Каника

Жители небольшого городка Артемьевска, что находится в средней полосе России, были безумно счастливы, когда узнали, что в их городе в здании старого клуба открылся музей. Этой новости особенно обрадовались домохозяйки, ведь кроме телевидения и кинотеатра «Экран», в котором крутили только старые фильмы, развлечений не было. Были в Артемьевске ещё два бара – «У Ахмеда» и «Ранчо», принадлежащие братьям Джафаровым. В этих барах местные мужики пропадали с утра до вечера и оставляли в них все свои непосильным трудом заработанные деньги. За это женщины Артемьевска люто ненавидели бары братьев Джафаровых, и каждая вторая мечтала сжечь эти «вонючие забегаловки» до тла.
«Наконец-то, – говорили между собой женщины Артемьевска, узнав об открытии музея. – Хоть что-то новенькое у нас появилось. И до нас докатилась цивилизация».
Открытие музея многие связывали с надеждами на светлое будущее. Многие полагали, что музей – лишь начало, первая ступень на пути к лучшей жизни. Когда-нибудь Артемьевск из захолустного городишки превратится в большой город, вторую культурную столицу России.
В день открытия музея было людно. Посмотреть на открытие пришли почти все горожане. Приковыляла даже Анфиса Федоровна, которой было уже сто четыре года. Там было всё: и оркестр, и ковровые дорожки, и милиция, которую в Артемьевске днем с огнем не сыщешь, даже если кого-то убили. Приехали на открытие музея и «телевизионщики», которые снимали это мероприятия на видеокамеры. Был там и мэр города – Константин Грязькин, которого в народе называли «пузо». Или от жары, которая стояла в тот день, или из-за важности момента мэр сильно потел, постоянно вытирал опухшее от пьянства лицо носовым платком. Многим тогда почему-то показалось, что Грязькин плачет.
Грязькин тогда пробормотал что-то в микрофон. Никто его не расслышал из-за того, что микрофон сильно «фонил». После того, как мэр сел в служебный «Мерседес», Отец Дмитрий прочитал молитву и помахал кадилом.
Потом выступали: директор музея и почетные жители города. Почетных жителей было всего двое – отец мэра, Степан Грязькин и Николай Кузьмич – бывший директор местного радиозавода, который за несколько лет до указанных событий обанкротился.
В последнюю очередь на трибуну поднялся местный олигарх - Ежов Игорь Иванович. Все знали, что Ёжик (как его называли в Артемьевске) – ворюга, по которому тюрьма плачет, но многие были удивлены, когда узнали, что Ежов – египтолог, и он так любит свой город, что даже готов пожертвовать ему безвозмездно свою коллекцию, привезенную из Египта. Многих это слегка ошарашило. Люди в толпе недоуменно смотрели друг на друга. В их глазах застыл немой вопрос: как такое возможно?
Ещё больше все удивились, когда узнали, что стоимость входного билета будет составлять пятьсот рублей. Пенсионерам – четыреста рублей. По артемьевским меркам это были немалые деньги. Даже за четыреста рублей любой житель города мог пить водку до посинения в баре «У Ахмеда». А в «Ранчо» за четыреста рублей можно было выпить бутылку водки и снять проститутку – местную «звезду» Машку.
Ежик ещё немного поговорил о культуре, пообещал, что всё будет хорошо. Когда он закончил, а люди развели в стороны ладони, чтобы начать аплодировать, подул сильный ветер. Красивая вывеска с надписью «Музей», сделанная из пластика, украшенная множеством лампочек, оторвалась от козырька двухэтажного здания и рухнула на Ежова, пригвоздив его к земле. Телохранитель олигарха быстро откинул в сторону вывеску, помог Ежову встать на ноги и проводил его до черного джипа.
Ёжик почти не пострадал, если не считать порванного пиджака. Но жители Артемьевска восприняли падение вывески, как дурной знак. Тем не менее, многие захотели посетить музей в день его открытия и не пожалели пятисот рублей ради такого случая. В основном, это были молодые люди со своими девушками. Старики идти в музей наотрез отказались.
«Да пошли они в жопу со своим музеем!», - носилось над толпой.
Те же, кто отважились пойти в музей в тот день, смело перешагивали через упавшую вывеску и проходили внутрь. На стене у входа висело объявление: «Музею требуются два ночных сторожа. Зарплата высокая».
Директора музея - Василия Васильевича Коровкина - обступили со всех сторон горожане. Одни возмущались ценой на билеты, другие просили взять их на работу. Тех, кого не устраивала цена на билеты, Коровкин вежливо перенаправил к мэру, который к тому времени уже пил коньяк в сауне с состоятельными друзьями и гладил по коленке восемнадцатилетнюю любовницу. Окинув взглядом желающих поработать сторожами, Василий Васильевич ткнул пальцем в сторону двух пенсионеров.
- Вас я возьму. Остальные могут быть свободны.
Коровкин выбрал тех пенсионеров, которые выглядели, по его мнению, приличнее остальных. Одним из этих пенсионеров был Никита Иванович Глумов - артемьевский пьяница, который выглядел более-менее свежо потому, что уже три дня не пил, так как жена забрала у нег всю пенсию, а точнее - то, что осталось от пенсии, пока он спал пьяным сном, видя во сне казино и полуголых девиц.
Так как супруга изымала пенсию у Никиты Ивановича регулярно, ему нужна была работа, чтобы оставались хоть какие-то деньги на пропой. Устроившись на работу в музей, он полагал не только решить финансовый вопрос, но и приобщиться к культуре. К тому же, он часто страдал бессонницей, а алкоголь почти всегда помогал ему заснуть. Поэтому работа сторожем была как раз для него. К тому же, от дома до музея можно было дойти пешком минут за десять.
Устроившись на работу, Никита Иванович понял, что вытянул свой счастливый билет, который он уже не вытягивал много-много лет. Найти работу в Артемьевске в его возрасте было чем-то из раздела фантастики.
Первый месяц работы Глумов приходил на работу, будучи кристально трезвым, в сером костюме со значком на груди «Слава КПСС!». Значок закрывал дырку, прожженную папиросой.
Через две недели работы Никита Иванович уже знал наперечет все экспонаты музея: археологические находки, относящиеся к разным эпохам России, выставленные на первом этаже и египетские экспонаты, выставленные на втором этаже. На первом этаже экспонатов было больше, но Глумова почему-то привлекал второй этаж. Кроме черепков, домашней утвари, украшений, статуэток и каноп, в конце зала стоял открытый саркофаг, в котором лежала мумия молодой женщины. На груди той женщины были бусы из разноцветных камней. Саркофаг стоял на подставке внутри куба из бронированного стекла. Надпись на табличке гласила: «Каника, наложница фараона Рахотепа».
«Каника», - как заклинание повторял про себя Глумов, стоя у саркофага.
Было в высушенных временем чертах лица этой женщины одновременно и что-то притягательное, и что-то пугающее. Сколько бы Никита Иванович ни обходил музей, он всегда возвращался к ней, к Канике. Она словно звала его, притягивала. Глумов мог часами неподвижно стоять у саркофага, разглядывая её. Иногда ему даже казалось, что Каника - живая. Она чувствует, что он стоит рядом и смотрит на неё. Лицезрение наложницы фараона заканчивалось примерно одинаково: Глумов начинал чувствовать слабость во всем теле, усталость. Тогда он спускался на первый этаж, ложился на раскладушку и спал до утра сном, крепости которого мог бы позавидовать любой юноша.
Во снах, которые Никита Иванович видел только на работе, он оказывался в Египте. Глумов видел огромные пирамиды, дворцы фараонов, величественные статуи и цветущие сады. Он будто парил над всем этим, свободно перемещаясь по всему Египту. Он чувствовал теплый ветер, обдувающий его тело, слышал язык, на котором говорили фараоны. В конце каждого сна он видел Канику. Только это была не та высохшая мумия, которая лежала в музее. Это была красивая женщина лет двадцати пяти, от которой пахло благовониями, на которой было одето красивое платье, украшенное золотом и жемчугом. Каника всегда приветливо махала рукой Глумову. Он махал ей рукой в ответ. На этом сон всегда заканчивался. Никита Иванович просыпался с чувством глубокого недовольства. Ему всегда не хотелось просыпаться. Он мог бы спать ещё и ещё, лишь бы хоть на миг остаться в том, пусть даже иллюзорном, но таком приятном мире.
В реальном мире Никиту Ивановича ждала старуха-жена, вечно чем-то недовольная. В реальности у него был старый дом, который вот-вот развалится. Был у него и придурок-сын, который нигде не работал, но как-то умудрился набрать в банках столько кредитов, что за них даже внуки не смогут расплатиться. Конечно, при условии, что внуки родятся. А какая дура захочет рожать от «по самое не хочу» закредитованного дебила?
От этой реальности Глумова всегда воротило. Ему было противно и тоскливо от неё, от ощущения безысходности. Поэтому Глумов топил тоску и безысходность в спиртном. К тому же, у него появилась работа, и были деньги, которые можно было пропить, чтобы хоть ненадолго уйти от пугающей реальности.
Спрятаться от реальности Никите Ивановичу, как правило, помогали его друзья – такие же пенсионеры, которым здоровье ещё позволяло «бухать». Им-то Глумов и рассказывал про Египет. Он пересказывал им свои сны, а они всегда над ним смеялись, полагая, что Иваныч тихо сходит с ума. Да, он сходил с ума, но не больше, чем любой другой человек, живущий в этом сумасшедшем мире.
Глумов пил, но на работу старался приходить трезвым. Правда, однажды, на следующий день после получки, Никита Иванович переборщил с алкоголем и не смог дойти до работы. Он упал в кусты, не дойдя до музея метров сто. Там его и нашел сын Петька, которому на тот момент было уже сорок лет, а у него не было ни жены, ни детей, ни работы.
- Ты где так нажрался, батя? – спросил Петька, поднимая с земли Никиту Ивановича, отряхивая его одежду.
- Я… Я рассказывал этим старым пердунам про Египет, - ответил Никита Иванович. – Помоги мне добраться до музея.
- Ты что, батя? – лоб Петьки прорезали глубокие горизонтальная морщина. – Ты же уже ни петь, ни свистеть не можешь. Пойдем-ка домой. Я тебя доведу.
- Нет! – стал упираться Глумов. – Я должен идти на работу. Там меня ждет моя…
- Мумия? – Петька загоготал. – Да ей пофиг, кто её охраняет. Хочешь, я вместо тебя подежурю?
- А ты справишься? – Никита Иванович смерил сына мутным взглядом. – Дело-то такое… Серьезное!
- Да я уже сто раз к тебе по ночам приходил, справлюсь. Пошли домой!
- Может, не надо! Там эта… Мать твоя – Машка! Будет опять меня пилить…
- Да нет там её, отец! – Петька взял Никиту Ивановича под локоть. – Уехала она к тёте Марине. Завтра вечером только приедет.
- Тогда я – домой, а ты – в музей. И только попробуй там что-нибудь испортить! Я тебе…
Глумов споткнулся и чуть не упал, чем вызвал у Петьки новый приступ смеха.
По дороге к дому Никита Иванович спотыкался, падал, но не переставал инструктировать насчет работы в музее своего отпрыска.
- Ну, ты меня понял? – еще раз спросил Никита Иванович сына, лежа дома на кровати.
- Понял-понял! – ответил Петька, накрывая отца одеялом. – Сделаем в лучшем виде.
Придя в музей, Петька первым делом открыл бутылку пива, которую купил по дороге в ларьке и сделал пару глотков. Громко рыгнув, он зашел в небольшое помещение размерами не более четырех квадратных метров, которое отец называл комнатой охраны, плюхнулся в подавленное кресло и мельком глянул на монитор, на котором мерцали одни и те же картинки: первый этаж музея, второй этаж, коридоры, выставочные витрины. В нижнем прямоугольнике на мониторе мелькнула чья-то тень, и погас свет. Тут же в маленьком окошке напротив стола появилось сморщенное лицо уборщицы – тёти Зины.
- Петька, а ты что тут делаешь?
- Я? – от неожиданности Петр подпрыгнул на стуле.
- Ну, не я же,- тетя Зина улыбнулась беззубой улыбкой.
- Я тут отца подменяю, - ответил Петр, шумно выдохнув воздух из легких. – Приболел он.
- Понятно, - старушка стянула с головы цветастый платок, вытерла им лицо. – А Василий Васильевич знает, что Иваныч заболел?
- Конечно, знает, - соврал Петька, пряча пивную бутылку под стол. – Всё обговорено.
- Ну, тогда держи ключи, - тётя Зина кинула на стол большую связку ключей. – Пойду я…
- До свидания, - Петр улыбнулся, обрадовавшись тому, что старушка уходит и не будет больше приставать к нему с дурацкими вопросами.
Засунув в нагрудный карман рубашки связку ключей, Петр взял в руку бутылку пива и решил осмотреть охраняемый им объект. Он прошелся по первому этажу, поднялся на второй. Пройдя по залу с экспонатами из Египта, он остановился напротив мумии. Его привлекли бусы на её груди. Глядя на эти бусы из разноцветных камней, Петька подумал, что они могут стоить недешево. И, если их продать, то можно решить добрую часть финансовых проблем. Только как их продашь? Их ведь невозможно снять с мумии. Мумия-то лежит в саркофаге, внутри стеклянного куба, который находится под охраной. Если сработает сигнализация – сразу приедет милиция и наденет наручники на руки любого, кто решит украсть или повредить достопримечательность такого масштаба.
« А ты похожа на вяленую воблу! – сказал Петька мумии и рассмеялся. – Ты – вобла, на которую надели дорогие бусы, которую выставили напоказ и охраняют! Тоже мне экспонат! Чем ты знаменита? Чего сделала ты хорошего? Тебя дрючил фараон Рахотеп? Да скольких таких, как ты, он дрючил?»
Петька продолжал смеяться, потягивая пиво из бутылки. Он уже хотел развернуться и идти на первый этаж, как вдруг заметил, что голова мумии повернулась на пол-оборота. Сквозь потемневшие от времени бинты на Петра смотрели два черных глаза.
По спине Петьки пробежали мурашки. Ему вдруг стало страшно. На него смотрела мумия. Та самая мумия, которую он сравнивал с вяленой воблой!
«Да ну нафиг! - подумал Петька, с трудом отведя взгляд в сторону. – Не может такого быть! Похоже, я сегодня немного перебрал в баре « У Ахмеда».
Быстро спустившись на первый этаж, он заперся изнутри в комнате охраны, сел в кресло. Посмотрев на монитор, который транслировал изображения с камер наблюдения, Петр, как учил его отец, поставил на охрану все выставочные залы и включил маленький телевизор, стоящий на столике в самом углу пропахшего дешевыми сигаретами помещения. Антенна телевизора ловила всего два канала. Пробежавшись по ним, Петька остановил свой выбор на телевизионном сериале, который так любила смотреть его мать. Сериал оказался до такой степени скучным, что Петр очень быстро заснул. Пустая бутылка из-под пива выпала из его ослабших пальцев и упала на пол.
Во сне Петька увидел глаза мумии, которые смотрели на него в музейном зале. Но это были уже не глаза мумии, а глаза молодой женщины в красивом платье, украшенном золотом. На груди её были бусы. Это были те самые бусы, которые Петр видел на груди мумии.
- Как посмел ты назвать меня воблой? - спросила Петьку женщина.
- Так ты и есть та самая мумия? – спросил Петр, вглядываясь в красивые черты лица незнакомки.
- Да, - ответила она. – Но как ты посмел сказать, что я трахалась с фараоном? Как у тебя язык повернулся сказать такое? Да ты знаешь, кто я?
- Вобла вяленая! – ответил ей Петька и заржал, как конь. А что еще он мог ей сказать? Ведь в тот момент он понимал, что спит. Это всего лишь сон. А раз так, то ничего страшного, по его мнению, с ним не могло произойти. - Сраная вобла, высушенная вонючими египтянами. Все вы сдохли много лет назад.
- Ты пожалеешь о своих словах, - сказала женщина, гневно сверкнув глазами. - Это говорю тебе я, Каника. Я накажу тебя!
- Да пошла ты!..
В этот момент раздался противный свистящий звук, словно свистел соловей-разбойник. Петька открыл глаза. Он находился в комнате охраны. Экран телевизора мерцал серой рябью. Пульт охраны горел красными огоньками, словно по всему музею расхаживала целая банда грабителей. Но камеры наблюдения показывали, что ни на первом, ни на втором этажах музея никого из посторонних нет. Не было никого даже в подсобке, где уборщица прятала свои ведра и швабры.
Смачно выругавшись, Петр отключил сигнализацию, и, вооружившись резиновой дубинкой, решил все осмотреть. Он думал, что это мыши бегают по музею или крысы. И если он найдет этих грызунов, то размажет их дубинкой по полу, чтобы спать ему больше не мешали.
Пройдя по первому этажу, он не заметил ничего подозрительного, все окна и двери были закрыты. На втором этаже тоже был полный порядок: не было ни грызунов, ни прочих созданий, на появление которых могла бы сработать сигнализация. Но по граням стеклянного куба, внутри которого покоился саркофаг с мумией, пробегали зеленоватые искры. Такие же искры бегали по самой мумии. Высохшие конечности Каники при этом мелко подрагивали. Голова мумии теперь была повернута в другую сторону.
«Этого не может быть», – испуганно пробормотал Петр, подходя к кубу из стекла.
Искрение продолжалось. Петр нагнулся над саркофагом, чтобы убедиться, что дрожь мумии – не плод его воображения, не галлюцинация.
И действительно, мумия дергала руками, ногами и головой. Её зубы отбивали чечетку.
Связка ключей вдруг выпала из кармана рубашки, пролетела сквозь стеклянный куб и упала на впалый живот мумии, который опоясывал широкий пояс, расшитый золотыми нитками.
Петька не мог понять, как такое возможно и почему такое происходит.
«Твою мать, твою мать, - повторял он, тряся головой. - Твою мать».
Испугавшись не на шутку, Петр побежал вниз, в комнату охраны. Он хотел позвонить отцу и спросить, что происходит с мумией и как это прекратить. Если это нормально, то ничего страшного. А вот если это ненормально, пусть отец обзвонит всех, кого только можно. Главное – чтобы отец поднял трубку.
Так думал Петр, пока не оказался перед запертой дверью комнаты охраны. Он несколько раз толкнул её, но она не поддалась. Пот холодными струйками полился по его спине, волосы на голове зашевелились, ноги ослабли, и Петр опустился на корточки, привалившись спиной к холодной стене. В тот момент он не помнил, что закрывал дверь на ключ, но вспомнил, что ключи выпали из его кармана и упали на мумию. Значит, придется снова вернуться туда, как-то достать ключи, а уж потом звонить отцу.
Когда Петр снова вернулся на второй этаж, подходя к мумии, он увидел, как четыре канопы взмыли в воздух со своих подставок из оргстекла, закружились в каком-то странном хороводе, а потом ударились друг об друга. Раздался звон, после которого в разные стороны полетели осколки. Над потолком повисло облако черной пыли, которое стало оседать на все еще дергающуюся мумию, растворяясь в ней.
«А это что ещё такое?», - со страхом подумал Петр.
Теперь-то он точно знал, что с мумией творится что-то неладное. А за разбитые канопы с него точно спросят по всей строгости. За них, возможно, придется заплатить столько, сколько ни он, ни все его родственники не смогут накопить ни за год, ни за два, ни за десять лет. И никто ведь не поверит, что он тут не причем. И что делать? Бежать отсюда, пока не поздно? Но как это сделать без ключей? А никак! Значит, как бы страшно не было, нужно забрать ключи и бежать, как можно дальше, чтобы ни работники музея, ни милиция его потом не могли найти.
Как только облако пыли полностью исчезло внутри мумии, треск её зубов прекратился, она перестала дрожать и искриться. Зеленые искры пробегали только по граням куба. Глубоко вздохнув, Петр стал осторожно приближаться к мумии, с каждым шагом ожидая все новых и новых «сюрпризов». Но их не было. Голова мумии была по-прежнему повернута в противоположную сторону, словно Каника разглядывала плотно закрытые жалюзи на окне.
Подойдя к кубу, Петька посмотрел на связку ключей. Она все так же лежала на животе мумии. Нагнувшись, Петр осторожно протянул руку. Он всё ещё не мог поверить, что ключи свободно прошли сквозь бронированное стекло и сомневался, что его рука сможет оказаться внутри куба. Но случилось чудо. Он без проблем просунул руку сквозь стекло, видя свое отражение в нем, взял связку ключей, стараясь не прикасаться к мумии. Как только ключи оказались в его влажном от пота кулаке, он резко выдернул руку из куба. В тот момент он подумал, что зеленые искорки, бегающие по граням куба, и есть секрет этого «фокуса». Не было бы искр, просунуть руку внутрь было бы невозможно. О том, что это за искры, и какова их природа, Петр не знал. Да и думать об этом ему не хотелось. Ему оставалось только выйти из музея, добраться до вокзала и уехать подальше из этого Артемьевска, от житейских проблем, от ощущения собственной неполноценности и от кредиторов. Он планировал уехать в Екатеринбург, к своей подруге по социальным сетям – Лизе. Там-то его точно никто не найдет. Там он сможет найти себе работу, начать новую жизнь. Он ничуть не сомневался, что Лиза, которая на всех фото красуется за рулем шикарных иномарок, поможет ему с жильем. Пару раз она действительно приглашала его в гости. Даже писала, что у неё квартира своя есть в центре города. А чтобы к его отцу потом не было претензий, Петр напишет записку, в которой укажет, что во всем виноват только он и оставит её в комнате охраны, на видном месте.
Петька развернулся и уже хотел идти в комнату охраны, но тут в его голове родилась мысль: «А почему я уйду просто так, не взяв ничего? Ведь в этом музее столько всякой дорогостоящей всячины! Удачно продав какую-нибудь вещицу, можно будет потом безбедно существовать до глубокой старости. И не нужно будет работать».
Он пробежал глазами по витринам и стеллажам, но взгляд его почему-то остановился на разноцветных бусах, покоящихся на груди мумии.
« А почему бы и нет? – подумал он. – Неплохой подарок для Лизы. И красивый, и стоит дорого, и в кармане уместится. Если меня потом поймают и накажут, так хоть будет за что».
Петька быстро подошел к саркофагу, нагнулся. От мумии пахнуло пряностями. Как только правая рука Петьки прикоснулась к бусам, его зашатало, ноги стали подкашиваться. Пот полился ручьями, капая на высушенное тело Каники, обмотанное бинтами. Петр хотел отдернуть руку, но сил не было даже разжать кулак. И тут он заметил, что по мумии опять забегали зеленые искры, которые с Каники, как муравьи, переметнулись на запястье Петра, быстро добрались до локтя и стали подниматься к плечу. В руке появились болезненные покалывания, словно по ней шел электроток.
- Нет, нет! – закричал Петька.
Его правая рука задрожала, но оторвать её от бус он не мог. Тогда Петр схватил себя за запястье правой руки левой рукой и из последних сил дернул. Кулак он так и не смог разжать. Бусы остались в его руке, тоненькая нить порвалась, и камушки рассыпались по саркофагу. И тут Петька заметил, что грудь мумии стала подниматься и опускаться. Мумия дышала. Медленно она повернула голову и посмотрела на Петра своими черными глазами. Рот мумии приоткрылся. Из него сначала вырвалось тихое шипение, а потом Каника скрипучим голосом, похожим на скрип старой двери, произнесла:
- Как посмел ты, жалкий человечек, испортить подарок Рахотепа?
- Я? - и тут кулак Петьки разжался. На пол упали три округлых камушка: два – зеленоватых и один – розовый. – Я не хотел! Я случайно…
Он стал пятиться, натыкаясь на выставочные витрины, глядя вытаращенными от страха глазами на мумию.
- Я накажу тебя, - прохрипела мумия и стала приподниматься в саркофаге. Каждое её движение сопровождалось хрустом. Было слышно, как рвутся темные бинты.
Петька развернулся и хотел убежать, но его ноги стали непослушными. Он с трудом отрывал их от пола, будто к его лодыжкам были привязаны пудовые гири. Еле-еле дойдя до лестницы, он споткнулся и кубарем скатился вниз, копчиком, спиной и затылком сосчитав все двадцать пять ступенек. Все это время мумия шла за ним. В руке её был нож. Это был нож с кривым лезвием, который Петр видел на выставочной витрине. С усилием переставляя ноги, он вдруг вспомнил, что этот нож египтянами использовался в обряде жертвоприношения.
У самой двери Петьке удалось подняться на ноги. Всё его тело ныло нестерпимой болью. Он не верил, что это - реальность. Ему хотелось бы, чтобы это был всего лишь сон, от которого можно было бы легко избавиться, проснувшись и открыв глаза. Но его глаза были открытыми. У него болел каждый сантиметр тела, а ведь во сне не может болеть ничего.
Мумия с ножом в руке, уже почти спустилась с лестницы. Сейчас она войдет в небольшой коридорчик рядом с комнатой охраны.
Выкрикнув что-то нечленораздельное, Петр достал из кармана связку ключей, быстро нашел нужный ключ и открыл входную дверь. Как только прохладный ночной ветерок коснулся его лица, он тут же почувствовал резкую боль под левой лопаткой. Эта боль придала ему сил. К ногам вновь вернулась подвижность. Выскочив из музея, он побежал так быстро, как только мог, крича от боли и страха, чувствуя, как теплая кровь заливает его спину.
С каждым шагом, с каждым отдающимся болью движением Петр терял силы. Мумия же, наоборот, наливалась жизненными соками. Она уже не скрипела суставами. Походка её стала плавной. Мумия уже больше напоминала женщину, чем вяленую воблу. Сквозь разорванные, трепыхающиеся на ветру бинты торчали груди, на голове вдруг отрасли черные, как смоль, волосы.
- Не убегай от меня! – кричала она вслед Петьке.
Голос мумии уже был не скрипучим. При других обстоятельствах Петька бы сказал, что её голос был приятным и завораживающим, но тогда от звука голоса Каники у него от ужаса стыла кровь в жилах.
– Отстань от меня! - закричал он ей, обернувшись через плечо.
Каника даже не бежала. Она просто летела по воздуху, выставив перед собой руку с ножом. С каждой секундой расстояние между ней и Петькой стремительно сокращалось.
- Я все равно тебя догоню! – кричала она. – И перережу тебе глотку, как непослушному паршивому рабу.
Понимая, что до вокзала ему не добежать, Петька решил бежать домой. В те жуткие мгновения своей жизни где-то в глубине души он надеялся, что дома он сможет спрятаться от мумии. Где-то в глубине души в нем теплилась надежда, что отец знает, как от мумии отделаться. Ведь он столько раз рассказывал о том, что мумия - необыкновенная. Он говорил о том, что Каника помогла ему избавиться от бессонницы и о том, что благодаря ей он смог побывать в древнем Египте и своими глазами увидеть, как строились пирамиды. Конечно, тогда рассказы отца были для Петьки бредом старого алкоголика. Но, когда за ним гналась мумия с ножом в руке, на котором ещё не засохла ЕГО кровь, Петька уверовал в то, что за ним гонится не простая мумия и в то, что она обладает сверхъестественной силой. Раз отец знает об этой силе, значит, он должен знать, как противостоять ей. А может, у него получится договориться с Каникой. Так думал Петр, когда бежал по пригороду Артемьевска, оставляя за собой кроваво-красный след. А за ним летела Каника, смеясь и угрожая выпустить ему кишки, обещая повесить внутренности Петра ему же на шею, как бусы, которые он хотел украсть. Периодически она догоняла Петьку и колола его ножом то в спину, то в шею, то в ягодицы. Раны были неглубокие, но болезненные. Каника будто играла с Петькой в игру «кошки-мышки», то догоняя его, то давая ему уйти на приличное расстояние.
Пробегая мимо помойки, Петр увидел лыжную палку, торчащую из контейнера. Схватив эту палку, он пытался отбиваться ею от Каники, но ни один из его ударов не достиг цели. А количество колотых и резаных ран на его теле с каждой минутой увеличивалось.
Наконец-то впереди показался отцовский дом. С воплем отчаяния, метнув в мумию лыжную палку, Петька плечом выломал калитку. Сильно хромая, он взбежал на крыльцо. Петр ожидал, что пес Бобкин начнет лаять, но он почему-то даже не вылез из своей конуры. В тот момент Петька вспомнил, что пока он бежал от музея до дома, он не встретил ни одной живой души. Хотя Петр кричал от боли и страха, ни в одном окне не загорелся свет. Не лаяли собаки, не летали птицы, не орали коты.
К счастью, отец не запер дом изнутри. Иначе Петьке пришлось бы долго стучать в дверь и кричать, чтобы разбудить старика. А сил ни на то, ни на другое у него не было.
Ввалившись в дом, он быстро запер дверь изнутри на мощный засов. Включая во всех комнатах свет, он задергивал шторы, будто надеясь, что это спасет его от мумии.
Заскочив в спальню, Петр нашел отца, лежащего на полу. Сначала Петька подумал, что его папаша умер, но по мощному храпу и по запаху перегара понял, что отец просто упал с кровати.
- Батя! – кричал Петька, тормоша отца за плечо. – Проснись! Батя!
- А!.. Чего тебе? – Никита Иванович приоткрыл глаза.
- Что мне делать? За мной гонится мумия. Как от неё избавиться, отец?
- Не бухай больше, у тебя «белочка»! – старик закрыл глаза и стал похрапывать.
- Черт! – Петька выскочил из спальни и стал метаться по дому в поисках оружия, с помощью которого можно было бы защититься от мумии. Через одну-две минуты он опять заскочил в спальню, держа в одной руке топор, а в другой – самодельный факел. – Батя! Да проснись же ты! У меня беда…
- Чего тебе надо? – сквозь сон пробормотал старик.
- Чего боятся мумии? Огня или…
- Ничего мы не боимся! – совсем рядом раздался голос Каники.
- Что? – Петька обернулся, его глаза расширились от ужаса.
Кривой нож вонзился Петру в грудь. Он рухнул на пол, опрокинув обшарпанный журнальный столик и торшер.
- Ты что шумишь? - Никита Иванович открыл глаза, приподнялся на локтях. – Какая ещё му…
Он осекся на полуслове, увидев Канику, склонившуюся над ним с кривым ножом в руке. С конца ножа на грудь Никиты Ивановича капала кровь.

На следующий день по местному телевизионному каналу передали, что ночью было совершено ограбление музея. Была похищена мумия Каники – наложницы фараона Рахотепа. Также было похищено множество других бесценных экспонатов. Чтобы скрыть следы преступления, преступники подожгли музей. По версии следствия, активную помощь ворам оказали ночной сторож музея и его сын. Их убили в собственном доме, а дом также подожгли.
За помощь в поиске музейных экспонатов и за содействие в поимке преступников было обещано крупное денежное вознаграждение, но ни воры, ни бесценные экспонаты найдены так и не были.
Мэр Артемьевска – Грязькин – внезапно овдовел и через полгода женился на смуглой красавице по имени Каника. В городе судачили, что Каника – грузинка или армянка. Каника же всех уверяла, что она – стопроцентная египтянка, но ей никто не верил.
Через месяц после свадьбы Грязькин написал завещание, в котором всё своё имущество завещал своей супруге – Канике. Вскоре он разбился в автокатастрофе, а Каника после этого стала появляться на публике в компании местных бизнесменов, в том числе – олигарха-египтолога Ежова. Все, с кем она общалась, умирали, погибали или бесследно исчезали, предварительно потратив на Канику крупные суммы денег.
Когда Каникой заинтересовались правоохранительные органы, она бесследно исчезла, предварительно распродав все свое имущество. Где она сейчас – никто не знает, но в западных газетах периодически мелькают её фотографии. Её называют Черной Вдовой. За ней тянется вереница загадочных смертей. Во многих странах за помощь в её поимке обещают хорошее вознаграждение, но поймать Канику никто не может.
20 сентября 2014г. 15.12.2014

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.