По следу Гончего пса. Часть 2

Пробуждение первое

-Забавная история,- сладко, до хруста в суставах потянулся продюсер Петя Вельяминов. Нажал на кнопку шкафа с напитками, выбрал кофе «руссиано». Когда-то напиток назывался «американо», но один из отечественных премьер-министров когда-то в шутку предложил его переименовать в «руссиано», название так и осталось.- Чем она закончилась, нашли убийцу думного дьяка Никитина?
Его коллега журналист Илья Плетнев рассматривал объемное изображение двойной звезды Сердце Карла в скоплении Гончих псов. Перед первым коротким сном, когда выходили из Солнечной системы, он рассказал приятелям историю, услышанную от профессора Давыдова. Историю о том, как Малюта Скуратов вроде бы готовил заговор против государя всея Руси Ивана Васильевича. Профессор собирался написать роман на эту тему, но не успел, умер, оставив после себя лишь начальные наброски. И те сохранились лишь в памяти Ильи. Почему рассказал? Оператор Юра Головин всегда приставал к нему в минуты безделья- «наплети что нибудь, Плетнев, у тебя язык без костей». Почему именно о Скуратове? Что первое пришло на ум, то и рассказал. Возможно, потому что Скуратова-Бельского в свое время тоже называли Гончим псом, как и созвездие, к которому летели. Вернее, к звезде Чара в этом созвездии. А если точнее- к планете Энона. Древнегреческая нимфа Энона была прорицательницей, по её вине погиб муж Парис, который в ней души не чаял. Она то ли отказалась его вылечить, то ли отравила. Потом, кажется, и сама повесилась. Словом, темная история, как и с покушением на Грозного.
-Не знаю чем закончилась,- пожал плечами Илья. Тоже налил себе кофе, вновь сел за квантовый компьютер.- Меня больше беспокоит- не напрасно ли мы летим за 27 световых лет. Что они там за Центр биорепродукции придумали?
-А по мне все равно куда лететь,- поднялся со своего кресла Юра Головин.-Все лучше, чем на Земле от безделья изнывать или по спутникам Юпитера лазать. Надоело, уже всё обсосали. Ну ладно еще, когда командировка в недра Европы, есть что поснимать и суточные хорошие. А если опять по заводам на Каллисто, Ганимеда и Ио...Тьфу. Уж лучше в другие системы. Сколько нам еще?
- Сто раз уже спрашивал,-поморщился продюсер.- Два сна по тринадцать лет. И три дня бодрствования. К следующему вторнику будем. Обратно через червоточину облака Оорта, вернемся в свое время на Земле. Ну, может, с разницей в неделю. Как в прошлый раз, когда летали к Сириусу.
-Ну да,-хмыкнул Головин,- так я и поверил. С Сириуса почти на полмесяца задержались. Прилетели, а у меня уже весь виноград на даче обсыпался.
-У тебя винища и так на сотни лет уже припасено,- засмеялся Плетнев.- Скоро печень менять придется.
Головин самодовольно заулыбался:
-Ну и поменяю, слава богу, наука не стоит на месте. А тебе бы голову заменить не мешало. И почему вы, журналюги, все такие глупые?
Они часто пикировались, но незлобиво. Друзья к этому привыкли и не обращали внимания.
Оператор подошел к компьютеру журналиста, ткнул пальцем в альфу Гончих псов. Палец провалился в желтую пылающую плазму. Увеличил голосом изображение. Звезда начала переливаться синим цветом в оранжевых протуберанцах, вокруг неё стали заметны серые, безжизненные планеты. Рядом- желтый карлик, очень похожий на Чару.
-Гравитация у Сердца Карла очень большая, как бы не притянула,- сказал Илья.
-Тоже мне, специалист,- ответил Юра.- Пусть команда голову ломает, ей за это деньги платят.
Команда корабля- пилоты и техники, находилась в верхнем отсеке. Со съемочной группой телеканала «NN”- «Новости науки» практически не общалась. Все рекомендации телевизионщикам выдавались через бортовой компьютер «Софокл».
-Так и со скуки с вами помереть можно,-вздохнул оператор,вызвав на экран уже Чару. Вокруг нее вращались три планеты. Энона выделялась зелено-голубым цветом.
-Неужели правда, что на ней дышать можно, как на Земле?
-Ну, а как там по- твоему люди живут?- налил себе еще кофе продюсер Вельяминов.
-Откуда я знаю, может, они уже мутанты.
-Атмосферу еще в прошлом десятилетии создали на подобие земной. Какой ты все же занудный, Юра,- поморщился журналист.
-Занудный, не спорю,-охотно согласился Головин.- Вот и расскажи снова что-нибудь интересное. А то скоро опять спать.
-Найди себе в базе интересный сон, закачай в свой чип. Развлечешься.
-Да там ерунда какая-то банальная. В прошлый раз несколько советских фильмов загрузил. За главных героев выступал, такого наколбасил! У меня все актрисы- от Мордюковой до Федоровой голыми бегали.
-Кто бы сомневался. Теперь по Голливуду вдарь,- посоветовал продюсер.
-Скучно всё это,- тяжело вздохнул Юра.- Хочется чего-нибудь необычного.
Вдруг глаза его загорелись.
-Друзья!- подскочил он.- А что если...Меня тоже позабавила сказка про Малюту Скуратова и князя...как его?
-Старицкого,-подсказал Илья.
-Во-во! Хочу узнать, кто дьяка укокошил.
Мысли оператора сразу уловил Петя.
-Желаешь в 16-ом веке теперь во сне покуролесить?
-Почему бы и нет?
-Я бы тоже не отказался,- почесав нос, сказал продюсер. -А давайте, в самом деле, нырнем все трое в Александровскую слободу.
-Александрову,- так ее тогда называли,- со знанием дела поправил коллегу журналист.
-Ну да. Каждый проведет свое расследование, а потом обменяемся впечатлениями. Только заранее нужно сделать себе установку- без глупостей, чтобы все по-серьезному.
-У нас нет программы, которую можно загрузить в мозговой чип.
-Нет, так будет,- хлопнул по плечу Илью Юра.- Запишем твой рассказ на файл, добавим к нему исторических фактов из сети, чтобы не плавать по фамилиям, местам и датам, и каждому загрузим в базу. Ну?
-Да, но всем троим нужно будет выступать в одном образе,- задумался Плетнев.
-Малюты или Старицкого?
-А какой смысл?-округлил глаза Петя.- Я еще со школы помню, что Скуратова убили в январе 1573-го года при штурме какой-то крепости. Мы в любом случае подсознательно будем упираться в тот факт, что царем он не стал.
-Князь Владимир Старицкий!- дал команду «Софоклу» Юра.- Ага...Казнен вместе с большей частью семьи в октябре1569 года...Стоп, здесь сказано- под пытками показал, что через царского повара собирался отравить Ивана Грозного. А по твоей версии, Илья, князь сам рассказал царю о том, что Малюта передал ему коробку с ядом.
-По версии профессора Давыдова. Но факт-то имел место.
-Путаница. Хотя, тем интереснее будет. Так за кого играем?
-Наверное, за стряпчего Губова,- не уверенно ответил сказал Илья.- Он же сообщил царю, что случайную смерть дьяка видел Годунов. Не исключено замешан.
- Хм. Годунов...,- оттянул мочку уха продюсер. Он часто так делал, когда думал.- А потом царевич Дмитрий в Угличе якобы случайно зарезался. Я всегда представлял Бориса, как в опере- в царских одеждах и со скипетром. А он оказывается в Слободе лошадям хвосты заносил. Может, опять твой профессор что-нибудь напутал? Так...ну-ка, дружок, выдай нам про Годунова.
Когда на виртуальном экране появилась информация, все трое внимательно стали ее читать. Первым голос подал журналист:
-Что ж, здесь все сходится. По рассказу Давыдова действие происходит в первый год пребывания Ивана Васильевича в Александровой слободе, то есть в 1566 году. Тогда Борису было 14 лет. Самое место на конюшне. А опричником он стал уже в 18. Профессор не погрешил против истины.
Стряпчего Василия Губова в сети не нашли. Но все сошлись на том, что оно и к лучшему- никаких фактических ограничений, широкое поле деятельности.
- Так кто за кого?- горящими глазами окинул приятелей Юра.
Оба приятеля лишь пожали плечами.
-Ладно, на месте сориентируемся. Все же забавно потом будет сопоставить наши расследования. Чем черт не шутит, мало ли, может, и докопаемся до истины. Вдруг мы невзначай подключимся к Единому информационному полю?
-Юра, давно доказано, что его не существует. Это все домыслы псевдоученых прошлого века,- сказал Илья.
-Не верю я этим ученым,- проворчал Головин.
Он ушел на свое рабочее место и через Всемирную сеть вывел изображение с камер, установленных на его даче в Тверской области.
Сигнал с Земли уже шел с большим, почти суточным запозданием, но Юру это вполне устраивало. Он любовался, как искрят на солнце спелые грозди его черного винограда.

Злой умысел

Почему повара Горыню Смелова прозвали Малявой, он и сам не знал. По его телосложению да и имени, ему больше бы подходило прозвище Гора . Он был огромен, как медведь и такой же свирепый на вид. Но именно на вид, душу он имел добрую и покладистую. При этом обладал острым, поворотливым умом, знал как своего добиться, всегда твердо стоял на своем. И отменно готовил. Особенно славными у него получались калья на капустном рассоле из окуней с белорыбицей, кулебяки с заячьей требухой, печеные лебеди в особенных взварах из только ему ведомых трав и ягод. Ну и, конечно, варенье. Царь обожал варенье, да необычное, из огурцов. Пузатых, в пупырышках, уже с желтыми боками. Этим и подкупил Ивана Васильевича Горыня.
Целовальник Смелов держал небольшую корчму за Белым городом. Во время войны с Казанским ханом мужского народа в Москве почти не осталось, обложили тяжелыми пошлинами. Еле перебивался, не раз писал малявы в Большой приход, чтобы хоть на два рубля в год снизили ему подать. Любил считать монету, обожал её, ничего не скажешь. Может, потому и прозвали его приказные людишки Малявой- всем своими челобитными надоел. А уж когда войско вернулось из Казани- совсем стало невмоготу. Наливай опричникам хлебного вина бесплатно, да еще накорми сытно. Далее еще хуже- продавай водку и крепкий мед только в царских кабаках. А за винный откуп заплати столько, что и на обноски не хватит.
Совсем уж было отчаялся Горыня. Но как-то в его корчму, волею судьбы, заглянул, возвращаясь то ли из Казани, то ли из Астрахани, государь. Как попробовал угощения Горыни, так и растаял, хотя зело был не в духе.
Прошло время. Однажды молодая царица Анастасия захотела отведать чего-нибудь необычного. И Грозный вспомнил о Смелове, велел привести в Кремль. Смекалистый Горыня прихватил с собой целый воз продуктов и напитков. На столовом дворе командовал челядью, как будто здесь обретался вечно. Главный государев чашник и он же повар Иван Прокоп смотрел на него с ненавистью и удивлением. Сам был расторопен, но такого шустрого еще не видал. Кулебяки с зайчатиной и яичный торт в виде Спасской башни понравилась царице, только вот от огуречного варенья она покривилась. Зато Иван Васильевич съел его чуть ли не целую кадку и велел наварить еще.
Так и прибился Малява ко двору, ублажая государеву семью и вареньями, и медовухой, и особым вином Мушкатель. Это было сладкое римское вино, которое Малява настаивал на мускатном орехе с крапивой. Настаивал в холодном погребе на льду по десять дней к ряду, потом выставлял к печке на седмицу и снова в лед. А чашник Иван Прокоп в тот же месяц внезапно умер. Говорили, что от сильного расстройства по причине отстранения от царского стола. Но умирал он неделю и всё это время из его рта шла желтая пена.
В первое время непросто пришлось Горыне, все же не привык справляться с таким количеством столовых людюшек. А ведь царь любил закатывать званые обеды на целый день с сотней блюд, с огромным количеством народа, да каждый раз требовал необычные, диковинные яства. Малява из сил выбивался, но выдумывал, удовлетворяя не только царя, но и гостей.
Теперь, с переездом в Александрову слободу, все изменилось. Пиры прекратились, а государь, облачившись в монашескую схиму, требовал себе простую пищу. Новая же царица Мария имела своего повара и жизнь Смелова стала размеренной и спокойной. Государь пожаловал ему дворянство, разрешил без откупа держать два питейных кабака в Москве- тот, за Белым городом и в Зарядье.
В Слободе, как правило, в последнее время почти ничего не происходило. Царь чуть ли не целыми днями молился, иногда принимал людишек из разных приказов. Некоторые из них- Разрядный и Посольский уже переехали сюда из Москвы, но находились они за кремлевскими стенами, в посаде.
А тут произошло неслыханное- примчавшийся из Разбойного приказа Тимофей Никитин напоролся на свой собственный кинжал. Конечно, с кем беды по глупости не случается, но дьяк-то прискакал по какому-то срочному делу. Орал тут на весь двор- « Желаю немедля к царю!» Ну да, замухрышка выискался, «желаю», да еще «немедля». Обожди пока государь сам соизволит позвать. Велено было Тимошке на летней кухне переждать- там, где опричники и стрельцы из поместного ополчения кормятся за одним большим столом под лыковым навесом. Малява тогда в пекарне находился. Хоть и готовил еду для Темрюковны её повар, тоже из Кабарды, злой как собака Абу, но сладкие пироги она просила печь только Маляву. И вдруг дикий крик.
Выбежал из пекарни Смелов весь в муке и меде, а у стола дьяк валяется с кинжалом в груди, ногами дергает, хрипит. А рядом Бориска Годунов с конюшни. Увидал повара и тут же кинжал из Никитина выдернул. Кровища из того фонтаном, всю скамью залила.
-Что ж ты наделал!- в ужасе закричал Малява.
Бориска поворотил на него свое смуглое, с большим крючковатым носом лицо. Его темно-карие, несколько раскосые, как у татарина глаза, были абсолютно спокойны.
-То не я, Горыня Михайлович, он сам себя зарезал.
-Как так?
-За водой я на пруд лошадям ходил,- Борис кивнул на полные ведра у стола.- Он еще пошутил надо мной- что, говорит, парень, похмелье мучает? И заржал сам, как конь. А когда вертался, гляжу дьяк ножик свой в кружок на земле бросает. Кинжал не острием, а рукояткой воткнулся. Он пошел к нему и оступился. Прямо на лезвие и напоролся. Перевернул я его, а он, вон, уже только булькает.
-Булькает,- передразнил Малява.-Теперь готовься к избе пыточной. Кто тебе поверит. Дьяк-то сломя голову к царю мчался, донесение, видно, важное имел.
-Ну-у, дела ёндовые...,- сказал, появившийся за спиной повара стряпчий Василий Губов.
Оттянул дьяку уже тяжелые вики, пощупал ладонью под подбородком. Выругался. Затем начал его обыскивать. На стол кинул монеты ( одну, вынутую изо рта дьяка, незаметно сунул в карман), мушкет, мешочек с солью. Более ничего не найдя, направился к его коню. В мешке под седлом с метлой тоже ничего особенного не нашел- ржаная лепешка, да фляга с водой. Три раза свистнул. Тут же прибежали охранные кромешники.
- С этих двоих глаз не спускать! Тело в ледник.
А вечером, когда закончилась осенняя снежно-дождевая круговерть и уже зазвонили к вечерне, стряпчий пришел к Маляве.
-Разговор серьезный есть.
-Ну, выкладывай,- насторожился Горыня. Он не любил Губова. Все людишки, слишком близкие к царю, опасны. Сам-то Малява, хоть и пользовался расположением государя, ближним человеком не считался. И был очень рад тому- чем теснее к огню, тем жарче становится, так и сгореть недолго. Это он прекрасно знал, как повар.
-Не здесь. Приходи вскорости в кабак, что на окраине посада.
- В тот, где на двери висит отрезанная башка бывшего целовальника Хомки?
-Да. Вишь, вором оказался, кромешники не сдержались.
-А ежели не приду?
-Дурнем будешь. Свою выгоду упустишь.
Малява, перебравшись вместе с государевым двором в слободу, хотел прибрать к рукам эту корчму. Вернее, сделать целовальником своего двоюродного брата Акима. Но так как все питейные заведения теперь стали государевыми, без согласия Ивана Васильевича было не обойтись. Когда царь услышал просьбу повара, ухмыльнулся:
- Я с местничеством и кумовством бьюсь, для того и опричнину создал. А ты хочешь, чтобы ради тебя я великое начинание предал? Что ж, бери кабак, а я сейчас же пойду сдамся кромешникам, пусть меня за измену пытают.
-Что ты, государь!- упал в ноги Ивану Малява.- Прости блудяшку неблазного.

В темном, затхлом кабаке, пропахшем гнилой капустой и перегаром, гуляла стрелецкая десятина из мордвин, казаков и татар. В углу, у двери в кабацкий погреб, были сложены их пищали. Они то спорили, почти до драки, то обнимались, говоря на самых разных диалектах, при этом прекрасно понимая друг друга. Пили крепкое хлебное вино, которое после начала Ливонской войны, на польский манер стали называть водкой, закусывали рыжиками и кашей. Десятник, выделявшийся особым, сложновытканым узором на синем кафтане, пытался привлечь к себе внимание, произнести что -то значимое, но на него никто не обращал внимания. Каждый раз после неудачной попытки, он укоризненно тряс головой и, раскачиваясь не некрепких ногах, опускался на лавку.
Когда вошел стряпчий Губов, один из стрельцов случайно выплеснул на его синие дорогие сапоги кружку с вином. Хотел было схватить нахала за шиворот и дать в морду, но передумал- не для того пришел, чтобы норов показывать. К Василию тут же подскочил целовальник Дементий, расторопно протер ему сапоги тряпицей, подпихнул локтем неуклюжего стрельца:
-Ну, басалай, уймись, не видишь кого мараешь!
-А что?- уставился мутным глазом стрелец на стряпчего. Вроде признал, а вроде и нет. На всякий случай кивнул, молча сел за стол.
-Водки? Рыжиков? Бараньих желудков? Прогнать бездельников? Московские стрельцы рядом, в момент этих вышибут, -кланялся кабатчик.
-Не надобно, позову,-ответил Василий.
Он прошел в дальний угол избы, где за массивным, потрескавшимся столом его поджидал Малява. Одет он был в черный груботканный балахон, завязанный тесемками под самым подбородком. На голове глубокая войлочная шляпа, какие носят местные крестьяне.
Вот ведь вырядился, -усмехнулся про себя Василий. -Прям лазутчик короля Сигизмунда Августа.
Перед Малявой стоял штоф то ли с медовухой, то ли с водкой и одна кружка.
На мою душу ничего не заказал, жаден как бес,- отметил стряпчий.
-Закуску себе что ли бы попросил,- сказал Василий.
-Зачем звал?- не поднимая глаз, спросил Горыня.
-Я тоже не люблю пустых слов.
Подозвал, глядевшего на него собачьими глазами целовальника, велел принести полштофа водки.
-Гороха с баранинкой, грибочков?-согнулся перед Губовым кабатчик.
Василий был в силе, единственный человек, которого так долго, почитай три года, держит при себе стряпчим царь. Прежних давно уже вороны склевали. Все это в слободе знали, опасались Василия Губова и за то не любили. Поговаривали, что Васька тайно ублажает похотливую Марию Темрюковну. Благодаря тому и держится. Однажды слух докатился до царя. Тот без слов огрел Василия посохом, поднес кинжал к правому глазу:
-Истину ли сказывают про тебя, вымесок?
Василий собрал волю в кулак, знал- ежели дрогнет, точно конец. Спокойно ответил:
-А тебе что? Ты ведь Федьку Басманова привечаешь. Уж лучше пусть Мария со мной утехам придается, нежели с черкесами али татарами. Потомство хоть русское народится. Глядишь, нового царя настрогаем.
Государь оторопел. Такой дерзости он не ожидал. Да, разум терял от черных кудрей Федьки и его белых, тонких, как у девицы, рук и шеи. И в деле смыслит. Это он, Басманов, через своих родственников Плещеевых, уговорил Земский собор продолжить войну с Сигизмундом. И впрямь, с Балтийских земель дань знатную собирать можно, с наших то что возьмешь...? Никто ить не видал, как он с ним милуется. Только этот бес Васька знает. Нос длинный, как у ежа. Ишь, разошелся, осмелел, болдырь.
Потом вдруг расхохотался, отбросил кинжал:
-Смотри у меня. И тебя и Машку велю в пруду утопить. Блудлива княжна Кученей, да умна. Хоть и не люба, но нужна. Пока. От тебя все одно не потерплю....Ишь вздумал государя дурить...А Федька так, забава, не тебе нос совать, отрежу.
Василий зло взглянул на целовальника:
-Будешь надоедать, за вино денег не дам.
То ли пошутил, то ли правду сказал. Кто его знает.
Дементий сразу растворился в темном смраде корчмы, как тать перед крестом. Через мгновение принес полштофа и вновь скорее прочь. Пугливы были дворянские дети, державшие теперь царские кабаки. Всё ведь лучше водкой опричников и стрельцов поить да деньгу немалую зашибать, нежели в военных походах вшей кормить.
-Ну, а теперь слушай меня, Горыня,- назвал повара Василий по имени.
Тот хрюкнул, отхлебнул из кружки вина.
- Войне с ляхами и литовцами конца и края нет. Знаешь ведь, что Собор приговорил не уступать противнику «Ливонские земли городов». А наш царь Московский и всея Руси Иван Васильевич собрался... бежать к королеве Елизавете. Разумеешь?
-Разумею,- спокойно, ни чуть не удивившись ответил повар.- Не у тебя одного уши имеются. Все об том уже знают, письмо надумал писать.
- И что тогда будет, ежели убежит?
-А я почем знаю? Думные бояре князя Владимира кликнут али сына Ивана. Земские-то за князя.
-Тебе все одно? Вон, при Иване Васильевиче-то как бока отъел, а кому ты будешь опосля нужен! Или надеешься государь тебя с собой к англам возьмет?
-Да чего от меня надобно-то?!- вскричал Малява и задел широким рукавом штоф. Он с грохотом упал на грязный пол, разбился. Целовальник у стойки вытянул голову. Василий наполнил кружку повара из своей бутылки.
-Думаешь, почему царь всякие несуразности творит? Болен сильно.
-Болен? Чем?
- Хмарь бесовская напала. Загниванием крови страдает.
-Господи, сохрани,- мелко перекрестился Малява. - А тебе откуда вестимо?
-Лекари венецианские государя тайно навещали. Оставили зелье целебное. Но царь наотрез отказывается его принимать. Отравят, говорит, латиняне. Вот.
Василий вынул из камзола серебряную коробочку, положил на стол.
-Здесь порошок чудодейственный, который вылечит царя и вернет ему разум. Последняя надёжа.
-Отчего же уверен, что не отрава?
-Сим зельем уже вылечили Шуйских, Голициных и Вяземских. Давно бы уже пропали. Получишь 50 рублёв, ежели каждый день будешь тайно подсыпать сей порошочек в еду Ивану Васильевичу.
-Та-а-ак,- протянул Горыня и надолго задумался.
Наконец поднял на Василия свои тяжелые, в красных прожилках, медвежьи глаза.
-По-о-онятно. Все понятно.
-Что тебе понятно, пехтюк?
-А ежели сейчас опричников кликну? На дыбе будешь червем извиваться. Ведь не иначе, как Ивана Васильевича извести решили. Злой умысел сотворили.
-Фовань ты глупая, к чему мне своего благодетеля изводить? И стал бы я тогда с таким дурнем как ты связываться? Говорят тебе зелье целительное.
-Целительное, говоришь? Ну, ладно.
Малява взял в руки коробочку, внимательно осмотрел со всех сторон. Открыл и вдруг отправил щепотку серого порошка себе в рот.


Допрос

Иван Васильевич влетел в пыточную избу, как будто за ним гнались собаки. Находилась она сразу за задними воротами Александрова кремля. По началу проказников ломали в подвале Покровской церкви, но митрополит Филипп воспротивился- «что же кровь-то лить там, где богу молимся!» Пришлось строить пыточную снаружи. Назвали Разбойным приказом, хотя фактически он вместе с дьяками и подьячими пока находился в Москве. Оттуда и прискакал Тимофей Никитин.
Бориска Годунов и его дядя Дмитрий сидели на лавках со связанными сзади руками по разным углам. Посередине просторной избы, пахнущей еще свежей сосной, был поставлен стол дознавателя, за которым разминал желтые пальцы заплечных дел мастер, опричник Петр Хомутов. Над ним- круглая балка с перекинутой через неё веревкой. Внизу- не оструганное бревно, чтобы привязывать к ногам воров. Он вертел в руках кинжал с костяной рукояткой, которым якобы случайно зарезался дьяк Никитин.
Хомутов не применял каких-то особенных пыточных приспособлений. Обычно использовал длинную плетку с тремя крючками на концах, вымоченную в водке. В редких случаях- чугунок с крутым кипятком или железный веник. Но почти все изменники и колоброды, подвешенные на дыбе, уже после первого или второго «уговора» кнутом развязывали свои языки. Попался, правда, один крепкий- дворянин Иван Спорый- хотел к Сигизмунду сбежать, предупредить, что Грозный собирается в очередной раз двинуть войско на Вильно. Выдержал Ванька аж семь ударов, а потом, в кровавых соплях, и сознался. Выдал всех своих подельников, в том числе и трех дочерей пяти лет отроду. А также приплел Федьку Басманова и Марию Темрюковну со всей её дворней. Пришлось утопить поскорее с глаз долой в пруду слободском вместе с его девками. Жену на кол посадили только через седмицу, так, на всякий случай.
Государь подошел к печи, где томились на углях железные прутья в виде веника, приложил к ней ладони. Что-то мерзнуть в последнее время стал. На дворе хоть и снег, но тепло. Не иначе, уже отраву подсыпали. Он ждал Ваську Губова, который встречался в кабаке с поваром Малявой. Согласится на измену али нет?
Идея предложить яд Маляве в виде целительного порошка для царя, принадлежала Василию. Стряпчий ввалился без приказа в келью собора, когда Иван Васильевич беседовал с братом Владимиром Андреевичем.
-Надобно этот порошок Маляве передать, посмотрим что творить станет,- выпалил он.
-Подслушиваешь, пес?
-Он дело говорит,- остудил гнев царя Старицкий.
-Только князю это делать не следует,- продолжил скороговоркой Губов.- Узнают служивые и жильцы, все переврут. Сейчас земство будоражить ни к чему. Я повару и предложу.
-К чему тогда о целительном снадобье сказывать?- сдвинул брови Иван.
-Малява, конечно, не поверит, что зелье пользительное и ежели возьмет...
- Ну, повесим его за ребра. А дальше? Не он же злодейство удумал. Малюта, сучий сын, живьем в землю закопаю.
- Ежели повар окажется облуднем, себя на будущее убережешь,- ухмыльнулся князь.- Еще один прыщ выдавишь. Тебе же забавно это делать.
Глаза царя зло сверкнули. Не хватало прямо сейчас ссоры,- подумал Губов, а потому поспешил сказать:
-Есть задумка, государь. Но позволь сначала первую хитрость исполнить.

Царь так долго держал руки на горячих камнях, что обжегся. Схватился пальцами за уши, втянул воздух сквозь редкие зубы. Оправил пегую, короткую бородку, такую же, как и у его главного теперь врага Сигизмунда, прошел к столу заплечника. Не глядя опустился на стул рядом и тут же подскочил, охнул. Сиденье оказалось утыканным острыми гвоздями. Отпихнул ногой, второй стукнул по крепкой ляжке Хомутова. Тот подскочил, испуганно выкатил глаза:
-Что, что, государь?
Покряхтев, Грозный жестом велел освободить место за заляпанным чернилами столом, сел. Пред царские очи опричник тут же притащил обоих Годуновых, бросил на пол у стены. Царь внимательно их оглядел.
Обычно Иван Васильевич имел удивленно-печальный взгляд, как будто он постоянно дивился несовершенству мира и по поводу этого несказанно страдал. Теперь же глаза его были полны лишь любопытства- как эти тщедушные людишки посмели против него что-то замыслить? Так смело и дерзко, под носом у преданных опричников, совершить кознодейство! Преданных? а преданны ли? Никому верить не потребно, даже себе, а уж другим и подавно.
Борис и Дмитрий оба были худы и желты узкими лицами. Похожи на братьев-близнецов, только разного возраста. Старший Годунов- наполовину сед, без бороды, начисто брит, как немец. У юного еще только начали пробиваться под носом усики. Глаза и у того и другого сургучовые, с небольшим татарским раскосом. Но у Дмитрия пустые, наполненные ужасом, у Бориски же умные, неподвижные, даже с некоторым вызовом. Крепкий орешек,- подумал государь. - Жаль, ежели вором окажется. Такой человечек может быть зело полезен.
Царь взял кинжал, внимательно его осмотрел. Потрогал резную рукоять, сжал в кулаке. На ладони под большим пальцем появилась вмятина от выпуклого узора в виде головы то ли рыбы, то ли какого-то зверя. Ежели с силой воткнуть в человека через защитницу, непременно останется царапина или синяк.
-На Тимошке кольчуга была?- спросил он заплечника.
-Нет, государь, только кожаный доспех из пластин. Меж них клинок и вошел,- сразу догадался Хомутов о чем ведет речь царь.
-И глубоко вошел?- обратился теперь Иван Васильевич к Борису.
-По самую рукоять,-четко, не отводя взгляда, ответил юноша.
-Руки покажи.
Царь не поленился, встал, внимательно их осмотрел и даже ощупал. Ничего на ладонях не было, кроме небольших мозолей. От дровяного колуна или от ведер с водой, понял государь.
-Зачем же ты, молодец, Тимошку убил?- взял царь Бориса за подбородок.- Он ить мне важное донесение вёз. Видно, враги супротив меня чего-то замыслили. А теперь и не знаю что.
-Не убивал я приказного дьяка, государь,- твердо ответил Борис.-Твои враги- мои враги. Коли сомневаешься, возьми мою жизнь.
-Щедро,-ухмыльнулся Иван Васильевич, а сам подумал,- ишь ты, шустрый какой. Приятный. Окажется ни при чем, приближу. Федька Басманов ему из ревности , правда, очи карие выцарапает, ха-ха. Вон какие очи. Ух!
-Не убивцы мы!- вдруг дурным голосом завопил Дмитрий и пополз к царю.
Тот отпихнул его ногой, второй с размаху ударил в лицо. Из носа жильца Годунова брызнула кровь, попала на черную накидку царя. Это его жутко разозлило. Кивнул Хомутову.
Опричник тут же лихо продел веревку меж связанных рук Дмитрия, тяжело ударил в грудь, крутанул ворот дыбы. Суставы в плечах Годунова затрещали, он судорожно стал бить мысками сапог по полу.
Высоко Петр его не поднимал, закрепил веревку на шкворне, разорвал ему рубаху. Отошел, примерился пятипалой плеткой с когтями. Два раза размахнулся, на третий стегнул.
Бедняга сначала закричал, потом завыл. На спине и боку появились кровавые полосы, будто тигр подрал. После второго удара Дмитрий уронил голову на грудь. Хомутов опять примерился, но царь его остановил:
-Дай-ка я, разохотился.
Вынул из печи раскаленный веник, встряхнул, подошел к Дмитрию. Тот поднял голову, но увидев красные прутья, опять бессильно её свесил.
-Не перестарался, Петька?
-В самый раз. Ну, сказывай, собака, об чем тебя царь спрашивает!
Иван Васильевич пока ни о чём Дмитрия не спрашивал, но тот замотал головой, поднял глаза. В них читалась тоска, боль и готовность на всё.
-Ты, жабий выводок, подговорил своего племянника думного дьяка изничтожить? Какая была в том корысть?
Дмитрий разинул рот, попытался что-то сказать, но вместо слов раздался хрип.
-Нет, все же перестарался, заплечник. Надо его веничком освежить.
Зашел несчастному за спину, встряхнул прутьями. С них посыпались искры и окалина.
- Не надобно,- тихо произнес Борис.- Оставьте дядю. Я убил думного дьяка.
-Вот как,- остановился царь.- И ради чего же?
Борис на некоторое время замолчал, наконец, произнес:
- Он меня обругал. Грязным татарником назвал.
-И ты сразу его же кинжалом и пырнул?
-Да. Ломайте меня на дыбе, а Дмитрия оставьте.
Царь задумался.
- И как же ты его зарезал? Ну-ка, Петька, развяжи его.
Когда Хомутов выполнил приказ, государь протянул Борису кинжал. Тот взял его в обе руки, расставил ноги, замахнулся с головы, сделал выпад.
-Где доспехи дьяка?- повернулся Иван Васильевич к опричнику.
Вскоре холопы притащили из холодной, где находился труп Никитина, его верхнюю одежду. Хомутов протянул доспех, состоящий из длинных кожаных пластин, сшитых жилами. Они полностью закрывали грудь.
Царь разложил окровавленную защитницу на столе, долго осматривал.
- Значит, размахнулся и вонзил?- снова обратился он к Борису.-Кинжал держал ровно или боком?
-Ровно.
-Верно помнишь?
-Верно.
-Поди сюда. Вот гляди- ни одна из пластин не повреждена. Выходит, с первого раза попал между ними.
-Выходит.
-Но ежели бы ты ударил, как показываешь, они были бы порезаны. Клинок-то вон какой широкий.
Борис молчал, но взгляда при этом не опускал.
-Эх, буслай болотный, врать не научился. Дядю выгородить желаешь, вместо него смерть принять не чураешься.
-Отпустите Дмитрия, я виновен. Меня пытайте. Дяди тогда вообще в слободе не было, он в селе мясо собакам покупал.
Хомутов кивнул:
-С Гришкой Чумным с псарни, где Димка обретается, и двумя опричниками.
Государь обошел Бориса, оглядел того с ног до головы. Хотел было приложиться железным веником по невозмутимому, но очень привлекательному лицу. В последний миг передумал.
-Твои вздорные слова, Бориска, тебя еще большим вором делают. Ежели бы я тебе поверил, то истинных проказников не установил, а значит, они по-прежнему угрожали бы мне. Оговорил себя, сознавайся!
-Оговорил, государь, дьяк сам на тесак напоролся. Отпусти Дмитрия.
Царь постоял немного, раскачиваясь на высоких каблуках (схиму-то носил, но сапоги предпочитал богатые), потом швырнул в угол раскаленный веник. Там что-то задымило, вспыхнуло. Опричник бросился тушить.
Сплюнув, государь вышел из избы. За ним почти тут же выскочил Хомутов.
-Что с этими-то делать? Запытать до смерти, али для казни публичной приберечь?
-Кровопийца ты и есть кровопийца. Малец за дядю живота готов был лишиться, теперь и за меня его не пожалеет. Мне такие людишки потребны. Бес с ним, с дьяком. Разберемся. Дмитрия к лекарю Руперту отвести, пусть травами и мазями отходит. А Бориске скажи, чтобы завтрева по утру ко мне заглянул. И чтоб ни одна душа об том. Понял?
-Уразумел, государь.
Иван Васильевич направился не в Покровскую церковь на молебен, а на столовый двор. В этот час там никого не было- ни кромешников, ни стрельцов, ни жилых. Губов уже показывал ему место, где нашли труп дьяка- со стороны конюшни, под навесом.
Обойдя вокруг трапезного стола, который от косого мелкого дождя был совсем мокрый, царь нагнулся возле лавки. Поковырял носком землю, почесал под бородой. Прибежала какая-то кривобокая собака, попыталась там же поднюхаться. Государь отогнал ее прочь, вновь принялся внимательно осматривать все у скамьи. Вдруг глаза его сверкнули, сузились. В комке жирной земли что-то блеснуло. Нагнулся, поднял. Это была позолоченная пуговица от кафтана. Такие носили сокольничьи, печатники, думные дьяки. На ушке пуговицы остался пучок ниток. Приблизив пуговицу к глазам, царь удовлетворенно хмыкнул- она была не оторвана, о срезана.
Еще несколько раз обошел стол. У крайнего столба, в желтой траве нашел серебряную московку, какими теперь платили кромешникам и прочим служивым. Те, конечно, охотнее брали новгородки, что равнялись двум московским денгам, но где на всех их напасешься! Казна почти пуста. Московки-то приходится рубить из тех запасов, что в Астрахани взяли. Ох, горе... Иван давно мечтал потрясти жирный Новогород, совсем заелся, от жира лопается. А подати зажимает. И что будет, ежели Рюриков град вообще полякам поклонится? Вот ить народец! При деде пятки лизал Казимиру- «...А держать тебе, честный король и князь литовский, Великий Новгород в воле людей вольных...»Тьфу! Теперь вот Сигизмунду собираются продаться.
Иван вдруг стало жарко. Содрал с себя схиму, протер монету о рукав желтой ферязи из персидской тафты, которая была под ней. Черт бы побрал это монашье облачение, чего грехи замаливать, когда все равно не замолишь! Вся спина от власяницы ужо болит.
Денга отбросила луч выглянувшего солнца. Показалось, что сабельник на ней взмахнул своим клинком. Иван сжал монету в руке, скорым шагом вернулся в пыточную избу. Там все так же на дыбе висел и стонал Дмитрий, в углу с остановившимся взглядом сидел Борис. Заплечник что-то шкрябал пером на пергаменте. Царь схватил со стола кафтан дьяка Никитина, перебрал в руках, оглядел.
Найденная пуговица была от него. Срезана напротив дыры в кожаном доспехе. А отверстие в кафтане- чуть левее, у основания застежки. Значит, кинжал не резко вошел в дьяка, а еще успел поелозить под нагрудником.
Подхватил подмышку одежду и защитницу Никитина,ни слова не сказав, вылетел из избы.
У холодной стрельцы играли в кости. Увидев царя, подскочили, выронив медные монеты, опрокинули штофы с вином. Иван показал им кулак, но бить не стал, хотя те уже приготовились к оплеухам- Иван иногда любил сам поучить нерадивых холопов- на службе знай дело, а не развлекайся.
Оказалось, ключа от ледника у них нет, его унес староста Бакланов. Пока ключника искали, государь смирно сидел на низкой колоде у сарая, думал о своём. «Бориска врет, не иначе. На крюках подвесить? Тверд, как камень, ишь за дядю вступился- «мучайте меня, а его оставьте!» Дерзок, упрям, такой далеко пойдет. И что проку, ежели его изломать? Закроется, не выдаст подельников. Так и останется жало не вырванным. И, главное, кто этот змий? Или клубок змей? Димка жалок и ничтожен, не его это заговор плести. Неужто в самом деле Малюта? Нет. Не настолько прост Гришка, чтобы головой в омут. И яд ведь пустой братцу подсунул».
Накануне Иван велел отловить несколько бродячих псов. Лично скормил им мясо с «отравой». Так те ни сразу не сдохли, ни потом. А ведь будь зелье злым, замедленным, в другой раз уж и не притронулись бы. Проверено.
«Значит, Малюта решил подставить князя Владимира. А потом поведать мне, что тот поддался его хитрым уговорам и взял яд для моего умерщвления. Смышлен. Хитер. Сначала Старицких моими руками извести, потом сына Ивана и под конец Шуйских. Хотя нет, Шуйские ему пригодятся. Как он еще с Рюриковичами породниться сможет? Опосля Володьки и Ивана Гриша Бельский возьмется за меня. Что ж, сие понятно. Но для чего думный дьяк Тимошка прискакал в слободу сломя голову? Что хотел сказать или показать? Кто его убил? А Малява молодец, не поддался. Как Васька Губов сказывал, тот в кабаке, выслушав его байку о чудодейственном целебном средстве для государя, взял да и засунул его себе в пасть. Ха-ха. Или Малява тоже лукавит, и он знал, что яд не настоящий? Ух, голова скоро лопнет от них от всех. Убегу к королеве. Но прежде дознаюсь, кто это бесчинство супротив меня учинил. Ну ладно я, грешный, упырь кровавый. На Россию замахнулись, на Русь святую! Изведут меня, кого посадят? Коклюшника, выжигу какого-нибудь. Не иначе, и впрямь из Шуйских. Весь их род на лжи держится- видите ли от второго сына Александра Невского пошли, а потому старшая ветвь, по сравнению с московской. Так долго верещали, пока их не задвинули. А теперь, представься случай, опять заголосят. А ить, как ни крути, имеют право на престол, ежели угаснет московская династия. Государство погубят дедом Иваном да царицей Софьей собранное, и себя на веки вечные проклянут. Везде тьма и смрад настанут. Но не бывать этому!»
Прибежал запыхавшийся староста, стал истово кланяться царю. Тот вырвал у него связку ключей, отпихнул. Сам отворил замок, сдвинул лязгающий засов. Швырнул ключи в физиономию Бакланова. Староста схватился за щеку, но не издал ни звука.
-Показывай дьяка,- велел царь.
Староста побежал по скользким ступенькам, крикнул из темноты стрельцам:
-Чего стоите, олухи, огня несите!
Под светом трех факелов, Иван принялся осматривать голое, желтое как китайская бумага тело дьяка Никитина. Ровная рана от кинжала находилась прямо под левым соском, там где сердце. Рядом- неглубокая, с полпальца величиной царапина. На лбу уже почерневшая шишка.
-Шелом на дьяке был?-спросил государь, с трудом разжимая кулаки Никитина.
-На седле висел,- с готовностью ответил староста.- Лбом-то он, видать, когда свалился ударился. А стряпчий Василий у него деньги забрал.
-Знаю, не трезвонь. Камней-то на столовом дворе нет. Земля одна мягкая.
-Мягкая, государь,-поддакнул Бакланов.
-Как же он тогда шишку набил?
-Не знаю, может, о край стола.
-Споткнулся, об стол башкой, а потом ровнехонько на кинжал?
-Так, видно.
-Коломесь дурной, тогда бы лезвие не вошло прямо, а рана ровная.
-Ровная, государь.
-А это что?
На разжатой ладони и пальцах дьяка были глубокие порезы.
-Где кинжал?
-Кинжал!-завопил староста.
Стрельцы побежали в пыточную избу и вскоре принесли обоюдоострый клинок Никитина, который ему подарил сибирский посланник.
Иван приложил лезвие к ладони дьяка. Ухмыльнулся.
-Видишь?
-Вижу. Что, государь?
- Перед тем, как клинок вошел Тимошке в грудь, он за него хватался. Ежели бы дьяк на него свалился невзначай, то он не успел бы этого сделать. Уразумел?
-Уразумел, государь.
Царь резко повернулся, пошел к выходу. За ним расторопно побежали стрельцы с факелами. Теперь ему было совершенно ясно, что думного дьяка убили. А Бориска врет.
На утро слобода узнала, что государь Иван Васильевич сильно занемог. Эта весть быстро долетела до Москвы и застала Малюту Скуратова, когда он, наконец, въехал с войском в Белый город. Известие сильно удивило и напугало Григория Лукьяновича. Ведь в коробице, которую он передал князю Старицкому был совершенно безобидный порошок- порох с мукой. А еще, как обухом по голове, когда он узнал, что в Александрове внезапно преставился думный дьяк Разбойного приказа Тимофей Никитин. В очередной раз схватил Бакуню за грудки:
-Всё ли сделал, как я велел?
-Молю тя, Григорий Лукьянович, - с испугу обронил тиун присказку хозяина.- Передал твое письмо дьяку ночью на Яузе, никто не видал.
-Ну, а до того, как с ним встренулся, как об том договорился? Надеюсь, в приказ не препирался?
-Обижаешь, Григорий Лукьянович. Мальчонку- сбитенщика за полушку нанял, научил, чтоб передал Никите, что его в темень у Лихой заставы ждут.
-Отчего же тогда Тимошка подох?
Бакуня развел руками:
-Так, видать, на роду написано.
-Дурень!-оттолкнул тиуна Малюта.- Попало ли письмо к царю, вот и ломай теперь голову. И от чего он занемог?
- На Торговой площади сказывают, ужо Филипп государя причастил, отходит.
-Да-а. Неужто князь Владимир порошочек подменил? Во, беда-то! Или не беда?
-Чего?
-Не напрягайся, лопнешь. И что с князем Старицким?-вслух рассуждал Скуратов.- Ежели письмо дошло до Ивана, то тот в Александрове под замком, а ежели...
-Чего ты гадаешь, Григорий Лукьянович, как девка перед рождеством. Здесь князь, под Москвой, в Воробьевой слободе, у сродственников.
-Откуда знаешь?- выкатил глаза Малюта. Его часто поражало то, что тиун ведает всё, что творится кругом. Ценил в том числе и за это.
-В Москве сорок много, на хвосте приносят.
-Та-ак,-протянул Скуратов и даже дернул себя за бороду.- Прям Гандикап.
-Ты же в шахматы не умеешь,-заржал Бакуня.
-Внимательный очень. Пасть закрой. Седлай лучше.
Перед сумерками, когда по Москве уже начали расставлять сторожевые рогатины, Малюта вместе с верным Бакуней, отправился в Воробьеву слободу. 15.12.2016

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.