Лиственница

У меня перед балконом
Лиственница – королевой,
И макушку ветер клонит
То направо, то налево.

У меня перед балконом
Лиственница – плавной павой,
Плещет веткою зелёной
То налево, то направо.

Руки настежь. Тонким ликом
Промелькнёт в летучем вальсе –
Малахит за хризолитом,
Мягкой хвоей завивайся.

Уносясь порывом ветра,
Что напорист и сердит,
Лишь призывно тянет ветви,
Лишь беспомощно глядит.

И, к перилам приближаясь,
Грациозна и нежна,
Шепчет шелестом – и знаю:
Что-то мне сказать должна.

Часто мнится – вот, сказала!
Но невнятно, но едва:
Прочь уносит ветер шалый
Изумрудные слова.



Розовое лето

Радость выпала большая –
На житьё не сетуй:
Нам прогнозы обещают
Розовое лето.

Лето розовое… Может,
Лихо и отчаянно
Прут и лезут вон из кожи
Всюду розы чайные?

По лесам-лугам-откосам
Не ромашка с кашкою –
Тут цветут с весны по осень
Розы во все тяжкие!

Тротуары и заборы
Розы заняли собою,
Славя красоту –
И растут, растут!

Идеал природы бренной –
В каждое окно!
Не одно стихотворенье
Им посвящено,

И, влюбляясь в ароматы
Точащий фиал,
Из поэтов каждый пятый
Бух! – и наповал.

Да, любовь. Не надо шума:
Сила чувства – плюс.
Может быть, и я, подумав,
К августу влюблюсь…


Разлука

Самолёт – и оставленный след им
Белой линией на голубом.
От зимы улетела за летом,
На прощанье махнула крылом.

Не хочу, чтоб она улетала!
Говорят мне – смирись, не тужи,
В этой жизни конец и начало –
Лишь фантазии и миражи.

Расстояний пространства лишь мнятся:
Карту мира линейкой промерь –
Там всего-то каких-нибудь двадцать
Сантиметров морей и земель.

Ах, чудят мировые масштабы,
И черту карандаш проведёт.
Как легко и беспечно летал бы
По линейке её самолёт!

Карта мира - и выпала карта.
Слышно, чуждая жизнь хороша.
Не измерят английские ярды
То, что воспринимает душа.

Ничего. В нашем северном крае
Буду ждать в исступленье разлук.
Перламутрово в небе играют
Облака, уплывая на юг.




О Пушкине

Пушкина лучше не скажешь.
Вот ведь поэзии казус!
Лучше не скажешь Пушкина:
Богом дары – отпущены.
Лучше нельзя. Но, значит –
Можно сказать – иначе….



Предрешённое

Насвистала синичка - крошку
дали.
Гулким стоном в подъезде дверь известила.
Да и мало ль, в каком проявится стиле...?
Но я знала, что ты придёшь.
Я знала.

Даже если сто лет не вхож
в наш терем,
Даже если полы и стены не ждали,
Даже если ты сам себе не поверил -
Я... я знала, что ты придёшь.
Я знала.

Может, выдала пальцев дрожь?
Нимало.
Я давно пальцев дрожь унять научилась.
Мир стоИт, и в нём ничего не случилось.
Я же знала, что ты придёшь.
Я знала.

Протрубили герольды в медные трубы,
Эхо кинулось вспять, к подножью
в скалах.
Время лечит, калечит, режет и рубит.
Но я знала, что ты придёшь.
Я знала.

Кто дерзнёт сокрушить крепЁж
металла?
Кто осмелится грань алмаза царапать?
Пред незыблемым кто предстанет без страха?
Кто же знает, что ты придёшь?
Я - знала.




Гвоздика

Ах, зачем высказывать желанья?!
Сколько не высказывайся - тяжко!
Лошади и трепетные лани
Не должны ходить в одной упряжке.

В мире множество противоречий,
И не согласованы законы.
Как абсурден разум человечий,
Разом перезрелый и зелёный,

И желаний странные распады
Часто трогательны, часто дики,
Но бывает, что всего-то надо
Прикоснуться к лепестку гвоздики...





Мать

Судно разбомбили. А кто уцелел,
Цепляясь за щепки-обломки –
В немецкий попали прямёхонько плен –
И без вести: без похоронки.

И старая мать не могла умереть,
Хотя, ослабев, слегла:
«Дождусь! Обещал же вернуться, вот крест!
Мой сын никогда не лгал!»

Но в сорок четвёртом в конце февраля
Она в один час умерла.
И это случилось, как все говорят,
В ночь двадцать шестого числа.

А после войны приезжает солдат,
Который прошёл с её сыном весь ад:
Друг другу в плену дали слово:
— Ждёт каждого кто-то, а главное – мать.
Останешься жив – поезжай передать
Живым о судьбе неживого.

О том, как погиб. Как вели их с работ,
Вдруг выстрел один – и готово.
И был это сорок четвёртый год,
Февральского двадцать шестого.






Чушь

Честное названье «чушь»,
Стройность лирики нарушь!
Не чушить? Да почему ж,
Если вирш ползёт, как плющ?

Птицы в диких дебрях – дичь.
Кто мычит? Наверно, мычь.
Кто рычит? Возможно, рычь.
Воет – вычь. А может, ВИЧ.

Южно-голый, узкий – уж.
Мягкий и пушистый – пушь.
А жужжит, конечно, жужь
(Жук жужжащий – жужий муж).

Если шире посмотреть –
К мёду ведь ведёт медведь,
А кого съедает – едь:
Знай, не попадайся впредь.

В лес входящий – лес не порть.
Мёд берущий - вешай борть.
Вирш ворчащий – морщь да корчь:
Отворчишь – вворотишь в вордь.

Как же липнет эта блажь!
Я вхожу-впадаю в раж.
Закругляющий вираж –
Отнимите карандаш!




Книги

В нашей местности всё больше облака.
Из низин в лазури неба всплыл туман.
Он слоится, как тяжёлые тома,
Виснет грузным краем каждого листка.

В этих светлых книгах мудрость бытия,
Что сокрыл от нас, не досказал Господь,
То, над чем бессильна человечья плоть,
То, чего прочесть и выразить нельзя.

Но шутя листает ветер фолиант,
В пух и перья рвёт страницы – что ему!
Уж такой удел счастливый ветру дан –
Знать без книг непостижимое уму…


Самолёт

Самолёт аж не видно, столь крошечный,
Только следом - блистающий хвост
Пронизал ослепительным росчерком
Небеса - и всё вдаль унеслось,

За домами-деревьями скрылось
И исчезло из глаз навсегда,
Потому что имеющий крылья
Не считает внизу города.

Потому что небес бесконечность
И безудержна, и глубока.
Человеческая наша нежность
Не пробьётся к ней сквозь облака,

Где моторы ревут, и стихии
Сокрушают легко бытиё.
Наши чувства бледны и тихи ей -
Им задеть не под силу её.

Где-то там самолёты летают,
Распустив феерический шлейф.
Жизнь рисуется чья-то другая,
Фантастичней, безбрежней, светлей.



О Христофоре Колумбе

– Сплаваю-ка да проверю-ка,
Нет ли на свете Америки! –
Вступит же в голову блажь,
Что занеможется аж!

Между фонтанов и клумб
Долго просил королеву
Жаждущий Индий Колумб
В путь снарядить каравеллы.

Та, наконец, отнеслась
К замыслу – в Индию власть
Распространить – благосклонно,
Вслед помахала с балкона.

Ветер попутный моля,
Двинули те за моря,
Кто убегал от петли –
Ясно, других не нашли.

Да и приспичит беда –
Тронуться чёрти куда,
Мыслью подхлестнуты странной
Чокнутого капитана.

Из неотёсанных рож,
Вырвавшихся на простор,
Пикни – и сразу поймёшь,
Кто капитан Христофор.

Буйной командой руля,
Как-то справлялся он с нею.
Не затянула петля
Крепкой Колумбовой шеи.

Петли сплетались легко.
Головорезы на реях
Средь кучевых облаков
Очень недурно смотрелись.

Вот и неведомый берег
В дрожи тревожной притих.
Ох, повидали Америк!
Да и Америка – их…

Что ж удивляемся ныне,
Через полтысячи лет
На изничтоженный ими
Белый оставшийся свет?



Рыбки

Почему не пишу стихи?
Забываю их моментально.
И едва приоткроется тайна –
Рассыпается вроде трухи.

А она открывала мне…
Грех, конечно, бросить в пространство
Запустений нисшедшие трансы –
Но смирилась, давно и вполне.

Человечеству? Ой, не надо.
Ну, а мне? А мне – и подавно:
Не наваливается, не давит
Этот груз, бури чувства осадок.

Пусть лежит: всё моё, родное.
Притерпелось, видно, притёрлось,
И уже не сжимается горло,
Не воплю, не скулю и не ною.

В самом деле: ты ной, не ной,
Сколько б мир не бил и не ранил –
Не откроешь просторов бескрайних –
Их открыл уже праотец Ной…

Нет богатства – а лишь уют
На душе. В оборках уюта –
Согласитесь, а нужно ль кому-то? –
Пустяковые мысли снуют,

Словно рыбки, в затоне мелком,
Приникая брюшками к илу,
Впрочем, рыбки весьма-таки милы,
Как и птички, и зайки, и белки…





Заря

Опалы, все оттенки янтаря,
Рубины, а порой и до граната –
Восход, закат горит, трубит заря –
Зарёванной души гремит кантата…

Средь бури буден всё ж награда есть:
Нас больше часа тешит ежедневно,
Доводит до экстаза, треплет нервы
Заря – безумная краса небес!

Пусть день развёрнут, отработан, скатан –
Но, пережив восход, мы ждём заката.
Как, пережив весну, и осень ждём мы,
Лишь с паузой - полночно-полудённой…





Казимир Малевич и чёрный квадрат

По квадрату кадмием прошёл ты,
Малевич – квадрат, как солнце, жёлтый.
Но Казимир поморщился: напрасно
Он жёлтый, пусть-ка лучше будет красным.
И стал квадрат, как красный помидор.
Малевич плюнул и ругнулся: "Вздор!
Округлое не будет квадратным!" -
И начал перекрашивать обратно.
Ну, в прежний жёлтый, ясно, не попасть -
Пусть будет красно-жёлтым: пыл и страсть!
И страстно в сердце заиграл Россини -
Увлёкся Казимир и ляпнул синим.
Эффект огня и страсти уничтожен,
Пнул банку в гневе Казимир – о, боже!
Потоки сажи хлынули на холст,
И этот слой укрывист, щедр и толст.
Известно: сажа цвет любой забьёт:
Пигмент мелкодиспесный. Льётся пот.
Закрашен ровно холст, как по заказу.
Вздохнул усталый мастер и размазал
Остатки валиком. И даже рад:
Ведь получился чёрный квадрат!



Офелия

Вы слышали – пропели
Все трубачи о том:
Прекрасная Офелия
Лежит на дне речном.

Прекрасная Офелия
Полтысячи уж лет
Лежит на дне, и верим –
Была, а больше нет…

Невинная Офелия,
Чьи очи - как с небес.
Из праздничной омелы
Простёрт над ней навес.

Наивная Офелия,
Вокруг неё цветы,
И сказочные феи
На стеблях извитых.

Невеста в платье белом,
И бел хрустальный лик.
Безгрешная Офелия –
А грешный мир велик.

Несчастный и кургузый
Мир, где война и торг,
Офелии обузой
Не стал и прочь исторг.

Прекрасная Офелия,
Другого не дано.
Офелий – миром велено –
На дно! На дно! На дно!



Про драконов

У меня на балконе
Поселились драконы…

Нет, не злые соседи,
Тоже как звероящеры,
А покрытые медью
Чешуи – настоящие.

Настоящею пастью,
Где зубов три ряда,
Как ни выгляну – «Здрасте!»
Говорят мне всегда.

И, драконовы песни
Между дел напевая,
Свили гнёзда неспешно –
И живут-поживают.

И пустили уж корни
Под диезы-бемоли:
У семейных драконов
Так и множится молодь.

Динозавры на крыльях –
Это вес-то какой! –
То, глядишь, воспарили,
То в гнездо на покой.

Как балкон не уронят!
А они по балкону
Лепят новые гнёзда.
Спохватилась я - поздно.

Завожу с ними речи
(Вижу - хватит потехи):
- Вам бы сделать скворечник,
Или взять ипотеку.

Да, мы вас уважаем
И с балкона не гоним,
Только разве не жалость,
Если рухнут балконы?

Мудрым взглядом драконы
Посмотрели в печали:
- Мы юдоли другой не
Хотим, - прорычали. –

Мы сюда прилетели
С благородною целью.
Ну, а что потеснили –
Не глядите уныло.

Мы, драконы, знакомы
С укрепленьем балкона.
Укрепляем их тонкими
Ящероперепонками,

Ящероперехватами,
Ящероперескобками.
Мы драконы. Крылаты мы.
И умелы, и ловки мы.

Мы, драконы, летучи,
По-соседски поможем,
И летать вас научим,
Пожелаете, тоже.

Ну а если мы съедем –
Заедят вас соседи,
Ибо мы их кусаем
Понемножечку сами

За увядшие души,
Корку злобы разрушив
До мельчайшего крошева.
Скоро станут хорошими.




Обида

Я - подросток в тринадцать лет.
Я обиделась на весь свет,

Будь он солнечный и зелёный,
И цветами поросший, словно

Ботанический южный сад,
И на листьях дрожит роса -

Ни росы не хочу, ни сада!
Вообще - ничего не надо!

Ни цветов, ни плодов, ни пряников -
Потому что - ранена, ранена!

Брошу всё, и - полёт стрижа!
Буду долго бежать, бежать,

Без дорог, без путей, под колёса,
Вдрызг, вразнос, наобум, криво-косо!

Ног не хватит, дыханья сбой?
Что дыханье, когда с тобой

Так жестоки, несправедливы!
Если рухнула в душу глыба,

Раздавила, растёрла в слякоть!
Не дождётесь. Не стану плакать.

Компромиссов я не приемлю -
Я кротом закопаюсь в землю.

Я уйду в глубину, во мглу.
Вы не верите - я не лгу.

Мне враждебен ваш мир отныне.
Вы моё позабудьте имя.


Бьют набаты, реквием спет —
Я обиделась на весь свет!





Море

Ты, печаль,
В море отчаль.
Ты, весло,
Вырвись назло!
Ты, челнок -
Пальцами ног
Оттолкнусь,
Я не вернусь...

Ты, дельфин -
Мой господин.
Ты теперь
Мне лишь поверь!
Мы с тобой
В мир голубой
Уплывём
Только вдвоём

Где-то там
Вторить китам!
Дай-ка, дам
волю ветрам!
Пусть несут,
Как парашют!
Полетим
Без бригантин!

Будет вспять
Море кидать!
Будет всласть
В море пропасть!
Никогда
И ни за что!
Навека -
Если прошло!




Вода

У воды хорошо...
Ты бы в воду зашёл,
Искупался...
И увидел бы нас:
Мы же рядом сейчас
Кружим в вальсе...

Мы - круги на воде,
Мы вокруг, мы везде,
Мы в глуби...
Загляни в нашу глубь,
Пожалей, приголубь.
Полюби...




По щучьему велению


- Вот какую рыбину сумел я
Нынче зацепить! - сказал Емеля, -

И неважно, щука ли, сазан -
Не поддамся стонам и слезам,

А потребую: жить хочешь вольно -
Впредь мои желания исполни!

Ну, сазан! Клянись!" - "Окстись, Емеля!
Сказок начитался? Что ты мелешь?!

Я простая рыба", - молвит кротко.
"Ах, ты так?! Пойдёшь на сковородку!"

Испугалась рыба, и с испугу
Врать пошла: "Пойду к тебе я в слуги!

Лишь скажи:"По щучьему веленью",
Если двинуть языком не лень" - и

Всё, поверь, исполнится в ту пору!
Отпусти меня, Емеля, в прорубь!"

И мужик поддался уговорам,
Обещаньям - и сидит с тех пор он

С удочкой у проруби - и жаждет
Миг возмездия. Придёт однажды...




О Шекспире


Однако! Ишь, понаписал Шекспир!
Пырь! - Капулетти. И Монтекки - пырь!
Страшнее драма драмы и ужасней.
Концовка вовсе - как мораль у басни.
Но - любим. Ничего не скажешь тут.
И, может быть, потомки нас поймут.





Три царицы


Три царицы, в ряд, гуськом,
В царстве правили родном,
В восемнадцатом столетье –
Перешибли обух плетью.

Это – знает стар и млад –
Было триста лет назад.
Вереница из цариц.
Кто увидит – падал ниц.

И была царица Анна
Властью прямо обуяна,
И была Елизавета
Обуяно разодета,
И была Екатерина
Обуянною в перинах –
С кем? Кто был, мёд-пиво пил,
Разделяя буйный пыл.

А меж тем вино бежало
По усам – причём немало.
Правда, вот, усов тогда
Не носили господа
Фавориты – были бриты,
С бородой-усами квиты,
Все ходили без усов:
Дамский вкус, а он особ:

У бразды не царь – царица!
Бабий век, как говорится.
Угодить ей захотел –
Будь всегда на высоте,
И повыше – чтоб не падал.
И тогда, когда ей надо…

Ладно-ладно. Отвлеклась.
В общем, царствовали всласть
Три царицы – три коня,
Карьеристы, погоняй!
Если импозантный вид,
И красиво говорит,
Есть надежда для карьер,
Только бы не снёс барьер.

Кто дерзит: «Вакантно место
Возле вас» – так под арест их…
Кто усы лишь обмочил –
Тех обскачут ловкачи.
Если ты слабак и нытик,
Не вертись среди политик.

И вошло в единый ритм -
Фаворит за фаворитом...
Фаворит да фаворит...
Голова от них болит!

Верно. Головы летели
Повсеместно и всецело:
Голова – такое дело:
Будет поважнее тела.
Думай-думай, голова,
А не думай – не люба:
И картуз не пригодится,
И не жалует царица.

Это женское правленье
Отличалось негой-ленью
Средь балов-пиров-перин,
Кто под случай воспарил.
Нет, конечно, фавориты
Недурны и башковиты,
В них достоинства найдёте –
И не только в крайней плоти.

Но когда в короне баба,
Пол чувствительный и слабый,
Тут такая карусель –
Улепётывай отсель,
Ибо никакой Отрепьев
Так Россию не оттреплет.

Кстати, очень много Гриш.
Видно, возвели в фетиш.
Что Потёмкин, что Орлов.
На Григориев поклёв.

Я к чему итог веду
Многотомному труду
Обо всех царицах этих
В восемнадцатых столетьях –
А к тому, что мы с азартом
Празднуем восьмое марта,
А не праздновать нам, кабы
Не существовали бабы…



Месяц Рай

Я придумала когда-то, сочинила этот город.
На земле его не сыщешь и на карте не найдёшь.
Он зубцами белых зданий словно выплеснут из моря,
Утопает россыпь крыш их средь кудрей цветущих рощ.

Я его всегда так живо, так подробно представляла!
Я жила там жизнь вторую, только мысленно скользя…
Я всегда туда спешила. Втайне верила: а мало ль?
Может, где-то существует – жаль, пока найти нельзя!

И всегда его искала… Где-то ждёт он, этот город
Под лазурным, осиянным солнцем куполом небес…
Там вокруг крутые скалы, оплетённые тугою
Сетью вьющейся лианы – так на них бы и залез!

И теперь, когда с годами край земли подходит ближе –
Тлеет тайная надежда – я ещё смогу сказать:
- Велендами, Велендами! Наконец тебя я вижу!
Предо мною ты, как прежде – пред тобой стою в слезах…



Летом о зиме

Облака над городом –
И похолодало.
Как же лето коротко,
Как же лета мало!

Вот бы лето вечное –
До чего же здорово!
Только помню свечи я,
И окно с узорами,

С ёлками, снежинками –
А зима лежит себе
Мягкими сугробами,
И порой суровая.

То вдруг неожиданна
Оттепелью жидкою,
То швыряет снегом,
Что б быстрее бегал.

Но пускай до дрожи
Злые холода –
Этого мне тоже
Будет не хватать.





Заблудились в тучах мысли…
Туча в небесах повисла
С окаёмкой вырезной.
Разразится ли грозой?

Нет, ушла себе, не споря.
Снова чистый небосвод.
Лишь, как снеговые горы,
Вдалеке гряда идёт…

Как сияюща! Просторно
Горизонт заволокла.
В нашей местности безгорной
Горы – это облака.

Никогда не скучно взору –
Мол, пустынный горизонт.
Облака у нас как горы
С окаёмкой вырезной.



В окна дунул свежий ветер –
Прочь унёс обрывки снов.
Как же в окна солнце светит
Апельсиново-красно!

Абрикосово – морковно –
Золотистая струя –
Каждый луч, и хочет словно
Мир наполнить по края.

Что касаться истин старых -
Если солнцу, ветру рад –
Каждый день тебе подарок,
Каждый день – открытый клад.

Заклубится под ногами
Миллиардами зубцов
Бриллиантовое пламя –
Просто пыль, в конце концов.

И опустится в ладони,
Подогнув древесный лист,
Плод земной – и в них утонет,
Весь прохладно – бархатист.

Пусть прозрачно и хрустально
Отзвенит мгновенье дня –
Радость радугою станет
Многоцветно для меня.

Снизойдёт закатный пурпур
И фиалковая ночь –
Жизни ликований бурных
Всем смертям не превозмочь.



Мишка радость источает –
Где-то прежде накачал,
У дороги, у причала,
Невзначай и сгоряча.

Пышет радостью, как солнце,
И над ним клубится дым.
Это он пускает кольца –
Полюбуйся, как дымим!

Словно медный таз сияет,
Ну, а как же не сиять –
Если солнце светит в мае,
И такая благодать!

Мы с тобою в лодку, Мишка –
И давай крутить веслом,
Чтоб на десять вёрст и с лишком
Нас волнами унесло!

Где-нибудь посередине
Моря – озера – реки
Пустишь ты колечко дыма,
Как, бывало, моряки.



Облака всё круче –
Приползла,
Посинела туча –
И гроза.

Результат получен:
Мир в воде,
Яростно орущей -
Скомкан день.

Из-за занавески
(Ах, уют!)
Я слежу за треском –
Не боюсь.

Пусть грохочет - плещет!
У окна
Не намокнут плечи.
Спасена!

Плечи не намокнут –
Пусть гремит.
Посмотрю немного:
Что за вид!

То стена стальная,
Из стекла
Штора, вниз, блистая,
Потекла,

Молния пронзает
Штору сквозь:
- Признавай, грозна я,
Спорить брось!

Я не спорю, туча!
Что за спор?
Поливай получше
Сад и двор!

Поливай почище
Этот мир –
Он и ждёт, и ищет,
Кто б помыл… 19.08.2017

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.