стоящий небольшой приставной столик у стены.
Иван расположился. Стул тяжёлый, подушка как будто набита конским волосом. Плотная, упругая, не продавишь. Хозяин напротив.
-- Прежде чем мы начнём разговор, позвольте задать вам один вопрос. Прошу отвечать честно. От этого зависит, как дальше сложится разговор и отношения.
-- Конечно. – Иван тяжело сглотнул слюну.
-- Когда вы встретились с Марфой, и сказали, что у неё неисправна КПП, вы её испортили?
Иван вздохнул, задержал на секунду дыхание, как перед прыжком в воду:
-- Да. Я. Бросил несколько монеток в селектор и в ручной тормоз.— выдавил из себя Иван.
-- Зачем? Позвольте полюбопытствовать. – Пешков смотрел заинтересовано и чуть насмешливо.
-- Хотел привлечь внимание вашей дочери к себе.
-- Понятно. Спасибо за правду. Значит, сервис наказывать я не буду. Люблю правду. И также спасибо за понимание, когда я попросил вас не приближаться к дочери. Вы – игрок Но с головой дружите. Вернее дружили.
-- Что вы имели ввиду, когда сказали, что у меня начнутся проблемы? – Иван взял себя в руки и напустил бесстрастное выражение лица, как при игре в покер.
Только ладони потели, и спина была уже мокрой от волнения.
-- А то и имел ввиду, что вы всё проиграете. И мне не хотелось, чтобы моя дочь в вас влюбилась. И вы промотали все её и мои деньги. Это зависимость. Болезнь Так. Я вас слушаю. – Пешков смотрел в глаза.
-- Ну, для начала я бы хотел вам вручить небольшой презент. – Иван достал из рюкзака книгу.
Аккуратно вынул из тряпицы. Передал Пешкову. Тот заинтересовано смотрел. Но когда увидел обложку, покраснел. Открыл книгу, прочитал посвящение. Снял очки, они повисли на шнурке. Поднёс поближе к глазам. Потом порывисто встал, перешёл за рабочий стол. Из выдвижного ящика достал увеличительное стекло, внимательно рассматривал надпись. Потом полистал книгу. На некоторых страницах через линзу что-то рассматривал. Возбуждённо потирал подбородок.
Иван тоже встал и подошёл к столу. Ещё раз посмотрел на фото за спиной:
-- Это тот самый стол, что на фотографии? – кивнул он на стену.
-- Да. Тот самый. – Пешков не отвлекался от изучения книги. – С Капри привёз. За этим столом Максим Горький закончил свой роман «Мать» и написал «Исповедь», и итальянские рассказы. Тот самый. И в этом особняке он бывал неоднократно. – Пешков не отрывался от изучения книги.
Закончив, Максим Максимович, убрал увеличительное стекло в стол. Бережно закрыл книгу, положил на неё руку:
-- Сколько за неё хотите?
-- Ни сколько. – Иван продолжал стоять перед ним. – Для меня она не представляет никакой ценности. Только материальную. Вам она нужнее. Было предложение отправить её за границу. Но я отказался.
Пешков молчал, рассматривая Ивана.
-- И всё-таки, чего вы желаете? Для чего пришли?
-- Пришёл одолжить у вас некоторую сумму денег.
-- Какую?
-- Пятьдесят килобаксов.
-- Конечно!
Пешков взял старинную ручку с пером, обмакнул в чернильницу, вмонтированную в стол, написал на кусочке бумаги, и передал Ивану.
Бумага для заметок, плотная, почти как тонкий картон, мелованная. Каллиграфическим почерком, с завитушками было написано «50 килобаксов».
Иван усмехнулся.
-- Молодой человек, русский язык очень богат, а вы его коверкаете. Ещё раз. О какой сумме идёт речь?
-- Максим Максимович, -- выговаривая каждый звук чётко. – прошу вас одолжить мне пятьдесят тысяч долларов США.
-- Вот теперь мне предельно понятна суть вашей просьбы. Но позвольте узнать для чего вас такая немалая сумма? Уж, не для игры ли?
-- Для игры. – Иван кивнул. – На Крите будет неофициальный турнир по покеру. Есть желание принять там участие. Деньги мне понадобятся на две недели.
-- Понятно. – Пешков задумался. – Чем будете рассчитываться в случае проигрыша? Я не ваш прежний кредитор, от которого вы бегаете по всей Москве.
-- Почку. У меня редкая группа крови.
-- Я в курсе какая у вас группа крови, чем вы болели, какие у вас прививки и какой образ жизни вы ведёте. Про вас мне известно всё. Ну, или почти всё. Но почка стоит десять, максимум, пятнадцать тысяч. Остальные?
-- Не знаю. – Иван пожал плечами.
-- Давайте поступим следующим образом. Сейчас вы проедете с моим человеком в медицинский центр. Там вас обследуют.
Перехватив взгляд Ивана, улыбнулся:
-- Нет, никто не собирается у вас отнимать почку или иной орган. Просто всестороннее обследование. Бесплатно. Оборудование новейшее, специалисты прекрасные. Заодно и сами узнаете про себя многое. Обследование займёт пару дней. Так, что давайте с вами встретимся через два дня, скажем, часов в шестнадцать. Вы согласны?
Иван пожал плечами.
-- Конечно.
-- Ну, и хорошо.
Нажал на кнопку селектора:
-- Слушаю, Максим Максимович. – голос секретаря.
-- Свинцова ко мне. Пометь, что через два дня на шестнадцать часов у меня встреча с Иваном … (назвал полностью фамилию, имя, отчество), и пригласите Игоря Юрьевича на эту встречу. Стандартный договор. На пятьдесят тысяч долларов США.
Открылась дверь, вошёл тот самый «шкаф», которого видел Иван в приёмной.
-- Всё поняла, Максим Максимович, записала.
-- Вот и всё, юноша. Мой сотрудник вас проводит на обследование. – Пешков встал, чтобы попрощаться.
-- Ещё один нюанс, если позволите. – Иван оглянулся на Свинцова.
-- Обожди в приёмной, он сейчас выйдет.—Пешков кивнул охраннику.
Тот бесшумно вышел. Удивительно, что при таких внушительных габаритах, тот мог бесшумно ходить.
-- Дело в том, что я должен некоторую сумму… -- начал Иван.
-- Знаю.
-- И в связи с этим, мне закрыт выезд за рубеж. Но, зная насколько вы влиятельный человек, -- польстил Иван Пешкову. – вы можете снять блокировку.
Пешков на мгновение задумался, будто прикидывая, кто сможет это устроить:
-- Да. Полагаю, что можно устроить. Но, как вы сами понимаете, я не смогу вас отпустить без сопровождающего.
-- Конечно. – кивнул Иван.
-- Вот он. – указал пальцем на дверь. – Свинцов и присмотрит за вами, и соблазнов, заодно вас лишит иллюзий сбежать за границу, не рассчитавшись. Это понятно?
-- Разумеется. – Иван подал руку.
Пешков вышел. Пожал её. Обернулся, посмотрел на книгу:
-- За книгу – отдельная благодарность. Я вам потом озвучу. Удивили. Я о ней слышал, но думал, что пропала, сгинула в лихолетье. Ан, нет. Нашлась. Спасибо. Тронут! – сильно сжал и тряхнул кисть Ивана.
В приёмной Ивана ждал Свинцов.
-- Следуйте за мной. – и пошёл вперёд.
-- До свиданья, юная прелесть! – Иван расшаркался перед секретарём.
-- До свиданья! Удачного вам дня! – она улыбнулась, голос по-прежнему без эмоций.
Иван вышел вслед за охранником. Догнал его.
-- Меня Иван зовут. А тебя как? – протянул руку.
Свинцов остановился, тяжёлым взглядом сверху вниз посмотрел на Ивана:
-- Свинцов.
-- Имя-то у тебя есть, Свинцов? – Иван держал руку, в надежде, что он пожмёт её.
-- Имя есть. Но для тебя – Свинцов. – он посмотрел на протянутую руку Ивана, развернулся и пошёл по коридору. Иван следом. Вышли через запасную дверь особняка, на задний двор. Сели в машину, поехали. Иван сел сзади. Свинцов молчал всю дорогу.
-- Свинцов, тебе бы в покер играть с таким лицом. Никто не поймет, какие у тебя карты на руках. Блефуешь или поднимаешь ставки правильно. Не играешь?
Молчит Свинцов. Ноль реакции.
-- Хочешь, научу.
Снова молчит.
Через полчаса добрались до медицинского центра. Последнее время о нем постоянно крутили рекламу.
О прибытии знали. Ивана сразу взяли в оборот. МРТ, КТ, брали кровь, флюорография лёгких, каждый шрам, родинку фотографировали, рассматривали в большом увеличении на компьютере. Кардиограмма обыкновенная, с нагрузкой на беговой дорожке. Давали пить какие-то таблетки. Через полчаса забор крови. Всё молча, сосредоточенно, очень технично. Свинцов стоял рядом. Было видно, что он здесь не впервые. И так несколько часов.
Свинцов отвёз его домой. Адрес даже не спрашивал. Молча. Даже радио в машине не включал.
Когда Иван выходил, тот, не поворачивая головы, бросил:
-- Завтра в семь ноль я приеду. Натощак быть. Сегодня алкоголь и наркотики не употреблять. Воздержаться от курения.
Иван сел у подъезда, закурил. После того как он вошёл в особняк, он не курил. Из тени подошёл Андрей:
-- Ну, и как прошло?
-- Нормально. Пока нормально. Через два дня подписываю договор и под конвоем гориллы Свинцова улетаю на Крит. Ты там должен быть. Отель «Мирамар». Там будет турнир.
Иван растёр шею. Покрутил головой.
-- Что, чует шея, в какую петлю, ты голову засунул? – Андрей был серьёзен.
-- Чует, чует, брат Андрюха. Судя по тому, как они меня обследовали, то в случае неудачи, я лишусь не только почки, но и всего организма. Поэтому, Андрей, как брата прошу – помоги.
-- Я же здесь. Значит, помогу. – Андрей был серьёзен.
Помолчал.
-- Ты точно уверен, Иван, что другого выхода нет? Может, всё к чёрту, и в Сибирь, а? Живут же там люди, не умирают. Не обязательно в забой, если у тебя клаустрофобия,
Иван устало улыбнулся. Вынул колоду карт, одной рукой перетасовал, вынул карту из середины.
-- Джокер. Значит, всё в моих руках. Всё будет хорошо! – удовлетворённо улыбнулся. – Я же говорю, чувствую, что удача вновь со мной.
-- Ну, да, я помню, когда ты мне в три часа ночи звонил и просил перехватить штуку баксов. Не было у меня тогда. И каков у тебя тогда итог был? В пух и прах, в ноль! – Андрей был мрачен.
Иван молчал, крутил, тасовал колоду карт.
-- Ладно, Андрюха. Помоги. Один раз. В первый и последний.
-- Помогу, Иван. Помогу!
Они попрощались. Андрей ушёл, Иван поднялся к себе.
Утром Ивана забрал Свинцов и отвёз в медицинский центр, где до обеда продолжилось его интенсивное обследование. На все вопросы о состоянии своего организма, врачи лишь молчали, когда Иван настаивал, отвечали как под копирку:
-- Вам потом всё расскажут. А сейчас, помолчите, не мешайте работать.
Свинцов по-прежнему молчал. Отвёз домой.
Иван прибыл в назначенное время в знакомый особняк. Его сразу провели к Пешкову, уже безо всяких досмотров.
В кабинете был Максим Максимович, Свинцов, незнакомый мужчина в дорогом костюме. Часы у него были швейцарские, в золотом корпусе из последней коллекции. Пик моды в богатых кругах Москвы. Их стоимость начиналась от ста тысяч евро. Но как незнакомец держался подчёркнуто зависимо от Пешкова, его весь внешний лоск и дорогие часы меркли перед потёртыми «Командирскими».
-- О! Здравствуйте, здравствуйте, Иван! – Пешков первым шагнул к Ивану.
Улыбается. Жмёт руку.
-- Знакомьтесь. Нотариус Игорь Юрьевич. Очень. Очень грамотный специалист. Если, что понадобится – поможет. Так, вот. Обследование вы прошли. Абсолютно здоровы. С чем вас и поздравляю. Редко, знаете ли, в наше время встретишь здорового молодого человека. Я подготовил договор займа. И тот самый подарок вам. Скажем алаверды за книгу! – он выдержал паузу. – Я занимаю вам деньги без процентов. Вот так! – он сам гордился своим поступком, ждал от Ивана реакции.
-- Спасибо! Спасибо вам! – Иван тряс руку благодетеля.
-- Читайте договор.
Иван начал читать. Все пункты. В случае не возврата денег, Иван обязан передать одну свою почку, выступить донором костного мозга и роговицу глаза. Пот холодный побежал по спине.
-- А деньги? – оторвался он от «увлекательного» чтения.
-- Вот платёжные документы о перечислении пятидесяти тысяч долларов в фонд турнира. Код доступа и подтверждения вашего участия находится у вашего телохранителя. – Пешков кивнул на Свинцова.
Тот лишь наклонил голову в знак согласия.
-- И помните про мою просьбу насчёт перехода. – напомнил Иван.
-- О! Об этом не беспокойтесь. При отлёте завтра ночью из Домодедово к вам не будет никаких претензий, равно как и при возвращении на Родину. – заверил его Пешков. – Если, вдруг, пойдёт какой-то сбой, то Свинцов всё решит.
Свинцов снова чуть наклонил голову в знак согласия.
Иван вздохнул, выдохнул и начал подписывать каждую страницу договора займа.
-- Ну, и в качестве ещё одного бонуса за книгу я оплатил вам дорогу. Билеты у Свинцова. Вылет сегодня ночью. Надеюсь, с визами у вас всё в порядке?
-- Конечно. Шенген на два года ещё.
-- Вот и прекрасно. Желаю удачи на турнире! – Пешков простился с Иваном.
Нотариус не сказал за всю встречу ни слова.
Со Свинцовым вышли из кабинета. Тот бросил:
-- В двадцать ноль стоять на улице, я заеду. Паспорт не забудь! Не пить! Сделал дело – бухай смело! Сейчас – ни капли!
Сумка у Ивана уже собрана. Пообедал. Нервы были взвинчены. Кофе, сигарета. Сигарета, кофе. Взял колоду карт, стал тасовать, периодически вытаскивал карту. Постоянно выпадали червовая масть. Всё к удаче, всё к успеху. Кусочек тонкого картона с красным сердцем действовал успокаивающе. Отпускало внутри груди. Комок рассасывался.
Посмотрел на часы. Пора. На пороге оглядел комнату. Ему сюда больше не возвращаться. Что-то вдруг защемило, заныло, потянуло за ложечкой. Стало так тоскливо. Он же и на Родину тоже не вернётся. Никогда.
Помотал головой, отгоняя мрачные мысли. Присел на пуфик в коридоре на дорожку. Перекрестился:
-- С Богом!
Вышел на улицу. Там стоял уже автомобиль. На переднем пассажирском сиденье восседал Свинцов. Водителем был похожий «шкаф». Сел в машину, двери заблокировались. Ни слова приветствия, Ни слова за всю дорогу. Даже Свинцов с водителем не переговаривались. Молча. Без радио. Свинцов только всю дорогу крутил головой, отслеживая дорожную обстановку. Был настороже.
Вот и аэропорт «Домодедово». Свинцов молча, пожал руку водителю, забрал свою сумку из багажника. И снова бросил Ивану:
-- За мной. Не отставай. Все очереди на погранконтроле и таможне за мной.
У Ивана опять вспотели ладони. Вот он – шаг к Свободе!!!
Пограничник взял паспорт, полистал, посмотрел по базе. Снова посмотрел на Ивана, на Свинцова, что стоял рядом. Никаких эмоций. Молча, отдал паспорт. На таможне тоже не было никаких проблем.
У Ивана бешено колотилось сердце, а, вдруг… Вдруг не получится!!! Прошли!!! В горле от волнения пересохло. Захотелось выпить.
Свинцов будто прочитал мысли Ивана, обернулся, и отрицательно помотал головой.
Иван думал про себя:
-- Фу! Успокойся! Первый шаг сделан! Всё по плану. Чего дёргаешься! Тебе сейчас самому трезвая голова нужна! Спокойствие! Тихо! Не вызывай подозрение!
Нашёл место, достал планшетник, стал играть в покер. Тренировка! Свинцов безразлично скользнул взглядом по Ивану, отошёл, кому-то позвонил. Вернулся, сел рядом с Иваном.
Иван смотрел в иллюминатор, когда самолёт делал разворот над ночным городом. Казалось, что хотел запомнить навечно этот город. Холодная тоска заполняла его. Понимал, что всё. Уезжает навсегда. Глупо. В карты проиграл свою судьбу.
Откинулся, закрыл глаза. С другой стороны, он убегает от кредиторов и Карабаса Барабаса! Адьос, амиго! Я от бабушки ушёл, я от дедушки ушёл! И от тебя, Упырь, тоже уйду!
В самолёте люди начали праздновать свой отпуск. Весело, непринуждённо! Год назад он тоже точно также как все гулял бы со всем самолётом.
Но всё изменилось. И теперь этот шум мешал ему. Отвлекал от мыслей, от шлифовки плана. И надо спать. Надо спать!
Уснул. Надо беречь силы. Не отдыхать же он едет, в конце-то концов!
Свинцов толкнул больно в бок, когда самолёт пошёл на снижение. Просыпайся. Ранее утро. Безоблачное небо. Лазурная гладь моря от горизонта до горизонта, и только остров приближается. Эх! Красиво!
В аэропорту многие пассажиры из их самолёта побежали в дьюти фри за алкоголем. Свинцов шёл рядом с Иваном, не отпуская от себя на дистанцию больше двух шагов. Было видно, что он осень напряжён в толпе пассажиров, предвкушающих отдых. Боялся, что подопечный убежит. Автобус. Гостиница. Номер на двоих.
Иван опасался, что им дадут одну большую кровать. Нет. Две нормальные кровати, стоящие поодаль друг от друга.
Только вошли в номер, Свинцов резко выпалил:
-- Отдай паспорт!
-- Мне ещё на турнире нужно зарегистрироваться! – возразил Иван.
-- Я сам тебя зарегистрирую. Код активации счёта у меня! – Свинцов протянул огромную ладонь.
Иван помялся и отдал паспорт.
-- А если полиция остановит? Что делать? – поинтересовался на всякий случай Иван.
-- Не быкуй. У тебя ваучер из отеля есть. Я буду рядом – объясню полицейским.
Паспорт Ивана убрал в маленькую сумку, рядом со своим.
Иван посмотрел:
-- Ну, всё! Я на пляж!
-- Какой пляж? – грозно спросил Свинцов.
-- На каменистый! Завтра турнир начинается. Надо хоть позагорать, покупаться!
-- Никуда ты не пойдёшь!
-- Свинцов! У тебя голова на плечах не только чтобы в неё есть! Там есть мозг. Подумай. Остров. Паспорт мой у тебя. Куда я денусь? Плаваю я неплохо, но не смогу уплыть. Не смогу. Даже если сильно постараюсь. И тебе место займу. С полотенцами там бесплатно. Лежаки денег стоят. Иди. Регистрируй меня. Пить не буду. Мне завтра играть!
Свинцов задумался.
Иван пошёл в ванную комнату, переоделся. Взял два пляжных полотенца, перекинул через плечо, пошёл на выход.
Вышли вместе. На лифте спустились вниз. Иван пошёл на выход, а Свинцов направился к стойке, где на многих языках было написано: «Регистрация на турнир по спортивному покеру».
Рядом с входом сидел в тени Андрей. Пошли рядом. Иван быстро обрисовал ему диспозицию. Задача была простая у Андрея. Смотреть за Свинцовым. Если он выйдет из номера без сумки с паспортами, то поникнуть в номер и забрать паспорт Ивана. Если с сумкой, то на пляже, пока Иван будет отвлекать внимание карточными фокусами или утащит купаться Свинцова, изъять паспорт Ивана.
Настроение у Ивана было прекрасное. Он сумел просчитать, пока, все ходы противника. И это хорошо!
Море, остров, красивые девушки вокруг! Эх! Хорошо! Вдохнул полной грудью морской воздух. Прекрасно! Всё идёт замечательно!
Занял места. Расстелил два полотенца. И в воду! Плавал долго. Пока не обратил внимание на стоящего у воды Свинцова. Тот как глыба возвышался, привлекая к себе внимание.
Иван вышел из воды. В руках у Свинцова была сумка. Понятно. Паспорта при нём.
Иван показал ему места, которые он занял. Свинцов поднял полотенце, внимательно его осмотрел с двух сторон, потом камни под ним, встряхнул и постелил.
-- Расслабься, Свинцов! Смотри, какая красота кругом! – Иван широким жестом обвёл море.— Пошли купаться!
-- Не пойду! – буркнул Свинцов.
-- Ну, и зря! Значит, ты плавать не умеешь! А я пойду!
И снова пошёл купаться. Когда проходил через толпу отдыхающих у кромки воды, сказал Андрею:
-- Сумка при нём. Подбирайся ближе. Но он как пёс цепной. Осторожно!
И пошёл плавать. Плавал всласть. И на спине и брасом, «саженками». До усталости. До ломоты в мышцах. Но не так, чтобы устать. Если всё получится, то ему предстоит большой ночной пеший переход. Разминался от долгого сидения в квартире, в самолёте, выгонял из себя стресс и страх, который копился в нём последние месяцы.
Упал на полотенце! Хорошо!
Свинцов, похоже, тоже немного расслабился. Понял, что Ивану нужно только купаться. Поза не такая напряжённая. Через солнцезащитные очки рассматривает девушек.
Со стороны моря раздался звук скутеров и лодок. Иван приподнялся. Многие отдыхающие смотрели на море. Мало развлечений. А тут несколько быстроходных резиновых лодок с людьми, два скутера. Все неслись, не сбавляя хода, хотя рядом плавали самые отчаянные одиночки, рискнувшие заплыть прилично далеко от берега.
-- Свинцов, посмотри!
Иван хотел отвлечь внимание конвоира, чтобы тот отвлёкся, а Андрей стянул паспорт.
Свинцов уже всматривался. Снял очки, приложил руку козырьком.
-- Не знаю, но я бы, на всякий случай, ушёл в отель. Там стены есть. Охрана, какая-никакая присутствует.
Тем временем лодки и скутера врезались в толпу отдыхающих, что стояли у берега. Тут же со стороны отеля по пляжу раздались автоматные очереди. Прибывшие с воды, также открыли огонь из автоматического оружия.
-- Ложись!
Свинцов упал на живот, прикрывая голову руками. Иван упал рядом, отследил, что Андрей утащил сумку с паспортами. Ну, и правильно. Нет времени вытаскивать паспорта. Потом разберёмся. Андрей лежал, сумка была под ним. Он встретился глазами с Иваном и поднял большой палец вверх. Со стороны не видно.
Волна адреналина захлестнула Ивана. Это было так похоже, когда он в покер отчаянно блефовал. Поднимал ставку и выиграл! Но сейчас это было ещё сильнее!
Люди в просторных чёрных одеждах, с обмотанными лицами, шли по пляжу, расстреливая людей. Первыми кто бежал, а потом и как на убой, в тире – лежащих на земле. Крик, вой, стон, визг, вперемешку с грохотом очередей. Самый последний шёл знаменосец. Чёрный флаг с белой арабской вязью.
Свинцов подобрал руки под себя, подтянул колени.
-- Свинцов, ты, что бежать собрался? – удивился Иван.
-- Я – голый. Волыны нет. А с голыми руками на автомат не попрёшь! Пока на нас не смотрят! Ходу!
Иван наугад вытащил карту из колоды. Джокер!
К ним приближался стрелок. В руках у него была американская автоматическая винтовка М16. Он явно наслаждался стрельбой. Что-то кричал на восточном языке.
-- Так убьют же! Камни есть! – Иван подтянул под себя большой камень, почти в человеческую голову.
-- Сам воюй камнями! И беги за мной! Это приказ!
Иван, молча наблюдал за стрелком. Вот он пошёл вправо от него, заметив крупного мужчину в купальных шортах, расписанных под американский флаг, что-то крича ему.
Иван схватил камень, вскочил, пролетел несколько метров, за грохотом, царящим на пляже, не было слышно, и со всей силы ударил по голове.
Раздался неприятный хруст. Голова лопнула. Иван схватил винтовку, упёр в бок поверженного противника, и выстрелил. Тело дёрнулось и замерло.
Поначалу никто и не обратил на произошедшее. Казалось, что время растянулось. Иван понимал, что это лишь секундная заминка. Вскинул винтовку, нашёл цель и выстрелил. Боевик завалился на бок. Какой-то мужик, схватил камень и ударил лежащего фанатика камнем по голове. Схватил оружие мёртвого и сильно матерясь по-русски, начал стрелять в нападавших. Иван выцелил ещё одного и выстрелил. Тот упал.
Что-то большое, сильное, колючее толкнуло его в спину. Падая, он видел, как винтовка вылетает из его рук, и какая-то девчонка подбирает её.
«Красивая!» -- подумал Иван, теряя сознание. В одном самолёте летели. Тогда он приметил её. Одна летела.
Последнее, что увидел Иван, как девушка с колена стала стрелять.

Ментор.

Иван был ещё в пылу схватки, когда очутился в своей «темнице». Первым делом заорал:
-- Ментор! Ты видел?! А! Как я троих уложил! Ты видел?! Чего ты меня так рано забрал-то? Я бы столько жизней спас! А потом бы и покер сыграл! А ты?! Эх! Не знаешь, не чувствовал ты никогда вкуса победы!
Замолчал. Огляделся. Он был один. Неужели всё? Неужели ушёл он? И я вот так один? Навсегда?
Боевой запал кончился в раз. Осёкся Иван. Ему стало страшно. И очень холодно внутри себя.
Он вспомнил слова Ментора:
-- В аду есть компания. Ты страдаешь не один. Можно с кем-то поговорить. Обсудить свои и чужие страдания с соседями. Поговорить с теми, кто причиняет боль твоей душе. А здесь… ты один. Навеки.
Иван просто молчал, ожидая дальнейшего. Его, наверное, сейчас снова закинут проживать очередной «вариант жизни», от которой он добровольно отказался.
Безнадёжность охватила его. Откуда-то сбоку появилось небольшое облачко. На Ментора не похож. Оно висело чуть сбоку от Ивана. Потом стало расти, приобретая расплывчатые черты. Знакомые черты!
-- Мама?! – осторожно воскликнул Иван, словно боясь, что облако мамы улетит, испугается.
-- Да, Ваня, да! Это я! – ответило облако.
Слёзы душили его. Он рванулся, но пролетел сквозь маму.
-- Нельзя тебя обнять. – мама смотрела на него печально.
-- Мама! Мама! Как много мне надо тебе рассказать!
-- Подожди, Ванечка. Очень мало времени.
-- Очередной «вариант»? – тяжело, обречённо вздохнул Иван.
-- Не вариант. Я долго просила. И меня услышали. Ты постоянно обманывал людей. Так нельзя! Никогда! Вот и сейчас…
-- Да, я бы убежал…
-- Никуда бы ты не убежал! – прервала его мать. – На следующий день Свинцов бы отвёз тебя в клинику на острове. Там уже семь человек ждали твоих органов. Ты бы не вышел. И деньги Свинцов вернул Пешкову, вычеркнув тебя из заявленных игроков. И на пляже, если бы побежал, то спасся бы. Но ты сделал иной выбор. Сражаться. Вот и всегда так веди себя как мужчина! Защищай людей! И не лги! И не играй! Обещай!
-- Хорошо мама. – Иван почувствовал себя ребёнком, которого мама отчитывает.
Как в детстве. Ивану хотелось заплакать. Но он не мог. Так хорошо с мамой. Так бы сидеть и разговаривать вечность.
-- Ванечка! Пообещай мне, что завтра придёшь ко мне!
-- Мама! Конечно! Ты, главное, будь здесь вместо Ментора или с ним.
-- Нет! Ты придёшь к нам с отцом завтра! Иди!

Вариант № ?

Иван пришёл в сознание на берегу. Лежал на колене, из носа, рта толчками выходила вода. Он сделал судорожный вздох и закашлялся.
Карабас Барабас усадил его на камни, похлопал по щекам.
-- Живой? Ты чего это топится удумал? А?
Иван долго кашлял, выплёвывая воду.
-- Нормально всё. Спасибо. Поскользнулся. – поднял глаза, сфокусировал взгляд, узнал. – Срочно поехали к вам домой. С Ингой, кажется, беда.
Карабас вскипел:
-- Какая беда?! Откуда ты Ингу знаешь?! Говори! – схватил за грудки, приподнял.
Иван лишь вяло махнул у него перед лицом.
-- Потом. Всё потом. И убьёте меня, если захотите. Всё потом. Сейчас к дому! Дорогой расскажу, что успею.
Карабас быстро бросил в машину своё имущество, вещи, что Иван оставил на берегу. Его в охапку, ноги плохо шли. В мокрой одежде, с него ручьями стекала вода, плюхнулся на кожаное сиденье машины.
Карабас сунул в руки Ивана его же початую бутылку виски. Ивана начала колотить сильная дрожь, она волнами прокатывалась по телу.
-- На – пей! Замёрзнешь.
-- Не пью. – помотал головой Иван. – Бросил.
-- Давно? – насмешливо поинтересовался Карабас.
-- Две минуты назад пил, а тут бросил?
-- Да! – кивнул Иван. – Теперь слушайте и не перебивайте. Я – тот самый Иван, который вам должен много, очень много денег.
Иван начал рассказывать ему про то, как он покончил жизнь самоубийством. Про Ментора и его «отрицательное пространство», варианты. Он помнил всё. И не был уверен, что ему всё это привиделось под водой. Но он обещал матери не лгать людям. И сердце щемило, что Инга в беде. Иван рассказывал. Карабас его слушал, молча, вёл на высокой скорости, не отвлекаясь от дороги.
Когда он рассказал историю про перстень. И прикоснулся пальцем к перстню, который был Карабаса на пальце. Тот самый. Карабас притопил ещё сильнее.
Вот и дом. Карабас жал на клаксон. Степаныч буквально перед носом хозяина распахнул ворота. Резко затормозив, Карабас вылетел из машины.
-- Ты этого знаешь? – прорычал он, показывая на Ивана.
-- Никак нет. Первый раз вижу. – спокойно, глядя в глаза ответил Степаныч.
-- Где Инга? – снова заорал Карабас, уже на бегу к крыльцу дома.
-- У себя в комнате! – уже вслед ответил ему смотритель.
Карабас в грязной обуви, Иван следом в одежде, которая оставляла за собой мокрую дорожку они поднялись в комнату Инги.
Она сидела спиной к двери, рядом валялась разорванная пачка от снотворного. Инга мешала ложкой их в стакане. Рядом на столе лежала записка «Прости, мама!»
Отец одним взглядом оценил, что хотела сделать дочь. Выбил стакан. Обхватил её и заплакал.
Огромный мужчина, беспощадный ко всему миру в раз состарился, опал, и плакал, гладя дочь по волосам.
Потом обернулся к Ивану, сквозь всхлипы в голосе:
-- Спасибо! Спасибо! Не знаю кто ты ангел или демон, но спасибо!
Инга внимательно смотрела на Ивана, потом сказала:
-- А я тебя знаю. Тебя Иваном зовут. Ты мне снился много раз. Я даже влюбилась в тебя. И мы ждали ребёнка. Сон такой странный. Как телесериал многосерийный. Каждую ночь новую серию во сне показывали. Как наяву. У тебя ещё вот здесь родинка есть! – она ткнула пальцем в грудь Ивана. – Она как звёздочка. И я называла тебя своим мужчиной со звезды.
Иван кивнул. У него там действительно была такая родинка.
-- Только он оборвался, тот сон. Я ложилась спать и ждала продолжения. А его всё нет.
Иван стоял у входа, топтался на месте. Ему было неудобно наблюдать за отцом и дочерью. Вроде и уходить надо, а некуда. Пошёл вниз по лестнице.
-- Эй! Ты куда?! Стоять! – закричал вслед ему Карабас. – Степаныч! В ванну его! Сухую одежду. Пока моется – камин затопи, да, пожарче. А то замёрзнет совсем спаситель! Я – спасатель! Он – спаситель!
Ивана после ванны завернули в хозяйский, большой, не по размеру, махровый халат, посадили возле камина, от которого пышало жаром, вручили литровую кружку с горячим чаем с малиной, заставили рассказывать.
Иван начал повествование. Как погибли его родители. Как жил, как проиграл всё, что имел в карты и казино подпольные.
Все слушали не перебивая. Он рассказывал те жизни, которые прожил. Ничего не приукрашивая, ничего скрывая. Всё как есть. Инга пересела на мягкий подлокотник его кресла и гладила по волосам Ивана, когда тот рассказал про их встречу. Поведал о её привычках, как они любили друг друга, и как он обманул её.
Разговор переместился за стол. Иван отказался от алкоголя. Бросил. Также как и курить бросил.
А наутро поехали на кладбище, навестить могилу матери Инги. А рядом были могилы матери и отца Ивана. Он встал на колени перед ними. Что-то тихо говорил. Задирал голову. Ему казалось, что среди ветвей деревьев, что росли рядом, он видит два небольших облачка – души его родителей. Он смотрел на них и говорил, разговаривал.
Карабас с Ингой стояли рядом, смотрели молча. Потом поехали домой.
Иван с Ингой поженились. Родился сын. По протекции тестя он стал руководителем крупного дилерского центра. Играть перестал.
Ментор.

Иван снова оказался в комнате. Она была уже не такая яркая. Тусклая, холодная. И не было никого. Ни Ментора, ни матери.
-- Неужели… Я думал, что всё! Это новая жизнь! Шанс!!! Мама!!! Ментор!!! Папа!!! За что мне такие муки?! Зачем мне этот миллион жизней, когда вот так… Я снова возвращаюсь сюда!!! За что?!! Да, убейте вы меня уже окончательно!!! Отправьте куда угодно! В ад, в самое пекло! К чёрту на рога, на вилы!!! Ну, не нужны мне эти варианты упущенных возможностей! Это не вечная жизнь! Это вечная мука! И все ушли!!! Господи!!! За что?!! Прости меня!!! Прости! Я виноват дальше некуда! Я понял, что нет безвыходных ситуаций, что смерть бывает разная. Глупая, бессмысленная, героическая. Я понял, что надо ради жизни, ради людей! Не жалеть себя ради людей! Если надо, то и жертвовать собой ради твоих близких! Ценить то, что у тебя есть. Радоваться каждому дню, каждому вздоху, беречь родных, друзей, близких! Понял я всё это!!! Понял!!! Я с ума сойду после каждого возвращения сюда! Помоги!

Вариант «Жизнь».

От нахлынувшей волны Иван проснулся, очнулся. Он сидел на берегу на камнях, прислонившись спиной в бетонной стене волнореза.
Рядом ходил мужик потрёпанного вида с самодельным металлодетектором. Он периодически опускался на одно колено, переворачивал камни, что-то доставал, укладывал в карман, и шёл дальше. Периодически бросал короткий быстрый, скользящий взгляд на Ивана.
Иван сфокусировал взгляд на кладоискателя. Пот прошиб. Но быстро успокоился. Это был не Карабас Барабас.
Незнакомец двигался в сторону Ивана. Не доходя до него, остановился, опёрся на металлоискатель, закурил, посмотрел на Ивана:
-- Слышь, пацан, ты бы топал отсюда. Не ровен час – простудишься.
-- Да, конечно. – Иван встал, отряхнул пальто, брюки от налипшего песка.
Посмотрел на собеседника:
-- Мужик, можно я тебе один вопрос задам. Ответь только честно! Обещаешь?
Тот неопределённо пожал плечами, мол, валяй.
-- Если у тебя была возможность прожить миллион жизней, ты бы попробовал? Только честно!
-- Честно? А зачем? Там столько грехов наберёшь, в каждой жизни-то. Ты же будешь знать, что у тебя впереди несколько сотен тысяч жизней, можно безобразничать, грешить, не по совести жить. Так там, – мужик показал зажжённой сигаретой в небо. – спросят с тебя за твой миллион жизней. Есть такой анекдот, может, слыхал. Жизнь надо прожить так, что, если попадёшь в ад, то черти сами отворят перед тобой врата ада и скажут: «Добро пожаловать, наш повелитель!». Ну, а, ежели, попал в рай, то чтобы ангелы спросили: «А слабо повторить?!» И в каждой жизни у тебя будет новая семья? Новые дети? – он глубоко затянулся, задумался, выдохнул. – Нет, юноша, не хочу. И никто, в здравом уме не захочет этого. Это не жизни будут, а мучение сплошное.
Иван, молча, смотрел на мужчину:
-- Понял. Спасибо. Я тоже так думаю. Просто сон странный привиделся. – он махнул перед глазами, как будто отгоняя какое-то видение. – Вот и спросил.
Оглянулся, будто вспоминая дорогу, которой он пришёл:
-- Слушай, а где Сочи? Как попасть туда?
-- Вон туда. – мужчина показал на правление. Метров через триста будет остановка на той стороне дороги. Топай туда.
-- Понял. Спасибо. – Иван подумал. – А где старое городское сочинское кладбище?
Мужик подумал:
-- В Сочи. – снова махнул рукой в сторону города.
-- Хм. Логично. – Иван усмехнулся.
Иван покрутил в руке недопитую бутылку виски, пошёл навстречу:
-- Возьми. – протянул бутылку.
-- И что это за ополоски? – мужчина не двинулся с места.
-- Хороший виски. Бери. – снова протянул бутылку.
-- А сам чего?
Иван улыбнулся:
-- Завязал. Хватит. Всякая чертовщина примерекалась. Да, и дел у меня много. А их нужно на трезвую голову делать. Бери. Не стесняйся.
Мужик пожал плечами:
-- Дают – бери, бьют – беги! Спасибо!
Открыл бутылку, понюхал:
-- Хороший самогон. – прочитал этикетку. – Выдержанный.
-- Спасибо тебе, мужик! – Иван протянул руку для рукопожатия.
-- За что? – удивился.
-- За ответ честный. Спасибо. Бывай!
Развернулся, пошёл к склону.
-- И тебе не кашлять! – крикнул тот вслед.
Иван поднялся на дорогу, обернулся, посмотрел на море, на место, где только что сидел. Покачал головой, вспоминая какую глупость он чуть не сотворил. Кладоискатель по-прежнему бродил по берегу, выискивая драгоценности, когда он повернулся спиной, Иван прочитал крупную надпись белой краской на старой потёртой куртке на спине «Учебный центр «Ментор» г. Сочи».
Ниже более мелко адрес. Иван задрал голову в небо, перекрестился:
-- Спасибо, Господи! Спасибо, Ментор! Спасибо, мама!
И Иван пошёл на автобусную остановку. 31.10.2017

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.