Паломник

1

На деньги, которые Лакизин заработал, играя на гитаре в Temple bar в Дублине, он приехал в Уэстпорт и там напился. Местные ирландцы Фредди и Рори, завсегдатаи паба, где пил Лакизин, объяснили полицейскому, что русский музыкант приехал сюда, чтобы посетить Beatle, остров Жука, но катер до острова не поплыл из-за шторма. Лакизин дремал за столиком в углу, положив лохматую голову на руку, а другой рукой обнимая свою кормилицу, зачехленную гитару. Он вмиг отрезвел, когда, приоткрыв глаза, увидел сквозь щели век полицейского, однако продолжал делать вид, что спит, причмокивая во сне и похрапывая. Полицейский, добродушный тяжеловес Патрик, покачал головой, но будить музыканта не стал: погодка была, в самом деле, собачья. Пусть проспится, тогда поглядим, что и как, сказал он: втайне он любил русских, свято веря, что ирландцы произошли от скифов.
Патрик попросил у барменши Карины чай и молоко. Бездельники Фредди и Рори почувствовали себя неуютно в присутствии блюстителя порядка. И под предлогом, что у них есть дела, ретировались, громко пожелав Патрику: "Slainte!"*. Патрик отпил из чашки и зажмурился от удовольствия, как огромный рыжий кот, надевший униформу Garda. Вскоре он ушел.
Разыгрывая пробуждение, Лакизин сладко, до хруста костей, потянулся. И заказал айриш стью и сотку виски. За окнами паба лил дождь, а в заведении было тепло, уютно, и ему не хотелось уходить в Bed and Brekfast, в дешевенькую гостиницу, где он остановился вместе с русскими паломниками из Дублина.
Ему подали айриш стью – тушеную баранину с луком и картошкой, приготовленную, как дома, в России. Лакизин опрокинул сотку и, зачерпнув ложкой горячую бархатистую подливку, отправил ее в рот. Холодный пот облегчения выступил по всему телу. Он захмелел по новой. Меж тем вечерело, и паб стал заполняться людьми. Пришли музыканты. Пела Сюзан, чередуя рок - баллады с попсой семидесятых. И хотя музыканты играли на уровне самодеятельного ансамбля, охрипший голос певицы очаровывал как пение нимфы с окрестных гор, будто вселившейся в ее стареющее, но все еще сексуально - привлекательное тело. Все напились как надо. На перерыве юный гитарист Джимми убежал с бокалом пива в соседний зал взглянуть на экран, – шел футбольный матч Англия против Испании. Лакизин взял свой «Рикенбакер» и, поговорив с музыкантами, стал им подыгрывать. Пошатываясь на шпильках, Сюзан спела душераздирающий блюз «I put a spell on you». Под свист и одобрительные возгласы американцев, заполонивших паб. Пришел Джимми, сообщил, что Англия проиграла! Ирландцы взревели и в порыве единения душ запели нестройными голосами «Wiskey in my jar»… Лакизин протиснулся к барной стойке. Возле стойки толпились ирландцы с покрасневшими от пива лицами, и переговаривались между собой на местном наречии. И хотя они были настроены весьма дружелюбно, он сообразил, что обращаться к барменше Карине по-английски – момент неподходящий. Тут-то он и припомнил полезное слово, которое Фредди и Рори сказали на прощание полицейскому Патрику, когда тот отхлебнул из чашки чай с молоком.
– Slainte! – воскликнул он, кивнув ирландцам.
И они заулыбались, ответили тем же коротким тостом. Сюзан поцеловала его, когда он вручил ей бутылку виски Jamеson. Сообщила, что у нее сегодня большое горе, на днях умерла ее любимая кошка. Так что сперва выпили за упокой души Принцессы, кошки Сюзан, потом за Джона Леннона, который жил бы себе здесь, на своем острове, если б его не убили… Веселье и тосты продолжались до полуночи.
Из паба Лакизин ушел вместе с музыкантами. Сюзан и ее парни загрузились в машину, а Лакизин на автопилоте пошел в гостиницу, но вдруг вспомнил, что забыл в пабе свою гитару. Он побежал назад, но, поскользнувшись, растянулся на мокрой булыжной мостовой. Он стащил мексиканские сапоги, – черт знает, зачем он их надел! – и, держа их в руках, захромал по мокрой брусчатке в носках. Паб был закрыт. Возле заведения стояли Фредди, его кореш Рори и еще трое, в руках у Фредди была его гитара.
– Это моя гитара, – обрадовался Лакизин, возлюбив в тот момент весь мир. – Дай мне ее, Фредди…
– Солд аут, – ухмыльнулся Фредди. – Все продано, приятель. Извини!
Ирландцы засмеялись. Почуяв недоброе, Лакизин потянул гитару из рук Фредди. Что было потом, он не помнил.

2

Когда Лакизин на другой день очнулся на дне лодки, на берегу узкой бухты залива Клу в Уэстпорте, с усилием разодрав слипшиеся глаза, то первое о чем он подумал, лучше бы он не просыпался: в такие утра лучше помереть. Прямо над ним нависло небо, словно налитое свинцом, будто взяв передышку для того, чтобы вылить новые потоки холодной воды на него. Спина и ноги затекли, занемели, и шевелиться не хотелось. Преодолевая боль в теле, он приподнял голову и скосил глаза. То, что он увидел, повергло его в ужас. Он лежал в куртке, но без брюк, из трусов торчали его худые волосатые ноги, колено на левой ноге посинело, распухло… «Документы, гитара!..» – выдал первый проблеск сознания. Со стоном Лакизин сел в лодке и стал шарить по карманам. Заграничный паспорт с визой, давно просроченной, лежал во внутреннем кармане куртки. Но портмоне с деньгами и с кредитной карточкой, не было… Черт с ним! Но «Рикенбакер»?! Самое дорогое, жизненноважное, что было у него. Гитару он купил в Москве, взял ее в кредит, до сих пор невыплаченный. Судорожно, сбиваясь со счета, Лакизин пересчитал монетки, завалявшиеся в боковом кармане – денег хватало лишь на пинту гиннеса…
– Ай-яй, – застонал он в отчаянии.
На трясущихся, как у новорожденного теленка, ногах, он выбрался из лодки. Стоя на холодном ветру, оглядел пляж, залив, весь в белых барашках волн. Кругом было серо, промозгло, уныло. Ни с чем несравнимая тоска ничтожности, мелкости и заброшенности охватила его, отозвалась болью во всем теле.
– У-у-у, – взвыл он.
Тоска не помещалась в нем, душила, подкатывала из утробы комом к самому горлу, и его вырвало. Он лежал на сыром песке и корчился, как замерзающая собака.
– Солд аут… – принес ветер голос Фредди. – Крышка тебе, приятель!
Голос был потусторонний. Мерзкий голос.
Лакизин, озираясь, поднялся. Никого!
«Кранты, голоса стали мерещиться», – подумал он.
Содрогаясь телом, он дошел до воды. Упав на колени, умылся. Соленая вода ела глаза, травила свежие ссадины на скулах, заросших щетиной, но он пришел в себя. И стало ему еще тяжелее. Горькая действительность раздавила, расколола его – жизнь как бы ушла в это серое злое море и в такое же мрачное небо над ним.
– В город! – вскочил он. – Найду Фредди, убью гада!
Но сделав несколько шагов по направлению к городу, он оцепенел, как в игре «море волнуется» – шевельнулся и капец тебе. Босиком, без штанов и без денег, с просроченной визой… Нет: столько унижений, стыда, позора, он не вынесет, если его арестует Garda! И выдворит из страны, которую он полюбил…
Лакизин растерянно оглянулся. Вдали курилась гора Святого Патрика, доминируя над остальными горами своей остроконечной вершиной. Лакизин вдруг вспомнил, что там, у подножия гор, находится база для туристов: ресторан, паб, гостиница… Об этом ему рассказывала Даша из Санкт-Петербурга, с которой он познакомился в автобусе, направляясь в Уэстпорт. Она была не одна, а с группой паломников, возглавляемой священником Николаем: они намеревались совершить восхождение на гору Святого Патрика. Даша предлагала ему присоединиться к ним.
– Нельзя упускать такой случай, – говорила она. – Благодать от Христа и Святого Патрика сойдёт с небес на того, кто поднимется на гору в последнее воскресенье июля, и добрые желания исполнятся…
– У меня другие планы, – хмыкнул Лакизин. На небеса он никогда не рассчитывал, а только на себя. «И потом, я в чудеса не верю…», – хотел добавить он, но прикусил язык, чтобы не обидеть девчонку, раз она верит и не заморачивается на безответных вопросах.
Теперь он был бы не прочь оказаться среди земляков-паломников… Авось, помогли бы!..
Содрогаясь от холода и омерзения, он побрел по пляжу в сторону горы Святого Патрика, туда, куда несли его ноги. На что он надеялся? На Бога, на дьявола, на случай, на чудо? «Куда? Зачем?» – вздыхал он. И ему казалось, что его ночной кошмар все еще продолжается.
Пройдя мили три по берегу моря, он выбрался по глинистому спуску на шоссе, затравленно и жалко оглянулся. По заливу плыл белый катер с туристами в сторону разбросанных в беспорядке пестро-зеленых островков в океане, где был остров Beatle, как ирландцы называли остров Дориниш, купленный Джоном Ленноном в 1968 году. Лакизин мечтал побывать на этом легендарном острове, отдать дань Леннону. Ради этого он и прибыл сюда. На край света. И вот «побывал». С оцепеневшей душой он двинулся дальше, скользя босыми ногами по шоссе и фокусируя взгляд на вершину горы Святого Патрика. Мимо проехала полицейская машина… без водителя…
– «Глюки…», – подумал Лакизин, прогоняя Летучего Голландца на колесах.
Вдруг машина остановилась. И Лакизин вспомнил, что в Ирландии – праворукие машины, водитель – с другой стороны, но лучше б… вовсе без него… Потому что в следующую минуту из автомобиля вышел полицейский Патрик.
– Хелло, – облокотился он на капот.
– Хелло, – улыбнулся Лакизин, скрывая свое отчаяние, но на его озябшем, застывшем лице вышло что-то кривое, лживое…
– На гору Патрика? – спросил Патрик.
– О, да… – сказал Лакизин. – Вот, иду за счастьем…
Патрик уставился на его посиневшие от холода ступни. Он вырос, в этих местах, но ему еще не приходилось видеть иностранца, который поднимался бы на гору Святого Патрика босиком. Иностранцы, как правило, шли на гору хорошо экипированные, в горных ботинках, с деревянными палками…
– Будет трудно, – посочувствовал он. – Там крутая каменистая тропа. На такое решаются только ирландцы. Чтобы Святой Патрик отпустил им грехи…
– Ничего, не впервой, – пробормотал Лакизин по-русски, облизнув потрескавшиеся губы. – А далеко до горы? – перешел он на английский.
– Девять миль… Могу подбросить до мемориала погибшим от Великого Голода, а там – наверх…
– Спасибо, – сказал Лакизин, поняв, что Патрик принял его за паломника. – Я лучше пешком.
– Уважаю!
Патрик сел в машину. Но не уезжал. Лакизин обреченно захромал дальше.
– Эй, друг! – опустив стекло, крикнул Патрик. – Ты ничего не забыл вчера в пабе, – перешел он с официоза на «ты».
– Нет! – обернулся Лакизин, испытывая сильное нервное напряжение. – Все о' кей…
– А это? – высунул гриф гитары в окно Патрик.
Сердце у Лакизина забилось скворцом, посаженным в клетку с железными прутьями, а в голове застучала кузня. «Только бы не упасть…», – подумал он, возвращаясь к машине.
– Моя. Модель триста двадцать пять, как у Джона Леннона… Но откуда …
– Считай это чудом, – Патрик снова вылез из машины и подал ему зачехленную гитару. – Факин, Фредди! – лицо у него покраснело. – Раньше руки таким отрубали, если они обижали паломника, идущего на Кроу Патрик…
– Не надо ему отрубать руки, я виноват сам, – прижал к себе гитару Лакизин.
Его глаза предательски наполнились слезами.
– Свободу Ирландии! – воскликнул он, не справляясь с радостью.
– Помолись за Ирландию, когда взойдешь на гору, –сказал Патрик: он любил русских и ненавидел саксов, считая их узурпаторами.
– Даю слово, – клятвенно сказал Лакизин.
– Что ж, удачного восхождения!
Патрик захлопнул дверцу. Машина тронулась с места и понеслась по дороге, петляющей как серпантин.
– Господи, всемогущий! – поцеловал гитару Лакизин.
И закинув ее за спину, закандылял наизволок, по нескончаемой дороге наверх, решив, что ляжет костьми, но слово, данное Патрику, сдержит.
С деревьев на той стороне дороги, поднялась стая черных дроздов. Птицы легли на крыло и полетели против ветра. Настроение немного улучшилось.
___________
Slainte*– Здоровья (ирландский) 23.10.2015

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.