По следу Гончего пса. Часть 5

Пробуждение второе. Неизвестность.

Оператор Юра Головин проснулся от громких голосов. На своих рабочих местах сидели его коллеги и сосредоточенно что-то обсуждали, перебивая друг друга. На их бледных лицах было сильное напряжение.
- Может, что с центральной блокировкой дверей?-говорил Петя Вельяминов.
-Ну при чем тут двери, -горячился журналист Илья Плетнев,- когда и Софокл ни на что не реагирует! Вот!
Он хлопнул несколько раз в ладоши, пощелкал пальцами, дважды повторил свой личный пароль. Но компьютер не реагировал. Сбоку на виртуальном экране пылала двойная звезда Сердце Карла. Рядом -планета Энона. Причем, довольно внушительных размеров. На ней уже можно было разглядеть материки и океаны.
-Ничего не понимаю,- вглядывался в изображение Илья.- Так приблизиться к Эноне мы должны были лишь в конце третьего сна. Но ведь мы же не проспали лишнего, сегодня только 25 октября.
-Вот именно!
-Что за шум?- спросил, потягиваясь Юра.- Ну, братцы, доложу я вам, и бабахнуло в Разбойном приказе. До сих пор в ушах звенит. Вы тоже там были или с Иваном Васильевичем от упырей в кабаке отбивались?
-Да погоди ты,- оборвал оператора продюсер, даже не поздоровавшись.- Тут дело поважнее, чем галлюцинации обсуждать.
-Что стряслось-то, можете объяснить?
Головин отключил дистанционные датчики аппарата искусственного сна, опустил ноги на пол, обулся. Подошел к приятелям.
-Ну?
-Нет связи с командой корабля, отсек не открывается. Софокл молчит, как воды в рот набрал.
-Введите код экстренного выключения блокировки. Нажмите SOS наконец.
-Во, какой умный, -ухмыльнулся журналист.- Сразу видно из 16-го века.
-Ага. Приключение - закачаешься. Детектив что надо. Вы-то участвовали?
-Разумеется,- вяло ответил Илья.- Я проснулся, когда Борис порох подпалил. Все выжили-то?
-Порядок, не беспокойся. Теперь интересно как поведет себя Бакуня.
-Мужики, вы совсем очумели?-вспылил Петя Вельяминов.- Тут непонятное ЧП, а вы о сказках. Самое удивительное, что мы уже, видимо, давно в созвездии Гончих псов! А должны были находиться только у Волопаса. И Энона вон рядом.
Юра нажал на встроенный чип. Вспыхнул экран на руке. 25 октября, 20....года, 15 часов 21 минута по Гринвичу.
-Да-а, непонятно,- пробубнил он.- Станцию в Облаке Оорта запрашивали? По дополнительной линии.
-Вообще никакой связи нет!-закричал Илья.-Тебе сколько раз повторять?
-Не ори, живот простудишь.
-Извини.
Головин подошел к шлюзу, соединяющему отсек телевизионщиков с остальным кораблем, прислонил к нему ухо. Постучал кулаком, потом ударил мыском ботинка:
-Эй, люди!
-Бесполезно,- вздохнул Илья.- Я уж тут об него чуть ли не головой бился. И Софокла перезагружал. Молчит, окаянный.
-Кто же управляет адмиралом?
Корабль назывался «Врангель», по имени мореплавателя и полярного исследователя адмирала Фердинанда Врангеля. Журналисты называли борт просто- «адмирал».
-В этом-то и загадка,- ухмыльнулся Плетнев.-До Эноны всего 658 тысяч километров. И мы к ней не только тупо приближаемся. Адмирал постоянно корректирует курс. Мечется, как...Малюта Скуратов.
Юра взглянул на виртуальный экран. По его углам бежали цифры расстояния, градусов отклонения по вертикали и горизонтали.
-Ау, Софокл!- крикнул Головин.-Отзовись!
Но компьютер упорно молчал.
-Вы как хотите, а я есть желаю. После бурных приключений в животе, словно в пустом бидоне.
Юра направился в отсек за перегородкой, который служил журналистам столовой. Здесь пять раз в сутки, в определенное время появлялось меню и каждый мог выбрать блюдо на свое усмотрение. Неизвестно кто готовил пищу, но она всегда была разнообразной и вкусной, как на Земле. Кофе, воду и напитки можно было получить прямо на рабочем месте. Оператор нажал на кнопку у своего кресла, чтобы взять любимое «руссиано», но ничего не произошло, шторка шкафа с напитками не отодвинулась. Тогда он прошел в столовую и оттуда раздался его возмущенный голос:
-Похоже, нас решили уморить голодом! Но прежде мы скончаемся от жажды.
Юра вернулся в зал.
-Эх, жаль, не узнаю чем закончилась история. Кто, черт, возьми, все же ухлопал дьяка Никитина? Вы в образах пребывали или со стороны наблюдали, как я?
-Со стороны,- ответил Илья.
Вельяминов же промолчал, продолжая следить за приближением к планете Энона.
-Странно,- сказал он.
-Что?- спросили сразу и Юра, и Илья.
-Скорость адмирала непостоянная. То 28 километров в секунду, то резкое замедление до 5. Э...Э! А это еще что?
Цифры на экране стремительно побежали. 250 километров в секунду, 300. Диск Эноны увеличивался на глазах. Тысяча, полторы...
-Похоже, нам крышка,-сглотнул Петя.- Долетались. Еще пять-семь минут и мы в лепешку.
- И никто не узнает, где...,-спокойно пропел Юра.-Печально. Пополним список погибших телевизионщиков.
-Что-то не хочется,- так же невозмутимо сказал Илья.- А ведь я мог и отказаться от командировки, никто не навязывал.
-За длинным рублем погнался, не иначе.
-Все вы операторы- меркантильные жлобы,- парировал Плетнев.- А за идею поработать не пробовал?
-За идею только дураки вкалывают и глупые журналисты,-заржал оператор.
-Да успокойтесь вы!- рявкнул продюсер.- Как сойдутся...дети малые. Пора молиться, а они зубоскалят.
-Я всегда подозревал, что ты тайно посещаешь синагогу,- не унимался Головин.- Чего теперь ахать? Поздно. Какая там скорость? Ага, 3 тысячи.
Энона теперь занимала весь экран. На её орбите были видны длинные фермы орбитальных комплексов и станций. Пронеслись сквозь облака.
-Обнимемся что ли на прощание,- предложил Головин и положил руку на плечо журналиста.
-Да иди ты...,-отстранился тот.- Да, ребята, похоже, крышка.
Экран вспыхнул, будто взорвался. В зале погас свет. Воцарилась полная тишина. Первым голос подал Юра:
-Кажется, живы. И где мы?
Илья первым догадался включить наручный браслет. Синий свет осветил помещение. Его примеру последовали остальные. Вдруг появилось слабое аварийное освещение. Загорелся экран компьютера, но никакого изображения на нем не было, только белая «простыня».
«Добро пожаловать на планету Энона в двойной Солнечной системе Сердце Карла созвездия Гончих псов,- внезапно раздался голос Софокла.- Расстояние от Земли- 114 световых лет, 29, 64 в параллаксе. Газовый состав атмосферы в норме, температура за бортом-+ 28 градусов по Цельсию, давление 780 миллиметров ртутного столба».
Софокл замолк, экран погас. Щелкнули замки шлюза. К нему тут же подскочил Юра, начал открывать. И дверь поддалась.
-Виктория, товарищи! Есть контакт,- воскликнул он.- Мы свободны. Ау, люди, мы тут! Нас не забудьте!
Однако из корабля не доносилось никаких звуков. Кроме того, в отличии от их отсека, в глубине не было и проблесков света.
Все трое осторожно двинулись вперед. Как только вошли в коридор, шлюз за ними закрылся, щелкнули запирающие замки. Наручные браслеты погасли. Откуда-то сверху раздался голос: « Сейное послание передашь токмо в руки Андрюшке Курбскому. Исполнишь всё аки велено, будешь князем. А нет- и в грязи себя не сыщешь. Так-то, дворянский сын. Ну, поспешай».

Григорий Лукьянович самолично поехал на запаление в Зарядье. Пожарно-сторожевая команда к тому времени уже закончила работу. Дюжие молодцы, в мокрых холщовых накидках и глубоких железных шлемах, сидели на повозках с бочками, отдувались, обтирали рукавами лбы. Возле них вертелась худая маленькая собачонка, то скулила, то подавала лапу. «А ну, поди,- отмахивался от нее старшина Есений,- башку-то отрежу, да на седло. В кромешники царские запишусь. Ха-ха».
Рядом стояла толпа зевак. Её бесцеремонно разрезали верховые.
Увидев Малюту с опричниками, старшина закашлялся. Поморщился как от зубной боли. Услышали шутку, нет?
От углей поднимались пар и дым. Жарко было будто в бане.
Малюта молча вошел на пожарище, стал бродить между уцелевшими остовами стен приказа, внимательно рассматривая головешки. Словно что-то искал.
На основании царского указа при строительстве домов в Москве бревна велено пропитывать известью. Да разве то спасает? В лучшем случае нижняя часть над фундаментом остается. Пожары...беда из бед. Летом 47-го года так полыхнуло от Воздвиженского храма на Арбате, что не только Китай-город да посады, но и сам Кремль почти полностью пропал. Народишку погибло- не счесть. Нашлись изменники-бояре, которые подговорили скудоумных людей, что бабка Ивана, княгиня Анна Глинская вырывала из могил покойников, вырезала у них сердца и таким образом подожгла Москву. Да-а...народ захватил в пределе храма Солунского князя Юрия Глинского, дядю Ивана, втащил в церковь и убил напротив места митрополита. Вся церковь в крови была. А потом выставили тело на торжище, как осужденного преступника. Изменники пытались уговорить народ идти в Воробьёво, убить Ивана за то, что он якобы прячет у себя мать князя Юрия Анну и его брата Михаила. Только бог и отвел- еле удалось уговорить бунтовщиков разойтись. Ну, а потом Иван Васильевич ждать не стал, сразу отомстил. И Федьку Нагого, и Гришку Захарьина, и Ваньку Федорова-Челядина на плаху отправил.
Обо всем этом думал Малюта, ступая по тлеющим еще углям.
-Проворно справились,- подошел он к Есению.- Могло бы и Зарядье полыхнуть, а там...
-Старались, отец,-поклонился староста.- И людишки подсобили.
-По пару рублей велю дать.
-Спаси тебя, благодетель,-опять склонился пожарный.
-А что, людишек-то много в огне сгинуло?
-Кто ж знает, пылало аки в топке бесовской. Но Жулька горелого мяса не учуяла,- указал он на тощую собачонку.
-Не учуяла, значит,- почесал желтую бороду Малюта и вдруг широко зевнул.
Ночь ведь не спал. Как только прискакал Бакуня и рассказал о случившемся в приказе, тут же помчался обратно к князю Старицкому. Тот, как ни странно, тоже бодрствовал и вновь будто его поджидал. На столе уже были приготовлены бумага и чернила. Григорий Лукьянович продиктовал князю письмо Курбскому. На манер того, как писал сам Андрей царю. Малюта совал нос в государевы послания при любой возможности. Впрочем, в последнее время Иван от своего главного опричника почти ничего и не скрывал.
«....Избиенные от рук государя, неповинно заточенные и прогнанные без правды, преданные мучительнейшим казням, у престола господня стоящие, вскоре получат отмщение. Государь и царь и великий князь всея Руси Иван Васильевич на смертном одре, и вскорости предстанет пред судом бога нашего Иисуса. Аз, как потомок варяга Рюрика, приму бремя ответственности за царство Российское. Дам ему свет, рассеяв злобную тьму. Боголюбскими делами, добром и справедливостью верну тебя, Андрей Михайлович, восстановлю честь всем униженным, попранным и оскорбленным. А за убиенных тираном господу Всевышнему денно и нощно молиться станем и проклянём деспота. То будет отмщение наше, человеческое. За мной и земские, и многие числом остальные бояре и дворяне. И людишки меня привечают. А потому призываю тебя, Андрей Михайлович, не мешкая просить у светлейшего короля Сигизмунда Августа, коим ты пожалован и утешен во всех печалях твоих, войско для похода на Московию. Скажи ему, что как токмо приму царство, уйду из Ливонии и более подати с балтийских земель требовать не стану, а с Польшей, Швецией и Литвой подпишу вечный мир. Полки же стрелецкие воспрепятствовать тебе не смогут, так как те, что стояли под Полоцком, двинутся под Псков. А другие, как тебе ведомо, в Лифляндии, Эстляндии и на юге. И вообще, среди опричных и стрельцов, по причине хворобы царя, раздрай. Смоленск минуй стороной, иди через Великие Луки на Вязьму, а там и на Москву. Жду твоей помощи, князь, и уповаю на милость восседающего на престоле херувимском, величайшего из высших, судью нашего Христоса. Аминь».
Князь Старицкий несколько раз перечитал послание, покрутил носом:
-Согласится ли Андрей?
-Вприпрыжку примчится. На костях-то ворога своего поплясать. Потом и с ним разберемся, князь. Один раз предавший, другой раз сомневаться не будет. Надобно уже теперь слух пустить, что Иван помер. Быстрее птицы до немцев долетит.
-Так брат преставился?- спросил Владимир Андреевич. Резко отодвинул чернильницу из которой несколько капель попало на край послания.- Ты встренулся с его стряпчим Губовым?
-Васька дураком оказался. На бочке с порохом себя подорвал, когда я за ним Бакуню послал.
-Зачем?
-Выходит, дело для него плохо, не желает за своего хозяина ответ держать. Государь, видать, и впрямь совсем плох, раз его ближний холоп уже не сомневался в исходе. Так то.
Князь помолчал, задумчиво покусал перо.
-А ежели полки стрелецкие да опричные Курбскому поперек дороги встанут? В самом ли деле они уйдут под Псков? В самом ли деле у них раздрай?
-Хм. Мне бы самому их туда спровадить, да могут теперь не послушать. Федьку Басманова надобно на то настрополить. Он, поди, в Александрове.
-Федор на измену не пойдет,- твердо сказал Старицкий.- Басмановы за малого Ивана, по правилам престолонаследия за старшего сына встанут.
-Ой ли!-воскликнул Малюта.- Этим что ни дай, лишь бы пожирнее. Я сам им займусь. А ты сиди тихо покуда. Лучше езжай в свое Романово. Нет тебя в Москве и ладнось.
-А с этим что....ну, с дьяком Никитиным? Его же собирались в Чудовом монастыре земле придать.
-Много чести. Сгорел вместе с Васькой и пареньком с конюшни, Бориской Годуновым. И бес с ним, не до него. Митрополит Филипп только перекрестится. Впрочем, надобно проверить.
И вот теперь, отправив Бакуню с письмом к Курбскому, Григорий Лукьянович изучал пожарище. Так и не нашел, как ни старался, ни одной человеческой косточки среди углей. Может, взрывом в пыль разметало? «Нет, все одно должно хоть что-то остаться». Знал это Скуратов, как опытный воин. Пороховое зелье в открытом бочонке, конечно, рванет, мало не покажется. Но это, скорее, не взрыв, а сильная вспышка. Должно чего-нибудь уцелеть от Васьки Губова да Бориски Годунова. Ан, нет ничего. Странно.
-Значит, Жулька твоя ни мяса обгорелого, ни косточек не нашла?- спросил Малюта у пожарного старосты.
-Она у меня проворная. Носом пищу себе зарабатывает. То в посадах полыхнет, то за городом, без дела не сидит. Потушим- она и бегает. Глядишь чего и откопает пользительного. А мышей ловит- страсть.
-В подполе приказа покойник был. Дьяк Никитин.
-Ну коль покойник, ему все равно.
-Не об том, дурень. Проверь с людишками, цел ли.
Пожарный нехотя поднялся, поправил шлем, недобро покосился на Малюту. Но ничего, разумеется, не сказал. Махнул рукой, приглашая своих товарищей. Их облили водой, хотя открытого огня давно не было. Пошли, стуча баграми и ломами по углям. Нашли таки сохранившийся вход в подпол, закрытый железным, покореженным жаром люком. Еле открыли, расковыряв ломом щели. Оттуда выбились пар, дым и жутко тяжелый смрад. Когда рассеялось, Есений спустился вниз.
-Ну что там?- не утерпел Малюта.
-Хлам всякий. И гробина тута,- раздался голос из подвала.- А вина сколько! Приказные себе не отказывали.
-Ляд с ним, с вином. Домовину открывай!
Вниз стражники передали пожарный топорик.
-Ну?! Тело есть?
В подполе хрустнуло, видимо гроб был крепко заколочен, затем послышался звук упавшей на пол крышки домовины.
-Ну!
-Чего нукаешь-то, Григорий Лукьянович. Внутри и мыши дохлой нет.
-Куда же оно делось?
-Откуда мне вестимо! Не веришь, сам сюда полезай, боярин.
Но Малюта вниз не полез. Он играл желваками, мял крупные, с желтыми ногтями пальцы. Бородавка на его носу стала фиолетовой. «Вот это поворот. Знать бы токмо, что он означает и куда приведет. Не рано ли письмо Курбскому отправил? Нет, в самый раз. Ежели что, все на Старицкого спишется. В Александров ехать все же рано. Надобно бы, как и говорил, с Федькой Басмановым встренуться».
Когда Есений выбрался наружу, спросил:
-Неужто и вправду царь помер? С утрева об том на торжище судачат. А попы и опричные молчат.
-Жив- живехонек царь государь. Разве что захворал немного. Еще на наших с тобой похоронах спляшет,- ответил Малюта.
-Вона как...,- округлил глаза староста. Видно было, что он опричнику не поверил.- Ну дай ему, господь, всяческого блага. И тебе, боярин.
Староста поклонился Скуратову, а тот сунул ему в руку серебряный алтын.

До корчмы Малявы в Белом городе Губов и Годунов добрались затемно. Но в нее не пошли. Остановились в яме - постоялом дворе, что находился напротив. Из маленького окошка хорошо было видно кто подъезжал к кабаку, кто в него заходил. Заказали себе телятины, брусничного меда и соленых огурцов. Хрумкая, по очереди поглядывали на улицу.
-Скажи, Василий Васильевич, а ты читал письма Андрея Курбского царю?- спросил Борис, растянувшись на низком топчане с гусиной подушкой.
-А то. Иван Васильевич мне их сам оглашал.
-И что в них?
-Государя осуждает за кровопийство. « Зачем, царь, сильных во Израиле истребил и, воевод, дарованных тебе богом для борьбы с врагами, различным казням предал, и святую кровь их победоносную в церквах божьих пролил, и кровью мученическую обагрил церковные пороги...», - процитировал стряпчий.- Ну и про себя пишет, мол, честно воевал, полки водил, «а я от тебя какого только зла и каких гонений не претерпел».
-А разве оно не так?
-Ну!-вспыхнул как свечка Василий, но тут же погасил пламя.- Плохо закончишь, Бориска.
-Там видно будет,-ухмыльнулся Годунов.- Ну а что же царь?
-А что царь...Пишет- по делом ворам и мука. А тебе, говорит, Андрюшка, нечего на меня жаловаться и не в чем упрекать. Не нравилось с саблей бегать, не бегал бы. А то взялся за гуж, а таки и лопнул. За Невель да Гельмет царь на него рассерчал. Но ить не наказал. Не наказал и Петьку Шуйского, которого Радзивил побил на Чашницких полях, и князя Серебряного не тронул, что не пришел ему на помощь, а просто сбежал сломя голову, узнав о разгроме. Андрюшка сам удрал в Литву, ожидая опалы. Вообще, сказывают, что он еще до того тайные сведения Сигизмунду передавал. Значит, давно готовился. Только прав царь- король его хоть и привечает, но на коротком поводке, как собачонку держит. Дал ему дворцы в Ковеле и Вижве с деревеньками, да все на выхованье. То есть во временное владение. Понимаешь? Вроде его, а вроде и нет. В любой момент коленом под зад. Андрей это прекрасно понимает, а потому ждет не дождется смерти Ивана Васильевича. И весть о его тяжелом недуге, ему как зелье целительное на душу. И потому бросится в ноги Сигизмунду- дай своих крылатых гусар с уланами, чтобы Москву взять. И тот даст. Не простит московитам Витебск с Полоцком. Не упустит возможности ударить откуда никто не ждет. В тот момент, когда трон качается.
-А разве не качается? Разве не написал царь письмо англицкой королеве Елизавете, чтоб она его приютила?
-Хм. Ну, раз уж на конюшне ведомо... Бог с тобой, Бориска, скажу. Письмо написано, но пока не отправлено. Государь нужной оказии ждет. Токмо никуда он бежать не собирается. В послании сказано: « ...Царь убедительно просит, чтобы между им и её Королевским Величеством было учинено клятвенное обещание, что, если бы с кем либо из них случилась беда какая-либо, то каждый из них имеет право прибыть в страну другого для сбережения себя и своей жизни. И жить там и иметь убежище без боязни».
-Боится, значит, соломку под себя хочет подстелить. Будет, Василий, не таращь глаза. Сам что ли не видишь, что деется? Трупы вороны не успевают склевывать, а черви их в земле поедать. В Синодниках попам уже места не хватает казненных вписывать. Все царство кровью залито.
Василий хотел было возмутиться, но только сплюнул и опустился за кривобокий стол.
-Что ты хочешь этим сказать?- наконец спросил он.
-Ничего. Царь от бога, а мы под богом.
Повисла тишина, которую нарушил Борис:
- Не бойся, не отступлюсь. Не за Ивана Васильевича стараюсь, а за единую Россию. Представляю, что будет, ежели Малюта свои козни опротив царя завершит, а Старицкий сюда шляхтичей приведет. Конец государству.
-Не перестарайся,-буркнул Губов.- За твои речи следовало бы тебя самолично на ольхе вздернуть.
- Что же не вздергиваешь? Знаешь ведь, что и до тебя Иван Васильевич рано или поздно доберется.
Губов опять в сердцах сплюнул, подошел к окошку.
-Ну, вот и наш приятель пожаловал.
Во дворе с доброго орловского рысака с аргамачьих конюшен, слезал Бакуня. Сам привязал его к жердине, похлопал по широкому крупу, направился в кабак.
-Пойду звать,- вскочил с топчана Борис.
-Погоди,- остановил шустрого юношу Губов.-Глянь-ка осторожно.
Годунов приблизился к окну.
-Видишь двух выхлестов? Один вон побирается на углу, другой коробейничает. Когда приходили, их не было. У нищего сапоги не износились. А у торгоша в лотке окромя огнива да деревянного креста ничего нет. Никакой это не офеня. Видно, людишки Ваньки Восковитого из Посольского приказа. За Бакуней приглядывают по наказу Малюты. Что и следовало ожидать.
-То есть у него нет письма для Курбского? На Илью Скуратов нас ловит?- спросил Борис.
-Хоть ты смышлен не по годам, да опыта у тебя мало. У Бакуни одёжа походная, а за плечами котомка дорожная. И конь. Забыл на каком его в Зарядье видел? Верно, на арабском скакуне. А теперь орловский рысак. Таких на почтовых станах меняют. Метлы на седле нет, значит, об серьезном опричном деле в отдельной бумаге прописано. Над метлами и собачьими головами немцы смеются. А приказные да, по наши души. Видно, Гриша на пожарище побывал. Знатно ты с бочкой пороха придумал, но его не проведешь. Поди, косточек наших не нашел. И с Никитиным мы маху дали. В гробу-то его нет. Вряд ли домовина в подполе сгорела.
-Всё так,- кивнул Годунов.- Как же поступим?
И тут же ответил на свой вопрос сам:
-Предупредим Бакуню об ином месте встречи. На нашем крючке крепко сидит.
Не успел Василий и глазом моргнуть, как Борис скинул с себя одежду, начал рвать рубаху. Сам, скрепя зубами, оцарапал себе лицо, потер его же подошвой сапога. Взъерошил волосы и вскоре оказался настоящим нищебродом. Губов понял его задумку:
-Не перегни палку, друже.
Годунов ему подмигнул, скатился кубарем с лестницы. А уж на улице, приволакивая ногу, закатив чудесным образом правый глаз, что у того только бельмо и было видно, потащился к кабаку. Приблизившись к коробейнику, протянул трясущуюся руку:
-Дядька, дай свистульку.
«Офеня» глянул на него с отвращением, отстранился. Но «нищеброд» ухватил его за штанину:
-Ну дай свистульку.
-Отлезь, негораздок.
-Дай, жалко что ли? А то калом забросаю.
-Что?!- выкатил коробейник глаза.- Да я тебя щас, фуфлыга, по земле размажу.
Торгаш раскрыл пятерню и угрожающе ею взмахнул. Борис тут же упал на землю, закатался, завопил:
-Люди, юродивого убивают! А-а!
Стал собираться народ.
-Ты чего убогого забижаешь?- надвинулся на коробейника мужичина в свином тулупе, видно, из ямщиков.
-Крест с меня грозился сорвать и им же накормить,- продолжал голосить Борис.- А ить я токмо свистульку и попросил. Бесовский сподвижник!
Толпа обступила коробейника, стала толкать.
-Что вы, что вы,- отступал тот, спотыкаясь.- И не думал забижать.
Губов, глядя на происходящее в окошко, от души хохотал. Решил подыграть. Выскочил во двор, сложив руки трубкой, крикнул:
-Бей его, православные!
Приказной, бросив лоток, кинулся наутек. В него полетели камни и палки.
-И энтот с ним,- указал Годунов на нищего на углу.- Видал, как они сговаривались меня обидеть.
Нищий в добротных сапогах не стал дожидаться расправы, тоже помчался прочь, забыв шапку с двумя полушками.
Василий поднял «убогого» паренька, отряхнул от грязи, шепнул:
-Тебе бы в римском театре выступать. Удивил. В какой раз.
И уже народу:
-Кашей да пряниками мальчонку угощу, токмо сердоболием на Руси и пробиваемся, православные.
-Верно, вестимо так,- кивала толпа, крестила обоих вслед, когда Василий повел «юродивого» в корчму.
Там, в полутьме, быстро отыскали Бакуню, который спокойно кушал в углу пареную репу и запивал хлебным вином. К нему сзади подошел Василий.
-Письмо Гришино при тебе?
Плетнев даже не обернулся.
-Ну,-произнес он, не отрываясь от трапезы.- Думал, вы уж на небесах.
-Чего ж в малявину харчевню заглянул?
-Проголодался.
-Понятно. Послание Андрею от князя?
-Так.
-Здесь...балаболить не сподручно, приказных полно. Знал об них?
-Нет.
-Через Можаеск в Литву?
-Ну.
- Где бывшего царского воеводу искать станешь?
-В Вижве али Миляновичах.
-Верно. В посадах Можаеской Лужецкой обители и встренемся. Ровно через седмицу. Ну, прощевай, тиун.
-И тебе не спотыкаться. Мальчонку береги, знатный.
-Постараюсь.

Ивану Васильевичу надоело месить грязь пешим. Забрал у Басманова двух коней- для себя и нового опричника Кашки. Чудное было зрелище- монах на лихом скакуне, явно дорогих арабских кровей, а за ним здоровенный детина, увешанный оружием с ног до головы. Личная охрана чернеца что ль? Царь напоследок показал кулак Федору:
-Ежели опять увяжешься, в бочке с огурцами засолю, а потом велю Маляве из тебя варенье сварить.
Федор не знал- смеяться ему или изобразить испуг. Видел, что государь гневался на него не всерьез, доволен, что вовремя подоспел на выручку. А потому приложил обе руки к груди и как-то неуклюже поклонился, чуть не упав в лужу.
-Так что...по поводу твоей кончины?- спросил он.- Вишь, народ уже говорит, что ты помер.
-На то он и народ, чтобы сплетни разносить,-ответил царь.- Тем и живет, тому и радуется. Иначе скучно. Смута да балабольство- вот две его забавы. Вертайся в Александров ,сиди у моих палат, как тобе велено. Придет Филипп, гони его прочь. Темрюковну тоже. Жив, мол, царь, но вот -вот отойдет. О Ливонии покуда не помышляй, без тебя там разберутся. А то ещё сгинешь в болоте аки Петька Шуйский, али вовсе сбежишь к Сигизмунду, как Курбский. Тьфу! Вспоминать не могу об том поганце.
-Я ли тебе не предан, словно пес?- выкатил черные глаза Басманов.
-Кто вас, собак, разберёт,- вздохнул государь.- Сегодня лижите, завтрева за ногу кусаете. Сколько вас ни корми, всё одно натура подлая.
-Не обижай, государь.
-Ну, ладнось, не печалься.
Царь обнял Федора, похлопал по спине. Тот растаял, заулыбался:
-Скажи хоть куда пойдешь.
-Ну,худоумец! Не озлобляй напоследок, прибью!
Под удивленными взглядами прохожих людишек, лысый «чернец» лихо вскочил на коня, натянул поводья:
-Сигизмунда проведаю, али к самой Елизавете заявлюсь!- захохотал царь, стегнув коня по атласному крупу.
Резвый арабец вскинул задние ноги, чуть не задев копытом Федора, понесся галопом. За государем поспешил Кашка.
В мытищинских лесах им не повезло. Из прокисшего осеннего ельника навстречу вышли лихие люди. Было их человек пятнадцать. В зимних тулупах, рваных валенках, с дубинами и тесаками. Подхватили под уздцы Иванова коня, а Дмитрия со спины сшибли орясиной. Тот сразу и затих.
-Где, монах, такого доброго скакуна раздобыл?- спросил один из разбойников.-Неужто бог за усердие послал?
-Поди, украл,-захохотал другой.- Чернецы теперь хуже всяких немцев.
- Где надо, там и раздобыл, вас, утырков, не спросил,- ответил царь.- А ну пошли прочь, псы!
Высвободил правую ногу из стремени, ударил каблуком в лицо разбойника.
Били государя шибко, хорошо не уваляли до смерти. Очнулся от пощечин. В чувство его привел Кашка. Был он в одних изодранных портках. От его широкого торса исходил пар. На лбу и подбородке кровь.
-Жив что ли?- спросил он.- Я уж думал всё- доигрался ты со своей мнимой кончиной. Не зови беса.
-Ты кто?- не понял сразу царь.-Где я?
-Ну раз вопросы задаешь, значит, голова цела, но еще не на месте. Кашка я, опричник твой новый. Сам пожаловал.
И тут государь окончательно очухался. Подскочил как ужаленный. Оглядел себя. На нем была лишь исподняя рубаха до колен и более ничего. Ноги и руки в ссадинах и синяках.
-Даже обувки не оставили, злодеи. Ну я до вас доберусь!- погрозил он кулаком темному лесу.
-Идти надобно, замерзнем. Ну и лицо у тебя, государь, как черти на нём горох молотили. Загляденье.
Иван Васильевич ощупал свое опухшее, разбитое напрочь лицо. И наконец почувствовал, что очень холодно. Задрожал, застучал зубами.
До села Мытище добрались уже затемно. Полдороги Дмитрий нес царя на руках. Потому как тот внезапно ослаб.
-Оставь меня, друже,- шептал государь.- Спасайся сам. Видно, я шибко бога прогневил. Преставлюсь, свечку за меня поставь.
-Поставлю, не сомневайся. Молчи лучше.
На окраине села бабка набирала из колодца воду. Увидев, вышедших из леса страшных людей, заорала, побросав ведра, убежала.
Кашка стучался по домам, но никто не открывал. Хорошо хоть сельская церквушка оказалась открытой. Так и упали оба обессиленные в темном углу под Христовым распятием.
Вскоре Дмитрий услышал шаги. В церковь вошел низенький, круглый как мячик, поп. Поглядел на страдальцев.
-Кто такие?
-Это царь,- не видя смысла лукавить, сказал Кашка.- А я его опричник.
-Сам государь, значит.
-Не сомневайся. Поможешь, до конца дней в золотой рясе ходить будешь.
-К чему мне золотая ряса? Каждый должен носить ту, которую ему господь дал. Ладно, идем.
Поп Демьян привел их в свой небольшой домик, помог обмыть раны, перевязал, дал Дмитрию хлеба и каши. Уложил пребывавшего в беспамятстве Ивана на свой топчан, Кашке велел лечь у печи.
Утром всех разбудил государь. Он метался в жару, бредил: «Новопреставленная Анастасия, упокой твою душу...Не ведаю, что творю. Вороги кругом, извести хотят...бесчисленное войско антихристов по земле ходит...Прости мя, народ православный, за муки и кровь, за дыбу вселенскую, нет мне прощения...Филиппушка, и ты прости...бегите, все бегите за Андрюшкой, бросьте меня на съедение волкам...»
-Совсем плох твой товарищ. Кто тот Андрюшка?- спросил, крестясь, поп Демьян.
-Боярин Курбский, что в Литву сбежал,- ответил Кашка.-Слышал?
-Как не слышать. Ой, господи, дай тебе с нами терпения.
-Лихие люди нас в лесу обобрали, даже крестов не оставили.
-Ой, ой, повсюду злоба, повсюду скорбь и стоны. Дай и нам, Иисусе, терпения.
Кашка подошел к царю, положил ему на лоб ладонь.
-Дошутковался, Иван Васильевич, теперь и впрямь отходит.
Над селом Мытище поднималось солнце. Последний день октября собирался быть тихим и ясным. 08.03.2017

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.