Убитая совесть 11

Виктора Силина, десятилетнего мальчишку, приняли в пионеры 22-го апреля 1964-го года в небольшом волжском городке. Сын руководителя подразделения на одном из градообразующих предприятий, он окончил институт, женился и какое-то время работал на заводе под покровительством отца. Но в лихие девяностые заработки упали, и пришлось Виктору идти начальником цеха на фанерный завод, который процветал, продавая свою продукцию за рубеж. Однако бандиты из местной ОПГ обложили предприятие данью – заставили платить за «крышу», договорившись с руководством о том, что сами они будут сидеть на проходной в качестве охранников.

Глава 11. Силин – начальник производства, затем директор; главный энергетик и его жена Катя; стиль руководства директора; Штольц в роли главного инженера.
1.
Фанерный завод был на подъёме. Генеральный директор радостно потирал руки, баржами отгружая продукцию в страны дальнего зарубежья. А в обратном направлении на банковский счёт предприятия непрерывным потоком текли зелёные бумажки с портретами американских президентов. Денег хватало на всё – на новые станки и оборудование, на зарплату рабочим, на бандитскую «крышу», на взятки областным и московским воротилам, чтобы те не ставили палки в колёса, а наоборот – искали новые рынки сбыта.

Открыли вспомогательные производства – мебельное, ДСП, площадку по распиловке брёвен и многое другое. Отметив образцовое состояние цеха, которым руководил Силин, Генеральный предложил ему возглавить весь процесс выпуска фанеры, значительно увеличив зарплату. Конечно, Виктор согласился, нимало не заботясь о судьбе своего предшественника, которому без обиняков предложили искать новую работу. И вообще, с кадрами проблем теперь не было. На больших заводах платили копейки, поэтому появилась уникальная возможность привлекать на разбогатевшую «фанеру» лучших специалистов города.

Дорвавшись до власти, наш герой все свои усилия направил на максимальную оптимизацию производства. Ещё бы! Теперь его личный заработок напрямую зависел от количества и качества выпускаемой продукции. А денег, как известно, много не бывает. Тем более – для такого прожжённого дельца, каким он стал к середине девяностых. Не стесняясь, Силин увольнял мастеров и рабочих за малейшую провинность, активно принимал новых, пытаясь найти лучших.
Он регулярно обходил производственные цеха утром и вечером, когда одна смена сдавала дела другой. Следил, чтобы станки не останавливались ни на минуту даже в пересменок, чтобы фиксировались все простои оборудования с указанием виновных, а уж за невыполнение нормы наказание следовало неотвратимо, будто удар молнии.

Два раза в день проводились планёрки, на которых мастера отчитывались о проделанной работе. Однако это были не обычные совещания, а настоящие судилища, которых боялись – до слёз, до дрожи. Неприкасаемых здесь не было. За малейшую провинность Силин тут же, не отходя от кассы, лишал виновных определённой части месячной премии. И зачастую к концу отчётного периода у злостных нарушителей набиралось до 100% вычетов и даже более. В этом случае человек, попавший под раздачу, лишь ехидно улыбался, тихо радуясь своей безнаказанности и сожалея о потерянных деньгах. Ведь премия порой вдвое превышала основной заработок.

Одни, особенно женщины, сильно переживали, иногда даже плакали, а другие относились ко всему происходящему с юмором:
– Что, десять бутылок водки зажилил у тебя начальник? Плюнь, здоровее будешь, да и мужик твой не сопьётся, крепче по ночам обнимать станет, – балагурил разбитной мастер, премия которого регулярно подвергалась усекновениям. – Деньги – зло. У Силина их много, вот поэтому он и звереет. Это ж надо, сказал недавно, что ночью плохо спит, если днём никого не накажет. Кощей недорезанный! Ну, а мы с тобой люди простые, весёлые, нам его богатств не надо. Пущай подавится! Ну вот, улыбнулась, слёзки просохли, так-то оно лучше будет!

Потогонная система, в основе которой лежал страх потерять деньги, лишиться работы, заставляла человека крутиться, будто белка в колесе. С её помощью Силин добился высочайшей производительности труда. Ремонтники буквально летали от станка к станку, вполне обоснованно опасаясь за целостность своей премии. Ведь любой простой оборудования от пяти минут и более фиксировался в журнале, разбирался на планёрке, и по нему тут же делались оргвыводы.
Главным инженером Виктор поставил своего проверенного телохранителя – бывшего зека Штольца – дотошного, исполнительного и вездесущего, будто был он настоящим немцем. Ремонтные службы стонали, но выполняли все его требования. Слесарь, электрик не имел права присесть ни на минуту, занимаясь обходами оборудования, восстановлением запасных двигателей и механизмов. Каждый должен был отработать свою зарплату – всю, до последней копейки.

2.
Руководство страны в очередной раз озаботилось развитием частного предпринимательства, кооперативного движения, предоставив мелким конторам большие налоговые льготы. Но, как обычно, эта инициатива привела не к буму мелкотоварного производства, а лишь к увеличению доходов спекулянтов и тех, кто занимался отмыванием денег через фирмы-однодневки. Однако Генеральный, идя в ногу со временем, разбил свой завод на несколько частей и зарегистрировал их под видом кооперативов, тем самым значительно сократив выплачиваемые в казну налоги.

Так Виктор Силин стал директором фанерного производства – фактически хозяином нескольких цехов. Счёт в банке, на котором лежала сумма с большим количеством нулей, подтверждал это. Правда, Генеральный в любой момент мог отыграть назад, предусмотрительно предупреждая новоиспечённых директоров, чтоб не воровали, но думать об этом не хотелось. В руках у Виктора вдруг зашуршали живые рубли и доллары, часть из которых он вполне мог положить в свой карман. Теперь Силин был кровно заинтересован в получении максимальной прибыли от своих цехов и буквально выжимал из людей последние соки.

Деньги и власть портят человека. Вот и наш герой медленно, но верно стал превращаться в этакое чудовище – одушевлённый придаток к фанерному производству, к цехам, которые вдруг стали приносить ему приличный доход. К этому он стремился всегда. А ещё нравилось Виктору командовать, повелевать. Он с видимым удовольствием распоряжался, почти помыкал подчинёнными. Легко мог заставить их делать всё что угодно, но тут же по собственной прихоти вдруг менял установку, чтобы проверить, насколько они послушны. Но люди безропотно выполняли приказы, зачастую бессмысленные, не решаясь возразить, сказать слово наперекор его воле.

И чувствуя свою силу, он получал непередаваемый кайф – величайшее наслаждение властью. Тем более что эти низшие существа, чем-то напоминавшие муравьёв, трудились, ежедневно и ежечасно увеличивая его состояние, его счёт в банке. Силину казалось, что делали они это исключительно из страха перед ним – всемогущим директором, который мог наказать рублём, а мог просто выставить за ворота любого – без объяснений, по собственному усмотрению. Конечно, где-то далеко, в иной реальности существовал КЗОТ, действовали законы, но здесь, на «фанере» во главу угла были поставлены воровские понятия. И чтобы почувствовать это, достаточно было взглянуть на главного инженера – пахана Штольца либо на братков из местной ОПГ, сидевших в будке у проходной.

3.
Главный энергетик предприятия Дима (так его здесь звали все) стоял посреди цеха, опустив руки и слегка понурив голову. На вид ему было далеко за тридцать: серые глаза, светлые, начавшие редеть волосы, рабочая куртка с заводской эмблемой на спине. Но, несмотря на возраст, он был похож на провинившегося школьника.
– Вы почему не пришли утром на планёрку? – выговаривал ему директор. – Руководители подразделений, пятнадцать человек, собрались, чтобы выслушать ваши объяснения по поводу ночной аварии. А вы не соизволили явиться.
– Я здесь с трёх часов ночи… станки стояли… ну, как я мог всё бросить, уйти, – пытался урезонить дотошного начальника энергетик.
– А почему вы не пришли, когда я посылал за вами человека?
– Причина та же, – коротко ответил Дима и отвернулся, пытаясь скрыть гримасу недовольства и презрения.

Однако такое вопиющее нарушение субординации, возмутительное неуважение со стороны подчинённого всегда действовало на директора, будто красная тряпка на разъярённого быка.
– Запомни, ты, – едва сдерживая свой благородный гнев и яростно сверкая очками, выдохнул он прямо в лицо Дмитрию, – мы все делом заняты, но если я тебя позвал, то ты тут же должен забыть обо всём на свете и бежать, лететь ко мне сломя голову! Здесь я для тебя и царь, и бог, и отец родной! Ты меня понял?!!

Конечно, главному энергетику давно было ясно, что для директора главное – не план, не производство, а субординация и беспрекословное подчинение. Однако уволиться с «фанеры», хлопнуть дверью, пополнить армию безработных он не мог. Ведь здесь платили втрое, вчетверо больше, чем где бы то ни было. Но совсем недавно Силин во всеуслышание заявил на планёрке, что собирается искать ему замену:
– Вы не справляетесь со своими обязанностями, Диметрий, – сказал он тогда с издёвкой, намеренно коверкая его имя, – а посему я хочу принять ещё двоих на ваше место. Зарплату энергетика тоже разделю на три части. И вот тогда мы будем посмотреть: кто окажется лучшим, того и оставлю. Только я почему-то уверен, что это будете не вы, малоуважаемый.

Трудно работать, когда тебе дышат в затылок, но другого выхода у Дмитрия не было. Сын только что поступил в институт, дочь-школьница тоже требовала больших вложений, а «фанерская» зарплата Димы была единственным реальным источником дохода семьи. Мизерный заработок жены Кати – не в счёт. Она трудилась медсестрой в психонаркологическом диспансере и домой приносила копейки.

4.
Дурдом – так называли выкрашенное в жёлтый цвет большое трёхэтажное здание. Но дурдом, расположенный за его пределами, мало чем отличался от того, в котором работала Катерина. Очереди за продуктами, талоны, ободранные стены домов, засилье бандитских группировок, их кровавые разборки – всё это стало повседневностью в лихие девяностые. И муж, тюха-матюха, как она его про себя называла, только дополнял картину всеобъемлющей беспросветной обыденности.

– Ну что это за мужчина, который не может обеспечить свою семью? – не раз и не два говорила она супругу, предпринимая отчаянные попытки свести концы с концами.
Вот так и пришлось Дмитрию бросать насиженное место инженера на большом заводе и идти туда, где платили – на богатую «фанеру». Взяли его с удовольствием, и через пару месяцев он занял место главного энергетика, покинувшего свой пост далеко не по собственному желанию. Как выяснилось позже, молниеносное увольнение – это была хорошо отработанная процедура, от которой никто и никогда здесь не был застрахован…

Работа сутками давала Кате много преимуществ. Отработала день, ночь – и три дня можно заниматься детьми, хозяйством, чем угодно. Но ребятишки подросли, сын уехал учиться в другой город, и, может быть, поэтому стала она задумываться о нехорошем. Тёмными дурдомовскими ночами, когда весь беспокойный контингент больницы засыпал в своих палатах, женщину посещали мрачные мысли о том, что жизнь не бесконечна, что впереди – лишь гнетущая серость, пустота и беспросветная слякоть. И тогда становилось до ужаса жалко себя, свою безвозвратно ушедшую молодость, а на глаза наворачивались непрошеные слёзы. Думалось о том, что пройдёт совсем немного времени, дети поднимутся и улетят, а она – дряхлая, никому не нужная старуха – останется совсем одна…

В такие моменты инстинктивное презрение к безвольному, ни на что не способному мужу перерастало в ненависть. А вокруг было столько мужчин! Со временем у Кати появилась устойчивая симпатия к молодому фельдшеру из соседнего отделения. Едва заметные ухаживания, конфетно-букетный период, и вот, наконец, полоса гнетущего одиночества сменилась ночами яркой и нежной любви. Ближе к полуночи они запирались в дежурке, а наутро – усталая, но довольная, с искрящимися радостью глазами шла она домой отсыпаться.
Связь эта продолжалась без малого год. Затем была вторая, третья… Катя не могла и не хотела останавливаться. Измена мужу стала повседневностью, без которой жизнь для неё теряла всякий смысл.

5.
В детстве Дима был спокойным послушным мальчиком. Учился, участвовал в самодеятельности, играл в футбол, брал призы на олимпиадах по физике и математике. Без проблем он окончил институт и устроился на одно из ведущих предприятий города, где сравнительно быстро занял должность старшего инженера. Женился, родились дети. И всё было хорошо до тех пор, пока лихие девяностые не столкнули в кювет жизнь и надежды многих его соотечественников. Проработав пару недель на «фанере», Дмитрий, наконец, понял, что прошлого не вернуть. Здесь была совсем другая обстановка, другие люди, другие отношения…

– Самая эффективная система управления в наших условиях – это самодурство, – учил его поначалу директор, пытаясь наставить новичка на «путь истинный». – Разобраться и наказать кого попало – это старый армейский принцип, действовавший безотказно на протяжении веков. Во главе любого сообщества должен стоять самодур, логика действий которого непредсказуема. В этом случае подчинённые ежедневно и ежечасно ждут, на чью голову падёт очередной удар карающего меча. Они находятся в тонусе, в постоянной готовности к отражению любой напасти. И это чувство собственной уязвимости заставляет людей работать с полной отдачей. Ты меня понимаешь?

Конечно, Дима понимал логику Силина. Другое дело, что он был принципиально против такого варварского подхода. Но возражать не посмел, и только для того, чтобы поддержать разговор, довольно неуклюже попытался блеснуть эрудицией:
– Не знаю, может быть, вы и правы. Помнится, был у Петра Первого указ: «Подчинённый в присутствии начальника должен иметь вид бравый и немного придурковатый, дабы своим разумением не смущать начальство». Согласно этому указу, в России может быть лишь только один умный человек – тот, кто стоит на вершине пирамиды. Остальные – полудурки, никчемные люди. В том числе и мы с вами…

Дмитрий осёкся. По глазам собеседника он понял, что сболтнул лишнего. И в первую очередь потому, что поставил Силина на одну доску с собой. Тот сверкнул очками, посмотрел на подчинённого с высоты своего положения и произнёс тоном, исключающим любое подобие фамильярности:
– Да, Диметрий, возможно, мы здесь все такие, как ты сказал, но… займись-ка ты лучше делом. Для тебя теперь главное – чтобы не было простоев оборудования. А там – работай, как знаешь!

Именно с тех пор директор невзлюбил нового энергетика, стал относиться к нему с пристрастием и предубеждением, а нечистоплотные мастера и начальники смен, почуяв слабину в характере Дмитрия, беззастенчиво стали валилть на него свои промахи и упущения. Тот же, не смея возразить, лишь молча сносил тычки и затрещины, которые на него вдруг посыпались, будто из рога изобилия.

6.
Надолго запомнилось Диме, как главный инженер Штольц проводил однажды собрание ремонтников:
- Ну, что тянетесь, как немцы пленные, - начал он вполголоса. – Хоть вы и не заслужили, но директор добавляет вам зарплату – так сказать, авансом. А ещё для того, чтобы был повод подтянуть дисциплину. Я уже говорил, что теперь все опоздания буду фиксировать лично. Порядок такой: в первый раз попался – прощается, всякое бывает, но во второй… лучше сразу пиши заявление. Нам такие работники не нужны. И ещё… пить надо в меру. Ну, на смене мы больше не потребляем, это все знают. Но и после работы… держите себя в руках. Один стакан с устатку опрокинул – и будя. Второй не пей, потому как на следующий день у тебя будет не голова, а тыква бестолковая – с похмелюги-то. Да ещё, не дай бог, здоровье поправлять вздумаешь. Ну, и вылетишь за ворота – вона, в конец очереди. Она там большая!

Штольц обвёл орлиным взором весь свой контингент – несколько десятков ремонтников в промасленных спецовках, затем вздохнул безнадёжно и только махнул рукой:
– Ладно, идите, трудитесь. Дела не ждут.
Диму с непривычки даже передёрнуло от такого обращения с подчинёнными. Всё это казалось ему до ужаса нелепым и диким. Но деваться было некуда – семья. Приходилось терпеть и молчать. А Штольц учил его настойчиво и доброжелательно:
– Ты, Дмитрий, не смотри, как работает электрик или оператор газовой котельной. У них у всех шестые разряды, плохо они не сделают. Твоя задача проследить, чтобы он пришёл на работу трезвым, весь день был занят делом, не напился во время обеда и ушёл домой в нормальном человеческом обличье. Это для тебя сейчас главное.

– А если он взорвётся вместе со своим газовым котлом? Или током его шандарахнет? Или цех подожжёт несанкционированной электросваркой? Кто за это отвечать будет? Кого в тюрьму законопатят? Пушкина? Не-ет! Меня! – в праведном гневе распинался Дима.
Правда, говорил он это только вечером в присутствии жены, предварительно приняв на грудь тот самый разрешённый главным инженером стакан. Но на работе – в непосредственной близости от сверкающих очков директора либо в разговоре с авторитетным Штольцем – он молчал, будто провинившийся школьник, не смея возразить, не решаясь сказать слово в свою защиту.

7.
Однажды директор зашёл в мастерскую и к всеобщему ужасу застал дежурного электрика спящим. Тот сидел за столом, положив голову на руки. Вызвав на место преступления энергетика, хозяин дал волю эмоциям:
– Лишить премии! Всех! И убрать стол! Чтоб я его больше не видел! Нашли себе лежанку!
Дима стоял, потупя взор, но кто-то из присутствующих несмело заметил, что за столом надо разбирать схемы, закрывать наряды, обедать…
– Тогда распилить пополам! И чтобы не сидеть мне без дела! – сверкнул очками Силин, повернулся и вышел вон.

Делать нечего, тут же достали ножовку и без лишних разговоров привели приговор в исполнение. А потом регулярно в течение нескольких месяцев в мастерскую заглядывал Штольц и следил, чтобы все были заняты. Неважно чем, но в руках должен быть молоток, отвёртка или гаечный ключ. Даже работа со схемами, чтение технической литературы – всё это было под запретом:
– Дома читать будешь, а здесь работать надо!

Производственные мастера брали пример с директора. У неисправного станка за спиной ремонтника неизменно собиралось несколько человек – руководителей низшего звена. Возмущались, что так долго идёт ремонт, угрожали вызвать к месту проведения работ всех и вся, включая Силина, одно имя которого наводило на людей ужас и заставляло пошевеливаться. Ведь премии могли лишить за что угодно. И только юмор, неистребимое жизнелюбие – всё это спасало работников «фанеры» от неизбежного в таких случаях уныния или безнадёжного запоя. Среди слесарей, электриков стало модным, приходя на место работы, бросать сумку с инструментом на пол и кричать благим матом, чтобы слышали все:
– Что за хрень? Почему начальства за спиной не вижу? Пока мастер голос не подаст, работать не буду! Распустились тут у меня!

И вообще, уныния, как такового, не было. Все понимали, ради чего они терпят весь этот беспредел, для чего регулярно отгружают в Африку или в Северную Америку пачки белоснежной берёзовой фанеры. Конечно, не из идейных соображений, как это было во времена Советов. У каждого была семья, и ради благополучия близких люди трудились денно и нощно, стараясь как можно дороже продать свой разум, своё умение, свои силы, частицу своей бесценной души кому угодно – хоть чёрту, хоть дьяволу, хоть их посреднику директору Виктору Силину.

Продолжение следует.
Все части смотрите на моей страничке. 20.11.2016

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.