Скакал казак через долины

(Письма из Америки)

История Кубанского казачества сурова, неповторима и трагична. Как, впрочем, и история всего Государства Российского. Сегодня, когда сняты многие запреты на публикацию архивных документов, по-иному воспринимаются события прошлых лет, и каждый может дать им свою оценку или просто пристальней вглядеться в прошлое...
Долг перед светлой памятью предков - поисковая работа по восстановлению пропущенных страниц нашей истории. Публикуемые письма казака - уроженца станицы Черноморской Терентия Трофимовича Глобы, который живёт сейчас в Кливленде (США),- часть "забытой" истории. В письмах к племяннице Нине Тихоновне Лукьяненко, проживающей в станице Старокорсунской, Т. Глоба отразил один из наиболее ярких эпизодов в противоречивой истории кубанского казачества. Естественно, в своём понимании происходящего.

8 апреля 1992года.

...Дорогая Ниночка! Ты у меня, казака, спрашиваешь за кого я воевал. Мой тебе ответ: воевал я и у красных, и у белых, и у зелёных. Я очень рад тому, что ты интересуешься моей судьбой. Поэтому охотно обо всём напишу...
...В 1917г. в России случился государственный переворот. Вначале казаки не примыкали ни к каким политическим силам - держали нейтралитет. В Советском Союзе, наверное, об этом писали. Был такой сибирский казак - генерал Корнилов. Во время переворота его арестовали и посадили в тюрьму, но ему удалось бежать. Корнилов собрал боевой отряд из офицеров, юнкеров, студентов и выступил против красных. Его отряд воевал в центральной России, но там их население не поддержало, поэтому Корнилов вынужден был двинуть войско на Кубань. Генерал рассчитывал, что здесь его поддержат казаки. Но, к сожалению, он просчитался.
Войска Корнилова подступили к Екатеринодару. В городе располагалась дивизия красных. Завязался тяжёлый кровопролитный бой. Началась мобилизация по станицам казаков, которых отправляли на помощь красному гарнизону. Я решил идти воевать и сообщил об этом родителям. Они пытались меня отговорить, но я упёрся, как ишак. В то время мне шёл 17-ый год и я не подлежал мобилизации, но я напросился добровольцем на фронт. Мобилизованных немедленно отправляли на защиту Екатеринодара. В городе сложилась тяжёлая обстановка: корниловцы заняли кожевенный завод и подступали к центру города. 31-го марта 1918 года нас выгрузили с лодок вблизи Екатеринодара на товарной станции. Здесь скопилось множество
железнодорожных составов, и корниловцы из орудий обстреливали станцию. Нас сразу же бросили в бой, поддержав артиллерийским огнем. Во время боя один из снарядов попал в штаб Корнилова, и осколком в голову генерал был убит. Командование войсками принял генерал Деникин. Он приказал своим войскам отступать в горные станицы. Через неделю боёв наш 6-й Кубанский батальон распустили по домам.
...Казаки говорили, что лучше бы убило Деникина. Его не любили и рассказывали, что в конце августа 1917 года, когда казаки держали нейтралитет (до 1918г.), на казачьи земли вступила Красная армия и начали чинить насилие и грабежи. Казаки возмутились и восстали. Они стали объединяться: Дон-Кубань-Терек-горцы. Тогда-то и присоединил Деникин свой отряд к казачьему войску, себя объявил главнокомандующим на юге России.
В начале 1918 года я снова спросил совет у своего отца:
- К кому мне идти: к красным или белым?
- Твой возраст не подлежит мобилизации, - напомнил отец, - но если ты решил воевать, то выбирай сам. Сейчас такое время, что неизвестно, где лучше: у красный или у белых.
Я выбрал Деникина и вступил в казачью часть. В начале 1918 года на Кубани было создано Кубанское правительство. Оно издало указ, по которому все казаки должны были вернуться в казачьи части. Деникину самостоятельность кубанцев не понравилась, и он стал притеснять их. Кубанское правительство стало действовать автономно. Наши казаки заняли г. Воронеж. А Добровольческая армия Деникина заняла г. Орёл. После взятия Воронежа три недели мы находились в городе и не получали никаких распоряжений. Мы лишь несли караульную службу: выставляли посты вокруг города. К нам поступал большой поток пленных. Рядовые казаки недоумевали: "Что за чудо? Откуда столько пленных?.." Но позже всё выяснилось: в тылу у красных орудовал казачий корпус под командованием донского казака - генерала Мамонтова. Корпус находился в 200 километрах от Москвы, и захваченных в плен красных отправляли в тыл Белой армии. Пленных вооружали и отправляли в Добровольческую армию, которая наполовину была сформирована из пленных. Затем Деникин приказал Мамонтову вернуть корпус назад, что тот и исполнил.
Во время прибытия Мамонтова в Воронеж наша дивизия делала ему парад. Здесь был генерал Шкуро. Два генерала обнялись, расцеловались. Я был в конвое у генерала Шкуро и в это время находился очень близко от генералов.
...Был ещё такой известный русский генерал Брусилов. Во время Первой мировой войны он командовал корпусом на Австрийском фронте. Однажды его корпус окружили немцы, но Брусилову удался прорыв. При этом корпус разбил знаменитую австрийскую конницу. В этих событиях участвовали казаки. Во время Гражданской войны генерал Брусилов воевал в армии Деникина. А сын Брусилова был в Красной армии. В районе Царицына (сейчас г. Волгоград) произошла битва между белыми и красными, и сын Брусилова попал в плен к деникинцам. Когда Деникин узнал об этом, он приказал немедленно расстрелять сына генерала Брусилова. Приказ был исполнен. Узнав об этом, Брусилов перешел на сторону красных. Там он стал формировать конницу для Будённого...
Деникин приказал генералу Покровскому разогнать Кубанское правительство. Покровский исполнил распоряжение. Казакам это не понравилось, и они стали покидать позиции и расходиться по домам. А в это время сформированную Брусиловым конницу Будённый двинул на армию Деникина. С севера к нам на соединение двигались войска адмирала Колчака. Но Деникин не хотел создавать единый фронт и объединяться с армией Колчака, так как тот был старше по чину и имел больше воинских заслуг. При объединении Колчак бы возглавил весь фронт. Деникин же хотел самостоятельно навести порядок в России и стать её правителем.
Ленин заключил договор с чехами и те направили свои войска против Колчака. Под ударами чехов адмирал был вынужден отступать. Вскоре чехи разбили колчаковцев, а адмирала захватили в плен и расстреляли. Среди трофеев они захватили два вагона золота и платины (как в то время писали газеты). Затем войска чехов двинулись на Деникина. А в это время казаки бросали позиции и расходились по домам. Я служил в Первом Партизанском полку. В 1919 году заболел тифом и меня отправили в госпиталь, где лечили два месяца. По выздоровлении предоставили двухнедельный отпуск. Я побывал в родной станице Черноморской. Затем вернулся на фронт, но направили меня не в Партизанский полк, а в конный дивизион, которым командовал есаул Терского казачьего войска (не помню его фамилию). Есаул взял меня к себе ординарцем.
...В конце 1920 года нашу сотню командир привёл в Екатеринодар. Мы переночевали, а утром сотник собрал нас, поблагодарил за верную службу и добавил: "Теперь вам выдадут пропуска - и можете ехать домой. Когда понадобится, вас призовут". А мне сотник сказал: "Тебе, Терентий, я дам удостоверение - генерал Науменко пожаловал тебя в старшие урядники". Командир выдал мне и пропуск домой. При прощании мы прослезились. Заседлав своего вороного, из Екатеринодара я отправился в Черноморку.

25 мая 1993года.

...Теперь, дорогая Ниночка, я расскажу тебе как попал к зелёным.
В начале марта 1920 года Красная армия заняла нашу станицу Черноморскую, а в конце апреля они объявили мобилизацию молодых казаков. Сборный пункт назначили в станице Бакинской. Там регистрировали всех прибывающих. После регистрации на трибуну взошел оратор и стал говорить, что Польша объявила войну России и мы все обязаны идти воевать. Пока он призывал нас на войну, совсем стемнело, имеющие знакомых в станице Бакинской, отправились ночевать к ним. Приказали утром по сигналу трубача всем мобилизованным собраться на станичной площади. Я решил ночью удрать. Со мной согласились бежать надёжные станичники: друг детства Павел Обезьяна, Сергей Горбунёв, Иван Белоусов и ещё один станичник (не могу вспомнить его имени). Удрать мы решили к зелёным. Мы не знали где их искать, но у меня был хороший знакомый в станице Бакинской, который имел связь с зелёными и с греками, занимающимися табаководством. Грекам не нравился новый режим, и они поддерживали зелёных. В станице Бакинской у моего отца было много друзей. Он часто навещал их, иногда брал и меня с собой. Так что меня здесь многие знали. Я отправился к знакомому пожилому казаку один и сказал о том, что хочу уйти к зелёным. Казак взял с меня клятву молчать, и после этого объяснил как попасть к зелёным. Он написал записку, в которой указал фамилии и имена всех пятерых, решивших бежать. В записке он просил помочь нам. Казак объяснил мне, чтобы я показал эту записку любому греку-плантатору, который приведёт к зелёным.
На ночлег мы попросились в крайнюю, расположенную близко к лесу хату - чтобы можно было утром незаметно скрыться. Хозяева покормили нас салом с яйцами и мы легли спать. Рано утром мы незаметно, по одному, проскользнули в лес. В лесу стали решать, как пробираться домой. По дорогам патрулировали разъезды красных, и мы решили пробираться по лесным тропинкам. До станицы Черноморской мы добрались засветло. В кустах стали дожидаться наступления темноты. Мы не знали сколько придётся скитаться, поэтому необходимо было запастись продуктами. Запомнив место, мы договорились рано утром встретиться здесь же. Разошлись каждый в свою сторону. Вначале я шёл вместе с Павликом Обезьяной, так как наши хаты находились почти по соседству. Павлик свернул в свой двор, а я в темноте продолжал пробираться к своей хате. Когда проходил мимо кладбища, меня внезапно охватил непонятный страх: тело словно сковало и по коже побежали мурашки. Ночь... Светлая луна... И мёртвая тишина...
Наконец я добрался до своего дома. Из-за забора вдруг выскочил наш пёс и набросился на меня. У меня ничего не было под рукой, чтобы огреть его. Он схватил меня за полу шинели и принялся трепать её. Не выдержав, я прикрикнул на него: "Полкан, что ты делаешь!" Пёс узнал мой голос. Я перелез через забор, Полкан - за мной. В то время мы никогда не запирали двери и даже крючок не набрасывали. Я подошёл к двери в сенцы и прислушался, но за дверью было тихо. Чужих в доме не было. Пелагея, жена, спросила, не голоден ли я, накормила меня рисовой кашей с мясом. Я попросил не будить родителей, так как не хотел, чтобы они знали о моём приходе. Сходил в сарай, приготовил винтовку, патроны, шашку и седло, а Пелагее поручил приготовить побольше хлеба, сала, сухарей и всё сложить в мешок. На рассвете мне надо было уходить.
Когда проснулся, светало. Наскоро собрался и жена пошла меня провожать. Шли не по улице, а через огород к речке. У речки попрощались. Напоследок Пелагея сказала: "Может мы больше и не свидимся... Иди с богом!" И я пошёл своей дорогой.
Идти надо было опять мимо кладбища к дому Павлика. Собаки подняли лай и всполошили всю спящую станицу. Прибежал Павлик, и мы бросились в лес. Скрывшись подальше в чащу, мы посовещались о том, что делать дальше. На пятерых у нас оказалось три винтовки. Решили идти к ближайшей табаководческой плантации. На плантации нас встретил мужчина лет 45-ти. Я показал ему записку и объяснил о цели нашего прихода. Хозяин радушно пригласил всех в дом. Здесь мы с ним познакомились ближе. Он оказался греком, родом из Екатеринодара. Нас хорошо покормили и дали проводника, который по лесным тропинкам повёл в сторону гор. Полдня мы пробирались по лесу. Вышли на поляну, где паслись лошади. На поляне стоял большой сарай, из трубы струился дымок. Навстречу нам вышли несколько казаков. Они обрадовались и пригласили заходить в сарай. Там нас угостили борщом. Казаков было человек десять. Остальные, как нам пояснили, совершали набег на лагерь красных. Писарь записал наши фамилии, станицу, даты рождения. Так мы поступили в отряд зелёных.
Вечером весь отряд собрался на поляне и нас представили руководителю. Он оказался в чине сотника, звали его Иван Поперека, родом из станицы Пашковской. В отряде было 55 человек. Зелёные ежедневно делали набеги на горные станицы, где добывали продукты, оружие. Иногда брали в плен красных, но относились к ним снисходительно. Чаще всего нам попадались донские казаки. Пленным мы завязывали глаза, приводили в свой штаб. От них добывали необходимые сведения о том, где находятся красные, каковы их численность и вооружение. Многие пленные изъявляли желание остаться в нашем отряде, и к середине августа 1920 года он увеличился до 355 человек. Затем, к нам примкнул полковник Улагай, а с ним шестеро черкесов. Снабжавшие нас продовольствием греки-плантаторы не в состоянии стали содержать такой многочисленный отряд. Отбитого у красных продовольствия было уже недостаточно. Мы провели собрание, на котором решили двинуть через Кавказский хребет к Чёрному морю, чтобы добраться до Грузии, а там погрузиться на пароход и отплыть в Крым. В это время в Крыму находилась Белая армия.
Наше начальство объявило:" Путь будет тяжёлым, возможны бои с красными". Желающим вернуться домой - разрешили это сделать. Как я уже писал раньше, нас было в отряде пятеро станичников. Земляки стали меня уговаривать вернуться домой, но я отказался, а их предупредил о том, чтобы они тоже не спешили возвращаться домой, так как являются дезертирами Красной армии и поэтому их могут расстрелять. Но они не послушались меня и пошли домой, а я отправился с отрядом в Грузию. Перевалив через Кавказский хребет, наш отряд спустился к Красной Поляне. Там находился гарнизон красных. Была ночь и они спали. Мы без боя заняли Красную Поляну, разоружили красный гарнизон, состоявший из 150 бойцов. Захватили трофеи: три пулемета, одно орудие и много мешков с патронами. Пленным предложили отправляться к своим, но многие пожелали примкнуть к нам. Отряд двинулся на Адлер. Разведчики красных донесли своему командованию о продвижении нашего отряда. На подходе к Адлеру в тоннеле красные приготовили засаду, замаскировали три пулемета. Наши разведчики рассказали о засаде, но мы двигались с обозом и не могли по горам обойти тоннель. Сотник Поперека со взводом казаков бросился в атаку. В бою наш командир и три казака были убиты, но тоннель нам удалось захватить. Мы очень любили нашего командира и пришли в ярость от его гибели, поэтому жестоко обошлись с противником: порубили всех до единого, организовавших нам засаду. Это было в конце сентября 1920 года.
Наш отряд занял Адлер, а располагавшийся там гарнизон красных при нашем приближении разбежался.
В то время в Туапсе находилась конная дивизия красных. Эта дивизия двинулась к Адлеру. С такой силой мы не смогли бы справиться и нам оставалось только отойти в нейтральную Грузию. Грузины нам помогли: снабдили кукурузной мукой, из которой мы варили мамалыгу, и ею питались. В Грузии пробыли три недели. Затем, до нас дошёл слух, что генерал Фостиков с 20-ю тысячами казаков продвигается на Адлер. Вскоре, и вправду, после кровопролитного боя отряд генерала занял Адлер. Но численность отряда была всего полторы тысячи человек, половина из которых даже не имела винтовок. Наша группа присоединилась к отряду генерала Фостикова и сразу же мы приняли бой. Красные подогнали небольшой танк, в котором были пулеметы, и принялись нас обстреливать. Мы двигались по берегу Чёрного моря. При атаке я был ранен в правую ногу пулей навылет. Друзья сняли с меня рубаху, перевязали рану и отправили в тыл. Через несколько дней меня с другими ранеными погрузили на пароход и отправили в Крым, в Феодосию. Конница Будённого наступала на Крым.
Однажды дежурный по лазарету объявил о том, что Красная конница прорвала наши позиции и госпиталю предстоит эвакуация. А вечером началась погрузка раненых на пароход. Через несколько дней мы прибыли к турецким берегам. Весь февраль 1921 года я пролежал в турецком госпитале. После этого меня отправили в лагерь военнопленных, который находился в 150 километрах от Константинополя. Я ходил на костылях, так как нога полностью не зажила.
В этом лагере я пробыл весь март, затем, часть военнопленных отправили на остров Лемнос...

10 января 1994года.

Остров Лемнос представлял собой скудный растительностью каменистый клочок суши. Здесь было собрано несколько тысяч русских военнопленных. Жили в палатках. Кубанцев было около 150 человек. Кормили очень плохо, пресной воды не хватало. Многие болели дизентерией и умирали. На острове я пробыл семь месяцев. Затем, попал с группой других русских в большой греческий портовый город Солоники. Там нас продержали 30 дней в карантине. После этого отпустили на все четыре стороны.
В конце октября 1921 года я перебрался в Сербию. Там прожил более четырёх лет. Работал на разных подсобных работах. В то время Сербия была очень бедной страной. Но сербы относились к нам очень хорошо. А однажды я услышал, что в Белграде французы набирают рабочих на карбидный завод. С надёжным товарищем (знакомым по службе) мы подписали контракт на год и на следующий день выехали во Францию. Завод находился в Альпийских горах возле итальянской границы. Производство было вредным, во время ветра поднималась ядовитая пыль и у рабочих начинались кровотечения изо рта и носа. Мы с приятелем стали думать над тем, как расторгнуть контракт. Боялись, что если и дальше останемся работать на этом заводе, здесь нас и похоронят...
В Париже находилась редакция русской газеты, которую мы выписывали. Там мы прочитали объявление о том, что русский генерал Шкуро собирает группу казаков: музыкантов для духового оркестра, конников для цирковой джигитовки, песенников и танцоров. У моего товарища, Василия Ивановича Пальникова, был прекрасный голос - тенор. По его настоянию я бросил работу на заводе, и мы отправились в Париж. Французский язык знали плохо и выписали французско-русский словарь, с помощью которого объяснялись при необходимости. Поездом добрались до французской столицы. Это было в марте 1925 года. Нашли стадион "Буффало", где проходил отбор кандидатов. Формировались две группы джигитов: одна - генералом Кубанского войска Савицким и князем Андронниковым, вторая - сотником Сергеем Ивановичем
Проценко и донецким инженером Мелеховым. Моего друга зачислили в хор. Я не подходил для цирка и в расстройстве пошёл в конюшню посмотреть на цирковых лошадей. И как же был удивлён и обрадован, когда увидел здесь бывшего моего начальника, командира "Волчьей сотни" сотника Дмитрия Яковлевича Галая, казака станицы Дядьковской. Прошло семь лет после нашего расставания. Он рассказал, что занимается в цирке джигитовкой и имеет две лошади. Галай взял меня ухаживать за его лошадьми и стал обучать джигитовке.
Новый цирк дал первое представление в Париже 25 мая 1925 года. Стадион, где проходило представление, был переполнен. Полным был и успех нашей труппы. После этого мы получили приглашение в турне по Англии и Шотландии. Спонсировал труппу сирийский миллионер, господин Саказан. Но он обанкротился и нас вернули во Францию. Я уехал в город Виши и устроился на кирпичный завод, где проработал до 15 марта 1926 года. Однажды получил телеграмму от сотника Сергея Проценко, в которой он предлагал мне приехать в Париж и подписать контракт на цирковое турне по Америке. Я сразу согласился. Меня зачислили в труппу джигитом 2-ой категории с жалованьем 100 франков в неделю.
...Первое представление мы дали в Нью-Йорке 12 мая 1926 года. Успех был колоссальным. Затем, мы выступили в городе Кливленде. Но внезапно умер президент компании, которая субсидировала нашу труппу, и контракт прервался.
...Начались холода. Подходил к концу 1926 год. Во время турне, в Кливленде я
познакомился с одним молдаванином - Иосифом Чёрным. Он приглашал меня к себе в гости. У него я познакомился и подружил с его шурином Антоном, который помог устроиться в хлебопекарню. Здесь я проработал всю зиму. Работа была лёгкая, платили хорошо. Хозяин ценил меня за исполнительность и трудолюбие, поэтому пообещал вскоре повысить в должности.
В конце февраля 1927 года я получил телеграмму от сотника Проценко. Он предлагал немедленно приехать и подписать контракт на цирковой сезон 1927 года. И я снова рискнул...
Когда я сообщил о своём отъезде хозяину, он очень удивился и сказал, что ценит меня как хорошего работника и готов прибавить жалованье. Но узнав причину моего отъезда, хозяин удивился тому, что я цирковой артист, и на прощанье подарил золотые часы. А по окончании циркового сезона пригласил меня вернуться в пекарню. Я согласился. Так потом и жил: летом уезжал в турне, зимой работал в пекарне.
В октябре 1929 года, по окончании циркового сезона, мне предложили в одной из студий Голливуда дублировать актера, исполняющего главную роль в фильме по повести Л. Толстого "Казаки". Так я оказался в городе цветов - Голливуде. Здесь были артисты со всего мира и все мечтали стать звёздами экрана. Киногород был, по сути, огромным великолепным павильоном: кругом пальмы, красивые дамы, цветы...
В Голливуде я снял отдельный домик и до 1940 года жил в нём и дублировал киноактёров.

20 февраля 1995 года

...Дорогая Ниночка! В Голливуде я насмотрелся на жизнь артистов из простых сословий и на жизнь артистов-аристократов. Здесь было много красивых женщин и мужчин, все одевались с шиком, разъезжали на дорогих автомобилях, часто проводились всевозможные праздники и банкеты. Кругом блеск и роскошь. Не жизнь, а сказка или сон.
Я часто выезжал в турне с цирковой труппой. Особенно из тех поездок запомнилось пребывание на Гавайских островах в 1934 году. Помню огромный кратер вулкана, в нём клокотала и кипела лава. Диаметр кратера около полукилометра. При извержении вулкана лава покрывала, говорили, четверть острова. Ещё нам рассказывали, что во время извержений погибает много местных жителей, но природа острова настолько великолепна, что люди не могут покинуть эту землю насовсем. Вокруг всё утопает в зелени и цветах, от которых стоит опьяняющий аромат. Много растёт там всевозможных экзотических плодов. Мне особенно понравилась папайя, которая растёт на деревьях и напоминает по вкусу и цвету нашу дыню. На острове большие плантации сахарного тростника, растут ананасы, бананы. Земля,
обогащённая серой, потрескалась от зноя и всегда была тёплой от того, что внутри находится гигантская печь - действующий вулкан. Невдалеке от острова в морском дне пробурены скважины и временами из моря вырываются высокие водяные столбы, при этом раздается звук, напоминающий орудийный выстрел. Зрелище захватывающее, грандиозное и незабываемое.
А в 1936 году мы, пятеро казаков, подписали контракт на девятидневное турне по Австралии. Успех - колоссальный! Нас просили остаться ещё. На обратном пути в Америку давали представление в Новой Зеландии и на острове Таити. И везде нам сопутствовал успех. В Голливуд мы вернулись в середине декабря 1936 года, арендовали самый большой красивый дом в том районе, где проживали самые знаменитые артисты. Однажды мой друг Яков Штыклецкий познакомил меня с украинцем по имени Михаил. Тот поинтересовался где я намерен встречать Новый 1937 год и пригласил к русским эмигрантам-молоканам. Молоканская деревня с православной церковью и русской школой находилась недалеко от Лос-Анджелеса.
Организаторы подготовили хорошую праздничную программу и даже пригласили известную в эмигрантских кругах исполнительницу цыганских романсов Любовь Ангарскую. Я и раньше слышал о ней, но лично знаком не был.
...К началу праздника мы опоздали. Когда вошли в зал, услышали:
...горячи бублички,
гоните рублички,
да поскорей!
Меня, несчастную,
торговку частную
ты пожалей...
По окончании концерта начались танцы. Я подошёл к певице, познакомился с ней, пригласил на танец. Весь вечер мы не отходили друг от друга. Она была значительно старше меня, но очень красива и прекрасно выглядела. Я рассказал ей о себе. Из её рассказа узнал, что она родилась в Москве, затем вышла замуж за офицера. Во время Первой мировой войны её супруг погиб, а сама Любовь Ильинична попала в Харбин, где играла в театре и выступала с сольными концертами. Однажды ей предложили контракт на турне по Китаю, Японии и Америке. В Америке она осталась.
Я пригласил Ангарскую к себе в гости. Так мы познакомились ближе. А вскоре мы обвенчались и зарегистрировали свой гражданский брак в брачном бюро.
8 марта 1940 года я уехал из Голливуда с цирковой труппой по Америке. В то время чувствовалось приближение войны, были сложности с работой, к тому же заканчивался мой контракт. В Голливуд я не вернулся, а поехал в город Кливленд, где у меня было много друзей. Они помогли найти работу на алюминиевой фабрике, где изготавливали детали для самолётов. Там я купил дом и вызвал телеграммой Любу.
19 июня 1941 года Америка объявила войну Японии. Мы продали свой дом и решили купить другой, с хорошим участком земли, чтоб можно было содержать лошадей для школы верховой езды. Нашли участок в 25 акров (20 акров леса и 5 акров - чистое поле) с большим двухэтажным домом и тремя просторными строениями, в которых удобно было держать лошадей и оборудовать закрытый манеж. В конце марта 1943 года работы по реконструкции помещений были закончены, и моя школа верховой езды начала функционировать. Называлась она так: Школа верховой езды "Балалайка".
16 лет я обучал искусству верховой езды желающих. Значительного материального обогащения эта деятельность мне не принесла, но получал я от неё, главным образом, моральное удовлетворение. В 1959 году я продал дом вместе с фермой и лошадьми и купил другой, в котором живу и сейчас. Любовь Ильинична умерла, так и не осчастливив меня наследником. А нынешняя моя супруга, терская казачка Зинаида Павловна, в преклонных летах. У неё есть взрослый сын от первого брака, но мы с ним чужие люди. Если бог даст, то в 2001 году мне исполнится сто лет. Состояние здоровья не позволяет делать долговременные прогнозы. На исходе жизни беспокоят полученные в молодости травмы: иногда неожиданно теряю равновесие и падаю, слух утерян на 60%, подводит зрение. В 1976 году мне сделали операцию на сердце, а ещё раньше - на позвоночнике.
В последнее время всё чаще вспоминаю родную Черноморку. Спасибо, дорогая Ниночка, за то, что прислала фотографию станицы. Естественно, она очень изменилась с 1921 года, но облик её вполне узнаваем. В городе Нью-Джерси есть казачья станица, но до боли хочется хоть краешком стопы ступить на родную землю... 26.09.2016

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.