УТОПЛЕННИК

Глава первая
Жарко во дворе. Знойное лето нынче выдалось. Даже в тени большой, раскидистой груши, что растёт в нашем саду, думаю, будет градусов сорок с лишним. Не спасала от этого пекла и журчащая, прохладная вода арыка, протекавшего через весь наш двор.
В доме тоже стояла такая духота, что дышать нечем. Мухи и те, прилипнув к стенам и по-толку, опасались пошевелить лапками, не то, что там с жужжанием летать по комнатам. Бери мухобойку и хлопай в своё удовольствие. Куры, вырыв в земле ямки под деревьями, тоже по-прятались и, раскрыв клювы, тяжело дышали, наверно думали, так будет прохладнее. Ни один листочек в саду не шелохнётся – всё замерло от зноя. Ти-ши-на… жара…
Дома никого… кроме меня, конечно, нашей собаки Цыгана и живности - коровы Муньки. Родители на работе. Я лежу в тени груши и листаю книгу. Изредка, ну так… пару раз в час, я переползаю с одного места на другое, следую за тенью от грушевого дерева. Затем, когда уж совсем становится невмоготу, иду к арыку и, опустив голову в прохладную воду, тренируюсь на задержку дыхания. Моя мечта – стать водолазом!
Откуда она взялась, такая мечта? – спросите вы. Сам не могу понять. Наш город сугубо сухопутный, до моря-океана тысячи километров, а вот появилась же она – моя мечта!
Наш городской транспорт – верблюды и ослики. Изредка, подняв несусветную пыль, про-едет старенький, весь помятый и побитый ЗиС-5 или, что случается чаще, протарахтит допотопная военная полуторка, давно уже списанная из армии и годная лишь для перевозки картошки или дров. Ну откуда, скажите на милость, здесь, в нашем городе корабли, подводные лодки и другая морская техника? Правда, смешно?
В очередной раз, опустив голову в воду, я зажал пальцами, как прищепкой, нос и, закрыв глаза, стал считать. В голове, после сказанной про себя цифры – тридцать пять - зашумело, а потом и вовсе зазвенели колокольчики. Когда я сам себе сказал - «Сорок!», голова, без моего личного разрешения, совершенно не подчиняясь моей воле, выскочила из воды. Да… подумал я огорчённо, нужно больше тренироваться. А то, что же получается: голова сама по себе, а я так – приложение к ней что ли? Ну, никакого тебе порядка в танковых войсках!
Недовольный собой я вернулся под грушу, чтобы продолжить чтение и изучение ненавистного учебника по арифметике. И всё это из-за мамы… всё из-за неё! Вот ведь какая хитрая! Все ребята наслаждаются летним ничегонеделанием, а я – повторяй арифметику и решай задач-ки! Ну, правда, ведь совершенно нечестно? Разве я не прав? Она и сегодня, уходя на работу, с какой-то, или мне так почудилось, тайной подковыркой, спросила: «Ты, хочешь стать водолазом?..»
- Конечно, хочу,- ляпнул я, совершенно неподумавши, но почувствовав в её словах ка-кой-то подвох, сразу насторожился.
- Тогда займись арифметикой. Без знания её, тебя не примут в водолазную школу.
И когда это я умудрился проговориться о своей заветной мечте? Наверное, во сне. Однажды папа, при задушевном разговоре со мной, так и сказал: «Ты так много разговариваешь во сне, что из тебя никогда не получится разведчик. Все государственные тайны выболтаешь!»
Вот тогда-то у меня, наверное, и появилась мечта стать водолазом. Под водой, сами понимаете, много не поговоришь! Разве, что с рыбами? Так говорят, рыбы в воде не разговаривают. Хотя… хотя, я как-то совершенно нечаянно услышал, как один дяденька сказал другому: «Ты болтлив как селёдка Гриша, тебе ничего нельзя доверить!» Вот так и сказал! Ну, а теперь сами подумайте: кому, скажите, пожалуйста, верить, а?!
Только я взялся за учебник и открыл десятую страницу, чтобы повторить решение до зуб-ной боли надоевшей задачки, как со стороны калитки послышался громкий свист и голосом Вовки Моисеенко, позвали меня:
- Эй! Серёга! Ты дома?
Вовка – мой дружок... настоящий… Мы ходим в одну школу. Только он на целый год старше меня и учится в другом классе.
Залаял Цыган – наша домашняя "сторожевая" собака. Таким именем назвала его мама, на-верное, за то, что он весь чёрный.
«Чёрный, маленький, от горшка два вершка и лайя» - так сказал о нём папа.
Но знаете - Цыган злой до ужаса! – это я вам точно говорю. Я ему однажды, для проверки конечно, в рот заглянул, чтобы по цвету нёба определить его злость, так там у него – черным-черно! Я рассказал об этом Вовке, так он знаете, что мне сказал - "Раз у собаки нёбо чёрное, значит она злая, ужас!". Он-то опытнее меня, знает что говорит - у них во дворе аж две собаки!
Наш Цыган, при виде чужих у калитки, всегда заливается колокольчиком – особенно, когда мама и папа дома. Я так думаю, он хочет этим показать: вот видите, какой я добросовестный пёсик - даром продукты не перевожу… Интересно, на кого это он намекает?
Я как-то ради интереса понаблюдал за ним. Так вот, он полает-полает и оглянется назад, потом передохнёт и опять полает. Я-то сразу догадался: он оглядывается, чтобы посмотреть, не вышел ли кто-нибудь из дома, и не пора ли перестать надрываться. А, когда долго не выходят, он начинает пуще злиться и лаять, как-бы намекая – долго мне ещё понапрасну горло надрывать, глухие что-ли? Выходите мол, я вам тоже не заведенный. Хит-рю-га, каких поискать! Ох, и хит-рю-га!
Сейчас он тоже старался! Однако от будки далеко не отходил, готовый в любой неблаго-приятный для него момент юркнуть в неё и уже оттуда продолжать лаять. Я подошёл к калитке, чтобы открыть её, а Вовка уже во дворе – через забор перелез.
- Ты чем занимаешься? - поинтересовался он. Родители дома или на работе?..
Я ещё только приготовился «достойно» ответить, а он, как из пулемёта, опять затараторил: «Давай, бросай всё и пошли купаться! Витёк и Колян, наверное, половину дороги уже прошли. Я им сказал, что мы догоним, а если нет, то встретимся на нашем всегдашнем месте».
Здрасьте, пожалуйста! – подумал я, - предложение, конечно, очень даже заманчивое, но… как же Мунька? (Мунька – это наша корова-кормилица). Мне мама строго-настрого наказала, чтобы я накормил её и ещё, помахав туда-сюда пальцем перед моим облупленным от солнца носом, добавила: «Ни в коем случае, слышишь, ни в коем случае! – ещё раз повторила она стро-го, - не вздумай оставить её без воды. Узнаю! Уши оборву!»
У меня и раньше случались такие промахи. Так Мунька в прошлый раз уже не выдержала наверно, наябедничала на меня. Когда мама пришла с работы и подошла к ней, она как замычит, а потом как заплачет, не как человек, конечно, навзрыд, а молча: из глаз слёзы как покатятся, крупные-крупные, величиной с горошину! Мама обняла её за шею, гладит и приговаривает: «Опять этот бездельник с друзьями целый день на арыке проболтался! Ну, я ему, паразиту, задам!..»
Мунька постепенно плакать перестала и нет-нет, да посмотрит в мою сторону, как бы говоря этим – «Ну, что, дождался, не будешь меня без воды оставлять. Я ещё не то про тебя могу порассказать. Мама ахнет!»
Я, так, чтобы мама не увидела, показал ей кулак, но чтобы она меня окончательно не выдала, решил исправить свою оплошность с водопоем. Пришлось быстренько принести Муньке три ведра воды. Так она всю воду выпила до дна и ещё наверно хотела, но мама сказала: «Хватит Мунька, а то лопнешь! Он тебе, попозже, ещё принесёт» - и так это строго посмотрела на меня, что я даже чуть-чуть испугался, что меня накажут. Но, ничего, обошлось!
- Вовка! – говорю я, - мне корову надо накормить, а потом ещё и напоить. Кроме того… я почесал в затылке… у меня арифметика под грушей лежит-прохлаждается и вообще – я, наказанный! Потом немного подумал и добавил для пущей убедительности: «Мне, к твоему сведе-нию, со двора строго-настрого запретили выходить».
- Подумаешь! Арифметика у него! Впереди ещё половина лета. - Никуда твоя любимая арифметика не денется! – стал уговаривать он меня.
Я, в душе конечно, а не на виду, так надеялся, так надеялся, что он уговорит меня, а я соглашусь пойти с ним. Втайне я даже помогал ему себя уговаривать.
…А за корову не боись. Мы корове груш натрясём, пусть наслаждается. - «Ваша корова любит груши?» – продолжал он искушать меня. Мы всего-то на часик сбегаем, искупаемся и бегом назад. Твои даже не узнают. Гарантирую! Кто им скажет? Не, ты же?.. Я-то, точно – нет! Я же твой друг! - Между прочим, корове тоже хоть раз в жизни груш поесть хочется...
Последние Вовкины слова, особенно о любви коровы к грушам, сломили моё не такое уж твёрдое сопротивление. Я был бессилен перед его доводами, как крепость «Измаил» перед Суворовым. Я недавно об этом прочитал в книжке. Ин-те-рес-ная! - Не читали?.. Напрасно.
Мы быстренько залезли на дерево, натрясли груш, а потом я вывел из прохладного сарая Муньку. Вначале она упиралась: ну, скажите, пожалуйста, какой здравомыслящей корове, так я подумал, когда выводил её, захочется из прохлады выходить и париться на жаре?
Тогда я сунул ей под нос грушу – она понюхала её, а потом с превеликим удовольствием начала похрумкивая жевать. Коровы тоже, оказывается, как и люди любят полакомиться вкусненьким. А груши-то у нас вкусные-превкусные! Я бы и сам с удовольствием съел ещё пару штук, но было уже некуда их запихивать. Живот и так трещал от переполнения. Я даже иногда слышал, как что-то внутри живота то ли потрескивает, то ли погукивает. В общем, в нём происходил какой-то непонятный для меня процесс пищеварения.
Вопрос с пропитанием коровы, как сказал мой друг, на сегодняшний момент был решён.
Выскочив на улицу и заперев калитку, я оглянулся на соседский дом – не заметила ли нас Райка Дмитриева – ябеда и задавака. Мы с ней одноклассники и, однажды, целую неделю дружили, а потом раздружились. Раздружились на профессиональной почве, как сказал её отец моему папе. Ну, что в самом-то деле? Я ей говорю: «Пойду в водолазы! Буду корабли со дна моря, поднимать и, может быть, найду огромный-преогромный клад и тогда на тебе женюсь».
А она – «Зачем мне водолаз! Я лётчицей буду! Полечу вокруг земли и стану героиней!!» И ещё нос курносый задрала. Тоже мне, лётчица! Я же говорю - самая настоящая задавака! И Вовка тоже так её обзывает.
Я, конечно, на неё обиделся за такое неуважение к моей будущей профессии и перестал с ней дружить и даже в гости перестал к ним ходить.
Пробежав четыре квартала от улицы Ташкентской, мы с Вовкой выскочили на «Сенной рынок», а там, если ещё немного пробежать – окажешься на берегу Головного арыка - места нашего всегдашнего купания. Товарищей мы, конечно же, не догнали.
Ещё затратили пятнадцать минут на преодоление оставшегося пути и мы – на месте!
Головной арык берёт воду через затвор из речки Талас, берущей своё начало в горах Киргизии. У Таласа очень холодная вода и быстрое течение, да и находился он в километре, а может в полутора от города. По моему пониманию – далековато. На речку мы ходим только рыбачить, а купаемся мы всегда в Головном арыке. В нём вода теплее и течение не такое быстрое.

* * *
Шириной около пяти-шести метров, он, входя в город, разветвляется на несколько более узких арыков, а в самом городе переходит в сеть узеньких-узеньких арыков, подведённых к каждому двору.
На обоих берегах головного арыка растут пирамидальные тополя и джида. Они дают тень и закрывают нас своей кроной от палящих лучей солнца. Это было наше любимое место отдыха и забав в воде. Это было наше собственное «Море-океан!» Вот только по этому морю-океану не плавали корабли и подводные лодки.
В воде барахтались Витёк с Коляном и другие наши знакомые ребята, завсегдатаи этого места. Увидев нас, они замахали нам руками и на разные голоса, завопили: «Давайте скорее сюда! Вода тёплая, можно купаться! Кра-со-ти-ща! - Вовка, Серёга… ныряйте с берега! Не боись, пацаны, прорвёмся! - Не утонем, не умрём и в арыке проживём!»
Мы разделись под тополем и побежали к месту нашего ныряния. Вовка, тут же разбежавшись, подпрыгнул и с визгом полетел в воду. А я не стал нырять. Что-то заколбасило меня. До сих пор не пойму, что! Может потому, что я ещё очень плохо плавал? Конечно, это позор для водолаза, но…
А плавал я только по-собачьи и только у берега. В общем, не успев разогнаться для прыжка в воду, я затормозил, медленно, вразвалочку подошёл к берегу и остановился в раздумье.
- Серёга, ты чего остановился? – крикнул мне Вовка, барахтаясь в воде. Не боись! – вода нормальная, тёплая, как парное молоко у Муньки! Ты же умеешь плавать, я видел в прошлый раз...
- Ты чо – трусишь?! – стали кричать остальные.
Я знал, что под водой, у самого берега, есть приступочка, по которой мы выходили из воды и решил с неё спуститься в воду. Став на неё, я тут же почувствовал, какая она скользкая. Вода, как всегда, доходила мне до коленей и была прохладной и такой ласковой, что я от наслаждения закрыл глаза…
Что случилось потом, я как то сразу и не понял. Прошло всего лишь одно мгновение, даже меньше мгновения... Я даже глаза не успел открыть, я даже один глаз не успел разморгнуть, не то, что подумать или сообразить или, хотя бы приготовиться...
Я находился в воде! Даже не так. Я был под водой! Стараясь не дышать, как у себя дома в арыке, чтобы не наглотаться воды – вот, что значит закалка-тренировка - я всё-таки, почему-то весь сжался, или мне почудилось, что я сжался, а глаза мои сами по себе вдруг открылись.
Моему взору открылся «богатый» подводный мир арыка, ну, точь в точь, как в кино, в этом, как его... Вот забыл название, ну… в этом... да, вы же видели его, про водолазов... помни-те, ещё на той неделе показывали, как они в дыру корабля заплывали... Вспомнили? Даа... это вам не то, что дома в арыке...
Мимо меня проплывала какая-то росшая на дне очень уж зелёная трава. Она покачивалась… покачивалась, а в ней, словно по улицам и переулкам города, сновали маленькие рыбки и жучки. А огромные лягушки, выпучив от удивления круглые глаза, провожали меня взглядом и, вероятно, спрашивали друг у друга, что это за чудо-юдо появилось в их владениях…
Почему-то всё это появлялось то, с правой стороны то, с левой стороны, а иногда, по какой-то прихоти природы что ли, то вверху, то внизу. Окружающие меня картины, медленно вращаясь, то удалялись, то приближались. Всё просматривалось, как-бы через зелёное, чуть мутноватое стекло.
… А вот проплыло подо мной старое, ржавое ведро без дна, а чуть подальше – погнутое колесо от велосипеда. Потом оно почему-то оказалось надо мной – висело в зелёном небе и не падало…
В голове появился шум, как на счёте - тридцать пять. А потом… потом он стал усиливаться всё больше и больше и, наконец, перешёл в звон: такой, знаете ли - типа «Ззззззз», и я поду-мал - Всё!! Всё, больше без воздуха я не смогу и, если сейчас же, сию же секундочку не начну дышать, то задохнусь от удушья… и, я стал дышать!..
Воздух был такой густой и с таким трудом наполнял мои лёгкие, что я, дыша, никак не мог надышаться. Я чувствовал – мне его не хватает! Очень не хватает!
Тогда я стал усиленно дышать, втягивая его всей грудью и со всей силой, которая у меня была. Потом… потом чувство нехватки воздуха в какой-то миг ушло и мне стало так тепло и уютно, что глаза у меня сами собой закрылись, и я уснул в покачивающей меня зелёной колыбели.

Глава вторая.
Резко, то ли очнувшись, то ли проснувшись, я открыл глаза и ничего не понял. Почему-то я лежал боком на траве, а вокруг меня толпились все мои друзья и знакомые товарищи и какой-то чужой дяденька: в мокрой одежде (с неё даже вода капала). Он, закрыв глаза и облокотившись рукой о землю, как мне показалось - счастливо улыбался. Я попытался сесть, но какая-то слабость и головокружение мне помешали это сделать.
Первым увидел, что я пришёл в себя, конечно же, Вовка и он же помог мне сесть. А дя-денька, наверно почувствовав, как я пытаюсь сесть, открыл глаза и ласково, как папа, когда он в хорошем настроении, спросил: «Ну, как, малец, ожил?» А, затем, улыбнувшись, добавил – «Долго жить будешь!»
Я всё ещё ничего не понимал и в растерянности только «хлопал глазами». На мне была мокрая одежда, и хотя на улице стояла несусветная жара, мне было почему-то холодно.
Дяденька внимательно посмотрел на меня, потом поднявшись на ноги, взял валявшийся чуть в стороне на земле, велосипед (я его, вначале, даже не заметил) и, сказав на прощание: «Пока, пацаны! Вы уж тут поосторожнее… в воде» - покатил по тропинке вьющейся вдоль арыка.
Тут, пацаны, все разом, как стая потревоженных галчат, загалдели и, перебивая, вспоминая подробности, и поправляя друг друга, стали рассказывать, что же произошло со мной: «Ты стоял на нашей ступеньке, говорил один, а я тебе крикнул, чтобы ты не трусил и лез в воду. Потом я нырнул, продолжал он, а когда вынырнул, тебя уже там не было. Я решил, что ты где-то рядом плаваешь…»
«А я видел, как ты нырнул! – перебивая, стал рассказывать другой, и ждал, когда вынырнешь. Ждал-ждал, а тебя всё нет. Решил, что ты хочешь под водой к нам подплыть…»
«А я! – вступил в разговор Вовка, - случайно увидел, как что-то под водой проплыло ми-мо меня, а над водой руки торчат и пальцы шевелятся. Я, как закричу пацанам, - «Утопленник! Утопленник!» Ну, все, знамо дело, кинулись на берег - продолжил он рассказ - все выскочили, а тебя нет!»
«По тропинке вдоль берега какой-то дяденька на велосипеде ехал, - заговорил, перебивая Вовку, незнакомый мне мальчик, - мы кинулись к нему и стали говорить про утопленника и показывать руками…»
«Ага, и совсем не так! – перебил его Витёк, - я первый увидел дяденьку и стал звать его, а то бы он мимо проехал...»
Из всего этого гама я, ещё не совсем хорошо соображая, понял одно: я тонул, а какой-то посторонний человек, проезжая мимо нас на велосипеде, бросился в воду, вытащил меня из воды и откачал…
Откачал – слово-то, какое! Можно подумать, что он включил насос электрический (я ви-дел, как в городе из арыка воду таким качают) и из меня воду выкачивал… Интересно, сколько же вёдер воды он из меня выкачал? Никто же в такой панике не посчитал наверно, а зря. Интересно же, сколько воды вмещается в пацана, такого как я? Вот если бы другого мальчика откачивали, а не меня, я бы обязательно посчитал.
После всей этой кутерьмы с моим спасением и разговорами про то, как я «чуть не утонул», оставалось только договориться, как так сделать, чтобы мои родители не узнали об этом происшествии. Ну, общим хором-приговором, мы решили держать язык за зубами!
О продолжении купания разговор никто не заводил. Не раздавался среди нас беззаботный пацанячий смех, и никто безобидно не подначивал друг друга - все были напуганы произошедшим со мной.
Мы молчаливо распрощались, и также молча, потихоньку разошлись по домам.
Попрощавшись со своими товарищами, мы – двое - тоже пошли домой. Вся одежда на мне была мокрой и грязной, но я надеялся, что она высохнет за время пути домой, а потом я легко её очищу.
Подходя к дому, я услышал обиженное мычание Муньки. Она бессовестно ревела на всю улицу: ещё одна неприятность в лице Муньки, поджидала меня!
Вовка проводил меня до калитки и, пожав мне руку, сказал: «Подумаешь, пару раз ремнём получишь, если проболтаешься!» - и ушёл. Незаметно скосив глаза в сторону Райкиного дома (её нигде не было видно) я, решив, что хоть здесь мне повезло, грустно вздохнул и вошёл в калитку.
Быстро напоив корову, я загнал её в сарай и принялся за чистку брюк. Они почему-то плохо отчищались. Оставались пятна. Тут мне пришла в голову прекрасная идея, а что если брюки и рубашку намочить в арыке, а потом постирать? К приходу родителей они должны высохнуть, решил я.
Развесив постиранную одежду на солнышке – сушиться - я совсем уж собрался приняться за арифметику, как во двор быстрым шагом, почти бегом, вошла мама. Почему-то сегодня она пришла с работы рано, как никогда. Подойдя, ко мне, она прерывающимся от волнения голосом, спросила: «Ты, что, опять без разрешения ходил купаться?!
Я моментально догадался – кто-то из друзей-товарищей не удержался и выдал наш секрет. Оставалось одно – ни под каким соусом не признаваться, даже если будут жечь на костре, как Жанну д’Арк. О ней, с восхищением, аж глаза горели огнём возбуждения, как-то рассказал мне Вовка. Не признаваться – ни в какую! Иначе наказания не избежать! Сделав честные-пречестные глаза, я ответил:
- Ну, что ты мама! Видишь, я по арифметике задачки решаю и с обидой в голосе, добавил, - некогда мне по разным купаниям ходить.
- А почему твоя одежда мокрая на верёвке висит? – продолжила допрос мама. - Иии… ты Муньку покормил? А не забыл напоить?
- С Мунькой всё в порядке. Можешь спросить у неё. Она врать не станет! – продолжал выкручиваться я, а одежда?.. Тут я лихорадочно стал придумывать, как поправдивее ответить и не попасться. И, наконец, брякнул - это я поскользнулся и упал в арык!
Проговорился! – блескучей молнией сверкнула мысль. Что теперь бу-де-т?!
- В какой арык, - строго посмотрев на меня, спросила мама. – Ты всё- таки ходил на Го-ловной арык?
- Да, нет. Это я в наш… наш… арык… упал, - пробормотал я, уже не надеясь избежать трёпки.
Мама, посмотрела на меня внимательно-подозрительным взглядом и продолжила – прибежала ко мне на работу тётя Зина Амосова, ты знаешь её…
- Это… которая через два дома от нас живёт? – перебил я маму, уже чувствуя, что гроза, наверное, минует меня.
… Да, она… Она прибежала ко мне на работу и говорит, что ты утонул в Головном арыке и что ты был там со своими дружками. Я отпросилась у директора и вместе с ней побежала до-мой…
И тут же мне прямёхонько в лоб, как из двуствольного ружья: «Так ты, ходил купаться?!»
Не ожидая такой атаки, я захлопал глазами и даже как-то, вначале, растерялся. Потом «забрал» себя в руки – я же будущий водолаз – и спокойно ответил: «Ну, что ты мама, какой арык? Я же дома арифметику повторял!»
Вечером, когда вся семья легла спать и ко мне начала подкрадываться сладкая дрёма, из комнаты мамы раздался голос: «Серёжа, признайся! Ты ходил купаться на Головной арык и чуть не утонул? Не будет же тётя Зина придумывать… - Я тебя наказывать не собираюсь, но ты всё же признайся».
- Это… это, другой… мальчик тонул, - покачиваемый лодкой сна, пробормотал я.
- А… ему… этому... другому мальчику было страшно? - вновь услышал я донёсшийся издалека, словно дуновение ветерка, чей-то голос.
Уже совсем засыпая, я прошептал: «Так страшно, так страшно... там такие огромные, пучеглазые лягушки...»

---<<<>>>--- 17.03.2015

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.