Сторож

Сторож вышел на крыльцо покурить. Просвистела электричка, загавкали собаки, значит – сейчас начнётся! Опять… В ворота вползала пёстрая колонна отдыхающих. Они ещё ничего не успели совершить, а сторож уже люто их ненавидел. Он не хотел и боялся повторяющегося безумия, чувствовал, что сдадут нервы, он не устоит и снова нажрётся, и жаждал этого – до дрожи в кишках.
Школьники волокли раздутые звякающие сумки, и сторож сглотнул слюну. Он знал, что всегда найдётся какой-нибудь хитрован. Так и есть! От колонны отделились двое, воровато оглянулись, шагнули с дорожки в сторону и быстро воткнули в снег... Одна, две, три, четыре… Ого! Надо поточнее заметить место схрона.
Колонна медленно заползла в двери главного корпуса. Пока наивная дурища Света читала детишкам инструкции о том, как нужно вести себя на базе отдыха, вместе с педагогами шмонала сумки и изымала спиртное, сторож пробрался к нычке, выкопал из сугроба пузыри и затрусил к себе. Он знал, что жаловаться училке юные алкоголики не пойдут, но отобрать трофей и накостылять по шее могут. Если заметят, конечно.
Мой дом – моя крепость! Четыре поллитры «Кузьмича» перекочевали в сторожку благополучно и подняли настроение её обитателя. Унимая проклятый тремор, он налил полстакана, жадно проглотил, крякнул, прислушался к себе. Целительная влага потекла по жилам, согревая волшебным теплом. Хорошо! Сторож отрезал хлеба, положил на кусок тоненький пластик сала с мясными прожилками, закусил. Не были мы на Таити, нас и здесь неплохо кормят!
Слегка притушив пожар в трубах, сторож отправился в обход владений. Заглянул в бойлерную, проверил приборы. Накормил собак. Зашёл в корпус. В актовом зале бесновалась дискотека. Под грохот индустриально-металлической музыки вспышки света выхватывали из темноты ломаные фигуры. Старина брейк не халтурил: дёргал за верёвки и выворачивал конечности марионеткам-мальчикам и размахивающим лифчиками девицам – исправно бросал в кадры нижний экстрим и верхний. Мда!.. Децибелы давили на уши, и сторож вышел из зала. В тамбуре два бибоя затейливо мочились на входную дверь.
- Ну, что же вы делаете, сволочи! – Сторож прозаично схватил придурков за шкирки и столкнул лбами.
- Разве можно так с детьми обращаться? – взвизгнул один.
- Это непедагогично! Мы… – мявкнул второй.
- Это вы дети? Урроды! Видели бы ваши родители, чего тут вытворяют милые детки... а ну, тряпки в руки и быстро отмывать дверь!
Вернувшись в сторожку, залил гнев универсальным лекарством. Теперь можно немного отдохнуть – до следующего обхода, когда угомонятся эти, затейщики. Он лёг на продавленный диван и окинул взглядом жилище, привычно задержал его на доставшейся от предшественника репродукции. Хотя знал все детали изображения и выучил наизусть подпись «Андрис Бот. Поиски гнид при свече. 1630. Будапешт», снова принялся разглядывать картинку на стене, как делал это изо дня в день.
Человек стоял на коленях, склонив голову, а трое других искали у него в голове. Голая спина, освещённая свечой, и размытые силуэты искальщиков. Почти тени. Ищут и ищут.
- Двенадцать лет! – вслух сказал он и угрюмо проворчал, поправил себя: - Каких двенадцать – Четыреста лет ищут… А я тринадцатый год наблюдаю. Ха-ха! К-ха!..
Пьяный смех перерос в надсадный кашель. Сторож выпил водки – чтобы не саднило грудь. Скоро пришёл его привычный, ставший уже почти не страшным сон, его неотвязный кошмар, жуткий в своём постоянстве.

Ночью после выпускного пятеро очень взрослых и креативных, но совершенно не понятых девчонками парней шли по тёмным улочкам города. Дождь барабанил по головам и спинам, вероломно хлюпал в праздничных туфлях, а им было всё нипочём. От них звонко отскакивали пивные банки и скверные словечки, шарахнулся рыжий мокрый кот и отпрянула вонючая бабка с пустой тарой в авоське. Им хотелось чего-нибудь необыкновенного.
- Вон идёт, пьяная! – Женька ткнул пальцем в улочку, где шла женщина.
Она пошатывалась и смеялась или плакала - не понять. Остановилась под фонарём, вглядываясь в номера домов. Парни стояли в тени и смотрели, не зная ещё, как подступиться. Она была не молодая, но и не старая. Дождь стекал с мокрых волос и скрывался в ложбинке в вырезе платья, а оно прилипло к пышному телу, было видно крупные соски и каждую складочку на широкой талии. Они вышли из тени, тётенька обрадовалась и, кривя виноватые губы в алой улыбке, сказала, что потерялась, спросила, не знают ли сынки такой-то адрес. «Сынки» предложили проводить. Она доверчиво пошла за ними, ступая высокими каблуками в лужи.
- Стойте, вы меня куда-то не туда ведете, - спохватилась она, когда вошли во двор Женькиного дома.
- Туда! – Колька толкнул её в тёмный подъезд.

Потом был оголтелый секс у Женьки на квартире. Хмельная мамочка вяло отбивалась от ненасытных подростков, пьяных от своей взрослой смелости. И тут же обнимала их полными руками, подминала себе под бок, пристраивая как щенят к разбухшим сосцам и желеобразному животу. Хохотала, будто извиняясь за своё податливое щедрое тело, и всхлипывала, вспоминая какого-то Гришу. Но её голос тонул в агрессивных ритмах харда.
По телу ползали насекомые, мамочка ловила их, с хрустом давила и пробовала на зуб, хищно раздвигая винно-красные губы. Хлопали двери, раздавались шаги и непонятного происхождения звонки. По стенам двигались беспокойные тени, а внутри мелко дрожало предчувствие беды. Сторож попытался освободиться от объятий полных рук, но душное тело прижалось ещё теснее.
- Яп-понский мастурбатор! - выругался сторож, окончательно просыпаясь. - Кто здесь?
Он щёлкнул выключателем, но на темноту это никак не подействовало. Нашарил фонарик, луч выхватил пухленькую, совсем молодую девчонку, бесстыдно развалившуюся на его диване.
- Я вас будила, а вы спали. Мне стало холодно, я и легла погреться. А вы классно целуетесь! – невозмутимо ответила соплюха.
- Ты зачем сюда пришла, курица? Как только вас родители отпускают?! Как ты здесь оказалась?
- Как – как… каком! Слишком много вопросов, дяденька. У вас дверь, между прочим, не заперта.
- Тебе лет-то сколько?
- Пятнадцать уже. А я всё ещё девочка. Пацаны на меня не смотрят, им этих… барби подавай! Да и вообще, дураки они сопливые. Мне всегда нравились мужчины постарше. Вот я и подумала… Вы взрослый, наверное, опытный… акт дефлорации исполните без сучка и задоринки. Будет не больно…
- Акт чего?.. Долго думала? Тоже мне, Лолита нашлась! Собирай свои шмотки и вымётывайся! А то сейчас исполню – ремнём по заднице! – взъярился сторож, снова щёлкая выключателем. – Да что ж это?.. Опять лампочка перегорела. Ну, китайцы-рукодельники, штампуют фуфло – на неделю лампочки не хватает!
- Нет, это не лампочка, - сказала девочка, неуклюже поднялась с дивана и встала – талии нет, ноги иксом. - Я ведь чего вообще к вам шла – сказать, что у нас в корпусе свет погас.
- Тьфу ты, мать моя графиня! Вот с этого и надо было начинать! А преподы ваши где?
- В комнате у себя. Греются. Холодно стало. Все греются. А мне пары не хватило. Вот я и подумала… Вы же не старый ещё, живёте один. – Толстушка, смешно мотаясь в такт нескладным телом, вдруг заговорила речитативом: - Так возьми меня сейчас, пока не поздно. Жизнь коротка, я не могу ждать1.
Но сторож уже не слушал.
- Пошли! – сказал он, накинул ватник и шагнул за порог.
Мороз щипал уши и лицо. Этак постояльцы и околеть могут. Какой дурак придумал отапливать загородную базу электричеством? И дорого, и в случае чего… Зато газопровод в Китай собираются тянуть – «Сила Сибири»!
Сторож проводил незадачливую лолиту в корпус, довёл до комнаты.
- Сиди тут и не высовывайся. Я пойду генератор заводить.
- Мне одной страшно в темноте. – Пухлые губки сложились в плаксивую гримасу. – Можно я с вами пойду?
Он вынул из кармана свечку, чиркнул зажигалкой, заслоняя ладонью дрожащий фитиль, осмотрелся. Среди бардака на столе, каких-то журналов, жёлтых газет и баночек с косметикой увидел стакан, сунул в него свечу и быстро вышел.
В подсобке завёл генератор и вернулся в корпус. В актовом зале как ни в чём не бывало гремела музыка и дёргались подростки. Матюгнувшись, сторож вырубил аппаратуру. Разыскал комнату преподавателей, забарабанил в дверь.
- У нас авария – вырубило электричество…
- Как вырубило, а это что? – Заспанная училка показала на тусклую лампочку. Мамзель даже не заметила, что были какие-то проблемы со светом.
- Я завёл генератор для экстренных случаев, это ненадолго – насколько хватит бензина. Вы сейчас побыстрее укладывайте детишек спать, а утром собирайтесь и дуйте на утреннюю электричку.
- Такую рань? Это же в шесть утра! – Она никак не могла въехать в ситуацию.
За спиной женщины возник поддатый мужик в растянутых трениках. Он обнял её за плечи и пошёл в наступление:
- У нас путёвки! Мы заплатили до вечера воскресенья.
- К вечеру воскресенья - без электричества - в корпусе станет как на улице – под тридцатник. Отопления нет, и еду не приготовить – как будете кормить ваших гавриков? Вымрете же, словно мамонты. Короче, это не обсуждается: утром вы все уезжаете на шестичасовой.
Зайдя в сторожку, он увидел, что здесь своя цветомузыка: мигают лампы пожарной сигнализации. А хрен ли им мигать? Только сторожа и видят это мигание. А что они могут? Пожарные машины не приедут: автодороги сюда нет, единственный путь - железнодорожный. Электричка пилит из города два часа двадцать минут.
Сторож рванул обратно в корпус, по коридору, налево. Сорвал со стены огнетушитель. Дым валил из комнаты его юной совратительницы. Ну, конечно - свечка! Как он мог забыть? Жалость до добра не доводит… Озабоченная соплюха оставила свечку зажжённой, а сама где-то шлялась в поисках приключений. Свечка согнулась, уронила огонь, и теперь он жадно лизал глянцевые журналы и баночки… Сторож от души обтрухал пожарогасительной пеной стол с занимающимся барахлом. Хорошо, что хорошо кончается! Могло быть гораздо хуже…
Утром, проводив группу вместе с бестолковой администраторшей Светой, сторож позвонил начальству: так, мол, и так. Перегорел автомат. На базе нет электричества.
- Электрика тебе пришлю, - бодро ответил директор. – А ты пока за ёлочкой сходи. Новогодние праздники срывать никак нельзя. Все каникулы расписаны, график плотный… Да, вот ещё… Сменщик твой уволился. Нового пока не приняли. Так что ты это, сам понимаешь, давай там…

Сторож понимал. Природа отпускает людям неодинаковое количество даров и бедствий: света, тепла, воды, дерьма, холода и болезней. И от этой неравномерности зависят особенности людей. Сторож понимал разницу между собой и директором, понимал и то, что жаловаться на эту разницу некому: каждый человек выбирает сам, кем ему быть. А с другой стороны, директоров много, а хорошего сторожа – поди поищи!
Только от этого понимания теплее не становилось. Днём сторож разогревался физическими упражнениями: прогулялся с топориком в лес за ёлкой, потом чистил дорожки и колол дрова, ходил на станцию. Но электрик всё не ехал, сторож заходил греться в вокзальный магазинчик, стоял там, болтая с продавщицей Лидой, покупал бутылку, потом Лида закрывала магазин и уезжала на электричке домой, а он возвращался на базу. Разжигал костёр и готовил еду себе и собакам. А ночью… ночью было совсем худо.
Электрик приехал только в четверг.
- Ну, что тут у тебя, Серёга? – воскликнул щуплый мужичонка, едва выйдя из вагона.
Сторож едва узнал в нём бывшего одноклассника – толстячка-здоровячка Саньку Чепкасова.
- Чипа, ты, что ли? А чего такой тощий? И вроде меньше ростом стал…
- А сам-то?.. – огрызнулся Чепкасов. – Караульщиком в лесу работаешь? Думаешь, спрятался? Ну-ну.
Полкилометра до базы шли молча.
Открыли щитовую, стали менять автомат. На морозе зачищать провода и делать скрутки – не самое простое и приятное занятие. Тощий Чипа быстро замёрз и спросил, стуча зубами:
- Как-то можно вообще согреться – может, в корпусе потеплее?
- Ага, теплее, - согласился сторож. – Айда ко мне в сторожку!
- Ну? – Чипа недовольно поёжился, оглядывая жилище бывшего одноклассника. – Ни хрена тут не теплее!
- Да как же, - Серёга засмеялся, доставая стаканы, - на улице минус тридцать, а здесь всего двадцать пять!
- А что, у тебя даже никакой буржуйки нет?
- Не положено: пожарная безопасность, мать её за ногу! Давай выпьем – за встречу, заодно и согреемся!
- Нет, что ты! - Чипа замахал руками. –Я не пью.
- Во как! – Сторож удивился и, налив в один стакан, переспросил: – Точно не будешь? А я выпью. – Он проглотил водку, закусил мёрзлым хлебом с салом и с интересом стал наблюдать, как Чипа достаёт из сумочки газетный свёрток, разворачивает и кладёт на стол дряблое яблочко, две кривые морковки и горсть фиников.
- Я ведь сыроед, - пояснил он, сморщив мелкое личико так, что оно стало похоже на яблочко, вынутое из смятой газетки.
От безгрешного Чипы сильно попахивало подвохом.
- Кто? Сыроед? – переспросил Серёга недоверчиво и налил себе ещё.
Чипа с ревностью посмотрел на одноклассника, поколебался и взял со стола чайную ложку, протянул хозяину.
- Ну, если только чуть-чуть, как лекарство…
Серёга капнул согревающего в ложку.
- С тобой даже не чокнешься по-человечески! А с чего вдруг, ты и сыроед?..
- А с того. Ты же знаешь, что Жека умер – через год после…
- Знаю. И про Колю знаю. Я после этого и забрался сюда - подальше.
- Ну-ну, - скорбно повторил Чипа и снова подставил ложечку. – И про Славку знаешь?
- Как? И Славка?.. – Рука с бутылкой замерла над ложкой, и водка пролилась на стол. Серёга осторожно поставил пузырь и машинально выпил свою порцию.
- Ну да, в прошлом году под машину попал. – Чипа слизнул с ложки «лекарство» и укусил яблочко. – А у меня инфаркт был. Чуть не помер нах. Но ведь пронесло! Живой. Вот и начал беречься. Перешёл на сыроядение. Реально лучше себя чувствую!
- Никак, вечно жить собрался? – с сарказмом спросил Серёга.
– Вечно – не вечно, но умирать не планирую. Всех вас похороню! - Чипа снова протянул ложку Серёге.
- Да ну тебя! – возмутился тот и налил в оба стакана. – Давай выпьем по-людски. Помянем товарищей.
Выпили, не чокаясь.
- Вся жизнь наперекосяк пошла. Мне всё время Иркины слова мерещатся, - заговорил сторож.
- Слушай, Серёга, а тебе вдова снится? – перебил Чипа.
- Почти каждую ночь.
- Я в соннике смотрел: жениться во сне на вдове – значит приближать свой крах и падение.
- Ты что, на ней - женишься? – Серёга громко захохотал, живо представив себе теперешнего жухлого Чипу и рядом - сочную вдову в белой фате. – А гниды к чему снятся, не знаешь?
- Я тебе серьёзно, а ты… Это же во сне. - Чипа обиделся, поднялся со стула и запрыгал, хлопая себя по плечам. – Ну и дубак тут у тебя!

К вечеру починили поломку, врубили свет, и полуживой, как замороженный баклажан, Чипа уехал.
Через день утром Серёга стоял на крыльце и курил. Свистнула электричка, залаяли собаки. Начинается! Опять… Возглавляемая администраторшей Светой, в ворота вползала разношёрстная колонна отдыхающих. Они ещё ничего не успели натворить, а сторож их уже ненавидел. Неужели он обречён навечно наблюдать этот нескончаемый праздник?
Школьники тащили огромные сумки, в которых стеклянно позвякивало. Серёга сглотнул слюну. А это что за безобразие? Отстав от колонны метров на тридцать, запинаясь и падая, ковылял ребёнок. Сергей подошёл, собираясь помочь поднести до корпуса ношу и присвистнул от удивления: тяжестью, согнувшей мальца набок, оказался пятилитровый баллон тёмного креплёного пива, который он с усердием волочил по снегу.
- Ну, пацан, ты даёшь! Не рано тебе такие напитки потреблять?
- Нет, дяденька, вы ошиблись, я не пацан, а девочка, Вера. Пиво я не пью, это я мальчикам-одноклассникам помогаю нести. – Ребёнок поднял голову, из-под козырька вязаной шапки выглянула румяная рожица.
- Действительно, девочка! – Сторож засмеялся. – А в каком же ты классе, девочка Вера?
- В шестом, - ответила мелкая и звонко шмыгнула носом.
- И что, в шестом классе вы уже пьёте эту гадость?
- Пьём, то есть мальчики пьют это, а девочки пьют светлое. А я ничего не пью.
- И правильно делаешь – иначе не вырастешь, такой кнопкой и останешься. Зачем же ты тащишь, если не пьёшь?
Вера опустила голову и снова взялась за ручку баллона. Сторож оглянулся. Колонна уже скрылась в дверях корпуса, наверняка Света уже вдохновенно читала инструкции для отдыхающих, но три пацана стояли на крыльце и пристально смотрели на них с Верой.
- Они тебя заставили… - догадался Серёга.
Он демонстративно забрал у Веры баллон и подтолкнул девчонку вперёд, а тем, на крыльце, погрозил кулаком.
– Если будут обижать, скажи, что дядя Серёжа покажет им кузькину мать!

Пиво – далеко не лучший стимулятор умственной активности. Особенно, если оно упало в желудок поверх беленькой. Серёга тупо смотрел на телефон, силясь понять смысл Чипиной эсэмэски. «Видеть гнид – бороться с врагом, а бить их – к отвращению и презрению».
- Ну, Чипа, совсем с дуба рухнул со своим сыроголоданием! Какой враг? При чём тут гниды?
Сторож накатил ещё кружечку крепкого, взял ледоруб – так благородно назывался топор с приваренным к нему ломом – и, обойдя с инструментом на плече корпус, спустился под горку, к туалетам. Когда стояли морозы, доводить до ума удобства во дворе приходилось частенько. В холода из очков в полу высовывались чудовищные головы с толстыми наростами и начинали причинять в удобствах - неудобства. Тюк, тюк, сталагмитикам каюк! Тоска раздулась до веселья. Срубим шоколадные башни сначала у девочек… Нормально, всё путём, какайте дальше, малышки!.. И пойдём осаждать монстров у мальчиков.
Из мужского сортира валил дым. Четверо недорослей устроили здесь избу-курильню. Начинили пластиковую бутылку какой-то вонючей дрянью и передавали импровизированный кальян по кругу, наслаждаясь сложной смесью ароматов.
- Не, ну вы меня достали, щенки! – взорвался Серёга и замахнулся ледорубом. – Кыш отсюда, балбесы!
- А чего ты тут раскомандовался?
- Потому что плохо это кончится. Знаю - сам таким был. Не поверите – всего пятнадцать лет назад!
- Ну, был, и кто ты теперь? Сторож? Ба-альшой человек! Ну и командуй топором – руби говно! – дружно затявкали щенки.
Гнев требовал выхода. Но трогать уродов нельзя: дети, ети их матерёшек! Сторож откинул в сторону ледоруб, схватил двоих за шкирки и повёл к преподавателям. Двое других с интересом следовали за ними.
Руководители долго не открывали. За дверью слышались звуки музыки и жизнерадостный гомон. Наконец, дверь распахнулась. Преподавательницы при кавалерах чинно сидели за устланным газетами и уставленным праздничной всячиной столом. Пахло апельсинами и предвкушением веселья. Внимание сторожа привлекла фотография на свисающем со стола уголке газеты.
- Ну, и что вам угодно? – сказал краснорожий мужик в дедморозьей шапочке с помпоном. – Не видите, люди культурно встречают Новый год…
- Встречайте, конечно, только ваши детки травку в туалете курят. А у нас на базе с наркотой – не положено! Придётся принять меры.
- Что? Какая наркота? Да вы сами тут наркоманы и пьяницы! – разом загалдели дамы.
Одна из них шустро выскочила из-за стола и попыталась освободить подростка, которого сторож всё ещё держал за воротник.
- Дети, он вас бил? Говорите, не бойтесь, что он вам сделал? Мужлан! Ну, вы за это ответите! Так обращаться с детьми… Назовите вашу фамилию!
- Соколов, - ответил он, отпустил подростка и, наклонившись вбок, убедился, что на фото его недавний гость. Шагнул к столу и, оторвав по сгибу половинку газеты, сунул в карман.
- Вы видите, что он вытворяет?! – завизжала преподавательница. – Он же ненормальный! Как только таких допускают в детское учреждение!
- Ты что, Соколов, себе позволяешь? – поддержал «дед мороз». Он вытеснил сторожа в коридор, прикрыл за собой дверь. – Ну, чё, мужик, чё ты дёргаешься? В морду хочешь? Напрасно ты… а может, тебе выпить захотелось на халяву? Налить, а? Чтоб трубы не горели? Так скажи – мы это мигом. А портить людям праздник – нехорошо, брат!
- Да пошли вы все!.. – Серёга отодвинул «деда мороза» и, расталкивая скалящихся, жадно наблюдавших скандал тинэйджеров, отправился к себе в сторожку. «Гори оно синим пламенем! Пир во время чумы. Не пойду больше – пусть хоть все насмерть обкурятся и перепьются!» - обиженно думал он.
Привычно оглядев жилище, задержал взгляд на репродукции. Свеча освещала зябкую спину, а похожие на тени люди продолжили искать у бедолаги в голове. «К отвращению и презрению…» - вспомнил сторож эсэмэску и расправил обрывок газеты. С фотографии растерянно смотрел на него тощий Чипа. Под фото небольшая заметка: «27 декабря ушел из дома и не вернулся Чепкасов А. В. Просьба ко всем, видевшим человека, изображённого на снимке, - сообщить по телефону 2-14-15».
- И тебе, Чипа, конец, – сказал сторож и выпил пару кружек крепкого пива – за упокой души.
Он не сомневался, что до приятеля добралась мстительница. Весной, когда растает снег, найдут его труп где-нибудь в придорожной канаве. Снимок и сообщение были напечатаны в нижнем углу газеты, под ними только редакционные данные. В глаза бросилась знакомая фамилия: Ирина Григорьевна Кротова".
"А-а, - вспыхнула догадка. – Ирка! Это ж она меня, последнего из могикан, отыскивает. Рассчитывает на то, что я откликнусь и обнаружу себя".

Скоро пришёл его обыденный, ставший уже почти не страшным сон.
Хмельная мамочка вяло отбивалась от несытых щенков, пьяных от своей взрослой удали, и обнимала их полными руками, прижимала к желеобразному животу и разбухшим сосцам. Хохотала и всхлипывала, вспоминая какого-то Гришу.
Но в гробу лежал вовсе не Гриша, а Женька. Невозмутимый, как обычно. Горгульями сидели вокруг на табуретках старушки в чёрных одеждах. Одна Ирка стояла пряменько, как оловянный солдатик, и смотрела бесстрастными глазами. Печь крематория раззявила оранжевую пасть и быстро проглотила гроб с Женькой. Ирка прошептала: «Первый пошёл!»
Они вчетвером приехали к Коле на дачу. Пили вино, говорили, спорили: Ирка виновата в Женькиной смерти, или он сам превысил дозу. Да нет, при чём здесь Ирка? Они уехали, а Колян остался. Сказал, пойдёт утром на рыбалку. Пошёл – и утонул.
Сиренево-фиолетовый Коля лежал в гробу и вдруг, поманив пальцем Славку, подвинулся. Славка послушно подошёл и тоже прилёг. Они лежали рядышком, Коля и Славка. Их шевелюры сверкали ледяной крошкой. Серёга и Чипа принялись ворошить холодные волосы покойников, в которых прятались насекомые. Но только вытащить ничего не получалось. Скользкими градинками гниды убегали из-под пальцев, чтобы незаметно ужалить во сне. Ирка стояла у гроба и улыбалась винно-красными губами: «Кто следующий, мальчики?» А потом исчезла, и Чипа куда-то делся. Серёга остался один. Что-то искал, бегая по длинному коридору, где хлопали двери, но, когда он подбегал, все они оказывались запертыми. Стучал, тарабанил – тщетно. «Тук, тук, вот и Серому - каюк!»
Кто это сказал? Сторож открыл глаза. Он не понимал, где находится. Липкая темнота сдавила тело, не позволяя пошевелиться. «Каюк», - вяло подумал он. Сердце колотилось в сбивчивом ритме: тук, тук… тук.
- Дядя Серёжа! Откройте! Это я, Вера! Помогите мне, пожалуйста! – послышался за дверью жалобный голосок.
«Уф! Кажется, ещё жив», - подумал сторож, поднимаясь с дивана. Под большим серым небом стояла маленькая заплаканная Вера. Запуская с улицы клубы холода, она скользнула в сторожку.
- Что случилось, девочка Вера? – спросил сторож, зябко поёживаясь.
- Телефон в дырку провалился. Я пошла в туалет, а он в заднем кармане джинсов был. Мамка меня теперь убьёт! – Девчонка всхлипывала и размазывала слёзы по тугим розовым щёчкам.
- Это не беда! Это вовсе даже хорошо, - весело сказал Серёга, одеваясь, а Вера с удивлением глядела на него, не понимая.
- По-вашему, если мамка убьёт – это хорошо?
- Да не убьёт тебя никто! Мамки не убивают… Пойдём!
Он зашёл в подсобку, отыскал в углу подходящий инструмент. Держа за самый конец деревянную ручку, опустил тяпку в очко сортира, и, минуя башню, подвёл железное полотно под мобильник, осторожно вытащил – как подъёмным краном.
- Держи! Да не бойся – не испачкался, там же всё мёрзлое.
- Спасибо, дяденька Серёжа! – Девчонка убежала.

Весь день на базе было тихо - детишки и их преподаватели отсыпались. Зато к вечеру, когда сторож уже накормил собак, проверил приборы, осадил сталагмиты и валялся на продавленном диванчике, разглядывая картинку на стене, вдруг замигала пожарная сигнализация.
На сей раз несло дымом из актового зала. «Ёлка загорелась!» - мелькнула первая мысль. Толпа расступилась, пропуская его с огнетушителем. «О, господи!» Посреди зала полыхала и беспомощно размахивала руками маленькая фигурка, обмотанная туалетной бумагой. Зрелище горящего человечка вызывало у зрителей бешеное веселье - вокруг размахивали бенгальскими огнями, кривлялись и хохотали дети. Серёга скинул ватник, набросил на ребёнка, стараясь сбить пламя. Уронил на пол, освобождая от витков горящей бумаги и тлеющей одежды. Боковым зрением увидел, что ошмётки огня добрались-таки до ёлки. Надо бы огнетушителем – и не бросишь маленькую Веру.
- Тише, тише, малышка! Сейчас! – приговаривал он.
Вера закашлялась от дыма, он завернул её в ватник и побежал на улицу, крича на ходу:
- Немедленно марш все из зала! Быстро по своим комнатам, собирайте вещички и выходите на улицу!
Навстречу выскочила дурища-администраторша.
- Что случилось? Пожар?
- Пожар! Скажи училкам – пусть эвакуируют детей. Я спасаю Веру, а вы быстро собирайтесь и – на станцию. Увози их от греха. Электричка через полчаса. Должны успеть.
Вынес ребёнка на улицу. Холодно! Куда положить? Сторож крутился с девочкой на руках на площадке перед гостевым корпусом. Надо было возвращаться и тушить - иначе, сгорит вся база к чертям собачьим! Но важнее всего - спасти Веру. В сторожке он бережно завернул её в чистую простыню, потом в одеяло.
- Сейчас, маленькая. Погоди немножко! Сейчас пойдём на электричку. Потерпи, милая! – приговаривал он.
Во дворе училки строили парами и пересчитывали то и дело разбегающихся, хохочущих детей. Из главного корпуса уже валил чёрный дым и вырывались из окон огненные языки.
- Серёга, я там это, попробовал огнетушителем, а он только сикнул пару раз, потушить не получилось, - сказал давешний «дед мороз».
- Ладно, чего там. Давайте бегом на станцию! Электричка вот-вот придёт.
Серёга бежал с девочкой на руках из последних сил, думая только об одном: успеть! Сердце колотилось и ухало.
Они успели. Сторож проследил, чтобы все дети вошли в вагон. Передал из рук в руки «деду морозу» пострадавшего ребёнка и сказал администраторше Свете:
- Мобила есть? Прямо из вагона вызови скорую – пусть подъедут к электричке.
- Ладно, не волнуйся, Серёга, всё сделаю. Беги на базу. Может, потушишь ещё.

Как бы не так! В гостевом корпусе ликовало пламя. База отдыха, это гнездилище вечного праздника, корчилась в торжестве собственной кончины. Лопались со звоном стёкла, трещали и падали балки, бенгальскими огнями рассыпались по тёмному небу искры. «Что ж так холодно-то?» Огонь завораживал, но не грел. Мороз щипал за уши, пробирался под ватник, шарил ледяными пальцами вдоль позвоночника.
Сторожку огонь не тронул.
«Что теперь делать?» - задавал себе вопрос сторож. Он лежал на диване и смотрел на знакомую до последней чёрточки репродукцию. Воспоминание не умирало, оно жило и пробуждалось всякий раз, когда засыпал Серёга. И он чувствовал прочную кровную связь между собой и этим воспоминанием.
Выйдя от Женьки, он встретил одноклассницу.
- Привет, Ир? Как ты?.. Почему на выпускном не была? – расспрашивал Серёга, но она шарахнулась от него и закричала тоненьким голосом:
- Вы что, козлы, думаете, я не знаю? Это же моя мама? Мамка, дурочка! Я её всю ночь искала!
- Как - мама? Да мы эту тётку пьяную на остановке подобрали. Она не знала, куда идти, и пошла с нами, сама…
- Мамка это моя, – устало сказала Ирка, сгорбившись, как будто из воздушного шарика выпустили воздух.
- Ты же у нас новенькая, мы не знали, что она твоя… мать.
- У нас позавчера отец в больнице умер, мамка не в себе была. Пошла денег взаймы просить на похороны – и пропала. Я весь город обегала, пока она не появилась.
- Умер - Гриша? – переспросил Серёга, вспомнив имя, которое повторяла та женщина.
- Гриша. Папа мой, - машинально подтвердила Ирка - и снова закричала: - А вы мамку мою трахали! Ну, уроды, никогда вам этого не прощу! Всех уничтожу! Запомните у меня свой выпускной!
Проснувшись в поту, сторож долго лежал без сна. «Что мне делать с собой?» Ответа не находилось.

Утром просвистела электричка и остервенело залаяли собаки. Сергей вышел на крыльцо, закурил. На месте главного корпуса всё ещё тлели головёшки. Лёгкий, как предупреждение во сне, пробежал между лопаток холодок.
В воротах возникла одинокая женская фигура. «Вот и за мной пришла», - подумал Серёга с затравленным облегчением.
- Здравствуй, Серёжа. А ты изменился!
- Здравствуй, Ира. Зато ты такая же… красивая. Как ты меня нашла?
- Земля слухами полнится. Ты, говорят, вчера подвиг совершил?
- Да какой там подвиг! База сгорела. Скоро следователи приедут.
- Но сторожка-то твоя цела? Пригласишь меня в дом?
- Проходите конечно, Ирина Григорьевна. – Сторож засуетился, предупредительно распахнул перед дамой дверь.
Он знал, всегда знал, что она его найдёт, расплата неминуема. Боялся этого и устал уже бояться. Страх смерти хуже самой смерти. Сторож давно приготовился принять самое суровое наказание, был готов даже расстаться со своей холодной и неверной жизнью. Умереть сейчас – значило для него перестать умирать каждую ночь. Но отчего-то, оттягивая время, он учтиво спросил:
– Чай, кофе?
Ира не ответила. Она с интересом рассматривала репродукцию Андриса Бота и молчала.
- Ты пришла за мной? – не выдержал Серёга.
- Ты о чём? – Она повернула лицо, обдала взором, яркие губы удивлённо сползли вбок.
- Ну, я же один остался из всей нашей пятёрки! Чипа вот на днях… предпоследний…
- Ах да! Статейку в номере видела. Жалко мужика! Я в газете работаю. Хочу написать очерк о человеке, который в мирное время совершил подвиг. О тебе, то есть. Расскажи мне, как ты девочку от огня спас.
- В жизни всегда есть место подвигу. Только держаться от этого места нужно подальше, - изрёк сторож глубокомысленным тоном, в котором слышалась насмешка над собой.
- Ты знаешь, Серёжа, а я ведь тебя любила… Могли бы пожениться, родить детей… - Ирка подошла вплотную и взъерошила волосы на его голове.
Он замер, посмотрел в глаза, силясь понять... Ирка взгляда не отвела, прильнула всем телом и вдруг впилась карминовым ртом в его губы. Серёга осторожно прикоснулся ладонями к её талии.
Стремительный, жгучий секс взорвал, опалил и перевернул всё с ног на голову.
Да уж, одарила по-царски, не по его заслугам… Страшась подпустить ближе замаячившую надежду, сторож отстранился и снова вернулся к прежнему разговору:
- А как же наши? Ты говорила, не простишь и будешь мстить. И вот никого уже нет. Один я…
- Ты что думаешь, это я их? – Ирка тихо засмеялась и начала одеваться. - Нашёл палача! Да, нет, Серёг, успокойся. Давай лучше выпьем. – Она достала из сумочки бутылку.
- Хорошее дело! – обрадовался он, запрыгал на одной ноге, не попадая в штанину, захлопотал, поставил на стол стаканы, налил водки и, почувствовав прилив смелости, спросил: – За встречу?
- Давай. Я тогда в запале глупостей наговорила, – сказала она, пригубив. - Потом отошла, одумалась. Да и мама, царствие ей небесное, перед смертью просила - не ворошить историю…
- Царство небесное, - послушно повторил Серёга. – Значит, мама умерла?
- Да, через год после папки. Не сумела без Гриши своего жить. Любила очень. Потому и умом тронулась, а потом вовсе…
- Эвон как повернулось! – Сторож, не зная, куда деть глаза, наполнил стаканы. - Ещё по одной? За помин души.
Выпили. Помолчали.
- Нелепо получилось тогда, - снова заговорил он, не в силах уйти от темы.
- Не будем об этом. А где тут у вас туалет? – спросила гостья, вставая.
- Да вон там, за корпусом, под горкой. Мальчиковые – синие, для девочек – розовые.
Она вышла, а он начал лихорадочно открывать шкафы и тумбочки в поисках съестного. Угостить даму было решительно нечем.
Ирка зашла в розовый домик под горой и сунула в рот два пальца, вызывая рвоту. Тщательно вытерла их влажными салфетками.
- Пятый, - удовлетворённо сказала она и, сыто улыбнулась. - А он ничего. Был.
Ирка шагала на станцию. Мороз приятно холодил её разгорячённое лицо. В наушниках, бодро забивая гвозди, хоронил прошлое Rammstein:
Der Herrgott nimmt
Der Herrgott gibt
Doch gibt er nur dem
Den er auch liebt

Bestrafe mich2


______________________________

Так возьми меня сейчас, пока не поздно. Жизнь коротка, я не могу ждать1 – В оригинале: So take me now before it's too late Life's too short so I can't wait. («Pussy», Rammstein).


Bestrafe mich2 - («Bestrafe mich», Rammstein). Перевод:
Господь берёт,
Господь даёт,
Лишь тем даёт,
Кого он любит.

Накажи меня! 04.05.2016

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.