Спасибо жителям Донбасса!

Сказки сочиняются, как правило, людьми сильными – по крайней мере – самодостаточными – и личностями того же порядка силы воспринимаются как нечто отвлеченное от мира, что-то для потехи, забавы, на худой конец слезоточивости (врачами доказано, что плакать физиологически полезно, а находить источники пессимизма в окружающем себя пространстве порой пагубно для психики). А вот люди слабые, ведомые, в пастырях и вождях нуждающиеся, порой воспринимают написанное либо сказанное за руководство к действию, не вникая, что изображена лишь радужная, внешняя оболочка, что внутри – традиционно скрывается. И, порой, въехавший в свой дворец на печке емеля, или запрыгнувшая в свой в ритме вальса золушка могут сильно разочароваться тому, что сказка не закончилась, и вовсе не так уж добра, как казалось вначале.

Петя Зайченко слабым человеком не был никогда и в сказки не верил, хотя жизнь его начиналась под стать сказочному сюжету. Родителей лишился он рано, в десять: чей-то джип въехал в остановку маршрутки – а отец с матерью возвращались в воскресенье из райцентра, удачно распродавшись на рынке. Но в детдом ни Петя, ни его старшая сестра не попали: родной дядя взял сирот в свою семью и воспитывал, не отличая от трех родных детей. Сестре дал приданое и замуж выдал в одну осень с дочкой родной, что же до мальчика – все без исключения педагоги сельской школы твердили, что последний имеет способности недюжинные к наукам – особенно естественным – и настоятельно уговаривали образование продолжить. Абитуриент Петр Зайченко, как победитель районной и областной и призер республиканской олимпиад, а также блестяще прошедший ЗНО ( Зовнішнє незалежне оцінювання – укр.) имел широкий выбор из многих ВУЗов – даже Киевских. Чтобы учиться поближе к дому, решил парень на ближайшую пятилетку обосноваться в Харькове. Дядя, окончивший всего семь классов и имевший тридцатилетний опыт работы в колхозе (последние десятилетия звавшемся КСП), не приказывал, но советовал Политех, ХИРЭ или ХАИ, или хотя бы что-нибудь техническое в Универе. Но тщеславие юного отличника взяло верх – и поступил Петя на юридический, международное право – тогда при разных – в том числе и вновь аккредитованных – ВУЗах открывались первым делом факультеты, готовившие юристов и экономистов.
В правоте кровного родственника убедился студент уже на первом курсе – но из молодежного упрямства на попятную не шел, положив непременно на избранной ниве доучиться, тем более, поступил он на бюджет.
Проживая в общаге, уяснил Зайченко для себя, что россказни о бедном студенте, перебивающемся на одну стипендию – те же сказки. Во времена советские ученики из семей с низким уровнем достатка щли максимум по окончании восьмилетки в селе в колхоз, в городе в ФЗУ (после в ПТУ) – ведь там полагалась кормежка, плюс обмундирование. По погружении стран постсоветского пространства в жестокий мир капитализма изменилась лишь форма – в большинстве случаев в ВУЗе учат своих детей те родители, кому по карману их там учить. И лишь меньшинство, даже можно сказать исключение, подтверждающее правило, составляют те, кто получение высшего образования себе оплачивает либо сам, либо делит это финансовое бремя со своей родней. Именно к этой количественно незначительной прослойке принадлежал молодой студент. Главным вкладом семьи был купленный дядей ноутбук – в наше время студент без компьютера – что Буратино, бредущий в школу без азбуки. Понятие «трудовой семестр» не было для Пети метафорой – все лето проводил он в родном селе то на огороде, то в агрофирме, осенью бронзовостью загара не уступая вернувшимся с морей однокурсникам. Были, правда, попытки разузнать через деканат о способах приработка по профилю, но там на него взглянули даже не с недоумением, а с откровенной жалостью, а одна из сотрудниц в приступе материнской заботы спросила: «Зачем же ты поступал, если родителями для тебя не забито место?» Петя объяснять свою ситуацию не стал – махнул рукой, да и только. Все больше грыз он себя, что не подался в технари: там, даже с его знанием английского, можно было претендовать на вакансии и в Штатах и в Европе. На худой конец – Москва влекла высокими зарплатами. Петя не любил штампов, и мажорами однокашников даже в мыслях не называл – в то же время глубина социальной пропасти его от ровесников априори отталкивала. Он твердо знал, что на равных им никогда не общаться, быть же экзотической диковинкой в этом кругу – зверьком для рассматривания и сочувственного поглаживания – не хотел, осознавая себе реальную цену. Институт – не школа, там личность не социозависимая может существовать вне круга общения годами – а Петя в коллективе никогда не нуждался. Поэтому держался особняком – и не мог не обратить внимания на еще одну не вписывающуюся в коллектив особу. Люду Варфаламееву в группе называли Люсей – иногда Люськой, к девичьим компаниям она прибиться даже не пыталась, у парней успехом – в плане даже созерцания – не пользовалась, поскольку писаной красавицей не родилась. Но в восемнадцать лет девушке не только любая шапка к лицу, даже про страхолюдину, учитывая юную свежесть, можно сказать ласково «страшненькая» - хотя вовсе не внешность влекла (отталкивала) тогда Петю. Девушка казалась перед внешним миром совсем беззащитной, даже откровенное по отношению к себе хамство окружающих воспринимала как должное, будто извиняясь за собственное в этом мире существование – Петя взял за правило к одногруппнице непрошено подсаживаться и заводить разговор. Девушка опасалась всех без исключения, но в разговоре с однокурсником уже через несколько минут разговора пелена зажатости с нее слетала – и Петя видел перед собой интересного собеседника. Сокурсники над странной парой посмеивались – но лишь за глаза, самому же студенту выдавали лишь доброжелательное: «держись за такую тещу – будешь уже после пятого курса преподавать!» Людина мама Анфиса Петровна вела курс основ экологии в том же ВУЗе. Правда, то, что Люда – дочка доцента одной из кафедр – Петю удивило – он до того интуитивно тянулся к «социально близкой» себе особе, но и не оттолкнуло. Люся иногда приезжала на занятия с мамой на ее машине. Транспортное средство к четвертому курсу из «девятки» превратилось в Тойоту Камри. Роман однокурсников был более чем классическим – в плане сроков: девушка не спешила, парень не торопил. Но в начале сентября преддипломного курса она неожиданно пригласила его «к себе» - поглядеть недавно купленную квартиру в только что введенной в эксплуатацию новостройке. Там действительно можно было затеряться. Родители Людмилы как раз не вернулись еще из египетского отпуска – и Петя несколько ночей кряду у своей избранницы оставался. Правда уже по приезде предков в первую украинскую столицу – когда лишь заикался о продолжении отношений, девушка принимала в штыки любые его поползновения, а также слезно просила, чтобы он не приближался, когда ее мама рядом. После – уже к декабрю, когда медицинскими методами решать вопрос было поздновато, призналась Люда плод раннеосенних встреч нельзя уже скрывать от родителей. Петя удивлялся – почему знакомство со старшим поколением не произошло раньше до самой встречи с родителями будущей своей жены. Но первая же встреча прояснила все. В семействе Варфаламеевых царил жесточайший матриархат. Люся собственной матери не просто боялась – при первом вопросительном взгляде юную особу бросало в холодный пот. Можно лишь догадываться, что пережила юная дева, поставив родных перед столь нелицеприятным фактом. Видимо, Анфиса Петровна долго раздумывала – что же бросит на их достойнейшее семейство большую тень в кругу лиц не менее достойных: рожденный в семье выблядок или ничтожество-зять. Однако, посовещавшись для проформы с супругом и утвердившись в мысли, что девушке замуж сходить необходимо хотя бы для обретения опыта, развестись всегда можно, а на тот момент очереди из желающих посвататься принцев крови у дверей их элитной квартиры не наблюдалось, принято было решение Петино предложение честного человека принять.
Украинская народная мудрость гласит:
«Збудуй хату з лободи, а в чужую не веди!»
Этим увещеванием тогда пренебрег Зайченко, хотя в плане квартирного строительства мог он немного. Про шалашовый рай жена и слышать не хотела, к тому же, пребывая в положении более чем интересном, требовала еще затрат на сохранение плода – так постановила теща, да и глупо было с этим спорить.
Прописали Петю к себе Варфаламеевы без проволочек: теперь ведь регистрация ровно ничего не значит, когда квартира принадлежит физическому лицу на правах частной собственности – то есть, опасений, что неблагодарный прыймак в судебном или административном порядке позарится на не свое имущество возникнуть не могло. Зато с таким количеством зарегистрированно проживающих семья вполне могла претендовать на субсидию в оплате услуг ЖКХ.
ВУЗ, разумеется, распределений не давал, а предлагал выпускникам самим найти себе рабочее место и принести справку о трудоустройстве. Нет ничего удивительного, что из супругов трудоустроена была жена на ту кафедру, где преподавала теща, лаборантом (кем положено по родительскому чину). Но обретенный некровный родственник также не был обделен заботой и не у дел не остался.
Тесть Виталий Андреевич не то, чтобы бизнес имел, но можно сказать им рулил – причем бизнесом очень своеобразным. Одно из харьковских предприятий могучего некогда советского военно-промышленного комплекса постигла незавидная участь абсолютного большинства постсоветских почтовых ящиков, поскольку третьей мировой войны, к наступлению которой так усердно готовились позднесоветские большевики, не только не стряслось – наоборот, Советский Союз развалился без всяких войн, и вклад деструктивной составляющей непомерных военных расходов переоценить сложно. Все вооружение, что еще пользовалось хоть каким-то спросом в третьих странах, производила теперь Россия, украинские же бетонно-стеклянно-металлические монстры остались балластом на шее внезапно суверенизованой страны. Порой то Россия, то Запад подкидывали – как кость собаке – небольшого масштаба заказы. Тогда образованные при разваливающихся, но не умирающих гигантах малые предприятия делили с кем-то на самом верху прибыли, убытки же, в виде общих и общехозяйственных расходов, традиционно ложились на государство и покрывались из украинского бюджета. По уму, чести и совести эти имперские метастазы надлежало вырезать еще в девяностых. Но мощное военно-промышленное лобби в законодательной и исполнительной ветвях власти постановили, что такие жемчужины уничтожать преступно – с тех пор то, что разъедало бюджет Союза в глобальном масштабе, способствовало медленному гниению системы уже украинской. С точки зрения логики и здравого смысла, оставлять эти черные дыры так же глупо, как бережно хранить патефон с граммпластинками в век флешек и компакт-дисков. Но для многих достойных семейств стали эти дыры источником не только выживания в тощие годы, но и в каком-то смысле благоденствия. Одно из таких малых предприятий и курировал Виталий Андреевич, формально числившийся главным инженером десятилетиями увядавшего гиганта, Петя же был оформлен на малое предприятие на полставки младшим специалистом с официальной зарплатой в половину минимальной. Других денежных доходов у Зайченко не было, к наличным деньгам он отношения не имел, правда, инсталлировав пару программ в локальную сеть и согласовав электронную форму отчетности с бумажной, в считанные недели сделал прозрачным отчетность о финансовой и производственной деятельности. Тесть удивился, увидав, скольким оформленным, но невидимым на рабочих местах специалистам выплачиваются деньги и сократил ту из лишних половину, кто достаточными связями не обладал. Суть деятельности субъекта экономической деятельности постиг Петя довольно быстро – но достижениями похваляться не решался, находя большее удовольствие в сидении за компьютером и раскладывании пасьянсов, чем в занятии делами хозяйственными по дому. Эту обязанность взвалил он на свои плечи самостоятельно, когда подсчитал, сколько тратится на закупки товаров и продуктов для домохозяйства. Зная о предвзятом к себе отношении родителей жены, завел Петя правило: сохранять и подклеивать в специальную тетрадь (которую окрестил «говноедской») все чеки из гипермаркетов, также заведовал он мелким текущим ремонтом, то нанимая рабочих, то выполняя несложный операции самостоятельно. К тому времени в семье было уже три машины - у всех взрослых ее членов, кроме, разумеется, зятя – последний ездил по доверенности на Инфинити жены. На одном из семейных торжеств теща пренебрежительно бросила гостям на счет некровного родственника: «Зятек у нас мажордомом – больше ни на что не способен!».
Все попытки подбить жену на отселение и ведение совместного хозяйства натыкались на твердый волнорез – Петя со временем все больше убеждался, что Людмила в тотальном с материнской стороны контроле нуждается, а вовсе им не тяготится. С самого рождения дочки, молодая мать в ее воспитании растворилась – но процесс держался на строгом контроле со стороны бабушки. Последняя сразу по приезде родильницы с малышкой заявила, что не позволит ребенка ничем вредоносным прививать – возмущение отца ребенка обе взрослые женщины восприняли как поползновенье преступное. Подраставшее чаде переняло и красоту матери и самоуверенность бабушки. Уже в трехлетнем возрасте она, не стесняясь, на собственную мать кричала, Петя не сомневался, что в его отсутствие даже била – порой обнаруживал он на теле жены синяки от ударов не мягкими игрушками. В присутствии отца ребенок, хоть и накрученный бабкой, но все же способность к сопротивлению ощущавший, прыть спешил умерить, но поглядывал исподлобья как на сильного противника (дети силу личности чувствуют), ни разу не услышал отец от дочери слова «папа» - та взяла за правило говорить ему «ты». Изысканная где-то в сети тещей – и подтвержденная дипломированными воспитателями из дошкольного учреждения метода предполагала восхищение всем, что производит юное создание – начиная от формы стула в горшке. Петя осознавал, что способ этот разовьет в ребенке в первую голову наглость – а вот интеллект, которым – увы – дочка не блистала – в загоне – но, может быть, это и лишнее для новоявленной элиты.
Все больше морально отдалявшаяся жена уже не допускала также близости физической. Петя никогда не помышлял о ходьбе налево, но случай сам подвернулся. Бухгалтером на малом предприятии работала некая Валя – женщина, чей возраст век тому называли бальзаковским, теперь же (формально) относимая к молодежи. Даму можно было бы назвать даже красавицей, сумей она сбросить килограмм тридцать лишнего веса. Злые языки плели что-то о связи особы с Петиным тестем – но то было в далеком прошлом. Как ни анекдотически это звучало, но поначалу любовникам хватало перерывов на обед и служебных – пусть даже в пределах города) командировок. Жизнь шла своим чередом, пока хрупкую внутрисемейную идиллию порушил естественный ход жизни, причем не только политической.
Первым ударом ниже пояса стало известие о скором закрытии того молодого учебного заведения, где преподавала Анфиса Петровна. По времени совпал приход неблагой вести с началом евромайдана – это дало теще повод события увязать в единую цепочку и во всем обвинить националистов. Правда дело было вовсе не в политике – просто в самом начале нового века создавалось и аккредитовывалось превеликое множество ВУЗов под последний всплеск рождаемости конца восьмидесятых. В середине же второго десятилетия двадцать первого столетья пришло время поступать в институты рожденным в конце девяностых, когда рождаемость была рекордно низкой. В то же время иностранцы не спешили обучаться в Украинских заведениях – отсутствие контингента влекло непременное сокращение численности персонала. Петина теща принадлежала к той когорте счастливиц, кто на заслуженный отдых отправился еще в 55. Сумма заслуженной преподавательницей научной пенсии в три раза превышала денежное вознаграждения самого Зайченко за труд, но его теща была искренне убеждена, что с пособием на старость ее обсчитали минимум процентов на тридцать. Петя догадывался, чья была идея назначить Анфису Петровну руководить тем предприятием, где он давно уже практически вел дела. Также понимал зять мотивацию тестя: пожилой человек характер и темперамент благоверной за совместно прожитые десятилетия изучил неплохо и понимал, что фирма будет фактически под управлением зятя. Так и случилось: дама, приезжавшая на работу к девяти, первым делом включала телевизор, тогда еще транслировавший российские федеральные каналы (украинским, кроме «Интера» она клинически не доверяла), и с болезненной нервозностью следила за развитием событий. Петя, всегда от политики далекий, обязан был теперь выслушивать пересказанные комментарии, а еще не по своей воле слышал содержание звонков хозяйки фирмы своей двоюродной сестре, вышедшей некогда замуж за прапорщика и теперь разделявшей отставку мужа в городе Ульяновске. От того, что крымнаш, а затем будет Донбасс, ну а после – непременно Харьков, теща пребывала в буйном восторге– и даже поинтересовалась у родственницы, какую пенсию получает в центре России научный сотрудник ее уровня. Результатом такого родственного общения стало, как ни странно, еще большее углубление веры ульяновской отставной прапорщицы в мудрость руководства своей страны – ведь поначалу жена военного придерживалась мысли, что через две недели радостный Киев должен встречать Русскую освободительную Армию хлебом-солью, но прагматичность мышления взяла верх, ведь даже жене военного понятно, что великодержавная социальная кормушка хоть и глубока, но не бездонна, пенсионного обеспечения вновь освобожденных территорий может и не выдержать. Так что, хоть в Киеве хунта и нацисты, но освобождать себя от собственных фашистов маленькая, но гордая Новороссия должна сама-сама-сама, и трижды право их общероссийское всё, что не присылает на территорию сопредельной страны ни отпускников, ни контрактников, ни чеченцев, ни бурятов, ни десант, ни морпехов, ни системы залпового огня, ни установки Бук, ни бронетехнику, ни боеприпасы а исключительно гуманитарную помощь.
Петя даже не смог установить, что стало для тещи большим ударом – сворачивание прожекта «хуэнер» или запрет на трансляцию в Украине федеральных каналов. Но последнюю проблему снял неугомонный научно-технический прогресс: купленный русской весной телеприемник с плазменным экраном выполнял также функцию монитора компьютера – прошло совсем немного времени, и соловьё российского телебесптичья вновь оглашало ночными трелями элитную квартиру. Еще отдушиной для пожилой женщины стало регулярное общение по скайпу со старшим сыном – последний уже давно делал диссертацию в одном из научных центров Торонто, на связь выходил исключительно в футболке с изображением самого вежливого в мире президента, не уставал жаловаться на явно враждебное окружение, повторяя жалостливым припевом: «Они презирают нас за то, что мы русскоязычные!», но отказываться от вида на жительство в стране агрессивного милитаристского блока не собирался. По прошествии года Анфиса Петровна не уставшая ждать освободителей с высокими русскими пенсиями на штыках и искренне убежденная, что на освобожденных территориях эти пенсии уже есть – в то же время тарифы там ниже украинских, а валютные кредиты украинским банкам вообще не платятся (для семьи, имевшей невыплаченную ипотеку и три автомобиля в разделенной с банками собственности это очень актуально) получила от проклятых нацистов еще одну каверзу: новой – уже не русской – весной, такие, как она, обворованные пенсионеры стояли перед изуверской дилеммой: научная пенсия или зарплата. Резонно решив сохранить за собой социальное пособие, решила старшая Варфаламеева порекомендовать на свое место бывшую свою по ВУЗу коллегу. Но здесь уперся уже ее супруг: был он подкаблучник, но не дурак, и глупые мысли своей благоверной, не уставая нахваливать и ретранслировать, в жизнь претворять не спешил. Все шло к тому, что руководить подразделением по выводу в тень бюджетных и не только денег предстоит Петру Зайченко. Все это шло на фоне смены определенного числа руководства по всем эшелонам власти. Служебный роман вяло, но продолжался. Когда одинокая женщина клянется женатому мужчине, что ей от него ничего не нужно – почти всегда врет, хотя зачастую в начале отношений сама в собственную ложь верит. К тому же социальный взлет партнера мотивирует: одно дело бороться за никчемного с низким жалованьем приказчика, другое – за должностное лицо с полномочиями. Следует отметить, что бухгалтер для юридического лица – что гинеколог для женщины: это специалист, знающий то, что от посторонних глаз принято прятать. И Петины навыки в руководстве плюс осведомленность Валентины в сочетании с тем, что знал Зайченко, кому именно интересна конфиденциальная информация – ведь компромат ценен лишь в нужное время облеченным полномочиями и заинтересованным людям. Валя пока сама не осознавала, насколько гремучей смесью они вдвоем являются – а когда войдет в раж, станет отменной леди Макбет. Петя уже продумывал возможные варианты развития событий и ловил себя на мысли, что в любом случае угрызений совести не ощутит. Он знал, что с самого начала в чуждом ему мире был телом инородным – а значит, если этот мир его не переварит и не сломает, обязан он определенный участок системы под себя подмять. И в любом веке любого столетия ленивым королям, недооценивающим своих мажордомов, прямая дорога на свалку истории – вот только не думалось, что так быстро, и что орудием исторического процесса надлежит стать именно ему. Тогда, быть может, даже дочь примет его, как победителя сторону и назовет наконец папой. Удерживала Петра от шага необратимого одна лишь мысль. Постоянно задавался он вопросом: зачем лично ему нужно такое вот продвижение в этом мире да и нужно ли вообще. Он нисколько не сомневался, что превзойдет тестя в умении доить бюджет нищей страны, но не оставляла его навязчивая идея, что есть ведь другой образ жизни – а сделай он решающий шаг – станет тот мир ему недоступен.
Как в игре – например в той же Косынке один из вариантов ведет в тупик – и этот тупик Петя себе уже представлял отчетливо, а другой вариант – есть ли он? Именно на этом этапе рассуждений о дальнейшей жизни захлестнул Петю процесс, для украинских предприятий (учреждений, организаций) начала 2015 года естественный. Четвертая волна мобилизации застала многих врасплох – были отдельные персонажи, возжелавшие даже пересидеть за какой-нибудь границей. И вдруг увидел Петя в принесенной бумажке для себя билет в жизнь другую – где не постель и не брак, не связи и блаты что-то решают. Прагматичным выходом было бы набрать номер тестя: у того связи в военкоматах есть. В ВУЗе военной кафедры не было – тогда вопрос не призыва зятя на срочную службу решился джентльменским способом: Петя на руки ни белого билета, ни повестки не получил – про него должностные лица просто забыли. Оставались, должно быть, связи и теперь, Петя даже машинально потянулся было за смартфоном – но тут же одернулся, взял бумажку и расписался.
Реакция окружения была прогнозируема холодной, но без буйных проявлений агрессии. Любовница, ставшая свидетельницей судьбоносного росчерка пера, будучи особой сангвинического склада, практически сразу поставили крест на данном конкретном варианте, быть может, не осознав, билет на какой верх держала почти в руках. Тесть холодно буркнул на прощанье: «С фашистами не разговариваю!», а теща с мудрым видом заявила: «Я всегда знала: кончит он тем, что запишется в каратели!» Жена, даже если б имела собственное мнение, не рискнула бы его высказать, а дочка выдала перл, на долгое время после ставший в семье афоризмом:
– Ты дебил, потому что бендеровец!
Петя нисколько не удивился, узнав, что задним числом назначен был на должность, причем не в малом предприятии, а в том, государственном, которое никак нельзя обанкротить, с зарплатой, вдвое превышающей тещину пенсию, и тут же опекуном ребенка было стало это самое предприятие – то есть семья будет весь период прохождения кормильцем военной службы получать от ненавидимого всем семейством государства такое денежное содержание, какого не мог он получить, работая.
В село к родне съездил на полдня – даже без ночевки. Дядя сказал лишь:
– У нас ни косарей, ни дезертиров с роду не было! – а его жена, перекрестив племянника и молча благословив, ушла плакать в другую комнату.
В Харькове до районного военкомата мобилизованного Зайченко не провожал никто.

* * *
О той части, куда направлен был солдат Зайченко для обучения военной специальности, в числе прочих мобилизованных из Харьковской области, во времена советские – да и в девяностые – ходили разного рода страшилки, что там де уставщина хуже любой дедовщины,но в 15-ом году нового века место пребования военнослужащих дышало откровенным либерализмом. Про строгую военную дисциплину среди призванных мужчин возрастом от 20 до 60 лет нечего и говорить, хотя и массовых ее нарушений не наблюдалось. Обучение сводилось к почти регулярным – 2 или 3 раза в неделю выездам на полигон и в остальное время – теоретических занятий, во время которых абсолютное большинство предпочитала впрок выспаться. Петя был уверен (в отличие от родителей своей жены), что и срочную отслужил бы без эксцессов. Но теперь коллектив импонировал тем, что никто внутренней иерархии, свойственной закрытым однополым группам, устанавливать и не собипался, проще говоря, никто никому в душу не лез – ведь взрослые мужчины собрались не играть в дедушек и духов, а готовиться к настоящей войне. Кто хотел – тот бухал, кто хотел – обучался военному делу, в большинстве же своем свезенный контингент обмундировываясь и привыкая к воинскому быту, ожидал неизбежного: отправки в зону АТО. Петя слушал рассказы о себе тех однополчан-курсантов, кто такую информацию выдать сам хотел – и все больше удивлялся – сколько вокруг жизни вне социального варфаламеевского болота. Оказывается, моряки звания свои получают на всю жизнь и сохраняют их, даже если судьба занесет в пехоту. Старшина первой статьи Серега Лаврик в середине девяностых служил в береговой охране и про изучаемые курсантами БМП-2 мог рассказывать часами не хуже сержентов-инструкторов. Петин сосед Леша Кардель больше всего обеспокоен был тем, что, случись ему вернуться домой «двухсотым», психика егомамы может не выдержать: «Ее брат – дядька мой – после Афгана лет пять бухал, потом вздернулся – она полгода в Стрелечье лежала». Дима Носырев еще с дороги рассказывал всем, что единственный на своем заводе взял повестку – принесено их было 37 – и каждый день названивал друзьям и знакомым с просьбами перебросить на карточку сотню-другую «на сигареты» - деньги после дружным коллективом пропивались и парень с широкой душой наутро следующего дня продолжал теребить волонтеров поневоле. Двадцатипятилетний Артем Антюхов в материальной помощи не нуждался, имея в экиперовке и швейцарский нож и наколенники и налокотники, и свои ( помимо выданных) берцы и купленную за свой счет форму-пиксельку – он до мобилизации работал экономистом в Киевской фирме. Валентина Ивановича Муравницкого мобилизовали случайно: пришли из сельсовета с милицией и представителем военкомата за его зятем –пожилой полещук не ожидал, что в 55 окажется пригодным к службе, но проворный офицер выписал новую повестку прямо во дворе. Единственным имевшим боевой опыт был двадцатилетний Ваня Гуцуляк из Калуша, что на Ивано-Франковщине. Призванный в 2013 году на год, он весной четырнадцатого был оповещен командованием своей бригады, что служить ему придется полтора, в то же время именно его подразделение участия в АТО не принимало. Парень утомил начальство своими рапортами о переводе еще летом, а к сентябрю, получив из дому известие, что два его старших брата погибли под Иловайском, часть самовольно оставил, подался на восток и прибился к «Азову». Военная прокуратура завела на беглеца уголовное дело, а тут как раз пришла пора первого Минска – Ваня был в том подразделении добровольческого батальона, которое первым влилось в ряды ВСУ. Сажать дезертировавшего на передовую у чиновников рука не поднялась, но парень, отсбыв почти полгода на губе, со срочной уволился, и, три дня пробыв на гражданке, пошел добровольцем в четвертую волну. Рядовые ходили в наряды дневальными и посыльными по штабу учебного полка, сержантский состав – дежурными по роте. Наряды разбавляли томный учебный процесс. Самым «блатным нарядом» считался патруль – туда было не пробиться. Двое земляков-харьковчам, кого все называли Аликом и Леликом, туда записывались через день – по окончании патрулирования можно было не опасаясь контроля ни с чьей стороны, идти в ближейшее кафе, с определенного периода мобилизации работавшее в режиме ночного клуба. С аватаризмом (пьянством) боролись в лучших советских традициях: выгребали в основном не те, кто пил, а те, кто попадался. Замки из сержантов за каждый зафиксированный ВСП (Військова Служба Правопорядку – укр.) залет теряли в зарплате – поэтому с нижнего звена командиры аватарами не церемонились, хотя и рукоприкладства не допускали: невменяемых иногда приковывали наручниками то к батарее то к двухпудовой гире. По мере возвращения любителя костра и солнца в адекватное состояние практиковалась трудотерапия: под присмотром сержанта и добровольцев из самих солдат выполнял залетчик работы, именуемые «помощь наряду», в основном по уборке отхожего места. Но повального пьянства не было – за исключением ночей накануне отправок. Тогда даже сержантский состав позволял себе не контролировать «дембелей» - и гудеж был порой до утра. Но в 7-00 все командируемые – без проёбов и опозданий стояли с собранными вещмешками, готовые выдвинуться в сторону автобусов перед строем, предварительно простившись с каждым, кто прощаться хотел. Потом были традиционные хоровые скандирования:

– Слава Україні! – – Героям слава!
– Путін?! – – Хyйло!

И иногда заливистый припев:

– Ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла!

После подвернутые на сетках кроватей матрацы оповещали всех в учебной роте, сколько человек в воинские части выехало. Потом эти места занимали вновь прибывшие.
Правда, долго быть рядовым членом этого задорного цеха не суждено было Петру: уже на вторую неделю пребывания в учебке на вопрос о том, красивый ли он имеет почерк, солдат, не подумавши, ответил утвердительно, а когда сержанты еще узнали, что мобилизованный и с компьютером «на ты» - засел бывший делопроизводитель харьковской фирмы в ротной канцелярии – с бумагами действительно быстро навел порядок. Но теперь вместо лиц были перед ним в основном военные билеты. В очень небольшом количестве – советского образца, с красной коркой, чуть больше – потрепанные зеленые, но в основной своей массе – свежеотпечатанные: тем, кто не служил вовсе или свой билет потерял, в то же время от мобилизации не хотел (либо не мог) отказаться, документ районным военкоматом выдавался без проволочки. Одно теперь беспокоило бойца с пером вместо штыка – что и в ряды участников АТО он может влиться не так скоро.
Зайченко, общаясь с товарищами-курсантами начинал осознавать всю глубину пидорастической гениальности обожаемого быдлом различного гражданства хyйла. Вовсе не военными действиями – какую бы картинку не выдавали ватные и вышиватный СМИ – планировалось добить Украину, а вытягивая из нее ресурсы – как финансовые так и трудовые. Векдь мобилизованы были мужчины работавшие или прочим образом социализованные – ибо несоциализованного поди еще поймай – тем более, когда приехать в чужую страну и там закрыситься предлагают на самом высшем уровне. С украинской стороны и сидели в окопах и гибли на передке действительно граждане своей страны. В то же время, страна, гибридную войну развязавшая и финансирующая, помима морального самоудовлетворениия и красочных не федеральных каналах картинок, имеле резон материально ощутимый. Дело в том, что те, кто едет в чужую страну убивать – не важно, по любви к русскому миру, за деньги или ради получения удовольствия – это определенно не люди, людьми никогда не были и не станут – в то же время, по нелепой случайности твари эти имеют от рождения и человеческий набор хромосом и гражданство страны, возомнившей себя великой, а последнее обстоятельство налагает на квазисупердержаву обязательства материальные по социализации записанных людьми скотов, в том числе их материального обеспечения как в молодости, так и в старости. В тоже время, агрессивное зверье в любом случае представляет для окружающих опасность – ведь попробовавший раз крови не остановится никогда. Так не лучше ли эту всю антропофекальную биомассу, спресовав в один мощный брикет и снабдив большим количеством огнестрельного оружия и боеприпасов к нему, затолкать в заднедонецкий проход стране-соседке, чтобы большой екусок имперского говна уже там провоцировал процесс гниения? Если учесть, что у великодержавного штурвала существо с интеллектом школьного троечника, ход можно назвать более, чем гениальным: с кровавой бойней на Донбассе у Москвы вышло куда успешнее, чем с крымнашем, который и даром был не нужен, а теперь еще, как выясняется, не по карману.
Больше всего поражало Петю, что многие из мобилизованных всерьез хотят отвоевывать аннексированное. Сам бывший юрист был искренне убежден, что воевать за Донбасс – и уж тем более за Крым – все равно, что, защищая честь проститутки, вызывать на дуэль каждого ее клиента – ведь население само избрало себе путь навеки остаться грязью Москвы – почему бы не доставить смердам и холопам удовольствия, исполнив их заветную мечту.

Единственный наряд, который отстоял солдат Зайченко в учебке – посыльным по штабу. Там разговорился с помдежем по части майором при дежурном старлее (такое бывает, когда лейтенант – кадровый офицер, а майор – из мобилизованных пиджаков). Жаловался последний на неналаженный учет в штабе полка – и Петя утром, в свои отсыпные часы заглянул в служебный кабинет – там согласование компьютера с бымажными носителями тоже прошло гладко. А под вечер 27.01.2015

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.