Чужбина не встречает коврижками, гл.19,20

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Ночью мне опять снился дом, Марина, склонившаяся у настольной лампы над тетрадками своих первоклашек. А из комнаты дочери доносится музыка – гоняет, как всегда, магнитофон… И опять эта ослепительная вспышка…и грохот…и звон в ушах…и внезапная боль в боку…
До утра далеко, а сон как рукой сняло.
- Неужели мне так плохо жилось там? - погрузился я в воспоминания, захлестнувшие удушливой волной.
- А чего хорошего? - перечил внутренний голос. - Постоянные споры с редактором, бесконечные конфликты с городскими властями по поводу написанных тобою критических газетных статей. Этот валидол под языком. Угрозы от криминализированных элементов.
Страх за близких…
- Я честно делал свою работу.
- Скажи лучше: достойно исполнял свой гражданский долг! Звучит пафасно, но патриотично, - язвил поселившийся внутри меня оппонент.
- По сути, и это верно.
- Значит не на кого и пенять: доисполнялся!
…В городе давно бесчинствовали группировки националистически настроенных молодчиков, прикрывающихся идеями возрождения некогда разгромленного советской властью казачества. Под эгидой благородной миссии, они заняты были преимущественно
разделом сфер влияния в обществе, развивая криминальную сеть в разваливающемся государстве и отстаивая собственные меркантильные интересы. Они совершали насильственные действия в отношении лиц неславянских национальностей. Погромы, гонения, произвол их беспредельных действий сеяли расовый антагонизм в наэлектризованном проблемами обществе. Девиз: понаехали к нам в Россию!.. - был подхвачен частью коренного населения. На этом фоне я и опубликовал очередной разгромный газетный материал, обличая подлую сущность этих русских националистов. Для меня уже
стало привычным после подобных статей находить в почтовом ящике всякие записки с оскорблениями и угрозами. А тут ещё, одновременно с этим, обозначилась проблема с ФСБ.
Всё началось с того, что ко мне попали секретные документы по грузино - абхазскому конфликту девяносто второго года, из коих следовало, что спецслужбы России тайно помогали абхазской стороне, хотя моя страна во всеуслышанье объявила о своей нейтральной позиции в данном противостоянии сторон. Я сделал горячий материал, но мой редактор категорически отказался его публиковать. Тогда я отнес статью знакомой коллеге в корпункт одного из московских изданий, занимающейся сбором информации в нашем регионе. Журналистка ознакомилась с содержанием статьи и заверила:
- О`кей, Владислав. Нам подойдёт это. Я беру!
- Спасибо, Элеонора.
На том и расстались. Обнадёженный, я покинул корпункт и спокойно шёл по улице. Вдруг рядом завизжали тормоза и из остановившейся «Волги» выскочили два мордоворота. Всё произошло профессионально быстро и я, не успев толком ничего сообразить, очутился на заднем сиденье автомобиля со стиснутыми наручниками руками. Меня жестоко помяли при этой оперативной акции.
В городском отделе ФСБ сразу для всё прояснилось. Гневно размахивая перед моим лицом страницами с абхазской статьей, мой давнишний наставник капитан Стрежекоза заходился в праведном гневе:
- Сколько можно с тобой беседовать по душам? Ты не ценишь доброго отношения.
- Я ценю вашу отеческую заботу.
- Ах, ты ещё язвишь! Знаешь как это называется? - страж государственности раздражённо тыкал пальцем в разбросанные по полу листы.
- Нет! - наивно признался я.
- Ты сунул нос в государственные секреты и хотел их сделать достоянием врага. Это государственная измена! Ты предатель. Тебе грозит долгий тюремный срок, я уж об этом позабочусь.
- Это ваш замечательный генерал КГБ Калугин действительно продал на Запад столько военных секретов и теперь спокойно проживает в Англии. А он был таким же патриотом, как и вы, ведь в ваше ведомство на такой высокий пост не попадет случайный человек. Не правда ли, товарищ капитан?
- Передёргиваешь, писатель. Наше ведомство бдительно стоит на страже интересов Отечества. А подобные тебе типы бессовестно продают нашу родину.
- Я, может быть, и продал бы кусочек такой родины, да только её без меня всю с потрохами распродали другие.
- Что, очень смелым стал, ничего не боишься?
- Ельцин же объявил, что мы строим правовое государство и у нас теперь демократия.
- Я тебе покажу демократию, - взвыл служитель плаща и кинжала.
- Что вы! Совсем не страшно. Лаврентий Палыч-то уже умер.
- В камеру его! - свирепо рявкнул караульному перекосившимся ртом капитан, собственноручно выталкивая меня за шиворот из кабинета.
Остаток дня и ночь пришлось провести одному на голых досках в холодной зарешеченной келье.
- И что это я так безрассудно нарываюсь? - размышлял я. - Ведь боюсь же их! Запросто могут сфабриковать дело и упечь на долгий срок в лагеря – вон как Стрежекоза на этот раз грозился.
Но внутренний голос успокаивал:
- При нынешнем развале и неразберихе в стране – им не до тебя. В последнее время столько помоев выливают на доблестных чекистов, что их ведомство даже сменило вывеску. Теперь это не КГБ, а ФСБ, но суть от этого, конечно, не меняется.
- Да, - согласилось мое первое «я», - это так! Кроме того, иногда наступает момент, когда затравленному безысходностью человеку надоедает бояться и он впадает в отчаянную ярость, неистовство. Может быть и меня обуяла ярость?..
Утром снова отвели к Стрежекозе. На сей раз он держался подчёркнуто вежливо, был лаконичен и металлическим тоном изрёк:
- Считайте, что вы на этот раз перешагнули черту. Все методы убеждения исчерпаны, и я даю ход вашему делу. Сейчас пока можете идти домой. До скорого свидания. Из города никуда не выезжать!..
Оба события: выход в свет моей статьи с осуждением действий русских националистов и задержание сотрудниками ФСБ совпали по времени. И в канун этих событий я вернулся домой поздно вечером и только пристроился к столу, чтобы выпить чай, как услышал свист на улице и стук в ворота. В глуби двора залаял Чапа.
- Кому это я понадобился в столь позднее время? - недоумевая, направился я к сеням.
Лампочка у нас располагалась снаружи над входной дверью, а выключатель – внутри сеней. Крыльцо дома было бетонным, состояло из семи ступеней. Я щёлкнул выключателем и вышел на ярко освещённое электрическим светом крыльцо. Попытался разглядеть со света кто там в темноте за забором стучится ко мне в дом. И в этот момент что-то перелетело из-за забора и плюхнулось под ступеньки. Я только успел ощутить яркую вспышку… хлопок… упругий воздушный толчок… и боль в боку…
На грохот Марина с криком выскочила из дома. Я лежал раненый и оглушённый на бетонных ступенях, по лицу и правой кисти сочилась кровь. Ужасный звон стоял в ушах, я абсолютно не слышал что мне говорила жена. Она с трудом принялась затаскивать меня в
дом. Правая нога не слушалась и волочилась…
Позже выяснилось, что взрывное устройство угодило в угол под бетонные ступеньки – это меня и спасло от гибели. Лицо, правую кисть и одежду с правой стороны посекло бетонными осколками, но это было не опасно. А вот в верхнюю часть бедра глубоко вошёл
металлический осколок и неизвестно чем это грозит.
Было совершенно непонятно кто хотел расправиться со мной, поэтому нельзя было вызывать «скорую помощь».
- Что будем делать? - спрашивала слегка пришедшая в себя заплаканная Марина.
Я лихорадочно соображал. Мысли метались беспорядочным потоком. Обстановка торопила. И выход был найден.
В отдалённой станице жил мой младший брат. В Россию он прибыл из одной из отколовшихся после развала Союза республик. Гражданства российского не имел, а значит ни на каких учётах не состоял. Брат тихо сожительствовал в частном доме у местной вдовы.
- Там меня уж точно никто не найдёт, - решил я.
Марина позвонила от своей подруги Оксаны Буланной, проживающей по соседству, моему брату и попросила, чтоб тот срочно приехал к нам. Михаил прибыл под утро. Меня перетащили в машину.
Уже в станице брат привёл какого-то пьяного ветеринара и тот за вознаграждение осмотрел и обработал рану.
- Вообще-то надо сделать рентгеновский снимок, - компетентно изрёк коровий лекарь, - но я и так вижу, что кость не задета. Жизненно важные органы тоже не повреждены. Теперь главное, чтобы температуры не было.
- А что это значит? - спросил Михаил.
- Если в организм не попала инфекция и не начнётся воспалительный процесс, то осколок можно не трогать. Он останется в мякоти, обрастёт оболочкой и не будет беспокоить.
Это вселило надежду. Теперь я должен некоторое время отлежаться и, заодно, осмыслить своё положение.
Через пару дней после случившегося брату позвонила Марина и встревожено сообщила, что приходили две подозрительные женщины, назвавшиеся работниками военкомата. Они интересовались мной. Марина им сказала, будто мы крепко рассорились, и я покинул семью, уехав неизвестно куда. Женщины просили передать мне, как только появлюсь, чтоб немедленно явился в военкомат для упорядочения каких-то анкетных дел.
Всё это выглядело действительно странным, ведь я не являлся военнообязанным по причине плохого зрения и с военкоматом у меня не было никаких контактов.
Итак, несколько месяцев я тихо скрывался у брата. Пришёл в себя. Рана зажила и прошла хромота. За это время несколько раз пробирался под покровом темноты в свой дом и тайно встречался с семьёй. А в стране царил окончательный развал, государственные институты не выполняли своих функций, президент Ельцин безответственно пил горькую. Ранение меня больше не беспокоило и надо было позаботиться о своей дальнейшей судьбе. Было достаточно времени, чтобы всё хорошо обдумать. И решил я под шумок незаметно бежать из страны.
Так и оказался в Чили…

***

Я собрался нанести визит в монастырь. Встал пораньше и поднялся на второй этаж, чтобы принять душ. Только намылился, как в дверь нетерпеливо забарабанили.
- Кто бы это мог быть? Лёня на работе, дверь их комнаты закрыта – видимо и Надежда отсутствует. Не иначе это кто-то из новых жильцов, - определил я. - Кто там?
Из-за двери донёсся раздражённый голос Вовчика:
- Быстро освободи помещение, я тороплюсь на свидание и мне нужна ванна.
- Я тоже тороплюсь по делам и первый занял помещение. Значит тебе придётся подождать.
Наглец принялся бешено колотить в дверь и истерично орать:
- Немедленно освободи ванну, тебе говорю, не то я сейчас выбью дверь, а тебя выброшу оттуда.
Я сдержанно ответил:
- Давай, если хватит духу!
И продолжил мыться. А за дверью услышал как дружки усмиряют своего разбушевавшегося сотоварища. Помывшись, я зашёл в кухню приготовить себе чай. И в этот самый момент следом за мной ворвался разъярённый Вован и, резво подскочив ко мне, ядовито прошипел:
- Ты меня уже достал, сука! Я тебя в последний раз предупреждаю: больше не попадайся мне на глаза. И быстро убирайся отсюда.
Он принялся силой выталкивать меня из кухни. Внутри у меня клокотало и, едва сдерживаясь, я выдавил из себя:
- Руки убери! Мне чаю надо попить.
Видя, что я физически не отвечаю на насилие, Вова решил про себя, что достаточно нагнал страха и уверенно ткнул меня кулаком в корпус:
- Ты чё, козел, не понял? А ну пошёл отсюда…И чтобы на второй этаж больше вообще не поднимался. Ты понял?
А для большей убедительности он ещё раз ткнул меня кулаком в бок. Внутри меня пробудился бес – яростный и неистовый, но я всё-таки нашёл в себе силы и на этот раз физически не ответить:
- Ты всё-таки осторожней размахивай руками, а то они ненароком могут отклеиться!
Задире это только прибавило пылу и с воплем:
- О, сука! – он широко размахнулся…
Но я уже был озлоблен не на шутку и, вспомнив всю свою былую сноровку, встретил его прямым справа в челюсть. Вовик мгновенно отлетел, повалившись как грузный куль с картошкой, спиной на кухонный стол. По инерции я подлетел и навис над ним. Память запечатлела его округлившиеся в испуге глаза. И я в бешенстве пару раз саданул кулаком прямо в область этих ненавистных и наглых моргал.
И тут вдруг сзади кто-то повис у меня на плечах, стараясь повалить на пол. Я попытался освободиться, а краем глаза заметил, что Вовчик вскочил на ноги и, схватив со стола кухонный нож, разворачивается в мою сторону. Не мешкая, с силой ударил зачинщика скандала ногой в живот. Бедняга отлетел метров на пять – в другой конец кухни. Тем временем я проворно освободился из объятий напавшего сзади Олега и методично расправлялся с ним. А одновременно с этим молчун Фёдор запирал на ключ кухонную дверь, чтоб я не избежал их «справедливой» кары, спасшись бегством. Побоище продолжалось…
Вдруг с обратной стороны в дверь забарабанили и донёсся решительный голос Надежды:
- Немедленно откройте! Я сейчас вызову полицию!
Изрядно потрёпанная троица опешила от неожиданности. Бормоча в мой адрес проклятия, «аргентинцы» открыли дверь и посрамлённые скрылись в своей комнате. А Надежда бросилась ко мне:
- Что они тебе сделали?
- Все нормально. Успокойся, пожалуйста. Мы просто поговорили тут.
- Ничего себе поговорили. Трое на одного. Да разве они мужики? А я сегодня ещё не вставала с постели – лежала и тихо книжку читала. Вот, эти, видимо, и решили, что ни Лёни ни меня нет дома и можно с тобой расправиться. Я сейчас пойду к Зое Степановне и
всё ей расскажу.
- Надя, прошу тебя, не надо поднимать шум. Всё успокоилось уже.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

В монастыре послушница Аврора сказала мне, что матушка Ульяна уехала в Ла Серену и приедет только завтра. Галина была на работе. Ярослава тоже не было. Я заглянул к Черёмушкиным. В комнате находилась одна только Машка. Она с озабоченным видом
крутилась возле видеомагнитофона. Я оторвал её от занятия:
- Как дела, Машутка?
- А я только что посмотрела сказку про Бабу-Ягу и Кащея Бессмертного.
- Ну и как?
Малышка с серьёзным видом ответила:
- Такой тяжёлый фильм. Просто кошмар!
- Да брось ты так переживать. Там всё будет хорошо. Лучше скажи где ваши?
- Папа на работе.
- Ну, это понятно. А мама?
- Мама умотала в город по магазинам пошастать. Игуменьи сегодня нет и некому тут ворчать.
- Ну, тогда, ладно. Бывай. Передавай привет родителям.
Я вернулся из монастыря, зашёл в свою комнату и только пристроился к телевизору, как в дверь требовательно постучали и прозвучал строгий голос Фельдфебельши:
- Владислав, ну-ка откройте дверь!
Я открыл. Передо мной стояла разъярённая комендант, словно ядовитая гюрза готовая к молниеносному броску. А за ней, жалко съёжившись, неуверенно мялся Вовчик. Его левый глаз живописно заплыл шикарным свежим фингалом.
- Вы что здесь себе позволяете? - гневно разорялась наделённая полномочиями дама. - А с виду таким интеллигентом себя представили. За что вы избили этого молодого человека?
- Пусть сам расскажет.
- Он уже рассказал. И свидетели подтвердили. В общем, так. Сейчас же собирайте манатки и убирайтесь отсюда вон.
- Куда же я пойду?
- Это ваши проблемы, а мне здесь хулиганов не надо.
- Никуда я не пойду отсюда. Да это и не ваш частный дом, чтоб вы меня выгоняли. Я поеду к отцу Вениамину и поговорю с ним. Пусть во всём разберётся.
От этих слов Шепокляк аж подскочила:
- Я вам уже объясняла, что здесь не отец Вениамин, а я хозяйка. Я вас в два счёта вышвырну отсюда. А батюшке сейчас же сама позвоню, пусть знает, что здесь творят его подопечные.
Она резко развернулась и ринулась к телефону. За ней вихляющей походкой гея поплёлся пострадавший Вован.
Вечером в моей комнате собрались Игорь, Леонид и Надежда. Они были в курсе всего происшедшего и поддерживали меня. Надя даже ходила к Фельдфебельше и сама рассказала, как всё случилось, но та заявила, что и так прекрасно знает как всё произошло:
- Этот журналист придрался к Владимиру и стал избивать его в кухне, а Олег с Фёдором только разнимали их. Они мне подробно рассказали, как всё было на самом деле.
- Но я же там была и своими глазами видела, как они трое напали на Владислава.
- Не суйте свой нос куда не следует иначе пойдёте на улицу вслед за вашим другом. И вообще, оказывается вы сами постоянно устраиваете здесь попойки. Я ещё разберусь с этим позже. Идите и не морочьте мне голову…
Я позвонил отцу Вениамину с просьбой принять меня. Но священник холодно ответил:
- В этом нет необходимости. А вашу безобразную выходку мы разберём в воскресенье на Церковном совете. Приходите туда и не опаздывайте. Вот там всё и расскажете.
- Отец Вениамин, я хочу вам объяс…
- До свидания.
Я тут же позвонил Лацкам. Трубку взяла Татьяна:
- Слушаю?
- Татьяна, у меня тут крупная неприятность произошла. Я только что звонил батюшке, а он не захотел меня даже выслушать.
- Я в курсе, Владислав. В воскресенье состоится Церковный совет и там вам скажут решение. А сейчас, извините, мне некогда.
В трубке раздались гудки. Я был обескуражен: такие влиятельные персоны, как отец Вениамин и Лацки отвернулись от меня. Я толком не понимал почему всё так обернулось против меня. Ну, дал отпор обнаглевшему хаму, и что тут с моей стороны сделано не так?..
В воскресенье по окончании службы никто из прихожан не расходился. Многие знакомые окружили меня и морально подбадривали. Все были в курсе случившегося. Возле меня скопилось много народу, и все громко возмущались поступком аргентинской троицы. А те, как оплёванные, одиноко стояли поодаль и смиренно дожидались решения своей участи. К ним изредка на короткое время подступались только Долгушины и, затем, снова присоединялись ко всему обществу. Галина с Аллой призывали всех пойти на Совет и там поддержать меня. На это предложение все одобрительно загудели. Появился Борис Гаузен и сказал, чтобы я и Вовчик прошли в зал заседаний. Все ринулись туда за мной, но Гаузен пропустил только нас двоих, а остальным объявил, чтобы дожидались на улице. Из этого я понял, что решение принято и на него никто уже не повлияет. Нас обоих поставили перед столом с заседающими. Я попросил дать мне возможность высказаться. Но председательствующий отец Вениамин отклонил мою просьбу и объявил:
- Мы тут разобрали ваш возмутительный поступок и приняли вот какое решение. Нам не нужны здесь люди, не умеющие себя вести в приличном обществе. Все четверо участников безобразной драки немедленно должны освободить выделенное вам жильё. На этом заседание Совета закончено и все свободны.
Я стоял обалдевший. Меня будто окатили с головы до ног ледяной водой. Ничего себе демократия! Такого «справедливого» разбирательства я никак не ожидал.
Во дворе все негодовали. Такая циничная несправедливость в отношении меня покоробила всех. Тут же появились Гаузен с Зоей Степановной и принялись бесцеремонно выдворять всех из церковного двора и закрывать ворота на замок. И ещё Фельдфебельша
заявила:
- Уходите! Что вы тут разгалделись? Мы не собираемся выслушивать ваши мнения. Без этого обойдёмся.
На этом участь моя была решена. Душа трепетала, как птаха, которой голодный кот выдрал хвостик. Но я заранее принял решение и теперь знал что делать дальше.
…Игорь с Леонидом помогли погрузить мои вещи в лёнину грузовую камионету, и повезли меня на парселу к дону Энрике. Боялся я только одного: вдруг святой отец уже позвонил плантатору и предупредил, чтобы меня не приняли там. Но Игорь заверил:
- Отец Вениамин человек не мелочный, он такой подлости не сделает.
Оставалось только надеяться на лучшее.

***

На парселе меня встретили тепло, особенно хозяин радостно сиял, как надраенная суконкой солдатская бляха. В моё пользование тут же передали уютный деревянный домик. Там была вся необходимая мебель, только на кровати для меня поменяли постельное бельё. Я распрощался с моими друзьями Игорем и Леонидом, и они поехали в обратном направлении от парселы. Я долго стоял и глядел в след удаляющейся камионеты, пока она не скрылась за изгибом дороги. Непроизвольно на глаза накатились слёзы, мне было безумно жаль себя: в чужой стране заброшен один в какую-то глухомань, остались последние десять тысяч песо и на них нужно было как-то продержаться до первой зарплаты, ведь здесь поблизости нет монастыря, и никто не поддержит меня продуктами.
Вскоре наступил вечер и хозяева, видимо, понимая моё душевное состояние, не потревожили своим присутствием. Делать было нечего и я отправился спать. Но сон никак не шёл. Донимала тоска по Марине, по своей далёкой горемычной родине. Словно рыбак, тянул я невод дней своих, не ведая какой улов преподнесёт жизнь в грядущем.
Вдруг над окном в чёрном ночном небе повисла огромная яркая луна, будоража моё воспалённое воображение. И в ту ночь родилось такое стихотворение:

Какая полная луна сегодня,
что хочется завыть под ней по-волчьи.
Да только воля-то на всё господня
…и исхожу всю ночь жёлчью.
А ты, родная, спи ужо спокойно
и не терзай своей души кошмаром.
Разлуку нужно пережить достойно, -
нет в жизни этой ничего даром.
А крест мой, - до чего ж он тяжек!
Его несу и не ропщу вовсе.
Вот только накоплю презренных бумажек…
Ты к лучшему пока что готовься.
Ещё наступит наш день счастья
и посмеёмся мы над тем, что было.
…А небо скалится жёлтой пастью
и надвигается чёрным рылом.

Утром ко мне пришёл дон Энрике, наговорил кучу любезностей и, затем, приступил к деловой части своего визита. Я плохо понимал по-испански, он терпеливо по нескольку раз всё повторял, чтобы я понял его. В ход опять пошёл русско-испанский словарик. Старик мне определённо нравился своей добротой и внимательным отношением. Чтобы более доходчивей объяснить суть того или иного предложения, он принёс тетрадь и в ней рисовал картинки,
сопутствующие ходу его мыслей. Надо сказать, он хорошо рисовал, и я до сих пор бережно храню ту тетрадку с рисунками старика.
В общем, дон Энрике прежде всего обозначил круг моих обязанностей. Я сразу же честно признался, что ничего не смыслю в сельском хозяйстве, ибо всю жизнь провёл в городе. Но патрон успокоил и обещал скоро обучить всему необходимому: работать-то мне придётся под его руководством. Он живо интересовался биографией, кем я работал, какую имею семью, какова в России политическая ситуация, как я попал в Чили и прочее. Дон Энрике обещал помочь перебраться моим жене и дочери сюда, чтоб они поселились со мной на парселе и вместе бы работали здесь. Меня радовала такая перспектива и я воспрянул духом. Беспокоило лишь то, что у меня закончилась туристическая виза и непонятно было что теперь делать с этим. Старик успокоил. Он заверил, что скоро подготовит для меня контракт и все необходимые документы, и сам заплатит в Эстранхерию (департамент министерства иностранных дел) штраф за просроченную визу.
Все, вроде бы, складывалось, как нельзя, лучше…
Неужели чёрная полоса в моей жизни закончилась наконец? Я боялся в это поверить.

***

Энрике Маттей с Сильвией в молодые годы по политическим соображениям покинули социалистическое Чили и обосновались в США. Там они работали, получили гражданство и вышли на заслуженную пенсию. А брат Энрике – Фернандо Маттей никогда не покидал Чили. Он был военным и дослужился до чина генерала авиации. Когда генерал Пиночет тайно готовил свой заговор, чтобы свергнуть правительство социалиста Альенды, в «подпольную» Хунту он пригласил ещё четверых генералов, двое из которых были чилийцы, а двое других – немцы. Так что, после победы Хунты Фернандо Маттей стал значительной фигурой в стране и являлся фактически одним из самых влиятельных и богатых людей в Чили. Он приглашал не раз младшего брата вернуться из Соединённых Штатов, и даже подарил ему участок земли размером в десять гектаров. Но Энрике, лишь доработав до пенсии, вернулся в Чили и обосновался на подаренном участке, где выстроил парселу, и посадил плантацию киви.
- Вот это да! - негодовал я. - И занесла же меня судьба прямо в логово пиночетистов. Только этого ещё не хватало…
Однако, отношения у меня с хозяевами складывались добрые. Своим трудолюбием быстро снискал их уважение. Часто они баловали меня блюдами чилийской кухни, приготовленными для себя. Иногда к ним приезжали их взрослые дети – дочь и сын или
другие родственники. И все со мной обращались уважительно и внимательно, особенно сам хозяин.
Помню такой случай. Стояла осень, по утрам было сыро и холодно. У меня не было
тёплой одежды и я порядочно мёрз. Увидев своего работника трясущимся от холода, дон Энрике тут же скинул с себя тёплый свитер и кожаную куртку. Как я ни отказывался, он подарил мне эти вещи и заставил при нём их надеть. Сеньора Сильвия же, в отличие от своего заботливого супруга, была очень неразговорчива, недоверчива и редко мне поручала какую-либо работу – мной полностью занимался хозяин. Старику было за семьдесят, но он вёл весьма активный образ жизни: ни минуты не сидел без дела, гонял, как мальчишка, на велосипеде, и… пил виски.
На почве его последнего пристрастия у них с сеньорой нередко возникали разногласия. В такие моменты она, яростно сверкая жгучими чёрными очами и темпераментно жестикулируя, упорно наставляла суженного на путь истины. Но это было бесперспективным занятием – дед не поддавался влиянию извне. Так они и сосуществовали на одной территории уже многие годы.
Мне выдали велосипед и револьвер с длинным стволом, чтобы я, объезжая территорию, бдительно патрулировал плантацию, оберегая её от посторонних посягательств, ибо никто не смеет в Чили покуситься на чужую частную собственность.
Караульную службу со мной вместе исправно несли три породистых пса. Они быстро привыкли к новому обитателю, тем более, что кормил их теперь я. Ещё я вскоре научился управлять трактором. И потянулись монотонной чередой мои крестьянские будни. По субботам и воскресеньям, как и положено, мне причитались выходные. Всё шло хорошо. Только вот с документами как-то всё не складывалось. Дон Энрике подготовил мне рабочий контракт, я сдал его в Эстранхерию. Но через некоторое время оттуда пришло письмо с разъяснением, что предоставленный мною контракт подходит лишь для заключения трудового соглашения меж гражданами Чили, для иностранцев же нужен сей документ иной формы и ещё необходима куча других бумаг. Хозяин обещал всё сделать как положено.
Мне оставалось только надеяться, ждать и верить… 15.10.2016

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.