Чужбина не встречает коврижками, гл.21,22

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Прошло три месяца со дня моего приезда на парселу. Я уже выполнял всю работу, которая была поручена, и хозяева были довольны. Они непрестанно хвалили меня перед своими гостями. Вообще, работа была посильной и особенно меня не утомляла. Когда нападала хандра и я начинал тосковать без друзей, то на выходные дни уезжал в Сантьяго, чтобы встретиться с друзьями, позвонить семье в Россию. Ночевать, разумеется, оставался у Галины. В этот сложный для меня период она поистине стала близким человеком. Женщина понимала как я страдал от одиночества на парселе, оторванный от привычного круга общения. В дни моего приезда у Галины собирались все наши, жившие в монастыре.
Так и в этот раз я остановился у Кочерыжкиной. Была суббота. На дворе царила чилийская зима: сырой ветер, слякоть, дождь. Скучное время года. Озноб пробирал всё тело. Организм, как носитель острых респираторных заболеваний, кашлем и насморком отзывался на пагубное влияние извне. Ох как требовалась оздоравливающая дезинфекция изнутри!
За столом собрались, кроме хозяйки дома и меня, - чета Черемушкиных Ярославом.
- Владислав, как у тебя обстоит дело с документами? Рабочую визу тебе уже открыли? – поинтересовался Ярослав.
- Нет ещё. Прошло три месяца, а хозяин всё твердит: маньяна.
- А когда он собирается твою семью перевезти в Чили? – спросила Алла.
- Он как подсчитал в какую сумму ему обойдется доставка из России моей семьи, так схватился за голову. Больше этой темы не касается.
- Что, от каких-то трёх тысяч долларов обнищает? - возмутился Юра. - Да он на своей плантации такие бабки делает!
- И ещё, ежемесячная пенсия у него только в Штатах около двух тысяч долларов, да ещё в Чили… - добавил я.
- Ну и жлобы эти латиносы, - вознегодовал Юрий. - Они запросто раздают обещания направо-налево, но не выполняют их. И это здесь нормально. Это национальная черта индейцев.
- Так, что ты думаешь делать, Владислав? - спросил Ярослав.
- Пока потерплю. Но думаю, что семью мне не помогут сюда переправить, - заключил я. И, обращаясь к присутствующим, попросил:
- Друзья, если кому-нибудь из вас подвернётся любая работа для меня… я вас прошу…
Все хором успокоили:
- Что ты волнуешься? Мы все и так давно ищем для тебя какое-нибудь место. К сожалению, пока безрезультатно.
- Знаешь, Владислав, - сказал Ярослав, - я ведь скоро уеду домой во Львов.
- Как жаль, Ярослав. Я так привык к тебе. Нам всем будет тебя не хватать.
- Ну, что поделаешь. Там у меня престарелый отец и он слег в постель, надо быть при нём. Но я хочу сказать тебе другое. Я-то уеду, а моё место в фирме у Рональда освободится. Я хочу ему порекомендовать тебя. Поговорю с Верой, она русская по крови – она поймёт. Рон может сделать тебе контракт.
- Вот это вариант! - подхватил Юра.
- Да! Об этом я могу только мечтать, - обрадовался я.
Вся компания одобрительно загудела, радуясь за меня. Мы дружно обсудили открывшуюся вдруг перспективу. И потёк разговор в благоприятном русле. А Галина поведала другую новость:
- Вы знаете, я сегодня встретила в городе Надю Обойчук. Их всё же сожрали эти Гаузен с Зоей Степановной. Обойчуки съехали из церковного общежития и теперь снимают в Лас Кондесе отдельный домик. Зато та аргентинская троица так и живёт в старом особняке, и
никто их не прогоняет оттуда. От них все наши отвернулись после того случая, как они оклеветали Влада, только Долгушины и дружат с ними.
- А я слышал, что Колька Долгушин скоро собирается ехать в Штаты в командировку, - сообщил Черемушкин.
- Он туда уже на прошлой неделе уехал, - поправила Галина.
- А что у вас тут нового произошло пока я отсутствовал? - полюбопытствовал я.
- Да я подумываю съездить на разведку в Югославию. Там в Косово сейчас идёт война и можно хорошо заработать, - поделился планами Юра.
- Владислав, ты всё у нас новости спрашиваешь. А у самого там на парселе неужели ничего нового не происходит? - спросила Алла.
- Да что там может быть нового? Однообразная монотонная повседневность. Тем более сейчас стоит погода такая паршивая – прямо как осенью в России, - отмахнулся я.
- Так обычно осенью поэтов вдохновение посещает. Может быть ты что-нибудь новое написал? - полюбопытствовала Галина.
- Да, есть одно стихотворение, - подтвердил неохотно я.
- Давай прочитай. Просим! - в один голос потребовали все.
Пришлось исполнить волю друзей:

Парад осенних акварелей
продемонстрировала нам
природа, дабы лицезрели
живой пейзаж по сторонам,
изваянный бессмертным гением
неповторимого Творца.
За исчезающим мгновением –
бег кисти тщетен иль резца,
рукою грешной управляемый,
а посему немудрено, -
сознанием запечатляемый
в этюде миг не воплощаем, но
живую гамму акварелей
палитра осени несет,
мы лишь проводим параллели
меж сущим и астральным. Чёт
и нечет живо чередуются
в движенье вечном без конца
и в комбинации красуются
натуры – взяты с образца:
вот лист берёзовый средь осени
парит вне времени, движим
порывом грёз на фоне просини;
как этот миг непостижим!

- Это единственная весть с парселы, которой я могу с вами поделиться, - закончил я.
Вот так и распространялись все новости среди обитателей русской колонии. У нас не было ни своей газеты, ни других средств массовой информации, поэтому все вести передавались из уст в уста, то бишь, в уши собеседников. Это было нам жизненно необходимо, ибо зачастую касалось непосредственно нас. Таким образом все мы были осведомлены о происходящем в кругу соотечественников, да и во всём мире.

***

Зима плохо отразилась на здоровье дона Энрике и он слег от сильной простуды. Целый месяц старик почти не вставал. Я был, можно сказать, предоставлен самому себе. Хозяйка меня почти не касалась. Работу свою я знал досконально и добросовестно её исполнял. Урожай киви давно был собран и продан, мне оставалось лишь содержать парселу в надлежащем порядке: кормить собак, кур и любимицу хозяйки пуховую ламу, а также, исполнять караульную службу. Изредка помогал сеньоре что-нибудь перенести, передвинуть мебель в доме, выбить ковёр и тому подобное.
Однажды донья Сильвия позвала меня и сказала:
- Влади, совсем плохо твоему дону Энрике. Придётся отвезти его в Соединенные Штаты – там медицина лучше.
Я искренне жалел старика. Мы с ним так сдружились. И я ответил хозяйке:
- Конечно, сеньора, надо дона Энрике везти туда, если это так необходимо.
- Поэтому ты останешься на парселе один. Я вернусь только через месяц. Иногда сюда будет приезжать мой сын Родриго, ты его знаешь. Он тебе поможет, если возникнет какая-нибудь необходимость.
- Хорошо. Вы не беспокойтесь, на парселе будет полный порядок.
- Я надеюсь на тебя, Влади. Только ты не покидай парселу и в выходные – я тебе оплачу за эти дни.
- Договорились, сеньора.
Дон Энрике мужественно крепился, иногда ненадолго пытался выходить во двор, но было очевидно, что старику совсем тяжко. Взгляд его заметно потускнел. Он больше не употреблял обожаемое виски. И вот наступил день расставания. Приехал Родриго. Я помог погрузить вещи в машину. Дон Энрике обнял меня на прощание и сказал:
- Ты хороший работник, Влади. Я так от души хотел тебе помочь, но, извини, - видишь, как всё сложилось. Теперь я не знаю когда вернусь на парселу. Но Сильвия тебя не оставит.
У старика задрожал подбородок и увлажнились глаза, он не мог говорить и, удручённо махнув рукой, тяжело опустился на заднее сиденье автомобиля.
У меня у самого дрожала душа, было искренне жаль доброго старика. Я долго ещё стоял и смотрел вслед удаляющемуся «Мерседесу» и ощущал себя будто обкраденным судьбою.
Так я остался на целый месяц один на парселе, если не считать трёх собак, ламу да куриное общество.
И вот, однажды ночью мне приснился сон. В нём ко мне нежно ластились две необычайно пушистые фиолетовой расцветки кошки: взрослая и котёнок. Я гладил их по мягкой шерстке. И такая царила идиллия в том сне! Но вдруг меня словно подбросило в постели, сон мгновенно улетучился. Непонятно от чего, но в душе неожиданно поселилось тревожное чувство. Я отчётливо ощутил, что случилось что-то ужасное. Душу терзала невыносимая мысль: что-то случилось дома. Я боялся за Марину, за Викторию. Не находил себе места, не знал что же мне делать. Вообще, я никогда не верил ни в приметы, ни в вещие сны, ни в предчувствия. Но здесь явно что-то выходило за рамки моего мировоззрения. И это тревожило. Неодолимое желание скорее услышать голос Марины поглощало все другие чувства. У меня не было телефона, а чтобы позвонить в Россию, нужно было добраться до ближайшего переговорного пункта, который находился в тридцати километрах от парселы, в Ранкагуа. Оттуда я раньше уже звонил домой. Едва дождавшись утра, поспешил на автотрассу, чтоб попасть на автобус, идущий в направлении Ранкагуа.
В России у нас не было домашнего телефона, и всегда приходилось звонить подруге моей жены Оксане, живущей по соседству. Оксана работала завучем в той же школе, где и Марина, и только её моя жена посвятила в тайны нашей семьи. А для всех посторонних моя жена распространяла слух, будто у нас в семье произошёл окончательный разрыв, и мы разошлись, и я уехал в неизвестном направлении. Этим Марина обезопасила себя и нашу дочь от ответственности за мои действия.
На переговорном пункте с душевным трепетом я снял телефонную трубку…
- Марина… Марина… алло!.. Ты меня слышишь? - кричал я отчаянно в телефон.
- Да-да. Здравствуй, Влад! - дрожащим голосом ответила моя жена.
- У вас всё хорошо?
- Да, у нас всё… то есть… в общем, твой брат Юрий…
- Что, что с ним?
- Он в больнице… врачи говорят: безнадёжен.
- Что с ним?
- Несчастье, Владик. Он возвращался с работы и на него напали какие-то неизвестные. Всё произошло возле самого дома, будто они поджидали его. Ему буквально размозжили череп металлическими прутами, - уже не в силах сдерживаться, вовсю рыдала моя Марина. - Я только что приехала… он в реанимации… находится в коме… абсолютно безнадёжен… так врач мне сказал…
- Марина, кто и за что на него напал?
- Ничего не знаю. Мне звонил следователь, после обеда я поеду к нему на прием…
Не помню как я добрался назад на парселу. В голове творилась чехарда:
- Что делать? Мой любимый брат Юрий при смерти… как такое возможно? - ведь он такой сильный, молодой, здоровый. За что его так?.. Господи, за что ты так долго терзаешь меня? ...о, боже, я молю тебя! – пусть он выживет…
Тут стал понятен мой ночной кошмар:
- И сон-то такой красивый… эти милые фиолетовые кошки… но почему преследовало чувство тревоги?.. - недоумевал я. - Неужели интуиция сработала? Невероятно!
День и ночь я взывал к высшим силам, молил, чтобы не забирали жизнь у брата. Так четырнадцать суток он пребывал в коме, медики долго бились за уходящую жизнь, его несколько раз оперировали – сделали двустороннюю трепанацию черепа. Голову, можно сказать, собирали по частям.
…И он выжил. Помогли толи высшие силы, толи искусство медиков, толи молодой здоровый организм – не знаю, - скорее всего всё в комплексе. Но теперь брат метался в безумии, рвал простыни и «ходил под себя». У него парализовало правую сторону тела и полностью нарушилась координация движений. Психические припадки постоянно мучили беднягу. И долго ещё брата не выписывали из больницы. Его заново, как младенца, учили всему. И со временем все-таки он поднялся на ноги. Несколькими годами раньше случившегося Юрий ушёл от своей жены, и она уехала на жить Украину. Марина сообщила Зинаиде о том, что произошло с её бывшим мужем. Та неожиданно приехала и увезла Юрия с собой. К тому времени он понемногу стал восстанавливаться: нормализовалась координация движений, он стал передвигаться без посторонней помощи, хотя и продолжал приволакивать правую ногу, стал узнавать близких, припадки не так часто беспокоили его теперь.
А в милиции дело положили в «долгий ящик», ибо личности нападавших якобы не были установлены. Осталось непонятным кто и за что напал на брата, но сработали они весьма профессионально и скрылись оперативно, оставив изувеченного умирать на тротуаре. Случайный прохожий вызвал «скорую помощь», которая на счастье прибыла вовремя – это и спасло брату жизнь.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Существование моё на парселе в течение месяца очень напоминало известную историю Робинзона Крузо. Правда, попугая у меня не было, а общаться-то хотелось, чтобы совсем не разучиться говорить. Все дни приходилось проводить в обществе окружающих животных – вот с ними я и разговаривал. И надо заметить, друг друга мы понимали с полуслова. Вожак стаи Мандела сначала всё косился на меня, возражал, чувствуя собственное ущемление прав, но в конечном итоге смирился и снисходительно признал за мной некоторое исключительное право ввиду моего человечьего происхождения. Он принял меня в стаю. А Кевин, вообще, был этакий собачий рубаха-парень и ему всё было «по барабану» - главное, чтобы пожрать давали. Блаки же была молодой избалованной сукой и привыкла чтобы все вокруг опекали её, заботились, ласкали. Ни на какую иную роль она отнюдь и не претендовала. Так что, большинством голосов меня признали. Правда, был ещё Вилли, но он высокомерен, нагл, держался от всех обособленно и был «себе на уме». Имел скверный скандальный характер, больно лягался, а если что-то было ему не по нутру – начинал плеваться. Удивляюсь, почему сеньора Сильвия души в нём не чаяла? Видимо, всё из меркантильных соображений, ибо она счёсывала с его лохматых боков пух и вязала тёплые шапочки и носки. Этот безгорбый верблюд доводил меня порой до исступления. То он залез в цветочную клумбу и вытоптал три куста любимых роз хозяйки, то ему, видите ли, приспичило попастись на капустных грядках. А давеча вообще что учудил, мерзавец! Взял и нагадил в обеденную чашку Кевина, и когда униженный пёс стал громко высказывать свое возмущение, смазал того копытом по морде. Я прибежал на жалобные вопли бедняги, взывающего к справедливости, и хотел было устроить разборку, но беспредельщик-лама, в ответ на мои рассудительные доводы, невоспитанно отрыгнул… и выплюнул мне в физиономию какую-то вонючую клейкую массу. Хам!..
Такие вот дикие нравы царили в нашей среде. Со временем я стал за собой замечать, что и сам начал дичать понемногу. Ну а как иначе можно истолковать вот такой, например, факт?
Забрался я, как то, на дерево, чтоб с высоты птичьего полёта лучше обозревать
подведомственные территории. Сижу, бдю. Вдруг вижу, внизу стая без меня загоняет кого-то. В сваре так сразу и не разглядишь что за дичь там преследуют мои сотоварищи. А когда всё утряслось, гляжу, Мандела бережно несёт в своей пасти бездыханного дикого кролика. Во мне мгновенно вспыхнул хищный инстинкт и я, сломя голову, резво сиганул вниз с древа (такое впервые со мной приключилось!) и, воспользовавшись правом сильного, отнял у экс-вожака его законную долю (прямо «дедовщина» какая-то!). Успокаивает одно – добычу я хоть приготовил на огне, а не употребил в пищу в сыром виде. Видимо, все-таки гены цивилизации сработали во мне.
А Родриго, шельмец, так ни разу за месяц и не появился на парселе. Вот и пришлось нам кормиться чем придётся. Всё чаще этим «чем придётся» оказывались хозяйские куры. Они здесь, в отличие от России, не жили в курятниках и паслись где хотели, а спали на деревьях. Точно в определённые распорядком часы утром и вечером птичье поголовье собиралось под навесом, чтоб получить полагающуюся им порцию кукурузных зёрен. Ох и ловко же я приспособился их отстреливать из своего табельного револьвера.
Но, как говорится, хорошо всё то, что хорошо кончается. Так и в моём случае: месяц пролетел быстро, безмятежная жизнь закончилась. На парселе появилась сеньора. Приехала она одна – страшно раздраженная и озабоченная. И главное, со мной больше не обходилась с прежней учтивостью и вниманием. А через пару дней, вообще, заявила, что продает парселу и мои услуги здесь потребуются лишь до конца текущего месяца. Стало быть, с первого сентября я свободен, как шалый весенний ветерок, ибо на юге американского континента именно с этого дня начинается календарная весна.
Да, и ещё чуть не забыл. Когда приехала донья Сильвия, первым делом она, взглянув на меня, заметила:
- Ты хорошо выглядишь, Влади. Поправился!..
На это я ничего не ответил, лучшим нашёл скромно промолчать.
А когда вечером хозяйка изъявила желание собственноручно покормить куриное поголовье, тут-то всё и выяснилось. На её зов: пойито… пойито… пойито… (так по-чилийски звучит «цып-цып-цып») - собралась такая жалкая кучка испуганно озирающихся на меня
пернатых, что хозяйка вопросительно вскинула на меня невольно выпучившиеся глаза.
Я неопределённо дёрнул плечами:
- Может разбежались по другим парселам? Корм ведь давно закончился и мне нечем было их кормить. А Родриго так ни разу и не появился и некого было попросить купить кукурузу.
Так я лихо перевёл стрелки на хозяйского сынка.

***

Нутром я чувствовал, что моя эпопея на плантации безуспешно заканчивается и нужно срочно что-то предпринимать. Чем дальше, тем больше стервенела сеньора, докапывалась до меня по всяким пустякам со своими придирками. Обстановка становилась всё невыносимей. В ближайшие выходные я ринулся в Сантьяго к моим друзьям. Срочно нужно было встретиться с Ярославом.
- Можешь ликовать, Влад! - успокоил меня благодетель. - Я говорил насчёт тебя с Роном и с Верой. Они о тебе хорошего мнения и, в принципе, ничего не имеют против того, чтобы ты занял моё рабочее место.
- Вот спасибо тебе, друг! Век не забуду, - рассыпался я в благодарностях. - Никогда не подведу. Буду из кожи лезть…
- Я тебе верю. Только они хотят прежде с тобой поговорить. Завтра вместе поедем на фирму и там они всё объяснят.
- Конечно, конечно. Я готов хоть сейчас…
Наутро я с Ярославом явился в офис фирмы «Аминас». Была суббота, но учреждение функционировало и в этот день недели тоже. Кругом ощущалась производственная озабоченность: секретарь отвечала на телефонные звонки, служащие принимали посетителей,
несколько клиентов листали иллюстрированные журналы, вальяжно развалившись в креслах.
Мы расположились в директорском кабинете. Супруги Модра отличались благородством манер, сама любезность исходила от них. Озабоченно осведомившись о моих проблемах, они прониклись неподдельным сочувствием, любезно вошли в положение и обещали своё участие в моей судьбе.
- У меня просрочена виза и, чтобы легализовать дальнейшее пребывание в Чили, необходим рабочий контракт. Иначе мне грозит депортация в Россию.
- О! Это значит – мы будем платить государству налоги за вас. Ярослав ведь работал у нас по-чёрному, - воскликнула Вера.
- Да-да, верно! - отозвался Рональд. - Мы вам сможем платить только сто тысяч песо.
- Я согласен, - неуверенно как-то откликнулся я.
- …зато мы вам можем предложить пока ночевать у нас в приёмной офиса на диване, - поспешила вставить хозяйка. - Заодно и приглядите, чтобы налётчики не проникли ночью внутрь.
- И питаться будете с нашей кухни, - надбавил глава фирмы. – О`кей?
- Об этом мне могло только сниться, -удовлетворённо воскликнул я.
- Сами мы живём в этом же здании – занимаем второй этаж, - далее вводила меня в курс Вера. - Так что, берём вас в семью. Придётся, как члену семьи, иногда выполнять мелкие поручения: погулять с детьми, сходить в маркет за продуктами, доставить по назначению
корреспонденцию, выгулять собак. Ну и тому подобное. Если согласны на наши условия, то мы вас ждём.
- Да, я на всё согласен. Только это ничего, что я до конца месяца отработаю на парселе, а потом получу причитающуюся месячную зарплату и приеду к вам? Иначе мне могут не заплатить за отработанные дни.
- Договорились! Так мы вас скоро ждём, - закончил Рональд.
- А эти чилийцы такие бессовестные люди. Они всегда обещают, но никогда не сдерживают слово, - посетовала Вера.
- Бог их наказал тем, что лишил совести и они сами же от этого страдают, - мудро изрёк рассудительный глава австралийского семейства…

***

Уж так было угодно провидению, что мытарства мои на парселе добром не закончились. Чем ближе подходил к финалу срок моего пребывания там, тем лютей становилась хозяйка – при любом удобном случае она старалась проявить свою ядовитость.
- …Влади, а ты какого вероисповедания? - елейно вопрошала она, явившись из иглесии (церкви) на парселу в благоговейном состоянии духа после традиционной у католиков воскресной мессы. При этом она так смиренно сложила на груди лодочкой ладошки и смиренно закатила очи к небу, что я искренне уверовал в благочестивость её помыслов.
- Родители мои православные христиане, а сам я атеист, - разоткровенничался чистосердечно я.
Бесы, видимо, прочно угнездились в чёрном чреве этой женщины. Услышав подобный ответ, она взвилась, как ужаленная шершнем, и мгновенно обернулась в фурию:
- Так значит ты сатанист!
И пошло, и поехало…
- По твоим выходкам я давно это подозревала! О, Диос (бог), прости мне это… - она истово принялась осенять себя перстами, страстно целуя их после каждого приёма.
- Я не сатанист вовсе.
- …Санта Мария, прости мне грех… я так долго давала кров этому безбожнику… - совсем не слушала меня благословенная католичка. - И ещё я должна давать ему плату…
Вот так и продолжался мой неоконченный кошмар. А когда, наконец, наступила долгожданная последняя ночь на парселе, я просто исходил нежным трепетом в предощущении предстоящего утра – тогда хозяйка должна будет выдать мне причитающуюся плату за последний месяц. О как безмятежно я почивал напоследок!..
Наутро блаженно восседая на собранном чемодане в ожидании заслуженного вознаграждения, я самодовольно размышлял:
- А я не дурак, однако! Эк и ловкий парень! Заблаговременно позаботился о себе. Теперь мне есть куда приткнуться и не останусь на улице. Вот только сейчас получу плату и… чао, сеньора!.. Только что-то долго она там возится… Ага, вижу!.. идёт наконец ко мне с моим гонораром… А какая физиономия недовольная… Ну, это она оттого, что не хочет, чтобы я уезжал… кто теперь будет её ублажать?..
Не поздоровавшись, сеньора решительно протянула руку:
- Отдай пистолет!
Ну, да, - ключи от дома и револьвер я ещё не сдал. Резонное требование с её стороны. Это мы знаем: сначала стулья, а потом деньги!
Я непринужденно передал оружие.
Донья грубо выдернула из моих рук пистолет, взвела курок и, больно ткнув мне под левый сосок, рявкнула:
- Пошли!
В недоумении я покорно поплёлся, подгоняемый сзади воронёным дулом:
- Что ещё выдумала эта коварная бестия? Может таким образом хочет принудить меня остаться? Ох, как неисповедимы эти женские души!
Почему-то старая стерва уводила меня куда-то мимо сараев в глухую часть двора. Я реально забеспокоился.
- Что она хочет со мной сделать? Может расстреляет, чтоб денег не платить – и делу конец? Тогда надо успеть сказать ей, что я добровольно без постороннего вмешательства отказываюсь от месячной платы… и пусть эти деньги пойдут на лечение бедному дону Энрике. Такой, мол, милосердный акт я совершаю в знак признательности за доброе отношение со стороны старика и самой сеньоры, - лихорадочным потоком проносились мысли в моём воспаленном опасностью сознании. Картины далёкого детства и последующей жизни, как обычно у обречённых на смерть, в моём воображении не успели промелькнуть до конца, как…
- О-па! Что такое? - обалдел я. На земле валялся мёртвый Вилли. Его вывалившийся изо рта лиловый язык и неестественно выпученные глаза подтверждали худшее. Вокруг шеи задушенной ламы были намотаны несколько витков верёвки, которой верблюд был привязан по обыкновению к вбитому в землю металлическому стержню, чтоб не сбежал с отведённого под пастбище места.
- Что это такое? - завизжала зловредная чилийка.
- Меня это не касается! - отрезал я. - Я закончил все дела на парселе вчера ровно в семнадцать часов, на этом я сложил с себя полномочия и на тот момент Вилли был жив. А остался я здесь до утра потому, что вы должны мне заплатить за последний отработанный
месяц.
- Ах, ты ещё плату требуешь! Подлый коварный гринго, ты остался специально, чтоб погубить животное. О бедный мой, бедный Вилли…
- Что вы теперь на меня всё сваливаете? Надо было ещё вчера вечером со мной расплатиться, и я не оставался бы на ночь на вашей парселе.
- …мой бедный, бедный Вилли. О-о-о!.. - завывала сеньора.
- Вы же знаете как он не любил быть на привязи и всегда крутил головой, чтобы освободиться от верёвки. Вот она и обмоталась вокруг шеи… - резонно рассуждал я.
- Я уже позвонила в полицию и скоро сюда приедут карабинеры. Тебе придётся ответить по закону, - злорадно осекла меня бывшая хозяйка.
Я обречённо констатировал про себя:
- Ну, вот! А я так радовался, что умно всё устроил. Кого теперь Рональд возьмёт на моё место? На этот раз обязательно депортируют на родину или посадят в местную тюрьму.
Вскоре появился полицейский автомобиль с зарешёченными окнами и два карабинера направились ко мне. Сеньора фабриковала мне криминал. Один из стражей порядка принялся было отстегивать наручники, но вдруг увидев во мне что-то необычное, решил выслушать и обвиняемую сторону. Словно приговорённый, обрадовавшись последнему слову, на скверном испанском, но больше в виде пантомимы, я принялся отстаивать свои права…
- Он иностранец?! - осенила вдруг догадка светлую голову служивого.
- Это русский! - довольная сделанной пакостью, выдала меня с потрохами злопамятная аборигенка.
- Ну, приехал! - подытожил я собственную участь.
Но не тут-то было. Полицейский неприметным движением спрятал приготовленные было стальные браслеты за спину. Видимо, чтоб не ударить лицом в грязь перед представителем иностранной державы, он неожиданно решил проявить служебное рвение в исполнении своих обязанностей. Оставив меня в одиночестве возле машины, полицейские в сопровождении хозяйки отправились к месту трагедии.
Вернувшись назад, карабинеры вдруг объявили меня свободным и сказали, что я свободен и могу идти. Как там ни брюзжала сеньора, представители власти меня отпускали на все четыре стороны, даже не истребовав документа, удостоверяющего личность. Хвала восторжествовавшей справедливости!
Опьянённый сладким духом свободы, я совсем зарвался и стал требовать в присутствии полицейских, чтоб мне немедленно выплатили причитающееся жалованье за последний месяц, хотя работал-то я на парселе незаконно. Но никто не захотел глубже вникать в моё положение и полицейские выразительно указали на ворота. Что ж, мне ничего иного не оставалось, кроме как подхватить свой чемодан и пошкандылять прочь по пыльной дороге в сторону шоссе. Не успел ещё отойти от ворот и сотни метров, как меня догнал
карабинерский автомобиль. Открыв дверцу зарешеченного отсека, страж порядка жестом указал мне место внутри на жёсткой скамье.
Я моментально скис:
- Вот сука! Всё-таки уговорила пакос (ментов) чтоб упекли меня в узилище. Теперь ничего хорошего не жди.
В гнетущем состоянии духа я уныло взирал на мир сквозь железные прутья решётки. Машина выкатила на асфальт шоссе и, набирая скорость, направилась к автомагистрали. Добравшись до главной автотрассы, по которой резво несся автомобильный поток в сторону столицы, карабинеры остановили свой автофургон, высадили меня на автобусной остановке и вежливо объяснили:
- Здесь сеньор может подождать попутный автобус. Вам ведь надо в Сантьяго?
- М-м-м… - только и смог я выдавить из себя нечленораздельное.
Тогда-то я впервые ощутил на себе преимущества своего европейского происхождения. 15.10.2016

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.